– Баю-баюшки-баю, – пела мама, укладывая Танечку в постельку. – Спи, дочурка, спи спокойно, тихо, не шуми. А не то проснется кукушка, – переходила она на прозу, – и накукует нам беду.

Танечка, очаровательная девочка трех лет отроду, во все глаза смотрела на древние ходики, висевшие без движения на стене, испуганно зажмуривалась, поворачивалась на другой бочок, подсовывала ладошки под подушку и послушно засыпала. Ей снились, как большая и теплая мама прогоняет противную, гадкую кукушку. Насовсем.

Шло время. Танечка росла и задавала вопросы.

– Мама, а где мой папа? Он приедет? Он какой?

– Твой папа самый лучший на свете. Самый добрый, самый смелый и самый красивый. Он обязательно приедет... когда закончит все свои дела.

– А где его дела?

– Далеко-далеко, у самого синего моря.

Папа никак не приезжал.

– Я знаю, почему не едет папа! Мама, мамочка, ты слышишь? Я все знаю! – звонкий Танечкин голос разносился по всей квартире, рвался наружу, но эхо упорно возвращало его обратно. – Он уже переделал все свои дела, но его не отпускает море. Давай поедем за ним и отберем его у злого моря!

– Не кричи, деточка, разбудишь кукушку.

Время шло. Танечка научилась не кричать, не петь громко и не хлопать дверьми. Еще она научилась упрямиться и топать ножкой.

– Нет, я уже большая и умная! Почему нельзя топать и будить эту кукушку? Расскажи! Что такое смерть? Расскажи, расскажи, расскажи! Сейчас!

И мама, покорно вздохнув, рассказала. Танечка еще долго просыпалась среди ночи и тихо плакала. Она даже описалась несколько раз от страха, но зато научилась не задавать больше глупых вопросов.

А время все шло и шло своим чередом. Танечка взрослела, наливалась соком и все меньше слушала маму. Да и не Танечкой она уже была, а Танькой.

– Мамусь, не ругайся. Подумаешь, пришла поздно... И не ори на меня – кукушку разбудишь. Чем причитать, дай лучше денег.

Мама пугалась и деньги давала.

Со своим первым мальчиком Танька поцеловалась в лесу, куда они всем классом ходили по ботанике. Он искусал и обслюнявил Танькины губы, затем истошно проорал «Йес!!» и помчался к приятелям хвастаться. «Дебил! – подумала Танька. – И еще воображала.»

Прошло еще немного времени, и Танька поехала в студенческий лагерь у самого Черного моря. Там ей очень понравился один однокурсник. Наверное, она даже влюбилась немножко. Он ласково называл ее «моя Танюшка», классно целовался и здорово плавал. Танюшка плавать не умела и море не любила. Она сидела на берегу и ждала.

– Айда купаться, Танюшка! Проснись, русалка!

Танюшка хохотала и мотала головой. Он долго кувыркался на волнах, нашел там другую и вышел на берег с ней. Больше Танюшка не смеялась и к морю не ходила. «И вообще, он весь какой-то верченный и неинтересный,» – утешала она себя, но отчего-то очень щемило в груди.

Время продолжало идти, и юношей сменили мужчины. Это было уже гораздо интереснее. Правда, то, о чем она так мечтала по ночам и чего так боялась и ждала, случилось просто, обыденно и слишком быстро. Танюшка даже не успела понять, а понравилось ли ей Это. Он неуклюже на нее навалился, запыхтел, задергался и затих. Потом закурил. Потом исчез. Навсегда.

А время побежало быстрее. Танюшка поняла, что все они – дебилы и козлы, разные на вид, но одинаковые в главном. У них одно на уме – забраться под юбку, а потом исчезнуть. Она все время оставалась одна, наедине со своими мечтами и снами. Иногда ей снилась мама, теплая и большая, как в детстве. Чаще снились какие-нибудь мерзости; она от кого-то убегала, задыхалась, раздирала грудь в беззвучном крике и падала в пропасть. Она старалась меньше спать и все больше грезила наяву. Сны бывают плохие; мечты – никогда.

Время уходило. Все чаще она приходила на работу невыспавшаяся и растрепанная. Часто бегала в туалет и возвращалась с опухшими глазами. Сослуживицы переглядывались, перешептывались и хихикали. Некоторые жалели. Другие удивлялись. «Красивая баба, – сказал про нее как-то один из соседнего отдела, – только пресная очень, неживая, как резиновая девка из секс-шопа.» С тех пор за глаза ее называли «резинка».

И все же ей удалось вцепиться времени в глотку и выдрать свое. Он пришел и остался. Не совсем такой, как хотелось, совсем не такой, как мечталось, но зато Он принадлежал ей и только ей – и это главное. Все остальное было легко дофантазировать.

– Танчок, – сказал Он однажды вечером. (Ах, как сладко звучало это его «Танчок» –почти как «моя Танюшка» когда-то.) – Танчок, завтра гости придут. Пить будем, гулять будем, песни петь будем, праздник будет! Приготовь что получше, мне для гостей ничего не жалко.

– Только не надо петь, любимый. Кукушка проснется.

– Какая кукушка? Зачем кукушка? Разве бывает праздник без песни?

– Мы теперь вместе, любимый мой, мы одно целое. У нас не может быть секретов, – и Танчок рассказала Ему про кукушку.

– Дура! – сказал Он. – Круглая дура! Сходи к психиатру. И к сексопатологу заодно.

Вскоре Он исчез, как все остальные, но от Него осталась Оленька, деточка, девочка, ее радость и счастье.

– Баю-баюшки-баю, – пела она, укладывая Оленьку. – Спи, дочурка, спи спокойно, тихо, не шуми. А не то проснется кукушка и накукует нам беду.

Время рассыпалось на куски; они мельтешили, накладывались друг на друга, мелькали перед глазами; сегодняшний кусок был точной копией вчерашнего, а завтрашнего подчас не было вовсе. У Оленьки болел животик, она громко плакала, и Татьяна в ужасе оглядывалась на кукушку.

– Спи, доченька, спи. Все будет хорошо. Я двужильная, я справлюсь, я в маму.

Дни мелькали все быстрее, и за этой круговертью она не заметила, как состарилась. Сначала переживала, а потом смирилась. Только один раз вдруг вспомнила все, что было (или не было? уже не разберешь в тумане), и рассердилась на всех – на мать, на людей, на себя... Потолок поплыл перед глазами, комната закружилась и улетела. Остались одни ходики, всегда показывающие без четверти пять.

– Эй ты, глупая птица! Все спишь? Просыпайся! Я тебя не боюсь!

Заржавленная дверца нехотя приоткрылась, и оттуда лениво выползла аляповато раскрашенная кукушка.

– Ку-ку, – сказала она. Потом задумалась, дернулась было обратно, вернулась и торопливо закончила, – ку-ку!

Со скрежетом захлопнулась дверца, и в доме стало очень тихо.

Через час Татьяне стало совсем худо; дочь вызвала скорую, но та никак не ехала. Еще час спустя Татьяна прошептала дочери: «Кукушку... выброси... Сейчас...» Вздохнула и затихла.

Время кончилось, словно и не было его вовсе.