Должна сразу признаться, что это стихотворение я слышала в исполнении Тимура на разных поэтических вечерах, читала его на сайте «Litsovet.ru» (бегло читала, как всё обычно читается на сайтах), оно на меня как-то воздействует. Даже не знаю, чем это объяснить: то ли попаданием его ритма в ритм дыхания, то ли мной любимыми рефренами («я проспал твою бессонницу», «ничего уже не вспомнится»), то ли каким-то «заговорным» воздействием, то ли «глухаринонатокуйностью», то ли смесью раскаяния и страстности, с которой (по моему мнению) были написаны эти строки.

 

Вчитываться, вдумываться, вникать в некоторые стихи русскоговорящих поэтов порой так же вредно, как вдумываться в русские идиомы и устойчивые словосочетания, потому что без специальной подготовки понять, что они обозначают, затруднительно. Например, без ссылок на арабский невозможно понять, что такое «отставной козы барабанщик», «подхалим», «белая горячка», «абракадабра» и др., без «взгляда сквозь пальцы» невозможно умом принять выражение «у меня глаз дёргается», без знания исторической грамматики русского нельзя понять, что «Волга», «Вологда» и «влага» однокорневые слова, без знания древнерусской истории нельзя в полной мере понять слово «прислониться» и т.п. Язык кодирует своего носителя, а учитывая, что «вначале было слово», и что русский язык – язык неточный и образный, можно представить тип и качество мышления людей, говорящих на этом языке (да ВСЕ, ВСЕ поэты!!!) Русскоговорящие делают со своим языком всё, что вздумается, и понимают его, как «бох-на-душу-положит». Достаточно вспомнить деда Щукаря, читающего энциклопедический словарь и сокрушающегося, что те слова, «кои ядрёными буковками прописаны», он видит, а те, которые мелкими – нет, но ему «и так понятно, что «акварель» - это «милушка ты моя», а «бордюр» - это вовсе даже наоборот, «гулящая баба»». Я очень хорошо помню одну даму, которая как-то сказала: «У моей подруги сын такой дебелый». И всё бы хорошо было, не добавь она: «Ничего не понимает!» У меня случился «культурный шок», т.к. я догадалась, что слова «дебелый» и «дебильный» эта дама считает синонимами. Но этот шок продолжался ровно до тех пор, пока я не узнала, что означает арабский корень «бъл», а происходит он от названия головы, арабское «слово «баълий» как раз и означает «головной», «главный» (Вашкевич «Системные языки мозга»). Так что не так уж эта дама была неправа. К чему это я? Не знаю пока, может, ни к чему, а может, к чему (я же тоже русскоговорящая))).

 

Вернусь к интересному стихотворению Тимура Раджабова. Внимательное «вчитывание» несколько озадачило. Есть стихи, в которые можно вчитываться многократно, и с каждым разом тебе открываются всё новые грани и подтексты. Это стихотворение относится к их числу? Не знаю. Теперь мне кажется, что НЕ НУЖНО было вчитываться. Ну, не стоит порой вчитываться, вглядываться и вдумываться! Хотя, должна признать, что стихотворение написано на русском языке. Точно так же, как и знаменитая фраза Щербы про «глокую куздру». Т.е., вроде, и русский язык, и слова расставлены правильно, а смысл неуловим. В первом же катрене после глубоких с т.з. подтекста слов

«Я проспал твою бессонницу, говоря с самим собой» я сразу споткнулась о строки:

«Ничего уже не вспомнится – я нисколечки не злой».

Ну, во-первых, пришлось улыбнуться написанию слова «нисколечко». Т.е. мало того, что слово само по себе какое-то «детское», у него ещё и написание «детское» (транскрипция детского произношения). Что ж, мило. Но для чего тире? Здесь следственные отношения? Мне пришлось поломать голову над тем, к чему вообще здесь признание в собственной незлобивости, но я так ничего и не придумала. Не знаю.

Стихотворение вообще выстроено как «поток сознания» лирического героя, как обрывки его снов и видений. Оно не просто «глухаринонатокуйное», оно «глококуздровское». Художественный ли это приём или результат состояния автора – тоже не берусь судить.

 

Следующие строки

«Торжествую, словно верую – в Бога, в чёрта, в чёрт-те что –

В то, что жизнь бывает серою, но и белою зато»

ещё больше запутали. Почему автор выбрал слово «торжествую»? Почему его лирический герой торжествует, словно верует? Почему вера «в Бога, в чёрта, в чёрт-те что, в то, что жизнь бывает серою, но и белою зато» даёт ему повод торжествовать? Или он торжествует по поводу того, что «ничего уже не вспомнится»? Или оттого, что проспал бессонницу лирической героини? Или потому что жизнь бывает «белою зато»? Для меня – загадка.

 

Расстановка знаков препинания тоже немного озадачила. В третьем катрене начинается прямая речь, которая переходит на 4-ый катрен:

««Только ты, и только я…

Только мы, мой друг единственный –

Задыхался я во сне»,

но она нигде не заканчивается. Предполагаю, всё-таки, что заканчивается она на слове «единственный», тогда нужно перед тире поставить кавычки и запятую. (Неужели в Литинституте плохо учат русскому синтаксису?)))

 

Загадкой осталось для меня утверждение, что «Нет другой на свете истины, кроме той, что «на коне»». Что это за истина «на коне»? Идиома «быть на коне» означает «чувствовать себя победителем». Не могу утверждать, что истина в русскоговорящей культуре была когда-то «на коне». Не берусь утверждать, что выражение «истина на коне» можно вообще считать правомерным (или употребительным).

 

Далее следует противопоставление «Но в Тебя я верю-верую». Но чему это «вера-верование» противопоставляется? Хотя, строки-то каковы:

«Но в Тебя я верю-верую, даже если «на щите»,

Даже если высшей мерою искромсают на кресте»! – Чудо!

 

По-моему, стихотворение очень мужское. И не только потому, что я знаю, что автор мужчина (сейчас скажу очень субъективную «весчь» с т.з. женского, несколько «феминистского», восприятия), а в силу его внутренней логики (или алогичности), тех «оговорок по Фрейду», которые мне видятся в этом стихотворении. Лиргерой, по сути, кается «златоустой» в том, что проспал её «бессонницу, говоря с самим собой», но всё время старается чем-то оправдаться, так «по-мужски» вплетая в это оправдание и собственные кошмары («задыхался я во сне»), и «биение-себя-в-грудь» («я тебя не уберёг»), и признание в преданной и вечной любви-дружбе («только ты», «но в тебя я верю-верую, даже если «на щите»»), и жалобы на собственную память («ничего уже не вспомнится»), и оптимистически-философские отступления («жизнь бывает серою, но и белою зато»), и сетование на своё состояние («ничему уже не рад»), и даже каких-то неизвестно откуда взявшихся «злобных ворогов», виноватых в том, что он «брёл наугад». И знаете, что? Может, это НЕ литературный приём? Может, Тимур вовсе не нарочно и не осмысленно так сделал, а просто выхватил что-то из «витавшего в воздухе», «считал» информацию? И – вот, действительно, – яркая картина мужского раскаяния: путаница мыслей, слов, пафоса, уверений, признаний, упоминание вскользь каких-то загадочных злобных врагов, и при этом всё это с детской наивной искренностью (и «нисколечки» не «по-взрослому». Как говорится, «узнаю брата Колю!»)

 

К числу смысловых неточностей я бы (субъективно) отнесла следующее:

«Торжествую, словно верую», «Нет другой на свете истины, кроме той, что «на коне»» («истина «на коне»») и «жизнь бывает серою, но и белою зато» («белая жизнь». Ну, пусть «белая». Ещё неизвестно, из какого пра- или меж-языкового подсознания автора всплыло это слово. См. выше). Буду считать это авторской поэтической фантазией.

 

Здесь мне ещё раз хочется повторить, что язык кодирует своего носителя (по этому вопросу можно читать всё подряд, начиная с Гумбольдта и заканчивая Тер-Минасовой), что русский язык неточен, но поэтичен, он самовольно и творчески наращивает целые пласты значений заимствованиям, что русскоговорящий говорит слова, зачастую не понимая толком, ЧТО он говорит, он просто над этим не задумывается, более того, он абсолютно «по-Щукарьски» уверен, что употребляемое слово имеет именно такое значение, какое он сам себе представил-придумал, а спросишь его: «А что ты, собственно, имел ввиду?», он не сможет объяснить: он не знает, а если даже и попытается, то его объяснения уведут в такие демагогически-далёкие от «исходного слова» дебри, что останется только изумляться (попробуйте попросить кого-нибудь объяснить, что такое «интеллигент» и почему к этому слову порой добавляется прилагательное «вшивый»). В русском языке слова настолько многозначны, что использование русского, например, в юриспруденции приводит к тому самому «закону-дышлу». Русский язык – это сплошная неразбериха, и если им не занимаешься основательно (даже при наличии врождённого языкового чутья), то неразбериха в языке ведёт к неразберихе в умах.

Так вот. Судя по тому, КАК автор выражает свои мысли и чувства в этом стихотворении, он писал его в состоянии сильной «закодированности»))) Читая это стихотворение, хочется погладить автора по кудрявой голове и ласково спросить: «О чём ты, милый?» Конечно, шучу. Возможно, «передёргиваю». Но моё восприятие – это только моё восприятие. Кто-то воспримет по-другому, и это нормально. Я прочувствовала это стихотворение – так. Насколько близко я подошла к его пониманию, судить не мне. Может, я вообще попала «в молоко». А может, автору всё равно, поняла я (читательница) или ничегошеньки не поняла, и тогда моё понимание зависит от степени восприимчивости, чувствительности и от моего творческого читательского восприятия и воображения. Ну, а уж творчески воспринять и домыслить – это «мы завсегда и за милую душу»))) И каждый найдёт своё. И каждый найдёт в тексте логическое подтверждение своим выводам. Один скажет: «Откровение», другой – «Бред», и оба, наверно, будут правы. (Со своей стороны могу заметить только, что «клиповое» мышление, похоже, становится нормой).

Задача любого автора – вызвать отклик, не важно, какой, лишь бы не равнодушный. Ну, это, конечно, и от читательского таланта зависит. И в этом смысле Тимур Раджабов со своей задачей, по-моему, справился, и его стихотворение нашло отклик в моей русской душе, и некоторые катрены из него по-заговорному бормочутся наизусть:

«Я проспал твою бессонницу,

Златоустая моя,

Ничего уже не вспомнится,

Только ты, и только я»

«И в Тебя я верю-верую,

Даже если «на щите»,

Даже если высшей мерою

Искромсают на кресте,

Даже если солнце клонится

От заката на восток…

Я проспал твою бессонницу,

Я тебя не уберёг»…

 

А мое женское творческое читательское воображение откликнулось на это стихотворение не менее «глухаринонатокуйным» способом:

 

«Он проспал её бессонницу,

он её не уберёг.

Даже колокол на звоннице

разбудить его не смог.

 

В ночь, когда очами карими

она вглядывалась в даль,

он проспал её испарину,

проморгал её печаль,

 

«Только ты мой друг единственный», -

бормотал он в полусне,

но проспал, просыпал истину,

ту, которая на дне.

 

Дай-то Бог, чтоб ей не вспомнилось,

как он падал наугад

в серо-белую надломленность,

самому себе не рад,

 

в чёрт-те что порою веруя,

не заметив на беду,

что запахло едкой серою

в сонном липовом саду.

 

И кому оно отстонется,

и кому пойдёт не впрок,

знает только лишь бессонница

той, что он не уберёг». (ЕК)