Время перестало иметь значение для Пашки. Дни и ночи мелькали за окном, сменяя друг друга. Теперь все делилось на ожидание и разочарование, до операции и после. Только одно оставалось неизменным в течении последних месяцев – постоянная боль и его тело... Оно было все покрыто ранами, кое-где закрытыми грубыми, стягивающими рубцами. Ран было больше, чем рубцов, несмотря на то, что врачи пытались закрыть их, пересаживая кожу. Операций было сделано много, но лоскуты кожи не приживались. Сочащиеся сукровицей раны были прикрыты марлевыми салфетками, которых было так много, что издалека Пашку можно было принять за мумию, обмотанную бинтами.

Его ударило током на работе, и местные врачи сразу же направили его в столицу. Случилось это в апреле, а сейчас на дворе уже стояло лето в самом разгаре. Постоянные операции и перевязки измучили его, превратив его жизнь в бесконечную боль. В исхудавшем, как скелет теле, еще теплилась жизнь, но умерла надежда. Теперь бОльшую часть времени он проводил лежа, молча уставившись в потолок. Его мама - Нина Петровна, тихо дежурила возле постели. Простая женщина, всю жизнь проработавшая на заводе, вырастила сына одна. Ей было невыносимо больно видеть, как сын медленно уходит из жизни, исчезая в повязках и бинтах. Врачи говорили, что если не закрыть раны лоскутами кожи, долго ему не протянуть. Вот и ждала она каждую операцию, как спасение, умирая потом с каждым кусочком неприжившейся кожи.

- Здрасьте, Нин Петровна! - в палату заглянул Василий Николаевич - каскадер, лежащий в соседней палате. Весельчак и балагур выполнял очередной трюк с возгоранием, но термокостюм не выдержал и спина загорелась по-настоящему. По его словам, в этот момент он, по сценарию, должен был вывалиться из окна, что он и сделал. Так что теперь в добавок в обгоревшей спине у него обе руки были плотно упакованы в гипс. Ожоги на спине уже заживали и теперь постоянно чесались, доставляя массу хлопот весельчаку. Вот и теперь, заглянув в палату к Пашке, он привычно прислонился спиной к косяку и тихонько почесывался, как медведь о ствол дерева.

- Павло, ты знаешь последние новости? - спросил он Пашку. Нина Петровна, приветливо улыбнувшись, вышла в коридор. Она была благодарна Василию, который каждое утро заглядывал к Павлу, стараясь развеселить молчаливого парня.

- Представляешь, к нам переводят одного мужика. Говорят, он с мотоцикла упал и его протащило метров двести на скорости. У него полноги снесло, вместе с кожей. Жуть такая...- Василий присел на стул, который жалобно заскрипел под тяжестью каскадера. - Нет, Павло, мотоциклы - это просто находка для самоубийц, транспорт для камикадзе. Я, вот, лично тебе не советую брать мотоцикл. Ты когда выпишешься - даже не думай его покупать.

Павел кивнул и отвернулся к стене. Он не слушал Василия. Больные в отделении поступали и выписывались, а он, как бессменный старожил, не двигался с места. Увидев, что Павел не в настроении, Василий засобирался:

- Ну ладно, Павло, не скучай. Мне пора, скоро на перевязку. Кстати, ты слышал, к нам новых студентов на практику пришлют. Наверняка, кто-нибудь из них будет в перевязочной. Пойду попугаю. - Василий подмигнул и, кряхтя, встал со стула. - К тебе тоже придут на перевязку. Так ты не теряйся, присмотрись, может кто тебе и приглянется? А что? Мы еще на твоей свадьбе погуляем!

Василий Николаевич вышел и из коридора еще долго слышался его зычный голос, заигрывающий с пожилой раздатчицей:

- Мунира-опа , ну как вы готовите эту кашу, просто пальчики оближешь! Ваш муж, небось, на руках носит за такую стряпню!

- Хватит, Василий-ака , мой муж кашу не ест, он любит плов, - Мунира-опа, весело смеялась, гремя алюминиевыми кастрюлями.

- Так, вот, и я о том же! Я тоже люблю плов! - ухватился за тему Василий. - А вы мне кашу рисовую даете. Разве это еда для узбекского мужчины? Нет, чтобы принести плов, лагман, ну, кавардак, на крайний случай.

Баритон Василия постепенно затихал в коридоре. Нина Петровна проскользнула в дверь, держа в руках тарелку с рисовой кашей и намазанным маслом хлебом. Пашка притворился спящим. Мать горестно вздохнула и прикрыв кашу тарелкой и обернув полотенцем, тихо поставила на тумбочку.

***

После сдачи экзаменов, Камолу, как и всех первокурсников, направили на санитарную практику. По разумению деканата, мыть полы и проводить дезинфекцию тоже надо уметь, поэтому всех будущих врачей разгоняли по отделениям махать шваброй.

Несмотря на предстоящий месяц работы в отделении, было хорошо чувствовать себя свободной. Не надо было читать по ночам, бежать на лекции и сдавать зачеты и экзамены. Пробежав от остановки автобуса вглубь парка клиники, Камола чуть замедлила шаг, наслаждаясь тенью огромных деревьев, растущих во дворе. Лечебные корпуса чередовались с учебными и были разбросаны по всей территории клиники. Вековые деревья возвышались над парком зеленым куполом, защищая дорожки и беседки от солнца и летней жары. Ожоговое отделение, куда распределили Камолу, стояло в глубине парка, окруженное дорожками и фонтанчиками. Добежав до нужного корпуса, Камола сразу нашла кабинет заведующего ожоговым отделением. За огромным столом, заваленным историями болезней, сидел худой врач в хирургическом костюме:

- Мы рады, что вы будете работать с нами, лишние руки нам не помешают. Сколько дней, вы сказали, ваша практика?

- Месяц. Вернее, до конца этого месяца, плюс у меня четыре дежурства.

- Прекрасно, Камола. Надеюсь форма и сменная обувь у вас с собой? Имейте ввиду - у нас все стерильно, ожоговые больные - это особый случай. Ну, если все понятно, то приступайте. Санобар, главная медсестра, скажет вам про все остальное. Если будут вопросы, заходите, не стесняйтесь.

Камола шла за главной медсестрой по отделению. Обострившиеся от страха слух, зрение и обоняние выхватывали обрывки разговоров, запахи, усиливая впечатление от увиденного. Длинный коридор, голые стены бледно-голубого цвета, старый деревянный пол, покрашенный в коричневый цвет, открытые двери палат - все это немного пугало Камолу. Отделение представлялось ей большим муравейником, в котором всё и все подчинялось строгому режиму. Через открытые двери палат была видна внутренняя жизнь отделения: кто-то еще спал, кто-то сидел на кровати, почесывая заживающие ожоги, а кто-то громко общался через окно. Муравейник просыпался и начинал свой новый день.

- Влажную уборку надо делать два раза в день, хлорка у главной санитарки в комнате. - Санобар проводила инструктаж. - Если все пойдет нормально, я тебя заберу в перевязочную, мне нужна помощница, чтобы размачивать повязки.

Камола согласно кивнула, предложение поработать в перевязочной ей понравилось, тем более, что она планировала стать хирургом.

Приступив к работе, Камола старательно наводила порядок в палатах. Каждый день она собирала струпья кожи, крошки и мусор, дважды промывая щербатый пол старого отделения. За несколько дней она познакомилась почти со всеми больными. Ожоги заживают долго, поэтому многие пациенты лежали здесь по несколько недель. Успев соскучиться по домашнему уюту, они с радостью ждали прихода улыбчивой Камолы. Веселая девушка с рыжими веснушками и длинной косой не только смогла навести порядок в палатах, но и нашла добрые слова каждому из них.

- Вы будете МЫТЬ пол? Не протирать, а мыть? - с удивлением гудел Василий Николаевич, глядя, как Камола двигает судна и тапки, освобождая пространство для мытья.

- Ну да, а как еще моют полы? - с удивлением подняла глаза Камола. На покрытом веснушками носу проступили капельки пота. Сбившийся набок колпачок освободил завитушки рыжих кудряшек. Поправив запястьем колпачок, Камола выпрямилась:

- Вы бы, Василий Николаевич, забрались лучше на кровать и ноги подобрали. Сейчас я промою и в комнате станет прохладно. - Камола деловито вытащила тряпку из ведра и, не отжимая, загнала ее под кровать.

- Молодец, дочка! - Камол-ака, пожилой сосед наклонился, чтобы поднять тапочки с пола. - За нами давно так не ухаживали. Ты уж извини, что от меня много мусора.

- Да, что вы, Камол-ака! Это моя работа. А за мусор вы не переживайте, это все скоро пройдет. - сказала Камола, взглянув на спину Камол-ака, покрытую чешуйками кожи.

Закончив с основными палатами, Камола заглянула в шестую:

- Я уберусь у вас? - шепотом спросила Камола. Пожилая женщина, сидящая возле кровати, тихо встала и вышла в коридор:

- Пашенька вроде уснул, а то он всю ночь не спал от боли.

- Так мне можно убраться или потом придти?

-Нет, нет, уберись, деточка. Может прохладнее станет в комнате, а то с утра парит... Я пока прогуляюсь немного.

Сквозь царивший в палате полумрак, Камола смогла разглядеть лежащего на кровати парня. Он был таким худым, что его с трудом можно было разглядеть под салфетками и бинтами. Камола принялась убирать под кроватью, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить спящего.

- Как вас зовут? - тихий голос заставил Камолу распрямиться. Парень на кровати внимательно разглядывал лицо девушки.

- Ой, извините, я не хотела вас разбудить. - Камоле стало неудобно.

- Я и не спал, не извиняйтесь. - голос парня был тихим. Говорил он по-русски, но с узбекским акцентом.

- Я ваша новая санитарка, у меня практика... - Камола старалась не смотреть на тело парня, концентрируя свой взгляд на лице.

- Я страшный в этих бинтах и, извините, не укрыт. - он сделал слабое движение в сторону простыни, висящей на но дотянуться не смог.

- Да что вы, не стоит извиняться, я уже все... - Камола собрала остатки мусора мокрой тряпкой и направилась к выходу.

- Вы еще придете?

- Да, конечно, приду. Я вечером буду мыть полы. А сегодня еще и дежурю, так что буду здесь всю ночь...

- Ну так приходите, как закончите работу. Я ночью все равно не сплю и вам спать не положено, вы же на дежурстве. Вот и поговорим.

***

Пашка лежал с открытыми глазами, привычно уставившись в потолок. Теперь он не просто разглядывал ставшие знакомыми трещины и разводы. Впервые, он любовался игрой света, отражающегося от фонтана за окном. О нем рассказывала Камола во время их долгих ночных разговоров. Она теперь работала в перевязочной, но по-прежнему заглядывала к нему по несколько раз в день. Они успели подружиться, болтая ночи напролет во время Камолиных дежурств. Иногда Камола приносила книгу и вполголоса читала ее Павлу. Но чаще, они просто болтали о жизни, о будущем, о себе.

- Почему с людьми происходят несчастья? Ты думаешь, Бог есть на небе? Тогда почему он позволяет такому случиться? Вот дети погибают или пропадают...они-то за что? - Пашка в запале попытался повернуться и замер от боли в боку. Он совсем забыл, что во время последней операции именно там сняли лоскут кожи. Все, что произошло с ним до того, как Камола впервые зашла в его палату, отдалилось от него, став чужим, словно когда просмотренное кино.

- Бог, Паша, это не кто-то, живущий на небесах. Бог в тебе самом, в твоей вере в себя, в том, как ты живешь и как ты относишься к людям. Вот, к примеру, возьми себя: ты уже сколько месяцев здесь лежишь? Пять или шесть? И никакого улучшения, правда? А знаешь почему? - Камола, подбоченившись, повернулась к Павлу, хитро прищурив глаза.

- Ну и почему? - Пашка любовался профилем девушки, освещенным тусклым светом ночника.

- А потому, что ты не хочешь выздоравливать! Тебе, наверное, нравится здесь лежать и изображать из себя мумию! - Камолка прыснула от смеха.

- Ну, погоди, вот снимут мне повязки и дадут костыли, вот тогда тебе покажу, какая из меня мумия! - Пашка весело рассмеялся.

Нина Петровна лежала в соседней палате и не могла нарадоваться, слушая забытый за долгие месяцы болезни смех Пашки. Сын явно шел на поправку, у него появился интерес к жизни, а сегодня он впервые попросил есть.

***

Дверь скрипнула и в палату заглянула Камола. Она была в хирургической форме, на груди висела маска, а волосы были полностью убраны под топорщащийся от крахмала колпачок.

- Ну как ты, Паш? - она привычно присела на стул рядом с кроватью. - А я тебе пирожков принесла. Ты и сам поешь и маму угости, ладно?

- Сама пекла? - Пашка потянул простынь на себя, пытаясь закрыть свое почти голое тело. В последнее время он стал стесняться своей вынужденной наготы перед Камолой.

- Мама пекла, а я помогала. Ты поешь, они такие вкусные. У меня мама делает вкусные пирожки, пышные...- Камолка сделала вид, что не заметила его движения. - у тебя сегодня перевязка?

- Да, должны снять повязки после операции...

- Паш, ты помнишь о чем мы с тобой говорили? Ты должен верить в себя, в жизнь. Все зависит только от тебя, слышишь?

- Ради тебя...- Пашка прикрыл костлявой рукой руку Камолы, лежавшую у него на кровати.

- Ради себя, ради мамы. Ты сможешь, я знаю. Хочешь, я попрошусь в перевязочную и буду рядом?

- Нет, не надо. Мне будет легче, если ты не придешь. Пусть Санобар размочит мне повязки, ладно?

В тот день Камола работала в малой перевязочной, потому что в большой перевязочной делал осмотр сам заведующий отделением. Первым смотрели Пашку. Это была его первая после операции перевязка и еще никто не знал, прижилась ли пересаженная кожа. Прошло почти два часа после того, как Пашку завезли туда на каталке. Камолка стала нервничать, но тут в дверь заглянула Нина Петровна и показала поднятый вверх палец.

Через полчаса, закончив последнюю перевязку, Камола примчалась к шестой палате. Нина Петровна встретила ее в коридоре и, обняв, заплакала:

- Ему сделали наркоз, чтобы снять повязки. Бедный мой мальчик, из-за боли он не мог терпеть...

- И что, Нина Петровна, ну не тяните?! - торопила Камола.

- Все прижилось, Камолочка, даже врачи не поверили! После стольких операций, они уже не надеялись, что кожа приживется... - сквозь рыдания произнесла Нина Петровна. - Я ж от радости плачу! Спасибо тебе, Камолочка, за сына моего!

- Да что вы, Нина Петровна, я-то тут при чем! Это Пашка ваш - молодец, столько выдержал. Ну ладно, я побегу. Приду чуть позже, а он пока пусть поспит.

***

Когда закончилась практика, Камолу провожали всем отделением. Даже Пашка - теперь уже "ходячая мумия", на костылях дошел до дверей палаты, чтобы помахать ей вслед. Шесть лет пролетели как один день... Закончив институт, Камола полностью окунулась в работу. Придя домой после очередного дежурства в роддоме, Камола нашла письмо под дверями. На конверте стоял штамп почтового отделения города Навои. Вскрыв письмо, Камола начала читать:

"Уважаемая Камола, пишет вам Пашка из ожогового отделения. Помните меня?"

Кровь прилила к лицу Камолы. Конечно же, Пашка! Ходячая мумия! Лето, практика, ожоговое...Так давно это было, что уже и не вспомнить, что она сказала в ответ на его признание в любви. Испугалась тогда, сбежала, так и не повидавшись с ним потом...

"Давно хотел написать вам, но не решался. У меня все хорошо, меня выписали в августе. Долечивался уже у себя, в Навои. Потом получил инвалидность, устроился на работу. А пишу я вам, чтобы еще раз сказать спасибо за то, что тогда помогли мне снова поверить в жизнь. С уважением, Павел."