Круглый стол | Для ava.md
…На Бранденбургских воротах развивались красные флаги – и вот к ним прибавился красно-белый, с орлом, флаг Польши. Установили его самоходчики. Не претендуя на первенство, они, однако, с большим волнением водружали польский флаг на Бранденбургские ворота и поставили его не просто, а скрестив древко с советским флагом.
Появилась на фронтоне рейхстага польская надпись. Пожалуй, удивительным было то, что она красовалась на высоте, которую иначе не назовешь, как недосягаемой: на гладкой, без уступов стене. О том, как ухитрились поляки расписаться «на верхнем горизонте», рассказал полковник запаса Гордиевский. Подойдя к рейхстагу с некоторым опозданием, экипаж самоходки установил, что все нижние камни – на уровне трех человеческих ростов – исписаны вдоль и поперек.
Самоходную установку подвели к самой стене. Дав максимальный угол подъема стволу пушки, советские танкисты и поляки карабкались по стволу и расписывались на верхних горизонтах, а потом по-мальчишески съезжали вниз, оседлав пушку.
Проделал этот акробатический номер и Анатолий Гордиевский, командир маленького советско-польского танкового десанта. Хотя служил он в последний период войны в польской армии, автограф свой поставить решил под надписью: «Мы из Сталинграда».
Для этого у Гордиевского было достаточно оснований: летом 1942 года он с Дальнего Востока (из знаменитого района озера Хасан) прибыл под Сталинград, воевал в районе Ерзовки, а потом участвовал в окружении армии Паулюса и был тяжело контужен под Калачом.
В 1944 году разворачивавшаяся все шире 1- я польская армия пригласила в свои ряды группу офицеров Красной Армии, имевших большой боевой и штабной опыт. Анатолий Петрович сменил фуражку на конфедератку. Он участвовал в освобождении Варшавы, пришел в Берлин. Это он дал команду двигаться к рейхстагу после завершения боя, и он решил непременно расписаться на стене поверженной цитадели.
У самоходчиков нашлась банка с мазутом, Гордиевский макал в нее протирку от пистолета с намотанной на нее паклей. По принадлежности надо было расписываться под польской надписью, но Гордиевский начал писать под «Мы из Сталинграда», - написал: «Горд», а тут ребята начали опускать пушку самоходки. Так и осталась эта надпись недовершенной, но ведь получилось, что это – и начало фамилии, и характеристика душевного состояния воина. Вернувшись на родину после войны, Анатолий Гордиевский служил во многих гарнизонах, командовал полком на Севере и в Сибири.
Отдав двадцать семь лет военной службе, Анатолий Петрович вернулся к своему истоку: он не успел до хасанских событий окончить строительный институт – на факультете гражданского строительства. Строил в Сибири, теперь строит в Молдавии.
А первый слог его фамилии, соответствующий ощущению тех дней, долго счищали пескоструйными аппаратами, а надпись все держалась: «Горд…».
Евгений ДОЛМАТОВСКИЙ («Автографы победы», М.1975).
Строителям Молдавии, прошедшим Великую Войну, с благодарностью, с поклоном,
и с чувством стыда, посвящается…
Дедушка любит поворчать.
Отца рядом нет, меня воспитывает дед.
Отец далеко, я его не помню.
В далеких северных морях, наверное, он смотрит в безграничное сияние Ледовитого океана, его глаза видят белоснежные айсберги, медведей и тюленей, каждый день он совершает подвиги. Вечером, в свободное время, он пишет длинные письма о том, как скучает, и что скоро вернется.
Я читаю их в южной стране, июль бьет в открытое окно веткой абрикоса.
Это дерево дедушки и бабушки, они посадили его задолго до моего рождения.
Дедушка молчит, сидит у окна, смолит сигареты.
Маленький мальчик читает письма, дед курит.
Он знает, что между мной и отцом - расстояние неизмеримо большее, чем далекий путь айсберга, полет чайки.
Он не знает, как объяснить мне это...
Вечером зажигается огонек лампы, мы ужинаем.
Круто посоленная рисовая каша с немудреными специями, чай из старой индийской жестяной коробки со стершимися нарисованными слониками.
Старый город Кишинев, пятиэтажки, утонувшие в зелени каштанов и орехов.
Перед сном, сидя на старом диване, мы общаемся.
Неторопливо, по-стариковски дед рассказывает мне чудесные истории.
Прошло много лет, они плохо сохранились в моей памяти.
Я не помню неторопливый уклад фраз, многие имена и даты...
Детский ум невосприимчив к точному отчету времени.
Далекие картинки прошлого, нарисованные дедом, раскрашенные моим воображением – вот все, что осталось в моей памяти.
Это так немного, так зыбко, но так дорого мне.
Далекое знойное лето, вечера с дедушкой.
Отец не вернулся...
Иногда мне кажется, что он не умирал, и по-прежнему, стоит на палубе корабля и задумчиво смотрит в северную даль.
Что он видит?
Я не знаю.
Это рассказ не о моем отце.
Это история о моем дедушке.
История, собранная из картинок, нанизанных на нить времени.
Это история о моих предках, моей семье, история о Великой Войне, история любви и разлуки, история о честности и доблести, и расскажет ее маленький мальчик из моего детства.
18..год. Вечер. Из ворот Киевской семинарии вышел молодой человек в духовном облачении.
Следом за ним устремилась стайка семинаристов, одетых подобным образом.
- Куда ты пойдешь теперь, Петр? - вопрошали одни.
- Ну и начудил же ты, - смеялись другие, - хороша шутка, проехаться верхом на свинье, перед самим ректором. А еще потомок Кости Гордиенко…
- Может, вернешься назад, упадем духовному отцу в ноги и попросим о прощении, авось, милостиво простит, наложит епитимью?
- Нет, кланяться, в ногах валятся - не привык, - сурово ответствовал Петр.
- Да и велика ли шутка? Свинья такая же божья скотина, как лошадь…
Дружный смех разорвал летний сумрак окутавший семинарию, прохожие неодобрительно оглядывались на школяров, ведущих себя неподобающе правилам заведения.
Чем закончился вечерний разговор, история умалчивает, известно лишь одно - в те дни духовная карьера моего прапрадеда Петра Гордиевского была окончена.
Не спасло благородное происхождение – его предок Константин Гордиенко, правая рука гетмана Мазепы, был обезглавлен и с почестями похоронен в Киево-Печерской Лавре, ни ясный ум - в семинарии он был одним из лучших учеников.
Впрочем, наставники пытались его простить, шанс был дан, и Петр весьма оригинально им воспользовался.
Сосланный в наказание в дальний монастырский скит водовозом, он вскоре исчез, а вместе с ним пропали и лошади с бочкой. Сам Петр Гордиевский был найден на ярмарке, где он, веселясь с честным народом, успешно пропивал и лошадей и бочку.
Возвращение в бренный мир ознаменовалось для бывшего семинариста новой вехой в судьбе - пытливый ум и твердый характер помогли ему выучиться и выйти в люди.
Родившись в 1910 году, мой дедушка – Анатолий Гордиевский навсегда запомнил своего деда, высокого и стройного старика, школьного учителя, автора одного из российских учебников по аналитической химии.
Вряд ли сохранился его дом в Мелитополе.
Дом с уникальным зимним садом, химической лабораторией; дом, где обитателей всегда ровно в шесть утра будил колокольчик старого учителя.
Вставали рано. Неукоснительный порядок, воспитание, труд и честность царили в доме, хотя шуткам и веселью всегда было место. Многое мог бы вспомнить старый дом - свадьбы, церковные праздники, строгие будни, первые крики младенцев.
191...г. В воскресное утро, по центральной улице Мелитополя шла странная похоронная процессия. Вместе с иконами, провожающие несли Периодическую таблицу Менделеева.
- Кого хоронят? - спрашивали прохожие.
- Петра Гордиевского, - был ответ, и многие, крестясь, становились на колени.
Накануне, поздно вечером, старый учитель пришел домой, открыл буфет, налил себе водки, выпил, лег на диван и умер.
Банда малороссов, опустошавшая окрестности - разграбила школу.
Бандиты сожгли учебники, биологические препараты, самодельные таблицы, и шашками порубили оранжерею редких растений.
Прощаться со школьным учителем пришел весь город.
Смутные времена, кровавые времена, голодные времена.
Через город прошли красные, белые, зеленые....
- Выхожу утром - стоит повозка, вокруг толпа людей, - рассказывал дедушка. - К повозке привязана голая женщина, ободранный, коренастый мужик бьет ее по голове вожжами.
Кровь стекает по телу несчастной, издалека кажется, что она в красном сарафане…
Рядом, воины, одетые в рубища, поясняют толпе нормы поведения самостийной гражданки.
Мужиком на повозке был Нестор Иванович Махно...
- Представь себе украинский хутор, - продолжает свой рассказ дед, - днем обычные сельчане, но только пришла ночь - из сарая вытаскиваются пулеметы, привязываются к повозке, и в степь, искать приключений.
- Однажды ночью - стук в дверь. Мать открыла - стоит белый офицер, совсем молодой парнишка. Бледный, голодный, перепуганный. Всю ночь на кухне он чистил мундир, и на утро, съев тарелку домашней лапши, ушел в «комитет». Вскоре, за «комитетом» прогремели выстрелы.
Дом школьного учителя реквизировала очередная власть, и семья переехала в обычный крестьянский дом. Отца деда власти пощадили, что возьмешь с инвалида войны, вернувшегося с Первой Мировой войны с Георгиевскими Крестами на проломленной груди…
- Отец долго хворал, не мог даже взять меня на руки, мать выходила его.
- Помню вечер, отец с соседом сидят за столом, а мать готовит пирожки в крестьянской печке. Сосед, бывший белогвардейский офицер, негромко что-то рассказывает отцу. Дверь падает выбитая прикладами, ворвавшиеся бандиты, вяжут мужчин «козлом», и, гогоча, волокут в повозки немудреные пожитки.
Одноглазая бестия (описанная Толстым в романе «Хождение по мукам») сует единственный глаз в печку.
- Сами пирожки печете, а малыш голодный, - пьяно выговаривает он перепуганной маме.
- И давай мне пирожки в руку совать. Прыгнули на повозки, лошадей хлестнули, и след простыл.
Прошли года, дедушка вырос, стал комсомольцем. Участвовал в больших комсомольских стройках.
- Голодали страшно, работали от зари и до зари. Но были молодые, все шутки, песни - это и спасало.
Сидим в бараке и вдруг: – Гордиевский, тебе посылка.
От матери - значит, съестное! Разворачиваем - гусь жаренный, и конечно …протухший. Но места унынию нет, сразу шутки по этому поводу, как минимум на неделю. Хотя обидно, конечно...
- Выгнали из комсомола, как прадеда из семинарии.
В близлежащем селе свадьба. На свадьбу был приглашен поп, и комсомольскую ячейку послали предотвратить устаревшие, вредные для современного общества обряды.
Хитрые сельчане проявили находчивость, спрятали батюшку, а комсомолу предложили «немного отпраздновать».
Комсомольцы так «набрались» на свадьбе, что даже с батюшкой (вскоре появившимся) на брудершафт пили. Три дня «христианско-комсомольской» свадьбы, и как результат - на год исключение из комсомола.
Дед собирался стать строителем и стал. Правда, военным.
Дед прошел всю войну.
Дед был неоднократно ранен.
Дед воевал в Великой Польской Армии.
Дед участвовал в обороне Сталинграда.
Дед был на Курской Дуге.
Дед участвовал в Ясско-Кишиневской операции.
Дед дошел до Берлина.
Я горжусь своим дедом.
- Зимой раздевались и бутылкой давили вшей друг на друге. На морозе,
у костра, аж треск стоял, - дед улыбается, но глаза его не смеются…
- В Германии были созданы специальные команды, подготавливающие местное население к встрече советских войск. Огромный дом, заходим. Перед входом лежат немецкие овчарки, а семья сидит за столом - отец, мать и дети.
Все мертвы, и люди и собаки. Отравлены...
На войне дед и познакомился с бабушкой.
- Захожу в землянку, а твоя бабушка под столом сидит. Сильный артобстрел, она уши зажала, трясется от страха.
Я и говорю: - Чудачка, ну разве спасет тебя стол, если снаряд в землянку попадет?
Так и познакомились…
Балашова Ульяна Марковна, дочь немецкого моряка и русской женщины из Подмосковья, была всю свою жизнь нежной и верной женой моему деду, для меня она всегда будет примером великой дружбы, нежности и любви.
В разгар войны дедушка опасно заболел, и отступавшие войска спрятали его на чердаке школы маленького городка, все понимали, что больной организм не перенесет дорогу.
Вместе с Анатолием Гордиевским остались несколько солдат и бабушка.
Вскоре в город вошли немцы, а в самой школе разместился командный пункт фашистов...
Много дней солдаты и бабушка провели на чердаке, укрывая стонущего в бреду дедушку; когда закончилась вода, они героически, по ночам, спускались вниз и пополняли запасы.
Незадолго до этого, по подозрению в связях с партизанами, был зверски замучен в Мелитопольском гестапо, отец дедушки, герой Первой Мировой войны.
После его смерти украинские националисты вбили в могилу металлический штырь...чтоб бунтовщик не поднялся.
- Ненависть, боль и гордость - мы прошли с ними всю войну. Ненависть к врагу, боль потерь, и гордость за свою страну, за несгибаемость, за отвагу...
- Был страх - страх смерти, страх физической боли.… Покажите человека, который спокойно будет смотреть на то, как вши покидают мертвое тело, как рвется в куски от снаряда тело твоего друга, как молодая связистка у орудийного расчета, под ураганным огнем, подносит сама снаряды, которые ранее с трудом поднимали три человека.
- Титаны выиграли войну: мужчины на фронте, женщины и дети в тылу, выиграли такой ценой, какую не платил еще никто в мире.
Ни идеология, ни политпросвещение этому не способствовали, люди воевали, воевали осознано, зрело. Мстили.
Жертвовали всем, и в первую очередь - своими жизнями.
Это слова моего деда и я знаю, что это – правда.
Я не буду рассказывать подробно о военных подвигах деда...
О них написано в газетах, книгах (в т.ч. см. Долматовский - «Автографы Победы»).
При взятии Бранденбургских ворот, поставив ствол пушки вертикально и взобравшись на него, под прицельным огнем противника, дед написал свое имя углем на стене. У самых хладнокровных бойцов кровь стыла в жилах, когда он совершал сей поступок.
- Я не имя свое писал, я фашистам окончательный приговор подписывал...
Дед воевал с такими людьми как Рокоссовский, был знаком с Жуковым.
После войны он участвовал в ликвидации сибирских банд формирований – иногда, после полигона, бабушке приходилось разрезать замерзшие сапоги на ногах, а говорить он мог только после доброго стакана водки.
Кадровый военный, вырастил четырех детей. Окончил военную академию, был коммунистом - свыше пятидесяти лет в партии.
Он строил город Кишинев, болел и переживал за него.
На старости лет он занялся моим воспитанием.
Дед любил поворчать.
Я никогда не был послушным.
Дед никогда не наказывал меня за непослушание.
Но за неправду, он мог нещадно наказать, и в первую очередь - своим презрением.
На фотографии, подаренной мне дедушкой, написано:
«…Моему внуку Денису, будь честным, добрым и обязательно честным…»
Слово «честным» встречается два раза.
Я не смог.
Прости, дедушка…
Свой рассказ я посвящаю годовщине Дня Великой Победы.
Я заканчиваю писать.
Кто знает, вдруг мой рассказ, навеянный воспоминаниями из детства, картинками, сохраненными в памяти, поможет вам осознать уходящее поколение?
Поколение титанов, не сломленных войной, но забытых нами...
Иногда я прохожу мимо дома, где жил дед.
Абрикос все так же стучит веткой в окно, словно просит о чем-то...
О чем?
Я не знаю...
Я знаю одно - когда мой сын подрастет, я приведу его сюда, и расскажу
историю о дедушке и внуке.
Быть может, я еще что-нибудь вспомню...
Полный текст очерка с иллюстрациями:
http://ava.md/projects/great-victory/011291-dedushka.html
Для информационно-аналитического портала "Ава.мд" и журнала "Калейдоскоп" |
| Я не имел намерений сегодня писать о чём-либо, как-то так получилось:
На корточках сидел мой дед,
Уставившись куда-то… в точку.
В НКВД под гром побед
На корточках сидел мой дед,
Не нужен в лагерях скелет,
Ему везло,… а жизнь в рассрочку…
На корточках сидел мой дед,
Уставившись куда-то… в точку.
Одна судьба, один ответ,
А довоенную сорочку
Пришлось ушить, от больших бед
Концлагерь дал ему отсрочку.
Ему везло, пришлось, есть мёртвых,
В живых остаться в Амерсфорте.
08.05.11 |
| Ногу на ногу, Черный Лукич...
Пасть поперек, сухие губы.
Мальчик в зипуне - маленький старик.
Грянули марш зеленые трубы.
Возле сортира латышский стрелок,
Красные звезды на серой папахе.
Зорко глядит, чтоб не убег -
Трудно вязать петлю из рубахи.
Белые ноги на белом снегу,
Тело распухло, и все непонятно...
Будет весна, и я убегу -
Голос грустящий, обрубок невнятный.
Мы из Кронштадта... |
| Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В то, что они - кто старше, кто моложе -
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь,-
Речь не о том, но все же, все же, все же...
......................................................А.Твардовский |
| Юрий Шмидт
Материнская боль
Тихо березы шумят под окном,
Ветви к земле наклоняя.
Женщина молча сидит за столом,
Старые письма читает.
Пишет ей сын, что вернется домой.
Близок конец его службы.
Рядом письмо: «…он погиб как герой…».
Ветер за окнами кружит.
Кружит, подняв из сугробов метель,
Волком ночным завывает.
В траурной рамке портрет на стене.
Мать у портрета рыдает.
Сын похоронен в чужой стороне,
Нет ни креста, ни ограды.
Где-то лежит он в далекой Чечне,
Ей лишь прислали награды.
Только зачем ей теперь ордена?
Нету у матери сына.
Сколько детей забрала та война
У матерей, у России. |
| Шла война к тому Берлину,
Шел солдат на тот Берлин.
Матушка, не плачь по сыну -
У тебя счастливый сын.
Шел не медленно, не быстро,
Не жалел солдатских ног.
Матушка, ударил выстрел -
Покачнулся твой сынок.
Опрокинулся на спину
И застыл среди осин.
Матушка, поплачь по сыну -
У тебя счастливый сын.
1960-1961
Б. Окуджава |
| Вадим Шефнер
Зеркало
Как бы ударом страшного тарана
Здесь половина дома снесена,
И в облаках морозного тумана
Обугленная высится стена.
Еще обои порванные помнят
О прежней жизни, мирной и простой.
Но двери всех обрушившихся комнат,
Раскрытые, висят над пустотой.
И пусть я все забуду остальное -
Мне не забыть, как, на ветру дрожа,
Висит над бездной зеркало стенное
На высоте шестого этажа.
Оно каким-то чудом не разбилось.
Убиты люди, стены сметены, -
Оно висит, судьбы слепая милость,
Над пропостью печали и войны.
Свидетель довоенного уюта,
На сыростью изъеденной стене
Тепло дыханья и улыбку чью-то
Оно хранит в стеклянной глубине.
Куда ж она, неведомая, делась,
Иль по дорогам странствует каким
Та девушка, которая гляделась
И косы заплетала перед ним?..
Быть может, это зеркало видало
Ее последний миг, когда ее
Хаос обломков камня и металла,
Обрушась вниз, швырнул в небытие.
Теперь в него и день и ночь глядится
Лицо ожесточенное войны.
В нем орудийных выстрелов зарницы
И зарева тревожные видны.
Его теперь ночная душит сырость,
Слепят пожары дымом и огнем.
Но все пройдет. И, что бы ни случилось -
Враг никогда не отразится в нем! |
| Завтра Великий День Победы! Давайте выскажемся? Интересные истории, рассказы, воспоминания, стихи, просто свое мнение...
Рожденные в СССР - мы можем многое вспомнить...
Это и боль,и счастье, и быть может, надежда на лучшие времена... |
| Марина Царь Волкова
Не мечтай о светлом новом дне,
Если попирая память дедов,
О кровавой ты забыл войне,
О великой ты забыл Победе.
Сколько хочешь, глотку надрывай,
Воплями о «светлом» прикрываясь, -
На земле нельзя построить Рай,
Так легко от предков отрекаясь.
Травами окопы зарастут,
Но свежи Земли родимой раны,
Душу в этот день до дна прожгут
Слезы пожилого ветерана.
Попирать победу не впервой,
Клеветы заморской не приемлю -
Наши деды шли на смертный бой,
Чтобы отстоять родную Землю.
День Победы – праздник для страны,
Мы о нем расскажем нашим детям,
Чтобы зная горечи войны,
Только Мир хранили на планете.
Русь в себя впитала до корней
Кровь отцов, что за нее сражались,
Оттого она всего родней -
Та земля, что нам в удел досталась!
Родовые книги сохранят
В памяти от рода и до рода
Боевые подвиги солдат,
Мужество великого народа! |
| Осколочек былого - Н. Савостин
Даже не помню когда, но видимо давным-давно, купил где-то у букинистов этот небольшой, размером в записную книжку, поэтический сборник Константина Симонова: наверно привлек год издания – 1942-й. Вообще-то стихи Константина Михайловича у меня в библиотеке имелись в изобилии чуть ли не с детства. Еще со времен Халхин-гольских событий это имя накрепко застряло в памяти. Тогда, читая его мужественные стихи в газетах и коллективных сборниках, посвященных этой «маленькой» войне, я не думал, что вскоре, совсем юношей мне придется служить стрелком-радистом в 61 танковой бригаде, сыгравшей решительную роль в разгроме японских империалистов на знаменитой высоте Баян-Цаган (оттуда стихотворение «Танк» со знаменитой концовкой: «Да, враг был храбр. Тем больше наша слава»), что придется сотрудничать а затем и работать в знаменитой газете «Героическая красноармейская», награжденной орденом «Красной Звезды», (и прекрасным полевым типографским оборудованием!), где несколькими годами раньше начинал свой путь молодой тогда выпускник литинститута Симонов. В коллективе редакции и во время моей службы оставался его дух, и возможно тогда я всерьез занялся писанием стихов и рассказов, - именно под его влиянием. Позже, уже «на гражданке» видел его в Чите, - он тогда вместе с А.А. Фадеевым направлялся в Китай, - как-то однажды бегло разговаривал с ним во время какого-то коллективного мероприятия в ЦДЛ-е... От этих встреч осталось впечатление демократизма, простоты в обращении, естественной доброжелательности...
И вот недавно наткнулся на эту книжечку. Хотя и тяжкий военный год, а издано неплохо, со вкусом, даже изящно – голубая картонная в лидерине обложка, ни заглавия, ни украшений, лишь довольно небрежная роспись автора. Книжка сильно потрепана, корешок стерся, видны поржавевшие металлические скрепки. На титульном листе курсивом: «Константин Симонов», затем затейливой скорописью, в которой угадывается высокий вкус художника-шрифтовика, - «Стихотворения», внизу: «ОГИЗ Государственное издательство художественной литературы. Москва 1942». Неплохая для военного времени бумага. Нет, нет, к началу войны в стране научились вполне прилично выпускать поэтические книги...
Рассматривая давно приобретенную книгу, я на титульном же листе споткнулся взволнованный, - вверху стояла почти выцветшая надпись фиолетовыми чернилами, сделанная очень хорошим почерком: «Сталинград. 1943». Чуть ниже, судя по интенсивному цвету чернил, гораздо позже поставлена неразборчивая подпись владельца, видимо он и написал когда-то слово «Сталинград».
Тираж книжки – 25 тысяч экземпляров. Тогда читали стихи!.. Как она попала в Сталинград, какова судьба ее владельца? Скорей всего офицер, почему-то мне кажется – из инженерных войск, недавний выпускник института. Тогда очень любили Симонова. В особенности студенты, молодые офицеры, читающие солдаты. Константин Михайлович - из длинного ряда особо, я бы сказал, легендарно «модных» в свое время лириков, в каждое время был свой такой особый любимец, подчас и уступающий по значению более значительным собратьям. Последним в этом ряду на моей памяти был Евгений Евтушенко.
Маргарита Алигер рассказывала мне, что ее сокурсник Симонов, еще в студенчестве поставил в одном из московских театров свою пьесу (кажется, это была «Первая любовь», за которой последовала знаменитая «Парень из нашего города») и пригласил в ресторан однокашников, в том числе и ее, «обмыть» постановку; в застолье бросил фразу, которая в ее памяти жила всегда: «Вы все талантливее меня, но я из своего дарования сделаю больше всех вас». И действительно, он успел потрясающе много...
Сейчас, придирчиво прочитав всю книжку, я увидел очевидные слабости, свойственные начинающему, но ощутил и мощное дуновение истинной поэзии. Ведь автору было в то время всего двадцать семь, по нынешним временам – молокосос...
В сущности, это уже первое «избранное», так как за спиной у Симонова было уже несколько поэтических сборников: «Настоящие люди», «Стихи 39-го года», «Соседям по юрте», «С тобой и без тебя», а также поэмы «Суворов», «Родина», «Первая любовь», фронтовые стихи.
Все, собранное в книге, было давным-давно знакомо, читано-перечитано, а вот развернул, и не мог оторваться. пока не перевернул последнюю страницу. В памяти ожило очень явственно многое-многое из былого...
Листаю книгу и вижу, как знаменательны на ней все отметины времени. Уже само слово «Сталинград» на титуле! А на следующей пустой странице: «19-ХП-69. Валюшей дела Ада». Это уже из молдавской биографии книжки, видно какая-то Ада подарила подруге по имени Валя, которая в свою очередь сдала сборник в букинистический магазин...
Но самая любопытная надпись – это автограф Константина Симонова, сделанный синими чернилами на 33-й странице 27 ноября 1960 года – на пустом месте следом за стихотворением «Дружба». По всей вероятности тогдашний владелец книжки был на каком-то поэтическом вечере, подошел к автору, которого растрогала выцветшая надпись: «Сталинград. 1943 г.» И он, выбрав место под одним из любимых своих стихотворений, с удовольствием подписался полным именем: Константин Симонов...
Жаль, все более серые и мелкие личности заслоняют поэтов нашей молодости… |
| Истребитель имени Поэта
Не знаю, можно ли отнести случай, о котором хочу кратко рассказать, к истории литературы. В любом случае это поучительный и любопытный факт.
Автор известного романа «Пушкин в изгнании» Иван Алексеевич Новиков во время войны находился в эвакуации на Урале, в городе Каменск-Уральский. Стареющий писатель, начавший печататься еще в Х!Х веке, к тому времени прожил уже долгую жизнь, выпустил множество книг прозы и стихов, увлекался и символизмом, и мистикой (роман «Золотые кресты» , 1908), привлек же читательское внимание своими историческими романами, стихотворным переводом «Слова о полку Игореве», а также крупными литературоведческими работами. В начале 1943 года, когда он заканчивал вторую книгу романа о великом поэте («Пушкин на юге»), ему захотелось купить… самолет-истребитель, чтобы помочь фронту. С помощью городских властей был проведен ряд платных встреч с читателями, посвященных 106-й годовщине со дня гибели Пушкина. Чувствуя прилив сил, каждый вечер старый и не очень здоровый писатель ехал на очередную встречу, где рассказывал о великом поэте, о своей работе над романом о нем… Залы клуба ли, театра, заводского красного уголка всякий раз были заполнены до отказа. Необходимая сумма для покупки истребителя была вскоре собрана…
В конце июня 1943 года построенный на средства писателя боевой истребитель был передан Советской армии. На его фюзеляже было написано: «Александр Пушкин». Летчик Юрий Горохов принял самолет и вскоре был на фронте, в самой горячей точке – на Курской дуге, где развернулась неслыханная по масштабу битва. В этих боях двадцатитрехлетний летчик (а с ним и истребитель «Александр Пушкин»!) заслужил несколько боевых наград. На груди молодого летчика появились ордена Александра Невского и Красного Знамени. Немало сбитых вражеских самолетов на счету пилота «Александра Пушкина».
К сожалению, повоевать ему довелось меньше полгода: 1 января Юрий Горохов погиб в неравном бою. Посмертно ему было присвоено звание Героя Советского Союза. Наш Пушкин оставил и в небе заметный след…
Н. Савостин |
| Молдавское РО "Новый Современник" ( в моем лице) поздравляет всех воинов и детей войны с самым великим праздником России, и приводит
поздравление крупнейшего информационного портала Молдовы в этом форуме:
Дорогие наши соотечественники, уважаемые ветераны Великой Отечественной войны советского народа против коричневой фашистской чумы, пытавшейся поработить народы Советского Союза и Европы!
Вас, мужественных солдат, героев Красной Армии, защитивших Советскую Родину, освободивших народы Европы от гитлеровских поработителей, принесших всем людям Земли мир, от всей души поздравляем мы с этим Великим Праздником, добытым вашей кровью, вашими ранами, вашим тяжёлым и опасным ратным трудом, и приносим вам слова своей сердечной благодарности за то, что живём сегодня свободными людьми под мирным небом, с которого не падают бомбы на наши города и сёла, на наших детей и внуков!
Вам, беззаветным труженикам тыла, не щадивщих себя в суровые дни войны, давшим фронту всё необходимое для Победы, низко кланяемся мы сегодня и говорим вам сердечное спасибо за всё сделанное вами для того, чтобы солдаты Красной Армии имели лучшее в мире оружие, сокрушившее фашистские бронированные полчища, кичившиеся своей мнимой непобедимостью.
Со светлым и священным для каждого честного человека нашей страны праздником – Днём Победы поздравляем мы всех вас, дорогие наши старики - ветераны Великой Отечественной войны!
Долгих вам лет жизни! Здоровья вам! Пусть не болят ваши раны! Мы любим вас и делаем всё от нас зависящее для того, что ваш великий подвиг никогда не был предан забвению, не был принижен и оболган, чтобы молодое поколение молдавского народа знало всю правду о том, какой невероятно огромной ценой была куплена Победа, в каком неоплатном долгу все мы, ваши потомки, перед вами.
Коллектив Информационно-аналитического
портала AVA.MD |
| А я вот что расскажу. Один из моих дедов был заместителем командира 13 танковой бригады в Кантемировской дивизии. По технической части.
И вот уже когда их дивизия двигалась на запад, кажется, в Карпатах (но не уверена), дед придумал для бойцов передвижную баню на колесах. Топили ее старыми автомобильными покрышками, которые валялись вдоль дорог. И солдаты были довольны, а другие бригады им завидовали.
А еще на кухню выдавали горчичный порошок для мытья посуды. Кстати, очень рекомендую - лучше любого моющего средства! Так он из этого горчичного порошка научился делать горчицу, и танкисты с удовольствием мазали ее на кусок черного хлеба.
Вот такие, казалось бы, мелочи. |
| Есть и такой взгляд:
И было так: четыре года
В грязи, в крови, в огне пальбы
Рабы сражались за свободу,
Не зная, что они — рабы.
А впрочем — зная. Вой снарядов
И взрывы бомб не так страшны,
Как меткий взгляд заградотрядов,
В тебя упертый со спины.
И было ведомо солдатам,
Из дома вырванным войной,
Что города берутся — к датам.
А потому — любой ценой.
Не пасовал пред вражьим станом,
Но опускал покорно взор
Пред особистом-капитаном
Отважный боевой майор.
И генералам, осужденным
В конце тридцатых без вины,
А после вдруг освобожденным
Хозяином для нужд войны,
Не знать, конечно, было б странно,
Имея даже штат и штаб,
Что раб, по прихоти тирана
Возвышенный — все тот же раб.
Так значит, ведали. И все же,
Себя и прочих не щадя,
Сражались, лезли вон из кожи,
Спасая задницу вождя.
Снося бездарность поражений,
Где миллионы гибли зря,
А вышедшим из окружений
Светил расстрел иль лагеря,
Безропотно терпя такое,
Чего б терпеть не стали псы,
Чтоб вождь рябой с сухой рукою
Лукаво щерился в усы.
Зачем, зачем, чего же ради — Чтоб говорить бояться вслух?
Чтоб в полумертвом Ленинграде
От ожиренья Жданов пух?
Чтоб в нищих селах, все отдавших,
Впрягались женщины в ярмо?
Чтоб детям без вести пропавших
Носить предателей клеймо?
Ах, если б это было просто — В той бойне выбрать верный флаг!
Но нет, идеи Холокоста
Ничуть не лучше, чем ГУЛАГ.
У тех — все то же было рабство,
А не пропагандистский рай.
Свобода, равенство и братство…
Свободный труд. Arbeit macht frei.
И неизменны возраженья,
Что, дескать, основная часть
Из воевавших шла в сраженья
Не за советскую-де власть,
Мол, защищали не колхозы
И кровопийцу-подлеца,
А дом, семью и три березы,
Посаженных рукой отца…
Но отчего же половодьем
Вослед победе в той войне
Война со сталинским отродьем
Не прокатилась по стране?
Садили в небеса патроны,
Бурлил ликующий поток,
Но вскоре — новые вагоны
Везли их дальше на восток.
И те, кого вела отвага,
Кто встал стеною у Москвы — За проволоками ГУЛАГа
Поднять не смели головы.
Победа… Сделал дело — в стойло!
Свобода… Северная даль.
Сорокаградусное пойло,
Из меди крашеной медаль.
Когда б и впрямь они парадом
Освободителей прошли,
То в грязь со свастиками рядом
И звезды б красные легли.
Пусть обуха не сломишь плетью,
Однако армия — не плеть!
Тому назад уж полстолетья
Режим кровавый мог истлеть.
И все ж пришел конец запретам,
Но, те же лозунги крича,
Плетется дряхлый раб с портретом
Того же горца-усача.
Он страшно недоволен строем,
Трехцветным флагом и гербом…
Раб тоже может быть героем,
Но все ж останется рабом.
И что ж мы празднуем в угоду
Им всем девятого числа?
Тот выиграл, кто обрел свободу.
Ну что же, Дойчланд — обрела.
А нас свобода только дразнит,
А мы — столетьями в плену…
На нашей улице — не праздник.
Мы проиграли ту войну. |
| Автора не знаю... Стихотворение - противоречит мне по убеждениям, но, как и писал выше - у многих уже есть и такая логика.... |
| Да, честно говоря, логику я здесь вижу.
ПРимерно эту мысль я пыталась провести в "Маше Хари", не знаю, насколько мне это удалось.
На мой взгляд, вряд ли бы свободные люди смогли одержать такую победу, как раз жутким условием её оказалось - отречение от личной воли каждого, подчинение всех единому "надо"?
И это же привело к тому трагическому парадоксу, который мы всё пытаемся осмыслить: проигравшие войну обрели свободу, победители остались рабами? |
| Перед 40-летием Победы слышал я от одного фронтовика такой рассказ.
Когда только началось наступление под Москвой, у бойцов выплеснулась такая наступательная энергия, что многие совсем забыли о собственном "я".
Мой собеседник бежал в атаку, а неподалёку от него солдату осколком распороло живот...так, что внутренности оказались снаружи.
Представить трудно...но они мешали бойцу бежать. Он рванул их из раны и упал замертво.
Попробуйте представить. Я представляю вот уже четверть века. |
|
| 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
К темам проекта
Ответить
