Тяжело больной человек лежит в убогом парижском отеле, свободно импровизируя на тему своей эпитафии; на жёлтых обоях тает ноябрьский пот, играя забвением нового имени, словно лёгкой иронией смерти, порождающей тотчас легенды. Под тяжестью собственного дыхания английский бред перемешивается с французской картавостью, дрожащие пальцы свечи капают воском на одеяло; благословляющее крёстное знамение, распятие на губах, капельки миры на глазах и ладонях; смертельный холод пробирается в пульс, огонь в камине, как плач пламенных поцелуев на будущем постаменте. Голос, увядающий самым безупречным цветком осени, сдавленный ржавчиной – это два года за непристойное поведение – это “Баллада Редингской тюрьмы” – это приговор Британии, уже не выносящей дальнейшего присутствия, того, кто деликатно чувствует в себе смерть. Жрец искусства, глотающий пену, с застывшей кровоточащей парадоксальной улыбки (ведь или он, или эти мерзкие обои), допивает коньяк, “угощая собой” последних гостей. Очарование никогда ненаписанных рассказов прорезается гвоздикой в петлице, выкрашенной в зелёный цвет. Крылатый сфинкс у постели декламирует молитвы прерафаэлитов в объятьях созерцания и красоты; короткометражным конвейером – Дублин, Оксфорд, Италия, Греция, Америка – воспоминания, срывающиеся с онемевшего языка, и падающие глубоким вздохом распрямленного тела, как быстро прочтённый фрагмент пьесы (его ранний талант). Под всплеск тишины английский эстет отплывает от берега (океан – не такой уж величественный), чёрный, как степь, прилив покрывает туманный взгляд, но воцарившаяся тишина – лишь условность и относительность наших понятий – не так ли, мистер Себастьян Мельмот, Оскар Фингал О’Флаэрти Уиллс Уайльд. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
