В детстве у меня была тайная страсть. Я мог часами смотреть на калейдоскоп намерзших на окно снежинок, и в моем мозгу возникали живые картинки. Чаще всего это был я сам в облике какого ни будь персонажа из библиотеки "Жизнь замечательных людей": то я был Руалом Амундсеном, то Васко да Гамой, то Пастером. Я то страдал, сжигаемый на костре, как Джордано Бруно, то мучился угрызениями Галилео Галилея. Иногда я без труда проходил путь Линкольна и Спартака, освобождая рабов. Бывало, что я плакал, сочувствуя судьбе дяди Тома, или совершал во сне, как наяву, радостное путешествие с Дарвиным на корабле "Бигль".

Тогда я ещё не знал, кем я хочу быть: журналистом или инженером, искусствоведом или милиционером.

Лет в пятнадцать я дал себе слово никогда не врать. Это роковое решение не раз доводило меня до нервного стресса из-за легкомыслия взрослых, привыкших всегда врать по пустякам и не придававших этому никакого значения. Именно в этот период я почувствовал вздорность, условность и фальшь человеческих взаимоотношений, в основном построенных на лжи и умолчании.

Я не готовился специально к своему взрослому будущему, и оно не занимало мое воображение. В моих мальчишечьих видениях будущее рисовалось ярким, грозным и значительным. В реальной жизни, став настоящим, оно превратилось в пошлую карикатуру.

Сейчас я стою у окна, и мой нос расплющен о стекло. С другой стороны стекла, расплющив свой носик, выглядывает маленький человечек. Его зовут Антон.

Пожилой и умудренный опытом деда Толя с сожалением смотрит на Антошку, а Антошка на деда - с уважением и любопыт ством.

Все, что деда Толя может сказать любопыт ному Антошке о сути жизни так, чтобы тот хоть что-то понял, это.- Поверь мне, внук, я остался таким же, каким был в молодости. Я люблю все то же, что и раньше: те же книги, тех же героев. Но жизнь, как оказалось, не соответствует нашему юношескому представлению о ней. В ней очень мало места романтическому и героическому. Хотя сейчас я, когда смотрю в зеркало, не узнаю себя. И дело не в том, что моя шея сморщилась, стала толще и короче, а взгляд заметно потускнел. Самое худшее, что я поглупел, поглупел до неузнаваемости, и это наложило печать на мое лицо.

Да, ты, мальчик, в мои годы будешь гораздо умнее, а значит и глупее меня. Что такое наш взрослый опыт? Это целенаправленное поглупение, это измена реальности, когда несущественное, неинтересное, но нужное для того, чтобы выжить в стаде таких же, как ты сам, взрослых кретинов, Знание заслоняет Мудрость юности, которая нам, взрослым придуркам, кажется наивной и смешной.

Поверь мне, пока я жив, то сделаю все от меня зависящее, чтобы ты не превратился в скучного, взрослого, "умного" дядю.

Я постоянно бежал от повседневности, я бежал от взрослой осторожности через дом, школу, через трудную, зачастую тоскливую и однообразную работу, через города и страны. Я бегу и сейчас бегу… Бегу к тебе, Антошка.

Кухня жизни, которая дышит своими наставлениями, еще не догнала, но уже огрубила и упростила меня.

Видишь, какая надета на меня морда?

В наше с тобою жизненное "кино" постоянно врывается хамство. Давай посмотрим на него с двух сторон одного окна. Пусть одновременно две пленки крутит полупьяный механик - время, и не важно, что многое не всем будет понятно и интересно, а кому-то покажется плоско и пошло. Мы же с тобой, деда Толя и Антошка, разберемся, что к чему в этом нашем, только нашем фильме.

Верь мне. Все, действительно, будет только так: ты, Антошка, будешь умнее, романтичнее и честнее меня.

Понять это можно только под старость.

Теперь я знаю, все лучшее во мне от юности, все плохое - от взрослой жизни. Только юность и близкие помогают окончательно не потонуть в болоте пошлости и глупости. Я встречал немало людей, потерявших в жизненной гонке собственную юность.

Они живут, как слепые котята, им нечего сказать детям и внукам.

Они вечно суетятся в сиюминутном, и иногда влетают в неожиданные тупики, из которых не видят выхода. И тогда раздается скрежет зубовный, брызжут слезы, а на головы окружающих обрушиваются обвинения.

Будем же верны романтическим идеалам юности. Право же, в них больше чести и честности, чем во всей нашей последующей жизни.