( РАССКАЗ)

 

Тяжко быть писателем-сатириком - раз в пять лет тебя пригласят в прямой эфир, и только начинаешь смешить народ - прерывают и пристают с дурацкими вопросами. Зададут, например, такой вопрос:

- Скажите, а где Ваша Родина?

Приходится отвечать честно, как и привык с детства, всё как есть:

- Моя малая Родина - Курск, где я родился, моей большой Родиной был СССР, которого сейчас уже нет, моей исторической Родиной является Ново-Переделкино, где я в данный момент обитаю, а моей творческой Родиной является улица Глаголева-Алкоголева. Я заметил, что наш брат - русский писатель, лучше всего творит в эмиграции, когда его подстёгивает ностальгия, поэтому я живу в изгнании с теперешней творческой Родины, с улицы Глаголева-Алкоголева, но зато на своей исторической - в Ново-Переделкино.

Недоумённым становится лицо теле-радио-ведущей, и читаю я в её глазах, что эта теле-радио-компания (у-у, сволочи), мне опять ни черта без боя не заплатит, поэтому я продолжаю:

- Давайте я Вам лучше что-нибудь со своей творческой Родины расскажу ...

- Давайте! - с жаром, пылко и пламенно подхватывает ведущая, поглядывая украдкой на студийные часы перед глазами. Энтузиазм ведущей объясняется очень легко – она работает на новых русских, раскатывающих на «Мерседесах», и от них же она прослышала о пренеприятнейшей привычке писателей-сатириков требовать деньги за свой труд. Тот тип, который сидел рядом с ней, тоже любил задавать пренеприятнейшие вопросы перед эфиром. Вся редакция теле-радио-компании дружно считала Жванецкого отвратительнейшим типом и тяжёлым человеком за то, что тот потребовал заплатить ему как обычно. Впрочем, это отнюдь не мешало крутить записи Жванецкого в эфире, ничего не платя автору. Естественно, ведь редакции как-то надо жить и зарабатывать. Вернёмся, однако, к типу, сидящему у микрофона. Конечно же, это я, автор.

- Герой моих рассказов - это Боря, который является вполне живым человеком, которому можно позвонить и с которым даже можно изредка выпить, но чей адрес я, по вполне понятным причинам, радиослушателям не сообщу, как, впрочем, не сделаю этого и для телезрителей.

«Во, заливает!» - подумала ведущая. «Впрочем, пусть лучше себе токует, как глухарь на току, чем меня про гонорары в воскресенье в прямом эфире допрашивает». В студии раздался первый телефонный звонок.

- У меня вопрос к Сергею... Вот Вы писатель, да?

- Поэт, - рефлекторно поправила звонившую ведущая точно так же, как она привыкла это проделывать каждый раз в отношении своего собственного мужа.

- Писатель-сатирик и начинающий поэт, - рефлекторно поправил её автор, с тоскою подумав об убегающем времени и о тёте Доре, чьи сырники он охотно лопал, работая на новых русских, и про чьего племянника ему упорно не давали прочитать рассказ наёмники всё тех же новых русских.

- Вот, что Вы думаете об Эдуарде Лимонове и его творчестве?

- Спасибо, интересный вопрос, - певуче протянула ведущая, с тоской подумав о том, что лучше позвонил бы какой-нибудь рекламодатель, и она бы тогда получила свои комиссионные как рекламный агент. Чтение Эдички Лимонова в её ближайшие творческие планы не входило.

- А Вы знаете, кто у нас за рубежом был профессиональным писателем в период эмиграции? - неожиданно обрушился на ведущую залётный гость, которого ей почему-то навязал сам президент компании.

- Та-ак, Солженицын, по-моему, да и то я не уверена, - честно призналась ведущая, которую этот звонок отвлёк о приятных размышлений о деньгах.

- Их было только двое: Александр Исаевич и подросток Савенко, он же Эдуард Лимонов, - твёрдым голосом произнёс писатель, на чьём лице было чётко отпечатано полтора килограмма крепчайшего пива и килограмм различных сортов водки, принятые накануне с другом из Америки.

«Как хорошо, что запах перегара не идёт в эфир», - чисто по-женски подумала ведущая.

- Ну, как же я могу относиться к талантливым писателям Эдуарду Лимонову и его жене Наталье Медведевой? - продолжал долдонить своё писатель. - Они, безусловно, талантливые люди. Некоторым не нравится обсценная лексика ...

- Простите, какая? - встрепенулась ведущая.

- Ненормативная, матерная, - поставив точки над «i» писатель, мысленно процитировав, мысленно процитировав что-то из этой самой лексики, которая чаще встречается у Лимонова, и реже - у Натальи Медведевой. - Но разве в жизни мы её не слышим? Много внимания уделяется сексу, выпивке и куреву ... Но разве в жизни мы этим не занимаемся?

Ведущая на всякий случай чуть отодвинулась в сторону, как будто ей почудилось, что писатель тут же, немедленно, прямо в студии, при включённых микрофонах начнёт осуществлять провозглашённую Лимоновым и его бывшей женой Медведевой программу. «Вот, напился стервец, ну прямо как мой, когда работы нету, да ещё с таким перегаром в прямой эфир лезет».

- Впрочем, а что это мы всё о других? - кокетливо поменяла тему ведущая. - Давайте, расскажите мне что-нибудь о своих творческих планах.

«Как-то Боря пригласил Мишу-космонавта себе в гости ...»

«Ну вот, опять», - мысленно взмолилась ведущая.

«... Коварный Миша давно лелеял мечту осмотреть Борину библиотеку. Миша был одновременно библиофилом, графоманом и просто небритым типом, звавшим Борю «Светлейший князь». Все его стихи удивительно напоминали поэзию Высоцкого по содержанию, по форме и по лексическому запасу, не говоря уже о рифмах. Впрочем, основным занятием Миши было написание многотомной полной сводной биографии всех членов Политбюро ЦК КПСС – его основной книги, над которой он, не переставая, работал, невзирая на исторические перемены, происшедшие с 1985 по 1996 год. У входа в Борину квартиру, расположенную по причудливому капризу судьбы на первом этаже, который иностранцы почему-то именуют земельным, Миша аккуратно снял свои сапоги, под названием «дерьмодавы».

- Миша, тебе дать тапочки? - спросил его вежливым тоном хозяина Боря.

- Не-а, светлейший князь, - беззаботно ответил Миша, и прямо в носках прошествовал в любимую Борину комнату, где тот так любил прятаться от окружающего мира и беседовать с друзьями - Седым и Валентинычем.

Боря уселся в своё любимое кресло, и, приготовившись было расслабленно откинуться назад, внезапно скривил лицо и наморщил нос.

- Миша, ты меня знаешь, - твёрдо отчеканил Боря. - Я не люблю говорить гадости, но здесь в комнате от кого-то воняет дерьмом, и очень сильно.

- Да ну-у, - полуудивлённо обрадовался Миша. - Не может быть!

- Точно, - прервал его междометия Боря.

- Подожди, - заявил Миша, выставив ладонь, и пробежался обратно ко входной двери, у которой он оставил свои, эти, «волкодавы».

- Боря! - послышался из коридора радостный вопль. - А мне наш Полкан в один башмак насрал ... И когда он только успел, хитрюга ...

Боря ошарашенно смотрел на оставшиеся на ковре куски полканова дерьма, испятнавшие ковёр в обоих направлениях. Да уж, человеком-невидимкой Мишу-космонавта было назвать трудно.

С тех пор Боря никогда не приглашает Мишу-космонавта к себе домой, а Миша-космонавт завёл новую привычку - он стал подстерегать Борю у окна своего четвёртого этажа и всякий раз, завидев его, вопить:

- Боря, давай покурим, - что означало, что Боре, после рабочего дня нужно было подняться к Мише по лестнице и дать Мише сигарету и прикурить, чего, конечно же, у Миши никогда не было. Долго тянулась эта история, пока, наконец, Миша-космонавт не прославился. Рассказ про него прочитали на радио, и Миша испугался этого до такой степени, что даже перестал стрелять у Бори сигареты, грозясь подать на автора рассказа в суд. Впрочем, это уже совсем другая история ...

Ведущая хихикнула:

- Хм-хм. А теперь почитайте что-нибудь из Ваших стихов, - неожиданно потеплевшим голосом попросила она. Шла десятая минута прямого часового эфира.