Он падал с десятиметровой высоты, будто в замедленном кино. Неожиданно на несколько секунд погасли все прожектора. Я расслышал короткий крик, затем резкий и какой-то не естественный звук удара тела об арену. Прожектора включились, и в их свете зрители увидели, как гимнаст несколько раз дёрнулся и замер, распластавшись на спине в нескольких метрах от кресел первого ряда партера. Зал «ахнул» и наступила гробовая тишина. Затем по рядам, как дуновение ветра, пошла нарастающая волна глухого людского ропота. Зрители вставали со своих мест, вытягивали шеи, стараясь рассмотреть разбившегося гимнаста. Под куполом акробаты всё ещё продолжали по инерции раскачиваться на трапециях и не торопились спускаться вниз. Клоуны, рабочие сцены и не задействованные в этом номере артисты замерли у выхода на арену, оркестр «съехал» в молчание и тоже замер. Страшная пауза продолжалась непозволительно долго, никто не устремился на помощь несчастному. Мне показалось это странным, и я внимательно пригляделся к лицу пострадавшего. На нём явно просматривалась разрастающаяся, прямо-таки дьявольская усмешка. Ещё я заметил, что тело его как бы плавало над ареной, не касаясь её. Какой бес меня толкнул изнутри, но я, разорвав тишину, истошным голосом заорал на весь цирк: «Товарищи! Не верьте! Он упал на страховку! Это трюк!» И как только все зрители развернулись на мой крик, оркестр рванул бравурный марш и «убиенный» гимнаст ловко вскочил на ноги. Он, как ни в чём ни бывало, с обворожительной улыбкой начал раскланиваться перед ошарашенными зрителями направо и налево. Сначала раздались робкие хлопки, но уже через несколько секунд цирк задрожал от оваций. Такого потрясения горожане ещё не испытывали! Гимнаст, продолжая отбивать поклоны, вдруг выпрямился на мгновение и внимательно, как бы стараясь запомнить, посмотрел мне прямо в лицо. Ничего хорошего (или мне так показалось?) его взгляд не предвещал. Наше противостояние длилось какие-то доли секунды и, как только мы с женой, полные незабываемых впечатлений, вышли из цирка, растворилось в прекрасном предпраздничном настроении без осадка. Ну как же это я сразу не рассмотрел страховку? Ведь сидели-то в первом ряду! В собственных глазах меня оправдывало только то, что цвет тончайшей страховочной поддержки сливался с цветом песка, и подвешена она была над самой ареной. Да ещё этот мелькающий свет прожекторов! На этот фокус попались все, без исключения, горожане, но как выяснилось позже, трюк был «изюминкой» программы и повторялся ежедневно. По дороге домой меня мучило и ещё одно обстоятельство – тайна двух билетов в цирк осталась не раскрытой, но об этом позже.

 

Отец! Ни голоса его, ни рук я не запомнил. Но лицо, смотревшее с довоенных фотографий, научился узнавать с самого раннего детства. Когда весной сорок четвёртого он уходил на фронт, мне не было ещё и трёх лет. Мама рассказывала, что отец с самого начала войны обивал пороги военкомата и требовал снять с него «броню». И, наконец, добился своего. Долго воевать ему не пришлось - он погиб смертью храбрых в боях за освобождение Польши. В похоронке, пришедшей только в середине первой послевоенной осени, сообщалось, что случилось это в январе 1945 года. О месте захоронения сведений не было. Я помню, как плакала мама, когда писала бесконечные запросы во все мыслимые и немыслимые инстанции. В середине пятидесятых её вызвали в военкомат, но только для того, чтобы вручить единственную отцовскую награду – Орден Боевого Красного Знамени, посмертно. Ответить что-то определённое о месте захоронения отца опять не смогли, пообещав, в очередной раз, запросить польские власти. Мама умерла в шестьдесят пятом, так и не дождавшись ответа. Я тогда уже окончил техникум и трудился на одном из оборонных предприятий нашего города, где ранее работал отец. Жизнь протекала своим чередом, город отстраивался, молодел, наступал на ветшающие постройки. Наш старый деревянный дом, как мог, сопротивлялся. Мы с женой и маленькой дочкой жили хоть и в окружении новостроек, но как в раю – свой яблоневый сад, вишни, цветы. Забот хватало – заготовка дров, постоянные ремонты, удобства во дворе и прочее. В молодости всё плохое застилается уверенностью, что лучшее ждёт нас впереди. И всё бы ничего, но поголовное пьянство мужского населения города делало это ожидание призрачным. Пили помногу и почти все. Дни авансов и зарплат были настоящим испытанием для жён и матерей. Несчастные, они дежурили часами у заводских проходных и, если повезёт, буквально отлавливали своих мужей и сыновей на выходе. Мужчины прятались от них и, если удавалось, уходили в «запой», который мог продолжаться неделями. Оправдание тому было – война. Вернее, привитая войной привычка восстанавливать силы спиртом. Тогда мужчины работали, не отходя от рабочих мест, месяцами жили в заводских цехах и даже спали у станков – все ресурсы были брошены на выпуск оружия Победы. Спирт выдавался практически без ограничений. С послевоенным пьянством, как могли, боролись, но результат оставался плачевным. Было, конечно, в жизни горожан и хорошее – детских садов и школ хватало всем, дети бесплатно занимались во всевозможных кружках и секциях. Молодёжь повзрослее училась в вечерних школах, техникумах, многие активно увлекались спортом. И совершенно не было безработицы. Но развлечений, кроме танцев под духовой оркестр, жестоких драк в городских парках по вечерам и футбольных матчей с участием местной команды, не было. Изредка в город наезжали известные артисты с однодневными гастролями, и сразу серенькая жизнь людей превращалась в праздник. Я помню Леонида Утёсова с его прекрасным оркестром, молодых Кобзона и Зыкину, многих других артистов, но этого было совершенно недостаточно, чтобы как-то скрасить досуг и изменить жизнь горожан к лучшему. К своему удивлению, не могу ни отметить, что в это призрачное «лучшее» верили поголовно все – и взрослые, и дети, несмотря ни на что.

 

Сразу после Первомая город начал готовиться к самому главному празднику – дню Великой Победы. Известие о том, что на целых две недели к нам приезжает с гастролями цирк шапито, нарушило устоявшийся ход времени и буквально взбудоражило горожан. На запасном поле местного стадиона приезжие строители заканчивали сборку металлического каркаса цирка. Город пестрел афишами. В них были и воздушные акробаты, и мотоциклисты, мчавшиеся по вертикальным стенам и даже по потолку, дрессированные львы, тигры и слоны, клоуны и фокусники. Билеты шли нарасхват, их явно не хватало. Они закупались целыми заводами, школами, детскими садами, артелями, ну и конечно раздавались по блату, то есть по начальству. Каково же было моё удивление, когда я, придя с работы, обнаружил в почтовом ящике конверт. В нём лежали два билета в цирк Шапито на 8-е мая! Да ещё и с местами в первом ряду! Штемпеля на конверте не было, адреса тоже, только мои имя и фамилия, вписанные от руки. Чудеса, да и только! Наши с женой догадки и предположения оказались несостоятельными – друзья признаваться в сюрпризе не желали. Ну что ж, в цирк, так в цирк!

 

Представление было великолепным! Нам с первого ряда были видны лица артистов, морды зверей, слышны чёткие команды дрессировщика. Немного оглушала музыка, но это такие мелочи! Мотоциклист, вылетая из прозрачного шара, буквально шприцевал нас едким дымом. А уж когда звенящей двуручной пилой «распиливали» полураздетую красавицу, то зрители просто замерли. Так и не дышали, пока девушка не выпрыгнула из распиленной коробки весёлая и целёхонькая! Аплодисментам не было конца! И в заключение, свой высочайший класс продемонстрировали воздушные гимнасты. Чего они только не вытворяли на трапециях! Крутили двойные и тройные сальто, перелетали из рук в руки с одной трапеции на другую, вертели пируэты, бегали и прыгали по канатам, строили многоярусные пирамиды! И вдруг… - но об этом я написал уже в начале повествования.

 

Краткая историческая справка:

Польша, январь 1945 года. Войска маршала Конева и Войска Польского сумели освободить Краков от фашистов, не дав сработать коварному плану гитлеровцев по полному уничтожению города. Минирование города фашистами было выполнено хитро и обстоятельно. Сапёрам требовалось время, и советское командование, поставив соответствующие задачи, выделило несколько сапёрных рот, расквартировав их по отелям и частному сектору.

 

На следующий день ближе к вечеру, отправив дочку к живущей рядом тёще, мы с женой накрыли праздничный стол. Срабатывала многолетняя привычка - праздновать День Победы в узком семейном кругу. Я достал фронтовую гимнастёрку отца и повесил её на спинку старого родительского кресла. Хрустальная ваза с красными гвоздиками заняла своё место по центру стола. В тот день мы пили только водку. Разлив крепкую по стаканам, наполнили и «фронтовую чарку» отца, но приступить к трапезе не успели. Во дворе залаяла собака, и раздался настойчивый стук в калитку. Кто-то явно хотел войти. Гостей мы не приглашали. Я вышел к воротам и, открыв калитку, увидел молодого человека, одетого в светлую тенниску и белые брюки. Через плечо у него была перекинута небольшая дорожная сумка. Мне понадобилось всего несколько секунд, чтобы узнать его – это был тот «разбившийся» гимнаст из Шапито. Протянув мне руку, он назвал себя Василием. Говорил он с некоторым иностранным акцентом. «Я обратил на вас внимание вчера на цирковом представлении и хотел бы поговорить. Может быть, пройдём в дом»? Шагая за ним по двору, я пытался представить, что же такое он несёт в дорожной сумке и, вспоминая его вчерашний застывший взгляд, мысленно подготовился к возможной внештатной ситуации. Жена, без лишних слов, пригласила гостя за стол, но он бесцеремонно ходил по комнате и с интересом разглядывал расклеенные на стенах семейные фото. Потом достал из сумки какую-то фотографию в резной рамке. Ту фразу, которую он тихо произнёс, повернувшись ко мне, я сначала воспринял как издевательство. Он почувствовал это и повторил ещё раз, но уже гораздо громче: «Здравствуй, мой старший брат». Усмехнулся как-то криво и протянул мне фотографию в рамке. На ней в полный рост были изображены бравый молодой красавец в форме красноармейца и миловидная стройная блондинка в ярком цветастом платьице. Оба счастливо улыбались. Фотография была явно профессиональная. Ничего не понимая, я опять перевёл взгляд на Василия. Он молчал и смотрел мне в глаза с тем же вчерашним выражением – застывшей печали. Я опустил глаза на фото и … о Боже! - узнал в бравом красноармейце моего самого дорогого и любимого человека - погибшего на войне отца! В одно мгновение я понял всё, и в горле появился предательский комок. Наверное, моё подсознание уловило общие черты в лицах отца и нашего гостя. Они были удивительно похожи! Мы, уже второй раз за вечер, неловко пожали друг другу руки и сели за стол. Жена, пока не поняв ничегошеньки, достала третий стакан и плеснула в него водки. Я произнёс дежурный тост: «За Победу», и мы стоя осушили стаканы. Немного закусили и продолжали молчать, не зная с чего начать разговор. Жена, дабы разрядить напряжённость, завела патефон и поставила пластинку с военными песнями Клавдии Шульженко. И случилось странное - как только зазвучали первые ноты «Синего платочка», Василий вдруг уронил голову на руки и, как мальчишка, заплакал. Слёз своих он не стеснялся. Мы склонились над ним, утешали, говорили ему какие-то ласковые слова, и скованность наша стала быстро таять. Василий, справившись с минутной слабостью, встал и попросил прощения. Он предложил тост за отца, за нашего с ним отца, за святую память воина и человека. Хмель чуть ударил в головы, мы немного расслабились и, наконец, разговорились.

Спать в ту ночь нам не пришлось. Мы почти не прикасались к спиртному, рассматривали привезённые Василием уже любительские фотографии и слушали его рассказ. А он поведал нам трогательную историю любви, что довольно часто случалась на фронте, когда влюблённые не знали, наступит ли для них следующее утро. Вот, коротко, и сам рассказ от первого лица:

«Именно тогда, в середине зимы сорок пятого, познакомились бравый красноармеец Василий и молоденькая полячка. Звали её Грася Вишневецкая. Как вы поняли, это была моя мать. Она пережила оккупацию и, после освобождения Кракова, продолжала жить совершенно одна в просторном родительском доме на окраине. Родители её погибли ещё в начале оккупации при невыясненных обстоятельствах. К ней и определили на постой сапёрный взвод, командовал которым наш отец. Хватило недели, чтобы чувство взаимной симпатии Граси и Василия переросло в нечто большее, как вихрь закружившее молодых людей. И хотя Василий не скрывал, что у него в СССР жена и маленький сын, чувства эти с каждым днём крепли. Вряд ли такое могло случиться в мирное время. Но шла война, и никто не знал, что произойдёт завтра. Мама прилично говорила по-русски, и вечерами, гуляя по набережным красавицы Вислы, рассказывала Василию о своём городе и о себе. Они не разлучались ни вечерами, ни ночами, и предчувствие неизбежного расставания освещало их любовь особым ласкающим светом и теплотой. Планов на будущее не строили. Только судьба - злодейка и здесь жёстко разобралась по-своему. При разминировании каменного мостика через протоку сапёры ошиблись, и случился взрыв. Трое солдат погибли сразу. Отца с тяжелейшей контузией, отвезли в местный госпиталь, где, несмотря на старания врачей, он и скончался через несколько часов. Перед смертью он пришёл в сознание и что-то прошептал Грасе, не отходившей от него ни на минуту. Мама рассказывала, что он просил у неё прощения. За что? Кто знает… Наверное, за то, что не долюбил, не успел. За надежду, которую он посмел ей дать. Да мало ли ещё за что. Назавтра всех четверых солдат скромно похоронили на местном кладбище.

В октябре родился я. В память о любимом, мама назвала меня Василием. На могиле отца она установила скромный памятник, за которым ухаживает и в настоящее время. Меня она растила одна, так и не выйдя замуж. Мама часто рассказывала об отце, показывала мне его фотографии, а когда я вырос, поведала об их бурной и скоротечной любви».

Мы слушали Василия, затаив дыхание и не перебивая. Обвинять в чём-то отца? Да нам и в голову это не приходило. Сомневаться в правдивости слов Василия? Среди немногих фотографий, привезённых им, нашлась фотография обелиска, увенчанного красной пятиконечной звездой. На нём чётко значились фамилия, имя, отчество, даты рождения и смерти нашего отца, а также порядковый номер захоронения.

Ещё Василий рассказал, что он окончил цирковое училище. Русский язык изучал самостоятельно по настоянию и с помощью матери. Узнав, что труппе предстоят гастроли в СССР и выступления в нашем городе, он навёл справки. Довоенный адрес отца, который Грася почему-то сохранила, пригодился. А наш старый дом тоже не поменял адреса, как будто дожидаясь хоть каких-то известий о судьбе погибшего хозяина. Получив краткую информацию обо мне, Василий решился на поступок – познакомиться ближе. Два билета на цирковое представление – дело его рук. И ещё сказал, что теперь он чрезвычайно рад нашей встрече. А когда мы сообщили, что у него есть ещё и племянница, просто расцвёл в улыбке.

Наступило утро, и Василий начал собираться в гостиницу. Нужно было основательно выспаться и подготовиться к вечернему представлению, на которое он нас и пригласил. При расставании мы обнялись и крепко расцеловались уже совсем по-братски, пообещав, что вечером на представление придём с дочкой.

Вот такой незабываемый праздник мне подарил Господь на день Победы, девятого мая 1969 года. Я узнал, как погиб и где захоронен мой отец. Что могила его почитаема и ухожена. Личные обстоятельства, предшествующие смерти отца, меня немного смутили, но и только. Отец, как рассказывала мама, всегда был влюбчивым, но честным человеком, и чтобы иметь право его осудить, надо самому пережить ту страшную и жестокую войну. Он был молод, настоящей жизни не видел и Господь решил одарить его частичкой любви и тепла. А какая она – настоящая жизнь? Может как раз та, что была ему подарена перед смертью? Меня же отец одарил сводным братом, родной кровью. Это ли не счастье? Как сложатся отношения с Василием в дальнейшем - зависит от нас самих. Те две гастрольные недели мы практически не расставались. Дочка привязалась к нему и называла его «Васиёк», чем приводила парня в дикий восторг. В настоящее время мой младший брат значительно «подрос», но продолжает гастролировать со своей труппой по всему миру. Правда, из-под купола уже не «срывается». Он часто присылает нам экзотические открытки со всех «концов» земного шара и в буквальном смысле засыпает подарками племянницу, уже студентку университета. По возможности, мы перезваниваемся. А будущей весной, в начале мая, всей семьёй собираемся в Краков – поклониться могиле отца и погостить у брата. Предстоящее знакомство с Грасей нас ничуть не смущает. Надеюсь, планам этим суждено сбыться.