* * *

 

В прелестном итальянском платье шоколадного цвета чуть ниже колена я оставляла Лапушкину счастливой. Она открыла в себе ДЕРЕВО и решила проветрить квартиру, разобрать чемодан, убрать в шкафу, выбросить все ненужные бумажки и полить цветы. В дверях я кое о чем вспомнила... Нащупав в сумочке ключи Игоря, я попросила Лапушкину покормить его рыбок вместо меня. Лапа не стала спрашивать: «Чего вдруг?» и любезно согласилась. Мне стало легко. Как будто ключи и брелок Игоря были одним из кирпичей в моих вагонах, и теперь на один стало меньше.

 

* * *

 

Я набрала Макса, сказала, что через минут сорок буду на закрытии презентации. Настроение у меня отчего-то разыгралось и стало светским, поэтому я была не прочь окунуться в атмосферу пузырьков шампанского, дорогого парфюма, сигар и авангардного искусства. Тем более, для нашего города столичная выставка действительно была событием. В Творческой Мастерской – уютном зале, где проводились различные публичные мероприятия, тусовки, круглые столы - сегодня были представлены фотоработы теперь уже москвича, но, как он сам любил поправляться, москвича из провинции – господина Свердлова. Вечером здесь соберутся дизайнеры и арт-директоры многих ночных заведений, модельеры, владелицы казино. На закрытии появятся в основном правящие ночной жизнью, охотники заманчивых интерьеров и фотокамер. Мы же – журналисты и навьюченные фотографы будем вникать в тему, сюжеты, странности, разговоры, лица и даже запахи…Все это нам необходимо будет передать словом, а фотографам – снимком. Надышавшись атмосферой происходящего, где-нибудь на пути домой, я поймаю «рыбу». В журналистике «рыба» - это непричесанная суть, то есть главное, которое обязательно обрастет деталями. И уже через неделю все трофеи появятся в моей рубрике - «КульТурке» или «Культовой турке» - так я часто называю то пространство на бумаге, в котором «варится» вся богемная жизнь нашего города.

Сегодняшняя рыбалка обещает быть интересной. Любителей хорошего кофе, слава Богу, хватало, поэтому Демаков был благодарен мне и за идею, и за аудиторию, которая собиралась за виртуальной чашечкой кофе, смакуя факты и истории в деталях на страницах нашего журнала.

 

* * *

 

Звонок Лени поймал меня на пути к метро.

-- Рит, я за тобой. Подвезу.

-- Леня, мне неловко… В самом деле, ты со мной возишься, как с маленькой.

-- Ты где?

-- Хм…У тебя же своих дел невпроворот..

-- У меня есть дела – ты и клубок шерсти. Рит, тебя иногда действительно из пипетки нужно кормить. Упрямая.

-- Ленька, тогда давай со мной на закрытие? А? Посмотришь…

-- Ну, если только на тебя..

-- Я к центральному скверу подхожу. Жду тебя там.

-- Окей.

Город потихоньку начинал включать свои глаза: фары, неоновые вывески, фонари, даже зажигалки и кончики сигарет добавляли света. Мне нравится, когда темнеет. Словно кто-то взял пульт и аккуратно убавляет яркость. Картинки становятся мягче и объемнее. Деревья – силуэты, густые тени. Скамейки – мягкие, как надувные.. В полумраке все теряет свои истинные размеры и контуры. Я не стала включать музыку в плеере, я слушала ближнюю тишину и дальний говор города. Здесь так тихо, чуть дальше – шины по асфальту, кто-то хлопает дверьми кафе и магазинов...

Щелчок зажигалки, точечное освещение – сигарета. Леня. Цветы. Белые розы в полумраке…

-- Ой.. Ты их нарисовал?

-- Что?

-- Цветы. Очень красивые.

-- Это тебе. Мы с пушистым решили, что тебе будет приятно.

-- Он подсказал?

Мы засмеялись. Не хотелось в машину, в толпу…

-- Надо ехать…

-- Не хочу… Давай пройдемся… Всего один круг по парку и поедем?

-- Ну, давай..

-- Как ты меня заметил? Почему не позвонил? Я бы подошла к машине.

-- Хотелось тебя найти. А потом, здесь тихо, мне было не сложно. Я слышал, как ты дышишь, думаешь..

-- Дай руку.

Немой вопрос.

-- Ну, дай..

-- Держи.

-- Горячая...

-- Холодная..

Не было видно, но было слышно, как мы улыбнулись. Не было видно, но было слышно, как бабочки щекотали меня изнутри, им было тесно весь день, и теперь они были повсюду: на деревьях, на скамейках. Белые, как розы, неуловимые, как рыбы..

-- Замерзла?

-- Ага. Чуть-чуть..

-- В машину?

-- Пройдемся… Еще немного..

Не было видно, но было слышно, как Леня снял свой шарф, аккуратно закутал меня в тепло шерсти, парфюма и сигарет..

-- Как вкусно!

-- Немой вопрос.

-- Запах. Твой.

Не было видно, но было слышно, как бабочки вернулись в нас обоих… Сели ему на плечи, мне на ресницы… Я не видела, но чувствовала, как руки Лени соединились вокруг меня кольцом. Я была в кругу. Я не видела, но чувствовала, как его губы целовали бабочек на моих ресницах, губах. Я не пыталась выскользнуть. Я проглотила его бабочку в поцелуе, как наживу, и мне не хотелось соскакивать с этого крючка. Совсем не хотелось. Мы целовались горячими губами в холодном осеннем вечере. В эту минуту мы уже не были просто друзьями, мы стали мужчиной и женщиной. Просто.

 

* * *

-- Рит, ну ты где, а? Ты заставляешь меня пить шампанское в одиночестве. Я чувствую себя неполноценным фотографом. Без очаровательной спутницы я не работаю.

-- Макс, твоя спутница у тебя на плече в футляре. Фотографируй.

Я сказала, что на перекрестке сломался светофор, что стою в пробке и буду минут через десять.

Мы ехали в машине смущенными. Мне было жарко. Я то и дело открывала окно, потом закрывала, снова открывала.. Запах бензина, свет и шум города врывались в салон вместе с холодным воздухом. Это отвлекало и остужало чувства, как будто в машине мы были не одни. Забавно смущаться, когда, казалось бы, оба знают друг друга наизусть. На самом деле, и я, и Леня уже много лет повторяли про себя правило «Пусть все будет, как есть». Мы думали, что выучили эту установку. Но сегодня слова и мысли перемешались.. И как бы нам не хотелось вспомнить это правило, в голове стучало «Пусть все будет, как будет». Мы оба теперь знали, что что-то точно будет. Эта уверенность нас и смущала. Знакомые ощущения? Тоже бабочки? Понимаю. Как хорошо я вас понимаю…

Впервые за эти долгие месяцы я почувствовала, что люблю... Просто, как это умеет Надя.

 

* * *

Макс забросал меня вопросами по поводу плана съемки… Надо было сделать снимки фоторабот и самых экстравагантных гостей. Взять комментарии у любителей нестандартного мышления и у самого виновника торжества.

В выставочном зале мы с Леней потерялись.. Он неторопливо рассматривал фотографии, с иголочки одетых мужчин и женщин.. Но сквозь пузырьки шампанского в хрустале, восторженные реплики и поздравления наши взгляды находили друг друга – открыто и откровенно пересекались, минуя мишуру. Такое ощущение, что я публично признавалась сама себе в том, что я другая и в том, что я такая именно с этим человеком. Бабочки, которые летали между нами, не ускользнули и от чуткого объектива Макса…

-- Рит, скажи, что мне кажется..

-- Нет, не кажется..

-- Сенсация!

-- Прекрати, Макс! Пойдем, отснимем фотографии.

 

* * *

Выставка Свердлова называлась «ПОВЕРХНОСТИ».

Удивляла разнородность сюжетов.

 

Вот, что запечатлел объектив Макса и мой карандаш:

 

1. Здесь было и содержимое женской косметички: вываленные помады, флакончики с жидкостью и пустышки, тени, пудра - все лежало накренившейся горкой, как Пизанская башня. А под фотографией помадой было написано: «Вторая кожа», и рядом в продолжение темы - фото лица наполовину в гриме, наполовину – естественное. На тебя смотрят два глаза одного лица, но абсолютно разных людей, и ремарка: «Мы».

2. Макс не пропустил и женскую грудь, снятую сверху – сосок, переходящий в купол, и по соседству - изображение помпы, с помощью которой мы набираем чистую воду из бутыли. А ниже - сноска: «Молоко и вода».

3. Еще запомнилась черно-белая фотография хрустальной вазы, обернутой в газету. Объектив камеры сделал акцент на буквах. Газета мятая и кажется, что сами буквы завернуты в бумагу. Ниже большая сноска – отрывок статьи или заметки, в которую обернули хрусталь (Там говорилось о людях, попавших в книгу рекордов Гиннеса). А рядом составляла пару фотография отклеившихся обоев, под которыми была выпуклая стена, одетая в практически прозрачную газету. И ремарка: «Жилы дома».

4. Шахматный стол с фужерами и рюмками на поле вместо деревянных фигур, и надпись: «После боя».

Свердлов представил фотографии в рамках из разной фактуры – стекло, газета, мех, молнии… Справа от каждого шедевра, на гвоздике, висела табличка --: «РУКАМИ ТРОГАТЬ!». Либеральность художника многим пришлась по вкусу.

Полчаса спустя мне удалось побеседовать лично со Свердловым. Тонкий, как трость, господин Художник был удивлен серьезностью моих вопросов и даже спросил: «Милочка, вы, что и бокала не пригубили?» На что я ответила: «Наоборот, шампанское будоражит воображение журналиста». Сетка моих вопросов поймала мысль Свердлова.

 

И вот, о чем мы скоро культурно поговорим за чашечкой кофе на моей полосе:

 

Когда Художник называет свою выставку, он дает нам код. И любое полотно, скульптуру или фотографию мы неосознанно будем рассматривать именно с позиций этого скрытого задания. В данном случае – разглядеть поверхности снаружи и изнутри. Картинка дает вид сверху, сбоку и так далее, а ремарка и собственная интерпретация наблюдателя вскрывает смысл изнутри. Измените название, предложите тот же набор сюжетов, и вы увидите, что в абсолютно тех же работах обозреватели увидят совершенно другой смысл. Так, художник может играть чужими мнениями и взглядами. Свердлов обмолвился мне (по большому секрету), что, возможно, больше и не будет заниматься фотографией, так как сегодняшним вернисажем он сказал все то, что хотел сказать. А люди увидели и услышали все то, что хотели увидеть и услышать. «Я поэкспериментирую с названием, и обозреватели подумают еще.. (смеется). Вот так, милочка, и напишите!» - Так и напишу!

 

* * *

 

Свою работу я сделала. Диктофон, карандаш и блокнот отдыхали в элегантной сумочке. Макс тоже отправил свою подругу в футляр. К нам присоединился Леня. Мужчины обменялись рукопожатиями, какими-то фразами и шутками, и Леня пошел разогревать машину. Я хотела что-то сказать, но почему-то поправила челку, провернула колечко на пальце, щелкнула заклепкой сумочки и промолчала. Леня взял мою руку тоже молча… Я рассеянно улыбнулась и так обрадовалась этому прикосновению. По лицу пробежала теплая волна смущения, а по спине -- приятный холодок. Леня добавил: «Я жду тебя через пять минут». Макс молча фотографировал мои ощущения, а потом решил разбавить мою рассеянность замечанием:

-- Что ж, по-моему, удачно. Материал получился забавным.

Я переключилась, улыбаясь себе и Максу.

-- Я тоже довольна! Очень. А Свердлов - обаятельный дядька…

-- Да, ну! И откуда в таком костлявом теле столько идей?

-- Макс, разве идеи рождаются в брюхе? Прозрачность его тела – это, мне кажется, прозрачность его мысли..

-- Ну, ты завернула!

-- Хм… Ну вот видишь, я так просто выражать свои мысли не могу. А он вон как сумел! У меня всегда как-то костляво получается. Слова в горле застревают, как тонкая рыбья кость, строятся в очередь, а потом вдруг выскакивают одно за другим. Я уже бы и по-другому сказала, но поздно..

-- Рит, ты уже о чем-то, о своем, по–моему?

-- А? что?

-- Точно… Слушай, вот парень… Тот, с кем ты такая оживленная сюда пришла… Он, по-моему, без слов прозрачен, как малек. Да и ты, если честно, тоже… Хорошо вам, ребята!

-- Я тоже? Ой... Макс, что так заметно?

-- Еще бы! Ты когда рядом стоишь - такие токи…Мама дорогая… А когда вы вместе – просто магнитная буря. Слушай, ты такой вчера не была. Я бы точно заметил…

-- Так и есть. Я в себе эту бурю тоже вот-вот почувствовала… Макс, я побегу, а?

-- Ну конечно! А как по-другому… Вторая половинка магнита притягивает.

Я улыбнулась. Отчего-то пожала руку Макса, чмокнула его в щеку. Тот изобразил электрический разряд, который вошел в его тело и заставил его колыхаться.

-- Любовь щекочет от пяток и до ушей.. Ха- ха. Приятного вечера!

-- И тебе, артист! До завтра.

 

* * *

 

Я накинула пальто, улыбнулась себе в зеркало вестибюля, хотела задержать взгляд на своем отражении, словно подумала о чем-то себя спросить, но, не дождавшись ответа, отправилась к выходу. Мне вдруг стало понятно, что я не хочу в себя вглядываться, ведь сейчас я понимаю себя, как никогда. До Лени оставалось шагов двадцать. Двадцать шагов обо мне, столько же о нем, и потом -- только мы. Такое крошечное расстояние. Сколько же я к нему плыла? Долго: несколько зим, «под солнцем зимним и зыбким»…И вот он – мой материк, моя гавань – совсем рядом. «Рыбы хотят выплыть» - теперь я знала это наверняка. Леня вышел из машины. Мой последний шаг он сделал мне навстречу. Я сказала: «Привет!», а он ответил молча – поцелуем.

Темное небо снова стряхнуло на нас снежные крошки…

 

 

Последнее из "РЫБ"). Точка