Что хочет автор. Литературные конкурсы

Ничего не подозревавшая Лена, собранная и целеустремленная, ехала к дяде. Путешествовать в поезде — одно удовольствие. Лежишь, а тебя еще и укачивают. А если верхняя полка… Это же миниатюрный личный уголок в плацкартном вагоне! Днем в окно смотри сколько хочешь или лежи до бесконечности: никто не сядет тебе на ноги, как внизу, и не будет жевать под ухом вонючую колбасу или котлеты с чесноком.

Уже в вагоне приглушен свет, уже слышится первый храп пассажира и сестренка на нижней полке посапывает, а Лене не спится. Внутри все замирает от страха и неизвестности. Даже самой себе девочка не могла бы объяснить, откуда взялась такая уверенность, что Иван не родной отец. Просто не может и все!

Не было чувства кровного родства, как с мамой, на которую она не обижалась: поругает и тут же пожалеет. С Иваном так не было никогда. Он никогда ее не ругал и тем более не прикасался, но его слова хлестали больнее ремня.

В детстве Гера могла на дочь и накричать, и полотенцем по спине перетянуть. Но после того, как Лена однажды в Марухе (село такое в горах) после маминых криков ушла из дома гулять и весь день бродила по берегу Терека, строила крепость из булыжников, играла в защитников, а с темнотой, опустившейся на аул, вспомнила, что надо идти домой, и как ни в чем не бывало появилась в дверях, мама, увидев ребенка, расплакалась, сразу же сняла с нее резиновые сапожки, растерла вонючей жидкостью ледяные ноги и тельце, укутала в шерстяное одеяло, напоила чем-то сладеньким и больше никогда не кричала, не ругала, а хвалила за каждый даже незначительно хороший поступок, или, если была недовольна дочерью, невзначай рассказывала, как где-то кто-то вот так хорошо сделал. Мысли дочери сразу же направлялись на анализ своего поступка. Так вот, оказывается, как надо делать, как надо было сказать, и на недостойное поведение ею ставилось табу.

Иван же все вопросы разрешал матом, что вызывало отвращение.

-А вдруг я себе все это придумала? Ведь было же и нам вместе хорошо! - размышляла девочка, - когда отец приносил очередной исторический роман и запоем читал всю ночь, а утром шел на работу. А однажды ворвался в дом с криком:

-Гера! Я нашел, нашел!

Он возбужденно тряс книгой над головой. На мягкой обложке были нарисованы женщина в черной шали, идущая в гору с долговязым подростком, а вверху написано Н. Думбадзе «Я бабушка, Илико и Илларион». Это были не просто вечера, а праздники! Иван садился на стульчик возле печки, где сейчас часто сидит Лена, находил загнутую страницу и читал вслух, захлебываясь от смеха. Все хохотали до боли в животе. Как уютно и спокойно. За окном метель, а им тепло от печки и даже слабый свет от керосиновой лампы не помеха.

Колеса вагона ритмично стучали, и надо было бы уснуть, чтобы не проспать свою остановку, но тревожные мысли, сомнения не давали покоя. А что если просто такой период в их жизни, черная полоса, и отец у нее настоящий , родной, а она сама несдержанностью, грубостью провоцирует Ивана?! Может быть, это она виновата в развале семьи, и ей надо куда-нибудь уйти?! Может быть. Надо проверить. Надо. Раз решила, делай.

Вагон качался, но глаза упорно рассматривали нацарапанные каракули на дне третьей полки, и мысли будоражили, наскакивая друг на друга, выхватывая из памяти одну картину за другой.

Ранним утром поезд подошел к перрону вокзала. Вот он, город, в котором она родилась. Почему только сейчас она так пристально все рассматривает?! Мощное, серое здание внушает уважение. Лена знает здесь все выходы и входы, поэтому уверенно берет за руку сестру переминающуюся с ноги на ногу, передергивает плечами от прохладного утреннего воздуха, окутавшего на перроне не выспавшихся пассажиров и идет к выходу, подхватив свою сумку и авоську с продуктами. Тяжело. Она останавливается и смотрит на полусонную сестру:

-Просыпайся уже! Видишь, какие высокие переходы? Смотри, какое здание!

И чтобы разбудить сестру рассказывает:

-Знаешь, мы с мамой однажды засиделись у тети Лизы и опоздали на поезд. Бежали, бежали, запыхались, и только поднялись на верх перехода, вон туда, как объявили отправление нашего поезда. Мы стояли наверху и с ужасом смотрели, как ускоряют бег вагоны.

-А билеты были? - прозвучал прагматичный вопрос сестры.

Лена кивнула.

-Мама сидела на чемодане с потерянным лицом. У нас денег чуть-чуть осталось, на новые билеты не хватило бы. Мимо шел какой -то дяденька и подсказал, чтобы мы шли к начальнику вокзала.

-И что? - заинтересовалась Люда.

-Мама пошла. Начальник в красивой форме дал нам билеты на следующий поезд. Китель!!

Люда вопросительно посмотрела на сестру:

-Ты чего? Какой китель?

А Лена ясно увидела маму рядом с красивым мужчиной в форме: черное пальто. белый шарф и фуражка, как у моряков. Они бесконечно долго о чем-то говорят. Она замерзла, устала стоять и ходить вокруг мамы, не выпуская ее руку из своей. Мама держит коробку конфет и красивую куклу, которую Лена сразу не взяла из рук незнакомца. Испугалась. А теперь все время смотрит на нее. Так, может, это и был ее отец?! Лицо! Не вспоминалось. Только красивая форма перед глазами. Значит, он все-таки здесь живет! Или жил. « Ладно. Скоро все узнаю», - подумала она и рассеянно ответила сестре:

- Да это я так. Пошли быстрее. Ждать первый троллейбус нет смысла, быстрее пешком дойдем до автовокзала.

Пройдя через площадь перед вокзалом, мощенную булыжником, они вышли на главную улицу города, прямую, как стрела, широкую, как сам город. Уже рассвело, но город спал, умытый машинами. Звонко часто стучали по каменному тротуару детские босоножки. Надо успеть на первый автобус.

В город, раскинувшийся на Донском плато, приехали к полудню и сразу попали в прошлый век. Все дома не моложе ста лет. Каменные двухэтажные, исподлобья смотрят утонувшими в мощеные дорожки окнами со ставнями на редких прохожих, на могучие, старые клены. Бережливые казаки строили их внукам и правнукам. Что ни здание, то раритет. Даже вековая будка для ремонта обуви, поставленная до революции, подкрашена, подправлена и исправно служит жителям до сих пор.

Никаких перемен за два года в казачьей столице! Все также прохладно утром, также душно и жарко днем, и также нещадно жрут комары ночью.

К кирпичному двухэтажному особняку, где Колесовы занимали две комнаты на втором этаже, девочки подошли уставшие и голодные. Лена опустила тяжелую сумку на каменную плиту, служащую ступенькой перед массивной дубовой дверью, поставленной купцом еще в прошлом веке, и позвонила.

- Лен, пойдем в кухню, - заныла Люда, - бабуля там.

- А вдруг она отдыхает? Жарко ведь уже на кухне.

-Ага, будет она тебе прыгать по ступенькам, - возразила рассудительная сестра, -дядя Вова с тетей Раей на работе, Васька в садике, а она приготовит кушать и там же в кухне отдыхает, я знаю.

- Раз ты все знаешь, иди во двор и посмотри! - рассердилась Лена и села на сумку.

Дом купца, возвышавшегося над поймой реки Тузлов, был открыт всем ветрам. На скалистом плато тонкий слой почвы и совершенно нет воды. Если в Старочеркасске, что раскинулся в низине, казаков заливали воды Аксая и Тузловки, то, поселившись на Донском плато, они таскали эту воду наверх в бочках, пока генерал Платов с царем Александром 1не решили построить казачью столицу. Первое, что они сделали — провели водопровод.

И городок, спавший пятьдесят лет, ожил и расцвел. Жизнь закипела, а пышная земля с поймы помогла трудолюбивым казакам разбогатеть и превратить свою столицу в цветущий край.

Калитка открылась бесшумно и легко в просторный заросший травой двор, застроенный сарайчиками и засаженный плодовыми деревьями по периметру. В глубине двора, под холмом, поросшим терновником, приютилось строение, сооруженное Колесовыми из подручного материала, похожее на грот, - летняя кухня. Увидев открытую дверь в летнюю резиденцию, Людка побежала с визгом:»Бабуля!», и Лена, услышав этот взрыв эмоций, со вздохом подняла сумки и тоже вошла во двор.

Из-за старенькой тюлевой занавески сначала показалась повязанная белой батистовой косынкой голова бабы Кати, а потом расплывшееся в радостной улыбке смуглое лицо. Подбежавшая внучка повисла у нее на шее, а женщина улыбалась и, обнимая любимую внучку, восклицала:

-Як жеж це так!? Приихали! Сами!? Без мати?! Ну и ну!

Это была ее кровь, ее продолжение. Худощавая, подвижная, невысокого роста, с черными, как смоль волосами, в свои шестьдесят с хвостиком, и ровненьким прямым носом, она выглядела моложаво А глаза, как у всех Колесовых, синие, бездонные, таврские, как она говорила, светились счастьем.

Лена сдержано поздоровалась, не вмешиваясь в бурную сцену, и поставила на траву сумку. С красного лба капал пот, и веснушчатый курносый нос, сгоравший каждое лето до ранок, опять сильно покраснел; выгоревшие на солнце волосы, завязанные на затылке резинкой, не добавляли красоты.

-Ну, девки! Ну, девки. - повторяла Екатерина Дмитриевна, пропуская внучек в кухню, которую она соорудила сама, когда женился младший сын. - Сидайте, сидайте, будемо обидать. Борщ тильки что зробыла, абрикос в кучу сгорнула, потом поколупаемо…

Девочки вошли в маленькую комнатку, где стоял обеденный столик, газовая плитка с баллоном, тумбочка и самодельная кушетка, на которой женщина отдыхала в жаркий полдень. Чисто. Уютно. Вкусно пахнет едой.

Хромая, с негнущейся ногой (остаток жестокого ревматизма), она возбужденно суетилась, наливая из двенадцатилитровой кастрюли густо заваренный борщ. . Нарезая по ломтю пышного хрустящего хлеба, спрятанного от жары на дно эмалированного ведра, села напротив.

Люда без устали трещала, успевая и заглатывать еду, и рассказывать, что она отличница и что ей дали похвальную грамоту в конце учебного года.

-Гарно, гарно, - кивает головой бабушка и гладит внучку. Спохватившись, оборачивается к старшей и спрашивает:

- А ты як годыну зробыла?

- Хорошо, - равнодушно отвечает Лена и продолжает есть.

-Ой, бабуль, она скромничает,- воскликнула Люда. - У нее всего-то одна четверка, а грамот… пять или шесть.

-Люд, - зыркнула Лена на сестру, - перестань хвастать.

-Да я же бабушке, ни кому-нибудь! - обиделась та и, обернувшись к бабуле, стала перечислять, - и за октябрят, и за общественную работу в школе, и за работу в классе, и за самодеятельность, и за…

Она наморщила аккуратный прямой, как у бабушки, носик и обратилась к занятой едой сестре:

-Ну, напомни, за что еще?

Лена махнула на нее рукой с хлебом. Отстань, мол, и потянулась за вишневым компотом, на который нацелилась и муха. Отогнав ее, Лена только сейчас услышала назойливое жужжание в кухне и во дворе за занавескою. Их было столько, что, казалось, они слетелись сюда со всего города! И сколько бы бабушка их ни гоняла, они все равно пролазили через дырочки в тюле, пробирались по половику через порог. Знают, где можно полакомиться.

-Ну, все! Геть в дом: тамочки прохладно, - скомандовала бабушка.

Она с трудом поднималась по крутой узкой лестнице. Еще в молодости, когда родились погодки сын Иван и дочь Татьяна, заболела ревматизмом и лежала полгода пластом. Свекор и ухаживал, и лечил любимую сноху ваннами из сенной трухи. Поставил-таки ее на ноги, стала ходить, хоть и хромая. Негнущаяся нога все четырнадцать ступенек больше мешала и цеплялась, чем помогала, отдавала болью в спине.

Легко повернув ключ, Люда по-хозяйски открыла дверь и первой вошла в затемненную комнату, которая показалась большой и пустой. Прохладно. Окна зашторены плотной занавесью, на полу под окном лежал застеленный простынею матрас с подушкою.

-Лягайте! И я чуточку полежу.

Женщина пошла в смежную маленькую комнатку отдыхать. Там, кроме комода и кровати стоял еще стул и громоздились полки для белья.

Лена неподвижно лежала, раскинувшись на одеяле, рядом со спящей сестрой. Ревность и обида мешали заснуть. « Людку все хвалят, любят, а меня будто и нет рядом! Приехали вместе, к ней — с восторгом, а обо мне ни слова. Они все чистенькие смуглые, а я белая, с веснушками», - размышляла девочка. Она подняла руку и посмотрела на забрызганную мелкими, темными точками белую кожу. В этом году она сгорела в поле на прополке свеклы, и у нее появились неприятные конопушки на плечах и руках, а раньше были только на лице. Лена горестно вздохнула. «Людка им родная, вот ее и любят. Это нормально. А мне — что осталось.»

Девочка еще раз вздохнула, перевернулась на бок и уткнулась глазами в блестящий пол, крашенный светло- коричневой краской. Все дорожки по-хозяйски выстираны, высушены и сложены под кровать, там же устроился и единственный ковер с изображением мишек в лесу. На печке - груда зимней одежды, высушенной и зашитой в мешки, конечно, с мылом от моли. Бабушка строго за этим следит.

Она практичная, даже жадная, по мнению девочки. Лена ни за что бы не стала возиться с мерзлой картошкой, а бабуля еще и заработала на этом.

В ту осень они с Герой собрали хороший урожай. Крупные картофелины спустили в подвал, а мелочь ссыпали в мешки и хотели отдать соседям для поросят. Не успели. Стукнули первые заморозки, в банках с помидорами, стоявших на тумбочке за дверью, рассол покрылся ледком, и картошку тоже прихватил мороз, не спасла и мешковина. Баба Катя, приехавшая как раз в гости, смотреть на такое безобразие не могла.

Рано утром она подвязала фуфайку фартуком, натаскала в выварку из колодца ледяной воды, закатала рукава, высыпала мелочь и опустила внутрь руки.

Первое ведро легко внесла в дом. Прикрутила к столу мясорубку и приказала внучке молоть. Лена делала уроки, и, конечно, была недовольна, но, поворчав, все же пришла в кухню. Первое ведро смолоть — забава, а вот шестое, седьмое… Хотелось заныть и бросить все. Руки занемели, плечи болели. Лена так бы и сделала, но случайно увидела бабушкины руки. Хромая, она с трудом тащила полное ведро мокрой картошки, а поставив его, не могла разогнуть закоченевших пальцев. Подтащив волоком тару, она высыпала в мясорубку горсть мелочи:

- Мели. Не гоже добру пропадати.

Когда все было переработано, кашицу залили водой и в течение нескольких дней выполаскивали, пока крахмал не стал белым. После просушки практичная Екатерина Дмитриевна сгребла в предварительно сшитый полотняный мешок весь сухой крахмал и отвезла к себе домой кисели варить. Разве это не жадность?

Это сейчас Лена понимает, что баба Катя, пережившая три войны и коллективизацию не могла поступить иначе. Если она ни одной крошки хлеба не выбросила, то мимо целых двух мешков картошки уж точно не могла пройти.

Тонкие полоски света, пробивавшиеся между шторами, обжигали, но купеческий дом, построенный на века, хранил прохладу и надежно защищал от жары.

Воспоминания убаюкивали, бессонная ночь давала о себе знать. Цикады монотонно и гулко звенели, глаза постепенно смыкались.

Еще во сне Лена поняла, что проспала. Вскакивать и бежать на ночь глядя к Ежовым поздно. Она потянулась, открыла глаза и негромко сказала сестре:

-Вставай, скоро вечер. Наверное, дядя Вова с Раей уже пришли с работы.

-И Вася. Пойдем вниз, в кухню.

Спускаясь на ощупь по лестнице, Лена размышляла о том, что первый день приезда прошел зря и не приблизил к разгадке, что надо набраться терпения, а спешка может насторожить бабушку. Она все примечает. Молчит, молчит, а потом и подставить может, поэтому решила о своих истинных намерениях здесь никому не говорить и, уж тем более, никого об отце .не расспрашивать.

В открытую дверь на девочек пахнуло жаром. День засыпал. На горизонте солнце сливалось с выжженной степью. Ни звука. Спокойно. Вдруг в тишину пустынной улицы неожиданно ворвался громкий монотонный стук вагонных колес и, постепенно удаляясь, затих, а ощущение присутствия вокзала осталось. Это на другом конце города мчался мимо редкий состав пассажирского поезда. Мимо прошел одинокий прохожий. Жизнь в каждом доме спрятана за расписными ставнями и крашеными заборами. Ощущение жуткого одиночества окутало девочку. Оно росло, становилось страшным, вселенским. Нет людей. Их не видно. Спрятались. Ты один, как в пустыне.

-Лен, ты чего стоишь? Пошли, - ныла Люда и тянула сестру за руку.

Увидев появившегося из-за угла мужчину с ребенком, она бросила руку и побежала им навстречу.

И опять Лена стояла, как посторонняя, и наблюдала бурную радостную встречу родственников, и сама не могла понять своей сдержанности, понять, почему не может вот так же, как Людка, повиснуть на шее добрейшего дяди Вовы. Ведь носил же он ее на руках, когда она была маленькой!? « Вот, вот, ты уже выросла, взрослая стала, а хочешь вести себя, как ребенок, - упрекнул Лену внутренний голос.

-Но мне хочется! Я тоже хочу, чтоб меня обняли, поцеловали, и, вообще, были рады моему приезду!

-Он и рад. Ты ведь видишь, как искренне, как радостно светятся его синие глаза, а помнишь, как прохожий, видя вас гуляющими по парку, восхищенно восклицал: «Какой молодой папа! Какой молодой! И как похожи!», а дядя смущенно улыбался и крепко прижимал тебя к себе.

-Это потому что у нас овал лица удлиненный. Дядя похож на погибшего отца Василия, и такой же ласковый и добрый, только и всего, - оборвала Лена перепалку.

Мужчина, поравнявшись со стоящей племянницей, стушевался под ее пристальным взглядом и не решился обнять девочку, лишь похлопал по плечу, обошел вокруг восхищенно произнес:

-Ититна сила! Как выросла!

Он произнес выдуманное им выражение, в которое вкладывал самый разный смысл, от восторга до сильнейшего раздражения, смотря по обстановке. Этот мужчина не матерился, а все эмоции выплескивал с этим несуразным выражением.

С любовью рассматривая племянницу, он весело улыбался:

-Ну, и выросла, меня догнала, ититна сила! В какой же ты класс перешла?

Лена смущенно молчала.

-В восьмой, - гордо крикнула за сестру Люда. - Ну, пойдем, пойдем домой. Бабуля уже, наверное, ждет нас!

-И Рая тоже! - задорно поддержал ее дядя.

Шумная ватага ввалилась во двор.

Ужинали в сумерках по очереди: сначала дядя с женой и сыном, за ними девочки с бабушкой. потом все сидели на бревне, ожидая, когда Рая помоет посуду. Густая черная ночь разводила людей по своим углам.

Все было, как всегда. Раздвигались теневые шторы, и сквозь марлевые форточки проникала в квартиру прохлада. Рая садилась на край постели, расплетала длинные густые волосы, отливающие рыжиной. Они струились к полу желтой рекой, не желая лежать на коленях, и женщина расчесывала их медленно и торжественно, а муж ложился на диван, что стоял напротив, и, делая вид, что читает газету, восхищенно следил за каждым движением жены. Все как всегда… Невозможное, тихое счастье...

Лену положили здесь же, в этой комнате, на матрасе, расстеленном на полу, и она еще долго не могла заснуть.

На следующий день ее разбудила соловьиная трель. Натянув простыню на голову, она подумала: «Не может быть. Мух и комаров сколько угодно, а соловьев — нет. Это снится.» Но перевернуться на другой бок и заснуть не успела: соловей опять запел. Перед глазами стояла рыжая жена дяди Вовы. Стояла с детской свистулькой во рту, закалывала шпильками свою шикарную косу и свистела…

-Проснулась? Вставай, а то все на свете проспишь, - засмеялась она, обращаясь к девочке, и опять, дурачась, как ребенок, дунула в игрушку.

Сразу стало весело, хорошо и, хотя для приличия Лена заворчала что-то про каникулы, женщина не обратила на фразу никакого внимания, стукнула шваброй об пол, накинула на нее тряпку и озорно подмигнула:

-Быстрее шевелись! Скатывай матрас!

Тоненькая, маленькая, она командовала дородной племянницей, как Суворов солдатами.

-Сегодня я покажу тебе, как надо мыть полы, - определила Рая задачу дня, и Лена поняла: у тетки выходной.

Юркая, она летала по комнате. Швабра плясала в ее руках, босые широкие ступни скользили по мокрому полу, как по льду. Было столько озорства, любви и удовольствия в этих движениях, они были так заразительны, что оставаться в стороне невозможно.

-А знаешь, в чем преимущество людей низкого роста? - опять затронула она больную для себя тему.

-Нет, - коротко ответила девочка, вытирая пыль. Она об этом не задумывалась, как не страдала и от того, что весит лишние, на чей-то взгляд, килограммы. Когда два года назад на уроке физкультуры она стояла первой, а ее друг Валерка замыкал строй, Лена просто знала: мальчики растут медленнее. Догонит. Главное, с ним было интересно, а еще она думала, как научиться разговаривать с ровесниками так, чтобы им хотелось с ней общаться. В книгах, которые были в библиотеке, об этом не говорилось, у родителей не спросишь, они решают свои проблемы. Но однажды она заметила: если вести разговор о том, что интересует человека, не перебивая его своим восклицаниями « а вот я…. или... а вот у меня», расставание проходило более теплым, и Лена чувствовала к себе интерес и симпатию. Это приятно. А вот кто лучше: высокий или низкий, ей было неинтересно.

А Рая, складывая на полке глаженное детское белье, не дожидаясь ответа с улыбкой рассуждала:

-Ну, ты даешь! Это же просто! Высокий видит в толпе поверх голов, а маленький может прошмыгнуть внизу между людьми. Вывод какой? - повернулась она к девочке,и, не слыша ответа, заключила, - все увидеть и услышать может только человек низкого роста.! Поняла?

-Ну вот и хорошо, - рассмеялась Лена. - Люди разные важны, люди разные нужны.

А про себя подумала, может спросить ее об отце? Вдруг знает что-нибудь!

-Это тебе хорошо, буркнула недовольно тетка. - А тут сейчас соберется цыганский табор, ногу поставить негде будет.

-Тетя Таня придет, да? - сочувственно спросила Лена.

-Ну, да. Слышишь, пирогами на всю улицу пахнет Мама ждет в гости семейство дочери.

Лена потянула носом. Запах свежей выпечки никогда не оставлял ее равнодушной.

-Вот здорово! А с чем пирожки?

-Разные, - без энтузиазма ответила Рая и, стряхнув уныние, улыбнулась и неожиданно произнесла:

-А я зато анекдоты знаю! Хочешь расскажу? Да не красней ты заранее, он приличный! Пригласил парень девушку в ресторан. Дама пышная, полногрудая,

ну... кровь с молоком, как ты.

Лена недовольно посмотрела на Раю, но та как ни в чем не бывало, продолжала:

-Ну, подошел, значит, к ним официант, принять заказ, а она ему : «Мне борща, пожалуйста!»

Лена невозмутимо вытирала посуду в серванте.

-Представляешь, в ресторан пришла борщ есть! - фыркнула Рая. Девочка улыбнулась. Довольная реакцией Рая продолжала:

-Принесли борщ, горячий, ароматный пар обволакивает парочку, и от избытка чувств дама наклоняется к кавалеру и жарко так шепчет: « Как же ж хорошо с вами, как же ж хорошо! Очень я Вас люблю. Так люблю, что аж в грудях все печет, печет…

-Люся, - зло шепчет кавалер, - выньте титьку из тарелки.

Она заливисто хохочет, вытирая насухо мокрый пол, скользит, как ласточка, подняв одну ногу кверху.

-Ну, как тебе анекдот? - оглядывается она. - Почему не смеешься? Ведь смешно же?! Такие огромные, что вывались в борщ!

Лена сдержано улыбнулась.

-Ну, ты, прямо, как наш комсорг, - разозлилась Рая, - ему тоже только чинные подавай, исторические!

Хлопнув шваброй, она подоткнула выбившуюся полу платья еще выше и сказала:

-А титьки они и есть титьки!

Лена не обратила внимание на недовольство тетки, потому что постоянно возвращалась к мысли об отце. Нет, у Раи она ни о чем не будет спрашивать. Даже если та и знает что-нибудь, то в секрете вопрос племянницы держать не станет, а уж Ивану тем более не надо знать о ее желаниях. Лучше подождать и к вечеру пойти к Гене.

Полы в комнатах сверкали, а терраску и ступеньки лестницы Лена выскоблила сама. Когда протирала коврик у входной двери, вздохнула с облегчением: наконец-то, можно уйти, не вызывая подозрения. . Рано идти, но так хочется скорее увидеть Гену…

-Ну что, управилась? - кричит из комнаты Рая. - Принеси веник. Я его вымыла и поставила сушиться на крышу кухни.

-Зачем? - недоумевая спросила Лена, - Мы же уже все вымыли?!

-Неси, неси. Сейчас узнаешь!

Девочка и злилась на тетку и восхищалась ею. Быть такой заразительно веселой у нее не получалось, а рядом с Раей она и вовсе становилась какой-то другой, неизвестной себе, чопорно- холодной и высокомерной. Может это оттого, что тетка постоянно подшучивала над ней, иногда зло и обидно, а Лена никак не могла сразу сообразить, что ответить? А может это Лена была такой обидчивой? Ясно одно: здесь она — гость: не нравиться — уезжай. Ее свободы не ограничивают, делай что хочешь, но прежде, чем делать, подумай.

Лена вздохнула. Это прошлый раз она и недели не выдержала: собрала два платья и укатила домой. А теперь придется пока подчиниться и принести.

Рая берет веник и загадочно улыбается недовольной пленнице:

-Сейчас увидишь.

Все началось по новой. Веник залезал в каждую щелку, в каждый уголок и неизменно оттуда выуживал соринки. Это было невероятно, но к концу уборки в совочке лежал мусор.

-Ну, вот, теперь более или менее чисто, - с улыбкой подытожила тетка.

-Да по этим комнатам даже босиком можно ходить, если ноги вымыть и обязательно с мылом! - растеряно проговорила удивленная девочка.

Рая посмотрела на нее снизу вверх и довольная усмехнулась:

-А то! Нечего лишний раз лазить…

Лена покраснела. Она поняла теткин намек и предупреждение не лазить в холодильник и обиженно отвернулась. Теперь у нее есть деньги, она и без ее ворованной сгущенки обойдется. Это прошлый раз Лена позволила себе глоток, другой сладости и не заметила, как молока осталось на донышке. Испугавшись, она сразу же поставила банку на место и задвинула другими, как и было. На следующее утро испарилась и банка, и настроение.

Видя, что намек понят, Рая подхватила ведро, швабру, веник и пошла во двор, весело напевая: « Я одной тобой любуюсь...» Ее душа пела: у них с Вовой скоро будет своя отдельная квартира! Они не будут больше кормить всех детей и внуков огромного семейства! Вот заживут!.. Да и Вове, как начальнику цеха военного завода, должны повысить зарплату. От этой мысли на душе стало еще радостнее, и она уже подсчитывала, когда они купят машину, если исключат содержание многочисленных внуков Екатерины Дмитриевны и еженедельные обеды большой семьи Колесовых. Она будет жить, как королева.

А Лена надевала в это время любимое платье, повертелась перед зеркалом, взяла кошелек и вышла. Затаенное желание узнать правду давило, как сжатая пружина, заставляло действовать.

Из раскрытых окон большого четырехквартирного дома доносился стук тарелок, чашек. В разных квартирах утро встречают одинаково: в хлопотах и заботах. Соседям некогда взглянуть на великолепное летнее утро, увидеть, как робкие лучи касаются лепестков роз, посаженных вокруг кухни бабой Катей, как нежные бутоны доверчиво раскрываются и источают аромат.

И у Лены все чувства замерли, ярко светилось лишь одно- быстрее уйти. Не получилось. Когда чего-то очень хочется, всегда возникает то, что мешает.

В кухне царствовала баба Катя. Она раскатывала тесто для пирога. Приготовленная начинка в большой миске стояла рядом.

-Как вкусно! - вместо приветствия воскликнула Лена, отправляя ложку с мясом и капустой в рот. - Бабуль, я к Генке пойду, ладно.?

-Куды в таку рань? Сидай, покуштуй, и тикай.

-Нет, не хочу! Я у Гены поем. Может, с ночевкой останусь. Ты не волнуйся.

-Ну, ну, - только и сказала Екатерина Дмитриевна, внимательно посмотрев на внучку.

Лене сегодня определенно везет. Осталось только от Людки смыться, чтоб не увязалась, и все. Дальше, как у Буратино, останется только найти волшебную дверь, повернуть золотым ключиком - и тайна открыта.

Люда с Васей увлеченно возводили грандиозное средневековое строение с башнями, воротами, рвами и мостами через них. под абрикосой в песочнице, сооруженной заботливым дядей Вовой. Рядом стояло ведерко с водой и лежали различные формочки.

Осторожно, прячась в тени и за постройками, Лена пересекла двор, подкралась к калитке и, оглядываясь, все ли в порядке, с силой толкнула ее и чуть не упала в провалившееся пространство, потому что одновременно ее открывали со стороны улицы. Девушку подхватил и поставил на землю матрос, высокий, загорелый, в белой рубашке с полосатым воротником,. Она оторопела: откуда на безводном плоскогорье матрос?!

Паренек улыбнулся, опустил руки, посторонился.

-Проходите, пожалуйста!

Лена залилась краской, представив сразу, как нелегко было удержать такую дородную девушку, и, пробормотав слова извинения, хотела пройти мимо, но неожиданно ее схватила чья-то холодная костлявая рука и прозвучало знакомое контральто:

-Лена? Ты когда приехала?

Бабушка Оля Ежова, сестра маминого отчима, показалась из-за широкой спины красавца-матроса. Девочка поздоровалась и поцеловала подставленную сухую морщинистую щеку.

- Вчера только приехала с Людой. А вы к бабе Кате? Она на кухне.

-Как выросла, а?! - одобрительно кивая. пробасила прокуренным голосом женщина, не слушая ответ и крутя девочку. - Куда бежишь?

-К Генке иду.

-А племянник на футболе. В Ростов поехал. У них по этому поводу сократили рабочий день и наняли автобус. Профсоюз работает!

И не желая замечать расстроенного вида девочки, приказала:

-Не раскисать! Завтра увидишься. Закрывай калитку. Вот посмотри лучше, с кем я пришла!

Она гордо подняла голову и погладила рукав рубашки матроса, который стоял рядом и внимательно рассматривал девочку.

-Это мой сын. Вот! - и добавила, - и у меня теперь есть сын.

Лена от удивления присела:

- Вот это да…

Матрос протянул Лене руку и весело сказал:

-Лена, - представилась девочка и внимательно опять посмотрела на матроса.

Не похожи совершенно. Если только подбородки. Упрямые, квадратные. Светлая

добрая улыбка, широкое, открытое лицо и искрящиеся, веселые зелено-голубые глаза мужчины никак не походили на продолговатое лицо бабы Оли, на ее нос с хищной горбинкой, а цвет безжизненных волос, пережженных постоянной химической завивкой, и вовсе невозможно определить. И главное, разве может такое сухопарое, выжатое тело дать жизнь такому богатырю?! Но вслух сказала:

-Я очень рада. Поздравляю, баба Оля. Жалко. Очень хотелось Гену увидеть… Ну, пойдемте, вот бабушка обрадуется! А Вы служите или учитесь?

-Давай на «ты», так удобнее, а?

-Давай. Так служишь или учишься?

Но ответить моряк не успел, потому что Екатерина Дмитриевна сама шла, хромая, им навстречу, спрашивая?

-Это ж шо це такэ? Кого Бог послал?

-Сын мой! Катя! Сын! Алексей. Представляешь!? Познакомься, - радостно суетилась около них Ольга Кондратьевна. - Вот, разыскал-таки, представляешь! Нашел все-таки мать, а! Столько лет прошло!

Матрос сиял от счастья в кругу женщин.

-Вот и гарно, вот и гарно, - повторяла баба Катя, хлопая парнишку по могучей груди.- Молодец! Мати должна быть у каждого. Молодец!

Она не смотрела на соседку Ольгу и не поздравляла ее, но искренне радовалась за мальчика-моряка.

Екатерина Дмитриевна всегда снисходительно относилась к ветреной моложавой соседке, которая еще до войны прибегала к ней, лежащей без движения, то за солью, то за сахаром, а заодно пококетничать с ее свекром-вдовцом, крепким красавцем казаком. Еще до войны, закончив семь классов, Ольга зажила самостоятельной жизнью: днем- работала, ночью — тратила. А перед войной и вовсе исчезла, уехала куда-то. Думали: пропала, ан нет. Мать умерла — явилась за наследством. Потрепанная, худая, с постоянной папироской в зубах. Жила затворницей, но к Екатерине Дмитриевне ходила как и раньше.

- Проходьте, проходьте! Сидайте. Зараз обидать будемо. А сейчас, Лена, подь за компотиком у подвал.

Девочка быстрее молнии выполнила просьбу, чтобы не пропустить ни одного слова из рассказа новоявленного дяди, который сразу ей понравился. И потому, как он на нее посматривал, девочка поняла, что ее чувства взаимны.

От Геры она знала, что из троих детей прадеда Кондрата, запорожского казака с Полтавы, старшая, Зинаида, ее родная бабушка, умерла в сорок четвертом году, сына Андрея призвали в армию сразу в начале войны. Погрузили в эшелон, а тут воздушная тревога. Немцы долго и усердно бомбили Новочеркасскую станцию, но Андрей чудом уцелел, остался жив, хоть и раненный, с тяжелой контузией. После госпиталя комиссовали. Так с одним глазом и работал все годы до пенсии на шахте. Жил с женой в достатке, а детей не было. А тут узнали от матери, Ксении, что у сестры Оленьки безвыходное положение: родила девочку, жить не на что, хочет в детский дом ее отдать. Взяли к себе, назвали Ирочкой, Ираидой. Девочка была слабенькая, болезненная. В десять лет заболела туберкулезом. Вылечили. Выучили, замуж недавно выдали. На свадьбе танцевали обе мамы.

А о самой тетке, Ольге Кондратьевне, Гера говорила шепотом и скрытым пренебрежением, что служила в охранном отделении в тюрьме, потому пьет и курит, как мужик. Но чтобы баба Оля была замужем, не упоминала.

Лена разливала по кружкам компот и слушала Алексея.

-Служу на корабле уже два года, еще годик остался. Вот, - он остановился, взял кружку, отпил деликатно и продолжил, - Когда на корабль пришло письмо, что моя мама живет в Новочеркасске, мне отпуск дали. Всем составом провожали.

Лена восторженно смотрела на рассказчика. Такое и во сне не присниться!. Как же он нашел маму? Но сдерживала вопрос, готовый сорваться с языка.

Рассказ перебил громкий детский рев и неприятный лязг щеколды. Все оглянулись: в калитку входили гости — семейство Сиротиных: Татьяна, старшая дочь Екатерины Дмитриевны, невысокая, худенькая с ридикюлем, а за нею муж, Николай, богатырь, нес на одной руке крупную девочку, а другой держал за руку сына, свою копию. Вера, девушка на выданье, младшая в семье Колесовых, побежала навстречу сестре, а хозяйка поднялась, радостно улыбаясь и поправляя на затылке белоснежный праздничный платок.

-Вот и гарно! Уси добрались! - говорила она, обнимая подбежавшего к ней четырехлетнего внука и годовалую внучку, с любопытством рассматривающую людей вокруг.

Сразу стало шумно и даже тесно. Говорили все сразу. Татьяна плюхнулась на освободившееся место, обмахиваясь мятым носовым платком.

-Ух, жара! - простонала она и, обратившись к Лене скомандовала:-Принеси-ка попить чего-нибудь!

Глядя вслед убегающей девочки, рассеянно спросила, думая о другом:

-Как живешь, тетя Оля?

Ольга Кондратьевна улыбнулась и скромно пробасила:

-Вот, сына привела познакомить с родней. Нашел меня. Два дня уже как живет!

-Сына? - равнодушно переспросила Татьяна - Сын — это хорошо. Значит, Алеша — это ты? - посмотрела она на моряка. - Ну, здравствуй, поздравляю. Не каждый день матерей находят.

-Татьяна, а что это Светка ревела? - перебила дочку Екатерина Дмитриевна.

-Да кто ее знает, отмахнулась та, а Николай, посмотрев недовольно на жену, ответил:

-Есть просила, вот и ревела.

Семейство Сиротиных заранее готовилось к обеду у мамы. За несколько дней до этого события ничего не варилось , ничего не покупалось, холодильник пустел, и его отключали для дезинфекции. Если это происходило раньше времени, в семье устраивался разгрузочный день. Долгожданный выходной наконец наступал, и вся семья торжественно ехала на праздничный обед. Конечно, Екатерина Дмитриевна догадывалась о сумасбродных нововведениях дочери, но в семью не вмешивалась. Зять.-авторитетный человек, хорошо получал, деньги домой все нес, пусть и разбирается с женой. Но чтобы детей не кормить… Это уж слишком!

Баба Катя всплеснула руками и покачала недовольно головой.

-Ну, ничого! Зараз обидать будемо. Вовка, - обратилась она к сыну, - давай расставляй стол.

Четыре столбика и аккуратно сбитая из досок столешница — вот и весь стол. Такие же самодельные лавки. Разместились под абрикосой, расстелили холщовую вышитую скатерть и поставили угощения — свежеиспеченные пирожки, салат из помидоров и огурцов и мягкий, ноздреватый хлеб.

Накрывая на стол, Лена заметила, как сдержана бабуля и чем-то озабочена, как все время поглядывает на старшую дочку. Моряк, закрепляя последнюю доску под сидением, о чем-то увлеченно разговаривал с Верой, младшей сестрой отца, а та кокетливо улыбалась ему и что-то отвечала. Лене так хотелось сесть рядом с ним за обедом, хотелось узнать, как же он все-таки нашел бабу Олю и еще много чего. Когда все рассаживались, она все-таки успела сесть рядом как бы невзначай , а Вера оказалась напротив, рядом с братом и его женой. Ее кислое выражение лица и обиженно оттопыренная нижняя губа, Лену не волновали.

Ольга Кондратьевна по такому случаю поставила на стол принесенную бутыль своего самогона, и первый ее тост был за встречу, потому что нельзя человеку жить без корней, без родни; в этом суровом мире опору и поддержку можно найти только среди родни.

Екатерина Дмитриевна была приятно удивлена столь глубокой мысли приятельницы, одобрительно кивала ей, но рюмочку лишь пригубила. Рая нетерпеливо ерзала на лавке и с досадой ждала, когда мужчины закусят. Ей так хотелось услышать ответ на мучивший ее вопрос, услышать здесь и сейчас же. Она, боясь, что кто-нибудь опять перебьет рассказ моряка, выпалила свой вопрос сразу же, как только баба Оля снова протянула руку к бутылке:

- Ну, так как же ты нашел тетю Олю, расскажи?

Алексей улыбнулся ее детскому нетерпению и сказал:

-Письма-запросы посылал во все города Советского Союза. Три года посылал. Одна неделя — одно письмо. Пока не нашел.

-Ититна сила! - воскликнул дядя Вова, -ну, ты брат и силен!

-Да, вот это настойчивость! - поддержал деверя Николай.

Все с одобрением и симпатией смотрели на парня, тратившего последние копейки на конверты. А моряк наклонился к тарелке, чтобы никто не прочел в его глазах боль и тоску, что не покидала все эти три года. Ел не торопясь, но видно было, как нравится ему борщ, как приятно ему сидеть среди этих почти незнакомых людей, которые стали ему уже родней, как радостно участвовать в семейном совете этой дружной большой семьи.

-Я, брат, тоже на флоте служил, только на Балтийском. Море. оно... это. - он поднял руку с ложкой, показывая значимость стихии и, не найдя достойного определения, опустил и зачерпнул ею борщ. - Теперь, вот закончил техникум, как Вовка, устроился на ТЭЦ, выбрали парторгом цеха… квартиру получил. Захочешь, примем с радостью. Нам такие настырные нужны! Да...Но море тянет… Снится! А борщ хорош!

Николай расплылся в улыбке и подал тарелку Рае для добавки. Вова добродушно улыбнулся и с готовностью поддержал:

-Конечно, ититна сила. Оно же море!

Пока все с удовольствием жевали, Лена, по просьбе Володи, шепотом знакомила его с родней.

-Дядя Коля добрый, работящий. По ночам учился. А на свадьбе им постоянно кричали «горько» и хохотали, видя, как он обхватывает огромными руками тоненькую талию миниатюрной жены, бережно поднимает ее, как куклу, целует нежно и, не дыша, опускает. Тетка злилась, а он смотрел на нее влюбленными глазами и улыбался.

-Медсестра. С отличием закончила медучилище.

Потянувшись за очередным пирожком, Николай продолжал:

-Ты, брат, подумай! Перебирайся к нам. Выучишься, на земле будешь работать. И мать же рядом. Поможем! Вон нас сколько!

Ольга Кондратьевна ела молча, опустив глаза. Предложение Николая ей явно не нравилось. Она привыкла к одиночеству, и не хотела, чтобы сын или дочь постоянно напоминали ей своим видом о давних грехах. Захмелевшая, она скучала и недовольно вертела ложкой, то набирая борщ, то выливая. Потом налила себе рюмку и молча выпила. Екатерина Дмитриевна укоризненно посмотрела на соседку, а все видящий Вова отвел глаза.

Когда он в первый раз увидел тетю Олю, то подумал, что Баба Яга должна быть именно такой. Его раздражал и скрипучий, прокуренный голос, и манера смотреть исподлобья, подозрительно, сидя у входа на скамейке, но раз мама кормит эту женщину, а потом ведет с ней долгие беседы, значит, так надо, просто он чего-то не знает. Мужчина искренне радовался, что у тети Оли нашелся сын (откуда ему было знать о еще брошенной дочери), но ясно видел, как тяготит ее роль матери. Предложение Николая и вовсе повергло Ольгу Кондратьевну в уныние. Видя это. Вова громко перебил мужа сестры, воскликнув:

-Ну надо же, ититна сила! Три года искать и добиться своего! А где же ты жил до армии?

Баба Оля зыркнула на любопытного соседа, но промолчала.

-В детском доме, - ответил тихо паренек, не глядя на мать.

Но все услышали, онемели и в полной тишине сочувственно закивали. Не самое лучшее место для ребенка при живой матери.

-Да, досталось тебе, дитятко, - грустно сказала Екатерина Дмитриевна.

-Да, все было, - сразу став серьезным, сказал моряк, - Но зато там я дал себе клятву найти мамку. И нашел!

Оля, услышав слово мамка, прильнула к плечу парня, пьяно улыбаясь, а Алексей с любовью посмотрел на нее и обнял свободной рукой.

Рая сидела напротив и думала: « Какой симпатичный! Наверное, весь в отца. Вежливый, выглядит так интеллигентно, и не скажешь, что из детского дома.»

-Ну, а отец? Отца ты тоже нашел? - спросила она неожиданно для самой себя?

Эта рыжая женщина с густыми белесыми ресницами, зеленоватыми глазами и тяжелой косой вокруг головы с нескрываемым интересом, пристально его разглядывала, будто сомневалась, что он сын Ольги. Алеша это чувствовал, но доказывать что-либо ему не хотелось. Зачем? Пусть думает, что хочет. Но отвечал вежливо:

-Нашел. И даже быстрее, чем маму.

-Мы жили, оказывается, рядом, в одном городе. Он сразу же взял меня из детского дома, и мы вместе потом искали маму. А можно я скажу тост?

Все закивали в знак согласия. Алеша встал, держа рюмку, и произнес:

-За матерей!

Мужчины выпили стоя, Ольга Кондратьевна пьяно улыбалась, а Лена, взглянув на моряка, хрустевшего огурчиком с бабушкиного огородика, спросила:

-А сколько тебе было лет, когда ты попал в детдом?

-Три года, - также тихо ответил Володя.

У Лены сжалось что-то внутри. Значит, баба Оля бросила трехлетнего ребенка и забыла о нем навсегда?! Даже не искала!? Разве можно ее сейчас после этого назвать мамой? А ее родной отец? Он тоже бросил ее когда-то и забыл. Почему? Разве так поступают ответственные взрослые люди?! Это же не вещь, это — дети! И, наклонившись к Володе, тихо спросила:

-Ты считаешь, что ты прав?

-Твой тост. Пьешь за всех матерей?! Они ведь разные, как и отцы.

Володя с интересом посмотрел на подростка и под общий гомон за столом сказал:

-Я нашел свою мать, она жива и здорова. Это все, что мне нужно. Остальное не имеет значение. Сейчас.

Лена разочаровано пожала плечами и, чтобы не сидеть без дела, взяла пирожок. Вкусный. Может, он и прав. Выполнил клятву, узнал правду о родителях, об их ошибках, успехах и закрыл главу в своей жизни, перевернул страницу без пробелов и будет спокойно жить дальше. Может, и ей не искать новой жизни? Есть мама, папа, сестра… родня… Это главное… Живи и радуйся жизни! А какая она зависит и от нее тоже. Думай! Может, дышать перегарным смрадом и бледнеть от матерной брани — не самое страшное в этой жизни?

Лена подняла голову и по привычке поискала глазами сестру. Дети увлеченно пускали наперегонки кораблики в корыте и дули на них что есть силы. Вера кокетничала с Алексеем, Дядя Вова ласково посматривал на светящуюся от счастья жену. Баба Катя как всегда ела мало и зорко следила, чтобы всем за столом хватило еды, чтобы все наелись. Уютно, спокойно...

Мысли будто только этой передышки и ждала: опять налетели. Что делать дальше? Искать? Нет? Надо знать правду? Или жить дальше не вороша прошлого?

Колебания прервал грудной голос бабы Кати:

-Танька, ты зачем оставляешь малую с Сережкой? Он же несмышленый еще! За дитем догляд нужон!

-Да ну, мама, с чего ты взяла? - невозмутимо ответила дочка, отправляя в рот очередной кусок пирога с луком и яйцами. - Я же на чуть-чуть. Кто-то же должен

полы помыть в церкви, иконы протереть, да и батюшку хочется послушать.

-Дочкой бы лучше занималась, - поддержал Вова мать. - Сережка рассказывал, что она у тебя орет по полдня. Он ведь не может ее накормить, да и сам голодный ходит.

-Так ведь пост же был недельный! - защищалась Тамара и, посмотрев на брата, огрызнулась,- не переживай! Вон, сидит, уплетает борщ, вторую тарелку. Наверстывает.

Богатырь Светочка действительно, ела и ложкой, и рукой. Рая не сдержалась и поддержала мужа:

-Ей же не только пища нужна, Тань. Она же ребенок! С ней и поиграть надо, и переодеть, а они с Сережкой целый день одни ползают по квартире.

Татьяна зло посмотрела на золовку, но промолчала и опустила голову. « Наверное, она ничего с собой не может поделать, - решила Лена. - Ведь совсем недавно тетка была совсем другой.

И Лена вспомнила, как гостила у тетки после свадьбы на Донском, как ходила с ее подружкой, такой же худенькой хохотушкой, на затон купаться и поплавать на лодке, благо выжженная степь покрыта каналами.

Укрыться от солнца негде. Они сидят с лопухами на голове в лодке. Ее края покачиваются, мутная волна шлепает днище, а Лена лежит лицом вниз, опустив обе руки в теплую воду и слушает под монотонную песню кузнечиков: то жук пролетит, то камыш зашуршит, то лягушка нечаянно квакнет.

Подружки шепчутся:

-Ты не говори так прямо.

-Да она еще мала, не понимает, - успокаивает подругу тетка и увлеченно продолжает рассказ, на который девочка до этих слов внимание не обращала.

Девушки заговорили еще тише, а она, затаив дыхание, слышит голос тетки:

-Знаешь, у него такой огромный, и это так здорово, ты не представляешь!

-А рожать как будешь? - озадачила подруга.

-А кесарево на что?! - не сразу нашлась медсестра. Помолчала и наиграно бодро добавила, - зато богатырь будет!

- Может быть, - вздохнула подруга. - А за мной ухаживал один. Симпатичный. Пошли на пляж, я и обомлела — пусто! Представляешь, просто чуть-чуть выделяется. Жалко. Пришлось бросить.

-Ну и не жалей. Зачем тебе мужик с таким маленьким пенисом.

Последнее слово Лена плохо расслышала, подняла голову, - и голоса сразу смолкли, а через минуту голос тетки приказал:

-Ну, вставай, надо домой идти, кушать готовить, да и Вовка за тобой вот- вот приедет.

Они шли по пыльной дороге. Солнце тонуло, погружаясь в степь. Изредка робко трещали первые, проснувшиеся цикады и покусывали спросонья комары. Через час они будут налетать тучами. Все в степи осмелеет и с жадностью бросится жить, набираться сил, впитывать бесконечную энергию оживающего простора.

Махая лопухом, Лена поглядывала на тетку и раздумывала, спросить или нет о том, за кого лучше выходить замуж, кого ты любишь или кто тебя любит? Наверное, она точно знает ответ. Но, видя, что та не обращает на нее никакого внимания, решила не спрашивать: сама потом разберется.

А вот теперь тетка, забросив детей и мужа, ударилась в другую крайность- самозабвенно замаливать грехи. Так вот почему бабуля была так озабочена!

А Вова чутко уловил напряжение за столом. Он не одобрял ни сестру, ни деверя. Мужик он или нет в семье?! Приструнил бы Таньку- и все! Так нет же! Все сам: и на работу, и в магазин, и в ясли, и за плитой, а жена знай себе молится, ититна сила. Но это не тема за обедом, и он, чтобы разрядить обстановку, решил рассказать, как вчера ходил встречать Раю на комсомольскую проходную.

-Ночь. Темно. Стою, жду. Слышу шаги. Ну, думаю, жена идет. Отодвигаю дощечку и сталкиваюсь с какой-то лысой головой. Вскрикнули оба от неожиданности и испуга. У него из рук, бац, - и выпала банка под ноги, пока ее ловил, махал руками, рубаха расстегнулась — и полетели булочки. Я стою, растерялся от неожиданности, а он пыхтит, шарит в темноте, ругается... Умора! Ититна сила! Пришлось помочь бедняге.

-Чем? - с любопытством спросила Лена.

Мужчина усмехнулся, запил пирог компотом, крякнул от удовольствия и ответил:

-Чем, чем. Фонариком, конечно. Сам сделал. Сильно светит, ярко и не бьется. Я тебе потом покажу, - опередил он вопрос, готовый сорваться с губ племянницы.

-Пока Раю ждал всю траву накормил сгущенкой, вытирая об нее ноги. Все равно липли, пока домой не пришел и не вымыл водой. Да не смотри ты на меня так страдальчески! А… понимаю, - рассмеялся он, глядя на Лену, - тебе не меня жаль и не траву, да? Сгущенку пожалела!

Все засмеялись, а девочка тут же залилась краской и стыдливо опустила голову. Далась им эта сгущенка!

-Да, на одну зарплату не проживешь...

А Вова с жаром продолжал:

-Этот лаз в заводском заборе знают все и забивали не раз. Бесполезно! Лаз неистребим! Комсомольский!

« Удивительно, как они все похожи друг на друга и на бабу Катю! - думала Лена, - даже жуют одинаково: не торопясь, с открытым ртом. Одно слово — таврские. Но как уютно и спокойно рядом с дядей. Вроде и не отличается силой и роста среднего, как я , а вот исходит от него какое-то тепло. И самое главное, он пьет и не пьянеет, а еще лучше становится, ближе. роднее… Вот тебе и родной брат!..»

Таня перестала дуться, смеялась со всеми, усердно налегала на пирожки и с благодарностью посматривала на брата.

-Вов, а ты мне нож хороший сделаешь? - попросила она, - купила, а он не режет. Хоть плачь.

-Угу! - промычал брат с набитым ртом.

-А Вова все может, его на заводе очень ценят, - объяснила Рая моряку. И неожиданно с гордостью выдала, - ему даже квартиру вне очереди дают…

Екатерина Дмитриевна повернулась к сыну, наклонилась над столом и, сузив глаза, сказала:

-Опять! Опять сбираешься тикать!? А я? Менэ як жити!? Разве я не пособляю тоби? Роблю чо могу: и курочки на менэ, и порося, и стряпня. Осенью опять же ж у поля пидэмо, сбираем семечек. На всю зиму забота: жарить да продавать. Копейка ж будэ. Мало, да?

Вова недовольно посмотрел на молодую жену и смущенно ответил:

-Мам, да мы же не отказываемся помогать. Каждый из четверых в месяц даст с получки — вот и пенсия. Тебе же лучше будет, и от нас отдохнешь, а?

-Мы же хотим самостоятельно жить, - защищала мужа Рая, - у нас на хлебозаводе все девчонки без родителей живут.

-Самостоятельности захотели? - бросила ложку на стол Екатерина Дмитриевна, - а кто тебе ее не дает!? Будь самостоятельной и живи в семье. А вы хотите обрести ее, бросив мать и развалив семью?! А ты, Вовка, помнишь, как Иван в одиннадцать лет спас всех вас от голодной смерти? Война, Голод. Верочки три месяца, лежит и только тихо попискивает, и не надеялась, что жива останется! А ты с Танькой ходил, все лебеду жевал. Забыли, как мороженая картошка была слаще теперешнего меда? А ведь Ивана тогда дед в Сальск к себе звал, на хлеба. Не поехал старшенький, не бросил. Поехал менять вещи на зерно. Два месяца не было сыночка, уже и отчаялась увидеть, а он явился с шестью мешками. Грязный, в лохмотьях, вши по лицу, по рукам бегают. Целый день отмывала, из кудряшек их горстями вытаскивала...

Мог уехать и жить для себя. Остался. Спас нас. Вот самостоятельность!

Она обвела сидящих за столом и опять обратилась к сыну:

-А помнишь, уже после войны, как Иван просился учиться, профессию очень хотел получить, а я ему: « Нет, иди коров паси, работай!» Вам же с Танькой надо было семь классов закончить! И шел мой первенец со слезами на глазах коровам хвосты крутить. Вот она самостоятельность! Ответственность! Ну-ка, скажи, когда Иван пошел в школу десятников?

Вова нехотя ответил:

-Когда я поступил в техникум, а Танька заканчивала медицинский и подрабатывала в больнице.

Екатерина Дмитриевна в волнении перекладывала ложку:

-Всех в лиху годину сберегла, всех четверых вырастила… А теперь каждый в своей норе будете жить, да? - она встала и всем стало как-то неловко сидеть. - Таврские мы! Объясни, сын, своей жене-северянке: у нас чужих детей не бывает. Если у Таньки вечный пост, а у Николая — рабочий цех, то их дети должны знать, что есть на земле дом, в котором их всегда накормят. Иван уехал, теперь ты, Вовка, отвечаешь за сестер.

Все сидели притихшие, озадаченные. Женщина печально посмотрела на семью, взращенную такими титаническими усилиями. Растила одна, без мужа, которого забрали в первый день войны и даже похоронки не прислали. Был человек и нет. Пропал без вести.

-Да мама, вопрос еще не решен! Это же только предложение и все! - успокаивал он мать. - Никто не собирается тебя бросать. Вот мы с Раей думали ремонт печки делать: обложим ее кафелем, тебе не придется зимой каждую неделю ее белить! Правда?

Рая с готовностью кивнула. Ее зеленоватые глаза виновато ласкали, успокаивали расстроенного мужа и избегали встречи с непримиримым взглядом васильковых глаз . Она злилась на свою несдержанность и на упрямую свекровь, из-за которой она пока не может жить так, как хочется ей, но это пока… А сейчас… она лихорадочно искала выход, .желая исправить свою оплошность, Секрет! Веркин секрет! Он должен помочь.

- А у Веры ухажер появился, - выдала новость Раиса, - хорошенький такой, ладный.

Вера покраснела, улыбнулась так же, как мать, и подумала: значит, зря она старалась скрыть свои чувства и понравившегося парнишку, когда назначала свидание в глубине сквера. Все равно увидели и передали. Станица! А ведь около памятника Ермаку никого не было!

-Правда? - устало спросила Екатерина Дмитриевна и повернулась к дочери.

Вера смутилась еще больше и кивнула в знак согласия.

-Вот и слава Богу! - довольно сказала мать. - Все идет своим чередом. Васенька был бы доволен.

Лене было жаль и бабушку, и дядю. Ведь сейчас время другое, а помогать можно, наверное, и на расстоянии. Или бабуля говорила о другой помощи?! Одно дело дать деньги или десяток яиц, и другое - вовремя поддержать, посоветовать, удержать от ошибки, что невозможно на расстоянии. А может, без них, без детей, она потеряет смысл жизни? Лена вздрогнула. Это страшно.

- Баба Оля, а что это с вашим Геннадием? Заболел, что ли? - спросил Николай, ставя пустую чашку.

Ольга Кондратьевна ела мало, самогон принес забвение и покой, она больше слушала, иногда ее влажный осоловелый взгляд застывал. Тогда сын трогал ее за руку, и возвращал к действительности. Она привыкла к одиночеству. Встретившись с сыном, она в первый день не могла наговориться, на второй день больше молчала. А еще два дня впереди! Надо потерпеть. Вопрос Николая отвлек ее от грустных размышлений, и она недовольно буркнула:

-С чего это?

-Худой, как скелет. Смотрю, идет по рынку, шатается. Думал: пьяный, так ведь не пьет он, а поначалу и не узнал меня. Глаза огромные, блестят.

-Что с ним сделается! Вчера вон сколько времени были у Тимы, все в порядке у них, правда? - обратилась она к сыну.

-И.. нелегко парню, - вздохнув, подхватил разговор Вова. - Я что думал: женится — легче будет. Все родная душа под боком, а оно, вишь, ититна сила, что получается…

-А что получается? - сразу же встряла в разговор Лена

-Что, что … Ничего хорошего. Отделила их мачеха, а зарплата — пшик! Не проживешь. А жена то ли работает, то ли нет.

- Да при чем тут это!? - заволновалась Вера. - Болен он, полечить его надо.

-Вот, вот. Мачеха только этим и занималась! - усмехнулась Оля.

- Да не так, - с досадой отмахнулась Вера.

Они были ровесники, дети войны. Младенцы Великой Отечественной! Родились накануне страшного времени, засыпали в холодном подвале, просыпались от взрывов, хлеб и картошка — как праздник, а сахар увидели лишь в конце войны. Выжили вопреки всему. А сколько их погибло?! Дети войны! Они похожи на выросшие в засуху колоски, тоненькие, хилые, бесплодные. Кто виноват? Время? Люди? Только ничто не проходит бесследно. Война давно закончилась, а они продолжают сражаться за свою жизнь.

А Вера волновалась:

-Заколола она его в детстве. А сколько таблеток он пил!!! Помните, как приходит обедать, так и жалуется, что мачеха заставляет его пить такие таблетки, от которых у него и руки, и голова дергаются,

-Да, хватит тебе, - одернула девушку баба Оля. - Давно было. Перерос он уже. Работать надо лучше!

Екатерина Дмитриевна, услышав эти слова, отвернулась, будто бы посмотреть на играющих детей. Отвернулась, чтобы не взорваться, не крикнуть: «Да разве ты мать?!» Ее Верочка до сих пор плачет во сне, в обмороки падает, к учебе совсем равнодушна, память плохая. Если со старшими она до войны занималась, стихи учила, книжки читала, то с младшенькой постоянно одна мысль — выживи! Живи! Ее дочке работу не потянуть. Слаба. Самой надо работать за двоих, пока сил хватит, а Верочку беречь. Бог даст, выйдет замуж — окрепнет, еще детишек нарожает...А кто будет беречь сироту?! Тимофей под такой пятой, что без разрешения Томочки рта не может открыть, не то что защитить сына. А тут жертвовать надо, делиться.. Может, этот ключ гаечный мальчишка и поднимает-то через силу...

Лена поняла сердитый взгляд бабы Кати, но думала о своем и ерзала на лавке от волнения. Завтра же надо пойти к Гене.

-Надо бы поговорить с ним, итти на сила… Может, удастся устроить его к нам на завод. Все -таки приличней зарплата, чем в трамвайном депо, - размышлял вслух Вова.

Дети, насытившись, давно уже играли во дворе, и в воцарившее на минуту молчание влилась тихая спокойная мелодия. Баба Катя негромко пела: « Скакал казак через долину, через широкие поля...» А Баба Оля подхватила басом: « Скакал он садиком зеленым, кольцо блестело на руке.»

Матрос сначала внимательно вслушивался в непонятные слова говора, потом заскучал и, наклонившись к поющей девочке, попросил:

-Ты можешь мне завтра показать город?

Услышав это предложение, Лена ахнула про себя. Вот это да! Идти по улице с красавцем матросом и блеснуть знаниями — вот удача! Но ведь она должна завтра идти спасать Гену!

Лена колебалась. Ровно секунду.

Видя ее нерешительность, Володя понял это колебание по-своему, поэтому поторопился объяснить:

-Отпуска почти не осталось, а я ничего и не видел. Вера сказала, что ты знаешь историю города. Да?

Лена кивнула.

-Ну, ладно, Только до обеда.

-Как скажешь.

Алексей широко и чуточку снисходительно улыбнулся, как это делают старшие, взрослые люди, не воспринимающие всерьез проблем детей. Но девочка этих тонкостей не увидела. Ласковая улыбка моряка обезоружила ее внутреннее недовольство собой. Щеки зарделись, стыдливый взгляд уткнулся в кружку на столе, и она услышала: -Утром я зайду за тобой.

Это был великолепный день. Они бродили по городу, и их переполняло ощущение счастья и свободы. Обошли вокруг главной достопримечательности — Собора Рождества Христова. Прохожие оглядывались на красавца матроса, и Лена, счастливая и довольная, увлеченно говорила:

- Бабушка рассказывала, что строили его целый век! Представляешь, сто лет?! Построят — а он возьми и рухни! Опять дойдут до купола, а он ночью и рассыпется! Ни с того ни с сего. Да не один раз, а дважды. Уже отчаялись: без собора казакам нельзя.

- И в чем причина? Почему неожиданно падали стены? - спрашивал Алексей, с улыбкой поддерживая девочку, шаловливо шагающую по бордюру.

- Это смогли понять лишь через девяносто лет! Строительство храма казаки заложили в пятом году прошлого века, а в девяносто пятом заметили, что слишком много потрачено песка, цемента. Стали считать.

Лена специально остановилась, лукаво поглядывая на матроса: может догадается, в чем причина. Но на лице Алексея сияла блаженная улыбка, не омраченная мыслительной деятельностью, поэтому девочка продолжила:

- Оказалось, вес стен храма на миллион пудов больше, чем может выдержать фундамент! Понимаешь, он падал, потому что был слишком тяжелый! А теперь видишь? - Лена с гордостью показала на собор, - он большой, красивый и на веки, как положено у казаков.

- Неужели на веки? - иронично заметил Алексей.

- Да, - серьезно ответила девочка. - В войну бомбы разрывались рядом - ни одной трещинки! До революции, бабушка говорила, купол украшен был хрустальным крестом. Сиял на солнце, переливался.

- Да, красивый собор. Но городок все-таки маленький, - сделал вывод Алексей.

- Да ты что?! - немедленно возразила Лена. Ее патриотические чувства были незаслуженно задеты. - Да у нас уже до революции был открыт первый на юге политехнический институт, институт благородных девиц, Мариинская гимназия, а ремесленных училищ — не счесть! Это была настоящая казачья столица.

-А сейчас? - спросил Алексей и посмотрел вокруг.

Лена проследила за его взглядом и будто увидела родительский городок впервые: неухоженный, заброшенный, будто растянутый двумя реками, и лежит еле дышит, затаился. Уже больше полувека ждет лучших времен. Даже в страшном сне не может присниться тот геноцид, который устроили большевики на Дону в гражданскую войну. ЦК во главе с Лениным объявил о беспощадной борьбе с верхами казачества «путем поголовного их истребления». За одного убитого красноармейца расстреливали сто казаков. Каждый день трибунальцы с пулеметами ехали по хуторам и станицам вычищать Дон от казаков. Население таяло. Степь корчилась в муках, выла и стонала. Страх загнал эти воспоминания в самые дальние тайники памяти и только архивы под семью замками содрогались от нечеловеческой жестокости власти.

Но пока девочка этого не знала. Она гордилась своей Родиной, своим городом, поэтому сказала быстро и задиристо:

Но Алексей и не думал спорить. Он с восторгом смотрел на эту голубоглазую курносую девчонку, сыпавшую яркими историческими фактами, деталями Им интересно вместе, и на лице у Лены все время блуждает улыбка.

-Мы в центре города, на Сенной площади. Вон там памятник Ермаку, покорителю Сибири, - кивнула девочка, облизывая тающее мороженое. - Ему больше ста лет!

-Кому? Атаману или памятнику? - засмеялся он.

-Смотри, даже асфальт расплавился! Вот это жара, - не стала уточнять девочка.

-Пойдем, спрячемся.

- Да хоть в кино!

- Здорово, пойдем!

Он взял ее за руку. Руки у обоих были потные, скользкие, но они старались не замечать этой мелочи. Володе нравилось все в этом городе: и водяное мороженое, и хилый, поникший цветник в сквере, и единственная широкая улица, пересекающая центр плато, но больше всего его восхищала эта юная девочка, фонтанирующая знаниями. С ней было легко и не стыдно своего незнания.

Через три часа под стук хлопающих сидений с потухшего экрана неслись завершающие нежные, тоскующие звуки вальса. Увиденный фильм произвел сильное впечатление. Молчаливая и сосредоточенная толпа осторожно текла к выходу на улицу. Жара спала.

Володя мрачно молчал. В начале фильма он весело посматривал на Лену и продолжал держать ее руку в своей, но когда увидел захват китайцами нашего корабля и сцены пыток матросов, он так сжал спинку сиденья перед собой, что стул жалобно хрустнул, а женщина, сидящая на нем, испуганно оглянулась. Алексей растеряно извинился и спрятал руки под мышки. Так и просидел весь фильм, как каменный. Угрюмый, он шел теперь сзади, чтобы не говорить, не отвечать, не разжимать окаменевших губ.

А Лену охватил восторженный патриотизм. Дитя своего коммунистического времени, она чувствовала лишь романтику в этих страшных событиях, разведенных нежным, красивым вальсом, звучащим рефреном через весь фильм.

-Вот это фильм!- восхищалась девочка, - Сразу понятно, почему так называется « «Ч.П.». Вот это моряки! Какая воля! У меня, наверное, никогда такой не будет! А как хочется быть сильной. Вот это чрезвычайное происшествие.

Володя внимательно посмотрел на Лену, как на маленького ребенка, и взял за руку.

-Нет, ты понимаешь, я знаю свои недостатки, а вот как их исправить не всегда понимаю.

Матрос шел быстро, и Лена еле успевала за ним. Девочка, занятая своими переживаниями, не чувствовала перемену в его настроении и продолжала рассуждать:

-Вот Райский. Почему он смог побороть себя, а я не могу? Подожди! - она наклонилась поправить застежку в босоножке. - Помнишь, как здорово он пел под гармошку?

И она запела негромко, кружась рядом: « Через весь океан, сквозь любой ураган возвратятся домой корабли». Но Алеша даже не улыбнулся. Лена остановилась и обиженно заметила:

-Конечно, Тихонов поет лучше, я понимаю. Хорошая песня. Райский был уверен, что победа будет за ним, правда?

-Да, в кино всегда герой побеждает, - ответил серьезно стоявший на тротуаре моряк.

Близился вечер. Мимо спешили люди, в основном молодые. Что удалось сохранить казачьей столице после бурь и расстрелов, так это статус студенческого города. Беззаботные, улыбающиеся лица, игривые взгляды девушек на красивого статного моряка, зажигательная музыка, заставляющая двигать телом, зовущая раскрепоститься и ни о чем серьезном не задумываться. Зачем? Серьезные проблемы пусть решают лысые дяденьки: они свое оттанцевали. И Лена, покачиваясь в такт, взяла его руку, приглашая на танец, и вдруг увидела глаза, наполненные такой затаенной болью, такой безмерной, нечеловеческой тоскою, какие видела только однажды у одинокого, выброшенного под забор замерзать щенка.

И Лена, наконец-то, заметила перед собой человека, хлебнувшего детдомовской жизни, и уже два года служившего на флоте, человека, который о море знал гораздо больше, чем показали сейчас в кинотеатре. Ее детский восторг и девичья болтливость столкнулись резко и неожиданно с горьким житейским опытом, и она извиняющим голосом спросила:

-Там что, все неправда, да?

-Ну, почему все? Историй таких было много, о них даже в газетах печатали, как наших моряков тайно держали в плену. Только в кино концы счастливые. Журналисты не пишут о тех, кого оставили в плену погибать. Отец смог вернулся лишь через десять лет из такого плена.

Они стояли и смотрели друг на друга. Из нескольких кафе сразу плыли популярные мелодии на редкость плодовитого в этот год Арно Бабаджаняна.

Неужели отцу Алексея пришлось пережить этот ад?! Так вот почему не сложилась семья у бабы Оли! Ведь нет войны. Или она все-таки никогда не заканчивается? Страдают семьи, кричит шепотом в ночи одинокое, беззащитное детство.

-Какая хорошая песня, - наконец, сказал Алексей и подпел автору: « Благодарю тебя за смех и за печаль, за тихое прощай...»

- Угу! Хорошая. А где твой отец сейчас?

-В порту работает, - ответил Алексей и наконец-то улыбнулся, взяв ее за руку. - Пошли?

Лена чувствовала себя маленьким ребенком, как когда-то с Геной. Даже понимая, что завтра Алексей уезжает, она не могла грустить, а хотела узнать, как можно больше о нем.

-Расскажи, как ты в детдоме жил?

-Как? Дрался, нападал или защищался. - и серьезно добавил, - а вечерами тосковал.

-Понимаешь, там я многое понял. Ты живешь в семье. У тебя есть дом, папа, мама. Это надо ценить.

-Тебе хорошо говорить! - произнесла обиженно Лена и осеклась, смущенно улыбнувшись, пояснила, - еще неизвестно, что лучше: без отца или с отцом, который постоянно пьет и матерится.

-Лена, - Володя серьезно посмотрел на девочку. - Родителей мы не выбираем. Каждому они даются. Может, для того чтобы исправить что-то в себе или научиться чему-либо у них.

Девочка хотела возразить, но протестующее движение Володи заставило ее замолчать. Он продолжал:

-Главное, они не случайны. Надо знать свои корни, своих родителей.

Добродушный, наивный вопрос. Алексей остановился и терпеливо стал объяснять.

- Чтобы понять себя.

Лену озадачил ответ. Что можно в себе не понимать? Но выглядеть глупой не хотелось, и она лишь вопросительно посмотрела на Алексея.

- Понять, что исправить в себе или чего не делать в будущем.

- И ты понял, чего нельзя делать в будущем?

- Никогда не бросать детей?!

-Да. Это закон. Но самое главное — сохранять семью, подавляя свое эго. У детей должны быть родные и мама, и папа. Все остальное — вторично. Если бы у меня отец был рядом, скольких ошибок можно было бы избежать! - он глубоко вздохнул, будто каялся и сделал вывод, - Да, родителей надо беречь.

А Лена подумала: « А что нужно мне? Найти родного отца или, наоборот, присмотреться к тому, который рядом? Одно я знаю точно: мои дети никогда не будут знать, что значит жить с отчимом»

Притихшая и серьезная, она молча шагала рядом, обдумывая услышанные слова. Так о родителях она еще не думала. Ей казалось, что это они обязаны кормить, одевать ее, воспитывать в какой-то мере, а она должна все впитывать в себя и расти, а если что-нибудь не так, то можно и обидеться, разыграв вселенскую печаль, как она однажды это сделала, когда Гера, замотавшись, забыла поздравить ее с Днем рождения. Сколько слез в подушку! Сколько безмерной печали! Такую девочку и никто не любит!!! А надо было самой испечь торт, что делала Лена мастерски, и самой поздравить маму с праздником. Да, богата она задним умом!

Алексей перебил ее размышления вопросом:

-Лена, а что такое дом для тебя?

Спросил, как у взрослой, серьезно, внимательно вглядываясь в лицо девочки. Она сначала растерялась, не зная, что ответить. Дом есть дом. В голове пронеслось: стены, двор, огород, свой угол в большом зале с кроватью и мягкой подушкой, этажерка с книгами, аккордеон, или букет пионов на столе, или тепло полумрака возле горящей печи. Но сказала почему-то другое:

- Дом, наверное, там, где тебя любят, куда ты всегда можешь вернуться, чтобы ни случилось, где можно спрятаться от всех невзгод и бед, да?

-Я тоже так думаю. Дом — это место, где тебя примут таким, какой ты есть. Подскажут, помогут и не осудят.

Он тяжело вздохнул, взял Лену за руку и, как маленькую, бережно повел домой,

Открывая калитку во двор, девочка сказала:

-Хорошо, что ты приехал и мы познакомились. Писать мне будешь?

-Конечно. Я завтра уезжаю рано-рано утром. Ты будешь спать.

-Но ты же еще к нам приедешь?

-Может быть, - ответил он грустно.

« Наверное, баба Оля ему тоже не понравилась, - думала Лена, засыпая с твердым намерением писать матросу письма каждую неделю. Для поддержания духа.

Она лежала на жестком матрасе в резиденции дяди и тети. Спать здесь — награда. Прохладно, и дышится легко, легко. Рая в ночной, а дядя спит с Васькой в комнате. Колесовы соорудили терраску из некогда холодного, мрачного коридора; утеплили, застеклили, в углу поставили огромный фикус. Красота! Хорошо было бы, если бы не мысли...

А что если ее родной отец будет похож на бабу Олю?! Она -то мечтает увидеть красивого, веселого мужчину, а вдруг он другой! А зачем ей дан отец пьяница? Исправить его или научиться чему-то у него? Может, и у нее в семье все наладится, и не надо никого искать? Ведь жили же они когда-то дружно. Но тайна притягивает. Нет, надо узнать правду, увидеть, понять и лишь потом что-то решать. Уходил еще один день.

Утром Лена так сладко потянулась, что крепкий топчан, сколоченный самим дядей Вовой, крякнул в ответ. Девочка улыбнулась и толкнула створки окна. Вид потрясающий!

Мало того, что терраска расположена на втором этаже, так еще и сам дом построен на левой , высокой стороне улицы. Такая безбрежная ширь и бездонная синева! Протянешь руку — и дотронешься до неба или даже до горизонта. Смотришь в даль, и кажется, что паришь над раскинувшейся поймой некогда широкой реки Тузловки, над плодородными обширными полями, где сторож нужен был для того, чтобы кормить прошеных и непрошеных гостей арбузами и собирать в туесок арбузные семечки для селекции.

Наконец-то, Лена свободна, как ветер: все на работе и футбола в Ростове нет. Небо голубое-голубое, и ни ветерка!

Помочь бабуле разложить на фанерке абрикосы - минутное дело. Сложнее наставить сестру на путь истинный.

-Люда, ты помнишь свое обещание? - спросила тихо Лена, высыпая из фартука подобранные янтарные шарики.

-Ну, помню, помню, - прозвучало недовольно в ответ. - Буду рядом с бабулей. Иди уже, не волнуйся!

-Смотри! Я, может, лишь завтра приду. Никуда не уезжай без меня. А то спасать будет некому. Хорошо?

-Ладно, - протянула сестра и буркнула, - Я и сама больше не полезу в этот вонючий канал.

Да, нахлебалась тогда она тины вдоволь, пока Ленка добежала, доплыла и выволокла ее, испуганную, на берег. А Сережка с Ильей, растерянные и виноватые, уже позже на карачках вылезали следом из воды. А ведь она звала их, кричала, что тонет! Не верили.

Лена услышала бурчание, улыбнулась и погрозила сестре пальцем. Все, можно спокойно идти.

Она шла быстро вперед, не обращая внимания ни на жару, ни на пугающую пустынность будто вымершей улицы, а стаю злобных бродячих собак, лежащих в пыли посреди улицы, заметила лишь пройдя мимо, когда огромная рыжая сука подняла голову и лениво зарычала. Обменявшись удивленными взглядами, они равнодушно отвернулись друг от друга. Конец улицы упирался в Триумфальную арку, построенную в честь приезда в город царя Александра 11. Она делила Герценовский спуск на две трассы: одна шла вверх, в центр столицы, другая - вниз, в донские степи. Осталось перебежать дорогу, пересечь трамвайные пути и - дом Ежовых.

Уставшая, Лена подходила к добротному деревянному особняку, где когда-то жила Гера и куда приезжала при каждой возможности, беря с собой старшую дочь. Это один из четырех особняков клана Ежовых. Сестры и брат Тимофей Егорович жили недалеко друг от друга , их дети росли вместе, держась стайкой в играх на улице.

Лене тоже нравился просторный светлый дом с широкой верандой во весь фасад, с резными крашеными ставнями, которые ночью обязательно закрывались, чтобы приглушить шум пробегающего мимо трамвая.

Она остановилась перед забором из зеленого штакетника, оглядела широкий заросший травой двор. Никого. Наверное, отдыхают. Калитку держало накинутое на столб кольцо. Взявшись за него, Лена тут же отдернула руку. Раскаленное железо больно обожгло пальцы. Сняв босоножек, девочка откинула им кольцо и прошла босиком мимо дома к длинному добротному строению. из которого доносился звук струи, бьющей о дно пустого ведра. Здесь под одной крышей разместилось все хозяйство: и летняя кухня, и хлев, и склад с дровами и углем, и сеновал, и курятник, и поросята с хрюшкой.

У дверей хлева неизменно стояли вилы, которыми орудовал деда Тима, доставая для коровы сено. Но самое интересное и диковинное — печь посередине база, где летом готовила еду хозяйка. Лена всегда смотрела на нее, как на рудиментарный атрибут казацкого хозяйства. Но бережливая казачка не торопилась от нее избавляться, не доверяя газовым баллонам.

Тамара Федоровна, жена деда Тимы цедила молоко и, услышав стук шмякнувшейся о камень калитки, вздрогнула, насторожилась и испуганно выглянула во двор. Сердце забилось, руки задрожали. Кто это? Покупателям рано, а к Генке всякие шляются. Одной в доме страшно. Разве думала она, что на старости лет будет жить, как на пороховой бочке?! Недавно не выдержала, и написала в прокуратуру о странном поведении Геннадия Ежова, о его приступах, о загадочных посетителях. Пусть проверяют, с кем это ее пасынок дружбу водит.

Но еще издали, увидев Лену через открытую дверь кухни, облегченно выдохнула:

- Ну, вот, еще одна нахлебница явилась! И чего только дома не сидится!

Она отвернулась, загремела пустым ведром, как бы торопясь доделать начатое. Лена остановилась посреди база и хотела уже идти в дом, в комнату Гены, но увидела висевший на двери замок. « Вот это да! - подумала она, - раньше на палочку закрывали, а теперь амбарный повесили!» Вздохнула и решительно двинулась вперед.

-А, Лелечка! - наиграно радостно воскликнула Тамара Федоровна. - Здравствуй, деточка, здравствуй!

Лена недовольно насупилась. Ей не нравилось это чужое имя, которым так настойчиво звала ее Тамара Федоровна.

-Одна приехала? Нет? А где же мама? - сыпала вопросами женщина, не ожидая ответа и не переставая работать.

Она суетилась, переставляя на чистом столе трехлитровые банки с молоком и убирая пустые, сверкающие, выжаренные на солнце.

А Лена, глядя на мамину мачеху, думала, что та совсем не изменилась. Такая же красивая, статная, чернобровая, без единой полоски седины в черных, как смоль, волосах. Коса, как у настоящей казачки, закручена на затылке и закрыта белоснежной косынкой.

Ласковые слова она выговорила мелодично и быстро, а ее проворные руки, постоянно бегающие и не терпящие безделья, уже снимали марлевые салфетки с тына, разделяющего баз и сад, и аккуратно складывали в стопочку.

-Вот и хорошо, деточка, что приехала. Мои кровиночки тоже здесь, тоже в гостях у бабушки. Все веселей будет вам вместе, а сейчас спят. Отдыхают. - радостно щебетала она.

У Лены сразу испортилось настроение: ее толстые неповоротливые близняшки с длинными густыми косами всегда норовили ущипнуть, подколоть, наговорить. Если Лене удавалось доказать свою невиновность, они целовали свою бабуленьку и, смеясь, уверяли. что тупая Лелька не понимает шуток, и наказание все равно было неизбежным. Спят? Ведь полдень уже! На удивленный взгляд Лены объяснила:

-А что же ты хочешь?! Ведь они почти твои ровесницы, а уже этой весной художественную школу закончили с отличием, и их сразу пригласили на Одесскую киностудию, мультики рисовать. Работать! Устали, мои ласточки.

От бесконечной гордости она светилась, счастье переполняло ее, и она не удержалась:

-А Генка устроился гайки крутить в депо за копейки. Мои девочки и то больше получают! А он перебивается с хлеба на воду.

Перехватив укоризненный взгляд девочки, она возразила:

-А что, деточка, хватит, хватит, вырос уже, женился, пора и самому зарабатывать. Давай и ты бабушке помогай. Надо вон собрать абрикоски под деревьями. Видишь сколько их уродилось в этом году! Не годится добру пропадать! Хорошие высушим, остальные поросеночку, ему тоже витаминчики нужны. А я пойду курочек напою.

-Баба, а мне можно попить? - наконец, смогла вставить слово Лена.

-А как же, деточка, а как же! В ведерочке, только принесла из колодца. Холодненькая, родниковая.

Сколько Лена помнит эту женщину, та никогда не сидит на месте. Все в хлопотах по хозяйству. Даже в обед, когда солнце сжигает все любопытные носы, она ласково гладит вымя коровы и с любовью разливает молоко по стерильным банкам для продажи. Странно, но здесь Лену даже не тянуло попробовать это дорогое, бесконечно вкусное, как говорила баба Тома, молоко. Скорее всего, в глубоком детстве с ним было связано что-нибудь обидное для нее.

Лена вошла в просторную летнюю кухню. Новое железное ведро, накрытое крышкой, стояло в углу на свежевыкрашенной табуретке. Девочка сняла с гвоздика кружку и залпом выпила первую. Не почувствовав вкуса, зачерпнула еще родниковой воды, но пила медленно, наслаждаясь каждым глотком.

Тамара Федоровна тем временем успела напоить кур, вымыть руки под рукомойником, прибитым к кухонной стенке, выплеснуть воду в траву из таза, что стоял под ним и заговорила опять так же быстро, как и двигалась:

-А я только что с поймы пришла. Подоила коровку и домой быстренько. Дедушка сейчас молочко принесет. Скоро люди придут, молочко возьмут, а завтра с дедушкой раненько на базар пойдем. Опять же за творожок тоже хорошо платят. Ну, деточка, чего же ты сидишь?! Иди, иди!

-Может, я чуть позже их соберу. Жарко еще.

-А абрикоскам на солнышке, думаешь, не жарко! Совсем привяли, бедные, - сокрушалась хозяйка.

-А Гена скоро придет? - отчаявшись, спросила Лена.

-Конечно, деточка, конечно. Вот соберешь абрикоски, он и придет, - успокаивала женщина лилейным голоском.

Девочка поднялась со стульчика. Просить платок на голову не стала, Сорвала с дерева лист, плеснула на него водой и прилепила к обожженному носу.

Три огромных дерева росли рядом. Ветки каждого свисали до земли под тяжестью урожая. Абрикосы, крупные, сочные, устилали землю вокруг. Кажется их давно уже не собирали, и это сладкое оранжевое чудо образовало удивительный фруктовый ковер. Два пустых бака и выварка с корытом стояли около штакетника. « Да тут до вечера спину не разогнуть, - возмущенно подумала Лена, сгребая абрисы в кучку. - Хоть бы Генка быстрее пришел и спас ее, как всегда! Он сделает все, о чем бы она ни попросила.» Но его не было, а тара наполнялась медленно , и опять очень хотелось пить.

Деда Тиму она увидела сразу, как только открылась калитка. Высокий, худой и сутулый, он бережно нес эмалированное ведро, закрытое крышкой.

-О, кто к нам приехал! - радостно заулыбался он, и осторожно поставил ношу на табурет двумя руками, огромными, с длинными, толстыми пальцами Наклонившись, скривился от боли в спине, постоял, отдышался и, придерживая себя за талию, неторопливо разогнулся.

- Вот и молодец, что приехала.

Два года назад Лена впервые назвала его жестким словом «дед» и сама испугалась, услышав звучание вылетевшего дерзкого слова, бьющего, как хлыст. Это было, когда он приехал после полутора лет разлуки, потому что в Новочеркасск никого не впускали и не выпускали после расстрела рабочей демонстрации.

Дед Тима приехал один, обвешанный сумками и авоськами, и сильно постаревший. Те морщины, что покрывали его худое лицо мелкой сеткой, превратились в глубокие борозды, а серые волосы, стали белыми и такими тонкими, бесцветными, что кажется вот-вот растают.

Гера, счастливая, радостно разбирала подарки, рассказывала о детях, об Иване и все расспрашивала о брате, который закончил училище, и обрадовалась, когда отец, сокрушаясь, сказал:

- Только вот беда: в армию его не берут… Пошел в депо работать.

- Папа, да это же хорошо!

- Ну, да, - нерешительно согласился он и добавил, - а Натуся, сестра твоя, опять замуж вышла, уехала жить в Николаев. Томочке зять очень понравился

Вечером пришел Иван. Накрыли на стол. Дедушка снова обо всех рассказывал. Сидели долго, пили чай, словно ждали чего-то. Лене надоело слушать одно и то же, и она ушла читать в соседнюю комнату.

Как ни интересна была книга, а все-таки девочка уловила обрывки очень тихого таинственного разговора, перемежающегося с тягостной тишиной, и отдельные фразы, сказанные громче обычного. Насторожилась...Не поднимая головы, прислушалась к глухому голосу деда, но мало что поняла.

- Да как же выбраться?! Кордон из солдат стоял вокруг города — мышь не проскочит

Иван наклонился и тихо попросил:

-Пап, ты расскажи, что было! Почему стреляли, из-за чего?

- А что рассказывать?! -вздохнул мужчина, - у вас, небось, такая же картина была. Есть нечего, магазины пусты, за хлебом очередь с четырех часов утра и только две булки в одни руки. У нас хоть огород есть, а тем, кто в квартирах — совсем худо. Вот рабочие и вышли к Атаманскому дворцу. Шли, думали: власть их выслушает. Мишка с Никольской утром агитировал ,а уже тогда было ясно: нельзя идти. Солдат нагнали в город видимо- невидимо. Танки ночью по Герценовскому спуску грохотали. А он мне все про родную власть рассказывал...

И тут Лена впервые услышала странный звук, похожий на всхлип. «Не может быть! Дедушка плачет?!» - мелькнула мысль, но девочка не могла поверить своим ушам. -Полдня стояли. Никого! Ждали. Може, кто из администрации выйдет. Вдруг над ними вертолет. Кто-то как закричит:« Товарищ Микоян, миленький, сюда! К нам!» Толпа радостно подхватила. И тут застрочили пулеметы на танках, которые окружили площадь. Что там началось!! Что началось... Не сразу поняли… Крик, стон, плач… Люди врассыпную, а им вдогонку тра-та-та-та… Кровищи! Три дня машинами площадь мыли. Опять казаков истребляли! За что?!

Голос затих. Тишина. Только ложка о стенки чашки стучит, ходики тикают, да то ли всхлип, то ли сморкается кто-то

- Ты что там был? - испугалась Гера.

- Нет. В первый день столько солдат было, что не выйти со двора. Застрелят. А потом… Потом вызывали в милицию, проверяли, где был 2 июня тысяча девятьсот шестьдесят второго года и подписку брали, чтобы никому не рассказывать, не писать о расстреле. Все письма вскрывали, читали и зачеркивали все, что касалось июньских событий. Кто избежал смерти на площади, тот на десять лет угодил в тюрьму.

- А что с Венькой, что? - возбужденно зашептал Иван.

- Дружка твоего машина с солдатами задавила. Симку, Славина, Глеба Ярого… Молодые...

Опять всхлипы, и Лена поняла — плачь. Дед плачет! Она сидела в соседней комнате и возмущалась про себя: « Разве это мужчина! Слабак! Никакой силы воли!»

Лена не видела, что слезы текли и по щекам Ивана, а Гера, переставляла чашки и прерывающимся голосом шептала:

- Вот, она, народная власть! Что же это а?

- Да, хорошая власть, да дуракам досталась. Последних казаков истребляют! - приглушенно, со злостью сказал Иван. -У Веньки трое пацанов осталось... Передашь вот от нас с Герой.

Тимофей Егорович сунул деньги в карман и заплакал, как ребенок. Они долго сидели за столом, пили чай с вареньем и говорили, говорили, а закончили рюмкой не чокаясь, как на поминках.

С того вечера не уважала она маминого отчима и называла только словом «дед».

- Лена, прекрати сейчас же! Ты не должна так называть дедушку! - возмущалась Гера.

А Лена, насупившись, только пожимала плечами. Слабак, он и есть слабак! Мужчина не должен плакать.

А дедушка, не желая быть причиной ссоры, примиряюще разводил длинными руками и виновато говорил:

-Не надо, Гера! Пусть будет так. Дед так дед!

Этим он еще больше злил максималистку, которая смотрела на белого, как лунь, деда и думала: « Вот поэтому и сына не защитил от своей женушки, и мама убежала из дома девчонкой. Хотел, наверное, и вашим хорошо сделать, и наших не обидеть. А на двух стульях не усидеть!»

Это было давно, а сейчас Лене жаль деда Тиму.

За год дедушка сильно изменился. Похудел, когда-то широкие плечи будто высохли, а руки стали еще длиннее.

Лена встала навстречу, Тимофей Егорович притянул к себе внучку за плечи и уткнулся губами в розовую нежную щеку. Кожу его лица, будто кто-то нанизал, как крупную рюшку. Он легонько надавил ей на плечи, усаживая на табуретку.

-Ну рассказывай, как поживаете, как там мама, отец? Одна приехала?

-Да все хорошо, дед, нормально. Приехала с Людкой.

Она смотрела на его красные, слезящиеся глаза, впалые со складками щеки, сутулую спину и думала: « Какие же они разные с Геной! Дед — столб коломенский, сын — еле дотягивает до понятия «средний рост», вытянутое лицо отца с большими ушами и длинным острым носом резко противоположен круглолицему с приплюснутым носом конопатому сыну. Он так же не похож на деда Тиму, как и я на своего смуглого отца Ваню. Странно! Интересно, а что об этом думает Гена?»

-Гера там как поживает? - спросил дед.

Но ответа услышать не успел. В кухню вошла Тамара Федоровна, недовольно посмотрела на праздно сидящих, загремела посудой и, на ходу вытирая руки о фартук, быстро сказала, глядя на мужа:

-Иди, Тиша, поменяй водичку цыпляткам. Потом, вечерком, посидим. Поговорим.

Лена вопросительно посмотрела на деда, ей надо было еще письмо ему передать от мамы. да и опять идти на жару собирать абрикосы тоже не хотелось, но Тимофей покорно встал, с виноватой улыбкой развел руками перед внучкой, мол, ничего не поделаешь, работать надо, и ушел.

Лена с укором смотрела вслед деду, и вдруг услышала шуршащие по гравийной дорожке шаги. Девочка перемахнула через низенький заборчик, отделяющий двор от сада, и, помахав рукой, закричала идущему к дому Геннадию. Он остановился и равнодушно посмотрел на подбежавшую племянницу. Худое небритое лицо, бледные щеки, новые глубокие морщины вокруг рта, а брюки висят так, что даже ремень не может их удержать на поясе, и спустились на бедро. Кончик приплюснутого курносого носа и тот поник.

- Гена, здравствуй, - говорила Лена, обнимая дядю. - Ты не рад!?

Она вглядывалась в родное лицо и, ничего не понимая, спросила, как в детстве:

- Где же ты был так долго! Я тебя тут жду, жду, а ты все не идешь!

Он улыбнулся через силу, обнял ее за плечи, поцеловал в щечку.

- Ну что ты! Конечно, рад. Пошли в дом. Просто устал.

Они молча поднялись по лестнице. Лена, чувствуя подавленность дяди, не спрашивала больше ни о чем, и только растерянно поглядывала по сторонам.

Она заметила, как выглянула из кухни и тут же спряталась Тамара Федоровна, и было странно, что дядя идет в дом, а не в кухню: ведь с работы человек пришел — есть хочет! И шел он как-то странно: не просто подпрыгивал, а заваливался немного на бок и правую руку засунул в карман, будто придерживал ею что-то. « Наверное, ремень слабый,» - подумала Лена.

Открытая дверь упала в темноту, и на Лену пахнуло каким-то смрадным, застойным чем-то протухшим. Не оглядываясь, Гена быстро прошел из коридора в комнату, бросился навзничь на кровать.

Несколько секунд Лена стояла в нерешительности, потом, дотронувшись до угловатого плеча, тихо спросила:

Он вздрогнул и не ответил.

- Ну, полежи, отдохни,

Огляделась. Все по-прежнему. Старенькая одинокая мебель… Она подошла к тумбочке, наполненной пластинками и открыла крышку приемника, пальцем прочертила по диску проигрывателя свой вензель. Когда-то это была очень дорогая вещь и не в каждая семья могли себе позволить такую роскошь. А Геннадию купили. Она все лето училась здесь петь с Бернесом, Утесовым. Домой привезла толстую общую тетрадь с песнями.

А в углу - этажерка с книгами. Лену неприятно удивил густой слой пыли на верхней полке. Книги, старенькие, потрепанные, клееные переклеенные, с обложками и без стояли плотно, как солдатики, на трех полках. Невероятное богатство! Таких книг в своей библиотеке она ни разу не видела. Здесь впервые прочитала книги Александра .Дюма, Жюль Верна и Майн Рида. Все это досталось Гене от библиотекарши районной библиотеки.. Спасибо ей. И обогревала, и обучала, и прикармливала сироту.

Какой воздух! Затхлый, неживой! Душно. Лена вошла в новую аккуратную комнатку с выходом на деревянную террасу, открыла окно. Около стены стояла раскладушка без матраса со смятым тонким одеялом. Пристройка выглядела ненужной, никчемной, бесполезной.

Задумавшись, Лена не слышала скрипа кровати и шагов мужчины, который подошел к ней тихо сзади и хрипло спросил:

- У тебя рубль есть?

- Да, вот, возьми, - протянула она, обернувшись.

Он взял деньги, сунул в карман и извиняющимся тоном пояснил:

- Понимаешь, зарплата только завтра, а есть хочется сегодня.

Лена понимающе кивнула:

- Да, ладно тебе, все нормально, не волнуйся.

Он заметно повеселел, даже улыбнулся.

- Ну, так пойдем в магазин маслица, картошечки купим. Пожарим. Пировать будем.

Они шли рядом, размахивая руками, и Лена решилась спросить о том, ради чего приехала.

-Ген, скажи, а ты знаешь моего родного отца?

Спросила, а внутри все сжалось, дыхание остановилось, и отпустило только тогда, когда прозвучало:

-Конечно, знаю.

Он ответил так буднично и просто, что девочка остановилась перевести дух. Чувство страха, боли, радости — все перемешалось. Тайна раскрыта?! Отчего же в груди вместе с ощущением победы возникло желание закрыться руками, не пустить эту правду, защитить от нее сердечко? Наверное, еще теплилась надежда, что догадка не верна, что она родная дочь, и Лена, недоверчиво посмотрев на дядю, спросила:

-Правда?! И ты можешь меня к нему отвести? А кто он? Где живет?

-А почему бы и нет! Только он в Ростове живет, там же, где и ты жила с Герой.

Он отвечал, не задумываясь и не удивляясь ее вопросам, будто знал, что его об этом когда-нибудь все равно спросят.

-Зовут Григорием, Григорием Стелиным. Только я его давно не видел. А Герка знает о твоих желаниях?

- Нет, конечно! Смотри никому не говори, - и добавила, как заговорщик: - это будет нашей тайной, ладно?

-Значит, завтра и поедем! - заявила девочка решительно.

-Завтра? - он задумался.

Ее решительность всегда восхищала, но завтра… Он так устал и никого не хотел видеть. Но лучше уж поехать к Гришке, чем лежать дома. - Ладно, с утра отработаю, ты пока выспишься, зарплату получу и поедем.

Лена, довольная и счастливая, взяла Гену крепко за руку и, как в детстве, размахивая ею, коснулась плеча друга и зашагала вверх вдоль Герценовского спуска,

Закупив продукты в магазинчике, они весело спускались к дому. Исчезло равнодушие Геннадия, он приободрился, и между ними установилась прежняя связь, когда один чувствовал и понимал другого без слов. Это было единение душ, которое вызывало чувство восторга и уверенности в жизни: ты не один.

-Обойдемся и без нее, и без ее молока! Да?

-Угу! - кивнул Гена, не глядя на попутчицу.

-А то тараторит, тараторит, не успеваешь понять, чего она хочет. А как ласково говорит… Даже руками себе помогает проявлять эту нежность, - рассуждала девочка.

-Когда это ты успела заметить?

-Да всегда, как с ней встречаюсь. Тарахтит, а сама рукой гладит по голове, а у меня от этого прикосновения холодеет все внутри.

-Угу, и съеживаешься, сворачиваешься, чтоб не достала. Да, в детстве и у меня так же было, потом прошло. А ты голову опускала?

-Да, она сама опускается!

-Тогда она обхватит двумя руками твою голову, поднимет ее и ласково так говорит: «Смотри мне в глаза, деточка! Смотри в глаза, когда с тобой старшие разговаривают!»

От этого воспоминания дрожь синхронно пробежала по их телам, передернула и заставила зажмуриться.

Лена подхватила:

-А глаза черные, страшные и не мигают. Ну ее! Расскажи лучше о себе. Как живешь, Ген?

Она мгновенно поняла, еще не договорив фразу: зря спросила. Он замкнулся, ушел в себя, будто ракушка захлопнула створки.

Лена всегда чувствовала свою власть над Геннадием, а он улыбался, понимая это. Не противился. Им было легко, свободно. А сейчас Лена с состраданием поглядывала на посеревшее, осунувшиеся лицо дяди, на худые конопатые руки с грязными ногтями и чувствовала отдаленность. Чужой? Нет, скорее, незнакомый, несчастный, тонущий в хаосе жизни. Но как помочь?

-Вот, что делает женитьба! - подумала она, вздыхая, а вслух произнесла, откинув прочь плохие мысли:

-Ну, ладно, не будь букой! Сейчас поужинаешь и совсем другое дело будет!

Она примиряюще прижалась к его плечу, взяла за руку, но он отдернул ладонь, будто обжегся, остановился, посмотрел на девочку. Какая она светлая, чистая! Прикасаться к ней — значит запачкать, замарать что-то белоснежное, радостное. Геннадий суетливо спрятал рязную, в мазуте, руку в карман и недовольно сказал:

-Да, идем скорее. Есть хочется.

Лена обиженно дернула плечом, но, посмотрев на серое, изможденное лицо друга, передумала сердиться.

Прав дядя Вова: надо бы Гену полечить. Давно пули свистеть перестали, но закончилась ли война? И кто гибнет теперь? Дети войны, как хилые колоски, побитые морозом, так и не оправились от страданий и лишений, так и не смогли занять достойного места под солнцем.

Чтобы вернуть установившуюся непринужденность, девочка улыбнулась и, указывая на дом Самойлихи, мимо которого они проходили, сказала:

-А помнишь, как мы с тобой влетели на велосипеде в эти бревна? Ты ведь тогда меня спас. Смотри, они до сих пор лежат около забора!

Геннадий молча кивнул, шагая рядом.

-Как только ты успел сообразить в них въехать, а то бы нас точно раздавил трамвай!

-Еще неизвестно, что лучше. Может и проскочили бы, - угрюмо возразил спутник.

-Ну, ты даешь! Тогда бы мы вылетели на трассу.

-Ну да. Знаешь, я до сих пор не могу понять, как это получилось, что тормоза отказали!? Причем оба: и ручной, и задний!

-И что? Думаешь она?

-Кто его знает! Только у нее зимой снега не выпросишь, а тут купила целый велосипед!

-Ну, во-первых у тебя был День рождения, во-вторых, она всегда боялась соседских пересудов.

-Это ты права. Соседи наперебой хвалили мачеху, которая так любит и заботится о сироте, а она, довольная, улыбалась и летала по двору, как ведьма на метле. Отец такой же счастливый, потому что Томусеньке хорошо, выгонял на заре коров в стадо с гордо поднятой головой.

-Забудь! - тряхнула головой Лена. - Это уже пройденная тема.

-Знаешь, а я ведь проверял их утром, тормоза действовали, а в обед… И самое интересное, что ее нигде не было: ни в толпе, ни дома. Гера нас в больницу отвозила.

- Ни пойман — не вор, - философски заключила Лена. - Рука до сих пор болит?

- В местах перелома и на смену погоды, и еще иногда не держит.

- Да тебе досталось! Сколько метров летел через руль! Но ты молодец: не ревел!

Он, довольный похвалой, усмехнулся и прибавил шагу.

Поужинали быстрее, чем готовили. Лена старалась как можно больше подложить в тарелку дяде, но Нинка, его жена, была такой же голодной. А Лена не против: выпила кипятку с вареньем, хлебом и спать.

Постелили на раскладушке, в отстроенной комнатке. Заснуть невозможно! Еще

несколько часов и - она увидит своего отца! Рядом с Геной она гнала мысли об отце, потому что чувствовала, как нужна дяде, нужно ее участие и сочувствие. Но оставшись одна дала полную волю своей радости. Сказка да и только!

А какая темная вязкая ночь на Дону! Может, потому что здесь степь целуется с небом, и цикады, как истинные музыканты восхваляют красоту черной царственной ночи?! Родившийся месяц так нежен и так тонок, что Лене захотелось спеть ему колыбельную, как младенцу. Все ее страхи оказались лишними. Гена — настоящий друг. Как быстро он понял ее!

Девочка опять перевернулась, сбросила простыню, подошла к раскрытому окошку. Воинственное жужжание комаров, пытающихся пробиться сквозь марлю, развеселило Лену, и она торжествующе сказала насекомым:

-Ну, вот, комары, комарики! А вы не верили, что я найду его, что моя жизнь изменится.

Она закружилась и, улыбаясь, прыгнула на раскладушку. Та прогнулась, заскрежетала, и к этим звукам прибавился сдавленный стон или смех. Лена не разобрала. Застыла и услышала неразборчивый шепот из соседней комнаты, потом стон со смешком и возней на ложе. Лена улыбнулась опять. Она тоже хотела племянника, маленького, конопатенького.

-Ой, больно! - вдруг громко запротестовала Нинка, и за словами последовал звонкий шлепок. Потом босые ноги пробежали к двери. Пахнуло чем-то протухшим. Тишина.

-На, пей! Тише, тише. Пей же! - уговаривала Нинка мужа, а Лена удивленно, со страхом, который появился неожиданно внизу живота и застыл под ложечкой, слушала какое-то глухое дикое рычание, которое постепенно становилось тише и, наконец, сменилось мирным посапыванием.

Тамара Федоровна не спала. Когда-то длинные узкие пальцы покраснели, раздались и не было ни одной ночи без саднящей в них боли, которая становится невыносимой в состоянии покоя. Она повернулась на спину и прислушалась к дыханию внучек. Как же несправедливо все-таки распоряжается жизнь! Родненькая дочь повторяла ее судьбу. Красивая, сильная, кровь с молоком, не то что Герка, глиста, а вот обманул казак кровиночку, бросил с близняшками. Сколько сил и здоровья ушло, чтобы их вырастить! Говорила ведь: не влюбляйся, ищи с достатком, чтобы жить сладко. Молодость… Теперь девочки выросли, уже работают. Гора с плеч!

Ей тогда, в тридцатых, помогать некому было. Сестра в Николаеве перебивалась с хлеба на воду, вот и вся родня. после гражданской. Сиротское детство, бесприютная юность научили изворачиваться, приспосабливаться, если надо и кланяться. И когда у Ежовых случилась беда, она по- соседски два долгих изнуряющих года приходила помогать, приласкать. И всегда с улыбкой, с шуткой. Как рабыня всем угождала, всех ублажала и страстно помогала Тишеньке забыть смерть жены. Соперниц хватало, но из ее рук еще никогда ничего не уплывало…

- Ты чего не спишь? - шепчет Тихон Егорович спросонья.

- Гена только что домой пришел. И где только шатался?!

- Спи, Томуся! Взрослый уже, армию вон отслужил! - успокаивал ее полусонный муж, поворачиваясь на другой бок.

- Армию-то он отслужил, - со злостью зашипела женщина. - А каким приехал! Один рев чего стоит!. Мороз по коже! Заснуть невозможно.

От досады она села на край постели и подумала:

« Сколько изворотливости, сливок, масла понадобилось для военкомата, чтобы забрали урода в какие угодно войска! Теперь сама от страха трясусь! Вот, она, армия родная! Уходил смирным доходягой, покладистым… Бывало, шикнешь на него - и он все сделает, как велено, а теперь... А сколько надежды было на то, что не вернется!Везет же иным… Ну, почему ни одному заключенному, которых он охранял, не пришла в голову мысль чуть-чуть посильнее толкнуть это тщедушное создание.?!

Она сидела на краю мягкой, невесомой перины, мяла больные руки и покачивалась.

- Не переживай ты так, Томуся! - обнял жену Тимофей. - Теперь Нинка о нем позаботится. Спи.

Он уложил жену на подушку, прижался к ней и тут же уснул.

Лена привыкла вставать рано, а тут еще старая раскладушка сложилась, как гамак, под тяжестью тела, и повисла, касаясь пола. Ни повернуться, ни вытянуться! Комары хором звенят над ухом: нашли все-таки лазейку в окне. В животе урчит. Не уснешь. Девочка встала, походила по пустынному двору босиком по росе. Холодно. Хотела взять хоть кусочек хлеба до завтрака, дернула дверь в кухню — заперто. Заглянула в хлев: баба Тамара доила корову.

-Бабушка, завтракать будем?

-Будем, будем, детка, - не оборачиваясь, ответила женщина.

-Когда? - разочарованно протянула девочка.

-А вот сейчас, дедушка накопает картошечки, почистим, деточка, сварим и позавтракаем. Как раз и девочки мои проснутся.

-Есть хочется, - ныла Лена.

-А ты подожди, деточка, подожди. Давай, вот молочко в банки сольем. Сейчас люди придут - надо приготовить. Молодец, Пеструха! - она ласково похлопала корову по боку. - еще и на базар есть с чем сходить. Все копейка будет.

И хотя Лена редко пила молоко дома, сейчас оно в банке показалось ей таким вкусным, таким сладким, что она отвернулась и проглотила обильную слюну.

Когда дед Тима принес рассортированную по корзинкам картошку, солнце уже стояло высоко над домом. Почистить картошку - плевое дело, но, когда Лена увидела, то, что отобрали для чистки, обомлела. Это был горох: в пальцах помещался, а срезать кожуру, так и вовсе останется с ноготок.

-Бабуль, давай ее в мундирах сварим, а? - протянула Лена разочарованно.

-В мундирах, деточка, она не такая вкусная.

Это была чистая правда. Вкус той мелочи с маслицем и укропчиком еще долго будет преследовать Лену и сколько бы раз она ни пыталась повторить эту трапезу дома, ничего не получалось. Тогда картошка таяла во рту быстрее, чем Лена ощущала ее вкус. Опомниться не успела - тарелка пуста, а в животе не очень-то прибавилось. Но вкусно — не передать!

-А еще можно? - нерешительно попросила она, подмигнув деду, и приглашая его присоединиться. Он тоже протянул тарелку хозяйке. Суровый взгляд, брошенный на мужа, вмиг стер с его лица простодушную улыбку и заставил поставить тарелку на стол. А на внучку смотрели уже другие глаза и нежный голос ворковал:

-Нету, деточка, нету! Все съели. Только вот сестричкам осталось. Встанут - покушают, - говорила она, укутывая кастрюлю большим полотенцем и мгновенно освобождая стол от грязной посуды. - Надо было, деточка, еще чистить. Ты же сама не захотела. Вот поешь абрикосок.

Появилась большая железная чашка с янтарными, набившими оскомину фруктами. Дед Тима виновато улыбнулся, и они вышли из-за стола.

Слоняясь по базу, Лена искала прохладное место. В комнатах Гены ее охватывал необъяснимый страх. Откуда он появлялся девочка не понимала, но тлетворный запах гнал ее во двор. Наконец, она залезла на тутовое дерево и спряталась в тени листвы. Отсюда ей был виден весь двор, но долго сидеть не пришлось. Пришел Гена.

-Погнали?! - то ли утверждал, то ли спрашивал он, - побежали, что стоишь? Опоздаем на автобус!

-Размышлять или сомневаться уже не было времени. Гена шел быстро в гору, перепрыгивая с камня на камень мощеной дорожки, и Лена еле поспевала за ним вприпрыжку.

На небольшой открытой площадке автовокзала уже стоял распахнутый автобус, охваченный жаром, но посадки еще не было. Успели. Пот струился по лицу, мокрые волосы липли к коже, мелкие, липкие капли пота покрывали все тело.

Они успели купить по мороженому и, плюхнувшись на раскаленное сиденье, сразу же подскочили, и рассмеялись.

Ехали молча. Лена не могла говорить. Неужели все это происходит с ней?! Внутри все сжалось от страха и неизвестности. Что-то у нее все так легко получается?! А Гена спал, обдуваемый горячим ветром. Девочка посматривала на спящего друга и думала: «Да, он очень изменился. Постарел, осунулся. И этот взгляд! Иногда. Злой, голодный, пронизывающий. Страшно. Откуда он?»

Доехали быстро. Гена тотчас же открыл глаза и спросил:

-Поедем или пойдем?

-А сколько идти?

-Все время прямо по Пушкинскому бульвару.

-Конечно, пойдем! Посмотрим,

Ей так хотелось посмотреть этот город теперь уже в другом статусе! А еще не мешает собраться с мыслями: уж очень все быстро развивается. Сейчас откроется тайна, которую родители берегли от нее тринадцать лет. А вдруг ее жизнь повернет на девяносто градусов, и она (о, счастье!) не будет причиной ссор в семье и не услышит больше мата в свой адрес!

Солнце садилось. Цветущий, нарядный бульвар охлаждался множеством фонтанов. Играла музыка, люди прогуливались или сидели на скамеечках в тени деревьев. Липы, огромные, разлапистые, посаженные по обеим сторонам аллеи, спасали от жары и ее, и проезжую часть.

Не успела Лена унять дрожь в коленях и руках, как Гена повернул к красивому трехэтажному особняку и стал подниматься по широкой парадной лестнице.

-Гена, постой, - почти закричала девочка.

-Ну что? Да не дрейф ты. Не кусается он.

-А ты что, ходишь сюда, да?

-Иногда, - уклончиво ответил дядя, подойдя к высокой крашеной двери со списком звонков сбоку и позвонил два раза.

Подняться сил не было. Казалось сердце вот-вот выпрыгнет или, наоборот, перестанет биться. Но когда дверь открыла молодая женщина среднего роста, несколько полноватая в нарядном халатике, страх сменился разочарованием. Где же он, ее отец?

-А, Гена! Заходи. Что случилось? - приветливо спросила она.

-Здравствуй, Жанна. Вот дочку Гришкину привез. Просит познакомить с отцом.

-Дочку?! - удивленно произнесла она. - Какую дочку? У него одна дочка, Анжела.

Она растерялась, и никак не могла справиться с волнением. - А где она?

Гена кивнул вниз, где на лестничной площадке стояла, не шевелясь, Лена.

Женщина оглядела девочку с ног до головы, всмотрелась в лицо в поисках подтверждения родства. « Если и есть что-то Гришкино, так это губы,» - подумала Жанна.

А Лену охватил опять страх, что если эта женщина не пустит их и ничего не скажет мужу?!

-Ну, что же, проходите. Теперь припоминаю. Гриша что-то вроде этого говорил, но очень давно. Забыла уже. Проходите, - еще раз пригласила Жанна гостей без особого энтузиазма.

Они прошли длинный коридор коммунальной квартиры и очутились в светлой большой комнате. Лена окинула ее взглядом в поисках отца, но здесь не было даже намека на мужское присутствие. Стены пусты, а из фотографий лишь портреты ребенка разных возрастов.

-А его сейчас нет здесь, - сказала она Лене, перехватив ее взгляд. - А это наша дочка. Ей четыре годика, и она гостит у моих родителей. Твой отец в командировке, он ревизор пароходства, а когда вернется - не знаю.

- Жанна, дай водички? Жара… - попросил Гена. - Вот незадача.

Он вытер рукой рот, а потом пот со лба. Мокрая рубашка прилипла к спине и казалась мятой и грязной.

- Как же узнать? Да и уезжает она скоро. Ей долго нельзя. Мать будет волноваться.

Лена слушала дядю и думала: « Надо же, какая у отца любовь к заморским именам! Одну дочь назвал Эльвирой, другую Анжелой и жен выбирал с такими же заморскими именами.»

-А пойдем на переговорный пункт?! Пароходство еще работает, дозвонимся и узнаем, - неожиданно бодро предложила Жанна, пожалев понуро сидящую девочку.

Заказанного телефона долго ждать не пришлось. Жанна вошла в крохотную душную, грязную кабинку с телефоном, где на лоснящейся полочке, как на потрепанном черновике, были написаны имена, номера телефонов и слова-выражения, а напротив аппарата прибита затертая задами деревянная лавка. Дверь не закрыла и разговаривала стоя. Лена сидела рядом, в зале ожидания, и слышала лишь голос женщины.

-К тебе дочь приехала, говорю. Слышишь? Да нет, не Анжела, другая! - раздраженно закричала она. - Какая, какая, твоя, Эльвира.

В трубке, наверное, молчали, и она села на скамью, успокоилась. Потом аппарат затрещал. Откуда-то издалека на нее кричали, и отвечала Жанна так же зло и сердито.

- А я откуда знаю! Когда приедешь? Нет, не может ждать. Откуда я знаю, что делать?! - опять сорвалась Жанна на крик. - Твоя дочь, ты и решай!

Лена опустила голову, чтобы Гена не видел ее раскрасневшегося лица. Опять она причина ссоры взрослых людей. Зачем только все это затеяла?! Скорее всего и этому отцу она не нужна, и в этой семье она не найдет того, что должно быть, по ее мнению, в семье. Но тут ее мысли прервала интересная фраза Жанны:

- А ты успеешь? Ну, хорошо, я привезу ее к тебе, если она согласится подождать.

Жанна положила трубку, вышла из кабинки:

- Ну, вот, как и предполагала, приехать он сам не может, но он предложил тебе, Лена, приехать к нему со мной через неделю. Если ты побудешь у Гены до четверга, а рано утром в пятницу мы сядем на теплоход, и к вечеру будем в Волгодонске, а отец к тому времени завершит свои ревизорские дела, и мы вместе на машине вернемся домой в воскресенье.

Лена слушала и не могла поверить: у них своя машина! Плыть на теплоходе! Да это же невозможное счастье! Подождет ли она ? Да, конечно, же! Сколько угодно. И путешествие, и знакомство! Невероятно! Пусть теперь кто-нибудь скажет, что это плохо родиться под покровительством Сатурна! Это не про нее. Вот какой подарок получила!

Всю обратную дорогу блуждающая улыбка не сходила с ее лица. Казалась, слова могут разрушить то состояние счастья, которое овладело ею на переговорном пункте. Конечно, она не захотела услышать нотки разлада в семье, конечно, не подумала, что долгое пребывание в Новочеркасске вызовет у мамы подозрение. Неважно. Главное, достичь цели.

Назад к Колесовым Лена бежала вприпрыжку. Подождать недельку — да, пожалуйста! Сегодня же напишет маме, чтоб не волновалась. Как просто, оказалось, достигнуть мечты. Она будет читать, думать о чем-нибудь другом, чтобы не проболтаться, чтобы никто ни о чем не догадался.

Лена влетела к бабушке и плюхнулась на пустую кушетку. Бабуля возилась с опарой, устало двигаясь. С самого утра у нее заболела голова, потом подключилась спина. Иногда боли были такими сильными, что, казалось, терпение вот-вот взорвется диким криком, а она, как всегда, успокаивала свою болячку разговорами, бормотала, обращаясь к радикулиту в спине, ломоте в коленях и сумасшедшему жжению в затылке:

- Ну, бисова сила, недолго вам еще издеваться надо мною. Вот еще три годика и уйду от вас, будете тут одни без меня.

Она определяла себе сроки жизни несколько раз и готовилась к смерти каждые десять лет, чтобы справиться с болезнью, чтобы видеть и знать предел страданий. Как ни странно угроза действовала, и мир на цыпочках возвращался в тело. Так было и сегодня.

Солнце село, и мухи, недовольные уходящим днем, жужжали настойчиво и громко, ссорясь с просыпающими комарами. В тесной, раскаленной жаром кухоньке душно. Но как вкусно пахнет борщом и хлебом! «Наверное, опять болит нога, - подумала Лена, глядя на осунувшееся, бледное лицо женщины.

- Куды як конь несешься? - ворчит недовольно бабуля,

- Бабушка, а Людка где? - спохватившись, спрашивает Лена.

- С Вовкой гулять ушли. Не бачишь? Обидать, чи шо пришла?

- Угу! Есть хочется сильно-сильно.

- Так чего расселась?! Геть в подвал,- и вдогонку кричит,- Компот здесь.

Это раньше в детстве Лена обижалась на грубость речи бабушки. Но ведь не они главное, а действия. «Уж голодной она точно никогда не оставит, - думала Лена, открывая дверь в подвал.

Это не подвал, а удивительное инженерное сооружение дяди Вовы! Каждая ступенька вниз снижает температуру помещения на несколько градусов. После воздуха, пышущего жаром во дворе, уже на пятой ступеньке подвала в одном сарафанчике долго не простоишь. Холодно.

Лена выскакивает оттуда с полным ковшом борща и радуется теплу. За обедом рассказывает смешные истории о дедушке Щукаре. Хорошую книгу Шолохов написал, не зря Нобелевскую премию дали в этом году!

Екатерина Дмитриевна сдержано смеется. Настроение вроде бы улучшилось, и Лена спрашивает:

- Бабуль, а правда, что так проходила коллективизация?

- Так хиба ж я ведаю!? - уклончиво отвечает она, взбивая подушку на кушетке, чтобы прилечь. - Дон вон какой, через каждого перекатило.

-А тебя тоже коснулось? -почти шепотом спрашивает девочка, чтобы не спугнуть ленивого настроения и желания вспоминать.

- Да хиба ж мы бачили,шо таке зробиться!

Екатерина Дмитриевна уложила больную ногу на стульчик, легла сама, и Лена чутко уловила то мечтательное состояние, за которым следовал рассказ о прошлом.

-У Крыму жили, как у Христа за пазухой! Таврские мы. Потом турки пришли, дед мой с сыновьями бежал на Кубань. А там земли… хоть убейся, не охватишь! Правда у отца моего, Башукова, девять детей было, а лишь три сына, а «юртовую землю» давали лишь на казаков по тридцать десятин каждому. Ничего. Все равно хватало с гаком! Всегда робили гарно, с песнями, смехом. Шутковать любили.

Батькив усих любив. Шестеро девок! Усих надобно замуж отдать. Скилько разив гостей не приглашали сести.

- А что это значило?

- Что не хочу замуж. Батькив не торопил: и дома работы хватало. Коровы, лошади, свиньи, птица — всего вдоволь, тильки роби.

- А когда же ты вышла замуж?

-Двадцать три годыни исполнилось и сватов усадили за стол. У моего Васеньки улыбка така, что не пригласить сести никак нельзя. Да и восемнадцатый годок стукнул ему — самое время!

- Бабуль, да он же пацан был, на пять лет моложе тебя!

- Ни, ни, его сбирали как раз в армию. Свекор овдовел, ему хозяйка нужна, вот и сосватали. А свадьбу сыграли через три годины, как отслужил.

- Ну, а как ты узнала , что вас раскулачивать будут?

Екатерина Дмитриевна поднялась, пробежала пальцами по замотанной шерстяным платком коленке, как бы проверяя, опять легла молча на кушетку.

- Ну, бабуль, как спаслись а?

А женщину эти воспоминания, видимо, не радовали: хватила и лиха, и счастья, но внуки должны знать, как она жила.

Глубокой ночью, когда каждый суставчик выворачивается, выкручивается, вопит и скручивается, хочется не спать, а плакать и рвать бренное тело, тащить из него занозу-болезнь, услышала она слабый стук в окно. Счастье, что кровать, где она лежала пластом который месяц, стояла рядом. Толкнула створки рукой и услышала знакомый шепот Петра, которому когда-то два раза отказала в замужестве, а он так и не женился, все ее ждал, а потом ударился в политику, вступил в партию.

-Уезжай, беги сейчас же! Завтра утром придут забирать всю живность, а вас в Сибирь!

« Прощай!» - зашелестела листьями цветущая сирень и затихла, обволакивая комнату своим ароматом.

Вмиг изменилась жизнь. Так же осторожно постучала Катерина ложкой по стакану, призывая к себе свекра и мужа. Собрались за час. Узлы, двоих детей и недвижимую Катю положили на сено в телегу, запряженную двумя лошадьми и — в степь, бежать быстрее без оглядки из собственного дома!

Первое время жили в степи, потом прятались по хуторам у родственников, пока не оказались в казачьей столице, где легче затеряться.

Уже в Новочеркасске свекор вылечил любимую сноху, исцелил от ревматизма ваннами с сенной трухой и сеном. А она потом до войны родила еще двоих деток.

Лена задумчиво обмахивала ноги веточкой от мух. Вот она какая, коллективизация! Революция на селе! Без жалости выбрасывала на улицу и детей, и больных, и здоровых. Жестокая и безрассудная! А может, не в революции дело? Просто люди забыли, что они люди.

- Да, бабуль, вон как тебя любили! Красивая ты была.

Екатерина Дмитриевна усмехнулась, и девочка сообразила, что была бестактна. И сразу добавила:

-Ну, ты и сейчас… только вот все время в платке… жарко ведь!

-Таврские мы! - повторила женщина. - Не гоже красотой похваляться - Бог отнимет. Кому надо, тот и так увидит.

Вечерело, но света не зажигали: комары налетят. Вышли колупать бесконечные абрикосы и раскладывать их на освободившуюся фанеру.

Единственный куст чайной розы, усыпанный цветами, источал чудный запах. Тишина.

- Ба, а ба! Спой? - просит Лена. - Только саму длинную.

Женщина поправляет больную ногу двумя руками, берет веточку и запевает, обмахиваясь: «По Дону гуляет казак молодой...» Эта удивительная баллада о несчастной любви каждый раз вызывала у девочки слезы, и не дожидаясь этого, она затянула вторую партию. Бабуля, довольная, кивнула, и полилась песня над Тузловкой, как и сто лет назад, ибо жив, неистребим казацкий дух.

Песню прервал звонкий детский смех. Васька прыгал от беспричинной радости, заливисто и громко смеялся, догоняя Люду. Сразу стало шумно, весело. Вспыхнул свет, загремели чашки, ложки.

-Вот и гарно, - вздохнув, подвела итог дню баба Катя, вешая замок на фанерную дверь. - Теперь — спати, всем спати, бо изыдять комары.

Около фонаря на столбе их вился целый рой, голодных и злых. Наступало время, когда никакая ветка их не пугала и спастись можно только бегством.

В комнате душно, жарко, зато не надо махать руками. Бабуля ворочается, кряхтит, Васька посапывает, с терраски то и дело доносился заливистый смех тети Раи и приглушенный счастливый смешок дяди Вовы. а Лена лежит с открытыми глазами.

Вот как поворачивается человек, раскрывается, если поговорить с ним по душам! Может, Лена не присматривалась раньше к ней? Бабушка и бабушка, вдова, вечно в домашних хлопотах, вечно в косынке, в фартуке. Праздничное платье одно и то темное для церкви по воскресеньям. Меняются лишь платки. А на портрете, что висит у нее в спальне, она красавица. Сколько женихов было! А замуж вышла поздно, будто ждала, когда будущий муж подрастет. Выбрала на пять лет моложе! Разве так бывает?! Любить мальчишку! Хотя… может, это сейчас в восемнадцать лет ни то ни се , а тогда казак призывался на службу в войско на три года. Вот отец солдата и выбирал себе работницу -помощницу вместо сына.

Любовь… Как понять, где она настоящая? Дядя Вова о любви вообще не говорит, а Иван с Герой только и делают, что выясняют, кто кого любит. А дед Дмитрий Башуков - романтик каких поискать! Ни одну из дочерей против воли не выдал замуж, и сам пятерых жен пережил, шестая его похоронила в девяносто лет. Вот тебе и любовь…

И Лена вспомнила, как однажды баба Катя, задумавшись, стояла, подперев дверной косяк, и смотрела, как внучка моет ванну. Вдруг на дно упал паучок, перевернулся, постоял и бросился бежать вверх. Бабуля встрепенулась и скомандовала:

- Геть видселя!.

Взяла тряпку и села на край ванны, не спуская глаз с паука.

Лена обиделась, выскочила, а потом оглянулась и поразилась : морщинки на лбу разгладились, глаза сияли и с нежностью смотрели на паучка.

- Во, бачишь? Ввирх лизе! Знать живой мой Васечка. Чую, что жив! Може, убег в Америку?! Баче, як бигае!

А паучок доползал до середины, падал и опять старался из всех сил, карабкался вверх. Лена с удивлением посмотрела на бабушку: для нее эта Отечественная война была далекой историей, седая древность. Ей и в голову не приходило, что бабушка до сих пор страдает от одиночества, от неизвестности, до сих пор верит, что ее муж живет где-то на другой стороне планеты. Ведь похоронки же не было! Мало ли кто пропадал без вести, а потом возвращался!?

-Вот это любовь!- вздыхает девочка, - на всю жизнь. А я думала, что такое может быть только в книгах или в кино.

Она смотрит на окно. Занавески отодвинуты, чтобы свежий ночной воздух заполнял комнату. Видно, как красиво изогнутый месяц перекинул лунную дорожку через подоконник. « Не всегда же мне страдать от безответной любви! Полюбят и меня. Сегодня я счастливая! Столько всего узнала»,- мелькнуло в голове.