Гремя ведрами на всю округу, бабка Агафья, включив всю возможную скорость, неслась к колодцу на центральной станичной площади. У колодца уже стояли с десяток казачек, обсуждая свои и не только свои житейские дела… Свой обстрел новостями о новых выкрутасах своего

суженного ей, то ли богом, то ли чертом казака – знаменитого на всю округу деда Матвея, Агафья начала издалека… На полном ходу, еле переводя дух она заголосила:

- Бабоньки!!! Слушай сюды, чего гутарить буду! Мой-то ирод чего опять учудил?! Симулянт такой-сякой… Надысь стал он меня просить руки ему мять – массировать… Крючить вишь, пальцы у него стало, инструмент в руках удержать не могёт, то и дело ронят. Пальцы грит, ажник, немеют и как иголками колет… Ну ладно думаю – война у него за плечами, а там и дождь, и снег и всяка пакость на них сыпалась. Чё там гутарить – хлебнули они горюшка… Видать тамока и застудил, а к старости оно и сказалось.

 

Тут выхожу это я утречком курям дать, а он с телегой чегой-то ковыряется и вдруг как брякнется наземь, хорошо так вдарился, ажник земля вздрогнула. «Ой, - кричит, - спасай Гата! Помираю! Иголки грит по рукам до груди добрались, сердца не чую! Беги за фельдшерицей поскорше.» Я его кое-как на лежак под навес перетянула, лошадь запрягла да в Гиоргиевку… Фельдшерицу взяла, да назад, лошадь-то погоняю, а у самой думки одна хужей другой.

Приезжаем, а энта анчутка(черт) на лежаке лежит, голову так запрокинул, токмо чуб один видно и уж не стонет, ручки-то сложил на грудях и как цуцик скулит. «Ты, гутарит – Гаточка, ежели чего, то схорони меня рядом с Терентием… Все ж таки мы с ним, да с Сёмой всю войну прошли, в

молодости еще дружками были. Мне с ним весельше лежать-то будет. Будем с ним лежать, да Сёмку дожидаться.» И смотрит так жалобно, поскудник, прости меня господи… Я в слезу вдарилась, аж навзрыд реву.

 

Фельдшерица Зинка его осмотрела, давлению измерила, гутарит, что мол надо мазь и таблетки в аптеке, в районе куплять и мазать ему руки-то, тогда полегчает… Я ее назад отвезла, да скорее в район, чуть лошадь не загнала, даже и не переоделась, как была в работнем, так в аптеку-то и ввалилась. А тамока энта мазь с таблетками стоит как вся моя пенсия… Я опять к Зинке, нету гутарю, у меня таких деньжищ. Давай выписывай друго-како лекарство, казак-то мой вот-вот богу душу отдаст. Та и говорит: «Ты тетка Агата спиртом, али водкой ему натирай и парафином сверху для усиления эффекту заливай, руки-то.»

 

Доскакала я до хаты, по сусекам поскребла – нетути водки-то нигде, сам Матвей - ирод такой-сякой, всю её и изничтожил… Нету на базу не капелюшечки... Энтот антихрист, лежит и что-то шепчет еле-еле. Я ближе - то подошла, а это он уже прощатся со всеми и у меня прощенья тоже просит. Прости, мол Гаточка, ежели про меж нас чё не так было. Я сызнова в рев… Реву, а сама из бани остатнюю литру первачу-самогону несу, да все свечки захватила – штуки четыре всего и нашла-то.

А что ему аспиду на его-то кулачища энти огарки… Рванула я к Ивану – пасечнику за воском… Бутыль с самогоном на всякий случай с собой прихватила. Помирает-то он помирает, а самогонку и мертвый выцедит и глазом не моргнет… Прибегаю с воском, растопила его в кастрюльке, натерла ему руки-то по самые плечи самогонкой и сверху воску пером гусинным намазала. Когда самогон-то втирала, гляжу, а у него слезы ручьем и морда вся в муках. Жалобно так шепчет: «Гаточка, поднеси-ка ты мне напоследок из своих рученек белых самогоночки вовнутрь, чтоб и там все прогрелось – авось мне перед смертонькой полегчат чудок…»

 

И вот тут-то бабоньки, на меня како-то затмение нашло… Ведь я самолично ему, черту старому чубатому, почитай кружку первача в глотку влила, а он еще жалобнее огурчик с огороду просит – закусить стало быть, а то у него в нутрях вишь все жгёть…

И вот тут-то я и оплошала... Ринулась на огород-то, а про литровку и позабыла навовсем. И была-то я на огороде минут пяток не боле… Возвертаюсь, а энтот аспид уже последнюю капелюху в кружку выливат. Меня увидал и горланит: «Случилась чуда! Женка спасла муженька - казака! Выпьем за ее душу добрую и непорочную!!! Ура!!!» И этак разом хлобысь самогонку остатнюю в горло себе, ажник забулькало у него тамока.

Я и сказать не знаю чо, а он огурец у меня с тарелки взял, хрумкает и щуриться хитро, чучундра этакая…

- А помнишь, - гутарит, - ты мне апосля бани чекушку не дала, и я тебе за это дулю с казюлей обещал показать. На, - говорит, - смотри!..

И сует мне свои ручищи краснючие, в две огромадные дулищи свернутые, под нос. А с пальцев воск и впрямь, как казюли засохшие свешивается… Так он, гадюка така, еще и ржёт при этом на всю станицу…

Энто вот свезло ему, что он тропки все по огородам и лесам наизусть знат, а то точно бы в станице смертоубивство было бы… Энто я вам, как на духу гутарю. Точно так и было бы… Ну да ничё, он где не то в леску отоспится, возвернется и я ему таку дулю с казюлей изделаю – до конца дней помнить будет!!!

Ну вот чё мне с ним делать, подскажите бабоньки?! Нет - будет смертоубивство у нас в станице, точно будет... Моченьки моей больше нету терпеть закидоны паразита энтого чубатого...