Если можно проснуться в другом месте.

Если можно проснуться в другое время.

Почему бы однажды не проснуться другим человеком?

(Чак Паланик)

 

Я вас ненавижу! – крик вырывается из груди, с силой выталкивая звучное «ж». Я стою на краю крыши девятого этажа недостроенного дома. Передо мной, как на ладони, лежит весь район. Сильный ветер то откидывает волосы назад, то задувает их на лицо. Расставив руки, я стою в шаге от свободы. Свободы от ненавистных отношений и обязанностей, свободы от общепринятых рамок и традиций - свободы полета и свободы выбора...

Иногда в жизни наступают моменты, когда мое зрение обретает особые свойства. Я будто смотрю через специальные очки, которые превращают людей в толстых и некрасивых, накладывая на их лица маску из негативных эмоций. Очки фильтруют, скрывая красивое и выставляя напоказ уродливое. В такие дни я стараюсь не смотреть даже на свое отражение в зеркале, вот как сегодня.

Разговаривая с Антоном, своим шефом, я вдруг увидел змею, живущую внутри него. Сквозь вежливый тон Антона капельками просачиваются ядовитые нотки змеиного недовольства. Карие глаза блестят желтым недобрым блеском. Того и гляди, сморгнет вертикальными веками, как змея. Я бы вызвал его на дуэль, швырнув перчатку прямо в лицо. С удовольствием бы стрелял в него или колол бы шпагой, стараясь убить змею, что живет у него внутри. Но я не люблю пресмыкающихся. В детстве, встретив змею на дорожке, я стоял до тех пор, пока она не уползла. Тогда я ждал, сейчас – не могу. В голове моей звучит музыка. Посвистывая ей в такт, я просто выхожу из кабинета, не дослушав Антона. Шеф что-то кричит мне, но я со змеями не разговариваю- я ведь их НЕНАВИЖУ!

Удивленная мышка – его секретарша, еще долго бежит за мной, тараторя, что встреча еще не закончена, что Антон разозлился и что не вежливо так поступать. «К черту вежливость к змеям и мышам!» - резко обернувшись к ней, бросаю я в лицо серой мышке. Та ошалело остановливается и остается стоять в коридоре. Позже она пойдет к себе в норку, где тихо и спокойно. Будет дрожать и думать, как я мог так поступить? Я ненавижу такую тишину и спокойствие и, уж точно, такие мысли. Уж лучше быть съеденным змеей.

На мой окрик выплывает удивленный офисный планктон – мои сослуживцы. Кто-то даже подходит, сочувственно похлопывая меня по плечу. НЕНАВИЖУ плавающий на воде и никогда не тонущий офисный планктон! С ними никогда ничего не происходит. А мне нравится глубина, где надо бороться с подводным течением и искать дорогу. Нравятся трудности и препятствия, которые преодолеваешь, чтобы почувствовать вкус победы. Нравится, когда принимая решение, ты думаешь, а что если не прав? Я всегда думал о том, как люди выбирают себе профессию? Врачом, например, становятся, чтобы почувствовать власть над жизнью и смертью. Чтобы каждый раз, делая надрез на коже, играть уровнем своего адреналина. В актеры же идут те, кто не хочет жить только одной жизнью и стремится к совершенству множественной лжи. В старости, мне кажется, от их настоящей сущности не остается ни следа. Сыгранные ими герои овладевают телами, деля время суток поровну на каждого, и уже нет актера, есть только придуманные люди. Офисному планктону же совершенно безразлично куда их несет течением. Лишь бы остаться на поверхности, где тепло и уютно под лучами солнца. Я бы выловил их сачком и оставил сохнуть на солнце, пока они не превратятся в зеленую корку. Потом же, можно бросить ее в воду и смотреть, как она уйдет на глубину, отяжелев от нагретой солнцем воды.

Звонит телефон – НЕНАВИЖУ телефоны и длинные нудные разговоры. Лучше встретиться и все друг другу рассказать. Или поплакать на плече. Или посмеяться до слез. Увидеть смех или слезы, попереживать вместе и насытиться единением эмоций. К черту телефон! К черту телефон сегодня – меня больше здесь нет! Может быть это и есть конец моего существования среди тех, кого я так НЕНАВИЖУ. Становится душно, я развязываю галстук и расстегиваю рубашку. Последний перелив телефона резко обрывается и наступает тишина. Тишина... В тишине я начинаю слышать свои мысли. Они становятся не только громкими, но и видимыми. Их яркость мне кажется мудрым просветлением, которое я стараюсь задержать в памяти, чтобы успеть записать все, о чем мне думается.

Собрав вещи, я ухожу. Мой рабочий день на сегодня закончен. Ненависть переполняет меня, выплескиваясь наружу через мою презрительную улыбку, порывистые движения и злой взгляд из-под насупленных бровей, когда я прохожу по коридору. Мне видны удивленные взгляды моих коллег и их плохо скрываемая зависть. Им нужна моя свобода, но они боятся плыть против течения, как я. Боятся потерять 25-е число - единственный день, когда в их скучные жизни врывается поток радостных эмоций. В этот день они по-настоящему живут, двигаются и улыбаются. В этот день пыльные офисные фантомы превращаются в людей, как в сказке, и офис оживает. Но, уже на завтра, люди исчезают, вновь обретая серый и невзрачный вид безликих манекенов, сидящих за компьютерами.

Быстро добираюсь до своего квартала и паркуюсь возле стройки. Две девятиэтажки высятся над кварталом, блестя новыми стеклами окон. Это пока единственные высотные постройки среди пяти и одноэтажных строений. Серые шлакоблоки, оставшиеся лишними, лежат большими кубами во дворе стройки. Вся зона огорожена хилым деревянным забором, в котором кое-где есть доски. Ворот нет уже давно; стройка всегда открыта. Я поднимаюсь по лестнице на крышу, хрустя строительным мусором. Дом пуст: строителей нет, а жильцов еще не заселили. Очередная коробка, в которой летом будет жарко, а зимой холодно. Стандартое расположение комнат, одинаковые блеклые обои и ужасная зеленая краска в подъездах. Жилец такого дома – не человек, а маленькая деталь, лежащая в своей ячейке и ждущая, когда придет время сменить поломку в большом механизме нашей жизни.

Уже стоя на крыше, смотрю вниз. Жизнь внизу кипит, как в муравейнике. Люди хаотично двигаются, встречаясь и торопливо разбегаясь в разные стороны. Их ничего не связывает друг с другом, им нечего сказать друг друг. Встретиться и разбежаться – это своего рода ритуал, дающий им возможность почувствовать себя нужным. Каждый раз встречаясь, у них есть тема для разговора:

- А помнишь того, толстого, с пятого дома? Так я его вчера встретил, – он так похудел!

Им нет дела до того, как и почему толстый похудел. Может у него рак, или он сел на дорогую диету? Толстый – это только повод для разговора и оправдание их встрече. Если у тебя нет такой темы, то тебе остается только улыбаться, будто ты рад встрече. Чем шире улыбка, тем тебе безразличнее человек, которому ты улыбаешься. Спросив, как дела, ты не слушаешь его, а просто смотришь на его двигающийся рот, морщинки на лице или макияж. Основная цель твоей встречи – запомнить встречу для оправдания следующий встречи. И так по кругу, целый день...«НЕНАВИЖУ!» Ветер подхватывает крик и уносит в сторону.

НЕНАВИЖУ слащавых лицемеров, которые, улыбаясь в лицо, за спиной держат нож, чтобы воткнуть вам между лопаток, как только вы расслабитесь...Ты не сразу можешь вычислить таких. Только опыт вытаскивания ножа из спины дарит вам особый нюх на таких людей. Разговаривая с ними, ты сразу вычисляешь фальшивые нотки заинтересованности в их голосе. Заглянув в глаза, ты не только увидишь в них безразличие, но и горькие огоньки зависти, скрытые внутри. Тогда ты начинаешь слышать чужие скрипучие нотки в их голосе, вызывающие дрожь ненависти по всему твоему телу. Тогда, скрывая ненависть в глазах, ты заканчиваешь разговор, и, уходя, не поворачиваешься к ним спиной.

НЕНАВИЖУ националистов, ратующих за чистоту нации и возрождение истории, ничего толком не зная о ней. Национальность – это название механизма, частью которого вы являетесь. Это штрих код, позволяющый распознать вас как деталь. Каждый раз, проходя таможню, я смотрю на пассажиров, держащих свои паспорта. Это бирки, по которым вас можно отследить в списках запчастей. Цвет вашей бирки – это первый признак, по которому определяют список, в котором есть ваше имя. Далее идет все остальное: срок годности детали, профпригодность и применимость в будущем. Цвет вашего паспорта решает порой все. Ярлык вешается сразу, не доходя до профессионального изучения ваших характеристик. Может поэтому придумали обложки?

НЕНАВИЖУ тех, кто решает за нас, что считать нашей историей, а что нет, выкидывая целые куски нашей жизни. Кусков так много, что скоро вся твоя жизнь кажется тебе нереальной и только что придуманной. Ты - словно неодушевленная деталь в механизме, без памяти и прошлого.

НЕНАВИЖУ псевдоверующих, в прошлом - ярых атеистов, а сейчас молящихся часами. Вера не может прийти вдруг, как любовь, ведь это не простое чувство. Вера должна присутствовать всегда, всю вашу жизнь. Иначе - обман. Веру нельзя распределить по дням и часам, ведь вера – это способ разобраться в себе, поговорить с внутренним «я» и дать правильный ответ на мучающие тебя вопросы. Веруя, нельзя оставаться тем же человеком с грязными мыслями и завистью, злостью и подлостью. Если такие мысли у вас еще есть, подумайте, готовы ли вы верить?

НЕНАВИЖУ тех, кому сейчас уже за сорок и кто рос и учился в СССР, а сейчас отрицает все, что с этим было связано. Язык, на котором вы учились и разговаривали десятилетия, не забывается так быстро! Может им взрослым было тяжелее тогда жить, чем мне – ребенку, и они трусливо лгут себе, что это было так давно, что им позволено все забыть. Я НЕНАВИЖУ их за то, что спрятав свои воспоминания, они отобрали у меня мое прошлое – мое детство, которое я хочу помнить!

Тихо подкрадываются серые сумерки. НЕНАВИЖУ это время суток. День почти стерся, но темнота ночи еще не накрыла город. Глаза перестают различать краски, ветер стихает и мне становится душно. Серость делает окружающие предметы одинаковыми, растворяет краски и размывает очертания. Ну вот и все. Через несколько минут будет совсем темно и мне придется в нее шагнуть. Поменять жизнь на смерть в одно мгновение, исчезнуть без следа в темноте забвения. Но я хочу, чтобы они видели, как я падаю. Падаю и ударяюсь головой о то место, где они только что говорили о толстяке из пятого дома. Хочу, чтобы моя кровь забрызгала их широкие улыбки, стерев их напрочь, хотя бы на время. Чтобы в следующий раз, пытаясь улыбнуться при встрече, они вновь ощутили капли теплой крови на коже и вместо этого просто посмотрели в глаза встречному. Хочу, чтобы хруст моих ломающихся костей пробил шумовую заслонку собеседников и заставил их услышать друг друга. Хочу в полете освободиться от своей всепоглощающей ненависти и упасть на землю с доброй улыбкой и открытыми глазами.

Резко наваливается усталость и меня тошнит. Я делаю шаг назад и сажусь на корточки. Тошнота проходит, но меня еще немного качает. Каждый раз, когда я наклоняюсь к краю крыши, голова начинает кружится и меня засасывает вниз. Запоздалый выброс адреналина захватывает сердце в тиски и приводит тело в равновесие. Руки трясутся, а ноги кажутся ватными. Пора домой. Я позволил своему внутреннему зверю выйти сегодня наружу и показать себя. Я наглухо застегиваю свою оболочку, упаковывая его глубоко внутри, согревая своим теплом, как домашнего питомца. Спускаюсь по лестнице и растворяюсь в толпе, хаотично двигающейся в разные стороны. Я НЕНАВИЖУ себя, потому что я - все еще часть механизма, который я так ненавижу.

Моя ненависть настолько сильна, что не позволяет мне умереть, не препариров окружающий меня мир. Я хочу раскрыть защитную оболочку себе и другим, чтобы впитать эмоции каждой клеточкой измученного тела. Перерожденные, свободные от оболочки люди и другим помогут выйти из заточения, в которое мы добровольно себя заключили. Тогда, может быть, ненависть перестанет быть моим единственным чувством и я потрачу остаток своей жизни, познавая мир свободных людей, которые меня будут окружать. В голове мелькнула шальная мысль, что где-то в шкафу завалялась перчатка, которая подходит для того, чтобы швырнуть Антону в лицо...