Конкурс в честь Всемирного Дня поэзии
Это просто – писать стихи?











Главная    Новости и объявления    Круглый стол    Лента рецензий    Ленты форумов    Обзоры и итоги конкурсов    Диалоги, дискуссии, обсуждения    Презентации книг    Cправочник писателей    Наши писатели: информация к размышлению    Избранные произведения    Литобъединения и союзы писателей    Литературные салоны, гостинные, студии, кафе    Kонкурсы и премии    Проекты критики    Новости Литературной сети    Журналы    Издательские проекты    Издать книгу   
Всемирный День Писателя и
Приключения кота Рыжика.
Форум книги коллективного сочинительства"
Иллюстрация к легендам о случайных находках на чердаках
Буфет. Истории
за нашим столом
ДЕНЬ ЗАЩИТЫ ЗЕМЛИ
Лучшие рассказчики
в нашем Буфете
Наши судьи-эксперты
Алла Райц
Документы эксперта
Многоэтажка, шампанское и лейтенант
Наши судьи-эксперты
Людмила Рогочая
Документы эксперта
Дети света
Наши судьи-эксперты
Вячеслав Дворников
Документы эксперта
Все по-прежнему
Английский Клуб
Положение о Клубе
Зал Прозы
Зал Поэзии
Английская дуэль
Вход для авторов
Логин:
Пароль:
Запомнить меня
Забыли пароль?
Сделать стартовой
Добавить в избранное
Наши авторы
Знакомьтесь: нашего полку прибыло!
Первые шаги на портале
Правила портала
Размышления
о литературном труде
Новости и объявления
Блиц-конкурсы
Тема недели
Диалоги, дискуссии, обсуждения
С днем рождения!
Клуб мудрецов
Наши Бенефисы
Книга предложений
Писатели России
Центральный ФО
Москва и область
Рязанская область
Липецкая область
Тамбовская область
Белгородская область
Курская область
Ивановская область
Ярославская область
Калужская область
Воронежская область
Костромская область
Тверская область
Оровская область
Смоленская область
Тульская область
Северо-Западный ФО
Санкт-Петербург и Ленинградская область
Мурманская область
Архангельская область
Калининградская область
Республика Карелия
Вологодская область
Псковская область
Новгородская область
Приволжский ФО
Cаратовская область
Cамарская область
Республика Мордовия
Республика Татарстан
Республика Удмуртия
Нижегородская область
Ульяновская область
Республика Башкирия
Пермский Край
Оренбурская область
Южный ФО
Ростовская область
Краснодарский край
Волгоградская область
Республика Адыгея
Астраханская область
Город Севастополь
Республика Крым
Донецкая народная республика
Луганская народная республика
Северо-Кавказский ФО
Северная Осетия Алания
Республика Дагестан
Ставропольский край
Уральский ФО
Cвердловская область
Тюменская область
Челябинская область
Курганская область
Сибирский ФО
Республика Алтай
Алтайcкий край
Республика Хакассия
Красноярский край
Омская область
Кемеровская область
Иркутская область
Новосибирская область
Томская область
Дальневосточный ФО
Магаданская область
Приморский край
Cахалинская область
Писатели Зарубежья
Писатели Украины
Писатели Белоруссии
Писатели Молдавии
Писатели Азербайджана
Писатели Казахстана
Писатели Узбекистана
Писатели Германии
Писатели Франции
Писатели Болгарии
Писатели Испании
Писатели Литвы
Писатели Латвии
Писатели Финляндии
Писатели Израиля
Писатели США
Писатели Канады
Положение о баллах как условных расчетных единицах
Реклама

логотип оплаты
Визуальные новеллы
.
Произведение
Жанр: Фантастика и приключенияАвтор: Владлен Петрович Гончаров (АВИНДА - псевдоним)
Объем: 1083392 [ символов ]
У ХИЖИНЫ С ОЛЕНЬИМИ РОГАМИ - (Трилогия о горноспасателях)
ВЛАДЛЕН АВИНДА
 
У ХИЖИНЫ С ОЛЕНЬИМИ РОГАМИ
 
От автора
На страницах моей хроники собраны реальные факты опас­ной работы горноспасателей. Ничего не придумано, не сфан­тазировано, просто взял отчеты и дневники спасательных ра­бот, проводимых в нашем крае, погрузился в воспоминания этих далеких и канувших романтических дней, когда тоже был горноспасателем. Только изменил имена, фамилия, чуть придал сухим строчкам докладных бумажек красивую форму художественного изображения. Но все в книге — жизнь, прав­да, иногда суровая, и жгучая, и жестокая, но ведь это жизнь, а она Прекрасна — даже с мученическим концом.
Автор горноспасательной хроники.
НА СКАЛИСТОМ ПЛАТО
(Краеведческое описание и ночь на краю гибели)
 
1.
Скальные обрывы закрывали часть синего неба. Могучая карти­на диких грозных скал. Внизу, у подножья утесов, застыла каменная фигура горноспасателя. Ои, подавшись вперед, вни­мательно рассматривал в бинокль суровые морщины скал. Там по от­весным стенам по сложным маршрутам совершали восхождения аль­пинисты.
Снизу, из долины, к скалам рвется Смерть с косой в руках, но второй рукой горноспасатель сдерживает старуху, не пуская ее в горы. Через плечо горноспасателя перекинута веревка, шляпа с цветком эдель­вейса защищает лицо от жаркого солнца. Клетчатая рубашка, брюкв гольф, шерстяные гетры, ботинки «вибрам». На груди — страховоч­ный пояс с карабинами и крючьями
Перед памятником горноспасателя, на юго-западе удивительной, даже сказочней земли, омываемой теплым мором, возвышается Ска­листое плато. Если взглянуть на плато с высоты птичьего полета, то оно похоже на исполинского дракона, окаменевшего среди синих и зеленых красок моря и леса. Иссеченная трещинами и скалистыми грядами спила дракона круто выгибалась, и в этом месте плато дости­гало самой высокой точки. Эго не отдельный пик или красавица вер­шина, а просто выпуклый горб. Гигантская голова дракона повисла над морем, и пенные волны хлещут в обрывистый страшный зев. Уз­кий хвост дракопл, покрытый каменными шишками, служил перева­лом к другому скальному плато, смахивающему на большую черепа­ху, греющуюся на песчаном берегу у озера.
На шею дракона, как на шею злого и сильного пса был надет ошей­ник, его приковало к земле каменное ярмо с венцом из скалистых зубцов, сложенных из известняков красного цвета. Они горела под солнцем и на восходе и на закате алым, пурпурным и багровыми цве­тами.
Скалистое плато с рифами зубцов родилось в древнем верхнеюрс­ком море, а точнее в великом океане. Прошли миллионы лет; из мор­ских пучин поднялись известняка, создавшие плато. Вода выточила в них причудливые утесы, карстовые воронки, глубокие колодцы с под­земными залами и галереями.
Скалистое плато стало классическим районом для любителей пе­щер и скалолазов. Но не только этим знаменито плато. Ветки камен­ных дубов и дохолистых груш, вечнозеленых тисов, рябины греческой и других редких, эндемпчных, мало сохранившихся в мире, красивых деревьев, кугюв, цветов и трав украшают утесы и обрывы. А у самого края плато, будто раскинутые крылья орлов, распластались зеленые сосны. На северной стороне плаго росли буковые в грабовые леса, за­кованные зимой в серебристые снега. Следы диких кабанов, олекей, муфлонов, лис, зайцев и другой лесной живности в эту пору извилис­тыми строчками расчерчивали снежную белизну.
Почти вокруг всего плато стояли грозные обрывы с неприступными скальными стенами. Но через плато лежали и удобные проходы с вы­сокими перевалами, которые люди использовали для троп и дорог. На севере к плато подходили другие горные массивы.
Если подниматься на плато от уютного курортного городка, то по тропам, минуя скалы, по крутым травянистым склонам можно доб-раться на вершину Скалистого плато. Это— Южный подъем или спуск, смотря куда идет человек — вверх или вниз. Здесь серпантинами вьется старая дорога, сооруженная русскими солдатами еще в прошлом веке. Строили дорогу долго, больше тридцати лет и сделали работу очень толково. Каменные стены и крепиды подпирали дорогу со сторо­ны обрывов. Стояла она уже сто лет без большого ремонта. Дорога поднималась на Скалистое плато, переваливала через перевал и опять серпантинами вилась над обрывами узкого каньона, медленно спуска­ясь в Голубую долину, к заканчивалась в древнем городе, воспетом многими поэтами.
Дорога действовала только в теплое время, а зимой ее заваливали снега. Южный подъем чистили, но дальше за перевалом она остава­лась проходимой лишь для вездеходов и снегоходов. Зимой на Скали­стое плато приезжало и приходило множество любителей горнолыж­ного спорта, ставшего популярным во всем мире.
Погода здесь стояла подолгу солнечная и ясная, на порой налетали сильные ветры. Обитель ветров — так еще называли Скалистое плато. Все на нем во власти ветра, а сосны вытянули кроны, как зеленые флаги, пульсирующие в сильных струях воздуха. На ветвях зимой нарастали тяжелые, как прозрачный и искрящийся хрусталь, крис­таллы льда, часто ломающие деревья. Люди не жили на плато, лишь метеорологов оставляли они здесь наблюдать за движениями ветров и погодой.
Спелеологи, альпинисты, туристы, охотники — многие любители гор поднимались на Скалистое плато. Случались с ними и ЧП. И, когда. они блуждали в густых туманах, срывались со скал, пропадали в глубоких пещерах, замерзали в метелях, на помощь им спешила горноспасательная служба. Ее центр находился в курортном городе, где проживали спасатели, помогавшие службе на общественных началах. Она имели разные профессии и не были знаменитыми спортсменами, но ребята эти были крепкими и работящими, умевшими все делать отменно — лазать по скалам, спускаться в пещеры, управлять горными лыжами, страховать веревками и тросами, вести поиск пост­радавших в тумане и ночью, спать на снегу, иыходить сухими ил-иод проливного ливня. Владели они топором и рубанком, киркой и лопа­той, карандашом и кистью, могли отремонтировать фотоаппарат, ра­дио, снегоход и другую технику. Это был небольшой, по спаянный и проверенный по многим, аварийным работам отряд горноспасателей.
По штатному расписанию всего лишь двое получали зарплату — начальник Южного отряда и инструктор. Начальник — Виктор Петро­вич Громов, опытный альпинист, мастер спорта, участник восхожде­ний и Альпах, Татрах, Родопах, Кавказе и Памире, Среднего роста, коренастый и приветливый мужчина. Ему было за сорок, он выглядел спортивно и молодо, по спасатели звали его Дед за бороду и усы. Отра­стил он спои пышные волосы не в дань моде — просто прикрывал шрамы па лице. Громов не раз попадал в лавины и под камнепады, однако, отделывался сравнительно легко.
Инструктор — Володя Щенилов, столяр по специальности, завзятый спелеолог, бродяга и гуляка, носил кличку Пиф из-за тяги к математике. Еще в школе его называли Пифагор, а потом для краткости перешли на Пиф. Был он высокого роста, привлекателен, но его внешность чуточку портили оттопыренные уши. Горноспасатели всегда подтрунивали над его ушами и сравнивали их с крыльями летучей мыши.
Старше Деда в отряде были только двое: архитектор Валентин Пекарев и учитель физкультуры Сергей Ассель. И, хотя оба воевали в Великую Отечественную, ребята назвали этих людей но именам, оче­видно за их подвижность, работоспособность и молодецкую удаль. Их уважали и старались беречь. Это очень обижало бывшего минометчи­ка и бывшего партизана. Остальные спасатели относились но возрасту к молодым мужчинам. По списку в отряде числилось тридцать спаса­телей, но не все активно участвовали в работе. Дед делал общий сбор только тогда, когда случалось нечто сложное, а обычно же для дела было достаточно от пяти до десяти человек.
Скалистое плато приносило отряду много хлопот, отсюда постоян­но шли сигналы тревоги. И Дед задумал организовать на плато приют для пострадавших и горноспасателей. Решили обосноваться в старой избушке близ крал Скалистого плато на его южной стороне. Избушку охотники и грибники называли «балаганом», скалолазы и спелеоло­ги — «заслоном», это слово кто-то привез из Болгарии, где маленькие хижины в горах называют заслоном от ветра, дождя, снега, мороза. Стены и фундамент избушки были выложены из дикарного камня. (Такой кладкой строили в прошлом веке). Здесь когда-то находился приют горного клуба, одной из первых туристских организаций в России. В стороне от приюта, у скалы Шишко, примостилась метео­станция.
Потрудились спасатели месяца два, и получился отличный домик с одной большой комнатой на восемнадцать человек, второй малень­кой — для пострадавших и кладовками. Дом обшили деревом, занес­ли во внутрь шерстяные одеяла, кухонную утварь, аварийный гор­носпасательный фонд и стали думать, какое название дать приюту? «Толстый» — окликали Сашку Ткачева, одного из опытных экскурсоводов городского бюро путешествий. Его так прозвали за упи­танные формы, он всегда что-то жевал. Летом он собирал множество целебных ароматных травок, ягод, лесных фруктов и орехов. Запасы (его жена тоже работала экскурсоводом) были заложены на несколько лет вперед. Зимой, когда в бюро работы становилось очень мало, Тол­стый сутками пропадал на плато, увлекаясь горными лыжами. Побы­вал он во многих горнолыжных центрах страны.
— Давайте назовет «Приют 18», подобно эльбрусскому? — предло­жил он.
— Чепуха, зачем же копировать, — возразил фотограф Владимир Иванчик. — Лучше всего назовем — «У обрыва». — Иванчик был добрейший души человек, все его любили, и все ласково называли по фамилии. Лишь Дед обращался к нему по имени и отчеству.
— Владимир Константинович, это звучит в духе художников-пере­движников, надо что-то свое.
— Гнездо орлов! — предложил «Боцман», такую кличку имел Олег Самулев. По комплекции он подходил к «Толстому» и они вместе в углу хижины оборудовали мощные нары, приговаривая, что здесь воз­можны землетрясения. По специальности Боцман был фасадчиком, он ловко работал в люльке, окрашивая и отбеливая фасады зданий.
— Высокопарный стиль, — возразил Мишка-трубач. В городе он играл на трубе в оркестре, а в горах баловался гитарным перебором.
— Лучше всего назвать — Рассвет.
Восход солнца на Скалистом плато считался классическим. Летом сюда поднимались многочисленные группы туристов, чтобы увидеть, как солнце медленно и торжественно встает над синими просторами. Человек, стоящий перед великими картинами природы — морем, го­рами, бездонным небом и алым солнцем — чувствует себя в такие минуты сопричастным к рождению нового дня.
— Тоже штамп, — вставил свое слово Саша Челаев, художник-офор­митель, альпинист и собиратель красивых камней, замысловатых ве­ток и причудливых корней, из которых он мастерски вырезал сказоч­ные чудища.
— А может, решим поточнее, Горный эскулап? — высказался врач Евгений Шубов, длинный очкастый невропатолог. Когда он ходил в горы, то чувствовал и отыскивал пещерные дыры на расстояние не­скольких десятков метров, и особенно любил находить обводненные полости. Как врач, он считался одним из лучших специалистов в го­роде, к все его постоянные пациенты прекрасно разбирались в вопро­сах спелеологии. В его врачебном кабинете висела подробная карта Скалистого плато с указанием открытых доктором Шубовым пещер.
— Единственная просьба — назовите дом хижиной, а не приютом, какая-то в этом слове слышится сиротливая обездоленность, — попросил Алик Федоркин, один из лучших скалолазов отряда, сварщик по профессии.
— Давайте не будем специально придумывать имя хижине, потом оно само найдется, — предложил Валентин Пекарев.
Так и решили. Стали заниматься дальнейшим оборудованием дома. На крыше установили радиомачту, у входа повесили морской колокол. В плотном тумане, в котором порой утопало Скалистое плато, можно было подавать звуковой сигнал. И потерявшие тропу или дорогу приходили на густой бронзовый звон. Соорудили из камней навес для «Буранов» — снегоходы хорошо зарекомендовали себя в зимних условиях заснеженного плато.
Коля Теплов, кузнец по профессии, сложил к комнате камин, он получился красивым и удобным.
— Есть где жарить свининку! — обрадовался Толстый.
— Саша, камин нужен для обогрева и созерцания огня, а не для насы­щения жареным мясом плоти, — заметил худющий Олег Семенцов, всю свою жировую энергию тративший на обслуживание технических средств спасотряда. В ремонте «Буранов» ему помогал Ваня Жигров.
— И жареная свинина не помешает, — возражал Ткачев
Толя Богослов, инженер-самоучка, изобретший множество меха­низмов, (о нем даже рассказывала программа «Время» на телевидении и журнал «Техника-молодежи») имел свою эмблему и ставил на своих изобретениях: древний динозавр (Толя называл его кракозавр), изгибая пилообразную спину, открыв пасть, изрыгал огненный столб. Толя притащил в хижину старинный медный чайник. Наверное, из таких чайников матросы парусного флота пили чай. Крышка была утеряна, и Толя приладил свою с эмблемой кракозавра.
Тарас Васильевич Ладунов, школьный учитель, чуть прихрамыва­ющий на левую ногу, в ;детстве болел полимеолитом, но долго и упор­но ходил в горы, в результате одолел свой недуг. Теперь он отлично знал все тропы и закоулки Скалистого плато. Он повесил в комнате портрет доктора Дмитриева, своего кумира, который был основате­лем городского горного клуба. Доктор приехал в город в середине девятнадцатого века смертельно больной туберкулезом, но начал хо­дить в горы, купаться в море, пить кислое молоко, есть виноград и прожил еще долгих сорок два года.
Как-то из путешествия по плато вернулись два закадычных друга Саша Ткачев и Миша Воробьев, они подобрали красивые оленьи рога и приколотили их над входом в хижину.
И как-то незаметно горноспасательный заслон, где базировался Юж­ный отряд, все стали называть «Хижина с оленьими рогами».
2.
... Над Скалистым плато стояла осень, звонкая и хрустящая, с легким дыханием лесов, с шорохом опадающих листьев.
Воскресное утро выдалось солнечное, тихое и терпкое от осеннего увяданья. Леса расстались с летними жгучими днями и будто уми­ротворенные ожидали наступающих холодов. Осень звала полюбоваться своими яркими нарядами. Она дышала грибным ароматом, и в лесах бродили горожане, будто хмельные от лиственного горьковатого на­стоя. А над городом стояло чистое небо, по-осеннему уютно светило солнце. Его яркие лучи отражались от белых дворцов, от больших пассажирских теплоходов, яркой и пестрой толпы курортников
Осенний день удался на славу — солнечный и тихий в багрово-красном цветении. Осень звала в лес полюбоваться ее пышным нарядом. И многие горожане отправились к Скалистому плато. Как иногда хочется забраться подальше в дикую глухомань, где можно окунуться в лесную таинствен­ность, послушать тишину, подышать ароматами осени...
3.
— Сегодня мы не работаем! — звонко закричала Таня, распахивая окно. — Вставай, Люда! Хватит валяться, соня!
— Что с тобой, подруга? Ты словно бокал шампанского выпила!
— Нет, Людка, просто я устала за все лето, день и ночь на ногах, некогда было даже в море окунуться, а больные шли непрерывным потоком, будто им всем нужно лечиться только на морском берегу!
— А что ты думаешь, как ни красив и дорог родной север, но отды­хать лучше всего у теплого моря.
— Не будем спорить о проблемах отдыха, давай лучше прикинем, как мы с тобой проведем воскресенье? Люда посмотрела на часы:
— Через пять минут придет Лембет, к мы послушаем его предложе­ния.
— Я вижу, ты крепко приворожила этого эстонца, а вообще с ним хорошо, не то что наши русские Вани вечно недовольны, грубы, по-хамски себя ведут. А Лембет, как все эстонцы, так вежлив и внимате­лен, так красиво ухаживает за женщинами, дарит цветы, читает стихи. Русские лишь бегают в магазин за бутылкой.
— Ты совсем русских мужчин растоптала. Есть среди них хамы и нахалы, но в большинстве своем они добрые и широкие натуры, просто им не хватает культуры.
— Выходит, всей нации не хватает культуры?
— Кажется, мы начинаем отвлекаться от нашего главного плана
— как провести выходной день? Может, пойдем купаться на море?
— Не хочу, на санаторный пляж сотрудников не пускают, а тащиться на городской — там очень грязно.
— Что тогда будем делать?
— Не знаю, может Лембет что-нибудь придумает? В дверь деликатно постучали,
— Входи смелее, Лембет, мы уже встали!
— Доброе утро, мои прекрасные сеньориты!
— Привет, сеньор!
— Посмотрите, какое августейшее утро и мы с вами должны совер­шить прогулку в лес!
— Ну и выражения у тебя, Лембет, нет, чтобы сказать хорошее или прелестное утро, так ты выкопал какое-то архаичное слово.
— Специально, чтобы завлечь вас на прогулку.
— А где ты так хорошо научился говорить по-русски? Правда, есть небольшой акцент, но подобное встречается у всех иностранцев.
— Я окончил филологическая факультет в Ленинграде.
— Теперь понятно, откуда у тебя такой высокий стиль разговора
— из русской столицы!
— Смотрите, светлейшие, эти причудливые скалы напоминают мне рыцарский замок, давайте поднимемся к его стенам и башням? И там наверху я исполню вам прекрасные арии, как настоящий рыцарь средневековья! — показал Лембет в сторону Скалистого плато, где в утрен­них лучах солнца розовели каменные исполинские зубцы.
— Мы согласны пройти к замку, рыцарь Лембет, но возможно ли туда добраться?
— Конечно, наши отдыхающие поднимались к скалам Святого Пет­ра, там есть хорошая и удобная тропа.
— Тогда в путь! Лембет, не забудь взять копье и щит, чтобы защи­щать нас от нападения неверных! — Таня подхватила веселую игру в романтичных рыцарей и их дам, будто предложенную эстонцем.
«Что предрекает царь Давид
Осуществить нам предстоит.
Освободив господня сына
От надругательств сарацина!» — продекламировал Лембет.
— Чья это стихи? - поинтересовалась Люда.
— Это поэзия вагантов.
— Кто они?
— Это странствующие, озорные и неунывающие люди, поклонники Бахуса и Венеры! Студенты средневековых университетов разных стран, которых объединял латинский язык. Радость, свобода и любовь — стремление вагантов.
— А почему такое имя — ваганты?
— Дословный перевод с латинского обозначает — «бродячие люди».
— Лембет, с тобой интересно проводить время!
— Благодарю вас, сеньора.
— Веди нас, рыцарь, к неприступным замкам любви!
— Вы хорошие ученицы.
Девушки вышли из общежития вместе со своим проводником.
— Надо было термос с чаем захватить? — забеспокоилась Таня.
— Попьем чистой ключевой воды, — пообещал Лембет.
4.
Путешественников было трое — Лембет, Людмила и Татьяна. Де­вушки-студентки за тяжелое курортное лето истосковались по отды­ху, работая в приморском санатории. Лембет лечился в нем и пригла­сил их совершить прогулку в горы. Он так красиво рассказывал, был таким внимательным и вежливым, что они не устояли и пошли к громаде Скалистого плато, возвышающегося над зелеными сосновы­ми лесами и синим морем.
Каменистая тропинка ныряла под гладкие стволы орешника, быс­тро пробегает по обрывистому косогору, перепрыгивала по сухим кам­ням через обмелевшие русла рек и медленно поднималась в горы.
Леса тронула грустная охра осени. Лишь островами хвои темнели зеленые сосны среди сусального золота, медовой желтизны и мягкого багрянца кизила и лещины, диких груш и яблок. Тропинка заворачи­вала, закручивала по спирали, прыгала через канавы, обходила ка­менные столбы, пропадала на осыпях и вновь появлялась среди ог­ненных, лиловых, желтых и зеленых кустов сумаха, бересклета, лиан-домоносов. Потом полезла среди скал, сжимавших ее все теснее свои­ми грубыми шершавыми ладонями.
Подруги хохотали над шутками Лембета, его рассказами, анекдо­тами и будто упивались своей силой и молодостью, красотой и величи­ем природы. Девушкам было по двадцать три года. Люда была невысо­кой, но очень изящной. Джинсовые брюки обхватывали стройные ноги. Белая майка отлично смотрелась на ее спортивной фигуре. Бросались в глаза пушистые волосы цвета дубовой коры, которые перехватывала голубая лента. Она охотнее в больше всех смеялась.
Люда была повыше и с тихой мечтательной улыбкой, смуглая, черноволосая. Она напоминала одинокий лесной тюльпан. Глубо­кие, задумчивые глаза Люды, задерживались на каждой мелочи, она засматривалась удивительным цветком крокуса, узорчатым багровым листом, ягодами барбариса, но больше всего ее интересо­вала жизнь скал. Она, завороженная, останавливалась у грубого и щербатого лика камня, где весело бегали прыткие и юркие ящерицы.
— Смотрите, какие у них движения по обрывам — быстрые, лов­кие и проворные. Каменные отвесы для них родной дом, где ящерицы живут, охотятся на насекомых, стремительно передвигаясь по нависа­ющим скалам! — восхитилась Люда жизнью пресмыкающихся.
— Точно, Люда, очень красивы ящерицы в свете солнца. Видите, как блестят их чешуя — голубовато-зеленая, коричнево-серебристая, зеленовато-желтая, — поддержала ее подруга.
— А для меня ящерицы какие-то демонические создания, рожден­ные в скалах, живущие в скалах и будто собравшие в себе все таинство горного мира, его легенды, сказания, мифы! — высказал эстонец свое мнение о диковинных тварях.
— Лембет, ты философ! — отозвалась Таня. — Я вижу в ящерицах красоту природы, а вы сразу вплетаете в них человеческие литератур­ные гармонии. Сейчас ты скажешь, что в ящерицах заключена древ­няя история от Александра Македонского до партизан Великой Оте­чественной войны?
— А что, разве не так? Ведь ящерица живет в этом скальном мире с ископаемых времен и грек Македонский для нее вчерашний день!
Спортивной и высокой фигурой, как большинство прибалтов, эсто­нец Лембет не мог похвастаться, так себе, худосочный, со светлыми волосами, но рассказчик и знаток мира из него получился отменный.
— Во временном пространстве ты прав, Лембет, но созерцать в вос­принимать природу нужно сердцем и душой, а не точным и холодным расчетом мозга!
— Женщины всегда были склонны к чувствительности, а мужчи­ны больше любят мыслить и дискутировать.
— Это известно еще с незапамятных времен.
— Я вижу, Таня, ты сегодня настроена на яростный спор об отно­шении человека к природе?
— Воспринять природу душой и окунуться душой в ее чистые струи, это как умыться в холодном горном роднике.
— Вот в этом я согласен с вами безоговорочно.
— Нет! — вдруг решительно сказала Люда.
— Что нет?
— А то, что чудесный язык природы прежде говорит в пленяет всех, а потом вызывает физическое воздействие.
— Боюсь, что вы обе правы, в этом и есть великая гармония приро­ды! В сочетание красоты душой в восприятие ее телом.
— Ты знаешь, Лембет, мы все втроем повторяем общеизвестные истины, о которых говорят с древних времен. Но ты нас должен по­нять, .Лембет, что нам с Людой хочется поговорить, высказать свою точку зрения. За лето мы страшно устали от капризных, брюзжащих, постоянно чем-то недовольных отдыхающих, вечно больных и избало­ванных всевозможными привилегиями, устали от семейных мужчин, пытающихся на курорте обязательно пофлиртовать и покутить. Для них это разрядка и больше ничего не волнует и не трогает. А нам все это чертовски надоело! Вот почему мы с Людой даже отдыхаем в этом споре из-за ничего. И будто чувствуем себе греческими ораторами и философами. Мы благодарны тебе, что смог вытащить нас в осенний лес!
И в ответ на такое внимание к нему молодых девушек Лембет ста­рался вовсю. Опять читал стихи из поэзии вагантов.
«..Ну, здравствуй, дорогое лето!
Ты пышной зеленью одето
Пестреют на поле цветы
Необычайной красоты,
И целый день в лесу тенистом
Я внемлю птичьим пересвистам»,
И все дальше уводил спутниц в лесное таинство, полное осеннего очарованья. Волшебством звучали поэтические строки среди золотой литой осени.
У Лембета оказался своеобразный нюх на выбор правильного пути, он вывел девушек точно к маленькому родничку, вытекавшему из-под камня, ведь парень сдержал обещание, данное в начале путеше­ствия.
— Да здравствует самая чистая и целебная горная вода! — радост­но закричал эстонец, поспешно перебирая в памяти строки стихотво­рений об источниках. Но ничего подходящего не нашел и стал гово­рить в прозе: — В этом родничке совсем нет химических добавлений, влияющими отрицательно на наше здоровье, так что пейте смело и много!
Девушки, припав по очереди к деревянному желобку, кем-то за­ботливо выстроганному из куска коры, жадно пили ключевую воду.
— Ох, и вкусна горная водичка! — поднялась Татьяна от родничка.
— Это вместо кипяченной хлорированной воды, из которой вы за­вариваете чай, — проговорил Лембет, будто привел девушек к сказоч­ному чудотворному источнику, исцеляющему от неизлечимых болез­ней.
Утолив жажду, Люда ополоснула лицо ключевой водой.
— Какая здоровая свежесть от горной воды! — она тоже похвалила родничок.
— А вы знаете, как называется источник? — почему-то таинствен­но-трагическим голосом задал вопрос Лембет.
— Как? — испуганно спросила Люда. Она вдруг вспомнила сказку об Аленушке и братце Иванушке, испившим в жаркий день из копыт­ца в превратившимся в козленка.
— Хоста-Баш, что в переводе с тюркского означает — «глупая го­лова».
— А почему такое название? — удивленно спросила Люда.
— Связано с женщиной.
— Ох, эта бедные женщины, чем она неугодны мужчинам! Давай, рассказывай легенду, — потребовала Таня.
— В старинной легенде говорится о старике, прожившем долгую и бедную жизнь. Он, почуяв близкую смерть, пошел в лес, дабы собрать вязанку дров и продать ее на базаре. А на вырученные деньги купить гроб и устроить похороны.
Старик долго бродил по лесу, собирая хворост, очень устал и ему хотелось пить — день выдался жарким. Увидел старик в скалах жур­чащий родничок и прильнул к нему. Испив воды, он бодро встал, лег­ко закинул тяжелую вязанку за плечи и заспешил домой.
А старуха, прождав его целый день, забеспокоилась и пошла ис­кать его в горы, вдруг он где-нибудь упал и лежит без сил? Поднима­ется она по тропе, а навстречу легко спускается юноша с вязанкой дров.
— Молодец, а ты не видел старика в лесу, он тоже дрова собирает?
— Ты что, старуха, совсем из ума выжила, что своего мужа не узнаешь?
Долго они спорили и пререкались, а потом старик понял, что по­пробовал воды из источника молодости, если старуха его не узнает. Поведал ей об этом. И тут же заспешила она к источнику молодости, а старик отправился домой, вспомнив о неотложных делах по хозяй­ству.
— Ну и что? — нетерпеливо перебила Лембета Люда.
— А то, что не дождался молодец своей старой супруги и пошел в лес искать ее. Ходил, бродил, аукал, звал свою жену, но нигде ее нет. Подходит к источнику и смотрит, а там рядом платье старуха лежит, а в него завернут грудной ребенок. И понял он, что женщина очень хотела быть молодой в от жадности перепила коды и стала младен­цем.
— А где ты это вычитал?
— Когда у нас по утрам пешая прогулка проходила, то физорг рассказал нам эту легенду.
— Интересное повествование, но ироническое в адрес женщин! — прокомментировала Люда. — Да еще весь женский род стал с «глупы­ми головами».
— А у меня легенда вызвала грустное чувство, что жизнь прохо­дит, а я совсем одна, вот и сейчас нет даже рядом парня, который помогал бы мне, ухаживал за мной, выполнял мои маленькие капри­зы, — запечалилась вдруг Таня.
— Странная ассоциация, больше я вам ничего подобного рассказы­вать не буду, а то еще заплачете!
— Нет, Таня права, сколько нам отпущено счастливых лет жизни? Очень мало. Ведь пока мы молоды и красивы — это жизнь, а соста­римся, уже ни кому и не нужны.
— Да что вы, девушки, шли такие веселые в вдруг сразу обе загру­стили?
— А вообще Лембет прав, это что мы с тобой, подружка, вдруг вспомнили о своем одиночестве. Пошли лучше в горы искать приклю­чения! — внезапно воскликнула Таня, на нее словно находили волны настроения — грустного или веселого.
— А может и рыцарей найдем? — улыбнулась Люда. А «рыцарь» Лембет, юркий, цепкий, шел впереди, увлекая за со­бой Таню в Люду. Помогал им, подавал руки, поддерживал, подталкивал. Всех их обхватил неудержимый порыв смелости, отваги, а мо­жет просто бравады друг перед другом. Они словно ослепли и не заме­чали вокруг никакой опасности, лезли н лезли по скалам, ни чуточку не задумываясь о страхе.
Начали подъем в горы в девять утра. В пути находились уже три часа. Тут даже хорошо тренированный человек устает, а неподготов­ленный тем более.
5.
Тропинку потеряли, уже давно шагали между сосен, камней и скал, торчащих на крутом склоне. Скальная громада возвышалась прямо над ними. Отвесные стены, узкие теснины между утесами, зеленые террасы: молодые люди настойчиво стремились к скалам.
— Я вижу легкий и доступный проход к вершине, он лестницей прорезает обрывы! — объявил Лембет, внимательно рассматривая скальную панораму. Но девчонки даже не взглянули вверх, они вери­ли своему кумиру.
— Девушки, следуйте за мной, тут не сложно, хватайтесь за ветви в кустики и будет легко подниматься! Вам не страшно?
— Я не боюсь, а наоборот, словно чувствую каждый мускул своего тела, и так приятна эта физическая нагрузка! — воскликнула Таня.
— И у меня нет страха, а только радость от сегодняшнего изуми­тельного осеннего дня.
А вокруг вздымались скалы, как застывшие валы сказочного водопа­да. Среди серых утесов, иногда окутанных зеленым плющом, прямо на камнях росли удивительные цветы. Казалось, в каменном хаосе вспыхи­вает яркие и сочные краски-капли, точно искрилась вода в лучах солнца.
Они шагали, будто по спине громадного кита, где толстую старую кожу иссекали трещины, щели, раковины. Лезли вверх к синему небу, дышали легко и свободно. И ничего не боялись. Пели, смеялись, радо­вались. Какое-то горячее безумство овладело всеми троими, они совер­шенно не чувствовали страха или опасности. Лишь однажды Таня спро­сила у Лембета.
— А куда мы идем?
— Там наверху есть превосходная тропа, она выведет к вершине Святого Петра, где мы увидим скальную корону величественной горы! — ответил Лембет, хотя ни разу не поднимался на вершину, а только слышал рассказы курортников из санатория, побывавших там.
— Мне так хотелось окунуться в необыкновенную и загадочную обстановку, кажется, нам удалось. Здесь мы точно в каменном цар­стве. Такое впечатление, что должны встретить сказочного героя! — проговорила Люда.
И в ответ на ее слова к ним по стволу сосны спустилась пушистая белка. Она без малейшего страха села на нижней ветке и с любопыт­ством смотрела на подходивших путешественников. Белка точно при­ветствовала посетителей, входивших в сказочную страну.
— Белочка, где твои золотые орешки? — спросила Люда. Белка цокнула, вильнула хвостом в прыгнула на рядом растущую сосну.
— Она приглашает вас к своей волшебной мастерской, где отливают и куют золотые листья, цветы и орешки, и украшают эту необык­новенную скальную страну, — продолжала свои фантазии Людмила.
— Так идемте за ней? — предложил Лембет.
И они пошли, будто завороженные чудесным гипнозом. По полочкам, по каменным плитам, по небольшим и нетрудным стенкам, пересекая осыпи, любуясь удивительными цветами в травами, растущими на ма­леньких террасах, долинках и уголках, защищенных утесами от север­ных ветров. Белка прыгала впереди, легко в свободно, и путешественни­ки торопились за ней, веря во все прекрасное и волшебное на свете.
Они сидели на небольшой наклонной полочке. Отдыхали. Это был их второй привал. Внизу уже лежал сосновый лес — там они совсем недавно пили воду в роднике. Рядом с ними уже парили птицы, но до вершины исполинских зубцов было еще далеко.
— Почему у горы такое странное имя — Ай-Петр? — спросила Таня.
— Я могу опять рассказать легенду. И вы опять будете грустить?
— Не будем, это у вас с Людой была минутная слабость, давай-ка поведай нам новую историю! — потребовала Таня.
— В давнее время Скалистое плато облюбовал для своего отдыха царь ветров. Он прилетал сюда отдыхать после своих буйных урага­нов в буранов. Ложился на плато в грелся на теплом солнышке. Его сыновья, ветрогоны-проказники, расчесывали густую бороду своего отца. А когда он спал, они срывались вихрями в обрушивались вниз по склонам Скалистого плато, сметая все на пути, ломая крыши чело­веческих жилищ, топя рыбацкие лодки. Лихие ветры приносили боль­шую беду приморским племенам, жившим у плато.
И вот однажды вожди племен и их советники собрались на Боль­шой сход, где собирались решить, как бороться с проказами ветров-корсаров. Долго сидели старейшины, думая, споря, обмениваясь мне­ниями в идеями, но не могли найти единое решение — какую управу найти на буйство ветров. И вдруг встал один воин, на вид неказистый в хлипкий, по имени — Петр.
— Я смогу покорить ветер в научу вас бороться с вам! — реши­тельно заявил воин.
— Ты сначала окрепни в плечах, а потом хвастайся, слишком мо­гуч в силен ветер, чтобы ты сумел его одолеть! — засмеялся Великий сход.
Ничего не ответил им Петр, а пошел к скалам и стал подниматься вверх по обрывам. На Скалистом плато его уже ждал царь ветров, ведь ему сквозняки нашептали, что сюда поднимается хилый воин Петр, который сразится с ним в мечтает победить его.
— Посмотрим! — разгневался царь ветров.
Наконец на краю обрыва появился худенький в невзрачный Петр и увидел царя ветров. Он не испугался, а громко сказал ему.
— Царь ветров, люди больше не боятся тебя и твоих непослушных сыновой! Отныне вы должны помогать нам в тяжелой в трудной жизни!
Засмеялся царь от таких дерзких слов а чуть-чуть подул на Петра, чтобы тот свалился в обрыв и больше не тревожил и не сердил царя. Но Петр удержался на краю обрыва, и царь подул сильнее, и закачался Петр над пропастью. Но не растерялся, а выхватил из-за пазухи бы­чий пузырь, высушенный и легкий, поднял его над головой и взлетел в небо. Чем больше ярился и дул царь ветров, тем искуснее управлял своим большим крылом отважный Петр. Сколько ни дул царь ветров, а не смог справиться со смелым Петром.
Тогда царь пошел на хитрость, он совсем перестал дуть, думая, что Петр упадет на скалы или в море, где разобьется или утонет. Но Петр, ловко управляя легким крылом, медленно опустился в море, где проплы­вало бревно, и уселся на него.
Ветер поднял ураган, пытаясь утопить Петра в бездне страшных волн. И здесь не испугался Петр, а поднял бычий пузырь, как парус, и причалил к берегу.
Поняли люди, наблюдавшие за борьбой слабого телом, но смекалисто­го Петра, что не грубой силой можно одолеть ветер, а умом и смекалкой. В честь победы Петра над ветром они отнесли его к лику Святых, а ска­лу, откуда он поднялся в небо, назвали Ай-Петр. Что в переводе с гречес­кого означает Святой Петр, — закончил легенду Лембет.
— Ну, Лембет, какой ты молодец, так хорошо и интересно рассказываешь!
— Лембет, мы тебя тоже отнесем к лику спасителей, за то, что ты спасаешь нас от скуки и одиночества! — воскликнула Люда. Лембет порозовел от похвал девушек.
6.
В пути они находились уже несколько часов. Но усталости совсем не замечали.
— Мы во хмелю осеннего лиственного настоя! — восторгался Лем­бет. — Чуть горьковатого. Так пахнут леса Эстонии. Но там нет такой сладкой истомы возбуждения и восторга, как в этих южных лесах.
— Такое чувство исцеляет человека от многих душевных невзгод, нервных потрясений и дает ему энергетический и эмоциональный за­ряд! — будто подвела итог путешествию Таня.
— Ты точно доктор, дающий совету больному о том, как хорошо для здоровья по воскресеньям совершать пешеходные прогулки! — воспротивилась Люда рассужденьям подруги. — И говоришь газет­ным штампом из рубрики «Где провести воскресенье?» — Не ворчи, Люда, — добродушно ответила Таня. — Ты — как старушка!
— Совсем нет, я сегодня — вздох ветра, запах солнца, я — царица осени!
— Ты больше похожа ва весну! — ответил Лембет. И вдруг Татьяна соскользнула со скального откоса и полетела в пропасть. Она кувыркалась через голову, ударяясь о камни, перево­рачиваясь на осыпи. Таня летела вниз в сопровождении сорвавшихся камней, которые она столкнула своим телом. Посредине каменного кулуара с осыпью росло единственное дерево и, к счастью, Таня попа­ла в него. Удар оказался ужасным, но дерево задержало ее падение в пропасть. Таня зацепилась за ствол в обмякла, потеряв сознание. И как будто весь мир перевернулся и пропали из него праздничные крас­ки осени, а в палитру дня ворвались трагические нервные мазки, натянувшие мускулы до предела, до разрыва. И все покрылось черно-белым цветом. Сказочные замки и башни скал превратились в суро­вые и неприступные бастионы. Воскресенье потеряло синюю и зеленую перспективу, будто без звука взорвалась бомба и принесла тяжелые увечья людям и природе.
Первым пришел в себя Лембет. Он кинулся к Тане, но под ногами у него ожила каменная осыпь в потянула его вниз по скальному руслу. А там внизу были небольшой сброс, второй уступ, и адская колышу­щаяся пропасть. Эстонец успел выскочить из медленно продвигающейся каменной «реки» и прыгнуть к дереву, где валялась Таня. Она стона­ла, кровь залила ее лицо, майку, распустившиеся волосы.
— Таня, ты жива, что у тебя болит?
Но девушка была без сознания. И тут Лембет увидел, что из левого плеча Тани торчит сломанная кость, розовая и хрупкая. И словно отряхнул с себя осенние грезы. Как он мог предпринять такое безум­ное восхождение среди скал, увлекая за собой девчонок, обещая впе­реди легкую в удобную тропу. Никакого снаряжения у них не было, даже простенькой бельевой веревки. Как он мог забыть, что нельзя ходить без проводника, не зная троп. Он понадеялся на свою удачу, воодушевленный очаровательными улыбками слушательниц.
— Что делать? — повторял он несколько раз. Сейчас все зависело от него. Люда обомлела от испуга, ухватилась за какой-то куст и при­жалась к скале. Она словно превратилась в истрепанную тряпочку, привязанную паломниками к священному дереву. Еще минуту назад Люда была цветущим бутоном розы, а сейчас пожухлый, тронутый печатью смерти, черно-серый лепесток.
— Что делать? — обе девушки в опасности и он тоже. Один вид окружающих скал приводил его в трепет. Ужас объял эстонца. Лем­бет снял с себя рубашку н кое-как перевязал Таню, наложив что-то вроде жгута. Находиться вдвоем здесь у дерева было неудобно, и он перебрался на остановившуюся осыпь. Там из камней вылезло огром­ное бревно. На нем и устроился, чтобы передохнуть.
— Люда, держись, смотри за Таней. Я пойду за подмогой! — крик­нул он и стал спускаться по скалам, по тем самым, по которым они недавно легко и играючи поднимались. Что за чертовщина? Теперь он не мог сделать назад ни шага, так все вокруг стало страшно и недо­ступно. Скалы будто вздыбились, выгнув .могучие спины.
— Но ведь девушки погибают, и никто не знает, где мы находимся! — шептал он. Лембет все же пересилил страх и пополз туда, будто в огнедышащую пустоту. Путь преградила плоская крона сосны, аромат­но пахнущая, но колкая и смолянистая. С нее он перебрался на ствол, весь липкий от смолы и, обхватив его руками, соскользнул вниз, в кровь ободрав руки, ноги и живот, крепко измазавшись в липкой смоле. Тело нестерпимо и жгуче саднило и горело от клейкой смолы. Путь прохо­дил по каменным полочкам, ступенькам, щелям, террасам.
— А как называется порода, из которой сложены скалы? — гово­рил он вслух, чтобы забыть случившееся. И вспомнил название, вспыхнувшее из какой-то прочитанной в детстве книги — базальт.
Дальше спускаться он не смог, страх сковал его тело, ставшее вдруг непослушным и деревянным. Он начал кричать, взывая о помощи. Но с испугу забыл все русские слова в орал на родном эстонском...
7.
Пенсионер Уваров на обветшалом «Москвиче» вывез свою жену Веру Ивановну на Скалистое плато. По старой асфальтированной дороге, вьющейся длинными серпантинами, они подъехали к метеостанции. Дальше ее по Скалистому плато строители проложили новый кусок дороги к зданию станции подвесной дороги.
— Идем посмотрим с обрывов, — пригласил жену Николай Петро­вич. Они подошли к краю Скалистого плато у недостроенной станции подвесной дороги, огороженной железными поручнями. Грандиозная па­норама открывалась отсюда — стихия живой пропасти, трепетно зову­щей в свои необъятные дали и глубины, огненно-осенний лес, грозные скалы, далекое ртутное море, тускло блестевшее на горизонте.
— Как красиво! — охнула старушка. — Но страшно внизу, в жизнь бы я не ступила по этим каменным уступам обрывов!
— Что ты понимаешь, старая! У молодежи это сейчас модный и захватывающий вид спорта — скалолазание, я часто смотрю соревно­вания по телевизору! — запетушился пенсионер Уваров, будто и сам пробовал карабкаться по отвесам.
— Смотри, какой ты смелый, лучше дома виноград обрежь, а то сам боишься по лестнице лазать и соседа молодого приглашаешь, — ехидно заметила старушка.
— Прошли мои годы, теперь только на автомобиле могу подни­маться в горы! — миролюбиво закончил диалог о скалах Николай Петрович.
Старые люди молча любовались суровым, чудесным, сказочным рельефом горного хаоса. И вдруг оттуда, из жуткой пустоты, донесся слабый звук, будто далекой клекот раненой птицы.
— Кто это кричит? — забеспокоилась старушка. Перегнувшись через поручни, она внимательно осматривала обрывы.
— Я тоже слышал какой-то крик, он больше похож на птичий.
— Нет, Коля, это человек просит помощи! — уверенно заявила Вера Ивановна, обладавшая хорошим музыкальным слухом.
— Где ты видишь этого смельчака?
— Смотри внимательнее, он находиться на обрывах!
— Никого не вижу.
— Говорю тебе, там есть человек!
И, точно поддерживая уверенность Веры Ивановны, снизу опять прилетел взывающий о помощи крик.
— Ты права, Вера, теперь и я слышал голос человека, во ничего не разобрал, что он хочет?
— Может, сорвался или ему стало плохо с сердцем, всякое может случиться на таких обрывах.
— Смотри, вон сосна под утесом и на ней яркая желтая запятая — это человек сидит на зеленой кроне! — азартно закричал Уваров.
— Вижу, Коленька! А что он делает на сосне?
— Может, лез на скалу в свалился вниз, попал на крону, сидит теперь и кричит о помощи.
— А где же его напарник?
— Не знаю, может, глубже свалился?
— Что будем делать?
— Надо сообщить в милицию.
— На канатке телефон есть?
— Наверное нет, тут все недостроенное и брошенное стоит, даже сторожа не видно.
— Тогда скорей поехали к метеостанции.
— А что метеорологи сделают, ведь скоро вечер наступит и кто полезет за ним?
— Давай не рассуждай, а быстрее заводи автомобиль и поедем за помощью для человека, ведь он уже охрип от криков! — И пенсионе­ры укатили на своем «Москвиче».
8.
В этот воскресный вечер многих горноспасателей не оказалось дома. Кто-то пошел в кино, кто-то обедал в гостях, кто-то смотрел красоч­ный фейерверк, устроенный на набережной по случаю закрытия лет­него сезона. К тому же не у всех стояли квартирные телефоны. Но это сложилось давно и стало привычкой: горноспасателей связывала не­зримая единая нить. Они знали, что в любой момент в горах может прозвучать сигнал тревоги и потребуется помощь каждого из них. Особенно по выходным дням, когда многие уходят путешествовать.
Те горноспасатели, у кого стояли домашние телефоны, в выходные старались не пропускать сигнал вызова.
Дежурному УВД города позвонил пенсионер Уваров.
— На Скалистом плато, где строят канатную дорогу, слышны не­понятные гортанные крики. Я смотрел на скалы и увидел ярко-жел­тую запятую, кажется, что человек там висит!
— Спасибо за сообщение, сейчас передадим горноспасателям!
В этот вечер дома «нес вахту» Иван Жигров. И когда ему позвони­ли из УВД (а в милиции находился список домашних телефонов гор­носпасателей), Иван принял решение мгновенно.
— Высылайте машину на спасслужбу, а я постараюсь разыскать и оповестить ребят!
Но никого из горноспасателей дома не оказалось. Ваня звонил и звонил, пока вдруг наконец не ответил Громов.
— Дед, спас-работы!
— Где?
— На Скалистом плато у станция канатной дороги на скалах кри­чит человек!
— Понял, давай спускайся на спасслужбу. Забеги к Гвоздецкому Вскоре Громов, Жигров и Гвоздецкий прибежали на спасслужбу. Подъехала дежурная машина УВД.
— Ребята, готовьте снаряжение, а съезжу на набережную, может оттуда привезу кого-нибудь из наших.
Газик подъехал по набережной к зданию спорткомитета. Громов выстрелял шесть раз из ракетницы. Тут же нз гуляющей толпы выбе­жало трое горноспасателей: Ткачев, Семенцов и Челаев.
— Что случилось, Дед?
— Садитесь в машину, идем на спасработы! -Патрульная машина УВД вывезла шестерых горноспасателей к подножью Скалистого плато. Между шоссе и плато лежала широкая полоса соснового леса, кое-где смешанного с лиственным. Горноспасатели быстро пошли вверх по просеке, вырубленной под канатной дорогой, прокладываемой из приморского поселка на ка­менные зубцы.
Перед самой стеной находилась уютная поляна с чистым и холодным родником, вытекающем из-под плато. Там горноспасатели наткнулись на группу студентов-туристов, расположившихся на бивуак.
— Скажите, вы не засекли здесь крики со скал, крики людей, про­сящих о помощи? — обратился Громов к руководителю группы.
— Нет, мы не слышали, но вот какая-то птица кричит совсем по-человечьи! - ответил румяный моложавый толстячок с русой бород­кой. - Вот слушайте!
Все затихли, ловя ночные звуки. И вдруг издали, со скал донесся слабый клекот ночной птицы.
— Это же человек зовет на помощь! — уверенно заявил Игорь Гвоз-децкий, имевший прекрасный музыкальный слух.
И горноспасатели поспешили к обрывам Скалистого плато. Вскоре они снова остановились, прислушались. Охрипший голос эхом носился в лабиринте скал, цокотал как голыш в русле горного ручья.
— Попробуй определи, откуда летит звук? — вопросительно произ­нес Громов.
— Дежурный из УВД передавал, что пенсионер слышал крик о помощи с верхней станции канатной дороги, там есть видовая пло­щадка, и пенсионер стоял на ней! — авторитетно заявил Иван Жигров, принимавший сигнал вызова на спасработы.
Они помчались по тропе на Скалистое плато. Путь назывался «че­рез сосну-самолет».
Такое имя тропинка получила от зеленой сосны, формами стелю­щейся кроны похожей на одномоторный самолет. Над Скалистым плато часто дули сильные ветры, и кроны сосен, росших на утесах, приоб­ретали флагообразные формы.
— Хорошая тренировка для легкоатлетов, но нам зачем бегать по горам? — стал бурчать Саша Ткачев.
— Человек не зря кричит. Значит, он терпит бедствие и просит помощи! — проговорил Игорь Гвоздецкий.
— Поэтому не лезь на скалы, если не умеешь!
— Это уже другой, воспитательный вопрос и мы можем заняться им после спасательных работ, когда пострадавшего вызволим из беды.
Дальше они шла молча. У недостроенной станции канатной дороги перевели дух. Ветер покачивал иа толстых тросах транспортную люль­ку, жалобно повизгивавшую поржавевшими колесиками. Горноспа­сатели заглянули в пропасть. Светила яркая луна. Глубокие морщи­ны острых скал дышали чернотой и тайной.
— Где будем искать пострадавшего в этом диком нагроможденье утесов, среди отвесных стен, глубоких расщелин, между зазубринами скал? — спросил Ткачев. — И как найти в темноте?
— Сейчас дадим свет, может он увидит и откликнется? — ответил Громов.
Они с Семенцовым включили сильные электрофонари — тишина.
— Олег, пусти пару ракет, терпящий бедствие поймет, что его ищут. Пусть ждет и верит, что его спасут. Ему обязательна Нужна надежда!
— Все пойдут спускаться в обрыв? — спросил Челаев.
— Конечно, вместе всегда легче работать! — ответил Громов.
— Время — одиннадцать, пора начинать!
Закрепили веревки и ушли вниз. Ребята спускались в полном мол­чания, лишь иногда вспыхивали огни электрофонарей, пролетали ле­тучие мыши или недовольно ухал филин. Вошли в главный кулуар.
— Какое коварное ущелье! — произнес Жигров.
— Сколько раз мы уже снимали здесь «заблудших овечек»? — под­твердил Семенцов.
— Когда смотришь на него снизу, то кажется — совсем доступный проход в скалах. Вот и клюют овечки на такую приманку и весело шагают вверх. А потом роковая ловушка и... срыв. Два годя назад здесь погибло двое молодых, очень красивых ребят — девушка и па­рень. Чуть раньше вниз сорвалась женщина, муж страховал ее пояс­ным ремнем! — вспомнил Семенцов.
Горноспасатели спускались по ущелью довольно быстро, они хоро­шо ориентировались в нем даже ночью. Веревочную страховку стара­лись делать надежнее, но не всегда удавалось ее закрепить на деревь­ях. Приходилось забивать крючья.
Все время кричали и звали. Даже охрипли. Но ответа не получали. Пришлось продвинуться по кулуару еще ниже. И вдруг услышали голос.
— Какая-то тарабарщина? Вы что-нибудь поняли? — спросил Тка­чев.
— Это ерунда, самое главное то, что где-то рядом есть человек в скалах и мы лазаем не зря, — ответил Игорь.
— Кажется, отсюда несется глас горемыки! — указал Ткачев на вертикальную скалу.
— Так здесь и для альпинистов скала с оценкой четвертой катего­рии сложности!
— А может терпящий бедствие и есть спортсмен-альпинист?
— Я думаю, что эхо отразилось от скал, а человек находится в стороне! — авторитетно заявил Игорь, признанный певец и гитарист.
— Музыкантам надо доверять, они различают тончайшие оттенки голоса и звука! — поддержал Игоря Саша Челаев.
— А мне кажется, что он наверху скалы, — возразил Игорю Громов.
— Дед, ты должен подчиниться большинству, ведь многие на сто­роне Гвоздецкого! — заявил Олег Семенцов.
— Покоряюсь большинству, но остаюсь при своем мнении, что че­ловек кричит о помощи где-то выше этой скалы!
Горноспасатели спустились по кулуару и опять вышли к подно­жию Скалистого плато.
9.
Над землей царила ночь. Ее темные одежды укрывали горы. Чер­нота, как густая вода, облила леса и скалы. И только рог луны, тонко отчеканенный, светился волшебством лазури, а вдали серебрилось тя­желое море.
— Неужели мы умрем в такую изумительную ночь? — проговорила Люда, любуясь жемчужной россыпью звезд.
Как только Лембет дошел ввез в скрылся за скальным уступом, Люда уже не могла найти себе место. Она видела распростертую на осыпи подругу в бессознательном состоянии. Знала, что ей очень тя­жело, и она нуждается в помощи.
Таня не стонала. Она давно очнулась от удара и страшной боли.
— Люда, пробирайся ко мне, — попросила она подругу.
Темнота мешала движению, но девушка не думала о себе, хотела во что бы то ни стало быть сейчас вместе со своей подругой. Люда одоле­ла страх, сковавший тело, и перебралась на бревно. Она вытерла кровь на Танином лиде. Сняла с себя тонкий свитер и укутала раненую под­ругу. Она прижалась к ней и так сидела молча.
— Пить, пить! — стонала Таня. Воды не было ни капли.
И вдруг Люда почувствовала, что каменная осыпь, где утонуло брев­но, медленно и неуловимо течет и подвигается вниз. А там — Пропасть!
Люда хотела сказать об этом Тане, но во время удержалась. «Зачем беспокоить подругу, она и без этого тяжело страдает от полученных ран!»
Но Таня вдруг сама прошептала:
— Люда, мы, кажется, тихо уплываем в бездну Смерти?
— Что ты, Танюша. мы с тобой еще попляшем!
— В аду, у кипящпх котлов?
— Танька, брось чепуху плести!
— Хорошо, Людочка,.мне и самой так хочется пожить, посмеять­ся, ведь мы с тобой еще даже не любили парней!
— Один поманил и мы побежали! — горько сказала Люда.
— Не надо ругать Лембета, он чистый и благородный, и не виноват, что все мы влипли в такую историю.
— А что теперь делать?
— А где Лембет?
— Где-то рядом, иногда я слышу его крики о помощи. Но он от испуга забыл русский, и взывает к людям на эстонском языке.
— Не знаю, надо сидеть в ждать, может утром кто-нибудь услы­шит его.
— Но мы ползем а пропасть?
— А куда денешься от судьбы?
— Неужели мы в чем-то виноваты или прогневали ее?
— Кто даст ответ!
— А может есть Бог?
— Не знаю, Люда, но судьба каждого человека предопределена.
— Танюша. я буду изменять судьбу. Я не хочу умирать!
— Что сейчас можно сделать? Выходить отсюда, но как? Только быстрее улетим в пропасть и разобьемся! Остается сидеть, ждать и надеяться.
— Но я хочу жить, хоть еще немножко.
— Тогда проси помощи у Святого Петра, ведь в его честь названа эта скала!
Получалось, что не Люда успокаивала и жалела раненую подругу, а, наоборот, Таня проявляла мужество, силу и любовь к жизни.
Они молча сидели, смотрели в ночь, полную колдовства тьмы и света, наполненную от гор до самых звезд абсолютной тишиной. Но иногда тишина чуть вздрагивала, словно пролетал легкий ветерок и нес легкую рябь по воде, доносились непонятные шорохи, неясные звуки, далекие крики.
Лембет сидел на кроне раскидистой сосны и кричал, зовя на по­мощь. Он ухал тревожно, как сыч. Всегда прилизанные, гладко заче­санные волосы вздыбились, шляпу с пером он потерял. Желтая ру­башка и штаны изорвались, обмазались сосновой смолой. Ссадины на лице, руках и ногах кровоточили. Иногда он вслух произносил эстон­ские фразы. Время от времени кричал по-эстонски.
Неожиданно на кроне сосны появилась белка. Очевидно, Лембет нарушил ее ночной покой.
— Это ты, окаянная, завела нас в эту западню? — крикнул ей Лем­бет на эстонском. Она взмахнула хвостом и заверещала в ответ:
— Я уводила вас от своего дупла, чтобы вы не разграбили мои зим­ние запасы буковых орешков! — ответила она на беличьем языке, но Лембет понял.
— Почему ты не вывела нас на тропу?
— Здесь нет троп, одни скалы и сосны!
— Ты колдунья?
— Нет, я простая белка.
— Как отсюда выбраться?
— Спускайся по стволу сосны в шагай по скалам вниз.
— Я боюсь!
— Ты мужчина.
— Но руки и ноги не слушаются меня.
— Тогда жди помощи.
— А ты не можешь сбегать и позвать?
— Нет.
— Почему?
— Твои братья схватят меня и убьют.
— Сходи к девушкам и успокой их.
— Хорошо! - и белка исчезла.
В этот миг, рассекая ночь, в небо поднялись одна за другой не­сколько ракет.
— Ура! Нас ищут. Мои крики услышаны. Мы будем спасены! — по-прежнему по-эстонски вопил Лембет.
Обреченные на смерть две прекрасные, молодые и сильные девуш­ки, тихо ползли в кромешной ночи к роковому порогу, за которым нет блистающих звезд, а есть только ад, боль в вечная темнота. И вдруг рядом кто-то радостно зацокал. Люда, вглядевшись в темень, увидела белку.
— Смотри, Таня, пришла белочка, может та самая, за которой мы днем увязались по скалам?
— Тогда она скальная ведьма и завела нас в свой чертог! Белка фыркнула.
— Во всех сказках белки наделены добротой и кротостью.
— А эта только приняла беличье обличье, а сама колдунья! Белка о чем-то верещала.
— А мне кажется, что он что-то говорит нам, успокаивает вас.
— Не верю ни в какое содружество человека в лесного зверя!
— А я верю.
— Так почему этот добрый зверь заволок нас в каменную ловушку?
— Белка не виновата. Это мы, опьяненные осенним дурманом, сами закружились в скальном лабиринте.
— Так пусть сейчас спасет нас!
— Наверное она и пришла за этим, чтобы вывести нас отсюда. Белка цокала и верещала.
— Может, попробуем?
— А рассвет ждать не будем, сейчас ничего не видно?
— Мы не успеем, бревно сползает в пропасть!
— Но у тебя сломана ключица.
— Потерплю.
— Обнимай меня здоровой рукой. Попробую встать и идти.
Белка носилась вокруг. Как только бедные подруги поднялись с бревна, камни застучали сильнее, еще быстрее сдвигаясь вниз. И увлекали девушек за собой. — Таня, мои ноги сдавили камни!
— Бросай меня и выскакивай из этого каменного русла!
— А ты?
— Мне больно! — Таня солгала, она решила: пусть лучше живой остается подруга.
— Нет! Я не уйду от тебя! — но ноги выдернуть из под тяжеленных камней она не могла
— Почему глыбы так задвигались?
— Наверное, мы нарушили какой-то центр тяжести. Внезапно страшный рыдающий крик разорвал ночь.
— Людочка, милая, что с тобой?
Люда не отвечала, она скорчилась на медленно движущейся ка­менной осыпи, рыдая от боли.
— Таня, камни сломали мне ногу! — наконец проговорила несчас­тная.
Снизу доносился грохот, камнепад срывался в пропасть. Теперь уже Таня с подвязанной рукой металась по бревну, как белка. А та исчезла. Подруга, засыпанная по пояс камнями, находилась почти рядом, до нее еще можно было добраться. Но Таня боялась ступить в это движущееся каменное болото, засасывающее тела в глубокие тем­ные щели и переламывающее все на пути. Иногда из глубины завала доносился невыносимый адский скрежет.
Люда вдруг залилась слезами. Это были не слезы боли, от которой она вся как бы окаменела, а плач отчаяния от безысходности, от при­ближающейся смерти.
— Спасите! Спасите! Спасите! — просила, молила она.
— Сейчас, Людочка, я помогу тебе! — пообещала Таня. Здоровой ру­кой она стала разрывать на себе одежду, связывая из кусков жгут. По­могла себе зубами и сломанной рукой. Зацепила наскоро связанную ве­ревку одним концом за сучок бревна, а другой конец кинула подруге.
— Люда, держи] Может, выберешься из каменной дробилки?
Люда схватила конец жгута и натянула. Лоскутья хлипкой девичьей одежды затрещали, но «веревка» выдержала. От рывка бревно вдруг зад­вигалось быстрее, точно почувствовало, что его освобождают из плена.
— Нет, Танюша, ничего не получится, мои ноги — в каменных тисках. Правую я уже не чувствую, она горит в адском огне.
— Но веревку не бросай. Будем в одной связке.... — остальное девушка не договорила, потому, что не знала, что они будут делать в одной связке.
— Бедные наши мамочки, когда они узнают, как мы погибли!... — простонала Люда.
— Держись, Людочка, я верю в жизнь, мы не умрем!
— Осталось нам немного — полчаса, а может и меньше, как мы обрушимся в каменный ад! — уже спокойнее отвечала Люда, будто смирившись со смертельным исходом.
— Лучше думай о жизни и любви!
— Ты еще хочешь влюбиться в оставшиеся полчаса?
— Представь себе — да! Чувствую, что эта ночь подарит нам любовь.
— К каменным крышкам, которые прихлопнут нас?
— Любовь к жизни, которую мы теперь будем ценить и очень доро­жить!
— Ты веришь в ваше спасение? Говори больше об этом. У меня в сердце появляется надежда. Да и меньше думаю о своей ноге! Хотя осталось нам всего — ничего, да?
— Держись. И в последние минуты живи легко и свободно!
— Очень тяжело дышать под каменной глыбой, навалившейся сверху.
— А ты знаешь, у меня совсем просохли глаза и плакать совсем не хочется!
— Танюша, ты всегда была сильнее меня.
— Теперь мы обе крепкие, закаленные каменными тисками...
— Таня, зачем мы родились на свет, коль уж нам не доведется изведать радость любви?
— Все еще впереди! А потом мы познали жизнь, разве этого мало?
— Близко слышу грохот камней!
— Поверь, мы спасемся!
— Как?
— Не знаю, но чувствую, что спасемся.
— Что ты можешь чувствовать? Силу, которая вырвет нас? Или предчувствовать падение в пропасть, когда будем захлебываться в пос­леднем предсмертном крике?
— Не вспоминай о смерти!
— О чем думать?
— О цветах.
— Которые вам положат на могилу?
— Нет, подарят мужчины!
— Ты молодец, ты грезишь и грезы твои восхитительны, но...
— Что но, разве не приятно получить в подарок букетик горных цветов?
— Зови белку, может она принесет тебе последний подарок?
— Белка давно исчезла. Наверное, побежала за помощью?
Деревянный ковчег, на котором распласталась Татьяна, качнулся в сторону, натянув веревку, связанную из кофточки, нижней рубашки, свитера, джинсовых штанин.
— Таня, куда ты?
— Бревно завиляло!
— Остались последние минуты, перебирайся ко мне, поцелуемся на прощание!
— Смотри, белка опять прискакала!
И вдруг, разрезая темноту, в небе зажглись две белые ракеты.
— Да здравствует жизнь! Нас ищут! — закричала Люда.
— А найдут ли они ночью? — разрыдалась Таня, до этой минуты державшаяся так мужественно.
— Что ты, Танька, теперь мы точно влюбимся! Первого мужчину, что подойдет ко мне, я зацелую!
Татьяна, однако, полагала, что помощь не успеет. К тому же ее нога, соскользнувшая с бревна, попала в каменную щель. Девушку засасывало в страшный омут. Здоровой рукой она обхватила бревно, к счастью, повернувшее в сторону. Какая-то сломанная ветка появи­лась среди камней. Таня потянулась к ней.
— Танюшка, ты великая жизнелюбка, ты верила и мы победили! Мы рождены под счастливой звездой! — воспрянула духом Людмила, совсем не замечая приближающегося порога в ад.
— Люда, родная, прощай! — застонала Татьяна.
— Держись. Танюха, скоро спасение!
— Людочка, я умираю!
Горноспасатели, уже порядочно измотавшиеся, сидели у подножья Скалистого плато.
— Я говорил вам, что крик раздавался сверху, а вы не поверили старику! — упрекнул Громов своих товарищей.
—Дед, а когда молодежь верила старикам? Пока на своей шкуре не испытает, никакие уговоры и опыт старших не воспримет.
— Вот мы из-за вас упрямых и гуляем ночью по скалам!
— А что, романтическая прогулка! Серебряные травы и цветы, со­сны и скалы! — Игорь старался замять ту свою оплошность, когда он неправильно определил местонахождение голоса и эха.
— Надо тебе было захватить сюда твой выпускной класс и гулять с ним! — съехидничал Ткачев.
— А что, в выпускной вечер мы не поедем кататься на катере, а поднимемся сюда, на скальную корону Аи-Петра встречать восход сол­нца! — отбивался от нападок Игорь.
— Восход солнца здесь потрясающий! — поддержал друга Житров.
— Ладно, ребята, ломать крылья и копья, потопали обратно по кулуару вверх! — решил Громов. — Смотрите, рядом загрохотал кам­непад и мы можем угодить под него! Отчего это камни ночью зашеве­лились?
Луна закатилась за черную кромку гор. Ночь разлила черные чер­нила. «Живые» камни срывались из под рук и ног горноспасателей.
— Я думаю, что мы выполнили свой долг, пришли ночью на отвесные скалы, все излазили здесь, не нашли пострадавшего и теперь со спокой­ной совестью можем прилечь и дождаться утра? — предложил Ткачев.
— Нет, Саша, где-то висит и мучается человек, он видел наши ра­кеты и ждет, надеется на спасение, а мы не придем! — Игорь был чувствительнее и милосерднее из всей команды горноспасателей.
И они полезли вверх, на ошупь и на свой страх и ряск, замирая от пролетавших мимо камней.
— Старайтесь идти осторожней и держитесь поплотнее друг к дру­гу, чтобы сорвавшийся камень не набрал скорость и не попал с силой в последних! — сказал Громов общеизвестную истину.
Цепь горноспасателей напоминала сейчас гибкую змею, плывущую в черной воде осенней ночи
Громов первым стал преодолевать вертикальную щель белой стены. — Почему эта скала светится даже в темноте? — спросил Ваня Жигров.
— «Латерна магика»! — вспомнил Ткачев свое туристское путеше­ствие я Чехословакию и посещение знаменитого театра в Праге.
— А все же поконкретнее?
— Может какое-нибудь опыление от сосен или скальная фосфорес­цирует окраска?
— Надо спросить у нашего архитектора Пекарева, он все знает! — Я тоже первый раз вижу светящуюся скалу, — сказал Олег Семенцов.
— Надо подняться сюда днем и осмотреть ее хорошо, может в нее какая-то тайна заложена? — предложил Саша Челаев.
— Мы сегодня ночью нашатаемся по скалам на два года вперед! — сказал Ткачев.
— Слышите звуки совсем рядом? — перебил всех Гвоздецкяй.
— Какие звуки?
— Чей-то голос.
— Это Дед ворчит, я ему плохо веревку выдаю, — ответил Ваня.
— Нет, голос раздается выше Белой скалы и в глубине. Там навер­ное полка или ниша?
— Сейчас Дед доберется и все нам скажет.
Громов услышал Лембета у себя над головой, но никак не мог оп­ределить его местопребывание.
— Где ты? - в ответ раздался радостный лепет. Тогда Громов вклю­чил фонарь и осветил сосну, на ее кроне восседал взъерошенный и оцарапанный иностранец в желтой рубашке, штанах-гольфах и шер­стяных гетрах.
— Кто вы и как сюда забрались? — задал вопрос Громов, видя перед собой диверсанта, выброшенного на парашюте и попавшего на скалы. Тот торопливо ответил на незнаком языке и рукой показывал куда-то в сторону, туда, где находилась граница капиталистической страны.
— Ребята, мы шпика выловили! — крикнул Громов горноспасате­лям. «Диверсант» по-прежнему что-то горячо говорил и куда-то упря­мо показывал рукой. К Громову поднялся Гвоздецкий. Дед уже спус­тил «диверсанта» с кроны сосны на полку. Никакого парашюта на нем не обнаружил. Тот сбивчиво говорил и говорил.
— Мне кажется, он шпарит на языке одной из прибалтийских рес­публик и где-то рядом находится еще кто-то? — осторожно предполо­жил Игорь. Сейчас он старался уже не делать поспешных выводов. Пострадавший иностранец, услышав такую версию, утвердительно закивал головой и опять указал рукой куда-то в сторону.
— Ребята, оставайтесь с ним, а мы пойдем искать его спутника, — сказал Громов Челаеву и Ткачеву.
Снова спасатели стали карабкаться по ночным скалам, соскальзывая на гладких плитах, осторожно переходя через еле дышащие под руками и ногами каменные сыпухи, чуть скрепленные размытой зем­лей, пробираясь вверх по глубоким трещинам с рваными острыми из­ломами. Путь пролегал на запад, куда указал рукой «иностранец». Впереди них вдруг запрыгала белка, вереща и цокотя.
— А не ведет ли белка нас к пострадавшему? Слишком близко она нас подпускает и все время зовет вперед, показывая легкую дорогу? — высказал предположение Игорь.
— А что, возможно, — согласился Жигров. Ребята остановились и закричали.
— Кто здесь есть? Где вы? Вас ищут спасатели! — и внимательно слушали тишину, ожидая ответ.
Где-то совсем рядом раздавался грохот камнепада, гул от него уле­тал куда-то вниз вместе с падающими камнями.
— Идемте к камнепаду, посмотрим отчего он вдруг заработал? — предложил Олег Семенцов.
— А не опасно ли ночью шататься под летящими камнями? — остановил его Игорь
— Мы зайдем сверху и пустим ракету, посмотрим и вернемся.
— А может, хватит нам бродить в ночном каменном хаосе? Прекра­тим, пока сами целы? — возразил Громов.
— Больно уж этот «иностранец» что-то горячо лепетал на своем языке и так уверенно махал рукой в сторону камнепада.
— Подождем до утра и найдем его спутника. Может, тоже где-нибудь на дереве сидит?
— Хорошо, возвращаемся, — согласился Громов. Как начальник спасотряда, он хорошо понимал, что они уже грубо нарушили инструк­цию, как-никак ночной поиск. Здесь скалы разной категории слож­ности, и некоторые довольно опасны. Тем более люди могли угодить ночью под камнепад. — А то наши прогулки до добра не доведут, смотришь и сами попадем в аварийную ситуацию!
— Нет, ребята, нельзя останавливать поиски, ведь человек где-то рядом и ждет помощи! — возразил Игорь.
— А если тебя ранит или убьет камнем, что мы скажем твоей мате­ри и жене?
— За свою жизнь или смерть только я в ответе в ни перед кем не надо за меня оправдываться, ведь я — горноспасатель! — твердо отве­тил Игорь Гвоздецкий.
— Не горячись, Игорь, ведь благоразумие подсказывает, что иног­да нужно и отступить.
— Вашу трусость я презираю!
— Мы говорим не о полном отступлении назад. Дождемся утра и продолжим поиски! Ведь ночью приходится подставлять свои головы под удары камней, а днем можно этого избежать.
— Все равно я не засну, пока буду знать, что кто-то рядом умирает и ждет моей помощи! — сломить Игоря было невозможно.
Все замолчали. Громов понимал, что Игорь прав и в тоже время они устали бродить ночью по скалам. Громов, как старший, должен был по­вернуть команду назад и дать ребятам отдых в безопасном месте. Молча­ние затянулось. И вдруг откуда-то из каменного лабиринта, сквозь одно­тонный стук камней, донесся слабый, но отчаянный крик.
— Помогите! Мы умираем! Скорее! Спасите!
В первое мгновение четверка горноспасателей растерялась. — Кажется, девичий голос? — неуверенно сказал Олег.
— Кто-то здесь рядом просит немедленной помощи! — прокричал Игорь и сорвался с места.
— Олег, давай ракету! — приказал Громов.
— Сейчас!
Пока Семенцов возился с ракетницей, они втроем обежали по пол­ке каменный утес и очутились у соседнего кулуара, полного разло­манных камней.
Вспарывая темноту, вверх резко взлетела белая ракета. Чеканя тени в ярком свете, вырисовалась трагическая и жуткая картина. Прямо от ног горноспасателей вниз, медленно по кулуару, сползали камни, очерченные резкой двигающейся тенью. В этой страшной реке, стекающей в пропасть, грозно и хаотично перекатывались скалистые глыбы. Из каменной "реки" торчало бревно с ободранной корой. Раз­нокалиберные обломки неудержимо стекали по наклонному кулуару и срывались с уступа в темноту.
Гул от падающих камней рокотал где-то в обрыве, будто гроза проносилась рядом. На бревне повисла полураздетая девушка с пере­вязанным плечом, другая старалась вырваться из каменных тисков, натягивая некое подобие веревки, закрепленное за бревно.
Камни уходили из под бревна и оно вот-вот должно было сдвинуть­ся с места, падая в пропасть.
Обливаясь кровью и слезами, кричала девушка, державшаяся за тряпичную привязь. Она первая должна была нырнуть в пропасть. Вторая мученица, очевидно, была без сознания и распласталась на бревне, хотя ее ноги свисали в каменные «волны».
— Спасите! Я не хочу умирать! Я хочу жить!
Этот девичий молящий крик хлестанул по нервам горноспасате­лей.
— Закрепи веревку и выдай всю! — будто проснувшись, заорал Дед Жигрову. — Игорь, за мной, бегом!
— Стой, Дед, на страховке, я быстрее! — рванулся Игорь и побе­жал по медленно двигающимся камням, перепрыгивая через темные дыры. Жигров молнией мелькнул за ним.
— Осторожнее, ребята! Кричал Дед..— Олег, давай еще ракету! Громов быстро привязал конец веревки к стволу каменного дуба.
Другим концом был пристегнут Игорь, а когда он чуть споткнулся, его задержала раскручивающаяся веревка. Игорь тут же выхватил середину веревки, идущей к Деду, и, держа ее в руках, метнулся к каменному порогу. Моментально завязал узел проводника и вщелкнул его в карабин на груди. Теперь он был на натянутом конце верев­ки. Игорь побежал по краю каменного порога, через который медлен­но переваливались камни и исчезали в пустоте.
Девчонку уже поднесло к горлу порога. Она, провалившись по ко­лена в камни, до последнего дралась за жизнь, натягивая смастерен­ную из тряпок спасительную веревку.
— Держись! — приободрил ее Игорь Гвоздецкий. Путь ему преградила большая глыба, перескочить и обойти ее горноспасатель не мог, страховочная веревка зацепилась бы за нее и утащила бы парня в черный грохочущий ад. Игорь подпрыгнул, увернувшись от полетевшего камня.
— Скорее! — умоляла Людмила. Из чертога камней появился ка­кой-то обломок ветки, хлестанул по девушке, сталкивая ее в пропасть. Хлипкая тряпичная веревка стала рваться. Вверху бревно, к которому она была привязана, заклинило.
И тогда Игорь вскочил на ползущую перед ним глыбу, доли се­кунды она протащила его на себе перед тем, как рухнуть в про­пасть. Оттолкнувшись ногами от ворочающегося под подошвами камня, горноспасатель прыгнул к девушке. Его веревка застряла позади, стопоря его полет к пострадавшей. Он протянул к Людми­ле левую руку.
— Хватайся за руку и держись! — она успела уцепиться двумя руками за протянутую кисть. На них надвигалась большая каменная глыба. Тогда, поднатужившись, Игорь сумел превозмочь считанные сантиметры, продвинулся и схватил девушку обеими руками. Тут же рухнул вниз с драгоценной ношей. Но страховочная альпинистская веревка натянулась и задержала их на краю кулуара. Будто черта смерти и жизни, которую перекатывали и срывались в пропасть под­ползающие камни.
— Святой Петр, ты нашел меня, ты спас меня, я буду предана тебе до гроба! — шептали запекшиеся губы девушки. — Не оставляй меня! — просили они.
Взлетела третья ракета. Громов и Семенцов натягивали капроно­вую веревку и держали Игоря на пороге бездны.
— Ваня, снимай девушку с бревна! Я постараюсь поймать вас на свою страховочную веревку. Смелее, дружище. Бог поможет нам!
— Давай, Игорь, я прыгаю!
Иван Жигров, «точно матрос в тельняшке, обвязанный гранатами, ринулся навстречу грохочущим танкам», проскочил по борту кулуара и, перепрыгивая через ползущие камни, бросился к бревну, которое одним концом уже повисло над пропастью — другой все еще стиски­вали каменные глыбы. Ваня подхватил свалившуюся с бревна окровавленную девушку и потерял равновесие.
— Натяни свою веревку, держи ее ниже и лови нас! — закричал он, крепко прижимая к себе беспомощно повисшую у него на руках девушку.
Игорь моментально все понял: смелый поступок друга, его смер­тельный риск, но секунды решали: Смерть или Жизнь, теперь уже двоих — девушки и Вани. От Игоря сейчас зависело — поймать их перед Пропастью на свою веревку и задержать. Если бы он был один, ведь в его руках тоже была бывшая смертница, а теперь обмякшее тело, нежно шептавшая слова благодарности. Но Гвоздецкий, опыт­ный плотовщик, не раз смотревший Судьбе в глаза, когда каскады водопада бросали его в кипящую пучину, тонким деревянным веслом не раз спасал свою жизнь и своих товарищей от неминуемой гибели. Вот и сейчас он просто стал на колени перед кипящим каменным потоком и ловко выхватил своего друга, падающего в объятиях с девушкой из ада в ад, подсекая его веревкой. Жигров двумя руками успел схватить натянутую веревку.
— Тише ты, Ваня! — радостно закричал Игорь, балансируя на краю пропасти. — Меня столкнешь вниз!
— Это моя подруга, скажи своему товарищу: пусть будет с ней аккуратнее. У нее открытый перелом ключицы! — просила Люда своего спа­сителя — «Святого Петра», не выпуская его из своих слабых рук.
...Они стояли теперь вчетвером у бездны, куда рядом сползали ка­менные волны. Свет угасающей ракеты высвечивал мужественные лики горноспасателей, очерченные тенью смерти, первыми седыми волоса­ми, мускулами смелости и решительности, и радостные, счастливые и нежные лепестки-лица девушек, словно расцветающие в объятиях силь­ных мужчин. Страховочная веревка крепко держала спасателей и спа­сенных.
— Успели, Дед! — будто отчитываясь, крикнул Игорь вверх на­чальнику спасотряда Громову.
— Молодцы! — Эхо громом победы летело над скалами и обрыва­ми в ночное небо, где серебряным сиянием вставал образ Святого Пет­ра с христианским крестом в руках.
 
ДОЖДЬ НА ЮЖНОМ ШОССЕ
(Психологическая быль из практики спасательных работ)
Это была самая страшная жара за всю историю метеонаблюдений на Скалистом плато. Она держалась целых два месяца и вот, наконец, спала.
Метеостанцию построили на перевале более ста лет назад. Жара стояла густая, словно сахарная патока: она точно обволакивала все живое липким сиропом и не давала дышать. Листья и трава пожухли и ссохлись. Над известняковым плато, нагретом лучами солнца, струились теплые восходящие потоки. Казалось, что камни шевелятся в пластах жаркого воздуха. Иногда мираж отрывал от тверди земной целые утесы, поднимал вверх, и они плавали в золотом звенящем зное, как сказочные корабли. Раскаленный шар солнца падал с неба и ка­тился, подпрыгивая над Скалистым плато. Скалы будто плавились и запекались в жарком мареве воздуха.
Из «Хижины с оленьими рогами» вышли горноспасатели Владимир Иванчик и Николай Теплов. Они несли дежурство на плато в летний разгар туристского сезона. Голубой флаг с изображением красного кре­ста, альпинистского карабина и мотка веревки на фоне острозубых скал, вывешенный горноспасателями над домом, безвольно приник к штоку.
— Кажется, жара пошла на убыль, — заметил Иванчик.
— Что ты, я весь мокрый от пота, будто искупался.
— Смотря, Коля, какая грандиозная картина разворачивается в небе! — показал рукой Владимир.
С северо-востока, раздувая большие паруса, появилась армада фи­олетовых грозовых туч, а навстречу ей стягивались отряды кучевых облаков. В горных складках собирались маленькие тучки, точно раз­ведчики воздушных армий.
— Сейчас грянет настоящая битва! — оценил поле битвы Володя. Но Николай покачал головой.
— Вчера тоже были тучи и позавчера, но солнце испепелило их.
— Сегодня не разойдется.
— Ты уверен?
— Я думаю, сейчас идет плотный грозовой фронт.
Все замерло. Душная и грозовая тишина. Воздух вокруг будто наполнился свинцовой тяжестью и чувством необъяснимого страха, рождающегося перед приближением бури. Хотя рядом стоит крепкий каменный дом, где можно укрыться от дождевой стихии. И все равно сердце щемит от нависающего над самой землей вспухшего неба, от мигающих вдали острых молний, смертельно разящих в горах, даже от тишины становится как-то не по себе.
Тучи становились все ближе и ближе, золотистый фон жары ра­створялся, превращаясь в чистое голубое небо, которое тут же погло­щая грозовой фронт. Тучи черные, синие — фантастические и страш­ные, вились и нагромождались одна на другую вплоть до видимых глубин стратосферы.
— Будет большая буря! — Володя подставил лицо свежему ветер­ку, уже пролетевшему по плато.
— И долгожданный дождь! — добавил Николай. Появившийся ветерок поднял флаг горноспасателей, он затрепетал и весело затанцевал под свежими струями. И вот дождевая стена, наконец, обрушилась на горы. В фиолетовых глубинах вспыхивали зарницы, точно всполохи пушечных выстрелов. Медленно прокатил­ся над плато прогремевший в небесах гром. Густое и грозное эхо роко­тало среди скальных утесов и глубоких ущелий.
Кучевые облака стойко выдержали первый удар неуклюжих дож­девых фрегатов и ответили быстрой контратакой. Замелькали рваные куски парусов. Гром и молния полосовали небо. Серебристая завеса дождя, как тончайшая шаль, переливаясь и сверкая, упала с неба на землю. Красивое и завораживающее зрелище.
— Хорошо! — почему-то зажмурив глаза, закричал Володя. — Ах, как хорошо! Прекрасная жуть!
Левое крыло грозового ворота захватило хижину горноспасателей. Хлестнул дождь. Теплые и долгожданные струи... Растительность на Скалистом плато давно выгорела и побурела, пожелтела, поблекла. Земля растрескалась, оголяя свое иссушенное нутро. Дождь лил беспощадно и яростно.
— Смотри, вон облако так похоже на синий парус! — Володя весь промок, но не уходил из-под дождя. А Николай укрылся под навесом. Стремительное и красивое облако, силуэтом напоминающее парусный военный корабль, пронзило дряблые и серые тучи. На гафелях отча­янной воздушной бригантины то и дело вспыхивали яркие отсветы. Это солнечные лучи, прорвавшись сквозь дождевую пелену, зажигали победные сигналы. И солнце одержало свою викторию, оно поднялось над всем парусным валом, и под ним заполоскались белые и золотис­тые флаги мира. Над морем летели голубые полотнища, а тучи, повисшие над сосновыми лесами, светились зелеными всплесками, точно земля отдавала небу свои краски.
— Просветление не надолго, сейчас опять грянет гроза! — промолвил Володя, любуясь грандиозными башнями туч.
— Ты прав, сегодня дождь одолеет жару, — согласился Николай. И, словно в подтверждение сказанных слов, снова вспыхнули гигантские молнии, расколов небо на иссиня-черные половины. И опять поле­тела летняя гроза — быстрая и блистательная. Дождь серебряным кас­кадом обрушился на землю, и она, прокаленная жарким солнцем, воз­ликовала. Литой гром катился над горами, и волшебное эхо трубило среди каменных теснин.
Водопад дождя упал на город, превратив его в такой необыкновен­ный фонтан, о каком могут мечтать лишь одни мальчишки и девчон­ки. Вода светлыми и веселыми потоками сбегала по крутым улицам, по узким переулкам, по ступеням щербатых лестниц, стертых подо­швами до лунного блеска.
Все клокотало и пело. Жители и курортники, промокшие с ног до головы, в облепивших тела платьях, штанах и рубашках, босые и веселые, бродили по звенящему от воды городу. Шел веселый летний дождь.
Но к вечеру стало тревожно. Водопад, обрушившийся с небес, не иссякал. Стало заливать подвальные этажи, смывать заборы и клоч­ки огородов, валить деревья. Вода кипела под ударами крупных ка­пель и неслась неудержимыми волнами, сбивающими выставленные преграды.
Дождь продолжался третьи сутки. Настоящий тропический ливень, затяжной и страшный, когда вода превратилась в беснующегося вра­га для всего живого и мертвого. В городе отключили свет, кое-где упали подмытые столбы, и провода под током ваялись на улицах. Люди молча сидели при свечах и керосиновых лампах, словно ожи­дая что-то грозное и страшное. Мрак и дождь висели над городом, только изредка вспыхивали лампочки по аварийному включению.
На флагштоке над домом, где помещался городской центр горно­спасателей, реял сигнал тревоги. Это был белый флаг с красным кре­стом. Чтобы флаг не висел скомканный, его подняли на планке, и мокрое полотнище билось под струями дождя. Красный крест почер­нел от воды, и флаг стал напоминать штандарт крестоносцев. Началь­ник спасотряда Виктор Громов звонил по домашним телефонам гор­носпасателей.
— Алло, Миша?
— Слушаю.
— Приготовь фонарь и свой личный гидрокостюм. А лучше шагай на спасслужбу.
— Что случилось?
— Пока ничего, но чует мое сердце, будут неприятности от ливня.
— Тогда собирайте ребят и проведем время за дискуссией о рабо­тах Аристотеля? — предложил Миша.
— Опять ты начитался древних философов, приходи скорее.
— Не забудьте вызвать Пекарева, он любит поспорить о сущности жизни.
...Туманно и опасно стало в горах, и можно было легко заблудить­ся, да еще под ногами крутые тропы. А дождь продолжал лить, как из ведра. И сразу заполнились сухие русла рек, по которым понеслись мутные потоки воды, сбивая и сокрушая все на пути. Появились большие и малые каскады и водопады. Скалистое плато окутало призрач­ное дождевое сияние, иногда в туманной кисее облаков появлялось солнце. Оно, похожее на ртуть, горело мертвенным пламенем в холодных струях дождя. По мокрым и скользким тропам, спотыкаясь, сколь­зя и падая, шли к теплу и дому одинокие путники, застигнутые ливнем в горах. Иногда туман медленно расходился, цепляясь клочьями за низкорослые сосны, в белой тьме терялись острые скалы, черточки буковых лесов и дрожащие пропасти. Многих туман и дождь сбивал с правильного пути, и они крутились, блуждали в карстовом однообра­зии Скалистого плато.
В городском центре горноспасателей заработала включенная рация.
— «Скала», вас вызывает «Хижина». Как слышите? Прием.
— «Хижина», «Скала» на приеме.
— «Скала», у нас на плато ЧП, пропала группа № 49 туристского маршрута «По трем горным плато». Туристы не явились на стоянку Кизиловая, очевидно, проскочили ее в дождевой завесе. Прием.
— «Хижина», вас поняли. А где туристы могут находиться в данное время? Есть ли у вас какие-нибудь соображения?
— «Скала», пропавшая группа, наверное, блуждает где-то на западных скалах плато, разыскивая спуск на Южное шоссе. В группе еще на предыдущей стоянке «Диоритовое ущелье» две туристки приболели. Нужно срочно искать группу №49. Прием.
— «Хижина», а кто инструктор в группе №49? Прием. — Студент Шульга иа Минского университета, так что Скалистое плато знает очень плохо. Приём.
— «Хижина», аварийный сигнал принят. Спасотряд выезжает на Южное шоссе, с него будем подниматься по тропам на Скалистое пла­то в поисках пропавших туристов.
— Связи конец.
Громов выключил тумблер микрофона и вышел из радиорубки в боль­шую гостиную, обшитую деревом, оклеенную эмблемами горноспасатель­ных служб. На стене висела карта Скалистого плато и окружающих гор — зона работы Южного горноспасательного отряда. Карта была очень интересна — горы, скалы, утесы, реки, лес и все сделано на макете мас­терски до малейших деталей. Рельефную карту выдавил, вылепил, со­творил за два года архитектор Валентин Пекарев, общественный член горноспасательного отряда. Кропотливым трудом нанес и раскрасил ар­хитектор штрихи горного рельефа. И не просто нарисовал в плоскости, а дотошно каждую деталь изобразил в аксонометрии, с высоты птичьего полета. Если смотреть на карту с середины холла, то создавалась полная иллюзия, что медленно паришь над ней. И если обладаешь острым зрени­ем, то можешь издали читать географические названия. Но самое глав­ное, что ты можешь четко и точно разобраться в путанице лесных дорог, серпантинах скальных троп, найти горные перевалы и альпинистские маршруты по отвесным стенам.
Рельефная карта Скалистого плато вызывала всеобщее восхищение и зависть многих туристов, альпинистов, экскурсоводов, проводников и горноспасателей соседних горных районов. Многие центры других отрядов хотели иметь подобную карту, но архитектор Валентин Пека­рев сделал только одну для своих.
На диване сидело несколько горноспасателей, предварительно выз­ванных Громовым, который словно предчувствовал беду. Здесь нахо­дились Жигров, Пекарев, Семенцов, Ткачев, Шубов, Воробьев, Самулев.
— Слышали, ребята информацию из хижины? — обратился Громов к горноспасателям. В гостиной висел радиоприемник, соединенный про­водом с радиостанцией.
— Все ясно, этого следовало ожидать, такой неистовый дождь еще много натворит беды, — ответил Пекарев.— Сейчас пойдут оползни, полетят дома в городе, да и хорошие куски шоссе вместе с асфальтом поедут в обрыв.
— Какие будем проверять тропы? — Ткачев стоял у карты, рас­сматривая ее.
— Я думаю, все шесть спускающихся со Скалистого плато от Чертового ущелья до Даниловского скита. В дожде и тумане инструктор группы №49 мог выскочить на любую из них! — ответил Семенцов.
— А по какой тропе проходит туристский маршрут? — спросил Жигров.
— От Змеиной скалы.
— Машина готова, можно отправляться! — объявил шофер Муханов, вошедший в помещение в мокром брезентовом плаще.
— Какое возьмем снаряжение? — спросил Ткачев.
— Радиостанцией занимается Семенцов, Шубов обеспечит группу медикаментами, Ткачев — продуктами и не забудь горячий чай на­лить в термосы. Жигров, подбери веревки и крючья, все для страхов­ки. Мы с Антоном проверим носилки. Через пятнадцать минут выез­жаем! — распорядился Громов.
— А кто остается здесь на связи? — спросил Семенцов.
— Сейчас подойдет Мар, я ему позвонил, он потянул ногу и с нами ехать не может, а подежурит в спасслужбе.
— Понятно, значит, тыл у нас будет обеспечен.
— Конечно, если понадобится дополнительная помощь, то Мар по­дошлет ее.
...Зеленый санитарный УАЗ с горноспасателями выехал из города на поиски заблудившихся туристов. Южное шоссе связывало юг и за­пад края, оно соединяло два города: большую военную крепость и ку­рортный, праздничный, с бесшабашной и веселой жизнью. Потрескав­шаяся асфальтированная лента, извиваясь в закручиваясь, лежала под Скалистым плато. Построенное еще в прошлом веке узкое и тесное, точно стремительное и гибкое тело змеи, со множеством поворотов, мостов, насыпей, оно скользило вдоль каменных стен и утесов. Часто со скал вниз летели обломки, особенно часто — после дождей и тая­ния снегов, гулко шлепаясь на асфальт и «взрываясь» тысячами ос­колков.
Лента Южного шоссе струилась в туманной дождливой пелене, ме­нявшей цвет от фиолетового до иссиня-черного. Иногда над асфаль­том вдруг нависала грозная скала с желтыми и красными стенами, по ним стекали потоки воды. Промелькнувшая скала своим силуэтом в серебристой призрачности дождя напоминала какую-то древнюю индийскую пагоду. Асфальт Южного шоссе постарел, покрылся паути­ной трещин, кое-где сквозь толстую корку пробивались зеленые стеб­ли. Лианы вились по скалам, образуя зеленую непроницаемую стену. Казалось, забытая в заброшенная дорога ведет в глубину джунглей, где любознательного путешественника ожидает встреча с забытыми и заросшими руинами дворца чьих-то далеких предков.
Южное шоссе потеряло транспортное значение по причине своей узос­ти и из-за крутых поворотов-извилин. Километров на двадцать ниже шоссе строители соорудили современную автостраду, прямую и удобную, с виадуками и тоннелями. А Южное шоссе осталось заброшенным, с годами оползни разрушали его, дряхлели мосты, зарастали колючей ежевикой обочины, некоторые повороты заплыли глиной и песком, забивались камнями и мусором водостоки и трубы под полотном дороги.
Но проехать по Южному шоссе с большой осторожностью и малой скоростью еще было можно. Машина горноспасателей проскочила сна­чала по новой автостраде, а потом перебралась на Южное шоссе. — Кто пойдет по тропе к Даниловскому скиту?
— Давайте мы с Самулевым. — отозвался Семенцов.
— Возьмите радиостанцию, ваш позывной «Тропа-1». —Хорошо! — И первая двойка ушла на поиски.
Машина медленно пробиралась среди ручьев, несущихся по шоссе. Выше, у скал, где полотно проходило среди каменных осыпей, пото­ки исчезли, но асфальт пузырился от ударов крупных дождевых ка­пель. Сквозь лобовое стекло, протираемое дворниками, просматри­вался прямой отрезок Южного шоссе, выходящего к Зеленым озерам. Впереди в дымящейся мгле дождя показались фигуры людей с рюкзаками на плечах.
— Смотрите, какие-то туристы шагают.
— Еле идут.
— Может, это те туристы, которых мы ищем?
— Сейчас подъедем и узнаем.
Три поникшие под дождем человеческие фигуры, бредущие навстречу горноспасательной машине, были туристами из группы № 49. Они, во главе с инструктором, заблудились в тумане, и дождь полностью из­мотал их. Ночь под ливнем они провели в развалившемся коше, где в прошлом ночевали пастухи. Несчастные не шли. а волоклись от уста­лости и бессонницы по горной тропе со Скалистого плато, и вдруг на пути — асфальт.
— Эго старое Южное шоссе и ведет оно прямо в город, значит, мы вышли правильно! — объяснил обрадованный инструктор девчонкам, следовавшим за ним.
Инструктор Шульга был молод, учился на географическом факуль­тете в университете, а летнюю практику проходил на туристской базе. Он очень переживал, что заблудился в тумане и проскочил стоянку Кизиловая, где находились непромокаемые палатки, печка, сушилка, горячая еда и теплые спальные мешкп. Всю ночь туристы блуждали в темноте, пока, наконец, не забрели на развалины коша, но в нем нельзя было укрыться от дождя. Многие туристы открыто ругали незадачли­вого инструктора, и он совсем сник.
— Взялся сопровождать туристские группы, так нужно хорошо изу­чить маршрут, а не водить нас за нос! — бухтела «Катушка».
— Мы определенно заболеем, неужели не мог найти какое-нибудь укрытие, чтобы спрятаться от дождя? — предсказывала простуду «Игла».
— Все будет хорошо, немного помучаемся, но зато будем долго помнить дождь в горах, — все еще восхищалась ливнем «Ниточка».
— А мое сердце чует беду, — мрачно и коротко сказала «Катушка».
— Выше нос, девушки, скоро будем на теплой турбазе! — приобод­рил их инструктор.
В тот миг, когда Шульга пообещал девушкам тепло и отдых, черное небо озарила серия частых фиолетовых вспышек. Будто космический фейерверк взорвался высоко в небесах. И тут же налетел стреми­тельный шквал, он кружился и кипел, вовлекая в свой серебристый водоворот листья, ветви и поломанные стволы. Смерч танцевал рядом с дорогой, и девушки не знали, в какую сторону бежать, где прятаться от него. Они застыли, любуясь грандиозным явлением природы. Слов­но живой, сказочный и магический, он, вращаясь, взметнулся высоко в небо, будто там должна была появиться оскаленная морда дракона. Смерч завораживал своей силой и таинством.
— А если? '—испуганно проговорила «Игла».
— Молчи, — прошептала «Ниточка», словно боясь привлечь внимание живого дракона, огнедышащая голова которого бесновалась в небесах.
— Мне страшно, он подбирается к нам.
— Девчонки, сестрички, неужели мы погибнем?
— Инструктор, что ты стоишь, как столб, ищи спасение!
И, словно сжалившись над молодымн жизнями, смерч вдруг вытянулся в тонкую струю и исчез в неведомой небесной дыре.
— Слава Богу! — все облегченно вздохнули.
В ответ они услышали грохот падения нескольких деревьев, выво­роченных воздушным шквалом, И когда он совсем начал стихать, одно из деревьев рухнуло прямо на асфальт, совсем рядом с девчонками.
Наверное, больше всех обрадовался такому благополучному концу инструктор Шульга, он оглянулся и увидел, что вся туристская группа растянулась по тропе, спускаясь со Скалистого плато.
— Я пойду встречать отставших и помогу им, а вы поджидайте всех здесь, — обратился Шульга к потрясенным смерчем девушкам.
— Хорошо, — согласилась Инга, она же «Игла». Инструктор ушел обратно на тропу собирать свою несчастную группу. Но долго стоять под дождем девушки не смогли.
— Может, пойдем на шоссе, ведь оно ведет в город, а ребята нас догонят. Подождем их где-нибудь под крышей? — предложила сама же Инга, обещавшая инструктору, что они будут стоять на асфальте.
— Идемте! Я совсем околела от холода, — поддержала подругу Елена Колосова.
— А может, подождем, неудобно бросать всех? — стала удержи­вать девушек Светлана Порошина.
— Пошли, пока еще можем двигаться, а то застынем совсем! — решительно повела подруг Елена Колосова.
И девчонки побрели по шоссе под непрекращающимся дождем. Света Порошина, тоненькая, застенчивая учительница младших классов из Подмосковья, по прозвищу «Ниточка», Елена Колосова, швея на Ивано­во, по прозвищу «Катушка», Инга Лебедева, врач из Ярославля, по про­звищу «Игла», устало зашагали по мокрому асфальту. Воем девушкам в туристской группе прозвища придумал Славка Задорожный, шофер из Клина. Он считал, что женщины должны оберегать домашний очаг и поэтому давал девушкам поварские и портняжные клички. Девчонки прозвали его «Насос» за частое употребление виноградных вин.
Они находились в походе уже девятый день. Освоились, подружились, вместе смеялись, ссорились и весело пели песни у костра. Впереди их ожидал благодатный отдых у моря, но вот тропический ливень прямо-таки измочалил группу.
— Ой, девочки, как хочется в сухую комнату и попить чайку! — затянула «Ниточка» жалобную песню.
— Я бы в баньке попарилась, уж сильно косточки под дождем застудила, — мечтала «Катушка».
— Мне сначала дождь нравился после такой страшной жары, а теперь чувствую, что проваляюсь в постели вместо купания в море, — поддержала подруг «Игла».
— Дождь пройдет и снова весело будет! — теперь с оптимизмом стала говорить «Ниточка», у нее настроение менялось мгновенно.
— Что-то наши мальчика устали, еле волокутся, — заметила «Катушка».
— У них тяжелые рюкзаки.
— Не очень, просто они часто греются вином.
— Может, все же остановимся и подождем всех? — предложила «Ниточка».
— Давайте подойдем к трем кипарисам и там устроим привал.
— Смотрите, навстречу нам машина едет!
— Может, упросим, чтобы нас подвезли к турбазе?
— Слишком маленькая машина, и вся ваша группа не войдет.
— Какой мощный поток воды образовался, все сметает на пути! — «Иголка» смотрела на летящую воду, ревущую в канаве рядом с шоссе.
— Настоящая горная река! — подтвердила «Катушка».
— Вот страшно было бы, если нам вдруг пришлось переправляться через эту бурлящую воду, — поежившись, проговорила «Ниточка». И вдруг асфальт под ней проломился — под ним клокотала вода. Не успев даже ахнуть, в эту же дыру за «Ниточкой» провалились «Ка­тушка» и «Игла». Бешеный поток захлестнул их...
— Смотрите, Дед, туристы куда-то исчезли! — крикнул шофер Антон Муханов. Громов тоже увидел, как трое внезапно ушли под землю, и все понял. Реакция-мгновение превратилось в действие.
— Стоп! Крепи веревку! — Громов пристегнул конец веревки к страховочному поясу, что был одет у него на груди, в выпрыгнул из машины. Уже в полете крикнул: — Сашка и Мишка! За мной!
Антон быстро оценил обстановку и захлестнул конец веревки за колонку руля.
— Ребята, крепите вторую веревку и прыгайте в поток, туда люди упали! — крикнул он в салон автомобиля. Горноспасатели мгновенно среагировали на аварийную ситуацию. Ткачев в Воробьев вылетели из машины, каждый защелкивая страховку на груди.
Громова уже крутил кипящий водоворот, но он, умело используя страховочную веревку, то натягивал ее, то отпускал. Вместе с тугими струями воды поток вес куски дерева и камни. Громова сильно ударило по ноге чем-то тяжелым. «Катушку» он увидел в мутном потоке. Ее, потерявшую сознание, бросало из стороны в сторону от одного берега к другому. Громов своей веревкой подцепил девушку. Вода несла ее, ударяя о камни. Вдвоем их бросило к противоположному берегу, где Громов ухватился за корень дерева. Он вытолкнул девушку на берег и обессиленный упал рядом. Но тут же подскочил и стал делать девушке искусственное дыхание, весело приговаривая:
— Давай, приходи в себя, цветочек! Открывай глазки, ты осталась жива, сейчас попьешь горячего чайку, и все станет хорошо.
«Иглу» подхватил Воробьев, он увидел ее несущуюся в потоке и прыгнул в воду. Попал рукой ей за пояс. Но страховочную веревку ребята не успели хорошо закрепить, и двадцатиметровый кусок обо­рвался. Воробьева и «Иглу» закрутило, завертело, но Миша крепко держал свою ношу.
— Разворачивай машину и вниз по шоссе, нужно Мишку выру­чать, он держит пострадавшего! — командовал Пекарев.
— У меня Дед на веревке! — ответил Муханов.
— Я останусь страховать, — предложил Жигров.
— Держи конец веревки!
— Антон, ты видел, сколько человек провалилось в реку?
— Кажется, трое.
— Мы с Антоном едем выручать Мишку, а вы смотрите за водой, может и третьего увидите! — распорядился Пекарев.
Антон развернул машину и покатил по шоссе рядом с ревущим потоком.
— Давай быстрее, их унесло далеко вниз! — сказал Пекарев.
Антон дал газу, и УАЗик заскользил по лужам. Тем временем док­тор Шубов бежал вслед за машиной, внимательно вглядываясь в бур­лящий каскад воды, пытаясь найти третьего пострадавшего. Но водя­ная масса крутила только желтую пену и щепки. Дождь лил в лил.
— Спасите! — услышал он слабый крик, поднял глаза в увидел две головы, показывавшиеся из стихии летящей воды у противоположно­го берега.
— Сейчас, Миша, помогу вам! — закричал доктор. — Эй, на машине, возвращайтесь назад. Они здесь!
Но Муханов и Пекарев не слышали его крики. Они проехали далеко вниз. Жигров остался за поворотом позади, помогая вытаскивать Громо­ва и спасенного утопающего. Ткачев крутился тут же, но в воду не прыгнул. Хорошо, что доктор не оставил свой рюкзак в машине. Он дос­тал вз него моток нейлонового шнура, завязал удавку за большой ка­мень, прищелкнул альпинистский карабин и пропустил через него свой нейлон, уже завязанный на груди узлом булинь. Доктор сам себе стал выдавать шнур для страховки и ринулся в кипящее русло.
— Сейчас, мои хорошие, я подойду к вам! — успокаивал доктор Мишу в пострадавшего, державшегося рядом с ним.
Но не так легко оказалось пройти через мощные струи горной реки. Если бы не шнур, натянувшийся как струна, доктора вмиг бы унесло вниз. Он, осторожно ступая по скользкому дну, приближался к двум головам, захлебывающимся в воде.
— Иду, я скоро обниму вас! — обещал доктор, стоически борясь с напором воды и ударами камней. И как всегда в подобных ситуациях, у Жени мелькнула дельная мысль, и он ее высказал вслух, разговари­вая сам с собой:
«А выдержит вес моего тела этот тонкий шнур? — И успокоил себя. — Должен, ведь сделав из крепчайшего нейлона».
Внезапно доктор провалился в яму, он не успел даже захватить ртом воздух, как его ботинки скользнули по камню и ушли куда-то в глубину. Бедный Шубов стал захлебываться в ревущем потоке. Моло­дец, что хоть не выпустил шнур из рук. Он резко натянул нейлон и выбрался из колдобины, хватанув хорошую порцию воды. Шубов согнулся, выплевывая грязную воду.
— Помогите! — опять донесся крик Миши. — Миша, я здесь, я иду к вам!
Доктор схватил двумя руками шнур и повис в потоке, подняв ноги со дна. Вода потянула его к противоположному берегу, туда, где, опутанные веревкой, застряли Миша и подобранная им в потоке девушка.
— Женя, скорей! — просил его Миша, силы у него были на исходе, а девчонку вода вырывала из рук.
Под доктором внезапно проскользнула толстая коряга, больно зацепив его за живот, но он сумел оседлать ее. Спасателю стало легче двигаться в потоке. Держась за репшнур и выпуская его длину, он, наконец, подплыл к противоположному берегу.
Голова Мишки торчала рядом, он обеими руками поддерживал де­вушку, стараясь держать ее лицо над водой, чтобы она не захлебну­лась. Оба они застряли в корнях дерева, туловища у них оказались перехлестаны веревкой, волочившейся за Мишей, когда он, не разду­мывая, прыгнул в низвергающуюся стихию воды.
Лицо Миши заплыло от ударов, голова девушки была рассечена, туристка совсем ослабла, но пыталась помочь Мише.
— Давайте, кто первый? — протянул Шубов руку, думая, что тону­щие моментально уцепятся за нее. Но головы по-прежнему, заглаты­вая воздух ртами, погружались и поднимались над беснующейся водой. Тогда доктор подхватил девушку руками и потянул в берегу. Но что-то крепко и цепко держало ее а мутной глубине.
— Миша, помогай, я не могу ее вытащить!
— Женя, девушка заклинилась между корнями и нас спутывает веревка.
— Как тогда вам помочь?
— Волоки ближе к берегу, зацепись и тогда мы попробуем выб­раться!
Доктор стал ощупывать тело девушки под водой, освобождая от веревочных петель и корней. Миша поддерживал ее окровавленную голову.
— Миша, кажется, я освободил ее от всех «якорей» и теперь по­пробую подтащить к берегу.
— Давай я помогу, но далеко продвинуться не смогу, мне тоже надо выпутаться из веревки.
— Шубов обнял потерпевшую за плечи и потянул ее к берегу. С рассеченной головы девушки капала кровь.
— Потерпи чуточку, дружок, сейчас на берегу я перевяжу тебя! — ласково успокаивал доктор девушку. Она стонала, бредила, приходи­ла в себя и опять теряла сознание.
— Что случилось? Как я здесь очутилась? Откуда эта вода? Я очень замерзла. Мне больно, — повторяла она бессвязно. — А где мои подруги?
— Сколько вас было? — спросил доктор.
—Много, всего 25 человек, мы туристы из Подмосковья.
— Я понимаю, ваша группа заблудилась в тумане и дожде, но сколь­ко человек упало в реку?
— Не знаю, не помню, мы втроем шли по асфальту.
— Значит трое. — Шубов вытащил девушку на берег. — Полежи маленько, а я Мише помогу выбраться.
Но Миша застрял основательно. Его еще раз сильно ударило чем-то по плечу. Он совсем сник. В это время на шоссе остановилась вернув­шаяся машина.
— Женя, как у тебя дела?! — закричал Пекарев.
— Нужна аптечка и помощь!
— Сейчас переправимся к вам!
— Поищите третью девушку, их было трое!
...Что же произошло на Южном шоссе? Мощный дождевой поток, рожденный из тысячи мелких ручьев, стекающих по скалам, мчался по глубокой канаве рядом с шоссе. Вода ринулась по узкому руслу, перед тремя кипарисами пробила и вымыла земляное нутро насыпи и рванулась дальше вниз. Тонкая асфальтированная корочка осталась висеть над несущейся водяной массой, и девушки не заметили аварий­ной ситуации. Подмытый снизу гудрон легко проломился под тяжес­тью их тел, и они мгновенно бухнулись в воду.
«Катушку» и «Иглу» закрутил пенистый омут, а тоненькая и лег­кая «Ниточка» зацепилась эа корневища, пронизавшие земляную насыпь шоссе. Девушка висела в сплетении корней деревьев, кустов и трав. Ее ноги обдавали брызги летящей воды. Свете Порошиной по­везло и в том, что рюкзак заклинился среди обломившихся кусков асфальта. Она увидела, что подруги с плеском бултыхнулись в воду и тут же исчезли в губительной глубине. Вода бурлила и кипела от напора. Все трое, точно десантники в бездну из люка самолета, выва­лились в черную дыру асфальта. Лишь одна Света застряла наверху. Руки у девушки закинуло назад, и они тоже зацепились о корни.
Света очень боялась пошевелиться. Ей казалось, что она тут же рухнет в беснующийся поток вслед за подругами, а плавать она со­всем не умела.
— Сейчас придут ребята и помогут мне выбраться отсюда, — шеп­тала она. — Только скорее, а то я не выдержу и сорвусь.
Шум воды заглушал все звуки. В сознании Светы вдруг возник ее пятый класс, где она вела историю и была классным руководителем. Доверчивые и любопытные глаза мальчишек и девчонок будто бы смот­рели на нее с укором, спрашивая:
— «Светлана Федоровна, как же вы попали в такое положение? Чем мы можем вам помочь? Может отличными оценками? Или образ­цовым поведением? Или хорошим сбором макулатуры? Или пионерс­кой помощью старикам?» — Учительница улыбнулась таким глупым мыслям и вопросам, промелькнувшим у нее в голове.
— И все же есть во всем этом осколок зеркала, отражающий мою работу с ребятами. Но кажется, что-то в нем кривое. Случись что-нибудь в городе или школе, и я всегда говорила ученикам: «Надо отлично учить­ся!». А вот сама не знаю, как выпутаться из такого сложного положения, — шептала она. — Никто ни дома, ни в школе, ни в институте, ни на работе никогда не ставили передо мной вопросы: как ты будешь вести себя в аварийной или критической ситуациях? Я никогда не думала, что могу попасть в какие-то сложности. Все эти пожары, землетрясения, снежные лавины, нападения диких зверей, таинственные убийства всегда проис­ходили в стороне от меня и моего дома. И вот вдруг влипла в такую нелепую и страшную историю. Здесь не проявишь никакого героизма и стойкости, не спасешь ребенка из горящего дома, а самой как-то надо выбраться. Не думала я, что и меня ожидают какие-то необыкновенные и смертельные приключения!
Как Света себя не успокаивала, ей было очень страшно висеть над ревущим потоком. Теперь в ее сознании вертелись кадры детективных и приключенческих фильмов, где герои всегда ловко побеждали врагов, лихо брали препятствия, умело противостояли злым силам природы. Она пыталась восстановить в памяти что-нибудь подобное и тем самым помочь себе выбраться из создавшегося аварийного положения, но ничего не вспомнила.
— Только в кино легко побеждать, а в жизни все по-другому! — сказала она уже спокойно, точно уже счастливо прошла через ужасный смертельный ад. А внизу ревела вода. Светлана старалась не смотреть в стремительно летевшие струи. Она зажмурила глаза, надеясь на скорое освобождение из плена корней и обломков асфальта.
— Ведь нас, наверное, видели из машины, а потом должны подойти инструктор с ребятами, — опять она успокоила себя. — А что с девчонками? Куда их унесло? — И вдруг Светлана открыла глаза, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. И тут же онемела от ужаса и страха. На нее в упор смотрели змеиные глаза.
Больше всего на свете девушка боялась змей и мышей. Откуда у нее появился этот панический страх, она не знала, хотя никогда в жизни не видела своих врагов живыми. Но ей часто представлялись ползущие гады, убивающие ее острыми ядовитыми зубами. Иногда снились страшные сны, что она ступала босой ногой в кипящий клубок змей. Гады, высунув ядовитые жала, ползли по ее ноге в телу. Она просыпалась с испариной на лбу, долго лежала в постели и все думала, откуда явился такой дикий сон и почему она попала в страшное змеиное гнездо.
Нет, никогда Света не хотела встретиться лицом к лицу с живой рептилией. Но это страшное свидание с гадюкой все же состоялось, и она оказалась в тридцати сантиметрах от светиного лица. Пресмыкающееся повисло на корневищах — оно тоже спасалось от гудящей воды.
Теперь Света боялась даже вздрогнуть и этим привлечь внимание ползучего гада. Но глаза открыла в стала смотреть на гадюку, чтобы хотя бы видеть ее действия. Змея тоже не сводила взгляд с девушки.
Глаза гадюки были точно стальные: никакой жалости, испуга или удивления. Жесткий змеиный взгляд непроницаемых глаз. В них совершенно отсутствовала теплота или что-то вроде обещания даровать человеку жизнь. Это были настоящие глаза Смерти, жаждавшие насытиться кровью Светланы.
— Светлана Ивановна, мужайтесь, пришло к вам тяжелое испытание, а мы будем хорошо учиться, даем честное пионерское обещание! — слышала учительница голоса своих учеников.
— Сейчас на тебе я узнаю как ты учила смелости и мужеству ребят! — словно спрашивали змеиные глаза.
— А как я их должна была учить? Я рассказывала о героизме со­ветских людей, — будто оправдывалась учительница истории.
— Это все книжные слова и ребята внимательно слушали тебя, как старшую, а жизни ты их учила? — точно говорили змеиные глаза. Нет, было что-то у Светланы внутри, будто второй голос рождал ее второе я, спрятанное очень глубоко.
— Какой жизни, где у нас в городе можно совершить подвиг?
— А ты водила школьников в поход, чтобы они на своей шкуре испытали холод и зной, тяжесть и лишения, голод и жажду, дружбу и взаимовыручку?
— Нет, родители их никогда не пускали в походы.
— Нынешние родители избалованы жизнью, как и ты сама.
— Но я думала, что подобные приключения и игра со смертью могут происходить только в книгах.
— А ты готова к смерти?
— Нет, я очень и очень хочу жить! Ты мне можешь подарить жизнь?
— Дура, за жизнь всегда надо бороться, а не выпрашивать ее, как милостыню.
— Как бороться?
— Мужеством. Оно всегда выходит победителем.
— У меня его нет.
— Воспитывай. Смотри на меня и не канючь, не моргай, не проси о пощаде, а просто смотри и смотри, и пусть у тебя рождается муже­ство.
— Ты убьешь меня?
— Опять начинаешь торговаться?
— У меня вырвалось. — И Света смолкла. Хотя она совсем и не говорила, просто диалог со змеей будто жил и рождался у нее внутри. Но теперь она почувствовала какое-то удивительное спокойствие, даже смерть не пугала Светлану. Ее бедственное, трагическое, а где-то и смешное положение теперь вызвало у нее легкую улыбку. Чуточку ироническую, чуточку стоическую.
— И правда, я всю жизнь прожила трусихой, боялась возражать всем, хотя знала, что была права. И дома не могла вступиться за мать, когда отец обижал ее. В школе никогда не давала отпора обид­чикам, в институте тоже. На работе с моим мнением никто не считал­ся, даже ученики не очень жалуют меня, все больше подсмеиваются втихомолку, а иногда и в открытую. Я все боялась и боялась.
А может, плюнуть в змеиные глаза? Света попыталась собрать слю­ну, но во рту пересохло.
— Нет, еще, наверное, не родилось мужество у меня. Но я, кажет­ся, начинаю чувствовать у себя появление маленькой силы. — Светлана стала внимательно рассматривать своего смертельного врага.
— Это тоже нужно для победы! — подбодрила она себя, ведь преж­де Света отводила глаза в сторону от змеиного тела, даже одно только слово — змея — приводило ее в трусливый трепет. Света увидела сероватое тело, на спине маленькие темно-бурые пятна, расположен­ные продольными рядами. На шее змеи полосы сливались в рисунок, напоминающий корону.
— Королевская кобра! — вспомнила Света звучное и страшное имя змеи. — Неужели это она? — И тут же опять у нее что-то внутри оборвалось от страха. — За что мне такое испытание? — И снова она съежилась до маленького комочка. Светлана слышала чьи-то голоса, кто-то искал ее и подруг. Но ответить не решилась, боясь вспугнуть или раздразнить змею. И снова возник таинственный диалог.
— Сколько будет продолжаться наша зрительная дуэль?
— Кто первый не выдержит.
— А тогда?
— Победит сильнейший, как любят говорить спортсмены.
— У них есть еще выражение — победит дружба!
— Между вами не может быть никакой дружбы. — А согласие?
— Тоже нет.
— Значит, остается шекспировское «быть иди не быть»!
— Точнее звучит — жить или умереть!
— Тогда я буду бороться за жизнь!
— Попробуй, кажется, у тебя начинает появляться мужество.
— Нет, я прирожденная трусиха, просто очень хочу жить.
— Это чувство и называется мужеством, а ты думаешь, легко мне выжить среди трусливых людей, которые при виде моего упругого и скользящего тела хватаются за камни и норовят разбить мне голову? — Но человечество боится тебя, ты являешься символом смерти.
— Какая чепуха, ведь сами люди поместили змею на эмблему вра­чебной н целительной медицины.
— Значит, ты тоже боишься меня?
— Да, но больше — глупости в твоей голове — Почему?
— Если я шевельнусь, ты станешь истерически кричать и бросать в меня камни и ветви, а на помощь прибегут твои трусливые сородичи.
— Мои руки застряли в корнях, и я вишу над водяной бездной. — Хорошо, согласна на наше сосуществование, я тоже повисла над ревущей водой, которая вмиг расплющит мое тело, если сорвусь вниз.
Внезапно гадюка раскрыла пасть, н Светлана увидела розовую нежную кожу, будто светящуюся изнутри, и тонкое жало, то медленно вытягивающееся, то мгновенно исчезающее в темном жутком нутре длинного туловища. Девушка вся сжалась, ожидая смертельного уку­са, но тут же вспомнила, что это колеблется всего лишь язык репти­лии, а яд находиться в остром зубе.
И позабыв о смерти, Света вдруг сравнила обличие раскрытого зева гадюки с лицом завуча ее школы, Аллы Васильевны. Она так же раскрывала свой розовый рот, и Света видела пупырчатый язык, который высовывался наружу и обводил мясистые вывороченные губы. Увидев язык завуча, тщательно облизывающий толстые губы, Света почему-то терялась и никогда не возражала вздорным приказам и нравоучениям этой капризной и властной женщины, затянутой в серый костюм, точно в шкуру змеи.
— Почему, Светлана Ивановна, вы не показали мне недельный план вашей внеклассной работы? — с какой-то издевкой задавала завуч воп­рос и, облизывая губы, ждала ответ.
— План записан в рабочий журнал, а потом вы три дня пребывали на семинаре в гороно, — почтительно отвечала молодая учительница.
— Не слишком ли легкомысленный у вас наряд, Светлана Иванов­на, ведь вы — учительница, а не манекенщица?
— Это платье я пошила по рисунку из журнала «Семья и школа»,
— чуть покраснев, тихо говорила стройная и красивая преподаватель истории.
— Вчера вас видели в ресторане с пожилым мужчиной, не стыдно ли вам, Светлана Ивановна? Какой пример вы даете своим воспитан­никам! — завуч громко выговаривала в учительской побледневшей Светлане Ивановне.
— Это приезжал навестить меня мой папа, и мы пошли пообедать в ресторан, — растерянно оправдывалась классный руководитель 5 «б» класса.
— Да поставь ее на место, не то она тебе жизни не даст! — посове­товал молодому историку преподаватель физкультуры, толстый и лысый Никита Никитович.
— Потерпи, доченька, может, завуч отстанет и не будет тебя ку­сать? — высказал свое мнение старый, неряшливый, химик в синем халате с прожженными дырками от кислотных капель.
— Хорошо, — покорно соглашалась Светлана Ивановна...
И вот теперь, перед оскалом настоящей гадюки, «Ниточка» трезво оценила свою трусость и безволие в отношениях с Аллой Васильев­ной.
— Ну подожди, старая змея, попробуй только отчитай меня, как школьницу, я тебе все выскажу! — улыбнулась своему смелому реше­нию молодая учительница.
— Ты, я вижу, обрадовалась каким-то другим мыслям и уже со­всем забыла про страх? — вопросительно обратилось пресмыкающее­ся к «Ниточке».
— Конечно, ведь я уже сколько минут смотрю в глаза смерти, и страх оставляет меня.
— Горжусь своей первой и старательной ученицей!
— Не думала я, что когда-нибудь стану воспитанницей змеи.
— Не стыдись, ведь для людей змея не только олицетворение смер­ти, но и мудрости.
— Все равно, звучит как-то странно — воспитанница змеи!
— Хуже, если бы тебя назвали палачом.
— Ты что, их тоже воспитываешь?
— Смотрю, ты не прочь уколоть, да еще с издевочкой.
— Я не хотела тебя обидеть.
— На оскорбительные слова серчают только люди. Мы, змеи, осте­регаемся лишь ударов камней и палок, приносящих нам физические страдания и смерть, а моральные обиды выдумал для себя тщеслав­ный и трусливый человек.
И вдруг Светлана почувствовала сквозь мокрую ткань рубашки, что по ее руке кто-то бежит. Девушка скосила глаза в увидела еще одну мерзость, которую панически боялась и которой страшно брезговала, — серую мышь.
— А-а-а...
И, словно спасая девушку от обморока, змеюка тут же молниеносно бросилась на руку Светланы в обвила мышку сильным, упругим те­лом. Светлана, обессилив от потрясений, переживаний, психологической и физической борьбы, от страха перед смертью, клокотавшей у нее под ногами и пристроившейся на ее руке, закричала пронзительным голосом.
— Кыш, проклятая! Уползай, пока цела! — В этом крике-приказе отливали стальные нотки, внезапно появившиеся в ее голосе. Возмож­но, долгое созерцание страшной змеи, ее желтых колючих глаз и гиб­кого стремительного тела, родило у Светланы сильное и прекрасное качество человеческого характера, называемое мужеством.
Но змея почему-то не почувствовала в Светлане злейшего врага, а наоборот, нашла в ней доброго терпеливого друга, бережно относяще­гося к родной фауне и флоре. Проглотив мышь, змея свернулась в клубок на плече у Светланы. Теперь девушка краем уха чувствовала, как на ее плече лежит и отдыхает Смерть, согреваясь человеческим теплом.
Раньше девчонка умерла бы от страха, от омерзения, от всего гадкого и жуткого, что заключало в себе змеиное тело. Но теперь ее сердце поддерживало великое моральное чувство — мужество, а с ним человек может преодолеть и победить на свете очень многое. Вместо панического страха у Светланы вдруг появилось огромное и жизнелюбивое чувство юмора, и таинственный диалог вновь продолжился. — Слушай, гадючка, тебе удобно на моем плече?
— Да, оно теплое к круглое.
— И долго ты будешь лежать на нем?
— Отдохну немного, ведь я сутки болталась на кореньях, после того, как вода размыла и погубила мою нору. Еще надо переварить мышь.
— А потом ты убьешь меня?
— Опять ты за старое, не трону я тебя, ведь сама воспитывала в тебе смелость и мужество.
— Тогда убирайся, мне противно твое присутствие на плече. — Не груби. Куда я денусь, кругом вода? — Ползи на дорогу и прячься под камнями.
— От кого?
— Меня идут спасать мужчины, а они не будут церемониться с тобой.
— Пожалуй, ты права — надо удирать, ведь змей боится весь человеческий род. Меня прикончат в один миг, и даже ты не защитишь. Светлана брезгливо ощутила, как ее шеи и уха касается холодное бронзовое тело змеи. И снова обжигающий страх опалил нутро Светланы, вызывая позывы рвоты. Но «Ниточка» не сдавалась.
— Шалишь, змея, все равно выдержу все твои смертоносные пытки.
— Я не собираюсь тебя мучить.
— Что — убьешь сразу?
— Нет, немного подумаю, я ведь не человек, который всегда опрометчиво хватается за камень и спешит разбить мне голову.
Упругое и скользкое тело змеи обвило тоненькую хрупкую шею «Ниточки». Сейчас гадюка сдавит горло девушки стремительным и длинным туловищем и прощай жизнь Светланы Ивановны. Но учительница, к своему удивлению, совсем не почувствовала приближение адского удушья. Наоборот, ей почудилось, что тяжелая мужская рука обняла ее. Может, девчонке, еще никогда не любившей и не знавшей мужчину, перед смертельным исходом захотелось испытать заветный и дразнящий плод — нежное чувство к романтичному юноше? Она знала такого — преподавателя русского языка и литературы ее школы Вадима Юрьевича Обухова, бледного, высокого, с копной пшеничных запутанных волос. Как он прекрасно декламировал стихи! И в памяти обреченной на смерть девушки вдруг возник голос Вадима Юрьевича, читающего блоковские строки о Прекрасной даме, и совсем не догады­вающегося, что о нем будет вздыхать перед своей кончиной скромная учительница истории.
Змея, обдав смертельным холодом девичью шею, устремилась вверх к дыре в асфальте.
— Ты выберешься?
— Конечно, здесь ерунда: по твоей руке, потом по корням, а там уже и и отверстие в дороге. А дальше незаметно ускользну к скалам, где и найду нору.
— Прощай, гадючка! — даже с сожалением сказала Светлана.
— Держись, девушка, и ты победишь!
— Спасибо за урок мужества!
— Не стоит благодарности, это качество ты нашла у себя.
— Но только ты помогла родиться такому чувству, ведь я была закоренелая трусиха.
— Я чаще вызываю у людей страх и омерзение, чем положитель­ные эмоции.
— Возможно, это так, но наша встреча дала положительный ре­зультат.
— Тогда я рада, что среди людей у меня тоже будет защита! Я убираюсь, уже слышу близкий говор мужчин. — Змея скользнула по руке, по корням и выбралась на асфальт.
— Смотри, Ваня, медянка выползла на дорогу!
— Она не укусит? — спросил Жигров.
— Пресмыкающееся совсем не ядовито, — ответил Ткачев.
— Ребята, помогите мне! — крикнула Светлана спасателям.
 
ПОЦЕЛУЙ ЗА СПАСЕНИЕ.
(Из хроники горноспасательных работ)
 
Вечерело, закатное солнце алой каплей растворялось в голубой дымке. Художник Стас Крепин торопливо заканчивал осенний этюд — серая скала, куст красного шиповника и вечность жизни — солнце. Стас любил побыть наедине с горной тишиной и пустынным ландшафтом, но на этот раз на прогулку с ним увязалась юная супружеская пара. Молодожены захотели провести медовый месяц в горах. Ее звали Лена, его — Саша Орлов. Знакомы они были недолго, но разве время влияет на силу любви?
Друзья считали Лену взбалмошной и ветреной девчонкой, увлекающейся всякой романтической чепухой. Вся ее жизненная школа укладывалась в 22 года. Саша же был уравновешенным спокойным человеком, опытным врачом 28 лет, которому чертовски надоела холостяцкая жизнь.
Познакомились случайно. Туристская поездка на теплоходе. Тихий вечер, блеск лунных волн, старомодное танго. Несколько красивых фраз, и море выплеснуло любовь. А сейчас они были в лесу.
Стас окончил этюд и стал готовить ужин. Ведь скоро придут влюбленные, голодные, от всего отрешенные. Ужин давно остыл, а молодожены не являлись. Стас не беспокоился, ведь ему, старику, уже не понять забот молодой семьи. Он медленно поел, запил ужин ключевой водой и стал читать письма Ван-Гога. В маленьком шалаше свет для чтения излучала шахтерская электрическая лампа «Коногонка».
В одиннадцать ночи художник забеспокоился и двинулся искать молодоженов. Ходил, кричал, звал, прислушивался, но Скалистое плато жило своей ночной жизнью. И вдруг совсем рядом он услышал знакомые позывные радиостанции «Маяк». Стас осветил уютную полянку с вещами молодоженов и включенным транзистором, лежащим у обрыва. С края обрыва он стал кричать.
— Ребята, где вы? — К его великому удивлению, совсем рядом услышал голоса. — Я здесь! — отозвался Александр.
— Я тоже! — голос Лены был полон слез и рыданий.
Стас осветил обрывы, заросшие деревьями и кустарниками, и уви­дел молодоженов висящими на скалах. Крепкой веревки он не имел, только шпагат для связывания картона и бумаги. Что делать? Вопрос стоял о жизни молодых людей. Густая осенняя ночь. Может, минуты промедления станут роковыми. И тут на память художника пришла недавно опубликованная в городской газете статейка о работе местных горноспасателей.
— Держитесь, ребята, как можете! Я побежал за подмогой! — крик­нул он молодоженам и поспешил в дорогу. Сначала к Чертовой лест­нице, а потом в курортный поселок Светлый.
Пока художник в пути, попытаемся разобраться, что произошло с мужем и женой, прожившими вместе три долгих лесных дня.
Вечерний закат они провожали на горной лужайке, утопая в мяг­кой траве. Транзистор пел о любви, о море. Брошенные вещи валя­лись рядом. Сладкая нега и истома соединила их обнаженные тела. И вдруг подул легкий бриз, и дорогая нейлоновая куртка Лены свали­лась в пропасть. Они заглянули вниз. Обрыв показался им не очень страшным. Заросший землей и травой вертикальный сброс, полка в кустах, дальше скальный выступ, опять полка и уже ниже острые ребра скал.
— Недалеко упала, можно достать куртку, — заявила Лена. Саша почему-то стушевался. Ему бы смело броситься в пропасть, пролезть по обрыву, хватаясь за ветви кустов и деревьев, сорвать с колючек зацепившуюся куртку и победно кинуть ее к ногам возлюбленной. Но страх сковал его язык. Он молчал.
Лена обожала сильных и решительных людей. Сама трусиха, Лена, тем не менее, всю свою короткую жизнь мечтала о необыкновенном подвиге. Она думала, что ее красивый муж сразу кинется за курткой, но Саша будто онемел, стыдливо потупив глаза. Она оделась и подо­шла к краю, чтобы посмотреть вниз. Держась за куст, Лена встала на земляной сброс, уходящий вниз. Она все еще надеялась, что ее Лю­бовь, ее Саша кинется сам за курткой и поднимет ее из проклятого обрыва. Но он отвернул голову и с каким-то скучающим интересом стал что-то рассматривать на Скалистом плато.
Горячая кровь далеких греческих предков взыграла во взбалмош­ном характере медицинской сестры. И будто начисто перечеркнула ее романтическую любовь, рожденную от лунного моря и старомодного танго. Но резкие всплески эмоций не уместны на скальных обрывах. Лена резко дернула ветку, подвернула ногу и сорвалась в обрыв. Она скользнула по земле и траве на первую полку, не удержалась, неудач­но перевернулась и полетела дальше. Лена цеплялась за кусты, обди­рая и царапая свою нежную кожу, ломала ветки, страшно кричала, и Пропасть сжалилась над девушкой, остановила ее, зацепив за куст на небольшом выступе.
Услышав крик возлюбленной, врач, наконец, подскочил к обрыву и заглянул в жуткую пропасть. Лена повисла совсем недалеко.
— Лена, дорогая, как ты себя чувствуешь? — Глупее вопроса не придумаешь! Окровавленная Лена не удостоила ответом своего трус­ливого мужа. Он топтался наверху, проклиная все на свете: этот про­клятый поход, романтичный медовый месяц среди горной природы и даже тот банальный лунный вечер на теплоходе, сопровождаемым ду­рацким танго.
Лена застонала. Саша лег на край обрыва и опять заглянул вниз, и снова страх словно обжег его. Он отпрянул от обрыва, резко оттолк­нувшись руками, и медленно поехал вниз. Земля от тяжести его тела и рывка просела, стала осыпаться вниз в бездну. Он мог спокойно перекатится в сторону или перевернуться назад. Но Пропасть, будто живая, схватила его окаменевшее от страха тело и увлекла вниз. Саша, к счастью, застрял на первой же подвернувшейся полке. До жены, медицинской сестры, голова которой была прежде набита всякой сен­тиментальной чепухой, оказалось совсем немного. Он мог спуститься к жене, оказать ей помощь и помочь выбраться на его полку, а дальше на плато. Но если бы он был орлом, а не трусливым докторишкой! Лена стонала и плакала, не надеясь ни на какое спасение, тем более от своего, теперь уже ненавистного мужа.
Небо наливалось вечерней темнотой, слабо загорались первые звезды. Саша стал потихоньку жевать шоколад, припасенный для красави­цы-жены, запивая виноградным соком из фляги, достав ее из другого кармана. Улетевшую нейлоновую куртку жены он аккуратно снял с дер­жи-дерева и подстелил под себя, чтобы не сидеть на сырой земле.
Они не разговаривали, да и о чем можно говорить чужим и почти не знакомым людям! Трехдневный брак оказался не в счет, то, как вы­яснилось, было лишь мимолетным дорожным увлечением. Лене нельзя было шевелиться: малейшее неловкое движение — и Пропасть бы про­глотила ее. У нее затекла подвернувшаяся нога, обеими руками она держалась за колючий куст шиповника. Хотелось пить и есть. Лена губами оторвала несколько листиков кислицы, растущей рядом, и пожевала. Сухость во рту исчезла. Раны саднили, нога опухла — на­верное, был перелом.
Она слышала чавканье мужа и бульканье воды в его горле. И с отвращением вспомнила его кадык, торчащий на длинной шее, как шпора у петуха. Похолодало. Осенняя сырость затянула скалы. Бед­ная Елена с кровавыми, сочащимися ссадинами, царапинами и рана­ми стыла и слабела с каждой минутой. Спасибо ему, что он хоть не оправдывался, не канючил, а молча сидел над ее головой и сопел. Он успокоил ее двумя словами: «Стас выручит!».
Одинокая яркая звезда повисла над скалами, где находились еще вчера самые счастливые люди на свете. Художник нашел двух несча­стных, обреченных судьбой на тяжкие испытания. Но сам ничего сде­лать не смог для спасения их из пропасти. Стас, посоветовав мужать­ся и держаться, побежал за помощью. А жилье отсюда находилось в нескольких километрах. Значит, ночь им выходило коротать на ска­ле. Художник быстро шагал и даже бежал, он прекрасно осознавал, как трудно будет молодоженам удержаться на обрыве.
...В спасотряде иногда появлялся скромный и тихий Толя Трапизон. Привел его Федоркин, они работали вместе в строительном управ­лении. Трапизон не знал, откуда у него такая загадочная фамилия, ведь родился он на Украине. Трапизона попробовали на скалах, и он показал неплохие способности. Громов зачислил его в отряд. Не суе­тясь и не спеша, Толя уверенно овладевал искусством горноспасателя, но оставался таким же неприметным и застенчивым, как прежде он краснел, когда среди горноспасателей заходил слишком открытый раз­говор о женщинах. Над ним подтрунивали, он отмалчивался, и от него со временем отстали. Так и жил тихо и замкнуто шофер по профессии и общественник-горноспасатель Анатолий Трапизон. Громов любил таких надежных ребят...
Художник бежал и бежал сквозь осеннюю стылую ночь. Лена, по­визгивавшая как кутенок, еще была жива на осклизлой от росы скале. Ее трехдневный муж сонно посапывал на полке, привязав себя поясом от штанов к стволу мощной сосны, ее корни цепко вросли в трещины скал. Он так и не сказал ни единого слова жене, не посочувствовал ее страшному положению.
...Телефонный звонок из милиции разбудил Громова в два ночи. Пока он одевался, доставал рюкзак из шкафа на веранде, Люда сва­рила любимому чашку кофе. На улице засигналила милицейская ма­шина. Отпив два глотка, Громов выбежал на улицу. По пути заехали в общежитие и подняли из постели Трапизона.
— За кем будем еще заезжать? — спросил шофер.
— Справимся вдвоем! — ответил Громов. — Гони быстрее!
Измочаленного от бега художника они нашли у дежурной пансио­ната «Светлый». Старик лежал на раскладушке и дышал тяжело, как выброшенная на берег рыба.
— Где они висят?
— У Барсучьей поляны.
— Найдем! — И Громов с Трапизоном заспешили на помощь... Александр Орлов очнулся от глубокого здорового сна. Занимался рассвет. Утренний молочно-розовый туман, нежный и тонкий, как фата невесты, струился по скалам.
— Лена, ты жива? — спросил супруг. Оцарапанный, окровавлен­ный клубочек Лениного тела вырисовывался в призрачном тумане. Она уже давно разжала ослабевшие руки и непонятно как, но висела на скале. Возможно, куст шиповника держал ее в своих объятиях, принимая капли крови на ее теле за красные ягоды, и она сама стала похожа на цветок дикой розы.
Александр допил остатки сока и снова замер, боясь потерять теп­лое удобное положение тела. «Цветок дикой розы» приложила иссох­шие, искусанные губы к скале и стала слизывать росу. Алые ранки на губах запеклись и покрылись тонкой корочкой свернувшейся кро­ви. Порой они трескались и появлялись свежие красные капли.
Врач Орлов услышал, как транзистор с плато передает утренние новости. Его любимая футбольная команда вчера одержала победу. Он улыбнулся счастливо, радуясь за мальчиков — ведь их ожидали золотые медали. Вся злость на случившееся ЧП у него прошла. Лена жива, только не хочет с ним разговаривать. Почему их до сих пор не спасают? Захотелось в туалет, он аккуратно помочился на скалу, ста­раясь не капнуть на свое лежбище.
Медицинская сестра Лена то впадала в забытье, то приходила в себя. Как-то раз она пыталась выпрямить ногу, но адская боль прошила тело и она снова потеряла сознание. Очнулась от дикой жажды и опять прило­жила губы к мокрой скале, пытаясь слизнуть утреннюю росу, но тут же Елену стошнило. Скала зловонно отдавала мочой. Девушка увидела сверху свежий подтек и догадалась о его происхождении.
Громов с Трапизоном, как две загнанные лошади, выскочили на
Барсучью поляну. Все низины затянуло туманом. Где же искать пострадавших? Горноспасатели стали кричать, но голоса тонули в плотном тумане.
— Что делать? — Такой вопрос часто вставал перед горноспасателями.
— Медленно пойдем кромкой плато, может, наткнемся на ребят или они услышат наши крики, если живы? — посоветовался Громов с Трапизоном.
— Надо искать влюбленных! — подтвердил он.
Горноспасатели осторожно пошли краешком обрыва. Из тумана по­явились гигантские тени и вышагивали рядом по белому безмолвию. Туман светился золотом, и то окрашивался голубым светом или до боли в глазах наливался белизной. Скалистое плато дышало свежими утренними росами.
— Доброе утро! — неожиданно кто-то рядом хрипло приветствовал Громова. Он остолбенел от удивления.
— Кого вы встретили? — спросил Трапизон, появляясь из тумана.
Тут же заиграла музыка.
— Транзистор! — крикнул Громов. — Они где-то здесь!
— Помогите! — донеслось снизу. Громов заглянул в пропасть и в нескольких метрах от себя увидел мужчину.
— Сейчас, парень, минуту! — Веревка в один миг захлестнула ствол дерева и затянулась узлом булинь.
— Толик, живо работай, а я к нему, тут ерунда! — Громов просто прыгнул вниз на полку к Саше.
— Ты травмирован?
— Нет. — Александр потягивался, разминая затекшие конечности. К ним по веревке спустился Трапизон.
— Где жена?
— Она ниже, — Саша ткнул пальцем в ту сторону, где висел розо­вый клубочек.
— Я останусь с ним, а ты дуй к ней! — сказал Громов. Анатолий нагнулся над девушкой. Она открыла глаза и увидела смущенное лицо незнакомого парня. Он обломал колючие ветки ши­повника, державшие ее за розовую блузку и впившиеся в обнаженные руки, осторожно поднял с каменного уступа. Лена крепко обняла незнакомца, боясь потерять своего спасителя, и прижалась губами к покрасневшей от смущения щеке парня.
— Виктор Петрович, выбирайте веревку, подстраховывайте меня, я поднимаюсь наверх! — крикнул Трапизон и, осторожно держа в руках драгоценную ношу, пошел по выступам скал. Громов натягивал страховочную веревку, помогая Трапизону. Через несколько минут тот подошел к Виктору Петровичу. Громов увидел израненную девушку, он уже оценил ситуацию.
— Толик, аккуратнее, у нее что-то с ногой! — Громов выскочил вверх на плато и стал оттуда страховать Трапизона.
— А меня забыли? — жалобно заскулил Александр.
— Сейчас я с тобой управлюсь! — пообещал Громов. Трапизон со своей ношей появился на краю плато.
— Положи ее, Толик, на траву в напои водой, а я того мерзавца достану.
Он бил его ветками держи-дерева прямо на уютном ложе — большой полке. Александр боялся дернуться, чтобы не свалиться вниз, ведь спасатель не привязал его веревкой.
— За что? За что? За что? — орал Александр.
— Знаешь, трус, за что! А ну марш наверх!
— Обвяжите меня веревкой, сделайте страховку!
— Я тебя здесь навсегда привяжу, быстро вверх!
Доктор без всякой страховочной веревки выскочил на плато, но не подошел к жене, а стал собирать разбросанные вещи, среди которых был и транзистор.
Громов достал из рюкзака рацию и запросил спасслужбу.
— «Скала»! Я — «Тропа», отвечайте. Прием! — Он знал, что жена разбудила по телефону инструктора, и в спасслужбе будет ожидать собранный по тревоге отряд с включенной рацией.
— «Тропа»! Я — «Скала». Слышу вас хорошо. Какие будут указа­ния. Прием.
— Подъезжайте к Чертовой лестнице и выходите нам на встречу, мы на носилках несем девушку, у нее перелом ноги.
— Сигнал принят. Выходим на помощь. Рацию не выключайте.
...Прошло полгода со времени спасательных работ у Барсучьей по­ляны. Время излечило Лену. Она снова стала улыбаться. Громов при­гласил ее в спасотряд, как медицинскую сестру. А Трапизон стал опе­кать Лену.
 
СМЕРТЬ НА СИНЕМ КАНТЕ.
(Трагическая хроника случившегося ЧП, где не изменены ни имена, ни фамилия)
 
О таких историях стараются умалчивать, слишком уж много здесь трагичного и горького. Но смерть должна послужить нам уроком во избежание подобных жестоких ошибок. ...Обливаясь кровью, парни еще жили на этом прекрасном свете. Сидели рядом, точнее висели на веревке, захлестнувшейся за маленький сучок бронзоствольной сосны. Что со Светланой, ребята не знали. Сегодня у нее день рождения. Они захотели провести праздник на отвесной скале, врезавшейся синим кантом в бирюзовое небо. Стояла чудная осень. Девушке исполнялось девятнадцать лет. Светлана с Юрой приехали к Василию в субботу. Он трудился в студенческой бригаде Днепропетровского университета на строительстве базы отдыха на южной стороне Скалистого плато у моря. А группа Светы и Юры работала в степном районе.
Вечером сидели у моря. Слушали шум прибоя, мечтали и говорили о завтрашнем восхождении. Снаряжение собрали какое могли: старенькую капроновую веревку, скальный молоток, десять титановых карабинов «ирбис», защитные каски на головы позаимствовали у строителей, скальные крючья Вася Романюха выточил сам. Руководитель практики Владимир Петрович Лоторев увидел, что Василий возится на токарном станке с альпинистскими крючьями н запретил это ему. Пришлось Васе обрабатывать крючья в строжайшем секрете. Студенты взрослели и стали понимать, что многое из того, что хочется исполнить, не должно становиться гласным. Дорого же они заплатили за свое тайное восхождение! Значит, не всегда нужно скрывать свои личные тайны от окружающих людей.
В воскресенье утром Василий сказал однокурсникам по группе, что идет с друзьями прогуляться к Скалистому плато, а потом проводит их в город на автобус. Альпинистское снаряжение они спрятали, тщательно упаковав его в маленькие пионерские рюкзаки. Утро выдалось изумительное, в сиянии осеннего южного солнца. Маршрут второй категории сложности выбрали на Синий кант. Во-первых, — «двойка» и для них, малоопытных скалолазов, не очень сложная, во-вторых, при­влекало название маршрута, будто чудилась в нем морская синева, зовущая к странствиям и приключениям.
Начальный трудный каскад скал они преодолели довольно быстро, тщательно забивая крючья для страховки. Но с каким удовольствием и радостью ребята лезли по скалам! Будто пели гитарную песню стран­ствующих и веселых бардов со словами о мужественных восходите­лях, неугомонных непоседах, которым перкалевая палатка милее до­машнего сытого уюта.
После опасного отвеса они вышли на обширную наклонную полку, рассекающую тело скалы небольшими гротами и уступами, заросшую кустами шиповника, тамариска, дикими яблонями и грушами. Здесь и поздравили Светлану с днем рождения, подарив ей новые галоши для лазания по скалам, два альпинистских карабина, букет осенних красочных листьев и спортивное восхождение. Девчонка очень радо­валась празднику скал и своему чудесному дню рождения, проводимо­му в такой экзотической и необычной обстановке. Да еще рядом нахо­дился Юра, сильный и смелый товарищ, он очень нравился Светлане, и она втайне мечтала о более близких отношениях. Все ее подруги по институтскому общежитию давно уже познали мужчин, любили, стра­дали, расходились и вновь встречались, жили бесшабашной студен­ческой жизнью, когда о будущем особо не задумываешься. Правда, Светлане очень хотелось романтичной и красивой любви, чуточку те­атральной, книжной, с приключениями и опасностями. Может, поэто­му она выбрала такую прелестную сцену со скалами и пышным юж­ным великолепием осенних растений. Кто-то, может, будет смеяться над романтиками, пусть! А Светлана терпеть не могла в торжествен­ные дни сидеть за столом, набивать живот жирной пищей и горланить пьяные песни. Во сто раз лучше соприкосновение с поэтичной горной природой, хотя это не легко, да и опасно.
До кромки плато оставалось совсем немного, путь пролегал по лег­ким скалам с полки на полку, где много росло деревьев и кустарни­ков. Шли одновременно, связанные веревкой. Крючья для страховки не забивали, веревка отлично закладывалась за стволы и ветви дере­вьев, служивших опорами для страховки. Удивительные здесь расте­ния, они корнями намертво врастали в скалу и по каплям высасыва­ли влагу из каменной известняковой толщи. И росли, отчаянно со­противляясь ветрам, жаре и холоду. Деревья на скалах были сродни альпинистам, карабкающимся по стенам. Деревья носили звучные имена: скальный дуб, лохолистая груша, кевовое дерево, можжевель­ник колючий. Особенно привлекало красотой и изяществом гладкого ствола, с причудливо искривленными и извилистыми ветвями, в соче­тании с кораллово-красной корой, сворачивающейся по сезонам в пер­гаментные тонкие свитки, вечнозелеными глянцевыми листьями — экзотическое земляничное дерево. Его назвали так за плоды, очень похожие на землянику. Дерево - на вид крепкое и мощное, а на самом деле хрупкое и слабое.
Кто сорвался первым? Никто не узнает. А разве это имеет значе­ние? Есть только версия.
Впереди шел Романюха, возможно он споткнулся, потерял равновесие и ухнул вниз. Веревка, заложенная за земляничное коралловое дерево, вырвала сгнивший в корнях ствол легко и свободно. А может, Светлана, охмелевшая от буйных южных красок осени, от истомы де­вичества, потянулась за приглянувшимся пурпурным листиком и со­скользнула ногой с полки, рванув за собой Васю и Юру, ведь она нахо­дилась в центре связки. Света упала головой вниз совсем неглубоко, потеряв в полете каску и раскроив череп. Мгновенная смерть. Корал­ловое дерево запуталось в веревке, как фантастический чудовищный краб с красными клешнями. А парни, точно игрушечные ваньки-встань­ки, летели вниз, каждый на длину своего двадцатиметрового конца веревки. Они бились о скалы, ломая руки и ноги, разрывая кожу и кровавя скальные серые плиты известняка. Можно сказать, что им повезло — веревка захлестнулась за сухой сучок сосны и задержала их падение в отвесную глубину пропасти на первом участке «двоечного» маршрута. Они повисли рядом, касаясь друг друга плечами, и оста­лись живы. Кровь залила их лица, а стоны от боли слышали лишь деревья и кусты, да немые грозные скалы.
Сегодня — воскресенье, весь мир отдыхает. Да никто и не знает, куда и зачем они пошли, на какую прогулку? Восхождение не зарегистрировано у горноспасателей, ведь они могли им не разрешить скальный по­ход в горы. Поэтому студенты тайком вышли на Синий кант, так что ни одна душа на свете не ведала об их местопребывании, не знает и теперь о случившейся трагедии на скалах. Помощи от горноспасателей не дож­даться. А ребята из строительной бригады не выдадут тайну Романюхи руководителю практики, придумав какую-нибудь причину его отлучки, сославшись на семейные или любовные дела. Одна надежда — внизу заброшенное и забытое Южное шоссе. А может, кто вдруг будет по нему возвращаться из лесного похода за грибами или проедет дачник из Зеленой долины? Надо звать, кричать, молить о спасении, чтобы проходя­щие люди смогли поднять тревогу и вызвать им подмогу. Спекшиеся, окровавленные губы парней запросили, замолили о помощи.
Ох, как жалко парней! Будущие восходители, не повторяйте таких глупых ошибок, не надейтесь на легкий исход, на авось, ведь суровые горы не прощают ни малейшего промаха.
По Южному шоссе проезжал велосипедист и услышал крики терпя­щих бедствие. Он покрутил головой, но никого не увидел на рельефном каменном полотне со множеством деталей, штрихов, теней, силуэтов, с густой и редкой растительностью и многоцветной мозаикой скал. А вер­шину горного плато кутал туман. Но кто-то звал и звал охрипшим, обессилевшим голосом, умоляя о спасении. Неизвестный умирал на скалах, и велосипедист нажал на педали, торопясь за помощью. Ехал довольно долго — целый час. Нет, чтобы сразу свернуть в близлежащий дом от­дыха и оттуда позвонить горноспасателям! А он тянул домой, до курортного поселка, и лишь там заявил в милицию. И на этом — спасибо, а другой мог бы остаться равнодушным.
Дежурный, один из новичков этого отделения милиции, принял сигнал и оперативно сработал, совершенно не зная о службе горноспа­сателей. Старший лейтенант быстро вызвал «скорую помощь», дежурную УВД и на двух машинах они понеслись к Синему канту, а точнее к километровому столбу под скалами, указанному велосипедистом. Ездили медленно под каменной стеной, высматривая страдальца и прислушиваясь. Ничего. Потом милиционер, врач и санитар ходили по шоссе, задрав головы, вглядываясь в каждую морщину, во множестве испещривших грозный и могучий лик скального титана. Не видно, не разобрать, да и глаза стали болеть от напряжения. Кричали долго, громко, в три голоса, но ответа не получали, лишь эхо бродило между столпами скал и улетало ввысь, в молочный туман, тяжело осевший над кромкой плато.
А парни, бедные и невезучие парни, потеряв сознание, висели на обрыве, прикрытые краем легкой пелены тумана.
— Наверное, показалось этому чудаку-велосипедисту, — решил ми­лицейский патруль.
— Никого здесь не видно и никто не просит о помощи, — подтвер­дил врач, собирая букет сон-травы.
Выездная бригада села опять в машины и вернулась в поселок. И никто не позвонил горноспасателям, которые перевернули бы скалы, ощупывая и просматривая каждый метр, и все же нашли бы постра­давших, спустили их вниз и спасли. Еще есть слово — Судьба, но она тоже оказалась не милостива к беспечным, а теперь умирающим ре­бятам, оставив их в муках, боли в страхе перед безнадежностью. Страшно умирать в мирное время под теплым солнцем от собственной глупости и безразличия официальных ленивых лиц.
В понедельник утром руководитель практики Лоторев во время пе­реклички спросил:
— А где Романюха?
— Сейчас будет, он пошел тут по своим делам, — ответил староста группы.
— Проводить своих знакомых?
— Да, они отправились на шоссе, на остановку рейсового автобуса. — Студент «прикрыл» товарища. Как вам не везет, окровавленные милые парни, сейчас нуждающиеся в немедленной помощи, как вы страдаете от чудовищных и неисправимых услуг псевдоблизких лю­дей!
К полудню беспокойное чувство овладело сокурсниками Романюхи, и они признались Владимиру Петровичу, что не видели Васю со вчерашнего утра. Исчезновение студента со строительной практики «тянуло» на ЧП. Но, видимо, не настолько, чтобы поднимать боль­шой тарарам. Может, парень просто загулял где-нибудь? Лоторев вспомнил, однако, хлопоты Романюхи с альпинистскими крючьями и ему стало не по себе. «Подожду до вечера», — успокоил он сам себя. А перебори слабый стыд в том отношении, что вдруг даешь ложный сигнал и за зря беспокоишь людей, да позвони горноспасателям, в милицию, в скорую помощь, забей в набат, закричи, завой, запричи­тай как по родному сыну, и спасены были бы неопытные, желторотые цыплята, сейчас умывающиеся кровью и слизывающие росу с верхне­юрских известняков. И покрывающих их красной кровью из разорванных, засохших за день, но снова сочащих сукровицей опухших губ. Вечером Романюха не явился, и Лоторев спокойно лег спать. «Утро вечера мудренее», — вновь оправдал руководитель практики свое без­действие.
Но во вторник утром застучала, заработала машина тревоги. Лоторев дал телеграмму в университет, по домашнему адресу Романюхи, сделал заявление в милицию. А потом поехал к горноспасателям, к ним уже по собственной инициативе. Ведь все официальные запросы он сделал и снял с себя всякую ответственность перед ректоратом и правоохранительными органами. Начальник городского горноспасательного отряда Виктор Петрович Громов внимательно выслушал Лоторева, особенно все то, что касалось истории о скальных крючьях Романюхи и о возможном восхождении парня с приехавшими друзьями в горы.
— А куда они пошли? — спросил Громов, сам понял неуместность своего вопроса и тут же с тремя ребятами, случайно зашедшими в спас-службу, отправился на поиски исчезнувших студентов. Они поехали по старому Южному шоссе, узкой лентой извивающемуся у обрывов Скалистого плато. Громов отлично знал все скалодромы своего горного района, где обычно тренировались альпинисты и скалолазы. -- Первая остановка у Скалы Хергиани, названной в память одного из сильнейших скалолазов шестидесятых годов. Миша Хергиани был великим мастером в преодолении скальных отвесов. Он, подобно юркой ящерице, скользил по вертикальным стенам, используя для опор рук и ног почти невидимые шероховатости скал. Обладатель многих золотых медалей чемпионатов, он на несколько голов был выше своих соперников в искусстве скалолазания. О Мише ходили легенды. В Шотландии, куда его пригласили родоначальники альпинизма — англичане, он покорил всех своей виртуозной техникой лазания по скальным маршрутам. Ему единственному в мире из скалолазов англичане дали почетное звание «Тигр скал».
Погиб Миша от неожиданной случайности, когда в Италии, на вершине Суальто, он в связке с Вячеславом Онищенко быстро и красиво лез по маршруту высшей категории сложности. Неожиданно сорвав­шийся камнепад сбил Мишу, а тяжелый камень, как острым лезвием, полоснул по веревке, перерубив ее, и сбросил Мишу в пятисотметровую пропасть. А московский врач Онищенко остался жив, стоя на соседней полке. Его спасли итальянские горноспасатели, подлетев к нему на вертолете.
Громов хорошо знал Мишу Хергиани, повторял его маршруты на кавказскую Ушбу, во французских Альпах на Пти-Дрю и Гранд-Жорас. Перед выездом в Италию Миша с командой тренировался на Скалистом плато и не раз заходил к Громову домой на чай. Теперь Миши нет, он похоронен в Сванетии, на своей родине, где ему поставлен памятник и организован музей. А на Скалистом плато одна из скал носит его имя, а кованый барельеф из чугуна «Тигру Скал» висит на цепях на другом утесе плато, где Миша участвовал в соревнованиях. Альпинисты всего мира бережно хранят память о своих погибших товарищах.
На скалодроме Хергиани находились альпинисты во главе с Василенко.
— Гена, вчера здесь не лазили студенты из Днепропетровска? — спросил Громов.
— Нет, Виктор Петрович, здесь мы одни тренируемся уже целую неделю.
Горноспасатели отправились к скале Парус; и там скалолазы тоже не видели днепропетровцев. По пути заглянули к подножию Венчального мыса, по его скальным маршрутам тоже любили лазать спортсмены — никого не нашли. Световой день заканчивался, и горноспаса­тели вернулись в город ни с чем. Куда исчезли студенты и выходили ли вообще они на скалы?
А они, бедняги, еще жили, истекая кровью.
Утром Громов собрал отряд горноспасателей. Разбил на квадраты обрывы у Южного шоссе, и ребята стали внимательно осматривать каждый метр скального рельефа. Студенты умирали в полдень в пол­ном сознании, но говорить уже не могли. Веревка по-прежнему держа­ла их на скале. Вид у обоих был ужасный, залитые кровью лица пре­вратились в красные спекшиеся маски. Романюха, считавший себя виновником случившегося, пытался еще вселить товарищу последнюю надежду на спасение; он прошептал несколько слов.
— Горноспасатели должны нас найти! — Юрий Пазов уже не слы­шал этих слов, он отходил в иной мир. Только яркое солнце провожа­ло умирающих друзей.
Под вечер желтую майку Романюхи увидел спасатель Александр Челаев. Синий кант горноспасатели оставили проверять напоследок. Осенний день быстро густел, наливаясь темнотой. Но Громов вместе с Федоркиным вышли на скалы, чтобы узнать, живы или нет студенты. Ведь прошло уже трое суток с их тайного исчезновения. Спуститься к пострадавшим решили сверху с кромки плато. Туда, от маленькой церквушки, будто висевшей над высоким утесом, вела хорошая туристс­кая тропа. Горноспасатели вышли на край Скалистого плато. Сориен­тировавшись по машине на шоссе, стоявшей примерно под висевшими студентами на обрыве, стали налаживать веревочную систему для спуска вниз.
Бархатная осенняя ночь накрыла горы. Громов и Федоркнн попе­ременно стремительно скользили по веревке, стараясь не касаться скал, чтобы случайно не столкнуть «живые» камни, ведь под ними находи­лись люди.
Непростительную оплошность совершил Громов: они искали по­терпевших бедствие днем и совсем не приготовились к ночным спасработам — в рюкзаках ни одного фонаря! На десяток благополучных спасательных работ выпал этот непредвиденный случай, когда не ока­залось нужного снаряжения. Громов и Федоркин ничего не видели вокруг, только где-то в глубине пропасти, словно на далеком морском дне, драгоценными камнями сверкали огни курортного поселка. Что делать? Какой выход найти из создавшегося положения? И как все­гда в сложнейших ситуациях, неожиданная мысль подсказала удачный ответ.
— «Скала». Я — «Скала -1», срочно пошлите машину на заставу и попросите пограничников направить на нас луч прожектора! — пере­дал Громов по «Виталке».
— Хорошо, Дед, выполним! — совсем по-домашнему ответил по рации Челаев. Пока горноспасатели ездмли и договаривались с погра­ничниками, Громов и Федоркин закрепились в скальной нише.
— Виктор Петрович, а почему наша радиостанция называется «Ви­талка»?
— Алик, ее назвали ребята-конструкторы в память о своем друге — харьковском альпинисте и скалолазе Виталии Тимохине.
— Вы его знали?
— Очень хорошо. Он приезжал тренироваться на Скалистое плато, и мы были друзьями. А потом он погиб на Южной Ушбе, на маршруте первопрохождения западной стены с выходом к Красному углу. Его подвело снаряжение, его команда при подготовке рекордного восхож­дения на чемпионат СССР слишком облегчила самодельные шлямбурные и скальные крючья. Виталий отступился и вырвал последний страховочный крюк. Весом своего падающего тела, набравшим губи­тельную силу, срезал слабые тонкие ушки шлямбурных крючьев. Тимохин сорвал с полки и стоявшего на страховке киевского альпиниста Артура Глуховцева. И они вдвоем погибли. Через год мы прошли эту стену и сняли со скал провисевшие всю зиму рюкзаки Тимохина и Глуховцева.
Внезапно белый луч прожектора заскользил по обрывам плато. Скалы будто задымились голубым светом, усиливая эффект морского дна. Сказочное голубое свечение. Наверное, поэтому скалу назвали «Синий кант».
— «Скала-1», прожектор сможет светить двадцать минут. Прием.
— «Скала, вас повяли, постараемся управиться! — ответил Гро­мов.
— Виктор Петрович, мы не в тот кулуар попали, пострадавшие находятся за углом.
— Хорошо, Алик, давай сейчас налажу страховку, и ты полезешь к ним.
— Идите вы, Виктор Петрович, а я буду на страховке.
— Почему, Алик, ведь ты быстрее и проворнее лазаешь?
— Если честно, Виктор Петрович, то я очень боюсь мертвецов.
— Чепуха это, Алик, ведь мертвые не кусаются.
— Не уговаривайте, Виктор Петрович, для меня очень страшно прикоснуться к трупу. — Ну хорошо, пойду я.
Громов стал лезть по ребрам скал. Он торопился, пытаясь уложиться во время работы прожектора, но спешка приводит к ошибкам. Запутал веревку в ветвях деревьев, потом залез на гладкие плиты, заклинил веревку в скальной щели. Время неумолимо отсчитывало свой бег. Все эти минуты он думал о странной слабости Алика — боязни трупов. А ведь он такой сильный и бесстрашный скалолаз. За свою долгую горноспасательную работу Громову много раз приходилось иметь дело с мертвецами. Однажды даже в снежной метели ноче­вать с трупами замерзших туристов, и он никогда не боялся их. И вдруг у Алика выявилось это странное и слабое качество психики.
Яркий свет погас. Потом пограничники объяснили, что прожектор у них установлен только для освещения моря, а повернуть рефлектор с лампой накаливания на 180 градусов, в горы, они могли лишь на малое время. А Громову оставалось спуститься несколько метров к висевшим на веревке студентам. Он отчетливо их видел.
— Алик, выдай мне несколько метров свободной веревки и закрепи ее, я постараюсь подойти к пострадавшим! — крикнул Громов и почему-то обмер от ночной непроницаемой темноты, где его голос словно утонул. «Пощупаю у них только пульс и тут же вернусь обратно», — успокоил себя Громов. Какое-то неприятное чувство боязни поразило его, налив слабостью ноги и руки. Спускаться не хотелось. «Но ведь надо, ты же профессиональный спасатель]» — убеждал себя Громов и, держась за веревку руками, спортивным способом пошел по скалам. Протопав несколько метров, он успокоился. — Вот и хорошо, зря на­пугался, это Федоркин тебя смутил своим страхом! — проговорил вслух Громов.
Он благополучно добрался к студентам. Глаза его уже привыкли к темноте. Потом на горноспасательной машине включили на крыше фароискатель и осветили низ Синего канта. Слабый свет доставал и до Громова. Он окликнул пострадавших, висевших вдвоем.
— Ребята, вы живы? — В ответ молчание. Тогда Громов нагнулся и начал ладонью ощупывать лицо человека, находившегося справа от него. Оно оказалось покрыто засохшей кровяной коркой. «Труп, уже застыл», — определил Громов и прикоснулся ко второму, его плечо соприкасалось с покойником. Рука горноспасателя отчего-то задро­жала, ослабла, стала путаться и скользить по нейлоновой куртке. И вдруг Громов почувствовал, что его ладонь кто-то крепко сжал и стал тянуть вниз.
— Не балуйся! — закричал он и обомлел от страха и ужаса. В его ушах будто что-то зазвенело, и он отчетливо услышал: — Почему ты опоздал к нам?
Громов отдернул кисть от мертвеца, с силой тянувшего его в мо­гильную пропасть, и стремительно рванул вверх. Федоркин не успел даже выбрать страховочную веревку, как Громов оказался рядом с ним.
— Что вы так бежали, они живы?
— Нет, Алик, оба мертвы.
— А девушка?
— Я не видел ее, возможно, она с ними не полезла на скалы.
— Что будем делать?
— Выходить наверх и в светлое время спускать погибших. Утром, когда они вновь оказались у трупов, Громов понял, что случилось вечером. Его кисть попала под тугую резинку, державшую кусок плотной ткани на плече скалолаза. Альпинисты применяли та­кие подушки для трения веревок при спуске дюльфером, чтобы не обжигать кожу на плече. Но велики глаза страха в темноте и один на один с мертвецами. Громову почудилось, что умерший от потери кро­ви тянет его к себе, и он отчетливо слышал голос разбившегося. Стран­ное и таинственное явление. Галлюцинация. Но с тех пор он стал бояться трупов.
Девушку нашли выше ребят, Светлана лежала на широкой полке среди обломанных веток тамариска, разбухшая и почерневшая. Уже наступили четвертые сутки со дня ее гибели, солнце безжалостно раз­лагало ее мертвое тело. А по трупам ребят было видно, что умерли они вчера. Конечно, можно было их спасти, если бы горноспасатели знали, в каком месте произошла авария.
Случай трагичен, сопутствующие восхождению случайности стали роковыми. Но всего этого можно было избежать, когда бы люди хоть немного беспокоились о своей безопасности. Так что задумайтесь, бу­дущие восходители на Скалистое плато! А число покорителей скал и любителей острых приключений не убывает, с каждым годом только увеличивается...
 
погоня
(Горноспасательный детектив с преследованием бандита в горах)
 
Декабрь. Тихий вечер. В разломах гор небо как синий кристалл, где звезды мерцают радужными гранями. Скалистое плато, ук­рытое пышными сугробами, оцепенело от мороза и белой луны. Исполинские тени от рваных утесов медленно передвигаются в серебре блестящего снега. Глубокие пропасти дышат черным таинством. И среди зимнего оцепенения уютно светится окно в «Хижине с оленьими рогами». Здесь в просторной комнате с пылающим камином, где на деревянной обшивке стен висели пучки сухих трав, букетики бессмертников, перья птиц, альпинистское снаряжение с веревками, карабинами и связками крючьев, а рядом — рога горного козла, военная каска, пробитая пулями, старинные лыжи.
Сейчас здесь хозяйничали двое — начальник горноспасательного отряда Виктор Петрович Громов и его двенадцатилетний сын Филипп. Они готовили ужин. Виктор Петрович резал мясо, крошил лук и чеснок, а Филипп чистил картошку. — Все каникулы ты проведешь в горах, сынок!
— А горноспасатели поднимутся в хижину, папа? — Конечно, мы Новый год встречаем вместе.
— А детей своих они возьмут?
— Обязательно, многие будут с семьями. — Когда?
— Завтра должна приехать наша машина.
— Но ведь в ней помещается несколько человек?
— Еще горнолыжный клуб собирается по традиции организовать здесь новогоднюю карнавальную ночь с ряжеными, огнями факелов и катанием на лыжах. Завтра к вечеру — сбор на плато. Специально заказан автобус. И тебе надо готовиться. Все, кто катаются на лыжах, должны быть в маскарадных одеяниях.
— А какой я одену костюм?
— Поужинаем и начнем фантазировать. Я думаю, мы сумеем сотворить что-нибудь сказочное.
— А все же, что ты задумал для меня?
— Я хотел бы сделать тебя персонажем из легенды о Скалистом плато.
— Из какой?
— О Серебряном олене.
— Так расскажи ее мне.
— Хорошо, — согласился отец и начал повествование. — Живет у нас в горах олень с серебряными рогами. Когда он ступает по лесной опушке, то идет, как королевич в тронном зале. Повернет голову с ветвистыми рогами и будто лесная корона сверкает у него на голове! Этот сказочный олень — хранитель источников и родников. Смотрит он, что­бы не иссякли прохладные и живые струи ключевой воды. Чтобы звери и птицы всегда могли попить вкусной горной живительной влаги.
Но бывают засухи, и родники начинают мелеть, пропадать и затяги­ваться землей. Тогда забирается олень высоко в горы и становится на краю острых скал. Стоит и ждет, когда в небе появиться тяжелая туча. Поднимет олень голову с ветвистыми рогами и высекает из тучи белые молнии, вызывая на землю долгожданный дождь. И вновь наполняются водой источники и родники. Радуются звери и птицы на земле!
Есть такое поверье, что тот, кто увидит оленя с серебряными рога­ми, тот будет долго и счастливо жить на свете. Но чтобы встретить сказочного оленя, нужно очень много и долго ходить по горам, попро­бовав воды из всех источников и родников! — окончил свой рассказ Виктор Петрович.
— Красивая легенда!
— В ней есть и современная идея. Легенда приглашает нас путеше­ствовать по горам, а движения есть — жизнь и мы станем здоровыми и сильными.
— А как я смогу быть Серебряным оленем на лыжном маскараде?
— Очень просто: оленьи рога у нас есть, мы покрасим их серебря­ной краской, из лыж одну сделаем рулевую впереди, накроем тебя белой материей — и готов олень!
— Тогда сейчас же будем делать маскарадный костюм! Я сейчас приду, папа.
— Ты куда?
— В туалет сбегаю.
— Пошире раскопай дорожку, а то все снегом замело.
— Хорошо!
Громов поставил сковородку с бараниной в угли камина и стал гото­вить приправы и салат, изредка переворачивая шипящие куски мяса. Включенная рация тихо попискивала, ловя в пространствах атмосферы загадочные шорохи. За окном приюта дышала морозом лунная ночь.
Внезапно дверь хижины резко распахнулась, и в проеме появился угрюмый мужчина в нейлоновой синей куртке, прожженной в несколь­ких местах, в серых брюках, покрытых темными пятнами. Он был высок и широкоплеч, с голым черепом, кровавой ссадиной на щеке, с горящими бегающими глазами, которые с превосходством силы огля­дывали помещение и Громова, с нервным тиком левой брови, рассе­ченной шрамом. В правой руке он держал пистолет. Внешность его поражала своей агрессивностью. Он будто подчеркивал своим видом, что не остановится ни перед чем и готов, если будет нужно, на убий­ство.
Громов вспомнил о завтрашнем карнавале горнолыжников и поду­мал, что кто-то уже «приготовился» и играет роль бандита.
— Похож на головореза. Вид страшный, очень выразительные гла­за! — оценил он «актера».— Ладно, прячь свою пушку, садись греть­ся, сейчас будем ужинать, -- предложил горноспасатель я добавил:
— Ты с кем поднялся на плато?
— Руки вверх! — хрипло прорычал незнакомец.
— До карнавала еще далеко, — спокойно ответил Громов, ловко орудуя ложкой и размешивая салат.
— Внимание! Внимание! Внимание! «Скала»! «Скала»! Экстренное сообщение! В горах скрывается вооруженный преступник Ларчиков! Примите все меры предосторожности! — внезапно заговорила вклю­ченная радиостанция.
Бандит на долю секунды расслабился и удивленно повернул голову к приборам, услышав свою фамилию, Громов тут же метнул в лицо Ларчикова тарелку с салатом. На мгновение бандит, залепленный вареной картошкой и яйцами, потерял зрение. Этого хватило, чтобы Громов перевернул стол и кинулся к матерому преступнику. Но тот успел стереть с глаз липкую белую массу майонеза и выстрелил в упор. Громов свалился на пол.
Ларчиков схватил пустой рюкзак и стал поспешно заталкивать в него хлеб и консервы. На голый череп натянул шапочку Громова. Обвел взглядом комнату. Увидев на щите с надписью «Бураны» клю­чи, снял их и сорвал расстеленное на деревянных нарах одеяло. Еще на миг задержался в комнате, поднял табуретку и с силой ударил по рации, все еще передававшей экстренное сообщение о бегстве воору­женного преступника. Хрупкая техника разлетелась вдребезги. Громадной ручищей сгреб мясо со сковороды и, обжигаясь, сунул в рот. Захватил флягу со спиртом и выскочил во двор. Два «Бурана» стояли рядышком. Он взобрался на желтый снегоход, вставил ключ, и двигатель четко заработал. Ларчиков включил скорость, объехал хижину и рванул по заснеженной дороге к перевалу. Филипп вышел из туалета, находившегося чуть в стороне от хижины, и услышал рев работающего мотора «Бурана». — Куда это отец помчался? Что случилось? Почему не предупредил и не взял меня с собой? — вслух вырвались у мальчишки вопро­сы. Но, привыкший к тревожной жизни в семье горноспасателя, он спокойно направился по расчищенной от снега тропинке. Дверь хижины оказалась распахнута настежь. Уже чуть насторожившись, Филипп поспешил внутрь. В помещении все оказалось перевернуто, разбито и разбросано.
— Папка, папа, что с тобой? — он бросился к лежащему на полу отцу. Тот был неподвижен, голова окровавлена. Филипп схватил чайник с теплой водой. Обмывая отцу голову, он понял, что тот жив. Пуля чиркнула по виску, оторвала кусок уха, окровавила голову и вонзилась в дерево. Отца оглушил прямой выстрел в упор, и при падении на пол он потерял сознание. Сейчас Виктор Петрович уже при­ходил в себя, мотая головой, вытирая кровь и воду с лица.
— Что случилось, папа?
— Сейчас приду в себя.
— Да что же произошло?
— Он стрелял в меня! — Кто?
— Какой-то Ларчиков.
— Как он попал в хижину?
— Бежал из города. Там совершил преступление, как раз стали передавать по рации экстренное сообщение о нем, когда он вошел в хижину.
— Что будем делать, папа? — по-взрослому спросил Филипп.
— Надо передать в город, что преступник в ваших краях.
— Так ведь он разбил рацию!
Наступило молчание. Громов обдумывал план действий, Филипп терпеливо ждал, как и подобает настоящему мужчине.
— Тогда, сынок, тебе придется встать на лыжи и помчаться вниз с сообщением о появлении преступника.
— А как же ты?
— Не волнуйся, кровь уже запеклась. Немного гудит в голове, но надо догонять бандита. Куда он поехал?
— К перевалу.
— К какому?
— К Оленьему рогу.
— Значит, хочет выскочить в Голубую долину, а там проходит же­лезная дорога, сел на поезд — и ищи-свищи по всей стране!
— Что же ты хочешь делать, папа?
— Надо перехватить и задержать бандита, а не то беды натворит. Видно, матерый волк!
— Но ведь он вооружен!
— Ничего, ведь это наши горы, они помогут нам!
— Папа, будь осторожен!
— Постараюсь его опередить.
— А как?
— В дороге придумаю. Давай побыстрее собираться.
— Я готов, папа!
— Смотра, не выскочи на Острые утесы, а то разобьешься!
— Я хорошо знаю Южный спуск, там катится легко, — неожидан­но улыбнулся мальчишка.
— Не бахвалься, сынок! Сейчас нужно не только твое горнолыжное умение, во и спокойствие. Передашь в милицию, чтобы связались по рации с райцентром Сокол в Голубой долине и выслали оттуда навстречу бандиту группу перехвата! Обязательно — с горноспасателями!
— Скажу!
— Надень каску с налобным фонариком. Возьми нож, зажигалку и фальшфейеры.
— Зачем?
— Осветишь себе путь. Смотри, это твое горноспасательное задание. Считай его боевым, а боевое задание надо выполнять обязательно!
— Постараюсь, папа!
Громов открыл шкаф с аварийным снаряжением, достал две ракет­ницы и пачку ракет.
— Вот мои пушки! — сказал ов и сунул их в рюкзак. Кинул туда топорик, веревку, связку альпинистских крючьев и карабинов. Оба вышли из хижины. Филипп нес лыжи. Светила полная луна. Сахарные сугро­бы отбрасывали синие холодные тени.
— Он ушел на «старичке», придется мне его на «молодом» догонять, а ведь он мало объезжен, — заметил Громов, осматривая красного цвета «Буран». — Но я постараюсь перерезать ему путь!
— Где?
— У перевала Олений рог. — Громов залил бак бензином из канистры, запасную пристегнул к «Бурану». Надел горнолыжные очки, прогрел мотор и помчался вдогонку за Ларчиковым. В лунном сиянии серебрились сне­га Скалистого плато.
А юный горноспасатель Филипп Громов скользнул вниз по снежному склону. Крепыш, в красном горнолыжном костюме, он чуть приседал на лыжах назад, точно был настороже перед раскрывающейся перед ним пропастью. На лыжах он стоял с двух лет и отчаянно носился по горным склонам. Чувствовалось, что он отлично знает трассу спуска. Иногда он низко приседал на лыжах, подбирал палки под руки и летел напрямик. На крутых склонах Филипп старался делать плавные дуги, чтобы ско­рость не кинула вниз. Налобный фонарик желтой точкой мелькал среди белых сугробов, и издали можно было подумать, что это неведомый зверь, вращая огненным глазом, охотится на жертву в лунной ночи. Сейчас для Филиппа спуск на лыжах — точно игра в войну. Ведь он должен выполнить боевое задание. Выросший среди горноспасателей, где постоянно всегда были готовы к постоянным тревогам, к ЧП в горах, Филипп точно готовился всю свою короткую жизнь к выполнению святых обязанностей горноспасателя и вот наступил его час.
Мальчишка остановился на Верблюде, так горнолыжники называли два крутых холма. Здесь требовалась предельная осторожность. Даже днем спортсмены старались не рисковать на этих опасных склонах: под ними торчали острые скелеты скал. Филипп дернул за кольцо фальшфейера, поднял горящий факел над головой и фиолетовый магический свет залил все вокруг. Он поставил лыжи «плугом» и стал спускаться через Верблюд, не давая себе сильно разгоняться. От напряжения через минуту мальчик вспотел. Чтобы как-то отвлечься, он решил разговари­вать вслух. — Сколько времени я уже спускаюсь? Догнал ли отец бандита? Мне нужно выскочить к домику лесника. Может быть, он ночует в горах? А хорошо ночью в горах при свете луны! И совсем не страшно! — Филипп затормозил на лыжах у Сухой сосны. С этого места в последний раз должен просматриваться путь к перевалу в Голубую долину. Отсюда он не раз наблюдал с отцом заход солнца, оно опускалось за кромку гор чуть левее перевала. И тогда зазубренная подкова хребта окрашивалась золотистым светом. И вдруг Филипп увидел там, над перевалом, горящий хвостатый след ракеты.
— Видно, отец выстретил, но не вверх, а по горизонтали. Значит, там у них начался смертельный бой! — предположил мальчик. — И папе нужна помощь, а я тут вспоминаю золотые закаты! Вперед!
Филипп поставил лыжи параллельно друг другу и скользнул напрямик через второй горб Верблюда. Факел продолжал ярко гореть в его руке. Фиолетовые тени, как живые фурии, заплясали на рваных силуэтах скал.
— Рискуешь, парень! — Предостережение отца будто наяву зазвучало в ушах Филиппа.
Скалистое плато, посеребренное снегом в луной, стало полем битвы отца в сына против опасного преступника, обагрившего руки кровавым преступлением. Громов увидел «Буран» Ларчикова далеко за горным озером.
— Он уже проходит плато и мне нужно свернуть на Каменный гре­бень. Там опасно, но только в том месте я смогу выйти ему за спину! — сказал Виктор Петрович и направил свой «Буран» по узкой кромке сне­га, словно по белому мосту, перекинутому через хаос скальных утесов, карстовых глубоких воронок, каменных осыпей. Под нетронутым сне­гом находилась туристская тропа, проложенная среди своеобразного ад­ского котла-кратера, где будто тысячелетиями кипели причудливые ка­менные истуканы, напоминающие головы страшных чудищ с звериным оскалом и каменными клыками. Фантастические изваяния в горном котле, где проходила тропа, — результат многовекового выветривания, оползней, обвалов от сильных землетрясений, грохочущих на Скалис­том плато.
Для осмотра грандиозного каменного хаоса туристы проложили тро­пу, укрепив ее подпорными стенами. Узкая дорожка вилась над обрыва­ми, бежала мимо вздымающихся каменных «привидений». Если летом по ней могла передвигаться цепочка экскурсантов, то сейчас, перекры­тая снежными завалами, тропа превратилась в опасную и сложную, точ­но военную. С обеих сторон зияли большие и малые обрывы.
Иногда «Буран» наталкивался на скалу, и тогда Громов оттаскивал рулевую лыжу в сторону. Порой на тропе попадались каменные ступень­ки, ведущие вниз или вверх. Но снег забил все глубины, и «Буран» без труда скользил через волнистые впадины.
В середине путь накрыла лавина и тропа пропала. Громов соскочил с «Бурана», уперся руками в руль и стал управлять снегоходом, идя ря­дом с ним. Он поддерживал машину со стороны снежного косого сброса, где прошумела лавина. Горноспасатель не давал снежному мотоциклу заваливаться в обрыв. С другой стороны тропы поднималась скальная гряда, откуда сверху и выпрыгнула лавина.
Черная зубчатая тень от скалы лежала на лавинном конусе. «Буран» недовольно урчал, пробиваясь сквозь смерзшиеся комья снега, оставляя за собой прямую вмятую ленту гусеничного следа, будто по гладкому песку проползла черепаха.
В моменты, когда «Буран» критически накренялся, Громов подпирал его лыжами, глубоко втыкая их в снег. Саперной лопаткой из багажни­ка он подгребал снежные комья под зависающую гусеницу. «Буран» мед­ленно двигался вместе с Громовым через заснеженный каменный хаос. И, будто успокаивая себя, Громов говорил вслух, обращаясь к мотоцик­лу:
— Ничего, мой Красный конь, мы все равно должны оказаться впере­ди бандита. Он делает слишком большой круг, а мы проскочим напря­мик через Адский котел плато!
«Буран» соглашался с ним во всем, покорно работая двигателем.
— Все же успел Жигров обкатать тебя, Красный конь! — проговорил Громов. — Молодец, Ваня, ты аккуратно следишь за техникой спасотряда. А у нас нет денег, чтобы заплатить тебе за работу. Отличные ребята в спасслужбе, все свободное время отдают ей! Не раз в спасработах рисковали жизнью. И все делают бескорыстно! — говорил и говорил Виктор Петрович, точно разговором подбадривал себя.
Оставалось немного до конца тропы через Адский котел, дальше она вливалась в горную дорогу. Громов погасил фару, ее мог увидеть бандит. Горноспасатель уже выводил свой снегоход на плато, когда вдали на до­роге показался желтый «Буран». Ларчиков освещал путь включенной фарой. Громов зарядил ракетницы и бросился к узкому каменному гребню, отделяющему карстовую воронку от плато. Он не успевал! Ларчиков на большой скорости проходил мимо. Преступник уверенно летел на «Буране», даже не оглядываясь назад, зная, что погони за ним нет.
Громов вскинул ракетницу и выстрелил. Ракета, прочертив стремительный огненный след, ударилась в снегоход. От испуга бандит резко выпустил руль, «Буран» остановился. Ларчиков сунул руку за пистоле­том, но увидел Громова за камнями и понял, что тот надежно прикрыт, и попасть в него пулей будет очень трудно. Первое мгновение страха прошло, и Ларчиков успокоился, спрятал пистолет, положил руки на руль и опять дал полный газ, направляя «Буран» по дороге в Голубую Долину.
Громов тоже вскочил на своего Красного коня и осторожно выехал на дорогу, стараясь не зацепиться за острые куски скал, сжавшие тропу. — Теперь мы встретились, оба с «пушками», но все решит хладнокровие, смелость и искусство вождения «Буранами»! — проговорил Гро­мов, по-прежнему обращаясь к Красному коню, как к живому существу. Пока Громов выезжал на укатанную дорогу, Ларчиков успел уйти далеко вперед. Но горноспасатель почему-то не очень спешил. Он осмотрел после прохождения Каменного гребня свой снегоход, долил в бак бензин из канистры, зарядил ракетницу, а запас ракет рассовал по карманам. Мотор успел остыть, и Громов ринулся за уходящим бандитом. — Мы с тобой, Красный конь, достанем преступника у Оленьего рога, там, где дорога делает несколько затяжных серпантинов! — прокричал Виктор Петрович сквозь встречный ветер и грохот мотора. Громов включил фару, пригнулся за рулем и будто слился со своим стальным конем. «Буран» словно приподнялся над снежной дорогой и скользил в воздухе. Спасатель форсировал двигатель, и снегоход шел на предельной скорости.
— Не суетись на поворотах, Витя! — прокричал Громов, обращаясь к самому себе. Дорога начала петлять над обрывом. — Помнишь, Витя, памирские серпантины и трагическую эпитафию белой краской на скале: «Сергей Луков. Поехал прямо!» В том месте шофер с грузовиком нырнул в пропасть.
«Буран» скользил по прямому отрезку дороги. Скалы, снег, пропасть, повороты дороги — все мелькало в калейдоскопе погони. — Ты, наверное, Сережа, заснул в долгой дороге в горах, проглядел поворот и потому погиб? — вел разговор Громов с покойным Луковым и таким способом концентрировал свою волю. — А я вот задумал пойти напрямик. Только тогда достану и обойду бандита! — последнюю фразу он прокричал и ... красный «Буран» завис в воздухе, вылетев из-за пово­рота дороги. А Громов, точно жокей на быстром скакуне, преодолевал грозную преграду. Теперь железный конь мог каждую минуту рухнуть в пропасть и насмерть подмять своего седока. В лице Громова не было видно ни капли страха. Он будто смеялся над опасностью, презирал ее. В его риске и смелости сказывалась сила и воля, выработанная профессией горноспасателя. Это не был лихой азарт погони, когда в экстазе ты мо­жешь даже потерять жизнь, а проверенные и отработанные действия про­фессионала, постоянно глядящего в лицо опасности. Хотя за все годы работы горноспасателем Громов впервые шел по следам уходящего воо­руженного и опасного преступника, он вел погоню рискованно и муже­ственно. Прочертив дугу на «Буране», Громов плюхнулся с ним в сугроб внизу у нового поворота дороги.
— Сократили три километра, Красный конь! Теперь будем ждать в засаде! — проговорил Громов и вынул обе ракетницы.
Декабрьская ночь блестела звездами, искрилась лунным снегом и тихо созерцала смертельный поединок, разыгрывавшийся на Скалис­том плато. Скоро появился желтый «Буран». Ларчиков спешил, рез­ко заваливая снегоход на поворотах. Он оглянулся назад, но пресле­дователя не увидел и сбавил газ. И вдруг впереди зажглись фары красного «Бурана» и ослепили лицо бандита. Тут же раздался выст­рел из ракетницы и крик Громова: «Сдавайся!»
Ракета ударила в лобовое стекло и разнесла его. Бандит отпрянул в сторону и свалился в сугроб. Громов бросился к нему, но мягкий снег не давал быстро бежать. Ларчиков успел вновь вскочить на сиде­ние желтого «Бурана» и направить снегоход прямо на Виктора Петро­вича. Спасатель выхватил из кармана вторую ракетницу. Пока он взводил курок, на него стремительно надвигался желтый «Буран». Громов выпрямился, вскинул руку с ракетницей. И в тот же миг Лар­чиков снегоходом зацепил его в нырнул влево за поворот. Горноспа­сатель от удара отлетел в снег и тут же нажал курок. Зеленая ракета молнией скользнула по «Бураву», обожгла Ларчикова, но он, не вы­пуская из рук руль, резко заканчивал вираж поворота. Ракета пляса­ла на дороге рядом с желтым «Бураном», горя ярким светом.
Громов хорошо разглядел скорченное от боли ракетным ожогом, зеленое лицо бандита. Он сравнил его лик с каким-то сказочным чудищем-гадом, у которого только что в бою отрубили две головы, но осталась одна на длинной жилистой шее с голым черепом. Челюсть у бандита отвисла, точно пасть у дракона и, казалось, вот-вот из нее вывалится длинное ядовитое жало. Прыгающий свет ракеты высветил желтые гла­за навыкате, горбатый нос с вдавленной перебитой переносицей. Страш­ным и отталкивающим казался Громову профиль смертельного врага.
Неожиданно Ларчиков обернулся и, не целясь, выстрелил в Громова. И опять горноспасателю повезло — бандит промахнулся. Но пуля попала в красный «Буран», разбив его фару. В затухающем фантастическом свете ракеты желтое одноглавое чудище, выплевывая дым и огонь, стре­мительно помчалось в снежную лазурную ночь.
— Опять мы проиграли бой, Красный конь! Но сдаваться не будем! Давай, дружок, догоняй этого гада! — крикнул Громов, вскакивая на кожаное сиденье. И охнул от боли в плече, полученной ударом желто­го «Бурана»...
Лунный снежный сон баюкал Скалистое плато. Лишь след от двух лыж стремительно скользящего Филиппа раскроил белую целину. Мальчуган смело летел по крутому склону, поднимая за собой вихри снега.
Внезапно обе лыжи ушли глубоко в сугроб. Сработал автомат крепления и Филипп кувыркнулся вперед. На его пути встала сосна, пригнутая вет­ром и снегом. Падение закончилось благополучно, мальчик вылез из снежной ямы и обернулся в сторону Каменного гребня. Мелькание фар «Буранов» исчезло. Лунное серебро сливалось с белым ночным дымом горизонта.
— Понеслись к Оленьему рогу, — сказал сам себе мальчик. — Сей­час они там встретятся! — правда, скоро небо в том месте озарилось зеленым светом ракеты. — Там отец сражается!
Паренек достал лыжи из-под снега, зажег новый фальшфейер и продолжил дальнейший спуск. Теперь он шел «плугом», чтобы гасить скорость. На пути стали часто появляться отдельные низкорослые сосны, пригнутые ветром. Их кроны стелились, как поникшие флаги. Сейчас сосны придавил и скрутил снегопад. Приходилось умело управлять лыжами, чтобы не зацепиться за сосновые ветви или смерзшуюся крону.
Внезапно дорогу мальчугану преградил остолбеневший от испуга олень. Он устало бежал снизу по снежной целине. Тонкие ноги оленя пробивали снежную корку и глубоко проваливались. Олень остановился на мгновение перед Филиппом, а потом бросился в сторону, но, сделав два вялых прыжка, упал на снег. Филипп подъехал к нему. Олень тяжело дышал, обречено моргая влажными глазами. Рядом раздался собачий лай. Филипп поднял голову и увидел разъяренных собак, выскочивших из-за снежного бугра. — Это дикие собаки, они страшнее волков и всегда стаями загоняют лесную живность! — сказал Филипп, вспоминая рассказы отца о жизни леса. «Что делать? У Оленьего рога сражается отец и ему нужна помощь. А здесь погибает затравленный олень!» Три собаки сели рядом, следя за маленьким Человеком, державшим в руках Огонь. Собаки хорошо знали повадки Человека, они же жили рядом с ним, кормились у него, а потом, брошенные людьми или убежавшие в лес, обрели новую жизнь, где сами добывали пищу. И вот Человек встал на пути к легкой добыче, к их загнанной жертве. Теперь Человек перестал быть другом собаки, а сделался ее врагом, отбирающим вкусное мясо оленя. Человек всегда был умнее, сильнее и хитрее собаки, они хорошо знали это и панически боялись идти на борьбу с ним. Хотя Человек, вставший на защиту оленя, был очень молод и, наверное, труслив, но хитрые собаки решили выждать и не лезть на Огонь. Мальчишка на лыжах, рожденный в горах, выросший среди скал, пещер и опасностей, сын горноспасателя, был не из трусливого десятка. Но Филипп сейчас спешил, ведь он выполнял Боевое Задание! И все же мальчуган на миг задержался. Филипп сломал несколько сухих веток со мхом, сложил их рядом с бездыханно лежащим оленем и разжег костер. Мальчик глянул на загнанного Оленя, рога его отливали серебром. — Серебряный Олень! — обратился Филипп к нему. — На твои острые рога собаки не пойдут, а твой тыл защищает Огонь. Держись сколько можешь, а там, пожалуй, и помощь подоспеет! Но только сражайся, Олень, до последних сил и не трусь перед этими подлыми псами! — Филипп закричал и замахал факелом.
— Прочь, собаки! Олень вам не достанется! Это священный Олень! — Но детский голосок не испугал собак. Тогда он кинул в них горящий фальшфейер. Собаки испуганно отскочили от шипящего и извивающегося Огня.
Обреченный олень хорошо понимал, какая предстоит ему борьба, и приготовился к смертельной схватке. Собрав последние силы, животное поднялось со снега, встало задом к костру и приготовилось к яростной и злобной атаке собак.
А Филипп закружил на лыжах среди заснеженных сосен. По пути он видел четкий след оленя и следы собак. Олень уходил из долины, где кормился вблизи человеческого жилья.
— Эх, дурак! Подбежал бы к человеку, и он бы спас тебя! А может, собаки специально отрезали оленю путь к людям и гнали в гору, чтобы он скорее устал? Ведь олень проваливался на снегу, а собаки легко сколь­зили по насту!
Лыжи стали разъезжаться в стороны, мальчик устал. Он натыкался на поваленные стволы, наконец, становился и стал осматриваться.
— Папа, ведь где-то рядом должна проходить туристская тропа? — спросил он совета.
— Возьми левее, — как будто бы наяву он услышал голос отца и совсем не удивился.
— Тропа проходит за сухим лесом.
— Я попал в сухой лес.
— Выбирайся осторожнее, не сломай ноги и лыжи!
— А далеко ли тянется сухой лес?
— Нет, только держись левее, иначе выскочишь на водопад «Сверка­ющая вода».
Вдруг внизу, в спящем городе, среди редких ночных огней, Филипп увидел свет прожектора, луч его был направлен на горы. Прожектор мигал, передавая какие-то сигналы.
— Зачем они сигналят? А может, заметили костер и мои пылающие факелы? — обрадовано произнес утомившийся мальчуган.
...Гонка на «Буранах» продолжалась. Желтый снегоход без лобового стекла скользил по зимней дороге, обжигая Ларчикова студеным вет­ром. Преступник, не снижая хода «Бурана», выхватил из рюкзака одея­ло и укутал им грудь. Он пытался даже завязать концы одеяла на голо­ве, но не смог этого сделать одной рукой. Бандит оглянулся и увидел, что его настигает горноспасатель, у него хорошо катил новый снегоход. Ларчиков выхватил пистолет и выстрелил в Громова, стремясь запугать горноспасателя. Но тот не прекратил преследования. Стрелять впустую бандит больше не стал, патроны на исходе. А Громов летел на Красном коне почти вслепую из-за разбитой фары. Потом он стал ориентировать­ся по огню желтого «Бурана» и постепенно настиг старенький снегоход. Бандит опять выстрелил в Громова, пуля просвистела рядом с ним.
— Осторожно, пуля-дура, не зацепи топливный бак! — прокричал Громов и еще поддал скорости. Фара желтого снегохода мелькала со­всем рядом, но часто исчезала за поворотом или в снежном вихре. Когда видимость исчезла из-за взметнувшегося снега, Громов выстрелил из ра­кетницы, направляя ее вперед, чтобы осветить путь погони.
Снежные поля окрасилась красным цветом от вспыхнувшей ракеты и задрожали кровавым оттенком. Зловещий отблеск точно отражал весь драматизм и напряженность ночной погони, будто сейчас от огненного всплеска из дула пистолета или ракетницы обязательно должна оборваться человеческая жизнь и на кровавом снегу будут остывать человеческие тела.
Презирая смерть, Громов не ослабевал погони и еще больше увеличи­вал обороты мотора красного «Бурана». Вел снегоход он мастерски, точ­но на спортивных состязаниях. Он привставал над сидением и чуть заваливался на руль, если снегоход входил в поворот. Громов помогал всем телом, зависая вправо и влево от «Бурана». Снегоход накренялся на одну гусеницу и хорошо вкатывался в вираж. Красный конь уверенно настигал своего желтого железного собрата. «Бураны», будто взаправдашние лихие кони, сравнялись и неслись рядом с бешеной скоростью. Стрелять не мог ни один из седоков, руки твердо держали рули управления. Малейший бугор на дороге или выбоина — и тогда «Буран» подпрыгивал, рули вылетали из рук, а снегоход терял скорость. «Бураны», словно чувствуя железную хватку своих седоков, не юлили по снежной укатанной дороге. Они скользили рядом, и Громов знал, что прямой отрезок дороги продлится еще километра два. Он решил прижать желтый «Буран» к скалистой гряде, рядом с ней шла дорога. Снегоходы ревели во всю мощь своих моторов. На полном ходу Громов вскочил на сидение обеими ногами, сел на корточки, не выпуская и крепко держа руль. Резким толчком он выбросил ноги и тяжелыми горными ботинками ударил Ларчикова в бок. Лицо бандита исказилось от боли, но руль он не выпустил из рук.
Тогда Громов своим снегоходом подсек желтый, тот быстро стал терять скорость. Боковым зрением Громов увидел, а скорее почувствовал дикую ярость на лице бандита. Ослепленный злобой и болью от удара, он жаждал расплаты и сунул руку за пистолетом. Оказаться впереди и подставитъ спину под пулю бандита Громову не очень-то хотелось. Он притормозил, и желтый «Буран» проскользнул вперед. Но Громов далеко не отпустил его. Горноспасатель, привыкший к принятию молниеносных решений, тут же придумал новый план действий. Он достал из рюкзака веревку, намотал кольца на руку и снова рванулся вдогонку за преступником. Скорость на пределе. Красный конь выжимал бензиновые силы и настигал желтого собрата.
Ларчикова тоже захватил азарт спортивной гонки. Видимо, в прошлом он не раз сидел за рулем автомобиля и счастливо уходил от погони. Но это ночное ралли преступник проигрывал, соперником стал профессионал-горноспасатель, хорошо владеющий техсредствами спасательного отряда. Порой смелость горноспасателя доходила до безрассудства, хотя и нужно было оставаться холодным и осторожным. Уже много раз обстоятельства аварийных работ требовали от горноспасателя бросаться навстречу пурге, грозе, шквальному ветру, повисать над пропастью, пробираться по обледенелой отвесной скале, под свистящими обломками камней и льда и все для спасения терпящих бедствия в горах. И Громов никогда не поворачивал назад. А многие его штатные коллеги скрывали свою трусость и беспомощность под «благоразумием» и «спокойствием». Виктор Петрович никогда не был таким и сейчас хорошо понимал, что может получить пулю, но преследование преступника продолжалось. Шла отчаянная, смертельная погоня. Внезапно Громов метнул веревку, набросив кольцо на Ларчикова, и резко остановил свой «Буран». Веревочная петля упала на плечи бандита, он вскинул руки и, подкошенный, свалился на снег. Желтый «Буран», оставшись без управлении, тоже остановился. Громов хотел подтянуть веревку, чтобы крепче затянуть петлю, но руки Ларчикова оказались свободными, из кармана он выхватил финку и чиркнул по капроновым волокнам. Освободившись от веревки, снова прыгнул на сидение работающего вхолостую желтого «Бурана» и дал газ.
Громов задержался, собирая веревку в моток, чтобы она не попала под гусеницу своего «Бурана», и опять устремился в погоню. Но желтый снегоход резко уходил вперед. Красный «Буран» с выбитой фарой и по­мятым от удара по своему собрату рулем стал давать сбои скорости.
— Уйдет гад! Что же делать? — прохрипел Громов. Восстановил в памяти все отрезки дороги и вдруг вспомнил, что можно спустить лави­ну в Глубокой балке и тем самым перерезать бандиту путь. Громов даже вскрикнул в полный голос и стал выжимать из «Бурана» последние силы.
— Давай, мой Красный конь, лети быстрее! Нам нужно успеть к девя­тому повороту раньше, чем преступник проскочит Глубокую балку!
Снегоход Громова должен был выиграть у машины Ларчикова совсем немного времени. Красный «Буран» ревел в ночной снежной глухомани, мелькая среди сугробов и обледенелых скал. Гонка на красном «Буране» стала очень опасной, ведь проходила она вслепую и на предельной ско­рости среди зиявших обрывов!
— Пока, Красный конь, бандит выигрывает ночной бой, но мы еще не сказали решающего слова!
Громов выехал за девятый поворот спуска дороги. Ларчиков уже про­скочил здесь. Горноспасатель остановился на краю подпорной стены. Вниз, к следующему повороту, уходил крутой заснеженный склон, и на нем скопилось много снега. Громов завязал веревку за сосну, а другим концом закрепил «Буран». К этой же веревке схватывающим узлом при­крепил шнур для самостраховки. Затем начал утюжить снегоходом вер­хний край склона. Иногда одна гусеница зависала над пустотой, во Вик­тор Петрович с помощью веревки не давал «Бурану» заваливаться в бездну.
Внизу на витке серпантина появился желтый «Буран». Громов про­должал работать на своем, посылая снегоход вперед, потом включал задний ход. Склон под тяжестью красного «Бурана» осунулся, потрескал­ся, будто собрался в слоеный пирог.
Ларчиков увидел над собой снегоход Громова и подумал, что горно­спасатель снова готовится к прыжку на «Буране», чтобы сократить путь и перерезать ему дорогу. Бандит вскинул пистолет, и резко щелкнул выстрел. Эхо прокатилось среди скал в снегов. И в ту же секунду под красным «Бураном» зазмеилась черная трещина, разорвавшая снежный «пирог». В белую глубину пропасти с грохотом обрушилась лавина, со­бирая снег со всего склона. Целое снежное поле пришло в движение, низвергая несколько тонн снега. Лавина прогремела мгновенно и тут же задохнулась в снежном облаке. Лишь гул покатился по Глубокой балке.
Тяжелая масса снега перекрыла дорогу перед самым носом опешивше­го и перепуганного Ларчикова. Он тупо смотрел на завал, с трудом веря в свое спасение.
— Неужели снег сорвался от пистолетного выстрела? — удивленно проговорил Ларчиков, по-прежнему упираясь взглядом в снежную тол­щу завала.
Громов выстрелил из ракетницы. Призрачное сияние взлетевшей белой ракеты озарило тишину снежного безмолвия и горных складок. Непреодолимая для «Бурана» снежная толща наглухо и плотно укрыла один­надцатый поворот. В дрожащем свете ракеты возникли неестественно длинные и уродливые черные тени. Ларчиков метался рядом с «Бура­ном», а Громов спокойно смотрел на него с высоты очистившегося от снега девятого поворота.
— Оставь меня в покое, а то пристрелю как собаку! — крикнул Ларчи­ков горноспасателю.
— Ты уже не раз стрелял, гадина! А теперь и потанцуй вокруг завала! — ответил Громов.
— Послушай, что ты сел мне на хвост? Хочешь заработать медаль за задержание опасного преступника? — сменил пластинку Ларчиков.
— Хочу тебя вернуть за решетку .
— Ты играешь с жизнью! — снова перешел на угрозы бандит.
— Моя работа — это частые встречи со смертью!
— Вот тогда и выходи из-за «Бурана», и я проверю твое мужество!
— Я тебе не мишень! — Уйди с дороги!
— На твоем пути лежит снежная лавина, вот с вей и веди разговор.
Ракета погасла. На дорогу упала темень.
 
В эти же самые минуты на южной стороне Скалистого плато юный Филипп пробирался через сухой лес в поисках туристской тропы. Его необычный разговор с отцом продолжался. Мальчик, привыкший всегда слушать отца, и сейчас явственно слышал его любимый голос.
— Беру направление влево? — произнес Филипп в тут же вышел на тропу. — Спасибо, папа, ты верно подсказал дорогу!
Туристы утоптали широкую тропу, и Филипп часто здесь спускался. Но одно дело лететь здесь на лыжах днем, а ночью все меняется! Мальчуган осторожно катил вниз. И вдруг путь преградил бурелом. Недавний шквальный ветер выломал много деревьев и повалил наземь. Точно сильная и страшная струя урагана прошла в этом месте. Пышные кроны сосен лежали поверженные на снегу, и пробираться сквозь них ночью, да еще с лыжами, было невозможно. Тропа проходила здесь по каменному гребню. Слева - обрыв, справа - водопад «Сверкающая вода». Сломанные сосны наглухо перекрыли кратчайшую дорогу.
— Вот дела, теперь нужно возвращаться и делать крюк километра в три, чтобы попасть на шоссе. — Мальчик заплакал. Это не были слезы бессилия. Он плакал потому, что отцу срочно требовалась помощь в сражении с бандитом, а он застрял с известием в милицию перед лесным завалом.
— Папа, папа, продержись еще немножко, пока я обойду этот завал и попаду на горное шоссе! — пообещал мальчик, всхлипывая.
— Вытри слезы, Филипп, ведь ты уже мужчина и горноспасатель, сражайся и победи! — опять услышал мальчик голос отца.
— Хорошо, папа, я не буду плакать!
— Молодец, сынок, я всегда верил в тебя!
— Мне обязательно надо вернуться, чтобы попасть на шоссе?
— Думаю, Филипп, что надо обратно, ведь через завал ты не проберешься!
Филипп вытер глаза, смахнул снег с лыж и связал их резинкой с крючком. Стал подниматься назад. Сосновый лес, посеребренный лун­ным светом, стоял в белом ночном величии, тихий и торжественный. Твердый наст хорошо держал тело мальчика, только тяжелые горно­лыжные ботинки часто скользили. Мальчик спотыкался, падал на колени, плакал, поднимался и снова полз вверх. Горячие слезы быст­ро застывали на щеках. А Филипп постоянно слышал голос отца, все время поддерживающий его в трудную минуту.
— Чуть отдохни и снова в бой! Только не спи, сынок, а то замерз­нешь!
— Не волнуйся, папа, я не усну, пока не выполню задание!
...Глубокая ночь окуталась снежным таинством, и каждый звук, даже легкий шорох от качающейся ветки, жил долгим загадочным эхом. Погоня затихла. Оба забылись в коротком сне. Но вот снова на одиннадцатом повороте заработал «Буран». .
— Что это задумал бандит? — проговорил Громов и высунулся из своего укрытия, стараясь разглядеть действия Ларчикова. Тут же про­гремел выстрел. Пуля чиркнула Громову по голове, сдирая кожу. Он упал в снег.
— Теперь я тебя, наконец, добил! — услышал он торжествующий голос бандита.
— Пусть думает, что я мертвый! — прошептал Громов самому себе.
Шум работающего «Бурана» стал удаляться. Громов высунулся из-за подпорной стены, и снова грохнул выстрел. Но теперь пуля ушла куда-то далеко. А по дороге в сторону от лавины медленно полз жел­тый «Буран» без водителя. Ларчиков пошел на хитрость: он включил мотор, завязал куском веревки ручку газа, закрепил руль, включил скорость в медленно пустил «Буран». А сам скрылся в засаде, стара­ясь снова поймать Громова на мушку. Хитрость удалась, но бандит поспешил с выстрелом и опять промахнулся.
— Побереги патроны, гад! — крикнул Громов. — Оставь пулю самому застрелиться!
— Прежде я кончу тебя, а потом уже и о себе подумаю! — ответил Ларчиков.
Тем временем Громов вывел свод «Буран» с откоса на дорогу, отвязал веревку, сложил все снаряжение в рюкзак и закинул его за спи­ну. Над дорогой опять повисла обманчивая тишина. Каждый замыш­лял какие-то новые хитрости против другого. Громов, маскируясь среди заснеженных ветвей сосны, стал следить за действиями Ларчикова.
— Ах ты хитрец! Вот же зараза! — удивленно воскликнул Громов, увидев, что Ларчиков по его же способу спускал на веревке «Буран» по крутому склону, обходя лавину стороной.
— Зачем же я держу на всех «Буранах» аварийный запас снаряжения? — впервые Громов пожалел о веревке, крючьях, молотке и топо­рике, спрятанных под сидением снегохода. Теперь этим снаряжением воспользовался бандит, который хорошо рассмотрел, как Громов зак­репил красный «Буран», спуская лавину.
Виктор Петрович выстрелил из ракетницы. Ракета красным крова­вым светом залила окружающей ландшафт.
— Спасибо, кореш. за освещение, а то плохо видно, куда спускать мотоцикл! Только в следующий раз стреляй белой ракетой, а то от красной слишком мутный и жуткий свет! — издевательски прокричал Ларчиков.
— Не слишком быстро отпускай веревку, а то ударишь в повредишь «Буран»! Новые нам не слишком часто выделяют! — Громов, забывшись, давал советы бандиту.
— Ничего, кореш, буду осторожен! Самому мне пока нужен снегоход, чтобы уйти от ментов и от тебя!
Громов завел свой «Буран» и оставил работать на холостом ходу, а сам, одев лыжи, скользнул вниз. Ему требовалось незаметно подойти к Ларчикову.
— Красный «Буран» работает, шумит, отвлекая внимание бандита. Он думает, что вожусь со снегоходом, а я подберусь к нему! — Он подъехал к повороту и осторожно выглянул. Ларчиков закончил свои приго­товления и заглянул в пропасть. Его голова закружилась от высоты, но, преодолевая страх и держась за веревку, он стал спускаться вниз.
— Скорее, а то уйдет гад! — Громов коньковым шагом заскользил на лыжах. Он подлетел к сосне, через которую Ларчиков перекинул веревку и теперь спускался по ней. Бандиту оставалось совсем немного до «Бурана», в эту минуту Громов топориком перерубил веревку. Ларчиков полетел в снег.
— Ох ты, сука! А еще горноспасателем называешься! А сам веревку режешь! — раздался голос Ларчикова, барахтающегося в сугробе.
Удивленный Громов сверху смотрел на преступника, так удачно выходящего из всех злоключений. А тот выбрался из снега, достал из рюкзака флягу, отпил глоток спирта, и финкой отрезал кусок одеяла.
— Зябко моей голой черепухе! — он укутал голову. — Прощай, спасатель! Возвращайся назад и не лезь больше под пули! Если еще раз придется бабахнуть в тебя, то уже не промажу! — Ларчиков чуть ли не миролюбиво махнул Громову рукой, вскочил на «Буран» и скрылся в ночи. А Громов поспешил обратно к своему «Бурану». Он все время слышал звук мотора желтого снегохода, на котором уходил, удалялся Ларчиков.
—Теперь его уже не догнать! Но буду идти за ним по пятам! — твердо сказал Громов.
...Над Скалистым плато тихо дышала белыми снегами долгая и длинная декабрьская ночь. Дыхание Филиппа стало частым и усталым, мальчишка карабкался по снежному насту, волоча за собой тяжелые лыжи. Он опирался на лыжные палки, ступал несколько шагов и снова падал. Ботинки, превосходные для горных лыж, не годились для передвижения по замерзшему снегу. Распаренный от тяжелого подъема, злой от частых падений. Филипп упорно лез по снежному склону. Совсем выбившись из сил, Филипп подошел к освещенной красным светом поляне. Здесь еще горел костер и олень сражался в смертельном бою. Перед мальчиком открылась великая по силе и трагичности картина, окрашенная кровавыми всполохами огня. Обреченное животное дорого отдавало свою жизнь хищникам. Обессилевший олень стоял на коленях и мотал головой, отбиваясь от двух псов. Третий бездыханно валялся на снегу. Серебряные рога оленя, увиденные Филиппом в пронзительном свете луны, теперь были забрызганы кровью, словно ножи мясника. Собаки тоже страшно устали от долгой погони и борьбы с упрямым оленем. Нападали они вразнобой, правда сейчас пыталась применять хитрость и коварство.
Рыжая суетилась, лаяла, отвлекала внимание оленя на себя, а черная молча подкрадывалась с другой стороны, пытаясь в прыжке достать шею оленя и полоснуть по ней острыми клыками. Олень крутил своими вели­колепными рогами. Он и в смертельном отчаянии оставался яростен и опасен. В короне его тяжелых и острых рогов насчитывалось двенадцать отростков. Наверное, среди своих сородичей он считался королем — силь­ным, могучим в прекрасным, с тонкой длинной шеей и стройными нога­ми. Его туловище покрывала густая шерсть. Даже в последнем бою дви­жение его шеи и головы подчеркивали изящество и грациозность, будто он стоял на театральных подмостках. Но силы оставляли лесного красавца. А псов подбадривало лишь то, что они вот-вот прикончат горного гиганта и до отвала насытятся свежим мясом.
Филипп зажег фальшфейер и, махая ярко вспыхнувшим факелом, кинулся на защиту лесного короля. Собаки отступили, они не убежа­ли, не покинули поле боя, а сели в ожидании ухода Человека. Изму­ченный тяжелой борьбой, олень устало опустил голову и стал жадно лизать снег. Филипп подбросил сухих веток в затухающий костер и присел рядом с огнем немного отдохнуть. Неожиданно забылся ко­ротким сном. И приснился Филиппу необыкновенный сон. Будто уми­рающий олень внезапно ожил, быстро вскочил на ноги, а рога его засверкали серебром.
— Ты защитил меня от злобных собак, а теперь я твой слуга. При­казывай!
— Хочу догнать папу на «Буране» и помочь ему в борьбе с банди­том! — попросил Филипп.
— Но мы не можем быть с ним. Мы сумеем только с небесной высоты увидеть схватку твоего отца с бандитом! — ответил олень.
— Я очень хочу знать, что там происходит!
— Тогда садись ко мне на спину и покрепче держись!
— Сейчас я взберусь на тебя, Серебряный олень!
И они полетели в ночном небе, зажигая звезды, которые начинали ярко светить, когда Филипп легко касался их ладонями, снимая ту­манную дымку. Темная декабрьская ночь расцвела роскошным све­том, звездным чудом. Волшебный Олень с серебряными рогами, как летящая комета, прочеркивал в небе сверкающий след. Внизу, среди морозной тишины, мелькал луч «Бурана», на бешеной скорости мчавшегося в Голубую долину.
— А где же «Буран» отца? — тревожно проговорил мальчик. И тут же увидел догорающий костер на снегу. — Значит, бандит попал пу­лей в бензобак? «Буран» взорвался, а папа погиб! И теперь бандит спокойно уходит в Голубую долину и никто не встанет на его пути! А я не выполнил задание! — прокричал Филипп и проснулся.
....Виктор Петрович продолжал преследовать преступника. Также, минуя лавину, он спустил красный «Буран». Всю операцию проделал очень быстро, ведь он обладал профессиональными навыками в обра­щении с веревками и узлами. Через несколько минут снегоход уже стоял внизу ва дороге. За ним быстро спустился в Громов, тут же выдернул веревку из-за сосны, аккуратно сложил и спрятал в рюкзак, а лямки надел на плечи.
Громов присел у «Бурана», осматривая мотор. Внезапно за спиной раздался шорох и он обернулся. Из засады выскочил Ларчиков и прицелился в Громова из пистолета. Едва Громов успел инстинктивно отклониться в сторону, раздался выстрел. Пуля попала в топливный бак. Огненный взрыв взметнулся над «Бураном» и отбросил Громова в сто­рону. Безжизненный, он упал в снег, раскинул руки в стороны.
Ларчиков поспешно подошел к нему и пнул ногой распластанное тело. От удара Громов расслабленно посунулся в сугроб.
— Все же я добил тебя, герой! Ну и настырный ты, сучонок, ока­зался! Зачем встал на пути? Ведь мог же спокойно пропустить меня в Голубую долину! А теперь подыхай!
Ларчиков побежал по дороге. Метров через сто он остановился у желтого «Бурана», завел мотор и быстро покатил, весело насвисты­вая. Наконец-то он освободился от погони! На ходу Ларчиков выта­щил флягу со спиртом и отхлебнул пару глотков.
— Погреюсь и помяну храброго горноспасателя! Теперь спокойно доберусь до станции Сиреневый грот, а там пристроюсь на товарнячок и пусть менты ищут меня по всему белому свету! — Ларчиков говорил вслух, наслаждаясь свободой и покоем. И глухая темнота прятала и заметала следы ночного преступления. Лишь высоко в небе, ярко зажигая звезды, пронеслась серебряная комета, силуэтом напо­миная бегущего оленя.
 
....Проснулся Филипп от холода. Странное видение во сне подхле­стнуло мальчика к решительным действиям. Он оглянулся. Костер затухал. Собаки не ушли. Усталость обволокла их худые и голодные тела. Они даже подобрались ближе к костру, греясь и сторожа свою загнанную жертву. Красавец-олень лежал рядом со своим спасите­лем, точно оберегая его короткий и глубокий сон.
Филипп энергично встал, взвалил лыжи на плечи и пошел к доро­ге, ведущей из города на Скалистое плато. Оказалось, что она прохо­дила совсем рядом. Просто раньше он ее не заметил. Олень тяжело поднялся и направился за Филиппом. Собака затрусили следом.
— Шагай, олень, за мной. Скоро мы будем у лесника, его дом стоит рядом с шоссе. У него есть корова и скирда сена. Поживешь в его дворе, отдохнешь немного, а потом снова уйдешь в лес! — Филипп разговаривал со своим спутником. Тот молча водил головой, кося глазами на собак. Получалось, что олень соглашался с мальчиком. Обиженные собаки еще не потеряли надежды на вкусный ужин из парной оленины. Злобно урча, они неотступно следовали за странной парой — маленьким Человеком и оленьим королем. Вся группа так и вышла на шоссе, где Филипп встал на лыжи.
— Давай, олень, топай по дороге, километров через пять будет дом лесника. Там нас обоих накормят и обогреют! — продолжал разгова­ривать мальчик со своим лесным другом. Теперь уже Филипп прикрывал тыл. Собаки не отставали.
 
... Громов замерз, неподвижно распластавшись на снегу. И в этот раз пуля миновала его, угодив в бензобак «Бурана». Взрыв отбросил Виктора Петровича в сторону, опалил и оглушил. Ларчиков очень спе­шил и внимательно не осмотрел тело Громова, который неподвижно, как убитый, лежал на снегу.
Громов очнулся сразу, как только услышал над собой голос Ларчикова. Бандит прощался с ним навсегда. Если бы Ларчиков на­гнулся, Громов выстрелил бы в него из ракетницы. Она заряжен­ная лежала у него в кармане. Но Ларчиков не сделал рокового дви­жения, а повернулся и заспешил к своему «Бурану». Не успел бан­дит уйти за поворот, как Громов поднялся и мгновенно скрылся в лесу.
Через десять минут он уже стоял у края скалы. Быстро забил два скальных крюка, защелкнул альпинистские карабины, пропустил через них веревку, сел на нее и тут же прыгнул в пропасть. Такой способ спуска называется дюльфер, по фамилии открывателя.
— Кто скорее спустится вниз, я по веревке или бандит на «Бура­не»? — задал себе вопрос Громов. — Если не ошибаюсь, то раз пять мне придется перестегиваться на другие крючья и лишь тогда я попа­ду на дно каньона. А там и до выхода недалеко. Дорога проходит рядом с каньоном, где я опять встречу бандита?
На веревке мелькнула красная отметина. Значит, через пять мет­ров она окончится. Надо искать место для остановки. На стене на маленькой полочке вырос ствол сосны. Он крепко вцепился корнями в скальную породу. Громов встал ногами на полочку, завязал само­страховку за сосну, и выдернул основную веревку из верхних караби­нов. Теперь сосна послужила ему основной опорой для спуска. — Ра­ботай, старина, быстро, но аккуратно! — давал сам себе указания Громов. Один спуск по веревке сменял другой.
— Пошел уже третий дюльфер, — отметил Виктор Петрович. Не­смотря на быстроту спуска, он профессиональными отработанными движениями не допускал ни одной ошибки или промаха. — А хватит ли мне крючьев и карабинов? — Он заглянул в рюкзак. — Запас хороший! — Опаленное взрывом бензобака лицо горноспасателя по­стоянно напоминало ему о потерянном «Буране», на любое движение кожа отзывалась болью.
— Вот гад, спалил Красного коня! Не успели мы на нем поездить, теперь жди нового «Бурана» года через два! — Громов продолжал быстро спускаться. — Как там Филипп? Донес ли сообщение о банди­те в милицию или застрял в лесу? Думаю, что доберется, дорога для него привычная! — Громов оказался на узком уступе и заглянул вниз.
— Кажется, сейчас будет последний дюльфер, уже видно дно каньона! — радостно воскликнул он.
Громов внимательно осмотрел монолитную стену, но нигде не на­шел подходящей трещины для забивки скального крюка. Времени для дальнейших поисков необходимой трещины не было. Задержись еще с десяток минут и весь план опередить преступника, встречая его у Почтового дуба в низовьях каньона, летел насмарку!
— Придется завязывать веревку за ствол сосенки. Ова, правда, чахлая ва вид, но мой вес, может, выдержит? — с сомнением решил Громов. Он быстро сделал веревочную петлю из вспомогательного шкура, закинул ее за ствол хлипкой сосны, растущей на отвесе. Корни дерева крепко вросли в каменную твердь, высасывая из нее скудные капли влаги.
Маленькие и большие сосны, как альпинисты, карабкались по от­весным стенам каньона. Громов очень спешил и понадеялся на кре­пость сосны. Петля затягивается в узле под названием булинь, карабин щелкает, пропуская капроновую веревку для дюльфера и Громов уходит вниз. Идет осторожно и мягко, без рывков. Но чувствует Громов, что тощий ствол напрягается, трещит и обламывается. Горноспасатель срывается в пропасть.
В эту декабрьскую ночь смерть уже несколько раз сжимала в свои костлявые объятия упрямого и упорного Громова, но в последнюю сккунду отпускала его. Видно, она готовила ему гибель не от пуль, не от огненного взрыва, а такой, какой и полагается альпинисту — разбиться в пропасти. Падение длилось всего мгновение. Но и здесь Громов не сжался от ужаса, а просто закричал. — Люда, береги детей! Прощайте! — Почему-то он верил, что его последние слова обязательно услышит жена.
Но видно декабрьская ночь не хотела, чтобы захватывающая погоня закончилась так бесславно. Она еще раз спасла Виктора Петровича. Он упал на крону мощного тиса, растущего на дне каньона у родника с ключевой водой. Зеленые ветви приняли Громова, смягчив силу удара падающего тела. Судьба опять спасла Громова — на этот раз от обычной смерти альпиниста. Свалившись на густой тис, Громов тут же соскочил на землю и выдернул из кроны веревку, упавшую вместе с ним.
 
Из города по дороге на Скалистое плато поднимался санитарный «Уазик», заполненный горноспасателями.
— Кто объявил тревогу? — спросил Мар.
— Из башни противопожарной службы заповедника заметили костер в горах и предположили, что огонь разжег убежавший преступник обогреться ночью на снегу. А может, кто-то дает аварийный сигнал? - объяснил инструктор отряда Иванчик. — Ведь жечь костры в заповеднике даже зимой строго запрещено!
С горноспасателями ехали милиционеры, вооруженные автоматами в бронежилетах.
— Так в каком месте горел костер? — продолжал задавать вопросы Мар.
—Ниже Верблюда, почти у водопада Сверкающая вода.
— Нужно остановить машину у Старого корыта, не исключено, что бандит мог уснуть у костра и тогда шум мотора может разбудить его.
— А я думаю, что Ларчиков — это фамилия преступника, добрался к Хижине с оленьими рогами? — предложил свою версию Иванчик.
— Почему ты так думаешь? — спросил Мар.
— Рация в Хижине молит. Я много раз вызывал Громова, но он не ответил.
— Тогда кто разжег костер?
— Не знаю. Может, раненый Громов?
— Он один ушел в Хижину?
— Нет, с сыном. Виктор Петрович должен дежурить на Новый год на Скалистом плато.
— Ты прав, что-то случилось в Хижине — согласился Мар.
У домика лесника машина остановилась.
— Только не сигнальте, а то звуки в лесу ночью разносятся очень далеко! — попросил Иванчик шофера. — Я сам сбегаю за лесником.
Он выскочил из «Уазика» и направился к дому. Но там уже слышали шум подъехавшей машины. Дверь в доме открылась, оттуда вышел бородатый мужчина.
— Семеныч, здравствуйте, давайте к нам в машину! В твоем лесном обходе кто-то разжег костер! — обратился Иванчик к леснику.
— Сейчас, только ружье возьму.
Через несколько минут лесник вышел из дома, держа в руках двух­стволку.
— Поехали! — Семеныч сел в машину. — Ого, да у вас тут огонек посильнее моего! — Лесник показал на милицейские автоматы. — На кого идем? Волков у нас в лесу нет, а остальное зверье — мелочь пузатая!
— Появился один хищник, Семеныч, только о двух ногах и с пис­толетом! — объяснил милиционер.
— Теперь понимаю, зачем вам такой сильный огонек!
Машина выскочила из-за поворота и остановилась. Посреди доро­ги на лыжах сидел Филипп. Рядом отдыхал олень, а две собаки злоб­но урчали на обочине.
— Филипп, что ты здесь делаешь? — удивленно спросил Ивавчик, выпрыгивая из машины.
— Папа погнался на «Буране» за бандитом. Папа ранен. Бандит на «Буране» уходит в Голубую долину через перевал Олений рог! — Филипп выполнил задание отца, проговорив все сведения скороговоркой.
— А ты как сюда добрался?
— Спустился на лыжах.
— А они откуда взялись? — Иванчик показал на собак в оленя.
— Этого оленя я защитил от диких собак. Это волшебный олень, мы вместе с ним летали к перевалу Олений рог. Я видел, что папин «Буран» горит, а бандит уходит в Голубую долину! — продолжал рассказывать Филипп.
— О чем ты говоришь, на чем ты летал?
— На Серебряном олене.
— Борька, да неужели это ты? — обратился к оленю подошедший Александр Семенович. Олень радостно ткнулся губами в ладонь лес­ника, будто выискивая лакомство. — Ну и вымахал ты, красавцем стал! Где ты так долго пропадал?
— Вы знаете этого оленя, Семеныч? — спросил Иванчик.
— А как же, ведь он жил у меня дома! Совсем маленьким я подо­брал его с подраненной ногой. Вырос у нас, вместе с коровой питался сеном. А потом как-то весной исчез. И вот снова встретились!— олень доверительно лизал ладонь лесника. — Это он сахара просит!
— А костер ты видел в лесу, Филипп? — спросил Иванчик.
— Это я разжег огонь, защищая оленя от диких собак! — пояснил мальчик.
— Так тебя, Борька, спас этот геройский пацан! А где же псы? — лесник посмотрел на обочину, где раньше сидели псы. Но их словно ветром сдуло.
Иванчик кинулся к рации, установленной в машине.
— Внимание, «Центр»! Говорит «Скала»! Следы преступника Ларчикова обнаружены на Скалистом плато в хижине горноспасателей. Ларчиков уходит на снегоходе «Буран» в Голубую долину. За ним погнался начальник горноспасательного отряда Громов. Его ранил Ларчиков. Высылайте группу на перехват из Сокола. Мы попытаемся проехать через перевал Олений рог. Прием.
— «Скала», вас поняли. Действуйте по предложенному плану. Пе­редадим о тревоге в Сокол, там уже горноспасатели в сборе. Откуда у вас такие новости? Кто разжигал костер в лесу? Прием.
— «Центр», все сведения сообщил сын Громова Филипп. Мальчик спустился на лыжах из Хижины. Его специально послал отец. Мы встретили мальчика на дороге недалеко от дома лесника. Костер разжигал он, спасая Серебряного оленя от нападения диких собак.
— «Скала», не поняли, кто такой «Серебряный олень»? Прием.
— Серебряного оленя зовут Борька и он вырос у лесника Александра Семеновича. Прием.
— «Скала», сейчас мы не можем уловить смысл информации о «Серебряном олене», потом объясните. Каковы еще данные о преступнике? Прием.
— «Центр», мальчик говорит, что он видел горящий «Буран» Громова. Прием.
— «Скала», где он видел этот «Буран»? Прием.
— «Центр», он будто бы летал с Серебряным оленем над перевалом и там горит взорванный «Буран». Прием.
— «Скала», вы там с мороза ничего лишнего не употребили? Давайте правдоподобную информацию, а не фантазии мальчика! Прием.
— «Центр», вас понял! Двигаемся к Хижине с оленьими рогами. Прием.
— «Скала», рацию не выключать, сообщайте о всех своих действиях! Наряд милиции пусть следует вместе с вами. Прием.
— «Центр», мальчик говорит, чтобы в Соколе вызвали горноспасателей, они хорошо знают тропы, всю местность. Так велел ему пере­дать отец. Прием.
— «Скала», спасибо за подсказку, в Соколе уже давно объявлен сигнал тревоги и сводный отряд милиции и горноспасателей готовится к выходу в горы. Прием.
— «Центр», больше информации нет. Конец связи.
А Филипп уже крепко спал, пока шел радиоразговор между «Центром» и «Скалой». Его отнесли в дом лесника. Александр Семенович вместе с Борькой пошли в хозяйственный двор. Лесник вел с оленем «воспитательную беседу».
— Вот ты, наконец, и явился домой. Хватит, побродил по горам и лесам. Теперь зимой побудь в домашнем уюте. Поживешь, отдохнешь у меня, подлечишь свои раны, а то сейчас на Скалистом плато стало опасно, много брошенных и одичавших собак развелось, да и о двух ногах вооруженные псы бродят! А ты — доверчивый, можешь наткнуться на них. И никто тогда тебя больше не спасет, как сегодня — мальчуган.
Олень все, что говорил ему Семеныч, понимал и молча соглашался. Во дворе дома Борька сразу же направился к копне сена. А из снежной пустоты леса на теплый дом лесника с тоской смотрели глаза осиротевших собак.
... Дно каньона. Могучие скалы своей каменной твердью стиснули узкое ущелье. Темно среди сомкнувшихся скал, лишь в недосягаемой темноте полоска звездного неба, как зеленая густая вода с драгоценными цветами, выкованными из лепестков тончайшего серебра. Гро­мов включил фонарик, быстро смотал веревку, спрятал в рюкзаке и бегом кинулся к выходу из каньона.
Обледенелые и осклизлые камни. Он несколько раз оступался и падал в студеную воду. Но Громов не останавливался, продолжая свой неустанный бег. Сильное, тренированное сердце и мускулистое тело Громова выдерживали такие беспощадные нагрузки.
— Я догоню тебя, кровавый пес! — шептал Громов. — От горноспа­сателя ты не уйдешь! Мой сын наверняка спустился и передал извес­тие о твоем появлении в горах. И теперь, даже если я и не успею перерезать путь, тебя встретит Кирьянов. А он — бывший матрос-десантник, маху, как я не даст!
Скалы стали пониже, но ущелье по-прежнему лежало перед Громо­вым узкое и длинное, как тело громадного питона, чуть изгибающее­ся и колыхающееся в зеленой водной пучине. Ледяная чешуя питона ярко блестела под светом каленой белой луны. Бег Виктора Петрови­ча по дну каньона напоминал стремительный, фантастический полет.
Наконец, скалы расступились, и перед ним открылся зимний лес в сказочном снежном сне. Горноспасатель выключил фонарик и замер, слушая звуки и шорохи. Где-то вверху, наполняя долину треском, совсем рядом, он услышал эхо от работающего «Бурана».
— Все же я успел! — радостно крикнул Громов. Он во всю мочь кинулся к дороге, проходившей рядом с устьем каньона. Выскочил на нее и стал быстро готовиться к новой встрече с бандитом.
Громов покрепче завязал веревку за колоннаду серого бука и про­тянул ее через дорогу. Второй конец веревки захлестнул за ствол сто-летнего Почтового дуба. Летом в его дупле туристы часто оставляли записки, письма, и дуб прозвали Почтовым, потом присыпал веревку снегом. Вспомогательным репшнуром сделал схватывающий узел на основной веревке. Из рюкзака достал ракетницу и зарядил ее. Только управился со всеми делами и перевел дух, как из-за поворота вылетел желтый «Буран».
Ларчиков рвался к свободе. Он совершил тяжелое преступление: убил постового милиционера, завладел оружием, ограбил кассу, взял большую сумму денег и теперь яростно отбивался и уходил от погони. Только что насмерть, как он полагал, он уложил горноспасателя. Те­перь путь к железной дороге у него стал чистым. А там на любом проходящем пассажирском или товарном поезде он уйдет и скроется в широких просторах страны. И заживет припеваючи!
Встречный ветер и снег резали Ларчикову глаза, ветровое стекло разбила ракета горноспасателя. Бандит низко пригнулся над рулем. Глаза у него слезились от летящих встречных снежинок, срывающих­ся с веток деревьев. Он видел лишь контуры дороги и ориентировался по дорожным предохранительным столбикам.
«Буран» налетел на завязанную через дорогу веревку. Она натянулась и подсекла мчащийся снегоход. «Буран» перевернулся. Ларчикова выбросило в сторону и он завяз в сугробе. Громов кинулся к преступнику. Тот, барахтаясь в снегу, увидел подбегающего горноспа­сателя и метнул в него финку. Она вонзилась в левую руку Громова. Он как раз взмахнул ею перед грудью.
Превозмогая боль, Громов выстрелил из ракетницы. Ракета, скользнув по снегу, зацепила Ларчикова, отскочила от него и завертелась волчком по снежному насту дороги. Громов подскочил к оглушенному Ларчикову и здоровой рукой стал ощупывать его карманы, пытаясь найти пистолет. Из карманов на снег вылетали пачки денег. Бандит пришел в себя и пнул ногой горноспасателя и живот. Громов, согнувшись от резкой боли, свалился в снег. Ларчиков сунул руку за пазуху и вытащил пистолет.
— Ну и живучий ты, падла! Сколько раз кончал тебя, а ты все встаешь на моем пути! Что тебе надо? Славу хочешь заработать или благодарность начальника милиции? Но сейчас получишь пулю и уже успокоишься навсегда! А Похвальную грамоту тебе приколотят на сосновый гроб!
Громов лежал на спине. Вороненое дуло пистолета в упор было направлено на него. Смерть черной дырой-глазницей покачивалась перед лицом Виктора Петровича. Сколько раз он смотрел ей в глаза - и всегда выходил победителем! А сейчас его уже ничто не спасет. Только чудо, какой-нибудь фантастический, небесный взрыв кометы! Но Ларчиков не стрелял. Он почему-то медлил и спокойно подбирал выпавшие денежные пачки. Закончив, он приказал Громову: — Вставай!
«Что же он, негодяй, задумал? Или у него пистолет отказал?» — размышлял Громов, поднимаясь со снега. А грабитель продолжал ко­мандовать:
—Руки вверх! Иди к «Бурану»!
«Ага, значит, он хочет поставить перевернутый снегоход на гусеницы! Одному ему это не под силу. А потом он просто шлепнет меня! Ну что же, поборемся!»
Раненая рука Громова висела плетью.
— Подсоби с «Бураном», и я оставлю тебя в живых! — милостиво пообещал Ларчиков. Он был огромного роста, с длинными конечностями. И совсем маленький перед ним стоял Громов, да еще с неестественно опущенной рукой.
«Буран» лежал перевернутый, глубоко увязнув в сугробе. —Давай утопчем снег. Может, тогда «Буран» будет поднимать легче? — предложил Ларчиков. Громов угрюмо согласился. И они стали топтать снег вокруг снегохода, не спуская глаз друг с друга. Сухой снег уминался плохо. Да и Громов не выказывал особого рвения в стремлении помочь бандиту. Он кое-как топтал снег, бережно поддерживая раненую руку. А Ларчиков сопел и старался во всю свою многопудовую массу. Наконец, они утоптали пятачок вокруг «Бурана».
— Теперь будем переворачивать! — Ларчиков, держа пистолет в руке и направив его на Громова, навалился всем телом на «Буран». Громов согнулся рядом, захватив гусеницу здоровой рукой. Оба красные, со вздувшимися венами, тужились над снегоходом, который совсем не поддавался их усилиям.
— Давай чуток передохнем? — предложил Ларчиков, особенно не привыкший к тяжелой работе. И оба тяжело дыша опустились прямо на снег.
— Никак не пойму твоего рвения? — Отдышавшись, бандит принялся разглагольствовать. — Ну, увидел меня и беги в милицию с сообщением! Чего за мной увязался? Ведь я тебя просто пристрелю! Или решил мой куш перехватить? Так я тебе сам могу отвалить бабок, мне не жалко!
— Твоих ворованных денег мне не надо! — отрезал Громов.
— Так чего ты хочешь от меня?
— Задержать и передать милиции!
— Ух ты, занозистый пупырь! А имеешь ли ты право задерживать человека?
— Прежде всего ты — преступник, так что помолчи о правах!
— Ладно, давай ставить «Буран» на гусеницы!
Они уперлись в снегоход и снова напряглись из всех сил. Ларчи­ков от усилия даже закатил свои желтые глаза. А Громов только де­лал вид, что поднимает «Буран», он зорко следил за бандитом, ожи­дая его промаха. Громов точно рассчитал момент, когда внимание бандита притупилось. Внезапно он наступил на кисть Ларчикова сво­им тяжелым горным ботинком. Бандит разжал пальцы и пистолет вывалился в снег. Второй ногой Громов изо всей силы ударил Лар­чикова в пах. Тот скорчился от боли.
Громов наклонился за пистолетом, и это оказалось его ошибкой. Бандит, превозмогая боль, сделал выпад рукой, и теперь горноспаса­тель согнулся от резкого болевого удара. И тут же Громов нащупал на поясе вторую ракетницу, засунутую под куртку. Он совсем забыл о ней!
Виктор Петрович сделал несколько вздохов и выдохов, а затем рва­нул ракетницу и обрушил ее рукоятку на голову Ларчикова. Но удар получился слабым. Гигант Ларчиков распрямился и хотел добить Гро­мова, но не успел. Горноспасатель, точно бычок, боднул его головой в живот и усадил на снег. Схватив репшнур, вывалившийся из багаж­ника «Бурана», набросил на шею Ларчикова и туго затянул. Бандит захрипел.
— Что я делаю? — опомнился Громов. — Ведь он нужен живым, а я распалился от злости! — И он чуть отпустил «удавку». По лицу Ларчикова поползли белые и красные пятна. Он жадно заглатывал морозный воздух .— Теперь эта петля будет у тебя на шее постоянно! — объявил Громов. — Чуть начнешь баловаться, сразу затяну до от­каза. Здесь тебя воспитывать напрасно, ты все равно не знаешь пра­вил хорошего тона!
Ларчиков, отдышавшись, тут же выдавил из себя: — Отпусти, кореш, дай свободу, возьми все бабки!
Громов, обессиленный, сидел па снегу и не отвечал на просьбы бан­дита. И вдруг со стороны Сокола вылетела кавалькада из трех «Бура­нов» с горноспасателями из соседнего отряда, того самого, где началь­ником работает бывший матрос-десантник. Ребята катили на лыжах, зацепившись за веревки, привязанные к снегоходам. А в седлах «Бу­ранов» рядом с водителями находились вооруженные милиционеры с бронежилетами на груди.
 
ВЗРЫВ В ГОРАХ.
(Историческая хроника, с которой соприкоснулись горноспасатели)
Шел весенний дождь. Он лил уже целые сутки, смывая в горах последние сугробы снега.. Воздух молодой, напоенный зелеными травами и первыми цветами, пронизанный теплым дождем, наполнял долины и улицы города, будоражил сердца горожан.
Вечером дождь перестал, только в горах еще сверкали молнии, перекатывались громы. И вдруг, поздно ночью раздался сильный взрыв. По службам города тревожно зазвенели телефоны, но дежурные и операторы были в полном недоумении. Никто не знал причину взрыва. В горах части ПВО лихорадочно обшаривали локаторами черное небо, пытаясь найти воздушного пирата, а морские пограничники на быстроходных катерах рыскали вдоль побережья в поисках нарушителя. Что взорвалось?
Ответ скоро пришел из «Хижины с оленьими рогами». Дежурный горноспасатель передал по рации:
— Взрыв произошел в районе Чертовой лестницы.
Начальник милиции Веселов, воевавший в партизанском отряде, разговаривая по телефону с мэром горда, вспомнил: Во время войны здесь отступала Приморская Армия, выходя из окружения, и фашисты остервенело бомбили Южное шоссе. Может, в скалах тогда зацепилась бомба. Сейчас прошел сильный дождь, ее смыло с камнями и рвануло?
Через час подтвердилось предположение бывшего партизана. Инспектор ГАИ сообщил о взрыве на Южном шоссе.
— Перекрыть шоссе, вызвать ремонтные бригады, поднять горноспасателей! — последовал приказ из мэрии города.
«Дед» проснулся от грохота взрыва и уже не мог спокойно заснуть. Он включил настольную лампу. Потом не выдержал и нажал тумблер «Карата». Радиостанция окунулась в атмосферные шорохи и писки.
— «Скала»! «Скала»! «Скала»! Я — «Хижина»! Вызываю на связь! — неожиданно заработал эфир.
— «Хижина», слушаю вас? — ответил Дед.
— Взрыв у Чертовой лестницы. Мы сообщили в милицию.
Тут же в квартире Громова зазвонил телефон.
— Алло, Виктор Петрович, объявлена тревога для горноспасате­лей, выезжайте к Чертовой лестнице и внимательно обследуйте скалы и утесы.
— Хорошо, скоро будем на месте аварии.
Бомба оказалась большая, она разворотила шоссе, надолго закрыв автомобильное движение. К счастью, никто не пострадал.
— Виктор Петрович, нужно осмотреть скалы над дорогой, не ос­тался ли там еще подарок войны? — обратился начальник милиции к руководителю горноспасательного отряда.
— На рассвете мы выйдем на обрывы, — ответил Громов. Пойдем тремя связками: Федоркин с Воробьевым, Ткачев с Челаевым, Семенцов и я. На связи будут Иванчик и Шубов. Поднимемся по Чертовой лестнице и спуск по скалам начнем с «Римской дороги».
Скалистое плато своим западным краем обрывается в море у Святого мыса. Дальше идут еще горы и узкие бухты, но хребты поменьше и сло­жены из других известняков. Там среди белых мягких пород стоял ког­да-то древний город. Остатки мраморных колонн и красочная мозаика его домов сохранилась до наших дней. Но было время, когда этот город находился под властью далекого Рима. Римские воины — легионеры, где бы они не появлялись, в Испании или Греции, Африке или Фракии, — везде строили военные дороги. Вот такую римляне проложили из гречес­кого города через Скалистое плато. Она спускалась к морю через Чертову лестницу и выходила к береговой крепости Харакс.
В этом месте Скалистое плато прорезает узкое ущелье, где и была высечена древняя дорога. Когда-то по ней проезжали конные повоз­ки, гоняли скот на плато, стучали башмаки мирных жителей, солдат­ские калиги римских бенефициарий — строителей дорог. Но время шло, от дороги осталась узкая тропа, вьющаяся среди каменных глыб, осевших опор и крепид. Остатки дороги проглядывались в глубоких колеях, выдолбленных в мягком известняке колесами сотен проехав­ших повозок. В наши дни Чертова лестница стала любимым местом для перехода туристов. Инструкторы и экскурсоводы преподносили путешественникам красочную легенду о Чертовой лестнице, обосно­ванную археологическими находками. Вот этот небольшой рассказ.
...О скалистые утесы разбивались тяжелые мокрые ветры, приле­тавшие с далеких морских просторов. И серебряный прибой, как дра­гоценное ожерелье, сверкал пенным каскадом. Изорванная скалами кромка берега таила маленькую бухточку, куда входили римские во­енные суда. Здесь на высоком мысу светился маяк. В черной ночи горел масляный светильник, предупреждая моряков о скалах.
Тут же стояла небольшая крепость, окруженная двойным рядом стен. Внутри крепости римляне, с присущей им строгой прямоуголь­ной планировкой улиц, построили каменные здания. Не забыли они соорудить традиционные термы, где легионеры собирались не только для мытья. Они служили своеобразным клубом со спортивными зала­ми. Конечно, это были не термы Каракаллы в Риме, а во сто крат поскромнее, но все же с римским стремлением к удобству, продуман­ному до мелочей.
Розовый фон стен этих терм чем-то напоминал цвет окружающих охряных земель, где родился необыкновенный золотистый виноград, налитый солнечным светом.
Тит Флавий Цельсин сидел в термах, млея от оливкового пара. Его утомленная душа и истерзанное тело приходили в себя от пережитых потрясений. Еще вчера утром ничто не предвещало беды. Он вместе с детьми выехал из города по «Виа милитарис», сопровождаемый солда­тами XI Клавдиева легиона. Утро стояло ясное с пронзительной синью уходящего лета. В его запахе было столько знакомого с детства из далекой Италики. Груженые повозки медленно катили по каменистой дороге. Легионеры легко ступали в солдатских башмаках-калигах с толстыми подошвами.
Тит Флавий Цельсин, Домиций Эмилиан, Марк Геминий Форт еха­ли с инспекционной проверкой военной дороги. Варвары, испробовав грозную и беспощадную силу римского меча, попритихли и вовсе скры­лись в лесных глубинах. Тит Флавий с двумя малолетними сыновья­ми шел рядом с повозкой. Мальчики, одетые в белые тоги с пурпур­ной каймой, весело и беззаботно бежали рядом c караваном. Тит Фла­вий шел довольный, ему был обещан большой участок земли у крепо­сти, где он думал разбить виноградники и сады. В Рим, далекий и праздный, Тита Флавия не тянуло. За долгие годы войн и походов он привык к чужбине и по-своему любил эти земли, населенные варва­рами. И Таврика больше всего нравилось ему, и он накрепко привя­зался к этому милому уголку.
Внезапно, над караваном разыгралась черная буря. Вмиг потемне­ло, заполыхали молнии и со страшной силой обрушился ветер. Леги­онеры боевыми щитами прикрылись от хлестанувшего холодного дождя. Белые молнии раскололи небо, будто Юпитер-громовержец решил испепелить землю. Тит Флавий укутал ребят шерстяными плащами и усадил в повозку. Ураган гремел, точно стальные мечи в огненной битве. Из осеннего леса, почерневшего от дикой бури, внезапно засви­стели смертельные стрелы.
— Варвары! — раздался крик опасности. Загорелые мужчины с длин­ными волосами и бородами, дико крича и размахивал короткими желез­ными мечами, выскочили из леса. Это были обитатели местных лесов и гор — жестокие тавры. Легионеры в один миг построили боевую «чере­паху» и смело приняли первые удары варваров. Конечно, одной манипу­лы из ста легионеров оказалось мало для отражения атаки варваров, которые в бесчисленном множестве сыпались из лесу. Тит Флавий вых­ватил поводья из рук возницы и начал хлестать лошадей, чтобы спасти детей от мечей варваров. Больного Доминиция Эмилиана тоже нужно было спасать, сейчас он неважный и слабый воин.
Бой разгорелся беспощадный и яростный. Варвары хотели отбить римский обоз. Марк Гемний Форт, искусный воин и командир, не повел легионеров в отчаянную атаку на врага. Он знал, что нужно сберечь золотые монеты для оплаты гарнизона крепости. А продукты можно было бросить на разграбление варваров. За монеты и оружие он отвечал головой, при утрате его ждало разжалование и каторга.
— Оставляйте повозки с вином и хлебом! — приказал Марк Геми­ний Форт, и легионеры стали переворачивать повозки, устраивая зас­лоны перед нападающими.
Тит Флавий гнал лошадей по дороге, испуганные мальчишки при­жались к его ногам. Домиций Эмилион тяжело дыша натягивал на себя панцирь. Хмурое небо еще потемнело, густая черная синева зали­ла все вокруг.
— Юпитер, помоги и сохрани нам жизнь!, — молитвенно шептал Тит.
— Куда мы бежим? — прокричал Домиций, он был впервые в этих местах.
— К каменной лестнице в скалах, ее охраняет пост бенефициариев.
— Мы точно спускаемся в мир Эреба!, — испуганно молвил Доми­ций, заглядывая в дрожащую пустоту бездны. Дорога вилась среди скалистых теснин с искусно выложенными крепидами. Только повоз­ка начала спускаться по дороге в ущелье, как снова налетел ураган­ный ветер, завывал в теснине. И загрохотало эхо, точно страшный камнепад летел на путников.
Из-под передних колес выломилась глыба, лошади рванулись и, сорвав упряжь, полетели в обрыв. Повозка, заклинившись задним ко­лесом, повисла в воздухе. Тит, сброшенный толчком на дно повозки вместе с сыновьями и Домицием, открыл глаза и в пляске грозовых молний увидел красных человечков, прыгающих на острых силуэтах утесов.
— Мы в аду!, — испуганно заорал Домиций.
— Да спасет нас благословенный Юпитер!, — опять стал молиться Тит.
... Теперь все позади. Домиций лежал рядом на мраморной ска­мейке, храбрый Марк был тоже с друзьями. Он применил военную хитрость, и Юпитер принес ему удачу. Марк приказал легионерам раз­бить амфоры с маслом для светильников и поджечь плащи. Поднять их на копьях, размахивая, и бросать в наседавших врагов.
Низвергающиеся с черного неба вспышки молний и огненные фу­рии привели в смятение варваров — они дрогнули и побежали назад. Легионеры бросали на них пылающие плащи, кололи копьями и ру­били мечами.
Вот тогда-то, на скалистых гребнях, окружающих теснину пропас­ти с повисшей повозкой Тита и Домиция, забегали варвары, объятые пламенем, обезумевшие от боли и страха.
— В честь нашего спасения мы должны поставить алтари!
— Ты прав, Домиций, закажем в мастерских каменные алтари и установим их там в городе и здесь, в крепости!, — горячо поддержа­ли друзья.
— Алтари вместе с Юпитером будут охранять нашу дорогу от вар­варов, — высказался Молчаливый Марк.
— Будут молитвой за наше спасение и моих детей!, — добавил счастливый Тит.
Прошли века. Археологи нашли в древнем городе Херсонесе и кре­пости Хараксе три жертвенника, высеченные из сарматского извест­няка: четырехгранные тумбы с латинскими надписями, посвященные «Юпитеру Лучшему Величайшему». Поставили их каждый порознь из бенефициариев: Домиций Эмилион, Марк Геминий Форт и Тит Флавий Цельсин. На Алтаре Тита Флавия Цельсина в Херсонесе сообщалось, что он был бенефициарий XI Клавдиева легиона...
Перевал Чертова лестница. Ночная мгла еще таилась в теснинах скал, а горноспасатели уже шагали вверх по каменным крепидам. Петли Чертовой лестницы вились но узкому ущелью, прорезавшего скаль­ную громадину. Ущелье смахивало на каменную трубу, высеченную в горах могучей рукой Природы. От полотна лестницы, проложенной людьми в далекой древности, когда по нему двигались повозки, про­ходили путники, прогоняли скот на плато — осталось лишь три-четы­ре поворота, несколько маршей ступеней, высеченных в скалах. Те­перь вверх пролегала только тропа, вьющаяся среди густого леса, ло­жившаяся иногда на старинные ступени, скакавшая по глыбам камен­ного завала в разрушенных аппарелях.
Серая облачность обволокла горы. -В ущелье моросит. Сыро, не­уютно, полны таинства и мрачности тесные закоулки скал.
— Жуткое место! — нарушил молчание среди поднимающихся Алек­сандр Ткачев.
— Ты лишен романтизма, Толстый, здесь прекрасно! — защитил Чертову лестницу художник Александр Челаев и добавил: — Смотри как многолики расселины, обвалы, оползни, ступени, крепиды даже в холодном дождевом сиянии.
— Я знаю, Саша, ты больше всего любишь дождь, а я — солнце и ветер, веселье и тепло, а сейчас здесь промозгло и сыро! — упорство­вал Ткачев.
Они подошли к скале, закрывающий выход па перевал. Тропка, как ниточка, обвила скальный утес. Здесь, на скале, год назад горно­спасатели укрепили железный ящик, куда вложили толстый альбом. Такие ящики они установили во многих точках своего района: на вершинах гор, на туристских тропах, у могучих деревьев-великанов, на площадках, откуда открывались чудесные горные и морские дали.
Идею об установке железных ящиков, оберегающих книги от дож­дя и снега, привез Громов из Австрии. Там везде на альпийских вер­шинах стояли такие железные ящики с толстыми альбомами, куда восходители заносили свои имена и фамилия, время выхода и спуска с вершины, погодные условия. Подобные книги иногда помогали гор­носпасателям в поисках пропавших, но главное — спи несли на себе тяжесть автографов и впечатления, всегда наполнявшие сердца лю­дей, ставших маленькими победителями в преодолении трудностей природы. Они писали фамилия и стихи, будто выплескивали свои эмоции, которые обычно малевали на скалах и крепостных стенах, или вырезая автографы на стволах деревьев. Тяжелый альбом, при­кованный железной цепью, точно спасал первозданную красоту при­роды от человеческой глупости и варварства. Страницы горных аль­бомов собирали все эмоциональные нюансы — от восторгов до ужа­сов, от пошлости до хорошей поэзии. Редко кто проходил мимо и не оставлял пару строк с автографом.
— А вы знаете, сколько на Чертовой лестнице в рваное время побы­вало знаменитостей? — вдруг ко всем с вопросом обратился Ткачев.
— Нет, не читали И не слышали. Давай поведай нам, ведь это твоя специальность, так что посвящай нес в историю родного края, — отве­тил Федоркин, он любил слушать рассказы экскурсовода. И Ткачев перечислил фамилия кратко и без всяких комментариев:
— Когда еще по было Южного шоссе, построенного в девятнадцатом веке, Чертова лестница служила лучшим перевалом для путешественников, лежащим на западе Скалистого плато. Здесь прошли путешествен­ники Паллас и Дюбуа де Монпере, генерал Раевский. Поднимался по Чертовой лестнице Александр Пушкин, держась за хвост лошади. Были Грибоедов и Жуковский, Иванин Бунин и Гарин-Михайловский, Вале­рий Брюсов, Скиталец — целое созвездие знаменитостей. Леся Украинка восторженно передала очарование в поэтических строках:
Красные скалы и сизые горы
Дико и грозно нависли над нами.
Это злых духов пещеры, затворы
Высятся под облаками.
Скалы до моря сползают грядою.
Чертовой лестницей их называют.
Демоны сходят по ним, а весною
Гулкие воды сбегают.
Ребята сидели на краю скал. Внизу застыла пропасть, будто остек­леневшая от ночной прохлады. Скалы бурными волнами набегали па Чертову лестницу. Среди этого каменного хаоса, огибая каждый бу­гор и овраг, прижимаясь к самому подножью Скалистого плато, то­ропливо проскакивало под обрывами и утесами, с которых порой сры­вались камни, крутило и петляло Южное шоссе. Его асфальтирован­ная лента блестела от ночной росы.
— Отсюда хорошая позиция для атаки Южного шоссе! — неожи­данно сказал Алик.
— Ты прав, — поддержал его Ткачев.
— Вы — агрессоры!
— Нет, Саша, мы наблюдательные люди, здесь в Великую Отече­ственную войну находился партизанский секрет, откуда партизаны вели наблюдение за дорогой и нападали па автоколонны. Южное шос­се считалось у немцев самым опасным, партизаны появлялись у него в самых неожиданных местах, закладывали мины, но чаще в упор расстреливали и пускали под откос автомашины. Фашисты выставля­ли охранение, свои секреты и дозоры, но ничего не помогало. Парти­заны неуловимой тенью появлялись на Южном шоссе, нападали на колонны и тут же бесследно исчезали.
— А как они могли пройти по отвесным скалам? — спросил Олег Семенцов.
— Очевидно был какой-то потайной ход, но никто его не знает. Из тех партизан, кто активно участвовал в нападениях на Южное шоссе никого в живых не осталось — погибли от пуль или умерли от голода, — ответил Ткачев.
— Что же это за потайной ход, может пещера?
— Я и сам не знаю, хотя перечитал многие дневники и воспомина­ния партизан. Об этом ходе ни слова не написано, его знали немно­гие, но только это не пещера. Потому что партизаны в течение двух часов поднимались от шоссе на плато. А пещерой так быстро не прой­дешь: потом, какую вы знаете здесь подземную полость, прошиваю­щую всю толщу Скалистого плато?
— Возможно какая-нибудь забытая древняя тропа?
— Смотри в бинокль, где ты тут найдешь путь для тропы, отвесные скалы, гладкие плиты и обрывы.
— А наш Ассель не знает?
— Нет, он находился в другом партизанском отряде в Центральной котловине, отсюда далековато и в нападениях на Южное шоссе не уча­ствовал.
— Дед, а где мы будем лазить?
— Смотрите в этом амфитеатре есть наклонный каменный желоб, альпинисты называют — кулуар. В нем собирается много камней, ле­тящих со скал, падают сухие деревья, во время дождей и снеготаяния вымывается почва. Там и могут остаться мины и бомбы со времен войны. Из кулуара весенний дождь выплюнул бомбу на шоссе и она взорвалась.
— Здорово шарахнула, рабочие дня три будут ремонтировать шоссе!
— Да, бомба наверное по весу вышла очень солидная, — подтвер­дил Громов.
— А если нам такая попадется, то как ее вытащим? — забеспоко­ился Челаев.
— Пока мы только передовая разведка, — успокоил его Громов. Горноспасатели начали спуск в Большой кулуар. Там они вдруг на­ткнулись на не взорвавшиеся бомбы. Целых три. Лежащие среди камней.
— Что будем делать?
Вопрос повис в воздухе. Сбрасывать вниз — нельзя, там работают люди на шоссе. Выносить наверх? Но за много лет после войны корпу­са бомб проржавели, взрыватели тоже, окисляется в них пиротехни­ческий состав, маленький толчок — и внутри бомбы щелкнет сдвину­тая пружина, еще сохранившая силу, и вгонит боек в детонатор. И грянет взрыв.
Вдруг откуда-то донеслось блеяние овцы, жалобное и обреченное. — Слышите, где-то плачет овечка? — обратился ко всем Громов. Ре­бята уже во всю крутили головами, осматривая скалы.
— Вижу ее, смотрите, стоит барашка на полке рядом с кустом держи-дерева! — указал рукой Челаев.
— Бедняга, как она попала на отвесную скалу? — пожалел овечку Семенцов.
— Наверное, свалилось с плато в обрыв в зацепилось на полке за куст? — предположил Громов.
— Придется ее поднять наверх?
— Долго возиться будем, но надо выручать несчастное животное!
— Постойте, я кажется нашел тайную тропу партизан! — закричал зоркий Челаев.
— Где?
— Сейчас проверю.
Через несколько минут горноспасатели увидели, как Саша без вся­кой страховки лез по наклонной скале, выходящей прямо на плато.
— За что он там цепляется и так свободно держится на гладких плитах? — удивился Алик.
— Сейчас проверим, — ответил Громов и вместе с Федоркиным последовали за Челаевым.
Оказалось, в расщелины скал были крепко и надежно вколочены железные скобы, иногда даже подмазанные цементом.
— Отличная тропа! — Федоркин смело повисал над пропастью, дер­жась одной рукой за скобу, а другой махал вниз, приглашая остальных подняться за ним. Команда горноспасателей быстро поднялась на плато и также проворно спустилась вниз.
— Вот здесь и вытащим овцу? — предложил Громов.
— Чем же она питалась и откуда брала воду?
— Листиками и веточками с куста держи-дерева, смотрите все об­глоданы, а также израсходовала собственный жир и слизывала росу со скал.
— Сколько времени овечка здесь находилась?
— Наверное месяца два, еще когда на плато лежал слег и чабаны прогоняли отары к перевалу. Очевидно овечка подошла к краю, снеж­ный карниз обвалился и овечка провалилась вниз.
— Неужели роса утоляла ее жажду?
— Да, у нас в горах большая конденсация влаги во время перехода от ночного холода к жарким дням, — уточнил Громов.
Они поднялись на плато, вытащив за собой истощенную овечку.
— Что с ней будем делать?
— Отдадим леснику, пусть откармливает беднягу.
— Все же прав оказался Саша Ткачев, когда рассказывал о боях партизан. У них была хорошая потайная тропа. Они уходили но ней от погони, словно растворялись в скалах. А с шоссе скобы совсем не видны, да и человеческие фигуры сливаются с рельефом скал.
— Вот по этим скобам и спустим военных минеров и они осмотрят бомбы в кулуаре и дадут свою экспертизу, что с ними делать?
— И все же я хочу побольше узнать об этой партизанской тропе, — загорелся Федоркин. — Смотрите, под самым верхом плато путь идет по косой полке и скоб не видно.
— Алик, походи и полазай по ней побольше, потом расспроси Сашу у него хорошая библиотека и есть дневники, записки партизан. Он работал инструктором в горкоме комсомола и часто встречался с уча­стниками войны. И станешь проводником туристов по этой трудной и легендарной тропе! — посоветовал Челаев.
Пока вызывали минеров, то горноспасатели осторожно очистили бомбы от камней и земли. А Саша Ткачев, получив заинтересованных слушателей, рассказывал и рассказывал. Ему всегда нужна была вни­мательная аудитория и тогда он расходился:
— В этом районе ужас на фашистов наводила неуловимая четвер­ка. О ней ходили легенды. Она не только взрывала мосты и пускала под откос автомашины на Южном шоссе, но нападала на фашистов в городе и окружающих селах. Гранаты летели в открытые окна кази­но, учреждений, охраняемых фашистами; бесследно исчезали фашис­тские патрули, получали по заслугам предатели и гитлеровские хо­луи.
Немецкие саперные части пилили деревья и оголяли подходы к дороге. На поворотах строили бетонные оборонительные укрепления, моторизированный патруль день и ночь совершал челночное движе­ние. На Южном шоссе пестрели плакаты: «Внимание! Остерегайтесь партизан! Одиночным машинам проезд запрещен. Возможно нападе­ние партизан!»
Говорили, что грозная и отчаянная четверка — это матросы. Они знают тайный ход от наших в немецкий тыл и умело пользуются им. Моряки будто вырастают из под земли, и перекрошив все вокруг из автоматов и ручных пулеметов, и утащив ценных языков, бесследно исчезают.
Всякая легенда имеет правдивый корень, но она обрастает домыс­лами, добавлениями, окрыляется и будто птица летит от человека к человеку. Теперь, увидев эти железные скобы по отвесным скалам, я понимаю, что матросы были неуловимы для фашистов. Самая крупная операция по уничтожению гитлеровской автоколонны произошла именно здесь под скалами.
... Шофера, ведущего грузовик, убили наповал, и машина, пере­вернувшись, перегородила шоссе. Под мотор второго грузовика поле­тела граната, в машине оказались боеприпасы, и взрыв разметал все вокруг. В самую середину колонны со скал посыпались гигантские камни, уберечься от них было невозможно. В хвосте колонны стали рваться мины, а грузовики поливали пулеметным и автоматным огнем. Бушевал огонь. Взрывы, дым, крики. Немцы в панике разбега­лись, но боевое охранение на дороге вмиг оцепило место происше­ствия. Вверху на плато находился батальон эсэсовцев, перекрывших перевал и все подходящие к нему тропы. Немцы прочесали всю доро­гу и окрестности, заглядывал под каждый камень, но никого не на­шли. Только брошенный пулемет Дегтярева с искореженным стволом от взрыва.
Нам теперь понятно, куда ушли матросы — по скалам. Но я уве­рен, что здесь где-то у них находился тайник, где они хоронились от фашистских патрулей и облав.
— Саша, а что же стало в дальнейшем с этой отважной четверкой матросов?
— Я не знаю, да и бывшие партизаны, которых я расспрашивал, ничего не могли сказать. Многие думают, что рассказы о матросах просто легенда. Ведь тогда измученный народ много и придумывал, все время мечтая о скором освобождении от проклятых фашистов.
С Южного шоссе подали сигнал — прибыли саперы, что им де­лать?
— Алик и Саша, сходите за ребятами и проведите их к нам, — сказал Громов.
— По партизанским скобам?
— Конечно. Только веревочную страховку сделайте, чтобы саперы случайно не сорвались в обрыв.
— Проведем их надежно, — пообещал Федоркин. — Поднимем по Чертовой лестнице, а потом к вам подойдем.
Скоро молоденький лейтенант и два рядовых в сопровождении гор­носпасателей спустились в Большой кулуар. У двух бомб саперы су­мели выкрутить взрыватели, а в третьей он сильно проржавел.
— Будем взрывать бомбу! — принял решение лейтенант.
— А не полетят вниз камни? — забеспокоился Громов.
— Передайте сигнал тревоги, пусть рабочие освободят шоссе и ми­лиция выставит посты оцепления.
— А мы куда спрячемся?
— Нам всем тоже нужно уйти подальше в укрытие, ведь бомба большая.
— Давайте поднимемся на плато? — предложил Громов
— Тогда тяните за собой провода, я сейчас подсоединю взрыватель, мы пойдем с вами.
Взрыв ахнул сильно. Упругая волна точно подняла горноспасате­лей и саперов, укрывшихся на небольшой каменной террасе перед выходом на плато. Громовое эхо качнуло скалы. Потянуло острым и приторным запахом обоженной скалы и взрывчатки.
— Смотрите, щель открылась! — показал Челаев. Совсем рядом с местом взрыва сполз камень, прикрывавший дыру в подземный грот. Горноспасатели быстро спустились в кулуар. Ткачев первый оказался у черного входа. За тесной щелью открылся большой вестибюль. Горноспасатели осветили его и увидели человеческие черепа и кости, про­ржавевшее оружие и военную амуницию — котелки, мятые фляги, каски, гильзы.
— Сколько их здесь?
— Три черепа, — ответил Ткачев.
— Документы сохранились?
— Все, уходившие в разведку, свои документы оставляли в части.
— Саша, а где же четвертый? — Громов рассматривал ржавый те­сак.
— Дед, он наверное ушел за подмогой или достать продукты. Вход в грот прикрыл камнем и не вернулся. Очевидно, погиб или попал в лапы фашистов, а товарищи умерли от ран.
...Хоронили матросов со всеми воинскими почестями. Тут же на перевале выдолбили в скалах могилу. Воинский караул с морским гюйсом... Трехкратный салют из автоматов и цветы от горноспасателей. На каменной плите, прикрывшей могилу, Саша Челаев высек четыре красных звезды. В Голубом заливе Саша Ткачев и Миша Воро­бьев вытащили с морского дна якорь с катера-охотника, привезли на перевал и закрепили его цепью у могилы бесстрашных моряков, наво­дивших ужас на фашистов.
 
ЛАВИНА.
 
( Документальная повесть )
 
Перевал.
 
Георгий Иванович Кайнов, шестидесяти лет от роду, высокий, жилистый и упрямый старик, стал собираться в дорогу, ведущую по горным тропам через перевал.
- Непогодится что-то, - забеспокоилась жена. - Может лучше поедешь на автобусе?
- Две недели дача стоит без присмотра, сейчас зимние каникулы и ребятня может забраться в дом. Наделают беды! А объезжать автобусом Скалистое плато очень долго!
- Метель крутит в горах, как бы не заплутал!
- Да обойдется, - пробурчал старик. - Не первый раз. . .
- Тогда встретимся в Многоречье, в четыре часа дня. Я поеду экспрессом. Хотя и дороже обычного, зато - без всяких остановок!
- А я буду на даче на два часа раньше тебя. - Он спокойно надел старенькую фуфайку, завернул в бумагу кусок хлеба с колбасой и вышел на улицу.
- Пират, за мной! - Старик свистнул овчарку и зашагал по узкой улице в гору.
 
** *
 
Городской автовокзал. Прасковья Никифоровна садится в автобус. Машина выезжает на горную дорогу. В окна автобуса виднеется Скалистое плато. Над ним клубятся мрачные облака. Иногда ветер отгоняет их в сторону, и тогда показываются обледенелые скалы Святого Георгия, заснеженные утесы и ущелья.
- Северный ветер налетел. Ох, и сильно вертит он в горах! - произнес сосед.
- А нашу дорогу не занесет? - забеспокоилась Прасковья Никифоровна.
- Думаю, что успеем проскочить через перевал, пока ветер буйствует на востоке Скалистого плато.
Действительно автобус успел благополучно миновать перевал. В Многоречье он прибыл по расписанию. На даче мужа не оказалось, и встревоженная жена заторопилась в отделение милиции.
 
***
 
. . . Старик поднимался по Сосновой тропе. Многие годы он ходил здесь в одиночку, поэтому привык разговаривать сам с собой, размышлять вслух. По интонации голоса верный пес научился определять его настроение. Сегодня голос хозяина казался Пирату тихим и жалобным. У старика ныло сердце, такое с ним случалось редко, в горах обычно он был бодр и энергичен.
"Давишь, сердечко! Чем же ты недовольно? Ведь иду я небыстро, знаю каждый поворот дороги, как свою квартиру. Наверное, устало ты ходить через это Скалистое плато, хотелось бы проехаться на автобусе? Но ведь врачи советуют больше двигаться. . . Вот я и топаю пешком в горы!"
Старик остановился, будто кто-то больно толкнул его в грудь. В голове пронеслось: "Может, вернуться? Еще успею на экспресс и вместе с Прасковьей доеду до Многоречья?"
Пират внимал хозяину и чуть повизгивал. Однако грудь отпустило, и старик облегченно вздохнул.
- А, ерунда, пройдет! Не то совсем расклеюсь и скисну! Шагай, Жора, смелее! - подбодрил он себя. - Пират, перестань скулить!
Они медленно поплелись вверх.
- Понимаю, почему у меня неважные мысли и давит в груди, - продолжал размышлять он вслух. - Давление падает, вон как курит над краем Скалистого плато! Может, все же вернуться? Только на экспресс я уже опоздал. Прасковья уехала, а больше автобусов в Многоречье не будет. Кажется, над перевалом все же есть просвет, так что успею проскочить. А там по плато - всего два километра, да три - на спуске. Так что часа через два-три доберусь до села!
 
***
 
- Муж ушел на Скалистое плато еще в восемь утра, с ним овчарка Пират. Мы должны были встретиться в Многоречье в два часа, а сейчас почти шесть, однако его нет дома! Прошу организовать поиски!
- просила Прасковья Никифоровна дежурного милиции.
- Вы уверены, что ваш муж ушел на Скалистое плато?
- Конечно! А как же иначе?
- Каким маршрутом он обычно ходит через горы?
- По Сосновой тропе. . . Как правило, дорога у него занимает пять часов, и никогда не было, чтобы он задержался, всегда приходил вовремя.
- Но сейчас - непогода!
- Потому и прошу выйти ему на помощь, чтобы не случилось с ним беды.
- Хорошо, я сообщу в город, пусть высылают горноспасателей.
- Только не задерживайте вызов! Мне кажется, что он сбился с пути и замерзает в горах!
 
***
 
. . . Он сидел на снегу, не стонал, не охал: понимал, что помощи ждать неоткуда. Идти он больше не мог, а Скалистое плато уже от края до края потемнело от вихрящейся снежной бури и осталось лишь надеяться на какое-то чудо, которое спасет от гибели. . .
В один момент закружило так, что плато исчезло в снежной мутной мгле, нельзя было даже понять - с какой стороны беснуется ветер. Колючие снежинке секли лицо старика.
- Пират! - позвал собаку. Пес лежал рядом. На зов сразу же вильнул хвостом, но так и не поднял спрятанной в лапы морды, не открыл глаза, укрываясь от снега и ветра.
Боль в сердце немного утихла. Путник сделал попытку встать, но сил не хватило, он остался сидеть на снегу. Пришла успокоительная мысль: отдохну немного, поднимусь и доберусь до спуска, осталось совсем немного. Только бы удержать дорогу и не сбиться с нее в этой круговерти. А может, дождусь помощи? А выйдут ли горноспасатели в такую погоду, да еще ночью? В газетах про них пишут геройские статьи, но ведь они работают на скалах при хорошей погоду, а сейчас вьюжная ночь! Знаю я этих газетных героев! Пират, нужно самим искать спасение, в такую снежную бурю никто на Скалистое плато не сунется!
Услышав во второй раз зов хозяина, собака подползла к нему и лизнула в ладонь. Варежку старик где-то потерял.
- Сейчас, дружок, верный мой песик, я поднимусь - и мы вдвоем продеремся сквозь эту бурю. Нам бы только увидеть огни села, а там мы быстро спустимся!
Поднатужась, Георгий Иванович медленно встал и, пошатываясь, побрел в слепящую снежную темень.
 
***
 
Семья Громовых смотрела по телевизору приключенческий фильм.
- Витя, странно как-то! Сегодня ведь суббота, а ты дома и не ушел в горы! - сказала жена мужу.
- В Хижине сейчас дежурит Кириченко, в горах сильная вьюга, и горожане, наверняка, не полезут на скалы, а туристские группы мы сегодня не выпускали на маршрут.
- А у меня на душе неспокойно, будто что-то уже случилось или должно случиться. А отчего так? Не могу понять.
- Посмотри-ка лучше, как лихо действуют на экране каскадеры, и твои тревоги исчезнут.
Резко зазвонил телефон. Громов снял трубку.
- Алло, Виктор Петрович дома?
- Я у телефона.
- Говорит дежурный УВД города, майор Зотов.
- Слушаю, Сергей Григорьевич, что случилось?
- В горы еще утром ушел пенсионер Кайнов. Сейчас там пурга, он может замерзнуть.
- Откуда у вас эти сведения?
- Его жена в селе Многоречье заявила об этом в милицию. Она туда поехала автобусом, а муж ее, шестидесяти двух лет, с овчаркой Пиратом ушел через Скалистое плато. Он всегда ходит в Многоречье по Сосновой тропе. Жена просит срочно организовать его поиски.
- Хорошо, вызов принят, собираю горноспасателей1 - ответил Громов.
- Витя, что случилось?
- Старик ушел на Скалистое плато, а там сегодня снежная буря. Кипяти и наливай в термос чай, скоро ночь на дворе, нужно побыстрее выйти в дорогу.
Громов привычно переоделся, схватил рюкзак, фонарь, заскочил на кухню. Был он крепок, кряжист, седина высвечивала на висках, как первый проблеск надвигающейся старости. Но глаза горели молодо и непобедимо. И старость совсем не вязалась с его беспокойным характером.
- Вот термос с чаем, бутерброды. Только будь осторожен, сам видишь, какая погода!
- Что это ты заволновалась? Ведь не на скалы полезем, а пойдем в горы обычной туристкой тропой.
- Непогода ведь! Да и боюсь я чего-то. . .
- Ты лучше помоги и не говори лишнего! - неласково ответил Громов.
- Ладно, иди в спаслужбу, а я пока буду оповещать ребят по телефону!
- Не сердись и звони всем по срочным вызовам на спасработы.
 
***
 
Субботний вечер в "Хижине" выдался напряженным. Над Скалистым плато кружила пурга. Лыжники, катавшиеся на горных трассах, стали искать теплого приюта в доме. Новый инструктор спасотряда Василий Кириченко, спелеолог с роскошной бородой и зычным голосом, неустанно доливал в чайник воду и кипятил ее на печке.
Медный матросский чайник, каким, видимо, пользовались еще во времена парусного флота, стал гордостью и особой ценностью спасательного отряда. Чай в нем заваривали из душистых трав, собираемых горноспасателями летом на Скалистом плато. Слава о горном чае давно ходила среди туристов и горнолыжников, каждый находил причину, чтобы заглянуть в хижину и попробовать пахучего целебного напитка.
Кататься на лыжах никто не решился, а потому, коротая время, пили чай, рассказывали интересные истории, пели песни, смотрели телевизор. Иногда кто-нибудь выскакивал на улицу, но, остановленный беснующимся ураганом, сразу возвращался в дом.
- На дворе пурга-метель, как где-нибудь в тундре!
- У нас еще терпимо, а вот что делается в Сванетии! Лавина - одна за другой! Снег заваливает целые села! Сейчас по радио передали! - поддержал разговор Олег Семенцов.
- Зима в этом году не на шутку разыгралась, засыпает снегом всю страну!
- Зато у нас в Хижине тепло и уютно!
- А вдруг, Вася, потребуется выходить на спасработы?
- В такую погоду хороший хозяин собаку на двор не выгонит, а вы придумываете какие-то спасработы!
- А если заметет на пару недель, то чем мы здесь будем питаться?
- Таких метелей - на две недели - в наших горах что-то не случалось. Хотя бы на один день, но просвет в облаках появится, и мы успеем спуститься к дороге, а там и домой доберемся!
 
***
 
. . . Громов торопливо покинул дом. Вскочил в троллейбус. В окно мельком увидел башенку на здание горисполкома. Световое табло на иней показало время 18. 10 и температуру воздуха +1 градусов. Салон резко качнуло, и Громов больно ударился коленом о железную скамейку. Он потер ушибленное место, недовольно пробурчав: Альпийские стрелки сегодня явно не в ударе!
У него были все основания для недовольства собой и обстоятельствами. Последнее время он жил в постоянном напряжении: вот сейчас последует аварийный вызов и будет нужно немедленно собраться и ринуться во тьму, чтобы искать и находить среди скал покалеченные тела горе-туристов, забравшихся в незнакомые и гибельные места, где с ними нередко случается беда.
Тревожные сигналы срочного вызова вытаскивали его из горячей ванны, из кинотеатра, из-за шумного праздничного стола, будили глубоко ночью, находили в библиотеке, у друзей и просто на улице. И Громов отчаянно спешил, поднимал товарищей по спасотряду, и они бросались на помощь пострадавшим или,
увы, отыскивали трупы.
В последнее время Громов стал остро чувствовать приближение старости. Он уже не мог угнаться за молодежью на подходах к скалам, обмороженные пальцы рук сразу же опухали от первых, даже не сильных морозов: голова, не убереженная от падающих камней, покрытая шрамами, часто болела. Единственное, чем он мог похвастаться,
- у него не было страха. Не задумываясь, он первым спускался в кромешную темень пропасти, хотя нередко дождь и ночь стояли непроницаемой стеной и можно было отложить спасательные работы до утра. Но в глубине пропасти были искалеченные, на грани смерти или уже и умершие люди. Мысль о собственной гибели его не пугала, хотя ее холодное дыхание часто ощущалось совсем рядом. Не боялся, верил в свою звезду. Понимал, что правильно выбрал беспокойную судьбу горноспасателя: кто-то должен спасать терпящихбедствие, приходить у ним на помощь в минуту опасности.
За себя не боялся. Труднее было другое - постоянно бороться за жизнеспособность отряда. Приличного базового помещения в городе отряд не имел, ютились в старом деревянном сарае при турбазе, а строить новое никто не разрешал и строительство не финансировал. Снаряжением спасотряд тоже не мог похвастаться. Администрация туристского совета не то, чтобы баловала отряд, порою она была просто глуха к нуждам спасательной службы, а сам Громов, как руководитель спасотряда, ходил у начальства в немилости из-за своей строптивости и острого языка.
- Слушаю!
Звонила жена.
- Витя, вызвала Мара, Рыбкина и Гвоздецкого, они скоро будут у тебя. А Иванчик от спасработ как-то невнятно отказался, сославшись на семейные обстоятельства, я не поняла, почему он не может быть с вами.
- Спасибо, Люда!
Громов нажал рычаг телефона и поспешно стал накручивать диск, набирая нужные цифры.
- Алло, товарищ Зотов, нам нужна машина, чтобы быстрее попасть в горы на Сосновую тропу. Наша, к сожалению, на ремонте.
- Посылаю к вам дежурный "газик". Куда подъехать?
- В спасслужбу, на турбазу "Глициния".
- Договорились, ожидайте.
Громов, не мешкая, стал накручивать телефонный диск, вызывая ребят на спасработы.
- Алло, позовите Пашу!
- Его нет, он в Домбае.
- Оля, а где Ваня?
-Ушел на Скалистое плато кататься на лыжах.
- Позовите Антона!
- Он уехал с Ткачевым на Кавказ.
- Алло, Макс дома?
- На сессии.
- Позовите Сашу Челаева из десятой комнаты!
- Он в мастерских, а телефона там нет.
- Квартира Ереминых? Александра Васильевича можно?
- Его нет дома, он на дежурстве в больнице.
- Пригласите доктора Антипова к телефону.
- Его нет в городе.
- Алло, Артур, ты нужен на поисковые работы, у меня мало людей. Кому не позвоню, никого нет!
- Буду через пятнадцать минут.
- Жди у цирка, мы подъедем на милицейской машине.
- Договорились, Дед.
- Боря, тебе на сборы - ровно три минуты. Не посрами свою фамилию, Минутка! Жди у цирка вместе с Артуром Григорьевым. Спасработы на Скалистом плато.
- Буду, Дед.
- Сергей! Спасательные работы! Выходи к цирку. Не забудь захватить фонарь!
- Уже бегу.
Вскоре в комнате появились Александр Мар, Игорь Гвоздецкий, Сергей Рыбкин.
- Ребята, доставайте из шкафа с аварийным запасом рюкзаки, проверьте наличие аптечки, рации, ракет. Дорога каждая минута. В горах замерзает человек, он попал туда днем, в метель. Мог сбиться с дороги. С ним овчарка по кличке Пират.
- Дед, обстановка ясна! Мы втроем будем готовить снаряжение, а ты вызывай остальных спасателей и машину! - за всех ответил Гвоздецкий.
- Добро, ребята, собирайтесь быстрее, будьте внимательны и ничего не забудьте. Саша, сразу положи в рюкзак ракетницу, она в сейфе.
Громов наклонился к включенной рации.
- "Хижина", - я - "Скала центральная". Как слышите? Прием.
- "Скала", слышу вас хорошо. Что случилось? Прием.
- "Хижина", спасработы! По Сосновой тропе в сторону Многоречья ушел из города пенсионер Кайнов, с ним собака. В село не спустился. Возможно, заблудился в метели. Мы выходим из города по тропе. Собери группу горнолыжников и на "Буранах" подъезжайте к перевалу у пещеры Зограф. Там ожидайте нас. Как поняли? Прием.
- "Скала", вас понял. Собираю спасотряд и выхожу к вам. Встреча у пещеры Зограф на перевале! Прием!
- "Хижина", поняли правильно. До встречи! Связи конец!
- Дед, машина из милиции приехала! - сообщил Игорь Гвоздецкий, выглядывая в окно.
- Грузите рюкзаки, выезжаем.
Громов последним покидал комнату контрольно-спасательной службы. На пороге его остановил телефонный звонок.
- Спасотряд слушает.
- Алло, Витя, это я, Люда. Прошу тебя, будь осторожен: у меня внутри все замирает! - в трубке взволнованно звучал голос жены.
- Что ты сегодня дергаешь меня, будто я на обледенелую стену лезу? Пройдем по тропе и будем ночевать в хижине, на перевале нас должны ожидать ребята с "Буранами".
- Витенька, любимый, мне страшно, я не могу найти себе места! Береги себя!
- Да перестань ты слезы лить прежде времени! - Громов бросил трубку и выскочил на улицу.
- Дед, машина маленькая, мы все не поместимся! - засомневался Рыбкин, заталкивая последний рюкзак.
- Может, мы к лесу поднимемся на твоем "жигуленке",а Саша и Игорь проедут за ребятами на милицейской? - спросил Громов у Рыбкина. Ребята на спасслужбу приехали на машине Рыбкина.
- Согласен!
Громов и Рыбкин сели в "Жигули", а милицейский "газик" помчался к цирку за ожидавшими его горноспасателями.
 
Тропою поиска.
 
"Жигули" мчались по узким улочкам города. выше гаража автобазы "Интурист" они остановились.
- Дальше "Жигули" не проедут! - объявил Рыбкин.
- В городе снега нет, а тут уже присыпано.
- Будем ждать ребят здесь? - спросил рыбкин.
- Да, ставь машину на площадке и укрепи колеса.
Пока Сергей возился с колесами, подкладывая под них камни, Громов оглядывал вечернюю панораму города. Огни влажно мерцали в сырости морского воздуха. Желтыми полосами тускло высвечивали уличные проезды.
- Опять спасательные работы, - прошептал Громов. - Год только начался, а мы уже третий раз выходим на поиски заблудившихся туристов.
Обычно он энергично, с мальчишеским рвением бросался на помощь терпящим бедствие, увлекая за собой остальных горноспасателей. А сейчас какое-то непонятное чувство тревоги закралось в душу. "Наверное, наступает старость и тебя все больше тянет к покою", - раздумывал он.
Так уж получилось, что перед началом спасательных работ у Громова всегда выдавалось несколько свободных минут: кого-то ждали или вот, как сейчас, задерживалась машина. И в эти короткие мгновения Громов пытался продумать ход операции. . . Прежде всего, хотелось понять действия заблудившегося старика. Зачем он в пургу пошел через Скалистое плато? Однако в большинстве случаев спасенные Громовым люди не могли дать вразумительный ответ, что понесло их в опасные места, или, почему они в ненастье полезли на горные кручи. Словно угадывая мысли начальника спасотряда. Сергей сказал.
- Чего это старик поперся сегодня в горы, ведь уже с утра задувало на Скалистом плато?
- Все, кого мы спасли в горах, как правило, всегда были уверены в своих силах, надеясь на счастливый исход.
- И как остановить их перед роковым концом?
 
***
 
На автобусной остановке у цирка встретились Артур Григорьев - яснолицый, с доброй и приветливой улыбкой: Боря Минутка - скуластый, подвижный и энергичный. Сергей Коваль - бородатый и меланхоличный. У ребят ладные, сухощавые фигуры, только Боря помощнее других, мускулистее - работал кузнецом. Сергей сухопарее, послабее, по профессии - шофер. Артур - инженер-связист, собранный, волевой, сильный, он уже руководил экспедициями спелеологов и городской секцией пещерного туризма.
- Думал, в такую погоду никто из "дикарей" в горы не полезет, но все же один любитель нашелся - и вот поломал нам весь вечер.
- Какой там вечер, еще всю ночь проползаем по Скалистому плато, а там и день захватим!
- А мне в семь утра заступать на дежурство!
- Успеешь!
- Точно?
- Ну, на часик опоздаешь!
На остановке появилась Кристина в белом лыжном костюме, плотно облегающим ее гибкую фигуру. За плечами у нее висел рюкзак и лежали лыжи в чехле.
- Привет, мальчики!
У девушки лицо было белого мрамора, с классическими античными чертами, над ним серебряной короной горели волосы, туго связанные в узел, в которых звездами блестели тающие снежинки.
Горноспасатели давно знали Кристину по совместным горнолыжным тренировкам на Скалистом плато. Она работала преподавателем в местной музыкальной школе. И все, конечно, были влюблены в свою горнолыжную богиню.
- Здравствуй, Кристина! Куда ты собралась в такой поздний час?
- На Кавказ, в альпинистский лагерь "Эльбрус" кататься на лыжах. У меня билет на ночной самолет.
- Счастливая!
- А вы куда? _ На спасработы.
- Что случилось?
- Старик пропал на Скалистом плато.
- Хочу быть вашим ангелом-хранителем!
- Вот за это благодарим и очень рады, что ночью в самолете станешь думать о нас!
 
***
 
Громову и Рыбкину ждать пришлось недолго. Подкатил милицейский "газик". Все едва уместились в кабине. Только сержанту, сидящему до этого рядом с водителем, пришлось остаться на дороге.
- Подожди немного, машина скоро вернется, - сказал ему Громов и занял его место.
"Газик" рванул в горы. Шофер включил оба ведущих "моста". Вскоре въехали в заснеженный лес. Молодой водитель-милиционер выжимал из старенького "газика" все, что давно можно было выжать. Через несколько минут машина остановилась.
-Все, приехали, вот начало тропы у Белого камня,
Они быстро разгрузились, Рыбкин и Коваль сразу устремились в лес, освещая путь электрофонарями.
- Дед, смотри, след собаки! - позвал Рыбкин.
Спасатели подбежали к нему.
- Точно, это - собачий след! - подтвердил Гвоздецкий.
-Да, тут много человеческих следов: отпечатки ботинок, сапог, детской обуви. Сегодня сюда приходили любители поиграть в снежки и покататься на санках.
Ребята, я несколько лет не ходил по этой тропе, слегка подзабыл серпантин Сосновой тропы! - вслух засомневался Громов.
- Дед, не беда, я постоянно бегаю кроссы со своими воспитанниками, так что могу вывести группу с закрытыми глазами! - сказал Рыбкин, по профессии тренер легкоатлетов.
- Действуй, Сережа!
 
***
 
Получив от Громова сообщение о выходе на спасательные работы, Вася Кириченко растерянно забегал по хижине. Вся бравая солидность спасателя, исходившая от его внешности, вмиг улетучилась. Он не знал, за что взяться в первую очередь, метался по комнате, покрикивая на юного Юрку, и то выносил в коридор рюкзак со снаряжением, то опять втаскивал его в комнату.
Остальные уже были на улице, заводили "Бураны", цепляли к ним веревки, надевали лыжи, Олег Семенцов И Михаил Воробьев - самые опытные, бывалые, возглавили две поисковые партии на "Буранах".А Василий Кириченко при настоящем деле растерялся. Но понимая, что перед Громовым придется отвечать, Вася суетился больше обычного, отдавая глупые приказы.
- Юрка, ищи молоток и крючья! А заодно и компас! Куда ты положил страховочные пояса? Давай их сюда в рюкзак! Карабины тоже нужны! Ты не видел мои теплые носки? И куда они подевались?. . .
Кириченко тыкался по хижине из угла в угол, засыпая Юрку приказами, уже одевшегося и присоединившегося к группе Воробьева. "Бураны" грохотали у входа хижины. Наконец, зацепив на веревках по пять горноспасателей на лыжах, снегоходы двинулись к перевалу Зограф.
- Я останусь на связи! - крикнул им вдогонку Кириченко. Его взяли на работу всего два месяца назад. Громов, правда, колебался - не отложить ли кандидатуру Кириченко, парня с броской, красивой внешностью, но хозяйственная расторопность решила его судьбу и Васю приняли на работу. Материальный фонд он аккуратно разобрал и все снаряжение старательно разложил по полочкам и шкафчикам. А теперь Вася держал настоящий экзамен - организация и личное участие в спасательных работах.
В кромешной ночной круговерти "Бураны" смогли пробиться только к Каменному кресту: дальше лежало непроходимое снежное плато, переходящее во взгорье. Снегоходы, надсадно ревя моторами, не смогли двигаться через завалы сыпучего снега. Рулевые лыжи "Буранов" зарывались глубоко в снег и туда же проваливались гусеницы. Двигатели надрывно завывали, однако снегоходы буксовали, проваливаясь все глубже в снег. У одного из "Буранов",который вел Семенцов, лопнула гусеница, и он, словно подбитый танк, завертелся на месте.
К моторизованному отряду горноспасателей пробился еще и третий "буран" с водителем Жигровым и двумя лыжниками, Однако и он встал: сухой, словно крупа, глубокий снег, оказался непреодолимой преградой. Сверкая фарами, уперев лучи света в снежную пелену, "Бураны" ревели, захлебываясь бензиновой гарью. Отстегнув лыжи, спасатели толкали машины, помогая им выбраться из снежного плена. К счастью, вскоре ветер утих и пурга прекратилась. Но вытащить "Бураны" из толщи снега так и не удалось.
- Идем пешком! - крикнул Михаил Воробьев. Спасатели двинулись вперед, проваливаясь по пояс.
- Нет, не пройдем мы этот проклятый снег! Он, словно зыбкий песок, засасывает нас, ноги вязнут, как в глине, просто сил нет. . . Нужно думать, как быть дальше.
- Но ведь Дед просил выйти к ним на помощь и обязательно на "Буранах"!
- Через сотню метров выдохнемся и тогда нас самих придется спасать из этого снежного мешка? А кто это сделает?
- Тогда давайте вернемся!
- Но ведь ребята просили о помощи! Как же мы с ними не встретимся?
- А как мы пробьемся к ним?
- Завтра с утра подморозит, тогда и попробуем. . . А сегодня Громов со своей гвардией и сам никуда не сунется! Они притопают к пещере Зограф, будут там спокойно сидеть у костра, кипятить чай, рассказывать друг другу анекдоты, пока мы тут барахтаемся в снегу! - сказал горнолыжник Кулянкин.
- И ведь, верно, ребята! Возвращаемся в хижину, заодно там и обогреемся! - поддержал товарища Сиричкин. - А утром пойдем на выручку.
- Но там же спасательные работы, а мы будем в хижине отсиживаться! - возмутился Миша Воробьев.
- Ну и иди к ним на помощь, а завтра мы найдем твой красивый, как говорил Остап Бендер, прохладный труп! - съязвил Кулянкин.
- Миша, все же, наверное, нужно переждать! Слишком глубок снег, - засомневался в реальности ночного перехода к пещере Зограф и Олег Семенцов.
- Вызывайте Громова на радиосвязь.
- У меня что-то забарахлил передатчик, видно снег попал во внутрь!
- сообщил Олег, копаясь в рации, - А разобрать его, чтобы проверить, можно только в теплом и сухом месте.
 
***
 
А тем временем группа спасателей во главе с Громовым поднималась в горы. Сосновая тропа вилась по остаткам древней дороги, некогда связывающей город с северными районами края. От старинного пути еще сохранились каменные крепиды, поддерживающие полотно дороги на поворотах, и остатки подпорных стен вдоль скальных участков. Но время и люди сломали путеводную нить, погребли ее под землей и разрушенными скалами, на ней выросли вековые сосны. кизил, шиповник, боярышник и другие колючие и густые кустарники. Каменные мостики обрушились, так что проехать на лошади и коляске стало невозможною Но Сосновая тропа сохранила живописность, дикость горного края. с ее поворотов открывалась красивая панорама ночного города. Его огни, как елочные игрушки, ярко горели в синеве вечера.
 
***
 
Строгая седовласая женщина, затянутая черным свитером, украшенным старинным серебряным медальоном, стояла у окна, пристально вглядываясь в Скалистое плато, волнистой грядой вырисовывающееся в белесо-синем, как после пурги. ночном небе.
- Марина, я слышала, как Артур уходил на спасработы. Что случилось в горах? - обратилась она к невестке, баюкавшей ребенка.
- Толком даже не знаю, кто-то заблудился на Скалистом плато, а днем там бушевала пурга, вот спасатели и вышли его искать.
- Очень неспокойно на душе. Как же ты так легко его отпустила?
- Он уже обижаться на меня стал, что я его постоянно держу дома. А сегодня утром хотел покататься на лыжах, но автобус в горы не пропустили гаишники. Так что Артур даже обрадовался спасработам.
- Не надо было отпускать!
- А разве его остановишь? Тем более, что когда вызов на спасработы, то все мужчины спешат в горы, как на пожар, будто там медом намазано.
 
***
 
- Дед, по сократу тропы просматривается след собаки, а человек двигался по серпантину! - Рыбкин остановился перед следами на снегу.
- Я пойду по сокращенке, а двигайтесь по тропе! - объявил Игорь.
- Давай, только через десять минут встречаемся, - разрешил Громов.
- Здесь есть еще одно ответвление от тропы. Кайнов мог и по нему пойти. Я проверю этот отрезок? - предложил Артур.
- Но следов там нет!
- Есть какие-то, только едва заметные!
- Один не ходи, возьми с собой Бориса и Сергея, - посоветовал Громов. - Встречаемся у скалы, где сходятся тропы.
- Хорошо, но пойду сам! - решил Артур.
- Почему?
- Мне хочется побыть немного наедине, а тропу я знаю хорошо.
- Действуй! - разрешил Громов.
 
***
 
. . . Снег скрипел под ногами. Раскрасневшийся, весь наполненный радостным ощущением от зимнего, словно сказочного, леса, Артур осторожно двигался среди замшелых лесин. Он шел среди серебряного соснового бора с островками буковых и грабовых деревьев, и ему казалось, что здесь живет тайна, обитающая в морозной тиши, под синим хрупким куполом неба.
Лунные дорожки убегали в лес. Тени деревьев ложились под ногами, хрусталем взблескивали замерзшие снежинки. Артур зачерпнул целую пригоршню звезд, которые быстро растаяли на его горячей ладони.
- Что ты ищешь, странник? - вдруг почудился путнику еле различимый, таинственный голос.
Он не удивился, но помедлил с ответом.
- Собираю сокровища зимнего леса.
- Хочешь я погадаю тебе?
- Нет, я не верю в гаданье.
- Напрасно. Как раз время гадать. . .
- В другой раз, может, и погадаешь. . . А кто ты?
- Другого раза может и не быть. . . А я - Снежная королева.
- Но ведь это сказка!
- А разве не живут ею люди в своих мечтах?
- Не знаю. Все может быть. . .
- Мы еще встретимся, а теперь догоняй товарищей.
Зимний лес наполнился торжественным молчанием. Сквозь прозрачную наледь отсвечивал багрянец на необлетевших дубовых листьях. Сказочное настроение вдруг схлынуло. . . Нужно было торопиться к месту сбора. Артур прибавил шаг.
 
***
 
Горноспасатели встретились на вираже серпантина, где сходились тропы.
- У кого есть новости, - поинтересовался Громов.
- Следы человека и собаки соединились, теперь они шли снова вместе, - информировал Игорь.
- И мы больше не будем расходиться, а пойдем все вместе.
Снова цепочка из семи человек двинулась по старинной дороге в горы. Снег лежал толстым ковром, но глубоко не проваливался: его нижний слой промерз и затвердел, образовав твердую корку.
Как и раньше, впереди группы шел Рыбкин.
- Серега, ты неутомим, как стайер. Может быть, тебя сменить?
- Дед, пока я не устал.
- Где-то здесь на нашем пути должен быть скальный участок, вспомнил Саша.
- Постараемся обойти его, сейчас по скалам лазают только фанаты.
- Смотрите, городская гостиница "Интурист" сверкает в ночи, словно айсберг!
- Да, впечатляет!
- Такое ощущение, будто город опустился на дно моря и оттуда мерцает призрачными огнями!
. . . Артур чуть приотстал и замкнул цепочку горноспасателей. Какое-то фантастическое фиолетовое сияние покрыло снежный лес, словно наступила волшебная рождественская ночь. Вдруг в глубине снежной ночи Артуру привиделось лицо матери.
- Опять ты не спишь и волнуешься за меня, мама?
- Да, сынок!
- Но я уже давно вырос, мама!
- Для меня ты и сейчас такой же маленький несмышленыш и я боюсь за тебя не меньше, чем раньше боялась.
- Не волнуйся, я уже мужчина, сам отец и иду не озоровать, а выручать человека из беды.
- Беда кружит повсюду, сынок. Она может коснуться и тебя.
 
***
 
- Скоро подойдем к плато, - заметил Рыбкин.
- Сейчас небольшой подъем, а потом тропа пойдет на траверс к пещере Зограф, уточнил Игорь, вспоминая дорогу. _ Но нам не стоит идти в том направлении, лучше проскочим по хребту на плато, а там и встретимся со своими из хижины. Они должны быть где-то рядом.
- А следы. . . Они ведь тянутся в сторону пещеры. Надо заглянуть в нее. Может, старик пережидает там метель и заснул?
- Ты прав, Артур. Осмотреть грот нужно!
Сыпучий снег легко протаптывался до твердой наледи.
- Недавно была оттепель, а потом внизу крепкий наст, схваченный морозом. А сверху наста сегодня намело довольно много снега! - характеризовал состояние снежного покрова Громов-
- До края плато совсем ничего осталось, но моторов "Буранов" не слышно? - заметил Артур.
- А что, Дед, здесь мы должны встретиться с ребятами из хижины?
- Да, они, видимо, уже на подходе. Наши снегоходы старые, а потому на них сильно не разгонишься, - ответил Громов.
- Да если бы только в "Буранах" дело! И другого снаряжения для спасателей нет: ни пуховок, ни спальных мешков, ни специальной горной обуви, ни новых капроновых веревок. даже скальные крючья и альпинистские карабины можно по пальцам пересчитать, - вслух размышлял Артур.
- Ладно, потом обсудим житейские дела, сейчас нужно искать затерявшегося старика.
 
***
 
. . . . Артур даже встряхнул головой, словно попытался очнуться.
- Что это со мной сегодня? - тихо прошептал он. - Почему меня не покидают всякие видения? Вот и опять. . .
Снежная королева в роскошном, усыпанном драгоценностями платье, с алмазной короной на голове, выглянула из-за сосны. Лукаво улыбнулась и стряхнула на Артура с ветки ком снега. Королева хохотнула и повела себя, как озорная девчонка. Она была очень похожа на Кристину.
- Иди за мной, только один, - велела она ему и протянула руку, чтобы увести в сторону от тропы. - Не пожалеешь. . .
- Нам не по пути, мы торопимся в пещеру Зограф, где старик пережидает пургу, - ответил Артур.
- В пещере никого нет, там сейчас дворец Снежной королевы. Мой дворец!
- Я не могу повернуть за тобой, сама видишь: мы идем по следам старика и его собаки! Важно не сбиться с пути.
- Иди за мной!
- Не сердись, королева, видимо, знаешь, что я женат: дома меня ждет любимая Марина с маленьким принцем Сережей.
- Ох, и глупые же вы, мужчины, я ведь хотела только уберечь тебя от беды.
- Но не могу же я бросить товарищей?
- Как хочешь! Но только потом пеняй на себя!
Сказочная королева исчезла, Артур вошел в середину группы, чтобы, почувствовав локоть товарища, стряхнуть с себя наваждение.
 
В снежном плену.
 
- Следы человека и собаки вели по тропе в сторону пещеры! Они слабо прослеживались, но хорошо видны в тех местах, где ветер выдул снег из углублений.
Игорь остановился у сугроба и внимательно вгляделся в снег. Сергей ушел далеко вперед.
В воздухе ощущалась какая-то тревога, она передавалась людям, натягивала, обнажала каждый их нерв. Звенящая ночь сменилась вдруг зловещей тишиной, как это часто бывает в природе перед грозой или другими стихийными бедствиями. Что-то вот-вот должно было случиться. . .
- Ребята, как-=то неспокойно у меня на душе, в Карпатах на подобных склонах лавины так и свистят! - беспокойно проговорил Громов. - Давайте растянем цепочкою Пойдем друг за другом со стометровым интервалом.
Смотрите, Серега уже пересек склон и подходит к гребню! - успокоил его Артур, ставший в цепь за Громовым. От направляющего Рыбкина их отделяло метров двадцать. Они медленно последовали за ним.
- Вечор, ты помнишь, вьюга злилась, на мутном небе мгла носилась, - вспомнил Мар прекрасные слова Пушкина, - вот только мороз сильно щиплет уши и лицо.
- Ты нас сегод. . . - Громов не успел договорить слово, как вдруг почувствовал, что снег уходит у него из-под ног. Повернув голову, увидел черный провал внезапно разверзнувшейся пропасти. Громов медленно падал с разламывающей корки снега в белый ад, где дном было НЕЧТО с рваными краями, ползущими трещинами-змеями.
- Лавина! - все же успел крикнуть он товарищам прежде, чем исчезнуть в гибельном снеговороте. . .
Игорь тут же обернулся на этот крик, и здесь же над ним раздался оглушительный разрыв, точно кто-то выстрелил в него в упор. Ноги Игоря крутил поток снега, и лавина стала засасывать его в смертельное снежное чрево. . .
Сергей Рыбкин, первым шагавший в цепи горноспасателей, увидел впереди себя зияющую трещину там, где произошел разрыв снега. Не раздумывая, почти машинально он сделал два-три прыжка вперед, пытаясь мигом достигнуть неподвижного пласта, но снежный айсберг, дымясь по краям, мгновенно оторвался от зигзагообразной кромки твердой земли, унося человека с собой в пучину. . .
Артур, шедший за Громовым, метнулся в сторону от обвала, который мгновенно поглотил Деда. Осознав опасность, он даже побежал по несущейся лавине, но снежный покров предательски сморщился, хороня Артура в глубокой складке. . .
Возвышенно настроенный, очарованный зимней ночью, Саша Мар продолжал декламировать стихи и вдруг осекся, почувствовал, что его остановила упругая волна, а рот плотно забило снегом. Он хотел было пальцем вымести изо рта снег, но руки стали непослушными, лавина ударила его в спину и опрокинула. Тогда Мар, собрав последние силы, спружинил и, с раскинутыми руками, уносимый потоком, стал непроизвольно выполнять разные сальто-мортале с головокружительной быстротой. Трудно было не расшибиться или не быть раздавленным в диком неистовом хаосе, беспощадно крутившем человеческое тело. Только рюкзак на спине, как бронежилет, защищал тело от гибельных ударов.
Боря Минутка ушел под снег сразу, будто нырнул "солдатиком" в воду. На поверхности снег дымился, расходился волнами, напоминая водяные круги от брошенного сверху тяжелого камня.
Лавина, в зависимости от горного рельефа и препятствий, несется вниз со страшной силой, захватывая, что лежит на ее пути: камни, сломанные деревья, ветви и стволы.
Бородатый Сергей Коваль замыкал команду - теперь уже не спасателей, а смертников. Он остановился и сначала не понял, что происходит. В горноспасательном деле Серега не имел большего опыта. Будто приноравливаясь к его характеру, флегматичному и медлительному, его потащил вниз небыстрый, боковой поток лавины. Вот ему-то как раз и можно было выскочить из снежной кутерьмы и уцепиться за куст шиповника. Но Сергей растерялся и, точно окаменев, медленно и безропотно погружался в пучину. Он понял, что происходит, только тогда, когда ушел по пояс в снег. Однако по-прежнему не сопротивлялся гибельной безвыходности судьбы, тихо опускаясь на дно могилы. Только в глазах застыла смертельная тоска, они молили о спасении, о чуде. И оно свершилось: его погружение остановилось в самый критический момент, голова не ушла под снежную толщу, она осталась на поверхности, упираясь в снег рыжей пиратской бородой, словно начисто отсеченная от туловища, а глаза продолжали жить и фиксировать все происходящее вокруг.
. . . Сверкающий снег в серебристом свете луны, сбившийся на горных склонах в плотные тяжелые сугробы, внезапно ожил и двинулся вниз с неистово бешеной силой. Лавина дымилась, грохотала, стекая в пропасть подобно водопаду, увлекая за собой всю группу горноспасателей.
Где же справедливости, Господи?! Семь молодых мужчин, здоровых и сильных гибли из-за упрямого старика! Извечная несправедливость бытия. З а что такое жестокое наказание несли эти смелые парни, без раздумий вышедшие на поиски обладателя загородной дачи?
Впереди лавины катился грозный гул. А снег вихрился, закручивался воронками, где мелькали рюкзаки, шапочки, головы, руки, ноги и алые пятна крови.
Пугающе непривычно и страшно выглядела "отсеченная" голова Коваля с рыжей бородой, плывущей в этом кипящем потоке, то скрываясь под снегом, то вновь появляясь и качаясь над белыми валами, как поплавок. Слезы, медленно вытекающие из остекленевших глаз, застывали прозрачными льдинками. . .
Вдруг из снежной ямы, как из глубокой могилы, вырвался и достиг поверхности молящий отчаянный крик: Помогите!
Но стремительно несущаяся лавина тут же накрыла отдушину и задушила предсмертный зов горноспасателя, борющегося со смертью.
. . . Лавина не поглотила Игоря Гвоздецкого. Его ноги завертело и он не удержался, упал. Припечатанный к движущемуся потоку, он не потерял способности фиксировать происходящее. Такой бурлящей порожистой реки в его туристкой практике еще не было, но опыт многих сплавов по пенящимся водоворотам пригодился ему. Игоря стало засасывать чрево лавины, но он тут же энергично заработал руками и ногами, как пловец, и вновь выбрался на поверхность. Внизу, на краю склона, Гвоздецкий увидел ствол дерева. У Игоря появилась цель: выплыть к спасительному маяку. Пока ему чертовски везло: его тащило именно к этому дереву!
Александра Мара продолжало заглатывать колодезная воронка лавины, хрустели и ломались кости. Немного спасал рюкзак, предохраняя временами от страшных ударов о камни и стволы деревьев.
Тело Артура Григорьева, словно крыло мельницы, крутила страшная сила, разрывая все внутри.
Громов провалился на дно этого кромешного ада, где Смерть цепкими руками схватила его за горло и стала медленно душить, по капле выдавливая из плоти еще теплящуюся жизнь, леденя кровь, мутя сознание. Мозг Громова уже каменел, его обволакивал красный дым ледяного холода. Последним усилием угасающих сил Громов рванулся и ослабил петлю на шее, душившую его, словно разорвал кольцо Смерти.
Боря Минутка умирал, но ему почему-то не было жалко себя. Он вдруг вспомнил, что, уходя сегодня в горы, не поцеловал двух своих маленьких крошек. Ясно и четко в снежном дыму лавины он вдруг увидел жену Олю: она пыталась спасти его. Легкая и стремительная, босая, с распущенными волосами, внезапно сорвавшаяся с теплой постели, она носилась в вихрях лавины, пытаясь выхватить мужа из бурлящего потока. Наконец, ей это удалось: Оля схватила Бориса за волосы и, отрывая, словно срезаю ножом, кожу на голове, рванула его на поверхность потока, туда, где была жизнь. И тут Оля исчезла, так же внезапно, как и появилась. Внизу, в доме заплакали проснувшиеся малютки.
Кровь, хлеставшая из оскальпированной головы Бориса с разорванной сучьями кожей, окрасила лавину в алый цвет. Мокрые кровавыепятна тут же смерзались в тяжелые комья.
В беснующемся хаосе мелькнула Снежная королева в нарядном голубом платье, края которого стелились над пропастью. Она пыталась найти и спасти приглянувшегося ей Ясноликого.
Но откуда-то с высоты вдруг раздался только ей слышимый голос:
- Снежная королева, лавина - не дворец для легенд и сказаний, здесь - стоны, смерть и ад! Покинь это место, возвращайся в свою ледяную страну с волшебными грезами!
Повинуясь, королева тут же исчезла, успев, однако, увидеть, что на долю Ясноликого больше всех досталось страшных, смертельных ударов. Ей его не спасти, не увести в свой дворец. . .
 
***
 
Да, лавина ломала, кромсала не только Артура, но и его мать. Вскоре от тревожного сна пробудится и его жена. Но это случится позже. А пока не спала лишь одна женщина-мать. Он тревожно вглядывалась в запотевшее окно, будто предчувствуя несчастье, всеми своими думами была там, в горах, вместе с сыном.
Но полететь на помощь ему она не могла: болело сердце, предчувствие беды угнетало, забирало последние силы, которых и так осталось совсем немного - все они были отданы сыну.
 
***
 
Но вот низвергающийся снежный поток встретил на своем пути преграду - молодую буковую рощу. Стихия вскипела бурным прибоем, вздыбившийся снеговорот закрутил погибающих с новой силой, бросил одубевшие от мороза и боли тела на крепкие буковые стволы. Эти удары наносили ребятам тяжелые увечья.
Как только Игоря поднесло к дереву, за которое он намеревался ухватиться, его вдруг срезало лавиной и бросило в черную глубину, лишая последней надежды на спасение. Вкатываясь в дыбившиеся перед буковым лесом снежные валы, Игорь сгруппировался и закрыл голову руками.
За какие грехи, ребята судьба бросила Вас в эту снежную молотилку? Могли же и вы остаться дома в теплой постели, как это сделал Иванчик, сославшись на семейные обстоятельства. Теперь он сладко спит, свернувшись калачиком. . .
И все же Игорю Гвоздецкому повезло, видимо, не судьба ему была в эту ночь умирать. Лямка рюкзака Игоря зацепилась за ствол бука, налитого молодым соком. Тело пронзила острая боль: хрустнули кости в груди. Увы, потом в больнице насчитают девять сломанных ребер.
Как передать, как рассказать о белом и в тоже время черном, словно задымленном чреве лавины, где, задыхаясь от тяжести снега, от ран и увечий была погребена семерка горноспасателей? У одних сознание уже не работало, и конец должен был наступить вот-вот. Другие, задыхаясь о снега, набившегося в рот, нос, уши, давящего на глаза, испытывали мучительные страдания.
И все-таки едва тлеющая, подсознательная искра надежды на спасение теплилась в каждом из них.
Но вот ярость стихии, задержанная рощей молодых буков, стала выдыхаться, теряя свою губительную и страшную силу. Правда, сверху еще продолжали наваливаться новые пласты снега, плотно прессуя нижние слои. Вместе с последним грохочущим валом, вывернувшем на своем пути все живое и мертвое, неслось снеговое облако, стремительное, точно грозовая туча, гонимая ураганным ветром, ломая и сметая то, что еще осталось торчать на поверхности. И беспрерывно сыпалась сверху снежная пыль, покрывая все вокруг погребальным саваном.
О, почему же трагическая судьба не толкает на свои страшные весы тех, кто тихо сопит и греется в теплых квартирках, смеясь и презирая благородную философию людей, идущих на помощь друг другу. И потом, как ни в чем не бывало, будто ничего не случилось - ни подленького отказа от спасработ, ни смерти товарища по спасотряду, подлецы встречаются с вами, улыбаются, обсуждая всевозможные варианты, как нужно было правильно поступить в эту трагическую ночь! Лежа в постели, парясь в сауне, заседая в кабинетах, они потом становятся большими специалистами в области лавин и гор, знают те верные, безопасные пути, какими нужно было, скорее всего, совсем не выходить на спасработы. Они становятся яростными обвинителями тех, кто остался в живых и не был погребен и раздавлен лавиной. И живут спокойно, выхоленные и грамотные специалисты-обвинители! Но где же та лавина судьбы, совести и жизни, которая ударит по их чистеньким и подленьким лицам, протащит в сукровице снега и параше страха?
Медленно и неотвратимо собирается тяжелый снег, пропитанный горечью, кровью и слезами. Берегитесь, лавина настигнет вас даже под теплым одеялом!
. . . Вместе с последним вздохом лавины мелькнуло тело Сергея Рыбкина. Оно, как летучая рыбка, взлетело в воздух, перевернулось, нырнуло опять в снежную насыпь и, ударившись о ствол букового дерева, бесчувственно обмякло, завалилось в сугроб.
Лавина остановилась. Лишь ее эхо все никак не могло успокоиться, продолжало будить пропасти. ущелья, лететь по долине. И только встревоженные птицы и звери продолжали чутко внимать лавине, хорошо зная ее гибельное дыхание.
 
***
 
Настасия Авенировна не спала, болело и ныло в груди: то ли от поднявшегося давления, то ли от неустанных переживаний за сына, ушедшего в снежную темень ночи на сверкающее ртутно-синее Скалистое плато. Мать хорошо понимала, что остановить, не пустить Артура ни она, ни Марина не могли, да и не имели права. Ведь у него была своя, мужская жизнь, свои долг и обязанности, с которым близким необходимо было считаться.
Но как предостеречь сына, ведь материнское сердце не обманешь? Настасия Авенировна чувствовала, что в горах с Артуром случилась неотвратимая беда.
Старая женщина, пережившая многие невзгоды, оставшаяся без мужа, готовила себя стоически принять новый удар судьбы, который, она знала, не минует ее дом. . .
 
Воскресшие из мертвых
 
Наконец-то! Лавина стала застывать, окаменевая крепким снежным бетоном. В воздухе наступило затишье, яркая январская луна - свидетельница трагедии - скрылась в быстротекущих облаках. Только снежная пыль все продолжала сыпаться с небес, покрывая саваном все вокруг под снега. Где-то в лесу вскрикнула птица, взывая к жизни погребенных горноспасателей.
Зашевелился и приподнялся Сергей Рыбкин.
- Ребята, кто жив, отзовитесь! - крикнул он в могильную пустоту.
Но тишина зловеще молчала.
- Парни, отзывайтесь! - опять позвал Сергей и в ответ услышал стон.
- Есть живой! - радостно молвил он и, пошатываясь, двинулся к стонавшему. И тут же увидел странную, казалось, отсеченную голову, торчащую из снега. Он узнал эту рыжебородую голову.
- Тезка, ты жив? - Голова в ответ безмолвно качнулась справа налево.
Сергей подскочил к Ковалю, стал пальцами освобождать от снега забитый рот товарища.
- Фу, дай вздохнуть! - наконец проговорил Сергей Коваль, выплюнув остатки снега. Он был жив, но его туловище находилось под снегом.
- Откопай мне руки, и я выберусь. А сам ищи остальных, я слышал, кто-то рядом стонал, - попросил Коваль.
Рыбкин быстро освободил из-под снега его руки.
- А кто стонал? В каком месте?
- Где-то рядом. . .
Стон доносился из-под ствола дерева, срезанного и перевернутого лавиной, один конец которого глубоко застрял в снегу, а другой торчал сверху. И тут Сергей увидел, что за сломанный сук лямкой рюкзака зацепился Игорь. Гвоздецкий безжизненно висел в воздухе. Он стонал.
- Сейчас, Игорек, я тебя сниму, - успокаивая товарища, Сергей осторожно освобождал "пленника"
- Где болит? Что у тебя повреждено?
Игорь был в полном сознании, только в последние секунды полета лавина смяла и основательно пожевала его. Он с трудом сел на снег и, чуть заикаясь, медленно выдавил из себя:
- Вот ребра, разве. . . остальное, думаю, все цело. . . Я знаю, что мне делать . . . а ты продолжай искать ребят.
- А что у тебя с лицом?
- Не смертельно, просто рваные раны от веток - это не страшно. Ищи ребят, а я посижу и немного приду в себя.
Сергей пошел дальше и вдруг споткнулся о камень, по краям которого торчали две руки. Он столкнул камень в сторону, под ним лежал, придавленный тяжестью, Мар.
Саша, Саша! Ты жив? - тормошил его Сергей.
Мар открыл глаза и тихо прошептал:
- Зачем ты залез в мою могилу? Почему разрушаешь моя памятник? Зачем ты разбудил меня? Ведь я уже умер и мне так хорошо лежать, тихо и спокойно.
Сергей опешил, он не мог понять: шутит Мар или у него помутился разум? А тот продолжал в том же духе:
- Этот камень носился за мной все время схода лавины и вот настиг меня. . . придавил. . . стал надгробием, а ты отбрасываешь его.
Сергей понял, что у Мара небольшой шок от пережитого и полученных увечий.
- Хорошо, Саша, пока отдыхай, а потом, если настаиваешь, то я снова поставлю тебе твой памятник. Что у тебя болит?
- Ребра, и в груди что-то сильно колет, - шоковое состояние стало покидать Мара.
- Никого больше не видел?
- Где-то ниже меня слышал зов о помощи, будто из-под снега. Кажется, там двое, но кто, не знаю.
Рыбкин и выбравшийся из снега Коваль заторопились вниз. Мешал частокол рваных пней молодой буковой рощи, снесенной лавиной, но задержавшей ее гибельное движение. Сломанные ветви и стволы чернели в снегу. Наконец, Рыбкин и Коваль подобрались к товарищам, полузасыпанным снегом и стали их откапывать. Снег багрился кровью. Сверху лежал Боря Минутка, под ним - Артур. Почти скальпированный череп Бориса запекся сгустком черной крови.
- Ребята, думаю, у меня все нормально, только вот голова! - проговорил Боря, проводя рукой по черепу, покрытому замерзшей кровью. - Странно, но кто-то тащил и тащил меня из снежного плена. Рвал волосы и кожу, но спас меня, я даже успел увидеть чьи-то рукиЮ а лицо запорошило снегом! - Боря говорил и говорил, радуясь, что остался жив и снова с друзьями.
- Значит, тебе повезло, что тебя вытащили из снежной могилы, а вот Саша Мар даже обиделся, когда я отрыл его из-под валуна. Он лежал под ним, закрыв глаза, и уже тихо отходил в другой мир, - улыбнулся Сергей.
Вдруг глухо застонал Артур, он поник и распластался на снегу.
- Артур, что у тебя болит?
В ответ - только стон.
- Наверное, сломал позвоночник, - предположил Рыбкин. - Давайте подсунем под него куртку и попробуем тащить!
Неожиданно Артур хотя и с трудом, но сам приподнялся со снега и сказал:
- Ребята, внутри все горит, боль нестерпимая.
- Сейчас, дружище, мы поможем тебе. Садись на куртку!
Но Артур свалился в снег, как подкошенный. В груди у него что-то клокотало, словно рвалось на части.
- Я буду ему помогать, а ты ищи остальных! - велел Рыбкин Ковалю и, обняв Артура за плечи, приподнял его со снега.
- А кого нет? Сколько нас - уцелевших? Шесть? - почему-то удивленно спросил Сергей Коваль, которому раньше никогда не поручали серьезных заданий и вот сейчас на него навалилась такая ответственность: он должен был найти живых или мертвых товарищей. Его тело еще не покинул страх, голову туманил какой-то сиреневый туман: ему бы сесть где-нибудь и забыться, немного подремать, даже, может, слегка поплакать, только бы подальше от этого адского места.
- Спасибо всем силам природы, а если есть Бог, то и ему за то, что спасли меня и не дали навеки остаться в ледяной могиле. - сам себе прошептал Сергей Коваль.
- Что ты стоишь, Сергей? Да еще бормочешь какую-то ахинею. Нас было семь! - прикрикнул Рыбкин.
- Как семь, а не восемь?
- Семь, говорю - Артур, Боря, Игорь, ты, я! Подожди, а кого нет? Сашу я сам откапывал, где он?
- Тут я, рюкзак достаю из-под снега! - ответил Саша Мар.
- Кого же нет?
- Дед пропал.
- Кричи ему, а то я охрип!
- Виктор Петрович, отзовитесь!
В ответ - тишина.
- Дед! Громов! Где ты?!
Ни звука в ответ.
- Больше никого с нами не было?
- Нет!
- А мне кажется, что шло восемь человек.
- Нет, семь!
Стоны, препирательства, проклятия.
- Сережа, продолжай искать Громова!
- Давайте хором крикнем Деда? а то я тоже охрип!
- Де-е-ед! Де-е-ед!
- А-у-у! Да где же ты, Дед?
Этот крик проник сквозь толщу снега, и Громов очнулся от забытья. Он слышал далекие голоса ребят, доносившиеся будто с того света. Хотел рвануться к ним, но понял, что лежит в снежной могиле. Снег крепко припечатал его и закупорил. Громов пошевелил руками и ногами. Целы. Стал кистями рук выгребать снег, но не знал, в какую сторону делать лаз. Сориентировался очень быстро: надо грести наверх сквозь падающий снег с потолка. Даже улыбнулся от такого простого решения.
От поверхности Громова отделяло лишь два метра. Он выбрался наружу. Рядом раздавались голоса. Дед плохо видел, глаза залила кровь из раны на голове. Снежный холод превратил кровь в толстую корку.
- Дед, ты выбрался оттуда? - услышал он над собой голос.
- Да, а где остальные?
- Все на поверхности. Ну и вид у тебя, Виктор Петрович! На голове дыра, видно, ударило дерево.
- А у вас какие травмы? - протирал Громов глаза.
- Артур плохо, остальные вроде ничего. оклемались маленько.
- Кто может двигаться?
- Я, Коваль и, кажется, Минутка! - ответил Рыбкин.
- У кого ракеты?
- Лежали в моем рюкзаке, - отозвался Мар.
- Поищи.
- Сейчас.
- Кто стрельнет?
- Могу я! - предложил Рыбкин.
- Давай шесть раз, промежуток минута!
- Рация и аптечка есть ?
- Что-то не видно, где-то в рюкзаках, а они под снегом.
- Смотрите, ребята, что меня спасло! - показал Мар, доставая из рюкзака, сплющенные консервные банки. - Вот это были удары! Представляю, что осталось бы от меня, если удары оказались прямо в мой позвоночник! - Мар достал ракеты и ракетницу. - Больше, братцы, не могу. Стреляйте сами. У меня сил нет и очень больно в груди.
Темень январской ночи прорезали красные сполохи. Алый цвет, окрашивая снег, выхватил из темноты израненные лица горноспасателей.
- Ребята, скорее! Я, может, продержусь часа два, - пробормотал Артур. С трудом, в забытье, делая паузы, он выговаривал по одному слову, словно приказываясебе. -Продержусь. . . Продержусь. . . Продержусь. . .
- Сейчас, Артур, все будет хорошо, мы с тобой окажемся в одной палате, а наши жены будут приходить к нам, передачи приносить, - успокаивал его Игорь. - Тепло, уютно, медсестры рядом и никакого светопреставления.
- Может, мы все спустимся назад по Сосновой тропе? - предложил Рыбкин.
- А Артур? - засомневался Дед, смывая снегом с лица запекшуюся кровь.
- Я понесу его!
- Не осилишь, а помогать некому, к тому же его надо нести в горизонтальном положении.
- Вы привяжите его мне на спину, и я с ним поползу.
- Чепуха, там крутая тропа и ты покатишься вместе с ним.
- А может, подстелить рюкзак и усадить на него Артура, а рюкзак тащить по снегу?
- У нас не хватит сил, к тому же я и Саша не можем идти!
- Что же тогда делать?
- Отсюда уходить нельзя: сейчас должны подойти спасатели из хижины. Они нас будут искать.
- А не сойдет ли еще одна лавина?
- Откуда, весь снег съехал вниз.
- Больше болтать нет времени: Артуру плохо, надо принимать решение! - жестко сказал Игорь.
- Рыбкин и Коваль, остаетесь с ранеными, разожгите костер, обогрейтесь. Я на плато: может, наши на подходе, так встречу их. Борис, ты сумеешь дойти в город? - положил конец спорам Громов.
- Попробую! - проговорил Минутка.
Виктор Петрович стал подниматься наверх. Ноги не проваливались, и он легко шел по уплотненному снегу. Вскоре увидел линию отрыва лавины. Подобного коварного удара от своих гор Громов не ожидал: ведь прожил в этой местности всю жизнь, столько лет, что его уже называли Дедом, но даже не слышал, чтобы здесь сходили лавины.
За линией отрыва лавины начальник спасотряда стал проваливаться в снег по колено, но все же сумел выбраться на плато. В горах клубился туман.
- Эге-ге-й-й! - позвал Громов. - Отзовитесь! Но глухая ночь молчала, лишь чей-то вой доносился из-за холма. Спасатели из "Хижины с оленьими рогами" не пришли. Что было тому причиной, Громов не знал. Постояв еще немного, повернул назад.
. . . По плотному снегу, шатаясь, брел Боря. Он направлялся в город.
- Боря! Пойдем вдвоем, будем друг друга подстраховывать: если один не сможет дойти - доберется другой, - сказал Громов.
Они заторопились вниз. В ушах Деда все еще слышался слабый голос Артура: "Ребята, я продержусь еще часадва. . . Продержусь. . . Продержусь. . . "
- Скорее, Боря! - шатаясь угрюмо попросил Громов. Из его рассеченной головы текла кровь.
- Дед, я могу бегом, а ты?
- Попытаюсь следом за тобой!
Они побежали вниз по протоптанной ими же тропинке.
- Может, сюда, сократим дорогу?
- Давай! - Громов споткнулся и растянулся на снегу. Поднялся с трудом. Рассудок туманился, он терял ориентацию, чувствовал, что его водит из стороны в сторону. Еще минута - он упадет и больше не поднимется. . .
- Осторожно, Дед!
- Не останавливайся, я догоню!
- Вперед! - уже разошелся Боря.
Сначала они бежали, потом брели, затем истощив силы, ползли сквозь лес, измученные и растерзанные, оставляя на тропе кровавый след. Наконец, окровавленные, они ввалились в сторожку какого-то склада на окраине города. Сторож перепугался и отскочил в сторону, держась за ружье.
- Чего надо, бандиги?
- Телефон. . .
- Вон в углу!
 
***
 
Георгий Иванович Кайнов лежал на снегу в полукилометре от двинувшейся с гор лавины. Днем ему стало плохо с сердцем, и он упал прямо на тропу. Перед ним кто-то прошел, и он четко видел перед глазами след. Пират на поводке сидел рядом и поскуливал, преданно охраняя хозяина.
- Наверное, я очнулся от холода, - прошептал старик. - Помогите! - Он не кричал, а в горячей мольбе шептал слова, силы покинули его. - Спасите! Спасите. . . Я еще хочу жить. Придите сюда хоть кто-нибудь. . .
И как бы в ответ на его мольбу он увидел ракеты, взлетавшие, казалось, совсем рядом.
- Одна, вторая, третья, четвертая, пятая, шестая, - считал старик. - Это меня ищут. Я спасен! Сюда идут шесть человек! Спасибо жене - она вызвала помощь. Пират, мы будем жить! Молодцы горноспасатели, не побоялись искать меня ночью! - Слезы благодарности выступили на морщинистом лице старика. Пес, будто почувствовав приближение людей, тревожно залаял.
- Скорее, скорее, ребята! - продолжал шептать старик.
А над плато стелился белый туман, скрывая от глаз все живое.
 
***
 
- Не работает твой телефон, хозяин! - проговорил Борис, бросая трубку.
- Ну и проваливайте, убийцы! - зло выкрикнул охранник.
- В лавину мы попали! - начал было объяснять Борис.
- Знаю я вашу лявину: кокнули кого-то, а теперь сматываетесь! Телефон, видите ли, им нужен. Кого предупредить хотите?
- Нет, старик, ты ошибаешься. . .
Но сторож не стал слушать объяснения Бориса, выразительно взял ружье наизготовку, жестко потребовал:
- Проваливайте! Не то - стреляю!
- Пошли, Боря, дальше! Что с ним разговаривать?
Поддерживая друг друга, они побрели к другому складу. Охранник обрадованно затворил дверь сторожки, продолжая бормотать вслед уходящим:
- Лявина! Лявина! Сами качаются от выпивки! И с кем они подрались? Кого прирезали?
Следующим местом, где мог быть телефон, оказалась огороженная колючей проволокой стоянка грузовых военных машин. Стоявший на посту вскинул автомат.
- Можно позвонить, служивый?
- Моя не понимает, зови начальника караула!
Начальника караула на месте не оказалось: наверное, где-то отдыхал.
- Моя на посту, а к телефону не пущу, не положено!- твердо заявил часовой. - Жди начальник караула!
- Пойдем ко мне домой, это совсем рядом - за обводной дорогой. Там есть телефон. А здесь, в промзоне, мы нигде не сможем позвонить, - предложил Громов.
 
Длинный звонок. За дверью - встревоженный голос Людмилы:
- Кто там?
- Свои, открывай!
В первое мгновение она оцепенела, увидев окровавленных спасателей.
- Что с вами?
- Сошла лавина. Согрей чаю! - коротко пояснил Громов, бросаясь к телефону.
- Алло, Олег! Просыпайся, нужна срочна твоя помощь. Бегом ко мне!
- Сейчас буду!
- Сергей Григорьевич! - это уже звонок дежурному милиции - Говорит Громов, высылайте ко мне домой машину! Наш отряд попал в лавину, я собираю ребят, чтобы оказать помощь.
- Хорошо, сейчас подойдет дежурная.
- Алло, Витя! Спасработы! Жди на улице! Будет машина.
- Что случилось?
- Потом объясню, дорога каждая минута!
- Алло, это квартира Рублевича? Пригласите Бориса.
- Я слушаю.
- Боря, ребят в горах засыпало лавиной, нужно выйти им на помощь!
- Не могу, что-то сильно устал сегодня после рыбалки!
- Да ты что? Серьезное ЧП, некому идти наверх, нет проводника!
- А может, я только снизу дорогу покажу?
- По-сволочному как-то ты думаешь. Ну что же, отдыхай. . .
- Алло! - Громов выронил трубку. - Что-то мне нехорошо! Тошнит!
Ему стало плохо. В комнату вбежала разбуженная шумом дочь.
- Папа, что с тобой? - испуганно спросила она.
Но отец уже согнулся над тазом, его рвало.
- Доченька, позвони в скорую помощь! - попросила мать.
Вскоре появился друг детства Олег Гринов. Громову полегчало, он пришел в себя.
- Олег, дружище, сейчас из милиции подъедет машина, соберите с моей Людмилой спасателей, выйдите ребятам на помощь, трое там в плохом состоянии, захватите для них горячего чаю, медикаменты, теплые вещи. Из "Хижины с оленьими рогами" должен подоспеть основной отряд!
Люда поила горячим чаем мужа и Бориса, Олег Гринов крутил телефонный диск, вызывая горноспасателей. Квартиранаполнилась людьми: вошли шофер-милиционер, подруга Людмилы, соседка. Каждый из них старался оказать посильную помощь пострадавшим от лавины, выразить сочувствие.
Приехала скорая помощь. Врач и медсестра стали хлопотать возле Бориса и хозяина квартиры: делали уколы, обмывали раны. Затем обоих забрали в больницу.
- Продолжай вызывать ребят на помощь и сообщи женам пострадавшим! - сказал напоследок жене Громов.
- Не беспокойся, старик, я сейчас отправлю к ним группу! - успокоил его Гринов.
Теперь Дед знал, что помощь обязательно прибудет на Скалистое плато. Гринов был опытным альпинистом и спасателем, хотя в последнее время в спасработах не участвовал из-за болезни и был занят другими делами.
 
***
 
Через пятнадцать минут в горы у8шли четверо, захватив чай, медикаменты и вещи. Теперь жена Громова растерялась. Звонить ребятам, вызывать на спасработы, хлопотать возле раненых она привыкла, а вот сообщать женам о трагедии с их мужьями не могла: как женщина, она хорошо понимала душевное состояние родственников, вдруг узнающих о несчастье с близкими им людьми: мужем, сыном, братом.
- Таня, Саша попал в лавину! Ребят скоро спустят вниз. . . - дальше она не могла говорить - ком застрял в горле. В ответ послышался спокойный голос супруги Мара.
- Опять Саша влип в историю! Хорошо, Люда, ты не волнуйся. Сейчас соберу ему все нужное. Куда подъехать? Лучше сразу в больницу? Я буду ждать его там! Всегда с ним что-то случается, вечно он попадает в какие-то истории.
После разговора с Таней Люда чуть успокоилась, позвонила на квартиру Минутке:
- Оля, с ребятами несчастье. Боря с Виктором были сейчас дома, все же добрались. . . их забрала "скорая" в больницу.
- Знаешь, Люда, я будто чувствовала, что с ними стряслась беда. . . Давно уже проснулась, лежала с открытыми глазами и словно ждала твоего звонка. Спасибо, что позвонила, сейчас еду в больницу.
Люда продолжала накручивать диск телефона, оповещая о случившемся жен горноспасателей.
- Нина, Игорь попал в лавину, но жив, у него - перелом ребер!
В ответ трубка зарыдала, застонала, закричала болью.
- Нина, не волнуйся, к ним с двух сторон вышли спасатели, их скоро спустят вниз и доставят в больницу. . .
Но из телефонной трубки по-прежнему доносился плач. Больше Люда звонить не могла. Нервное напряжение лишило ее последних сил.
 
Прощание.
 
Сергей Рыбкин, самый сильный и не слишком помятый лавиной, суетился вокруг пострадавших горноспасателей, оставленных на его попечение среди снега и ночного тумана. Он понимал, прежде всего ребятам нужно тепло. Но как разжечь костер на снегу? Несколько раз он пытался это сделать, к счастью, были сухие спички, но сырые буковые побеги не горели, а сухостоя Сергей не нашел. Он пытался поджечь даже кусок своей рубахи, но мокрая ткань тоже не горела.
- Саша, поищи, может, у тебя в рюкзаке ракеты остались?
- Нет, Сергей, пусто, а зачем тебе?
- Не могу костер разжечь, а бумага сухая у тебя есть?
- Откуда? Все перемешалось в снегу.
- Найди хоть какой-нибудь клочок.
Саша собрал мокрые обрывки бумаги.
- Попробуй, но вряд ли она загорится! - протянул он сырой комочек.
- Что делать? Осталась только одна сухая спичка!
- Надо искать бумагу по карманам.
Игорь протянул двадцатипятирублевую купюру.
- Зачем ты, это же деньги!
- Хрен с ними. Артура нужно обогреть.
- У меня тоже есть, только десятки! - вынул ассигнации Сергей Коваль.
- Забирай и мои, надо больше собрать бумаги, чтобы разжечь костер, - подал деньги Саша Мар.
Сергей рыбкин порылся в карманах. Нашел две десятки и водительские права.
- Богатый у нас будет костер! - посчитал он собранные купюры и, не раздумывая, чиркнул последнюю спичку. - Еще в придачу мои водительские права!
Костер загорелся, жадно пожирая дорогую добычу. Красный огонь осветил зловещую картину. Язык лавины, еще недавно яростно клокатавший снежными валами, теперь остановился накрепко. Изломанные ветви и стволы буков, разбросанные там и сям вещи и рюкзаки как бы дополняли картину бедствия. У костра, осторожно переминался с ноги на ногу Игорь.
- У меня сломаны ребра, а потому нужно стоять, - Игорь сам себе поставил диагноз.
Мар закурил, иногда заходясь надрывным кашлем.
- Саша, может, у тебя легкое повреждено, а ты куришь?
- Ернуда, выживу! Если после таких ударов в спину остался в живых, о, видимо еще буду коптить в этом лучшем из миров!
Он еще раз посмотрел на искореженные консервные банки, принявшие на себя страшные удары.
- Вот они-то и спасли меня от смертельного удара о ствол бука!
- А меня выручил рюкзак: я зацепился лямкой за ветку. Лавина рванула дальше и оборвался один кожаный ремень, а на другом я повис! - поддержал разговор Игорь.
Артур глухо стонал.
- Чем тебе помочь, Артур? - спросил Саша.
- - Ребята, я умираю! - Он встал на четвереньки, из рта полилась струйка крови. - Мне холодно!
- Сережа, сделай ему искусственное дыхание! - попросил Игорь.
- Но ведь он весь измят лавиной?
- Делай в рот! Рот в рот!
- Не надо, ребята, лучше дайте чем-нибудь укрыться, - попросил Артур.
Они отдали другу все теплые вещи.
- Артур, давай мы положим тебя ближе к костру! Согреешься.
- Хорошо, ребята, спасибо!
Сергей уложил Артура рядом с костром, подстелив ветки, рюкзак, куртку, комбинезон. Григорьеву стало немного лучше.
- Воды для него нужно согреть!
- Давай посмотрим - в чем согреть.
- Я брал с собой кружку и банку сгущенки, - Саша осторожно запустил руку в рюкзак. Резких движений делать он не мог, очень болели сломанные ребра.
- Нашел! - он достал кружку. Но она, как и банка, оказалась сплющенной.
- Сергей, ты сможешь выровнять кружку?
- Попробую!
Он возился долго, пытаясь с помощью буковых палок распрямит кружку, но ничего не получилось.
Внезапно упал Игорь. Перепуганный Рыбкин, бросив возиться с кружкой, подскочил к нему и прислонил ухо у губам товарища.
- Все в порядке, дышит. Он жив, просто потерял сознание! - облегченно проговорил он.
Игорь тем временем пришел в себя и удивленно посмотрел на склонившегося над ним товарища.
- Давай, положу тебя рядом с Артуром, будете греть друг друга!
- Нет, я лучше опять встану. При сломанных ребрах нужно находиться в вертикальном положении, иначе можнозахлебнуться кровью, - отказался Игорь и поднялся на ноги.
- Сколько времени прошло, как ребята ушли за помощью? - спросил Сергей Коваль. Отрешенный от всего, он сидел на снегу, все еще переживая страх перед лавиной.
- Где-то больше двух часов.
- Я думаю, что нужно кого-то послать вдогонку. Я видел Деда и Бориса. Они сильно пострадали, головы разбиты, ребята могли просто свалиться по пути без сознания! - сказал Игорь. Подумал и добавил. - А Дед точно не дойдет, голова у него расколота пополам, и мне кажется, что он уже умер!
- Меньше болтай о смерти! - оборвал его Рыбкин. -Но кто пойдет вниз?
- Может быть, Коваль? - высказал предположение Игорь.
В этот момент Артур свалился со своего ложа на снег: жизнь покидала его.
- Сергей, делай ему искусственное дыхание! Он должен жить! - закричал Игорь.
Рыбкин склонился над Артуром, приник к его синеющим губам и стал с силой вдыхать ему в рот воздух. Губы у Артура запузырились кровью.
- Слышите, как у него клокочет в груди? - прошептал Игорь, боясь накликать беду.
Звезды затянуло туманом. Дохнуло холодным ветром. Откуда-то из-за ближнего холма донесся собачий вой.
- Не собака ли оплакивает хозяина? - спросил Мар.
- Что с Артуром?! - закричал Игорь, увидев, что Рыбкин поднялся и вытирает глаза.
- Бедный мой друг! Дружище! За что тебя наказали горы? - плача. причитал Игорь. Остальные оцепенели. Только Мар крепко затянулся сигаретным дымом и зашелся в кашле.
 
. . . "Артур! Артурчик, сыночек мой!" - из ночного спящего города долетел к этому гибельному месту голос матери, сердцем почувствовавшей смерть единственного сына. . .
 
- Артур! - сказал Игорь, с трудом опустившись на колени перед остывающим телом. - Прости нас! Мы остались живы. Но мы все вместе кружились в этой проклятой лавине. Судьба подарила нам шанс, а тебе нет, но, Артур, в этом мы не виноваты. Прощай, друг, будем помнить тебя, если выживем.
Снег, перемешанный с кровью, алел в отсветах пламени костра.
- Тезка, беги в город. Дед с Борисом, видно, не дошли, попадали от потери крови! - прошептал Рыбкин Ковалю. - Нужна срочная помощь. Игорь и Саша не смогут долго продержаться.
А из стылого воздуха донесся вой собаки.
- На гибель воет, чувствует смерть. . .
- У тебя ракеты остались? - спросил Игорь у Саши.
- Нет, ведь костер разжигали деньгами.
- А, может, в стволе ракетницы? - И Сергей заглянул в ствол. -Точно, есть одна!
- Правда, я и забыл, что вложил ее туда.
- Пускай ракету, пусть будет прощальным салютом нашему Артуру!
- попросил Игорь.
Одинокая красная ракета загорелась над горами.
 
***
 
Старик ждал. Он все еще надеялся на спасение. Ночную темень сгустил молочный туман. Теперь ночь стала совсем непроницаемой, вязкой.
- Как же вы, мальчики, прошли рядом и не заметили нас с Пиратом? - шептал старик. - Пират, почему ты не лаял, не звал на помощь? Они ведь были где-то рядом с нами!
В ответ пес только выл по-волчьи - протяжно, утробно, дико и страшно.
- Перестань, - просил старик. - Ты что хоронишь меня? Я еще хочу походить по земле.
Потом Пират завыл неистово, злобно и отчаянно, и так же, вдруг затих и заскулил жалобно и тонко, будто всхлипывая от горя.
Занимался рассвет, и Пират попробовал вырваться, но поводок был крепко намотан вокруг окостеневшей руки хозяина. Собака стала грызть истертый ремешок, и поводок оборвался.
Пес кинулся в сторону от хозяина, побежал на человеческие голоса и запах дыма, доносившиеся с перевала. Вдруг он резко остановился и повернул обратно. Мертвый старик лежал на земле, накрытый шапкой снега.
Пират сел рядом и жалобно заскулил. Он охранял своего хозяина и на каждый подозрительный шорох или мелькнувшую тень угрожающе рычал.
Их нашли утром в десятом часу. Когда поисковая группа подошла ближе, собак злобно залаяла. Пес никого не подпускал к хозяину, оставаясь ему верным до конца.
 
***
 
Четверо с рюкзаками, набитыми теплой одеждой и термосами с чаем, быстро шли в горы. Темп движения - предельный.
Они переговаривались между собой короткими вопросами-ответами.
- Долго ли выдержим такую скорость?
- Нужно выдержать! У Деда и Бори вид страшный, они могут не выжить. Значит, те, кто остался наверху, еще хуже.
- Как их угораздило?
- Говорят, шли по следам старика и собаки, а на них обрушилась лавина.
Внезапно на тропе они наткнулись на лежащего, присыпанного снегом, человека. Путники приподняли его. Это был Сергей Коваль.
- Скорее, они умирают! - прошептал он и снова впал в забытье.
- "Город", Я - "Скала"! Мы нашли одного горноспасателя, побывавшего в лавине. Прием.
- "Скала", как его фамилия?
- Сергей Коваль.
- Как у него самочувствие?
- Жив, но потерял сознание.
- Что будете делать?
- Двое остаются с ним, а двое идут к лавине.
- Действуйте!
Начался стремительный подЪем вверх.
- "Город", я - "Скала"! Мы вышли к лавине! Прием! - передал по рации старший.
-"Скала", обо всем информируйте нас.
- Постараемся!
Они прошли половину мертвого снежного тела лавины, но нигде не увидели пострадавших. И тут запахло дымом.
- Они внизу, на языке лавины! А вот и окровавленные следы Бори и Деда! - показал старший. Спасатели подбежали к костру. Кровь и пепел на снегу как бы подчеркивали трагедию, разыгравшуюся здесь недавно.
 
***
 
Жигров не ложился отдыхать. Он вышел на воздух. Да и в "Хижине с оленьими рогами" почти никто не спал. Растерянность и тревога притаилась во всех углах горной обители. Но рация молчала. Один лишь Кириченко сладко храпел после обильного ужина со стаканчиком самогона, поднесенного городскими горнолыжниками в качестве платы за ночлег.
- Ребята, над пещерой Зограф шесть красных ракет! Там - беда!
- крикнул Жигров, врываясь в хижину. - Я бегу туда! - не оборачиваясь, он выскочил на улицу.
- Надень лыжи, Ваня, мы с тобой! - Мишка Воробьев поспешил за ним. Спасатели один за другим выскакивали из хижины. Они отчаянно утаптывали снег, сменяя идущего впереди через каждые пять минут. Будто бульдозер прогрызал путь в мощном снеговом пласте, лежащем на плато.
- Смотрите, опять красная ракета!
И вдруг заговорила рация, с которой Семенцов никогда не расставался в горах.
- "Хижина"! Я - "Скала"! Вы нас слышите? Прием.
- Да! Слышу! - совсем не по инструкции закричали в ответ.
- "Хижина"! Срочно выходите на помощь к пещере Зограф, нам нужно транспортировать раненых! Прием!
- "Скала", что случилось? Прием.
- Сошла лавина, один погиб, двое в тяжелом состоянии.
- Кто погиб?
Но "Скала" не ответила. Белый туман стелился над Скалистым плато.
 
***
 
После смерти Артура Игорь попросил Сергея:
- Помоги мне сесть, больше не могу стоять, ноги онемели.
Сергей усадил его рядом с костром. Но лицо Игоря снова стала заливать кровь: корка на голове растаяла. Игорь отодвинулся от костра.
Тело Артура лежало неподалеку. Глаза в последний раз смотрели на звездное небо. Черты заострились. Сергей сложил руки Артура на груди и связал репшнуром. Игорь снова встал у изголовья погибшего друга, прощаясь с ним навсегда.
Саша Мар задыхался от крови, хлынувшей в пробитое сломанным ребром легкое, и обреченно ждал своего конца. Он знал, что ему осталось совсем мало времени: если спасатели вовремя не подойдут, то он захлебнется кровью.
Сергей Рыбкин старался подбодрить раненых товарищей, вселить в них надежду. Он жег костер, бросая в него все, что могло гореть: пластмассовые каски, чей-то резиновый сапог, комбинезон, пустые гильзы от ракет, куски страховочных веревок, расчески, пустой бумажник, куски от рубашки. Тут же сушились сырые ветки бука. Все теплые вещи - куртки, свитер, шапочку, рукавицы - Сергей снял с себя и отдал пострадавшим, оставшись в одной изорванной рубашки.
- Вот-вот поднимутся наши товарищи, они помогут нам! Ведь мы послали за подмогой троих. Красные ракеты, конечно, видели в "Хижине", засекли их и в городе. Мужайтесь, ребята! Скоро, очень скоро придет помощь! Мы должны выжить! - успокаивал Сергей друзей.
А над заснеженными горами, над задумчивыми соснами, над стонущими ранеными и их мертвым товарищем вставало пурпурное солнце. Оно дрожало и пульсировало, как горячее сердце. . .
 
ВЛАДЛЕН АВИНДА
 
Огонь в скалах
 
Хроника работ по спасению терпящих бедствия в горах, с их трудностями, приключениями, трагедиями, опасностями, катаклизмами природы, человеческим благородством, мужеством и предательством, составленная бывшим горноспасателем и альпинистом на правдивых фактах-былях, где лишь чуть-чуть изменены география и фамилии, а событиям дан художественный ритм
 
ДАР
1999 г
ПОСВЯЩЕНИЯ
 
Почему там много посвящений в моей тоненькой книжечке? Эти люди были рядом, когда протекали события “Хроники”. Одни помогали в спасработах, другие учили нас, а третьи вдохновляли, — точнее, они живут в Крыму и дружат с горноспасателями. Не сказать о них несколько добрых слов, считаю предательством. Так что не обессудь, дорогой читатель, прочти имена и фамилии наших товарищей. Может, не всех упомянул, — не серчайте, будут новые рассказы и тогда не забуду ни о ком!
 
Старейшинам крымского альпинизма, мастерам спорта, архитектору и художнику — Валентину Всеволодовичу Пекарскому и Юрию Борисовичу Бурлакову, инженеру и писателю, в знак глубокого уважения — мои строки “Хроники горноспасательных работ”.
 
Валерию Павлотосу и его великолепной команде горноспасателей и скалолазов, стойких и сильных, отчаянно сражавшихся на скальных стенах за жизнь потерпевших бедствия, за фантастические и феерические идеи, воплощенные в кино, за легкий и энергичный нрав, за все хорошее и доброе вспоминает — автор.
 
Мастеру спорта и горноспасателю Симферополя — Юрию Лишаеву, одному из лучших скалолазов мира, в одиночку покорившему все самые трудные каменные отвесы Крыма, легендарную кавказскую Ушбу и пик Вольной Испании, разбившемуся на параплане на Судакской крепости, пролежавшему без движения два года в постели, но выдюжившему, переломившему болезнь, и снова со скрюченным позвонком сумевшему покорить скальные сложные стены — за силу воли и духа, неукротимость настоящего мужчины, за рискованность опасных восхождений и приключений, с преклонением, уважением и гордостью, что ты мой воспитанник, посвящает автор страницы своей хроники.
 
Симферопольскому туристу Евгению Самулеву, в одиночку прошедшему Каракумы, Курильские острова, вулканы Камчатки, фиорды Кольского полуострова, тропы Дерсу Узала, Копет-Даг, Колыму, Чукотку, Таймыр, озеро Байкал и много других маршрутов, с кем вместе бродил по Крыму, и его сыну Никите, в шесть лет самостоятельно поднявшемуся на Аю-Даг и Роман-Кош, с восхищением — автор.
 
Знаменитому спелеологу Геннадию Пантюхину и лучшему организатору туризма в Крыму — Марку Генхелю, с кем ходил в горы и пещеры, в память о прекрасных днях юности с благодарностью вспоминает автор.
 
Романтику и путешественнику, “снежному барсу”, начальнику сейсмологической станции Ялты — Борису Тенигину, покорявшему вершины Кордильер и Анд, Кавказа и Памира, Альп и Тянь-Шаня, на велосипеде объехавшему Турцию, Швейцарию, Германию, Китай и Вьетнам, на яхте в шторм проплывшему Черное и Средиземноморье, купавшемуся в озере Тититака, ставшего призером соревнований по горному кроссу в Перу, танцевавшему на ночных балах с красавицами Италии, Франции и Чехии, целовавшему чилийку в Сант-Яго, а с болгаркой умиравшему в ледяной нише в урагане на вершине пика Победы, встретившему Новый год на мысе Дежнева и еще обошедшему и объехавшему множество стран и уголков мира, незримой тенью вместе с красавицей-дочкой проходившему государственные границы, — с удивлением и немножечко с завистью констатирует — автор.
 
Михаилу Воробцу — яхтсмену, горнолыжнику, легкоатлету, теннисисту, подводному охотнику, горноспасателю и самому прекрасному и доброму другу, любимцу ялтинцев, облетевшему на самолете, проехавшему на лыжах, проплывшему на плотах и под парусами, нырявшему под водой — Америку, Европу, Азию, Атлантику и рубившему лес на Амуре, сидевшему в тюрьмах Сирии, Турции, Болгарии, Югославии, перечитавших труды всех философов мира, дающему всегда нам свет, тепло, доброе слово и умный совет, — с признательностью посвящает автор свои строки.
 
Ялтинскому капитану, гитаристу и поэту — Игорю Вульфиусу, его несгибаемой и отчаянной команде плотогонов, прошедшему ужас снежной смертельной лавины и смело ведущему свой экипаж навстречу водяному аду водопадов, быстрых течений и веселых приключений, с сожалением, что меня не включили в их железный состав, посвящает автор.
 
Футболисту и горнолыжнику — Павлу Канцерову, который по первому зову сумел в ночь и непогоду, не зная дороги, подняться в одиночку на Гурзуфское седло и принять участие в спасательных работах, за мужество и бескорыстие благодарит автор этими короткими строками.
 
Моему первому издателю — Валерию Монченко, за доброту и благородство, за доверие, за чистое человеческое отношение, за мудрость и щедроту характера глубоко признателен автор.
 
Моим молодым друзьям — теннисисту Анатолию Хабибову и мастеру спорта по борьбе Владимиру Малову, сильным, смелым, добрым и умным, за наши будущие и грядущие Великие путешествия, о которых мечтаем, планируем и разрабатываем маршруты по Европе, Австралии и Новой Зеландии зимними вечерами при свечах в баре великолепной ялтинской гостиницы “Палас” — с надеждой на исполнение, помогающие писать мне “Хронику”, с любовью посвящает автор.
РОЗОВАЯ ТУЧКА НАД АВСТРИЙСКИМИ АЛЬПАМИ.
 
(Будущий горноспасатель на Тропе Журавлей)
 
Иногда прошедшие дни детства или юности желанными картинами являются нам. Вот и сейчас из глубины памяти текут щемящие воспоминания. И почему-то они имеют розовый цвет, хотя тогда все вокруг было серым, суровым, синим, снежным. Да просто память любит придавать всему радостные оттенки.
С альпинистской командой Громов приехал в Австрию. В то время Виктор был молод (в этом слове все — самоуверенность суждений и мыслей, жажда славы и острое восприятие жизни), он любил горы и рвался к вершинам. В один миг хотел он покорить самые сложные и недоступные альпийские стены. Но шел дождь и все восхождения отложили. Серый и монотонный дождь лупил по высокой плотине, перегородившей узкое ущелье, по бетонному цилиндру гостиницы “Мозербоден”, а австрийские снежные вершины были затянуты непроницаемой водяной пеленой.
Четверо из команды играли в преферанс, уютно устроившись за столиком в ресторане, за другим руководитель и тренер команды Владимир Моногаров и его помощники составляли отчет о восхождении на легендарную кавказскую Ушбу. Месяц назад их команда покорила двурогий пик по отвесной и пугающей Западной стене с выходом на Красный угол, где с прошлого года висели на крючьях рюкзаки альпинистов Виталия Тимохина и Артура Глуховцева, сорвавшихся там и погибших. Обычно осенью судейская коллегия по составленным отчетам подводила итоги и присуждала медали чемпионата СССР в разных классах. (Тогда они получили золотые в классе технически сложных восхождений).
На стекле ресторанных окон цвела синяя дождевая россыпь-роза. Виктор Громов бездельничал и томился. Он чувствовал прилив грандиозных сил, ему казалось, что здесь, в Австрии, он совершит что-то необыкновенное и потрясающее, прославит себя, свою Родину, папу и маму. Но никаких подвигов не подворачивалось. Тогда Виктор пошел в номер учить английский язык, — в Киевском институте физкультуры, где он занимался, у него был порядочный иностранный “хвост”, который мог оставить его без стипендии.
Помурлыкав немного над текстом, где Том покупает цветы Мэри, Громов решил спуститься в ресторан и там среди иностранцев продолжить уроки. Но в ресторане он увидел, что все столики заняты, — дождь загнал туристов в гостиницу. Лишь два свободных места были напротив девушки и старушки, беседующих в углу.
Громов галантно раскланялся и на ломаном английском языке с русским акцентом спросил разрешения у дам сесть за их стол (бытовые диалоги по-английски входили в его учебную программу). Ему жестом разрешили. Он бухнулся на стул и начал усиленно листать книгу, бормоча о взаимоотношениях Тома и Мэри. Но разве мог он учить английский, когда напротив сидело светловолосое создание, с улыбкой ослепительной, как чистый блистающий снег на альпийских вершинах; ее глаза, глубокие и голубые, как горные долины, вбирали в себе пространство и объемность чистых и чеканных зовущих далей. Какие-то цветочки, кружева, рюшечки и завиточки украшали национальное тирольское платье мадонны. А из глубокого выреза был виден уголок упруго дышащей божественной девичьей груди. И один только брошенный туда взгляд свел Громова с ума.
Что-то случилось с ним, но Виктор вдруг свободно заговорил по-английски. И Сисся (надо же иметь такое причудливое имя!) неплохо ему ответила. Она ни чуточку не ломалась для приличия и не жеманилась, а охотно вела с ним разговор, состоящий из одних его вопросов. Родом из Вены, гостила с тетей, которую родители приставили опекать и наблюдать за ней, в Италии, а теперь заехали в Мозербоден, где на кухне в отеле работает ее родной брат. Увлекается вязаньем, любит танцевать, первый раз встречает русского. Кто он по профессии? Где живет? О чем мечтает?
Они говорили, говорили, перебивая друг друга, на английском, русском, немецком, французском, призывая в помощь все языки мира, разве что кроме древних и забытых людьми. Они уже любили друг друга, любили горы и этот дождь, соединивший их за одним столом. Тетка сердито зыркала на Виктора, но он не обращал внимание на домашнего цербера и, смешивая в чудодейственный напиток слова — нежные, ласковые, любовные, медовые, — неудержимо и страстно преподносил этот благоухающий “коктейль” Сисси. Она же, взращенная на тирольских сливках, пышущая здоровьем и энергией, давно истомилась под зорким теткиным наблюдением. И вот внезапно свалился на голову русский альпинист, загорелый и мужественный, в шрамах и царапинах (Громова смолоду в горах преследовали лавины, камнепады и досадные случайности).
Да здравствуют все дожди в мире, соединяющие влюбленных, а также приносящих богатые урожаи зеленой травы и пшеницы, а значит хлеба, молока и сливок!
Незаметно подошло время пожинать богатые урожаи — время обеда. Прежде уже несколько раз команда альпинистов кушала за двумя столиками, но сейчас все оказалось занято туристами, укрывшимися от дождя, и советские спортсмены с трудом поместились за одним; естественно, Громову там не хватало места. Виктор попросил официанта, чтобы обед ему подавали за этот столик, где он сидел с австрийскими дамами. Принесли первое — жиденький супчик и тоненький, как лист оберточной бумаги, кусочек хлеба.
Русская команда очень страдала за границей от нехватки хлеба и поэтому одессит Вадик Свириденко в поездке по Австрии носил за плечами мешок, куда они складывали закупленные общественные буханки. Перед каждой трапезой Вадик священнодействовал с хлебом, разрезая равные куски и раздавая каждому порцию. Обычно щедрый и заботливый, Виктор совал свой ломоть Мише Алексюку, обладающему гигантским ростом и таким же аппетитом. Сейчас Виктор сидел на стуле, вытянутый как струна и чопорно водил ложечкой по тарелке с бульоном, — упаси господи, чтобы захлюпать или пролить на скатерть каплю супчика, ведь будет опозорен в глазах заграничной чистюли. Вдруг к их столику подкатил Свириденко, положил буханку хлеба и сказал почему-то на английском языке:
— Возьми, твоя обеденная порция!
Каким-то боковым зрением Виктор увидел, как исказилось лицо у его богини от удивления при виде такого каравая, который он должен уплести за обедом... Да, хорошо мальчики подшутили, — стоило на полчаса оторваться от коллектива, и Громова стали воспитывать любыми средствами.
Обед продолжался. Скользкая отбивная, политая маслом и приправами, вылетела у Виктора из тарелки, он еле успел вернуть ее назад, прихлопнув ладонью. Вилку в левой руке он не умел держать, пища не попадала ему в рот, руки торчали как две грабли. Тогда он сделал вид, что давно сыт, хотя на завтрак пил одно кофе и отодвинул в сторону недоеденный, точнее совсем нетронутый хороший кусок мяса с горой овощей и картошки. А его богиня второе уминала во всю, ловко орудуя ножом и вилкой, даже вытирая подливу с тарелки кусочками хлеба, — видно, альпийский воздух способствовал ее отличному аппетиту.
Принесли пирожное. Виктор — сладкоежка и при виде кремовой розы у него затряслись коленки. Но ведь он мужчина и притом русский, который отдаст с себя последнюю рубашку! Он галантно предложил Сисси свою порцию сладкого, втайне надеясь на ее отказ. Ей пищу подавали чуть позже. К его страшному разочарованию, Сисся приняла угощение и вмиг справилась с ним. Виктор только облизнулся. Сидел голодный и злой, листал английский учебник и смотрел на проклятый дождь. Сисся куда-то ушла. Тетка торжествовала, вякая что-то по-немецки.
Но вот Сисся возвратилась и села рядом с Громовым. Любовь у него уже прошла и ему страшно хотелось есть. А ей подали альпийское чудо из сливок, кремов, мороженого, точно какой-то изумительный сладкий айсберг на таком большем блюде, будто на целой Антарктиде. Видно, Сисся бегала на кухню к брату-кулинару и он родной сестричке выделил восхитительное лакомство.
Сисся знаком предложила Виктору отведать это кулинарное творение. Но он, собрав последнюю силу воли, мужественно отказался, небрежно кивнув головой и, глотая слюну, отвернулся к окну. Гордись, Россия, своими верными и неподкупными сыновьями! Правда, чуточку смурными. Вдруг кто-то ласково тронул Виктора за мочку уха. Он повернулся — и кусочек сладкого айсберга попал ему в открытый от удивления рот! Он только представил себе, насколько выглядел растерянным в миг, когда во рту таял восхитительный нектар... Сисся, как маленького, кормила Громова из ложечки. Вся команда смелых, сильных и бывалых спортсменов, вытянув жилистые и мускулистые шеи, молча осуждала сопливого крымского альпиниста, в один миг развращенного красивой буржуазной особой. А он, забыв обо всем на свете, даже о своем рабочем русском происхождении, поглощал нектар любви из рук его спасительницы и искусительницы. У Сиссиной тетки и альпинистского тренера Виктора возникли общие биотоки и обоих почему-то бил нервный тик. Они лихорадочно думали, как разогнать воркующих голубков, не вызвав политический скандал. А у голубков совсем исчезли всякие реакции на внешние раздражители.
Лились сладостные благоухающие минуты, за окном шумел прекрасный дождь, а Виктор словно брал темно-вишневые скрипки разных языков и нежно выводил на их струнах слова любви по-русски, по-английски, по-немецки, а со временем все больше на древних и уже забытых народами наречиях, которых не знал и сам, употребляя жесты, поглаживания и трепет горячих пальцев.
Любовь ширилась, росла, она заполняла все вокруг и будто низвергалась на землю серебристыми каскадами дождя. Дождь, хороший и прекрасный друг, как Громов полюбил тебя с тех пор!
Но австрийский небесный Творец тоже разгневался, что его подданная в каких-то несколько минут растаяла от неуклюжего ухаживания русского мужичка, покрытого шрамами и царапинами. И он выключил рубильник дождя. Засветило солнце. Оно было бледным и больным, видно и светило измучило дождливое лето. Пока тетка искала подходящие путы для племянницы, а тренер Громова строил в уме страшные испепеляющие фразы для воспитания и бичевания молодого альпиниста, влюбленные ловко ускользнули от обоих.
— Идем на тропу журавлей? — шепнула она Виктору по-английски. Он, конечно, подумал, что неправильно понял ее, причем и зачем сейчас нужны журавли?
Закат был кроток и целомудрен. Три розовых ангела реяли над ними. Вы когда-нибудь целовались в Австрийских Альпах или на острове Магадаскар, на улицах Киева или у мыса Доброй Надежды? На Магадаскаре и у мыса Громов не был, в Киеве любит пить чай со студенческим другом Валерием Коваленко, а этот поцелуй в Альпах вошел в небесную сокровищницу; и теперь четвертого августа там, над Мозербоденом, всегда появляется розовая нежная тучка, рожденная поцелуем Сисси и Виктора.
Верьте или не верьте, но три розовых ангела охраняли влюбленных от всех злых сил, представленных сейчас в двух образах: худой и остроносой тетки и волевого, глубоко преданного Родине тренера, рьяно бдящих своих подопечных. Они метались по этажам гостиницы-цилиндра, выискивая “преступников” в укромных уголках. А тем временем Австрия, сохраняющая политический нейтралитет, и СССР, на локомотиве несущийся к коммунизму, в лице нежной и милой Сисси и комсомольца-альпиниста Виктора шагали сквозь золотой дождь по тропе журавлей, а над их головами медленно плыли три розовых ангела.
Внезапно на горной тропе они наткнулись на скальную глыбу, где висела дощечка из нержавеющей стали. На ней были выгравированы журавли и три имени.
— Что здесь случилось? — спросил Виктор.
— Спортивный самолет наткнулся на трос подвесной дороги и разбился, пилоты погибли; в память о них оставлены обломки самолета и вмонтирована эта памятная доска.
— Понимаю.
— Смотри, чтобы теперь пилоты видели подвесную дорогу, к тросу прикрепили эти яркие шары! — показала Сисся рукой на три розовых ангела, реющих над их любовью.
Но удача не вечна, почему-то к ней примешивается политика и магия; она вдруг отвернулась от пылающих любовью и сжимающих друг друга сильно и горячо австрийки и русского, готовых упасть в сладкой истоме на зеленый альпийский ковер. Снизу, спотыкаясь на каменистой тропе, бежала ведьма-тетка с метлой в руках и рядом прыгал черный чертик, альпинистский тренер.
— Выходи в двенадцать ночи на лестничную площадку гостиницы! — шепнула Сисся прощальные слова и ринулась навстречу темным силам мракобесия. А Громов тайными скальными маршрутами, минуя всю стражу, вернулся в цилиндрический отель.
Ужинали они в разных углах, под бдительным присмотром. К удивлению друзей, Громов отказался от ужина, отдав его Мише Алексюку. Не то что кушать, жить на таком злобном свете он не хотел. Голодный и отрешенный, он с нетерпением ждал полуночи, — а в этот волшебный час, как известно, рождаются самые невероятные тайны и заклинания. Например, если нарисовать четыре креста и приклеить бумажку на дверь гостиничного номера тренера, то к нему нагрянет страшный и диковинный сон, где четыре черных ведьмы станут вязать его крепкими альпинистскими веревками к цилиндру-отелю. И он будет долго мучаться под дождем и солнцем, пока не попросит пощады у двух невинных влюбленных, которые пренебрегли политикой и пограничными полосами.
А если бумажку с четырьмя крестами сунуть тетке в сумку, то в полночь к ней явятся четыре русских мужика и пустятся с ней танцевать и целоваться до упаду, а когда старая карга разомлеет и приготовиться к любовной сцене, то они сядут играть в карты.
Громов очнулся от забытья, поспешно поднес светящийся циферблат к глазам. Полночь. Быстро открыл дверь и выскользнул в коридор. На стенах светились кровавые глазки ночников. Громов осторожно ступил на ковер и крадучись зашагал по кругу к номеру, где остановилась Сисся.
В центре цилиндра-отеля зияла чернотой многоэтажная дыра. Вот и дверь ее комнаты. Виктор тихо поскреб ногтем. Внутри послышалась какая-то возня, дверь открылась и Сисся выскользнула к нему. Ее аромат духов, ее нейлоновая куртка, — сейчас она повернется и они сольются в священном и страстном поцелуе, и тогда уже никто не разлучит их вовеки.
Где-то рядом заскрипела дверь, — а их освещал красный фонарь и они были похожи на две кровавые фигуры из шекспировской трагедии. Тогда Громов нажал эту красную кнопку, чтобы свет выключился и они бы очутились под покровом темноты. Но лестничная площадка вдруг озарилась ярким светом. Будь ты проклята заграничная экономия, когда нет запыленных лампочек по коридорам гостиницы, а лишь тлеет кровавый “глаз”, и чтобы пройти в туалет, надо нажать стеклянную кнопку, и электроосвещение загорится только на две минуты!
О, жизнь! Неужели ты способна на такие подлости?
В ярком свете и в куртке любимой стояла ведьма-тетка. Но увидев Громовский свирепый взгляд, пылающий обещанием кровной мести, она быстро юркнула обратно в номер.
Ночь прошла в кошмарах и мучениях. Утром спортивная команда отправилась на восхождение на высшую точку Австрийских Альп — вершину Гросглокнер. Но Громов уже не был жилец на этом солнечном радостном свете. Дождь прекратился, и их любовь тоже растаяла в серебристых туманных струях рассвета...
При расставание у входа в гостиницу все громко смеялись, целовались, кричали — Ура! Фройндшафт! — И пели русские песни. Сисси нигде не было, только австрийская старуха Изергиль, взяв для обороны толстую палку, величественно и уничтожающе ходила чуть в стороне. А несчастный Виктор Громов готовился простится с жизнью, — ну зачем она ему нужна, если нет рядом любимой? Внезапно на крыльце появился элегантный франт в белом смокинге и с огромным тортом, будто два моря — Азовское и Черное держал в руках. Вокруг поднялся неописуемый плотоядный шторм-веселье.
Франт почему-то подкатил к Громову и торжественно преподнес ему торт. Стоящий рядом Тренер чуточку побелел и Громов понял, что кондитер ошибся, и тут же вручил торт самому Главному в команде. А кондитер незаметно сунул Громову бумажку; он развернул ее и увидел силуэты трех журавлей. Виктор понял, что пока все будут насыщать утробы лакомыми кусками, они с Сиссей встретятся на тропе журавлей.
Она ждала его там, — не зря кондитер в белом фраке был ее родным братом. У них оказалось несколько восхитительных часов, их охраняли все ангелы Австрийских и Крымских гор, слетевшихся сюда, чтобы некто не тревожил целомудрие влюбленных. А команда и провожающие, в том числе тренер и тетка, объевшись торта, спали прямо у крылечка гостиницы. Сисся успела подсыпать в сладкий крем хорошую порцию снотворного.
Вот и все воспоминания далекой и бурной молодости.
Потом было многое: и письма, и встреча в Праге, и неприятности, и приглашения в КГБ, и еще кое-что, — а день этот остался навсегда в истории Альп. Наша розовая тучка постоянно прилетает туда четвертого августа и реет, вздыхает и плачет над Мозербоденом на тропе журавлей.
 
ЗА МГНОВЕНИЕ ДО ГИБЕЛИ.
 
Благодарной памяти Ильи Вергасова — партизанского командира, книгами которого автор зачитывался в юности и учился у него мужеству, стойкости и любви к товарищам.
 
В карьере близ села Сладкий Лук начиналась вторая смена. Подготовили взрыв, — отваливали породу на щебенку, и инженер Андрей Колотин хотел уже давать команду, но вдруг после предупредительной сирены ему показалось: кто-то кричит в горах. Он до боли в глазах начал всматриваться в скалы.
— Помо-ги-те! — отчетливо донеслось от серой гряды Скалистого плато. Горы над карьером поднимались сплошной отвесной стеной метров на семьсот.
— Спаси-те! — вновь отчаянный крик закружился над скалами.
Сомнений нет, в горах люди и с ними что-то случилось. Инженер тут же позвонил в милицию и сообщил, что со скалы возле карьера раздаются крики о помощи. Тут же дали знать горноспасателям.
— Выезжаем. Ждите! — коротко ответил Громов.
Сборы были молниеносны, никаких минут на раздумывания. Например, Саша Челаев курил у подъезда своего дома, когда подлетела горноспасательная машина с ребятами и его просто подхватили в раскрытую дверь. В дороге увидели, что он оказался в домашних тапочках. Тут же кусками полиэтилена ему обвязали ступни, нашли какой-то шоферский ватник, а на голову одели альпинистскую каску. Аварийное снаряжение в машине было заложено на четверых, а их собралось восемь человек.
Вскоре горноспасатели были в карьере.
— Включите сирену! — попросил начальник горноспасательного отряда.
Над скалами взвыл резкий сигнал и тут же смолкли все работающие механизмы. Наступила оглушительная тишина и в ней отчетливо прозвучал крик о помощи.
— Спаси-те!
Громов весь подался на этот крик, стараясь хотя бы приблизительно определить, где же они — попавшие в беду? Январская ночь наступала быстро. С гор налетал порывистый ветер, относивший голоса в сторону.
— Поднимемся на плато, — решил Громов. — Там и будем искать. Голоса несутся из-под самой кромки плато. Видно, они забрались очень высоко. Когда обнаружим, то спустимся к ним сверху.
— Дед, а кто они, альпинисты или случайно попавшие на скалы? — спросил Евгений Шубов.
— Думаю, что спортсмены потерпели аварию, здесь по этим скалам больно не разгуляешься, не имея опыта восхождений и альпинистского снаряжения! — ответил Громов.
— А где мы поднимемся ночью на плато? — поинтересовался Ткачев.
— Сюда из города подъедут с инструктором Щепиловым спасатели Федоркин и Трапизон. Эта группа пойдет окружным путем через Чертову лестницу. А мы, чтобы не терять время, попробуем подняться рядом с Пчелиным гротом. Я знаю здесь один тайный проход в скалах, правда очень давно был на нем и многое подзабыл, но постараюсь провести вас.
— А кто будет держать связь?
— Доктор, ты останешься здесь с третьей группой и будешь по рации корректировать наши действия наверху. Может, даже выведешь нас в район, откуда прилетают крики пострадавших, когда мы с плато начнем спуск вниз.
— Хорошо, Дед, позывные все те же?
— Ты — “Скала”, мы — “Скала-1”, а Щепилов — “Скала-2”.
— Удачи вам, ребята! — напутствовал Шубов.
И пятеро горноспасателей затопала вверх к стенам, крутой грядой стоявшим на пути морских ветров, исхлеставших их каменные скулы.
— Дед, а как мы найдем дорогу в этой темени? — спросил Олег Семенцов.
— Разве так темно? А я хорошо вижу.
— Дед, значит ты относишься к ночным людям и можешь записываться в шайку разбойников, — пошутил Саша Ткачев.
— Нет, Дед просто — сова!
— Еще немного вас послушаешь — и вправду крылья у меня вырастут.
— Какие же здесь ориентиры? — не успокаивался Семенцов.
— Смотри, вершину Чертова пальца (рядом с карьером стояла высокая скала, очень похожая на торчащий палец) надо соединить незримой чертой с белым буруном в море у затопленной надстройки парохода, потом продолжить ее в горы — и она должна указать на ущелье, где есть остатки тропы контрабандистов.
— Ого, Дед, вы заинтриговали нас, расскажите о контрабандистах. — всполошился Ткачев.
— Подожди, дай найти тропу.
— А вы по ходу движения рассказывайте, мы еще не поднялись над Чертовым пальцем, я тоже хорошо вижу в темноте, — не отставал Саша Ткачев.
— В детстве я бывал на сейнере, отец-капитан брал с собой в море, думая что из меня тоже получится моряк. Иногда в море на сейнере выходил старый рыбак по прозвищу “дед Пиндос”. Всю свою жизнь он здесь рыбачил и очень многое знал о окружающем морском береге. Рыбаки брали деда с собой не только ради его советов, но больше — чтобы послушать интересные рассказы о прошлом. Однажды сейнер стоял на траверзе мыса Гусиного; вы знаете, перед ним в море отдельная скала и затопленный в войну пароход. Зимой скала и остов парохода всегда купались в белых бурунах. Вот тогда я и слышал рассказ “деда Пиндоса” о контрабандистах. Они высаживались на Гусином, уходя от пограничной стражи, мимо Чертова пальца, который служил им ориентиром, поднимались с тюками в горы. И “дед Пиндос” не раз им помогал. Тогда, в далеком детстве, я сам отыскал тропу и прошел по скалам в горы. Но смог это сделать только ночью, сориентировав Чертов палец с белым буруном в море. Наверное, тот поход накрепко привязал меня к горам, и я остался здесь навсегда, разочаровав отца.
— А почему деда звали “Пиндосом”? — спросил Ткачев.
— Он был из старых рыбаков-греков.
— А что это за тропа контрабандистов?
— Довольно опасная, особенно когда идешь с грузом.
— Страшно люблю всякую таинственность, а более всего связанную с разбойниками и контрабандистами! — заявил Ткачев.
— Вот сейчас найдешь в горах терпящих бедствие — и считай, что тайну раскрыл, — сказал Семенцов.
— Стойте! Хватит отвлекать расспросами, мне нужно сориентироваться, — перебил оживленный разговор горноспасателей Громов.
Ребята остановились и стали наблюдать за начальником. Он обратился спиной к скалам и стал внимательно смотреть вниз на Чертов палец и грохочущее море. Повернулся к стене.
— Кажется, вышли правильно. Смотрите, черный провал угадывается в скалах.
Горноспасатели, напрягаясь, смотрели на матовые скалы и ничего не видели.
— Дед, мы слепые и не можем разобраться в серой сгущающейся пелене, — ответил Семенцов.
— Вот чуть-чуть видна белая полоса, а рядом — тень, похожая на якорь-кошку, — еще раз объяснил Громов.
— Вижу! Вижу! — закричал Ткачев.
— Самое главное, что днем тропу отыскать очень трудно, — заметил Громов.
— Здесь спрятана какая-то световая загадка. Смотрите, нет даже луны, а скалы светятся, и черные длинные тени пронизывают их. Я в свободное время приду сюда, чтобы хорошо изучить это непонятное и загадочное явление! — по-прежнему горел огнем жажды приключений Саша Ткачев.
Вскоре они вошли в ущелье и ступили на тропу контрабандистов. Выбитые в скалах щербатые ступени, каменные зацепки для рук, остатки ржавых цепей, гнилых веревочных петель из сизаля, кованных старинных толстых гвоздей, толщиной в палец, вколоченных в щели. Подъемы очень крутые, до 50 — 60 градусов. Освещая дорогу фонариками, спасатели осторожно пробирались на плато. Лишь в полночь взошли наверх. И чуть не задохнулись от бешеного ветра, резкими порывами дувшего здесь. Пока поднимались, разыгрался настоящий ураган. Холодный ветер валил с ног, бросал в лицо каменную и ледяную пыль, мгновенно пробирая холодом до костей. А снаряжение у горноспасателей — хлипкое и ерундовое для зимы, легкие курточки и свитера, один Громов одет в пуховку. Поиск пострадавшего невероятно усложнился, но ребята без хныканья и жалоб упорно шли за своим вожаком.
— “Скала”! Я “Скала — 1”. Разложите у себя костер, он необходим нам для ориентировки! — приказал Громов по рации.
Вскоре далеко внизу в черной бурлящей ночи вспыхнул, затрепетал огонь костра. Спасатели, ориентируясь по нему, проводили выборочные спуски, лазая по скалам, обследуя каждый уголок. Кричали, свистели, пускали ракеты, однако сумасшедший ветер тут же поглощал все звуки. И ни слова в ответ.
— Надо делать лагерь, не то обморозимся, — сказал Громов. — Семенцов и Челаев, постарайтесь разжечь костер, чтобы обогреться, а мы продолжим поиски.
Двое укрылись в карстовой воронке, там было потише, неистовый ветер проносился поверху. В снегу они быстро разложили костер. Искусству разжигания огня под дождем и снегом учил горноспасателей партизанский разведчик Сергей Сергеевич Ассель,— ему в суровые годы войны приходилось делать это очень часто.
— Дед, костер горит, — сказал Олег Семенцов, подходя к краю плато.
— Олег, оставайся со мной на страховке, остальным греться, смена через каждые полчаса, — распорядился Громов.
Опыт и смекалка — великие двигатели прогресса: заснеженную карстовую воронку Семенцов и Челаев превратили в настоящий партизанский лагерь, обустроенный и уютный, даже сплели веревочный гамак, чтобы не лежать в снегу, а отдыхать под теплыми лучами от костра, да и глоток горячего обжигающего чаю можно было отпить из железной кружки. Оба они считались в отряде умелыми и способными мастерами, творивших и делавших яркие, удобные и простые новшества и идеи для горноспасателей.
На край плато вышла вторая группа из трех горноспасателей, прошедших от Чертовой лестницы.
— Как тут, братцы? — спросил Алик Федоркин.
— Сурово, если продержишься час, то считай себя героем Скалистого плато! — невесело пошутил Олег Семенцов.
Вдруг Громов услышал по рации взволнованный голос врача отряда Евгения Шубова:
— “Скала — 1”, на отвесной скале замечена короткая вспышка огня. Мы примерно засекли точку, будем вас наводить на нее. Берите вправо в сторону Чертовой лестницы.
— “Скала”, вас понял, — ответил Громов.
— “Скала — 1”, дайте ракету! — попросил Шубов.
Громов пустил ракету. Бледный свет скользнул по голому, неприступному отвесу с длинными и дрожащими тенями.
— “Скала — 1”, пройдите еще правее, — корректировал Шубов.
Спасатели с трудом преодолели несколько метров. Окаменевшие от холода пальцы едва нащупывали зацепки на скалах. Обледеневшие веревки стали колом, спускаться по ним тоже грозило опасностью.
— Стоп! — передала рация голос Шубова. — Вы над тем местом, где внизу вспыхнула искра у пострадавших.
Голая и обледеневшая макушка горного плато, насквозь обдуваемая пронизывающими ветрами. И все смешалось: и снег, и ветер, и темень. Куда забить крючья для страховки? Где найти подходящую трещину в крепком ледяном щите? И не один нужен крюк для страховки, а несколько, связав их куском веревки. Ничего подходящего для организации крючьевой страховки горноспасатели не нашли. И тут предложение сделал Ткачев:
— Может, сядем несколько человек, вокруг нас обовьем веревку, и тяжелые тела станут своеобразным страховочным “столбом” для спуска в пропасть спасателя?
— Отличная мысль, Саша! — согласился Громов. — Давайте впятером устроимся рядом с обрывом, свяжемся репшнуром, один станет на перегибе веревки в пропасть для голосовой связи, а другой пойдет вниз. И мы выдержим вес одного человека.
Что такое спуск с острой кромки плато в пропасть в непроглядной темноте, при ревущем ветре, в холод, по обледенелым веревкам, спасатели хорошо представляли и чувствовали. Раздумывать, однако, совсем некогда. Ведь там погибает человек! И первым, без приказа Деда, пошел вниз Федоркин. Сильный, стройный и очень толковый горноспасатель. Лицо его горело удалью и бесстрашием, — а ведь даже оказаться сейчас на краю пропасти казалось просто безумием. Громов знал, как Алик хорошо лазает по скалам, работает со страховочной веревкой и тросом, грамотно ходит в связке. У него всегда аккуратно подогнано личное снаряжение, все подшито и прилажено. Единственное, что тревожило Громова, — это необъяснимый страх у Федоркина перед трупами. Остальные в спасотряде спокойно и без боязни могли завернуть тело умершего или разбившегося в непромокаемый мешок, увязать веревкой и транспортировать к машине. А если сейчас на скале погибший, то Федоркин к нему не подойдет. Хотя какой труп может задержаться на таком отвесе и в страшную непогоду, когда сильные порывы ветра ломали деревья, даже сдвигали камни?
Быстро организовали страховку Федоркину, двойную — красную и белую веревки, хотя ночью цветов не различишь, но зато надежнее c парой концов, ведь Алик спускался по совершенно отвесной и заснеженной скале. Ураган навалился с невероятной силой, потом Алик скажет:
“— Это выдалась сумасшедшая ночь и безумный спуск. Я ринулся в пропасть, а через мгновение мне стало жутко, все время казалось, что не выдержат веревки или лопнут лямки грудного пояса, наверху ребята на страховке зазеваются и упустят меня вниз. Потом понял, что это просто естественное судорожное содрогание перед теменью и пропастью, успокоился и вспомнил о терпящих бедствие, ведь им сейчас еще хуже — они в смертельной опасности, им требуется экстренная помощь и наверное уже не верят, что их найдут в скалах и спасут. С мыслями о пострадавших, о том, что теперь только я могу отыскать несчастных — ко мне пришла уверенность, спокойствие и трезвая оценка происходящих событий. А непогода будто стала горной театральной декорацией с блистанием белого секущего снега и адской круговертью ветра.”
Алик спустился по веревке на шестьдесят метров вниз и будто перестал отзываться на голоса и запросы стоявших на кромки плато товарищей. Ветер сносил все крики, иногда крутил и будто переделывал отдельные фразы и слова в какофонию звуков. Порой неслась смешная тарабарщина или вдруг громкий жуткий хохот, а порой шипящий свист сливался с шорохом сыплющего снега. Иногда ураган завывал и стенал, как дикий раненый зверь. Внезапно звенел до боли в ушах, — и падал грохотом, взрываясь снежными колючими осколками. Редко замирала тишина перед новым всплеском протяжного вибрирующего дисканта — волны снежной бури.
Поэтому для связи с Аликом пришлось послать Володю Трапизона. Он тоже сразу лихо устремился вниз, но тут же сбавил темп спуска, будто смелость и страх смешались в смерзшийся снег, остудив его горячий пыл. Осторожность заключила его в свои объятия и будто отбивала удары бури. Находившиеся на плато горноспасатели, производившие спуск в пропасть своих товарищей, обезопасили себя от напоров неистового ветра, холода, усталости, нервного напряжения тем, что привязали себя друг к другу, так что никто не мог выпасть из связки. Окоченев окончательно, застыв всем нутром, они все же находили силы и медленно выдавали веревки своей отважной двойке, самоотверженно болтающейся в бездне слепящей снежной стихии — среди стен и сжимающего страха.
Сейчас, когда я пишу эти строки, совсем другая жизнь и работают в основном профессиональные спасатели, получая за работу денежную плату. А тогда только энтузиазм, ветер приключенческой романтики, но главное — любовь и сострадание к человеку толкало этих людей даже на самопожертвование в борьбе со страшной стихией природы и собственной психологией. Ведь они — общественники, — могли давно сказать: а ну их к лешим, этих дураков, залезших на заснеженные обрывы; чего теперь ради них мы должны страдать, замерзать, да и погибать?
Ни один из Вас не заикнулся, не заскулил, не струсил и не повернул назад в теплую постель к пухленьким женам. Низко кланяемся Вам, горноспасатели, за Вашу силу духа, неукротимое мужество и презрение к страху и славе геройства. Ведь никто никогда не мог сейчас Вас увидеть и оценить Ваш стоицизм, стынущие тела и сочащиеся слезами от ветра и снега глаза, распухающие пальцы рук и ног от обморожения, застывающие от колючего холода глотки. Может быть, хоть сейчас слова благодарности за Ваш человеческий подвиг послужит вам маленьким утешеньем за надломленное здоровье, — но зато вы сумели тогда воспитать и выработать у себя стальную волю, оптимизм и безграничную любовь к жизни и людям, помогающие вам в дальнейших долгих и счастливых летах.
Круг сидевших на вершине утеса спасателей, превратился в шесть ледяных “столбов”, тесно прижатых друг к другу, “сращенных” тонкой нейлоновой веревкой, снегом и льдом. Кто-то из них невесело пошутил:
— Сейчас мы стали “дети генерала Карбышева”!
— Он один и голый умирал подо льдом, а нас пятеро, нам веселее и теплее, да Сашка иногда кипятку приносит, так что выживем!
— А здесь в Великую Отечественную войну тоже страшная история разыгралась!
— Какая?
— Зимой все Скалистое плато и плюс еще Никитское нагорье до Кабаньего седла в страшный ураган преодолели истощенные и голодные партизаны. Более пятьдесят километров и за одну ночь, — сказал Громов. — Я с детства запомнил страницы книги командира Ильи Вергасова: “Высокогорная часть Скалистого плато пустынна, пейзаж ее однообразен. Зимой бывают здесь ураганы исключительной силы. Они внезапны, коротки и сильны. Но вот все сильнее и сильнее становились порывы встречного ветра. Нас запорошило. Впереди не видно ни зги — густой белый туман...
Двигаться становилось все труднее и труднее. Люди выбивались из сил. Никогда в жизни не испытывал я такого урагана. Невозможно было удержаться на ногах. Ветер отрывал ослабевших партизан от земли. Что-то со звоном пронеслось в воздухе и сгинуло в пропасти — партизанский медный казан.
Ураган стал убивать. Первыми жертвами оказались наиболее слабые. Ветер как бы подстерегал мгновение, когда партизан выпускал руку товарища. Самостоятельно один человек не мог удержаться на ногах. Мы поступали так: к самым сильным привязывали слабых — ремнями, лямками вещевых мешков, тряпьем. И группы в пять-шесть человек ползли по яйле, вытаскивая друг друга...
Сильный бросок ветра, человек сгибается в три погибели, руками хватаясь за воздух, поворачивается к ветру спиной. Ветер с посвистом умчался, партизан почти на четвереньках ползет вперед....”
— Тяжело было нашим отцам и дедам!
— Но и нам сейчас не сладкий мед!
— А помните, когда мы с Синего канта спускали трупы студентов и руководитель их рабочей практики привез нам ящик водки, а мы даже пару бутылок не выпили? — И в памяти у них встал жаркий осенний день, когда разбухший труп девушки неожиданно прорвался и всю группу, принимавшего его на уступе, облило и обдало гноем, внутренностями и черной кровью. Никто не мог сделать ни шаг в сторону, чтобы уклониться от вылившегося на них смрада. Вот тогда от них так несло зловонием, что они откупоривали бутылки водки в спасательной машине, возвращаясь домой, и обливали другу друга. Но горноспасатели не пили, находясь в шоке от страшной трагедии, будто разыгравшейся у них на глазах.
— Вот бы сейчас бутылочку водки, одну на всех из того дарственного ящика, для сугрева! — мечтательно произнес в конец окоченевший Ткачев.
Тем временем Алик, спускаясь, кричал:
— Э-гей! Кто здесь? Отзовитесь! Вы меня слышите?
Наконец снизу тихо-тихо донеслось:
— Слышим... Мы здесь.
— Отзывайтесь, отзывайтесь! — обрадовался Федоркин. — Только не молчите. И тут передал наверх: — Я их слышу. Они где-то подо мной. Продолжаю спуск.
Он опять прокричал в темноту:
— Кто вы? Альпинисты? Что у вас случилось?
— Нет, — ответил голос снизу. — Мы отдыхающие из пансионата “Ифигения”.
— Сколько вас?
— Двое.
— Вы крепко замерзли?
— Очень сильно! И находимся на пределе.
— Держитесь, — попросил Федоркин. — Постараюсь быстро подойти к вам. И тут же крикнул наверх: “Я их слышу. Они подо мной. Продолжаю спуск”.
Володя передал сообщение выше. На плато с трудом поняли и тут же стали выдавать веревки для движения Федоркина.
Диалог: горноспасатели на плато — Трапизон — Федоркин — пострадавшие, — чуть наметился и изредка продолжался. Алик медленно и неуклюже по смерзшейся веревке съезжал на звуки голосов отдыхающих из пансионата “Ифигения”, приносимые ветром из пропасти. Но иногда долетали только обрывки фраз, отдельные слова или просто буквенные слога. А больше стоны сверху и снизу. Ветер и холод доконали всех до последнего предела, и вдруг случилось самое неприятное и опасное в сложившейся ситуации — загрохотал камнепад. “Живые камни” посыпались то ли от ног Трапизона, или их “потревожила” натянутая, как струна, веревка. А может, подвинулись скальные остовы от урагана?
Алик молниеносно вжался в стену под небольшим навесом. Он хорошо слышал и чувствовал, как рядом в темноте свистят и шелестят камни. Но карниз, как окоп, спасал его от прямого попадания. Лишь Страх белыми волосинками покрывал голову.
А может, седину рождает Мужество? Нет четкого ответа, но пережидать и переживать камнепад — не очень приятная перспектива, это знает каждый, кто хоть раз испытал этот жуткий миг, сжимающий тебя до состояния “мокрого места” с испариной, бешено колотящимся сердцем, а главное муторной мыслью, что сейчас накроет и хорошо стукнет! И наверное навсегда... Так что спасшийся от падения камней, выстоявший среди бомбового завывания, точно в быстротекущем калейдоскопе считавшего и смотревшего свои жизненные годы-секунды, будто вновь возрождается и поднимается из мутного небытия. И нервная усталость счастливо и сладко обволакивает и расслабляет твое тело, еще минуту назад пребывавшего в адском напряжении и животном состояние духа.
Когда камнепад утих, с плато передали:
— Осторожно! Поднимайтесь назад! Одну веревку перебило!
Нельзя было рисковать жизнью горноспасателей.
Было пять часов утра. Обе группы обогревались у костра и решали, как действовать дальше? Если сейчас сделать невозможное и подойти к терпящим бедствие, то сил у горноспасателей не хватит подняться или спуститься с ними вниз. Карнизы и камнепады будто перечеркивали этот самый простейший план работы. Тем временем начало светать, занимался ревущий от ветра рассвет.
— “Скала”! Внимательно в бинокль осмотрите стену! — передал Громов по рации. Через несколько минут Шубов ответил:
— “Скала-1”, видим пострадавших ниже середины стены, к ним лучше подойти снизу. Сверху над ними нависающие скалы. Прием.
— “Скала”, спускаемся и скоро будем у вас!
И ребята кинулись вниз, чтобы успеть спасти терпящих бедствие, зависших над пропастью, ведь несчастные каждую секунду могли сорваться. Теперь по тропе “контрабандистов” ребята прошуршали как скальные ящерицы. Отдышались и осмотрелись, и тут же вверх по стене быстро отправилась четверка горноспасателей.
На отвесе в лучах январского стылого солнца стала проявляться синие “запятые” — это были пострадавшие. Но как они залезли в такую жуткую высь?
Потом будут ответы и рассказы. А сейчас — скорее и скорее, ведь “отдыхающие” из дома отдыха “Ифигения” провисели всю кошмарную ночь на обрыве. Живы они или закоченели совсем?
Первым к пострадавшим пробрался Алик Федоркин. И то, что увидел он, ужаснуло даже его — бывалого горноспасателя. Двое молодых людей застряли на отвесном участке дикой скалы. Один из них стоял, держась рукой за тоненькую веточку карликовой сосны. Скальная полочка была настолько узка, что парень не мог даже поставить на нее обе ноги и стоял попере6менно то на правой, то на левой. Одно неосторожное движение и... А его товарищ распластался чуть ниже на наклонной гладкой плите и чудом держался, вцепившись руками в мох. И под обоими — раздольный колодец пропасти глубиной четыреста метров, дрожащий и пульсирующий волнами холодного ветра вальпургиевой ночи.
Услышав крики спасателей, мужчина, стоявший на одной ноге, изловчился и зажег пачку от сигарет. Этот вспыхнувший в темноте огонек и заметил врач Шубов. Силы уже совсем покидали этих заблудших “овечек”, прилепившихся на одном дыхание на отвесе. Сколько бы они еще могли продержаться — здесь и сами не знали, шоковое оцепенение будто спутало их и зацепило за скалу. Только вот мороз и ветер покрывал опухолями оголенные пальцы рук. Губы смерзались и горла охрипли от зова на помощь.
Окоченевших и отупевших от боли и холода, обессилевших и обреченных от неминуемой гибели отдыхающих из дома отдыха “Ифигения” горноспасатели спустили вниз.
Кто же эти любители приключений и как они оказались на краю гибели? Александр Новиков и Николай Русаков работали в Рыбинском производственном объединении моторостроения. На юг приехали отдыхать.
— Зачем же вы полезли на скалы? — спросили их спасатели.
— Впервые увидели горы — интересно! Захотелось прогуляться. Ушли утром и легко поднимались по уступам. Очень радовались от чувства преодоления препятствия — незнакомого и с виду такого неприступного. И совсем не заметили, как оказались над пустотой.
— А почему не спустились вовремя?
— Не смогли, глянули вниз — пропасть!
— Ну и что?
— Она показалась нам каким-то адом и точно опалила нас. Мы никогда не думали, что страх так может сковать все тело. Замерли рядом, и никто не мог пошевелиться, чтобы помочь друг другу.
— Так всю ночь и простояли?
— Да, но нам казалось, что кто-то крепко держал нас за руки и не отпускал.
— Галлюцинация от холода и страха?
— Нет, правда. Ведь не могли мы сами удержаться на таких крохотных уступчиках долгую и длинную ночь, чтобы не сорваться в бездну.
— Так это Страх и держал вас, горемычных.
— Такое чувство, что это была осязаемая и живая плоть, только невидимая.
— Разговаривали с ней?
— Лишь чувствовали присутствие.
— Положение у вас было аховое!
— В криках мы искали спасение.
— Вас услышали и нашли.
— Просто невероятно, что до карьера долетел призыв о помощи.
— Скалы отражали эхо, а ветер разносил его в разные стороны.
— И вы молодцы, не испугались урагана и тьмы, а полезли на обрывы, мы очень благодарны вам за выручку из этой трагической ситуации.
— Это наша работа.
— Ни за какие бы деньги не полез на эти проклятые утесы!
— Мы бесплатно, такой наш общественный долг, так сказать — личное желание и участие.
— Скорее самопожертвование.
— Возможно, но звучит слишком помпезно.
— А все равно философия ваших поступков — благородна.
— Мы хотим больше понять смысл вашего мышления, зачем было в январский холодный день так опрометчиво лезть по опасному скальному маршруту? Это нужно для того, чтобы остановить подобных “горовосходителей” от безумных планов.
— Затрудняемся ответить, просто что-то толкало и толкало нас вперед и вверх. Эта была какая-то непонятная великая сила и идея.
— Слава Богу, что она обошлась вам лишь двухсторонним воспалением легких.
 
ДИКИЕ КОНИ СКАЛИСТОГО ПЛАТО.
 
Позвонили из горисполкома и пригласили Громова на совещание. Он удивился, обычно городские власти вспоминали о спасотряде во время стихийных бедствий — пожары, наводнения, сели, землетрясения. А чаще, — обычная будничная жизнь, и связь только с милицией и “Скорой помощью”.
В кабинете зампредседателя горисполкома Лобацевича находились полковник милиции Краев, председатель городского Общества охраны природы Савельев, директор заповедника Конкин и еще какие-то незнакомые Громову люди.
— Садитесь, Виктор Петрович, как спортивная жизнь? — спросил Лобацевич.
— Неплохо, — улыбнулся Громов.
Они вчера, в воскресный день, катались на лыжах на Скалистом плато. Из местных “отцов города” Артем Михайлович Лобацевич был самый “спортивный”: увлекался горными лыжами и парусным спортом.
Первым выступил Савельев:
— Товарищи, на Скалистом плато живет табун диких лошадей...
И в памяти Громова вдруг встало давнее прекрасное видение: он, школьник, состоял членом археологического кружка, производившего разведку на Скалистом плато в поисках древних памятников. Руководитель кружка, Олег Иванович Домбровский, назначил Виктора конюхом археологической экспедиции. Лошадь он должен был получить в средневековой крепости, расположенной севернее Скалистого плато.
Что нужно индейцу, вставшему на тропу войны? Боевая лошадь с красивым именем Мустанг, боевая раскраска на лице и груди, орлиное перо на голове и острое копье. Лошадь Куклу Витя переименовал в Мустанга, белое перо подобрал от домашней утки, лицо и грудь раскрасил сажей и глиной, копье заменила длинная палка. Сам Виктор стал зваться “Ястребиный коготь”, и двинулся в опасный путь. Но, наверное, он не очень смахивал на индейца, потому что встречавшиеся по дороге люди удивленно оглядывали его и тактично помалкивали. Лишь девчонки, работавшие на табачной плантации, хихикнули и выразительно покрутили пальцами у висков. Не обращая внимания на мирных поселян, он держал путь в горы, где его ожидали бледнолицые.
Верный Мустанг не обращал внимания даже на боевые клики. Кобыла лениво вышагивала по лесной дороге. Он попытался пустить ее галопом и хлестанул колючкой по бокам. Обидевшись, она резко подкинула задом, и Виктор полетел на землю. Кукла (тут же вспомнил ее настоящее имя!) презрительно смотрела на него, пока он вновь заберется на ее спину.
Снова Виктор почувствовал опасность. Ему показалось, что рядом коварный враг. На дороге были видны чьи-то непонятные следы. Он осмотрел их: свежие они или нет? Понюхал сломанную веточку, даже пожевал листок. Наверняка враг прошел совсем недавно. Кукла снисходительно наблюдала за его следопытством.
Ночью костра не разжигал, а, пожевав колбасы и хлеба, завалился спать, укрывшись шерстяным одеялом. Боевое оружие, копье и камни — положил рядом, и был готов к любому нападению. Кукле стреножил ноги, и пустил пастись на луг.
Яркие звезды низко висели над головой. Сладко пахло травами и цветами, июньское горное плато дышало свежестью, дикостью и раздольем. Глубокой ночью раздалось призывное ржанье и резкий лошадиный топот. Он проснулся и ошалел от поразительного виденья: в зеленом свете луны светились густые травы, а мимо летел сказочный табун. Впереди пепельно-седой вожак, которому тут же дал имя Седун, а за ним его верные красавицы. Феерический свет луны зеленым отблеском облил стремительный бег табуна. Неправдоподобные длинные хвосты и гривы, как флаги, плескались на ветру. Он опешил. Неужели это настоящие мустанги? Но как они появились на Скалистом плато? А лошади-птицы, взмахнув крыльями-гривами, исчезли в лунной ночи...
На другой день он притащился на Кукле в лагерь экспедиции. О своем ночном видении ничего не рассказал, побоялся, что засмеет мальчишеское общество.
Прошло несколько лет. Опять он шагал на Скалистом плато. Тогда они искали с гидрогеологами новые пещеры. Стоял июнь, самый прелестный месяц на плато. Оно цвело, белые звездочки эдельвейсов рассыпались в зеленом ковре. Цветущее плато с синим окоемом неба, — две полусферы, одна голубая, другая зеленая. Он стоял на соединении двух миров, соприкасаясь с зеленым, а голубые небеса безбрежно струились над головой. И вдруг увидел лошадей. Сказочные кони купались в зелено-голубой заре. Куда они летели? Почему так спешили?
Из раздумий его вывел чей-то голос.
— Ну как, хороши лошадки?
Виктор обернулся. К нему подошел лесник, тоже зачарованный пролетевшим розовым табуном.
— Да! А чьи они?
— А ничьи. Вольные лошади!
— Как вольные? Не может быть! — в сознание Виктора не могли совместиться понятия “вольность” и “лошадь”: ведь лошадь должна работать на человека, он ее властелин и кормилец.
— А откуда они взялись?
— Да очень просто. Ушли от человека в горы, а кормов тут на круглый год хватает. Так и стали лошади свободными. Здесь издавна пасли лошадей, а в годы войны они остались без присмотра и разбежались, вот и живут вольготно, но не всем это нравится.
— Почему?
— Браконьеры стали лошадок постреливать, балуются ружьишками для развлечения. Никакой управы нет на этих паршивых людишек. И закона нет о том, что вольных лошадей нельзя стрелять.
— Это же мустанги! Дикие лошади! И где? В цивилизованном мире! На Скалистом плато!
Тогда он понял, что поразило его той давней ночью, когда впервые в лунном свете увидел табун лошадей, и вспыхнуло при виде розовых коней. Это была не сказка и не феерия освещения табуна зеленоватой луной и голубой зарей, — просто в облике мустангов неуловимо жили свобода движений, дыхание травы, журчанье ключевой воды! В свободе мустангов трепетала Великая Красота жизни!
Мустанги... И снова чудо-богатырь Седун, а возможно и не он, а его сын, во главе тонконогих красавиц-кобылиц. Теперь поменялись местами: Громов находился со стороны заходящего солнца и, наверное, смахивал на зловещего идола в кроваво-красном освещении. Табун тихо притаился на дне широкой карстовой воронки. Мустанги паслись. Закатное солнце медленно угасало. И снова волшебство света окрасило лошадей: теперь они стали синими. Как вечер, как туман, собирающийся по горным впадинам.
Синие мустанги мирно щипали синюю траву и медленно уходили в синюю мглу.
— Эй, мустанги! — в ответ лишь короткое тревожное ржанье и трепетный топот копыт...
Пролетели годы. Опять Громов идет по земле мустангов. Плато пустынно. Знойное лето иссушило травы, испепелило серые скалы, разбросало белые кости. Недовольный гриф взлетел над тропой. Виктор подошел к каменной гряде. Здесь лежал мустанг, его Седун. Пуля попала ему в голову, спутала гриву и прервала быстрый бег стремительных мускулистых ног. И ничто уже не поможет Седуну, ни ласка шершавых языков кобылиц-подруг, ни песня жаворонка, ни горькая слеза, невольно прокатившаяся по щеке Громова. Седун распластался на траве. Остекленевшие глаза, еще не выклеванные вороньем, мертво смотрели на земной простор. Серая пленка смерти придавала глазам Седуна выражения удивления и вопроса, будто лошадь спрашивала: “За что ты убил меня, человек?”
....От воспоминаний Громова отвлек громкий голос председателя городского общества “Охраны природы” Савельева:
— На диких лошадей стали активно охотиться браконьеры. Они большей частью убивают мустангов ради забавы. Стреляют браконьеры также оленей, косуль и диких кабанов, вообще вольготно чувствуют себя на Скалистом плато! И нам нужны объединенные усилия — милиции, охраны заповедника и горноспасательной службы, чтобы дать бой этой разгулявшейся вольнице!
Договорились о совместном рейде против браконьеров на Скалистое плато в ближайшее воскресенье.
...Окружили балаган, стоящий на краю карстовой воронки близ исполинских утесов. Одна сторона дома прислонилась к скале, три другие смотрели в густые заросли кизила, шиповника, держи-дерева. Над трубой висел дымок с вылетающими искрами. Кто-то ночевал в лесном балагане.
Группа захвата состояла из восьми человек: два вооруженных милиционера в бронежилетах и шестеро горноспасателей с фонарями в руках. Еще двое — шофер и Иванчик — сидели в машине, которую остановили за километр до балагана, чтобы шумом мотора не насторожить и вспугнуть браконьеров. По три заходили на дверь и окно, в каждой тройке вооруженный милиционер. По одному сверху со скалы на крышу и на глухую стену с севера.
Дверь блокировали Ткачев, Воробьев и лейтенант милиции Михайлов. На окно выходили Семенцов, Мар и сержант Сосновский с овчаркой. Громов взял крышу, а Пекарев северную стену. Из балагана доносился шум ночного гуляния.
— Браконьеры роскошный пир закатили, видно хорошую дичь застрелили, — шепнул Ткачев Воробьеву.
— Да, шикарно празднуют охотничью победу! Так аппетитно пахнет жаренным мясом.
Балаган гудел от веселья, словно сказочная избушка плясала на курьих ножках. Горноспасатели блокировали балаган по всем военным правилам, но никто внутри помещения не знал, что их окружили и взяли на прицел. Браконьеры гуляли вовсю, ведь лесные заслоны остались внизу на кордонах, а сюда, в горную глухомань, никто не сможет добраться.
— Нужно поближе подобраться, а то слишком широкое кольцо и могут разбежаться! — оценил обстановку лейтенант Михайлов.
— Но наши фигуры еще хорошо видны, как бы мы сами не попали под ружейный обстрел?
— Тогда ползком по-пластунски!
Теперь уже точно наступил боевой час. Вся группа захвата, извиваясь в мокрой густой траве, ползла навстречу опасности. Только Ткачев, бравируя, шел в полный рост.
— Ложись, Саша! — громко шепнул ему Громов.
— Не могу, Дед, — спокойно ответил Ткачев.
— Почему?
— Жена подарила новый костюм и мне жалко его запачкать.
— Хорошо, но он станет на тебе в дырочках от дроби.
— Зато уже стирать не придется.
Скоро балаган был полностью окружен.
— Давай ракету! — махнул лейтенант.
Худощавый Саша Мар, романтик и страстный любитель пещер, постоянно мечтающий об открытия тайн подземелья и свершения какого-нибудь “подвига” для товарищей и всего Человечества, смело вскочил с земли и вскинул руку с ракетницей. Грохнул выстрел и в черную высь взлетела белая ракета. И тут же мгновенно Мар покатился на траву с рычащей овчаркой на шее.
— Фу, Штеффи, назад, свои! — кинулся к ним сержант Сосновский. Он еле успел отодрать рычащего пса от горла перепуганного горноспасателя.
— Как я забыл, ведь овчарка научена бросаться на стреляющего “противника”! — виновато оправдывался сержант.
Пока ракета дрожала белой звездой в ночном небе, будто испуская черные длинные тени, шагавшие в ярком кругу, уже грозно работал электромегафон. Голос Семенцова, удвоенный, утроенный силой электричества, точно превратился в глас Закона, охраняющего заповедник.
— Внимание! Говорит лесной патруль! Всем находящимся в избушке выйти наружу! Оружие оставить в доме! Вы окружены! Просим спокойно и без шума выполнить приказ!
Призрачный свет ракеты залил всю близлежащую округу, уродливыми силуэтами очертив магическую картину: фантастические скалы с рваным рельефом, медно-красную листву горного леса, деревянную избушку и замерший в напряжении патруль. Только поверженный Саша Мар лежал на траве и приходил в себя, кашляя и ругаясь от обиды. Грозную и рычащую овчарку сержант теперь держал на коротком поводке.
Дверь в избушке с треском открылась и оттуда вывалился здоровенный детина в тельняшке, сатиновых шароварах, кирзовых сапогах, с ружьем в руках.
— Кто надумал пужать! Сщас мазгу управлю! — заорал он пьяным голосом, вертя ружье, как трость.
— Положите ружье на пол и подходите к нам! — металлическим голосом электромегафона приказал Олег Семенцов.
Но пьяный верзила вскинул ружье и пальнул. К счастью, заряд пролетел над головами лесного патруля. Обе тройки, блокирующие дверь и окно, попадали на землю. От пьяных дураков можно было схлопотать пулю в лоб. И тут же автоматной очередью в воздух лейтенант Михайлов дал понять, что с ними лучше не играться.
“Матрос” с ружьем не ожидал такого ответа и поспешно бросился обратно в балаган. Там уже начинался переполох. Чересчур пьяные рвались на улицу, чтобы сразиться с патрулем, а кто-то внезапно отрезвевший преграждал им путь. Окно вдруг отворилось и в него пытался протиснуться чересчур упитанный браконьер. Но ему не удалось. Ракета погасла. И тут же из балагана стали выскакивать отрезвевшие браконьеры и разбегаться в разные стороны. Но горноспасатели ловко подсекали их под заплетавшиеся ноги, отбирали оружие и сажали в подъехавшую машину.
В балагане остались самые отпетые, они палили из ружей в дверь и окно, так что подходить к домику стало опасно. Но оттуда иногда продолжали черными тенями вываливаться браконьеры, порой группками по два-три человека, пытаясь пробиться через заслон и скрыться в окружающих зарослях. И пошло единоборство горноспасателей и лихих охотников, бывало смело ходивших на рога оленей и клыки диких кабанов, но теперь находившихся в пьяном угаре и трусливо поджавших хвосты за содеянный грех.
“Матрос”, закинув ружье за спину, с рогатиной в руках, — теперь он был похож на рыкающего “медведя”, — шел напролом. За ним, точно две побитые шавки, пугливо трусили два мелкотелых браконьера в пиджаках и джинсах. Один из них слепо семенил ногами, поблескивая стеклами очков. Левое ухо у него сочилось кровью, — заряд дроби прошил его, но миновал голову. Пальцами руки он тер мочку уха, выковыривая оттуда свинцовые дробинки. За ним, будто превратившись в траву, полз черно-белый охотничий кобель с длинными ушами.
Навстречу тройке былинных “богатырей” выскочили Сашка Ткачев и Мишка Воробьев. “Матрос” тут же ткнул рогатиной Ткачева, зацепил за новый костюм и рванул его острыми кольями. Так, видно, уже было написано на судьбе костюма, что носить его будут один день, хотя вместо “планируемых”дырок от дроби, он разорвался от рогатины. И в яростной рукопашной схватке покатились в кусты верзила-“матрос” с телом, обрюзгшим жировыми складками, и коренастый, но тоже упитанный, Сашка в лохмотьях “нового” костюма. А Миша, высокий и сильный, схватил за шивороты двух других “богатырей”. И вдруг услышал жалобный шепот.
— Сосед, не выдавай, мы — свои! — и Миша узнал в одном из браконьеров знакомого по городскому дому, Василия Толмачева, работающего завскладом и страстного охотника.
— Бегите, парни! — отпустил их жалостливый Воробьев.
— Спасибо, Миша! Ящик чешского пива с меня! — благодарно залепетал заядлый охотник и пустился наутек, с перепуганными собакой и другом-милиционером, приглашенным на лесное пиршество браконьеров, но одетым в гражданский костюм.
— Толстый, тебе помочь? — поинтересовался Миша у Сашки Ткачева, ведущего борьбу.
— Не надо, этот пугало на вид только страшный, а мускулы свои он давно в самогоне растворил.
...Громов увидел, как из-за куста, росшего на уровне крыши балагана, появилась взлохмаченная голова браконьера. “Очевидно, между опорной стенкой и скалой пролез, а может, просто крышу проломил?” — успел подумать горноспасатель. А взлохмаченный в нательном белье вылез с ружьем в руках, за ним следовал второй браконьер, тоже полураздетый.
“Кричать нельзя, на голос пальнет, но как сообщить нашим?” — подумал Громов. И тогда он включил фонарь и отпрыгнул в сторону. “Валентиныч услышит выстрел и все поймет”.
Яркий луч электрического луча полоснул взлохмаченному по глазам — грянул выстрел. Но Громов был уже в безопасности, он скатился за прикрытие. Фонарь разлетелся от прямого попадания заряда. Но сбоку засветился другой. “Молодец, Валентиныч, понял мою игру!” Взлохмаченный из другого ствола сбил второй фонарь и вместе с напарником кинулся к темнеющим кустам. И тут же оба свалились, подсеченные веревочной ловушкой, натянутой Громовым. Горноспасатель вмиг оказался рядом с ними.
— Встать, руки вверх! — грозно скомандовал он. Браконьеры, пошатываясь, тяжело поднялись с земли.
— К машине марш!
...Через час операция по задержанию браконьеров закончилась. Из балагана горноспасатели вынесли туши оленя, двух косуль и дикого кабана. “Охотнички” поразбойничали отменно. Вместе с милиционерами шестерых браконьеров, отстреливавшихся из балагана, усадили в машину. У остальных отобрали оружие, составили протокол и отпустили.
Горноспасатели остались у балагана, ожидая второго рейса машины. Растянули одеяла на мягкой густой траве. Спать не хотелось. Возбуждение от проведенной операции выветрило сладкие сны.
— Разве это охота: вскинул ружье, пальнул — и зверь готов, свалился к твоим ногам. Вот в давние времена люди по-настоящему охотились, — начал разговор Громов.
— Откуда вы знаете, как раньше охотились? — спросил Воробьев.
— Хорошо представляю, ведь я в свободное время люблю работать с археологами.
— Давай, Дед, поведай и нам о древней охоте! — попросил Воробьев.
— Знаете Белую скалу, стоящую на севере-востоке от Скалистого плато, во второй гряде гор?
— Да!
— Я работал там в экспедиции Юрия Колосова. По впечатлениям от находок археологов и прогулок в окрестностях и родилось это повествование.
Весна у нас — горная, лесная, морская, степная, сивашская, — богаты множеством красок и оттенков. И среди них одна из лучших — горно-луговая, с зеленым ковром трав и ярко-красными пионами. Ранние, подснежниковую и ландышевую, весны я прозевал: так завозился с делами, что все недосуг было выбраться в горы, но пионовое цветение я встретил на Ак-Кая, или Белой скале. Гора эта — природный памятник республиканского значения. Скалистый утес вздымается на полтораста метров над долиной, высота его над уровнем моря — триста двадцать пять метров. Образовалась Ак-Кая в результате эрозии и выветривания палеогеновых и верхнемеловых известняков и мергелей. От выветривания вверху скалы создались любопытные столбовые отдельности. На белом фоне стены видны затененные дыры недоступных гротов и овальных ниш. А нижняя часть скалы и склоны прорезаны эрозионными ложбинами, покрыты осыпями и навалами крупных глыб известняка. В этом каменном хаосе растут редкие кустарники грабинника, боярышника, шиповника, ведущие неравную борьбу с эрозией. Но главным «козырем» Белой скалы явился недавно открытый и сразу ставший всемирно известным ее палеолит. Древнекаменные века, начавшиеся около 800 тысяч лет назад, завершаются примерно в Х1 — Х тысячелетиях до нашей эры. Делится палеолит на ранний, средний — мустьерская эпоха, или мустье, — и поздний.
Белая скала была удобной для жизни древнего человека: она богата гротами и небольшими пещерами, образованными господствующими западными ветрами. Они постарались здесь на славу, сотворив целый “архитектурный комплекс” вымытых в камне полочек — от мелких ячеистых форм до больших круглых “окон” или разных калибров ниш, гротов. Получились даже высокие вертикальные “колонны”, подпирающие самый верхний ярус — “крышу” Белой скалы. От холода, дождя и снега человек находил естественное убежище в пещерных гротах. Но для того, чтобы заселиться в них, он должен был изгнать оттуда диких животных — пещерных медведей, гиен, выбравших те же гроты для своего обитания. Самым сильным оружием первобытного человека стал огонь, служивший не только подспорьем в охоте на животных: он же обогревал пещеры, давал свет, поджаривал дичь.
Грот имел крышу и три стены, а четвертой служил костер или заслон из шкур убитых животных, натянутых на бивни и кости.
И мы чуточку пожили в гроте, уподобясь неандертальцам. В то время у нас не было (как и в продаже) ни палаток, ни спальных мешков: из дому брали тоненькие одеяла и, не задумываясь, отправлялись в поход, осенними и зимними ночами мерзли, но все равно не сдавались. В Кизилкобинском лесистом ущелье мы обживали Ночлежный грот. Перед его входом с вечера на всю ночь разводили большой костер из валежника, гревший нас до утра. Вспоминаю свой первый поход, совершенный, когда я учился в восьмом классе.
...Ветер играл огнем, раздувал пламя и, бросая снопы золотистых искр в темноту, освещал вокруг серые скалы и медную зелень леса. Красное пламя лизало сухой бук, трепетало в каком-то языческом танце. На старых узловатых ветвях пляшущие тени казались фантастическими силуэтами древних животных. Мгновение — и они тут же исчезают или превращаются в новые всполохи. Казалось, что мы — первобытные люди и вытачиваем из кремней наконечники стрел. Вскоре все ушли внутрь грота. Я остался один у костра. Спать не хотелось, ведь тихо дышала моя первая ночь в горном походе. Темнота вплотную подступала к костру. Боязливо оглядываюсь — не хочется ступать во мрак, но нужно пополнить запас дров. Медленно иду в лес. Легенды и страшные истории, рассказанные сегодня у костра, переплелись в моем воображении. В лесу еще темней, становится жутко. Преодолевая страх, нагибаюсь, собираю дрова. Вдруг рядом зашевелились кусты. Я резко выпрямился, и что-то острое кольнуло меня в спину. Падаю на кучу хвороста, замираю... Никакие “разбойники” почему-то меня не трогают. Приподнимаюсь, оглядываюсь. Надо мной раскачивалась сухая ветка, ткнувшая меня в спину, когда я выпрямился. Смеясь над своим испугом, возвращаюсь к костру, подбрасываю дров и ложусь спать к ребятам, а рядом кладу тяжелую дубинку, на всякий случай...
Балка Красная клином входит в западный массив Белой скалы на расстояние 500 метров. У подножия скалы — мощные конусы щебенчатых и мергелистых осыпей, к северу от углового уступа на осыпях видны огромные глыбы нуммулитовых известняков.
Балка Красная оказалась самой населенной мустьерскими стоянками — целый “город” неандертальцев. Могу себе представить, какое здесь было скопление — то ли звериных шкур, то ли камней, служивших заслонами перед входами в светящиеся вечерними огнями гроты. Подле них обрабатывались туши убитых мамонтов, сайгаков, ослов, быков, лошадей и других диких животных, — их кости нашли здесь археологи. Тут же оказались и “мастерские” по изготовлению кремневых орудий труда и охоты, всевозможные отщепы, нуклеусы, скребла, ножи, остроконечники.
Такое обилие мустьерских памятников в районе Белой скалы, неоднократное и долговременное его заселение, очевидно, стимулировалось прекрасными природными условиями. Уютные гроты, а рядом — степи, где паслись стадные животные; тут же и запасы кремня, внизу течет река, и в пойме — заросли дикорастущих съедобных плодов и ягод. Белая скала дала пищу и убежище человеку, укрыла его в сотворенных природой гротах и пещерах. Мустьерский “город” жил, смеялся, плакал и говорил речью человеческой, где уже сквозила мудрость в слове, накапливался опыт, где складывались обычаи, правила совместного житья. Вокруг множество цветов. Интересно, дарил ли неандерталец цветы своей неандерталочке? Думаю — да, ведь не зря он полюбил Белую скалу. Самое очаровательное время здесь — цветение весенних диких пионов. А его подруга тогда еще не знала ничего о золоте и серебре, и лучшим подарком для нее наверняка были цветы и согревающий огонь, тщательно ею сберегаемый. Неандерталка с алым букетом в руках, в кожаном одеянии из шкуры сайгака, со здоровым румянцем на лице... И, очевидно, первобытное изящество и кокетство дополняли ее внешность. Ей не нужна была косметика, придающая свежесть и миловидность лицу, — ведь она пила родниковую воду и вдыхала аромат лугов Белой скалы. А может быть, она уже красила губы соком волшебной травы или ягоды? Или разрисовывала лицо, привлекая внимание неандертальских женихов? Неандертальская пора любви и цветения пионов из года в год, из века в век продолжается у Белой скалы, и тихо вздыхают ветры, точно отголосок давно умолкших речей о любви, о красных цветах, бивнях мамонтов, кожаных платьях, каменных ножах и о многом-многом другом. Не знаю, как вы воспринимаете пионовую пору, но у меня при виде алых цветов, нежных и сильных, одиноких и в товариществе растущих, рождается ассоциация с ликом далеких предков, живших, охотившихся и влюблявшихся у Белой скалы.
...Ночь. Шелест густых трав и ярких звезд. В трепетной тишине сияние Белой скалы, будто вырубленной кремнями из лунного осколка. И огни костров, как пойманные в неволю лучи солнца.
“Медведь” осторожно поднял голову из травы. Он сидел на краю Белой скалы и отсюда с высоты смотрел в мглистую даль, туда, где в широких степях, залитых росистой влагой, паслись стада. Еще было рано для первого знака загонщикам. В это утро была назначена Большая охота у мужчин всех костров и гротов Белой скалы. “Медведь” — рослый и сильный неандерталец, был Великим охотником, и все мужчины мустьерских стоянок Белой скалы признавали за ним первенство, хотя спал и жил он в соседнем гроте Пролом. “Медведь” носил подвеску из ушной косточки пещерного медведя. Он выиграл поединок со страшным зверем и теперь мог гордиться своей силой, подвесив знак первого охотника.
Наступали холодные снежные дни, самые трудные времена для охоты и нужны были большие запасы мяса, чтобы спокойно греться у огня. Вот поэтому все охотники объединились, и “Медведь” стал во главе Большой охоты. Белая скала занимает удачное положение. Она возвышается на сто метров над долиной реки. У Белой скалы всегда тепло и безветренно, и все стоянки прекрасно прогреваются солнцем. Рядом находились залежи кремня, шедшего на изготовление орудий труда и охоты.С нее хорошо видны степи, где паслись многочисленные стада лошадей, антилоп-сайгаков, мамонтов, реже попадались ослы, зубры, благородные и северные олени. Охотники вели наблюдение за животными, когда те шли к водопоям.
“Медведь” выбрал немолодых, но еще с сильными мускулами мужчин, способных нанести точный удар копьями. Они, обмазавшись экскрементами мамонтов, залегли у водопоя. Охотники дожидались толстокожих гигантов, использовав весь свой опыт и хитрость, — а когда мамонты будут наслаждаться водопоем, внезапно с силой и точностью вонзят копья в их мочевые пузыри. Но мамонтов становится все меньше... Для хорошей Большой охоты нужны стада лошадей или антилоп-сайгаков. Самых молодых и быстрых охотников “Медведь” послал в степь. Загонщики должны вспугнуть стада лошадей и направить их на Белую скалу. Здесь в засаде сидели охотники постарше, но опытные и ловкие, хорошо владеющие каменными шарами, связанными кожаными ремнями. Когда лошади понесутся мимо охотников, те, раскрутив шары над головой, с силой запустят их в животных. Шары, ранив жертву, обовьются вокруг туловища или ног зверя, помещают их стремительному бегу. И тогда можно быстро прикончить лошадей копьями и дубинками.
Великая охота началась. Холодный рассвет занежился розовым цветом. Загонщики, громко крича и стуча камнями, подняли три табуна лошадей. Во главе табунов неслись вожаки. Они, словно птицы, уводили кобылиц от опасности в голубую горную даль. Длинные хвосты и гривы, как красные языки огня пламенели н алом рассвете. “Медведь” рыкнул звериным криком, — и сразу взвились каменные шары (боллы), с налету ударили и подкосили вожаков. Только одному удалось уйти от смертельной западни, и он снова продолжил свой скачущий полет. Но куда? Впереди обрывы и смерть. И вдруг перед самой пропастью красный конь встал на дыбы, будто почувствовав опасность, и его табун успел замереть перед пустотой. А кобылицы, оставшиеся без вожаков, в панике и страхе, с исступленным ржаньем с ходу проваливались в кровавую бездну. Только красный конь уводил свой табун назад, прямо на копья и стрелы, на устрашающий шум и удары боллов. И они отважно прошли сквозь гибельный строй, потеряв лишь три кобылицы... Большая охота удалась. Стало много запасов мяса для предстоящих снежных холодов. Уже по ночам Белую скалу обсыпало хрустящим инеем.
...При раскопках палеолитической экспедицией в 1973 году из грота Пролом, из мустьерского культурного слоя, извлечена грушевидная ушная косточка пещерного медведя. Размеры косточки — 4,2 х 1,6 сантиметров. В ее середине — круглое сверленое отверстие диаметром 2 миллиметра.
Для чего нужна подвеска, по форме так подходящая в качестве украшения? А может, это знак отличия искусного охотника? В своей книге “Белая скала” Юрий Колосов пишет о том, что в глазах неандертальца все первостепенное было непосредственно связано с успешной охотничьей деятельностью. Все остальное, воспринимавшееся как производное от нее, получило свое развитие уже в позднепалеолитическое время. По “всем остальным” мы понимаем элемент первобытной эстетики и искусства...
 
БУРАН.
(Снежная быль социалистического реализма)
 
Боре Шахмурадову, ялтинскому тренеру по теннису, у кого гостил в Измире(Турция), где он работал в клубе, с кем курил кальян и дискуссировал о жизни, который подсказал мне стоящие идеи — посвящает автор эту снежную быль.
 
Бушевала пурга. Казалось, земной шар изменил траекторию движения и стал уплывать в таинственные высоты, сметая все на пути. В этой круговерти перед Виктором и его спутником мелькали черные дыры, как бездонные колодцы, уходящие в фиолетовую бесконечность, и адский холод вырывался из поднебесья на беспомощную землю.
“Сколько прошло времени? День или два?” — Виктор не мог понять, силы были на исходе. А метель ревела с неослабевающим упорством, поднимая пласты снега и бросая их на две маленькие фигурки, устало бредущие в снежной слепоте.
Ураган обрушился внезапно, как космический взрыв, небо будто прочертил громадный метеорит. Где-то в глубине памяти у Виктора вставали рисунки и фотографии катастрофы тунгусского тела, повалившего тайгу на многие километры.
“Что делать? Как спасти Вовку? Мальчишка совсем ослабел”... Виктор встретил его у “Розы ветров”, когда парень, весело насвистывая, шел с кордона “Муфлон” на перевал. Отец Вовки — Федор, школьный товарищ Виктора, работает в самом глухом углу горного заповедника. Вовка учится в городской школе и зимние каникулы всегда проводит у родителей. Виктор обещал проводить его в город, и вот попали в снежный ураган.
Горноспасатель Виктор Громов прекрасно знал все неровные складки и скалистые закоулки своего района. Лыжный вездеход “Буран”, на котором Виктор выехал на кордон “Муфлон” от “Хижины с оленьими рогами”, сломался на перевале, и он пошел навстречу парню. В снежной пустыне горного плато отчетливо виднелись черные человеческие фигуры, шедшие друг к другу. Вовка тоже не усидел дома и отправился встречать дядю Витю на Кабаньем седле.
Теперь они кружились и кружились в снежном хаосе, потеряв дорогу, точнее — едва заметные столбы, заваленные снегом.
Виктор давно отдал мальчугану свою куртку, но Вовка замерзал. Тогда он снял с себя толстый шерстяной свитер и укутал им ослабевшего мальчугана. Сам остался в нательной рубашке.
— Ничего, продержусь, ведь купаюсь же зимой в море! — вслух проговорил он, подбадривая самого себя.
А ветер неистовствовал. Иногда оловянное солнце вдруг мелькало в разорванных тучах и тут же исчезало в снежной темноте. Виктор не стремился на юг, хорошо зная какие глубокие обрывы там ожидают путников. Он начал забирать на запад, но светящийся солнечный диск, как хрустальная роза, появлялся слева, справа, сзади и Виктор понял, что они с Вовкой кружат в снежных складках горного плато. “Только бы не оказаться рядом с пропастью и не свалиться в пустоту!” — боязливо думал он.
Поначалу, оказавшись в пурге, они бодро разговаривали.
— Боишься метели? — чуть с превосходством старшего спросил Виктор, все свои сорок пять лет проживший в горах. Он родился здесь, вырос, вдоль и поперек исходил все тропы и облазил окружающие скалы. Отсюда Виктор, точно набравшая силу птица, вылетал к далеким вершинам Кавказа и Памира. Там покорял сложные маршруты на ледово-снежные и скальные гиганты. Альпинизм, с его романтичными и мужественными оттенками, большой любовью влился в его сердце, а дома вошел в жизнь трудной и опасной работой горноспасателя. Казалось, местные горы были маленькими, уютными и не грозными, но, к сожалению, трагедии часто случались и здесь. Срывались со скал, путались в пещерных лабиринтах, блуждали в туманах. Много неприятностей поджидало путников в окружающих горах. То, вдруг, огненный смерч взвивался над сухими заповедными лесами, растущими даже на скальных обрывах — и тогда лишь горноспасатели, используя веревки и альпинистскую технику, могли потушить пожар; то просила помощи милиция, если случались автомобильные аварии на крутых горных дорогах и нужно было снять людей, попавших в беду на скалах. Много сложных и опасных дел доставалось горноспасателям.
— Нет, мне не страшно, — улыбался Вовка, ведь он тоже всю свою десятилетнюю жизнь провел в горах.
— Ничего, парень, прорвемся и через эту метель, — успокоил его Громов.
— А правильно мы идем, дядя Витя?
— Это трудно сейчас определить, но я стараюсь держаться подальше от обрывов.
И они замолчали. Говорить было трудно. А буран крепчал и набирал гибельную силу. Скоро Вовка упал и не мог больше двигаться. Он лежал на снегу, как рыба на льду, вздрагивая от всхлипывания.
— Вставай, малыш, нужно идти, а то замерзнешь! — стал тормошить его Громов.
— Не могу, дядя Витя! — простонал Вовка.
Коренастый Громов взвалил Вовку на спину, привязал его к себе и, пробивая грудью стену ветра, двинулся в непроглядную толщу снега и густых облаков. Он не чувствовал ни подъемов, ни спусков, шагая вверх и вниз по горному плато. Вовка грел его спину, сладко посапывая, а грудь Громова занемела от корки льда. Виктор устал, дико устал, до безумия, до полного изнеможения, и единственная мысль двигала его вперед — это ответственность за жизнь Вовки.
А ураган, словно разъяренный зверь, от гнева и силы менял свою окраску. Был то ярко белым, то матово-молочным или сизо-серым, то вдруг розовел или становился багровым. Виктор понимал, что облака низко неслись над горами и сквозь них прорывались лучи солнца, которые окрашивали метель ослепительными цветами радуги от голубых до пурпурных. Идти, точнее брести по крепкому насту он уже не мог, но что делать с мальчуганом? Лечь и накрыть его своим телом? — но если он замерзнет, то Вовка не выберется из под его окаменевшего тела и задохнется. Надо укрыть его где-нибудь под скальной карстовой грядой и самому лечь рядом. Но как найти скальный гребень? Все занесло толстым слоем снега и забетонировало крепким морозом.
Собрав всю свою волю, — а сил уже не было, — Виктор снова побрел вперед, шатаясь от ветра и безысходности. Сам он мог умереть, но Вовка?
Впереди что-то затемнело в белой мгле. Виктор упал на колени. Мальчик, привязанный поясом, попытался высвободится. Но Виктор прохрипел: — Сиди смирно! — и пополз к черной загадке, но таинственная тень растворилась в свинцовом стекле ветра.
“Спасти мальчишку!” — одна мысль будто прожигала Виктора и заставляла двигаться, ползти, вбивать пальцы в мерзлую корку снега, срывая и ломая ногти до крови на опухших пальцах.
Неизбежность смерти становилось очевидной. Виктор, с обмороженными руками, застывшей ледяной грудью, с лицом покрытым изморозью, где заслезившиеся глаза превратились в затуманенные хрусталики, не сдавался. Вовка, как снежный белый кот, замер за спиной Громова. Зимнее снаряжение горноспасателя, снятое Виктором, хорошо его грело.
Все! Радужные круги поплыли перед глазами Виктора, он терял сознание, он умирал. Отстегнув Вовку, который был в шоковом состояние, прополз вперед, чтобы загородить парня от ветра. “Когда утихнет этот проклятый ураган, может Вовка выживет и выберется к отцу?” — промелькнуло в голове. Громов заставил себя снять нейлоновые красные штаны и закутал голову парню.
Внезапно под собой Громов увидел, точнее почувствовал заснеженные лапы маленькой сосенки. Здесь на горном плато, обдуваемым всеми ветрами, вырастали только карликовые сосны. Громов тут же нарвал немного хвойных иголок, очистил от снега, и засунул их в рот и стал медленно жевать. “Слава Богу, что недавно вставил хорошие зубные пластины”, — подумал Громов. Скоро во рту образовалась густая масса. Громов подтащил Вовку к себе, заслонил его от ветра своим телом, размотал ему лицо и стал кормить. Он выплевывал на ладонь хвойный экстракт, размешивал кровью из разрезанного своего пальца, добавлял чуток горячей мочи и весь этот состав, так сказать последнего НЗ, подносил к губам мальчишки, и Вовка с жадностью хлебал эту дикую смесь, словно рожденную смертельным ураганом. Громов сумел приготовить несколько порций адского зелья и чуть накормить совсем ослабшего и умирающего пацана. “Теперь выживет, обязательно и будет долго помнить свой снежный обед, правда горячий! — почему-то с какой-то радостью подумал Громов, точно все муки уже закончились. — Вот и прошел парнишка урок на выживание, а может ему это и сгодится когда-нибудь? Чего это я вдруг размечтался, словно мы уже шагаем по мостовой города? Ведь еще не выбрались из урагана и выживем ли мы? Нет, ребенка я должен спасти! Пусть даже сам погибну!” — размышлял Громов. “И все же я уверен, что этот хвойный “кисель”, замешанный на мой крови и моче, достаточно калориен и придаст силы мальчугану; даже я, пожевав только сосновых иголок, почувствовал себя лучше. Теперь надо двигаться и двигаться, а то вдвоем заснем и тут же замерзнем!”
Громов сломал пару веток сосны и укутал ими свою застывшую грудь, еще несколько он кинул под Вовку, встал на колени и потащил парня за собой. “Чего он стал таким легким? — удивился Громов. — А, это сосновые “салазки” так хорошо скользят по насту!”
Он полз и вставал на колени, помогая руками, вбивая распухшие пальцы ладони в твердый снег. Встречный ветер слепил снегом. “Меняю направление, подставлю спину ветру, пусть он помогает движению, я думаю — успею остановиться перед обрывом, если выйду на него.” И снова Громов заскоблил по снегу со стоицизмом отчаяния; привязанный Вовка волочился за ним. “Кажется, так двигаться лучше, чем бороться с ветром?”
Сколько они были в пути? Все стало недостижимо и недоступно, даже потерялось чувство времени, тем более они так долго находится на снежной “тропе” во власти метели. Но в каждой клетке измученного, смертельно уставшего тела была уже не жажда жизни, а только одна пронзительная мысль, толкающая Громова вперед — это жуткая боязнь за Вовку. Никогда Громов раньше не думал, что страх может подстегивать человека на борьбу, даже на подвиг, заставляет его шевелиться, ползти и двигаться к спасению. Если бы он был один, то давно бы прекратил борьбу, а сладко умирал в диковинном снежном сне, например, в горячих тропиках. И вот Страх стал его “двигателем внутреннего сгорания”, принуждавший его на спасение беззащитного Вовки.
— Страх, ты молодец, ты даешь мне силы на борьбу! — неожиданно похвалил Громов своего вечного “организатора” спасательных работ, а может просто подумал.
— Надо постоянно чем-то занимать свой мозг, даже глупыми воспоминаниями, но не спать, не дремать, не впадать в мистический обман! — приказывал себе Громов.
— Слушай, а ведь здорово и красиво в этом белоснежном хаосе! — неожиданно прилив восторга умилил Громова, но тут же он горько и с обидой добавил.— Если бы ураган закончился не смертью, а спасением мальчугана!
Подумал — и будто решил:
— Тогда еще одна отчаянная попытка продержаться и проползти пару часов, может, последняя! Нет, буду дергаться и корячится, пока работает мозг! А там дальше уже сама Богиня Судьба решит — жить или нет Вовке!
Громов разговором или размышлением успокоил себя, продолжая барахтаться и карабкаться по снежному пространству.
— Только бы не впасть в беспамятство! — опять будто приказывал себе Громов. — Зачем я отругал вчера Щепилова, теперь в другом мире буду нести его обиду! — и тут же обратился к нему: — Володя, прости меня, забудь все плохое!
— А я и не обижался на вас, Виктор Петрович, вы справедливо указали мои ошибки. — словно бы услышал голос Громов.
— Хорошо, что ты не осерчал: ведь мое признание — это слова умирающего, смирившего свою гордыню!
— Ерунда, живите, работать с вами трудно, потому что вы вспыльчивы, но интересно, а главное — весело и беззаботно!
— Боже мой, я в страшном круге, опять приполз к этой сосенке! — увидел Громов недавнее свое лежбище, где кормил Вовку. — Неужели ветер так дует ? Возможно, он начинает закладывать витки смерча, а может Смерть, прочертила свое кольцо? — размышлял Виктор Громов над своим маршрутом. Он не был новичком в борьбе со стихией, особенно с ветром, плавая на яхте в штормовом море, но сейчас стояла другая проблема — не выдюжить, а спасти пацана.
— Ползи, прорывай этот смертельный круг, уходи в живое пространство! — будто приказал Громов сам себе.
— А если Судьба уже предопределила твой путь по Тропе смерти? — спросил голос в его сознании.
— Я согласен, пожил неплохо, но мальчишку не отдам, слишком он молод, попытаюсь изменить его еще чистую и не грешную Судьбу! — Сломить Громова было трудно. — Надо вспомнить, как вырываются люди из круга смерти? — но в памяти встали кадры из фильма по гоголевскому “Вию”, где философ, наоборот, очерчивает себя мелом в церкви от нечистой силы. — Тогда осеняю себя крестом и назло всем чертям буду ползти и ползти, пока не небо не смилостивиться над нами!
И напрягая последние силы уже скорей не мускулов тела, а воли и духа, горноспасатель будто дрогнул от нервного тика и как-то неестественно, неуклюже и нескоординировано заерзал и задергался на снегу, — но медленно стал продвигаться, волоча за собой беспамятного пацана. Сколько времени продолжался этот путь на снежную и ледяную Голгофу в ревущем и стонущем урагане, никто не чувствовал, ведь страдания и время слились в одно — гибельное мучение.
Никакой надежды на спасение. Безжалостная метель в свое завывание только вплела стоны новых обреченных, будто прибавив их к иступленным крикам томящихся душ, уже давно сгинувших здесь в таких же катастрофах. И вдруг Метель, точно ей надоело издеваться над несчастными горемыками, круто изменила долгий и длинный маршрут по тропе Смерти и привела их прямо к ней.
...Громов почувствовал, как его голова, грудь и руки вдруг зависли над пустотой. Вниз осыпался снег и чернота ночи глотала все живое и мертвое, одушевленное и неодушевленное, линии, штрихи и детали. Что же внизу? И он вспомнил знаменитый “Бездонный колодец” на соседнем плато Четырех гор. Черная дыра в теле земли, как страшная язва, как выколотый глаз. Бывало, идешь по ровному нагорью — и вдруг перед ногами внезапно открывается этот раскрытый зев. Хорошо когда есть видимость, а если туман или чернильная ночь, то сразу проваливаешься в тартары. Спасения — никакого; когда, наконец, спелеологи одолели и покорили эту отвесную и сложную пропасть, то увидели, что на дне, как массовое захоронение, лежало множество костей диких животных, охотничьих собак вперемежку с человеческими разбитыми скелетами и черепами. Все эти несчастные попали в ловушку бездны.
— Кажется, мы подползли к своей могиле? — решил Громов. — А может, все же край плато? Не у такого ли каскада на его кромке он замер? Громов бросил ком снега и он покатился вниз.
— Значит, не обрыв? — вынес решение Громов и тут же до него донеслись хрипы и тяжелое дыхание.
— Кто здесь есть? Отзовитесь!
В ответ — кашель и выхаркивание мокроты. И опять обреченный хрип.
— Кажется, зверь в западне?
Громов чуть задержался на краю, потом подтянул к себе Вовку, вынул из под него сосновые ветки, укрепил их перед мальчишкой, чтобы он служил своеобразным “тормозом”, затем размотал репшнур, связывающий его с ним на всю длину.
— Пойду на разведку! — сказал он Вовке и стал медленно сползать по снежному склону; но крутизна увеличилась и Виктор Петрович быстро съехал вниз. Не далеко, карстовая воронка оказалось не глубокой. На ее дне лежала умирающая косуля. Браконьеры подстрелили парнокопытное и несчастное животное добралось сюда умирать, будто нашло свою горную могилу. Животное было уже в агонии, харкало кровью и по губам пузырилась красная пена. Лишь глаза, полные слез, искали спасение и все еще надеялись на жизнь, вольную и веселую с зелеными травами и чистыми родниками. Громов часто видел в лесах Скалистого плато это грациозное животное с легким и непринужденным бегом. Наблюдая ее фазы бега, кажется, что косуля не бежит, а летит, точно стелется в светлом дневном эфире. Особенно это подчеркивается тем, что при длинных прыжках зверь поджимает ноги и мгновение парит в “группировке”, затем опять легкое касание земли и вновь полет-прыжок.
А сейчас, со скрюченными ногами, в кровавых ранах на теле, обмерзших снегом, с поникшей головой и маленькими рогами с тремя отростками, будто королевской короной Швеции, бедняга умирала.
— Здесь мы и отдохнем с Вовкой! — решил Громов и тут же подумал, что не гоже задерживаться у Алтаря Смерти, которая вот-вот должна пожаловать сюда и забрать душу косули в небеса.
— Если суждено, то и нам не миновать.
Вскоре он вернулся назад и приволок Вовку на дно воронки, где втроем стали ожидать решения Небесного суда. Измученные и истерзанные, облитые кровью, опухшие и обмороженные никто уже не надеялся на счастливый исход, лишь влажные глаза косули, капая горючими слезами, не хотели умирать.
Громов мгновенно забылся в крепком сне. Очнулся он от уколов острых рожков косули к его лицу и хриплой фразы:
— Прощайте, друзья! Постарайтесь выжить.
Что за наважденье? Громов отодвинул голову косули со своей груди и огляделся. Все тот же ураган, снег и холод. Никого рядом не было, но ведь он отчетливо слышал чей-то голос и прощальные слова. И тут он понял и горько улыбнулся. Только горноспасатели могли слышать последние слова трупов и вести с ними “разговор”. Он вспомнил, как при спасательных работах в районе Венчального мыса, они ночью сняли со скал разбившегося молодого парня. Окровавленная голова, сломанные руки и ноги. Его прислонили к скальной стене и доктор Шубов начал осматривать пострадавшего. И вдруг он хрипло и со свистом заговорил.
— Я не виноват в срыве, а вы, как коршуны, слетелись на мое тело!
Вся команда горноспасателей просто опешила и застыла от голоса и оскорбления погибшего. Лишь Олег Семенцов, интеллигент и инженер высокого класса, единственный в спасотряде не боявшийся трупов и мертвецов, всегда их аккуратно заворачивающий в старые простыни и тщательно упаковывающий в транспортные мешки, оправдательно и укоризненно ответил:
— В чем вы нас, милейший, обвиняете? Мы ведь выполняем общественный долг!
В ответ — только виноватая тишина.
— Что это, доктор? Почему труп “заговорил”? — испуганно забросали Шубова вопросами горноспасатели.
— Это не голос, просто я ощупывал, переворачивал и потревожил труп, и из его нутра выходил воздух, а вам почудился глас с того света.
— Нет, мы слышали его разговор! — утверждали все горноспасатели.
— Наверное, вы последние, с кем вел “диалог” погибший! — без спора согласился доктор Шубов.
Вот и сейчас косуля, умирая, “попрощалась” с “друзьями”, тоже попавшими в метельную беду. Тело ее, еще совсем недавно теплое и даже горячее, гревшее Громова и Вовку, мгновенно остыло, замерзло и превратилось в камень.
И снова Громову явилось трупное воспоминанье. Как-то раз зазвонил телефон в спасслужбе, его попросили зайти в судмедэкспертизу на консультацию. Он тут же отправился в это серьезное и мрачное заведение, оно находилось совсем рядом.
В прозекторской Громова ждала Римма Николаевна, глава этого заведения. Толстая, необъятная, пышная и дородная, пылающая здоровьем, ну точно, как московская купчиха, пьющая чай, только без цветной шали, а в белом халате. Пальцы ее были унизаны перстнями и кольцами, а на мизинчике висела кофейная чашечка с дымящимся ароматным напитком. В другой руке она держала длинную тонкую сигарету, выпуская кольца голландского табака.
Перед ней на медицинском столе на колесиках находился труп молодой девушки. Белая и стройная, будто Богиня любви, изваянная из мрамора древнегреческими мастерами. Она лежала как живая. На прекрасном и прелестном челе застыла нежность, улыбка и какая-то обида неисполненного тайного желания. Большинство трупов как-то отталкивают, вызывает неприязнь, даже омерзение, но это девичий блистал обнаженной красотой, сверкающей и сияющей. Все в ней было совершенно. И упругая грудь, и рубиновые уста, и тонкие черные брови над открытыми глазами, удивленно застывшими в немом вопросе. И все же печать Смерти слабой синевой покрывала ее чудные телеса.
— Вы страстный мужчина? — неожиданно спросила его Римма Николаевна.
— Как вам сказать, — опешил Громов, опасливо поглядывая на труп девушки и со страхом думая, что ему сейчас предложат провести любовный сеанс для какого-то судебного расследования.
— Я думала, что альпинисты пылающие темпераментом и романтикой натуры, а вы, оказывается, каменные идолы!
— Почему? — возмутился Громов за всех горовосходителей.
— А потому — смотрите, вот эта скалолазка погибла невинной девушкой, и ваши альпинисты не смогли даже подарить ей мимолетную и сладкую любовь в испытание мужской ласки.
— Это говорит о целомудрии несчастной.
— Перед Смертью все одинаковы — развратники и девственники.
— Так вы предлагаете мне восполнить ошибку какого-то робкого любовника-скалолаза?
— Что вы, Виктор Петрович, неужели нет рядом горячих, обольстительных и живых? — упрекнула Громова Римма Николаевна, явно намекая на себя.
— А зачем вы меня вызвали?
— Смотрите, у нее на шее непонятная для судебной медицины синяя полоса, точно ее душили веревкой. У меня сразу возникло профессиональное подозрение, — а не повесили ее сначала, а потом сбросили со скалы в пропасть, давая нам показания, что она сорвалась на тренировке по скалолазанию?
— Нет, Римма Николаевна, это у нее ожог на шее от веревке при спуске дюльфером, чистая альпинистская травма. Смотрите, такой шрам есть и у меня! — Громов отвернул ворот рубашки и показал белые полосы на шее и плече, оставшиеся от скоростных спусков по веревке на соревнованиях скалолазов, когда капроновые волокна будто “пекут” и “жарят” человеческую кожу.
— Все понятно, а то у меня закралась мысль о преступление.
— Вы явно заблуждались.
— Кофе выпьете со мной?
— Вы знаете, как-то неловко рядом с погибшей наслаждаться кофе!
— А что тут такого, труп свежий и еще не пахнет от разложения, и копаться в нем не надо! — удивилась Римма Николаевна “утонченности” Громова, ведь он все же был горноспасатель, а в его профессии не сюсюкают и не миндальничают.
Сейчас в этой снежной кутерьме Громов бы с удовольствием выпил бы чашечку кофе у трупа косули, но достал свой острый перочинный ножик и полоснул им по бокам, срезая куски шкуры.
— Прости, косуля, но твое тело должно нам помочь выжить! — извинился Громов.
Двумя теплыми и ворсистыми кусками он укрыл свою грудь и спину, один большой, шерстью вниз, подложил под окоченевшего Вовку. Срезал еще мяса, разжевал сырые ломтики и заставил пацана проглотить их. Сам тоже с удовольствием полакомился свеженькой шейкой косули, захватив с собой порядочный кусок на запас.
— Теперь вперед, как летчик Мересьев, нужно пробиваться сквозь пургу! — отдал себе приказ Громов и пополз, поволок Вовку на подстилке из кожи косули. — Конечно, легче стало двигаться по снегу, да и пообедали мы сытно!
Сколько продолжалась их борьба с мраком ночи, смерзшегося снега и свистом ветра, страшным и сметающим ураганом? Они давно не чувствовали и не считали часы и минуты, все вошло в Вечность — ледяную и твердую. Может, только Солнце весной растопит прозрачные памятники — глыбы и превратит в тлен Земли.
Но теперь они умирали, быстро и беспомощно цепенея, потому что не двигались, перестали бороться, силы у горноспасателя иссякли. Неожиданно в снежном дыму Виктору Петровичу почудился золотой силуэт.
— Что это? — проскользнуло в его застывающем мозгу. Он пошире открыл обледеневшие глаза.
В белых упругих струях метели он явственно увидел знакомый с самого детства лик вождя.
— Откуда здесь Ленин? — прошептал Громов и затих. Внезапно, последняя мысль-искра прожгла его сознание: — Это ведь памятник Ленину на высшей точке Скалистого плато! А внизу под ней кордон “Муфлон”!
Виктор из последних сил поднял голову, всматриваясь в яростные всплески пурги.
— Точно. Главная вершина.
Откуда взялись силы? Он покрепче привязал Вовку к себе и пополз вверх. Бронзовый бюст, отполированный солнцем, морозами, дождями и ветрами до матовой желтизны, поблескивал в бледных лучах солнца, которые уже пробивались через утихающий ураган. Виктор подполз к памятнику. Здесь, у сложенного тура камней, он знал — туристы оставляют в банке записки, конфеты и яблоки для будущих покорителей. Он пошарил и наткнулся на шоколад в серебряной обертке, отломил кусочек и засунул в рот, другую часть оставил для Вовки. Виктор с трудом пожевал твердый кусочек. Губы растрескались до крови. В разрывах летящих облаков мелькнуло нежно-зеленоватое небо. Виктор приложил ухо к лицу мальчугана, завернутому в нейлоновые штаны; тот был жив. Громов полежал немного, опершись головой на пьедестал памятника, и стал медленно съезжать по склону вниз с голубого купола вершины, таща за собой Вовку. Кордон “Муфлон” находился невдалеке. Но Смерть решила не выпускать из своих ледяных объятий Громова и пацана Вовку, уже почувствовавших спасение. Она будто приподняла их над покатым склоном и кинула на снежный крутяк, где они покатились и засвистели по насту, разрывая одежду, раздирая кожу, кровавя мерзлый снег. А рядом хохотал и танцевал снежный смерч, рассыпая белые звезды, как поминальные огни.
... Умирающий Громов очнулся от теплого языка, кто-то ласково и терпеливо лизал его лицо. Он открыл глаза и увидел косматую, со смерзшимися длинными волосами, собачью морду с розовым языком.
— Бонька, рыжий мой песик, ты все же отыскал меня!
 
Тайна пещеры крестов
 
1. Начальник уголовного розыска, майор Климов, вышел из-за письменного стола навстречу Громову и протянул ему руку.
Здравствуйте, Виктор Петрович, очень рад, что вы откликнулись на мой телефонный вызов и зашли к нам в управление. Садитесь.
Добрый день, Иван Николаевич, давненько вы не приглашали меня! — ответил Громов, пожимая ему руку.
Вы правы, года два у меня не было дел, связанных с горами, — подтвердил Климов и посмотрел в окно. Там, во всю ширь стекла, раскинулось Скалистое плато, возвышающиеся над городом. Оно будто каменным водопадом низвергалось из-за синей кромки неба.
Хорошо постоянно бывать или жить в горах, я очень завидую вам, Виктор Петрович, что вы часто можете подниматься по горным тропам! — продолжил майор.
Обоим под пятьдесят, но Климов от кабинетной работы оплыл, скурился, лицо у него землистое, уставшее, с выцветшими глазами. И голос начальника угрозыска будто треснул от напряжения, от заседаний, от споров, обсуждений, всевозможных версий и планов. Климов говорит с хрипотцой, чуточку с усилием. А Громов черен от загара, обветренный, мускулистый и жилистый, с веселым блеском голубых глаз. Климов в сером костюме, немного измятом и присыпанном пеплом от сигарет, точно несколько дней он не выходил из кабинета. Громов, напротив, подтянут, спортивен, в тонком хлопчатобумажном свитере, плотно обтягивающем широкие плечи, и в летних, аккуратно выглаженных брюках.
Он сел у письменного стола Климова и с интересом огляделся. Скромная обстановка кабинета, — сейфы, стол, стулья, на стене подробная карта города и портрет Дзержинского.
— Кого нужно искать в горах? Ведь вы для этого меня вызывали?
Конечно, для поисков, — ответил Климов и продолжил, — Сразу о деле или выпьем по чашечке кофе?
Очевидно, крепкий кофе давно поддерживал рабочий тонус начальника угрозыска.
Давайте ваш горный заказ, а кофе в конце разговора.
Хорошо, тогда сразу приступим к нашему совместному делу. Загадочно исчез Анатолий Птичка, житель нашего города. Кстати, он давно состоит на учете в милиции. Выдает себя за археолога-любителя и скупает за бесценок у стариков и старушек древние книги, открытки, одежду, мебель, посуду, а потом перепродает все втридорога. Покупатели всегда находятся: киностудия и театр — его постоянные заказчики на старинную мебель и одежду, а книголюбы с удовольствием приобретают у него редкие издания. Устраивает Птичка и археологические раскопки. Для этого собирает мальчишек, увлекает их идеей о находке клада с драгоценностями. Они копают в местах, указанных им, что-то находят — осколки посуды, бронзовые украшения, монеты, различные предметы быта. Вы ведь знаете, Виктор Петрович, как много в городе и окрестностях древних стоянок человека, каменных ящиков-могильников, остатков жилищ, фундаментов крепостных стен и башен…
Но ведь исторические памятники находятся под охраной государства, как же Птичка ведет самостоятельные раскопки? — спросил Громов.
Он выдает себя за научного сотрудника, составляет планы, делает рисунки каменных кладок, фотографирует, даже пишет отчеты об экспедициях. И этим многих вводит в заблуждение. Мы поинтересовались в отделе археологии и истории Республиканской Академии наук и нам объяснили, что археолог-любитель без образования, порой, так же опасен для общества, как любитель-хирург, — продолжал давать характеристику пропавшему Птичке майор Климов.
Может быть, в областном отделе истории его знают как специалиста, самостоятельно овладевшего науками, и своими раскопками он оказывает им помощь? — поинтересовался Громов.
Ученый секретарь античной и средневековой истории края Олег Иванович Домбровский, — кстати, очень толковый мужчина, я ездил к нему на собеседование, — рассказал мне, что он вначале очень обрадовался такому энтузиасту. А потом уличил его в жульничестве. Птичка спер из запасников нашего городского музея чернолаковую греческую керамику и сказал Домбровскому, что нашел ее на Скалистом плато. После отъезда Анатолия, Олег Иванович рассмотрел на глиняном обломке стертые следы инвентарного номера музея.
Вы знаете, Иван Николаевич, я знаком с Птичкой. Он даже пытался сблизиться с горноспасателями, но быстро понял, что с ними ему не по пути. Ребята у нас суровые и работящие, они не терпят всякой трескотни, а Птичка слишком шумлив, болтлив и надоедлив.
Он сменил в городе множество мест работы и нигде ни с кем не уживается, а больше пропадает по своим личным делам.
Так куда он исчез?
Позвонила его жена и заявила, что Анатолий пропал и его нет дома уже неделю.
А горноспасатели причем, он, может, где-нибудь в городе промышляет или на какие-нибудь раскопки уехал?
Нет, жена передала, что Анатолий собрался утром в понедельник и ушел в горы. Обещал, что вечером, когда вернется, она станет самой богатой женщиной в городе. Но ничего не объяснил.
Минуло уже семь дней, — это слишком большой срок для горных происшествий: если он куда-нибудь свалился, то вряд ли выживет без медицинской помощи, — прокомментировал исчезновение Анатолия Громов.
Так вы считаете, что он умер?
Шансов очень мало, если случилась какая-нибудь авария.
Мы объявили всесоюзный розыск на тот случай, если Птичка куда-нибудь уехал из города, но нужно тщательно проверить наш горный район.
Где же его искать?
Никто не знает.
Кажется, настали минуты размышлений за чашкой кофе! — вспомнил Громов о предложенном угощении.
Уж не на кофейной ли гуще вы собираетесь гадать? — пошутил Климов.
А знаете, есть смысл в размышленияъ за чашкой кофе: неторопливость беседы, раскованность. За чашкой кофе рождается какой-то взгляд со стороны.
Вы начинаете философствовать по поводу кофе. Что ж, придется выпить по чашечке.
Может не у вас в кабинете, а выйдем на набережную? — предложил Громов. — Тогда будет приятельский разговор, а не официальный.
Идемте, подышим свежим воздухом и поразмыслим! — согласился Климов.
 
2. Они вышли из управления милиции, старинного желтого здания, и направились по улице Морской. Перед ними празднично засинело южное море.
А вам не кажется, что исчезновение Анатолия попахивает уголовным делом, ведь он пообещал жене сделать ее самой богатой женщиной?
Вы правы, Виктор Петрович, но это уголовное дело тянется в горы, ведь Птичка туда направился. И вы, спасатели, должны нам помочь.
Какую махинацию Птичка мог провернуть в горах? — спросил Громов.
По крайней мере, молниеносную. Ведь уже вечером его жена должна была стать богачкой.
Но с чем именно связана горная операция Анатолия?
Вопросов в нашей работе всегда больше, чем фактов. Иногда мне кажется, что я сам становлюсь вопросительным знаком и, согнув спину, сижу за письменным столом и разгадываю тайну запутанных следов и хитроумных действий преступников.
Не завидую я вашей работе.
Да и ваша — не сладкий хлеб.
Согласен.
Они подошли к белым столикам кафе, стоявшим под разноцветными тентами. Рядом тихо дышало море.
Дело сложное, но интересное, ведь разгадка — не в обворованных складах, а в горах. Ситуация приобретает романтический оттенок! — начал философствовать Климов, видно пытаясь заинтересовать начальника горноспасательного отряда Громова.
Любой оттенок — белый или черный, горный или городской, не дает ключа к тайне, которую нам нужно раскрыть, — отпарировал Громов.
Хорошо, Виктор Петрович, вы уже начинаете проникаться сутью уголовной работы.
Приходится, если вы поручаете нам такие задания.
А к кому же нам обращаться за помощью, кроме горноспасателей?
С чего начнем розыск Анатолия? — спросил Громов.
Я думаю, нужно посмотреть его квартиру, может, там найдем какую-нибудь подсказку, — предложил Климов.
А как же мы туда попадем?
Я послал участкового к жене Птички и попросил передать ей, что мы сегодня зайдем.
А, может, не стоило ее предупреждать, а то начнет следы заметать?
Зачем ей это, ведь у нее пропал муж, и она будет нам помогать. А там, возможно, на какую-нибудь важную мелочь мы и наткнемся.
Будем надеяться.
 
3. Квартира Анатолия Птички находилась на Святой горе. Здесь когда-то стояла церковь, но от нее осталась лишь колокольня, хорошо заметная с разных концов города. Для кораблей в море она служила своеобразным маяком. Купол колокольни недавно подновили, и он красным золотом горел в лучах жаркого осеннего солнца. Климов и Громов подошли к старому зданию, стоявшему на маленькой площади возле церкви. Дом был из хорошо сложенных и подогнанных дикарных камней. Когда-то в этом великолепном здании находилась приморская вилла “Ксения”, принадлежавшая русскому нефтепромышленнику. Сейчас дом разделили на квартирные соты.
Климов позвонил в восемнадцатый номер. Дверь открыла симпатичная толстушка в неряшливом халате, с красными от бессонницы глазами.
Вы супруга Анатолия Птички?
Да.
Вас зовут Галя? — спросил Климов.
А откуда вы знаете?
Мы из милиции.
Проходите, пожалуйста!
Большая комната оказалась заставлена старой мебелью, изъеденной шашелем, потускневшей, с глубокими царапинами, обломанными ножками. Везде на стульях, на столе, в шкафах, на подоконниках стояла старинная посуда, заплесневевшие самовары, восточные медные кувшины. Запах окисляющейся меди витал в комнате. На стене, и в тяжелых позолоченных рамах, висели роскошные картины.
Целый музей собрал любитель старины, — заметил Громов.
Настольная лампа с зеленым стеклом, люстра с хрустальными подвесками, тяжелая ступка, мраморный письменный прибор, бронзовая статуэтка — вся эта роскошь лежала на овальном столе, инструктированном дубовыми дощечками, кое-где обломанными и выпавшими из рисунка шахматной доски.
Галя растерянно стояла у дверей, вытирая руки махровым полотенцем. Климов тщательно осмотрел комнату, будто выискивая следы и улики, и обратился к Гале.
Ваш муж часто пропадал из дому?
Очень часто, но на день-два, а сейчас прошла уже неделя!
А когда уезжал в археологические экспедиции?
Но я знала, где он находится, а сейчас — нет. Кроме того, он осенью и зимой никогда не копал, а больше собирал старинные вещи.
Он ушел один?
Да.
Как он оделся?
Во все походное — спортивный костюм и кроссовки.
А пищу он прихватил с собой?
Конечно, но я не знаю, что он брал, он сам укладывал рюкзак. Толя не любит, если я ему кладу какие-нибудь вещи, они ему всегда мешают. Поэтому я никогда не лезу к нему в рюкзак.
Что он еще прихватил с собой?
Я не обратила внимания.
А какие слова он сказал при расставании?
“Готовься, Галка, как вернусь, — ты станешь самой богатой женщиной города”!
А вы что ему ответили?
Я уже привыкла к его чудачествам, ведь он делал уже меня царицей, притащив однажды какие-то позеленевшие браслеты, бусы, корону и все хотел примерить на меня. Я еле отвертелась.
И все-таки, что вы ему ответили? Согласились стать самой богатой женщиной города или пропустили обещание мимо ушей?
Я сказала: “Не задерживайся, к ужину приходи, я свежей рыбки нажарю”. Он очень любит жареную рыбу с красным соусом. Толя как-то странно посмотрел на меня, буркнул что-то под нос и ушел. Я вечером сделала хороший ужин, купила ему две бутылки чешского пива, а он не явился. Подождала пять дней, а потом пошла к участковому и заявила. Куда он затерялся? Может, на него напали?
Перед нами тоже стоит этот вопрос. Где его искать?
Он, обычно, в старых домах, у бабушек и дедушек по чердакам и сараям ползал, разыскивая старую рухлядь.
А есть ли у вас родственники или близкие знакомые в горных селах за Скалистым плато, где Анатолий мог остановиться?
Нет там у нас никаких родственников и знакомых.
А в какую сторону он ушел, вы не обратили внимания?
Возможно, к Каменному кресту над могилой метеоролога, я слышала, как он по телефону кого-то расспрашивал об этой могиле. Интересовался, когда и как погиб наблюдатель.
Вы знаете эту могилу с Каменным крестом, Виктор Петрович?
Очень хорошо знаю, но там похоронен ботаник, и она находится недалеко о метеостанции. Зимой 1906 года ботаник Вальковский хотел проведать своего друга метеоролога Константинова, и вышел к нему в горы, на метеостанцию. Разразился снежный ураган и Вальковский замерз на Скалистом плато. Его похоронили на том месте, где нашли замерзшим. Над могилой друзья и родственники поставили каменный крест. Теперь крест как бы служит маяком на Скалистом плато, к нему подходят многие туристские тропы.
Чем же привлек Каменный крест Анатолия?
Не задумал ли Толя стащить крест в город? — высказалась Галя.
Нужен циклон, чтобы свернуть Каменный крест, — отозвался Громов. — И потом, кому он продаст эту махину?
Его какая-то другая причина потянула к кресту, ведь неспроста же он им интересовался, — высказал свою мысль Климов.
Я два дня назад был у Каменного креста, но ничего подозрительного там не увидел, и никаких явных следов Птички в тех окрестностях не встречал.
Галя, а у вас в квартире нет определенного места, например, письменного стола или книжного шкафа, где Анатолий работал над своими археологическими находками или хранил отчеты о раскопках? — спросил Климов, внимательно оглядывая комнату.
Есть, но все в башне, — ответила Галя.
В какой башне?
У нас еще в ордере вписана маленькая комната, она находится в башне, там отдельный вход. В этой башне Толя пишет свои дневники.
Покажете нам эту башню?
Идемте.
 
4. Они обошли дом. С северной стороны к нему примыкала скальная гряда и на ней была искусно выстроена широкая башня в стиле рыцарского замка. С виллой “Ксения” башню связывала подвесная лестница на цепях, но она проржавела, и жители не пользовались железными ступенями. По лестнице причудливо извивался толстый ствол глицинии. Внутри башни находились жилые комнаты. По внутренней винтовой лестнице они поднялись на самый верх. Галя открыла дверь, впустила гостей и ушла, оставив их вдвоем.
— Я скоро вернусь, мне нужно ребенка забрать из детского сада.
— Мы с вашего разрешения покопаемся в бумагах Анатолия, может, какую-нибудь подсказку найдем, — попросил Климов Галю.
Галя ушла, и мужчины остались вдвоем. В комнате царил образцовый порядок и чистота, видно, хозяин тщательно следил за ней и не впускал сюда никаких квартирантов. В середине комнаты возвышался дубовый стол с разложенными на нем бумагами и папками. Вдоль стен, на стеллажах, хозяин аккуратно расставил старинные книги в массивных золоченых обложках, советские довоенные издания, книги на разных языках, много специальной литературы по археологии и истории. У некоторых книг обложки были оторваны, но хозяин тщательно подклеил “изувеченные” места. На старой дубовой тумбочке лежало несколько толстых альбомов. Громов заглянул в один и увидел прекрасную коллекцию старинных открыток с видами здешних мест.
— Кабинет, конечно, соответствует маститому ученому, а не любителю чердачных ценностей, — пошутил Климов. Он осторожно, с профессиональной выучкой стал перебирать бумаги на письменном столе.
Вы знаете, в его коллекционировании предметов старины есть положительная сторона, ведь многое, им собранное, могло погибнуть или безвозвратно исчезнуть, — высказался Громов, рассматривая альбом с открытками.
Но Птичка собирает все это с целью наживы! — возмутился Климов.
Я думаю, в его наживе на старых вещах меньше преступного, чем в действиях тех, кто ворует мясо, продает его втридорога и покупает на эти деньги машины.
Возможно, но для меня он все же преступал закон.
Много спорного в современной жизни, а потом, спустя годы, это будет выглядеть по иному.
Мне кажется, обман людей всегда, во все времена, называется преступлением.
С точки зрения криминалистики — да, а вот с точки зрения жизненной действительности юстиция не всегда бывает права.
Виктор Петрович, мы с вами затеяли сложный философский разговор и уклоняемся от нашего дела, — спасения человека, если он, конечно, еще жив.
Я привык спасать людей, которые терпят бедствие в горах, а здесь какой-то детектив с археологической окраской.
А когда человек попадает в буран или теряет ориентиры в тумане, ведь вы идете в горы?
Конечно, но тогда все же есть конкретная цель и примерно ясен район бедствия, а сейчас какая-то легкая тень мелькнула у Каменного креста. И еще вопрос, был ли Птичка у креста или просто любопытствовал по телефону.
В этом то и трудности уголовной работы: сначала построить гипотезы, а потом проверить их до мельчайших деталей и фактов.
Но у нас с вами еще нет гипотез, только какие-то неясные штрихи мелькнули по поводу Каменного креста. Горноспасателям это уже дает маленькую зацепку, ведь от креста расходятся туристические тропы. Мы разобьемся на группы и пройдем по всем маршрутам. Возможно, и натолкнемся на след Анатолия, — начал строить предположения Громов.
Климов продолжал просматривать бумаги на письменном столе. Он взял в руки небольшую затрепанную книгу в красной обложке. Майор с любопытством перелистал страницы, внимательно рассматривая фото и рисунки.
Смотрите, Виктор Петрович, довольно интересная книга, — старинный путеводитель по нашему краю.
Под редакцией Григория Москвича? У меня есть такой путеводитель, довольно редкое издание.
Может, Птичка отыскал на страницах путеводителя описание каких-нибудь древних ценностей, представляющих исторический интерес и ушел в горы? — Климов продолжал искать версию исчезновения Анатолия.
Вполне допустимо, мы ведь тоже прибегали к помощи старинного путеводителя.
Для чего? — спросил Климов.
Горноспасатель Саша Ткачев строил веранду в поселке Позилипо, близ нашего городка, в доме, где живет его старенькая мать, и натолкнулся на фундамент старинного здания с обломками синих изразцов. Соседи рассказали, что на этом месте когда-то стояла церковь. Вот в путеводителе мы и нашли несколько строк о том, что на шестой версте от города есть часовня, построенная в память 17 октября 1888 года.
А что это за дата?
Мы так до сих пор и не нашли ответ на эту загадку. Думаем, часовню воздвигли в честь окончания русско-турецкой войны… Или отмечая спасение царя, избежавшего выстрелов народовольцев… А, возможно, какое-нибудь чудотворное явление произошло в этот день.
Любопытная история. Но наша посложней!
Вы правы. Ведь нам как можно скорее нужно найти разгадку исчезновения Анатолия.
У таких людей, как Птичка, очень богатая фантазия…
В данном случае он опирался на факты и конкретные сведения.
… Которых мы не знаем и пытаемся отыскать среди его бумаг, — сказал Климов.
А если расспросить ребят, с которыми он участвовал в летней экспедиции? — предложил Громов. — Они же могут рассказать о планах и идеях Анатолия, которыми он наверняка делился с ними.
Сейчас у Гали узнаем адреса ребят, — согласился Климов. — Она как раз поднимается по лестнице
Дверь в комнату открылась и появилась жена пропавшего Анатолия Птички.
Ну, как, вам удалось выяснить горный маршрут Толи? — спросила Галя.
Еще нет.
А я как раз вспомнила о его тайнике, где Толя прячет ценные книги и бумаги. Может, там что-то есть?
Где он находится? — Климов оживился.
Вот здесь, — Галя открыла замаскированное отверстие в деревянной обшивке стены. — Но у меня нет ключа, — Толя всегда его носит с собой.
Климов тщательно изучил дверцу тайника и замочную скважину.
Детская головоломка, сейчас открою! — майор покопался в портмоне и вынул замысловатую отмычку. — У меня всегда в запасе есть нужный инструмент. Иногда работа обязывает открывать не только тайны преступлений, но и замки.
Через несколько минут дверь легко открылась, и Климов вынул из небольшого тайника потрепанную карту, лежавшую поверх книжной стопки. Он развернул ее на столе. На карте карандашами и чернилами были отмечены стрелки, кружочки, квадраты, треугольники, кресты.
Это карта-вкладыш из путеводителя Москвича. На ней нанесено Скалистое плато, — пояснил Громов. — У нас в спасслужбе есть подобная.
В ней-то и заключена тайна исчезновения Анатолия, — сказал Климов.
Он взял увеличительное стекло, лежавшее на столе, и внимательно стал изучать каждую пометку на карте.
Я пойду кормить дочку, и не буду вам мешать, — тихо напомнила о своем присутствии Галя и вышла.
Мужчины, увлеченные картой, даже не заметили ее ухода.
Иван Николаевич, ваше мнение? — спросил Громов.
Еще остается нерешенным вопрос, ведь все отметки на карте старые, а Птичка ничего на ней не рисовал. Но именно по Скалистому плато он проложил свой загадочный путь и где-то исчез.
Почему вы так решили?
Пока только чутье мне подсказывает, а подтверждений никаких. Хотя в пользу этой карты говорит то, что Птичка, вероятно, воспользовался ею перед уходом.
А почему Птичка не взял карту с собой в горы?
Трудно сказать…
Дайте, я посмотрю карту, и найду на ней Каменный крест, — попросил Громов.
Он взял карту, и тут же отыскал маленький черный крест среди коричневых линий Скалистого плато.
Смотрите, от креста разбегаются тропы по Плато, может, какую-то из них и искал Птичка?
Прежде всего, нужно выяснить зачем? Какова цель его путешествия? — Климов скривился, как от острой зубной боли, видимо эти вопросы очень мучили его.
А Громов запылал румянцем, видно исследовательский зуд открытия тайны будоражил его воображение.
Я догадался! — почему-то шепотом произнес Громов. — Птичка пошел искать золотую колыбель, спрятанную в скалах Заманы, — это северный острог Скалистого плато.
Какую еще колыбель?
В одной из легенд нашего края рассказывается о золотой колыбели, которую народ спрятал от кочевников в гроте на скалах.
Хватит с меня легенд! Ведь карта принадлежала полковнику царской армии Дряблеву, и Птичка что-то пронюхал о нем.
Откуда вы знаете о полковнике?
Смотрите, Виктор Петрович, здесь есть отпечаток герба Кексхольмского полка, где Дряблов, очевидно, служил. Или путеводитель был из полковой библиотеки. Две руки, согнутые в локтях, и аист-часовой держит камень. Герб символизировал оборону России от шведов, крепость Кексгольм защищала ее с северной границы, а смысл эмблемы в том, что если часовой заснет, то камень выпадет из лап и разбудит его. Мне когда-то пришлось заниматься изучением русской геральдики для одного дела, связанного с нумизматами, — пояснил Климов. — А под гербом стоит фиолетовый оттиск, — смотрите: “Полковник Дрябловъ”. Чернила расплылись, и печать я рассмотрел только в увеличительное стекло.
Теперь карту сквозь лупу стал рассматривать Громов, а Климов листал путеводитель. Из-под матерчатой внутренней подкладки обложки высунулся краешек пожелтевшего листа бумаги. Климов осторожно его развернул.
Записка на французском языке! — несколько разочарованно произнес он.
Давайте попробую перевести. Я ездил во Францию с альпинистами и усиленно изучал французский во время поездки.
Попробуйте, — Климов отдал плотный листок бумаги.
Громов несколько минут рассматривал бумагу, украшенную вензелем двуглавого орла. Затем начал читать вслух:
«Дорогая Анна! Обстоятельства вынуждают меня скрыться. Оставляю пакет с картой и книгой. Прошу тщательно сохранить. Если погибну, то знай — в горах я спрятал фамильные драгоценности и золотые монеты из… как же это перевести? А, видимо, из полковой кассы. Клад лежит в древней пещере в глухом недоступном месте. О пещере никто не знает, ее случайно… случайно открыл прапорщик Белов, когда мы прятали клад. Он погиб в перестрелке с красными. Тайну клада я доверяю тебе. Сейчас больше не на кого положиться, а я могу быть убит. Прилагаю план расположения пещеры. Если возникнет опасность, то уничтожь бумаги. О спрятанном кладе знаем только мы вдвоем. Я думаю, что Белая гвардия скоро вернется назад в Россию победительницей… Так, и еще приписка, — Сохрани тебя, Господь. Ухожу не прощаясь. Целую. Твой брат, Николай».
Вот теперь у нас действительно разворачивается настоящий детектив с кладом и погоней за кладоискателем! — улыбнулся Климов.
Вот именно. Но мы, все-таки, докопались до сути. Какую вы выдвигаете гипотезу теперь?
Моя версия такова. Птичка отыскал на чердаке или купил путеводитель с картой у какой-нибудь замшелой старушки, наткнулся на эту записку, перевел ее и кинулся в горы, — искать клад.
Вполне согласен с вашей гипотезой, — поддержал Громов. — Но где же мы найдем Анатолия? Придется все Скалистое плато обшарить… — Последние вопросы Громов задавал уже самому себе.
Вам, Виктор Петрович, виднее. Возьмите карту и посмотрите, где мог полковник спрятать золото. Плана месторасположения клада у нас нет… Очевидно, Птичка взял его с собой. Теперь понятны его слова, когда он обещал несметные богатства своей жене.
Наверное, полковник не успел убежать с пароходом Антанты, порт заняли партизаны и конармейцы, — начал домысливать ситуацию Громов. — Дряблов двинул на Украину, чтобы через румынскую или польскую границу уйти на Запад. Смотрите, здесь на карте есть стрелы через Сосновую тропу, они пересекают Скалистое плато и обрываются у Большого каньона. Места знакомые многим туристам, исхожены вдоль и поперек, но никаких пещер мы здесь не знаем!
Клады никогда не лежат на проторенных тропах, их надо искать, — назидательно заметил Климов, словно всю жизнь только кладоискательством и занимался. — Вот вы, горноспасатели, и найдите клад белогвардейского полковника Дряблова! — дружелюбно добавил он.
Мы должны, в первую очередь, найти пропавшего человека в горах, а не клад! — возразил Громов.
Ищите человека и клад, сейчас Птичка привязан к золоту полковника. Рассчитывайте на нашу помощь, только держите милицию в курсе всех ваших действий. Рации горноспасателей работают на нашей волне? — спросил Климов.
Нет, но мы будем связываться со своим дежурным, и у него можно будет узнать о местонахождении поисковых групп.
Подходит. Желаю удачи!
Спасибо! До встречи.
 
5. Городской горноспасательный отряд размещался в новом здании, выстроенном сотрудниками в свободное от основной работы время. Трехэтажный дом, в стиле современной архитектуры, соорудили по проекту горноспасателя Валентина Всеволодовича Пекарева, архитектора по специальности. Все было в доме просто и удобно, он своими формами напоминал лесной шалаш. Две черепичные крыши поднимались от самой земли и смыкались острой кромкой. На первом этаже находилась комната дежурного инструктора, гараж, склад снаряжения. На втором этаже размещалась учебная комната, продовольственный склад, комната отдыха, кухня, маленький кабинет Громова. Третий этаж занимала радиостанция. Полезная площадь горноспасательного домика составляла совсем немного, но все в нем было хорошо подогнано и продумано до мельчайших деталей. Валентин Пекарев в своем проекте собрал все полезное из таких же зданий, виденных за рубежом, где он путешествовал в составе делегаций архитекторов и альпинистов. В Австрии, в горном массиве Гезойца, архитектор увидел памятник горноспасателям. На нем был изображен альпинист, присевший на выступ скалы, в одной руке он держал бинокль и смотрел в горы, где, как подразумевалось, совершали восхождение другие спортсмены, другой рукой он сдерживал символическую старуху-смерть с острой косой. Она изо всех сил рвалась на скалы, чтобы “накосить” смелые головушки альпинистов. Копия этого памятника теперь стояла перед горноспасательным шалашом. Необычный памятник привлекал многих туристов, приезжавших снимать его на фото и кинопленку.
 
6. По аварийной тревоге Громов собрал актив горноспасательного отряда. Пятнадцать парней, смелых и выносливых; среди молодых членов отряда было и двое “стариков”, взрослых, умудренных опытом спасателей, хорошо знающих горные лабиринты Скалистого плато. Это Пекарев и Ассель.
Ребята, пропал Анатолий Птичка. По данным милиции — ушел в горы искать клад, но куда именно — неизвестно.
Подождите, Дед, он у меня недавно расспрашивал дорогу к Большому каньону! — вспомнил Мишка-трубач. Птичка играл с ним в одном оркестре.
Вот и появляются первые следы! У меня есть карта, она принадлежала белогвардейскому полковнику Дряблову, который спрятал в горах клад. Его подчиненный Белов нашел таинственную пещеру, и там они оставили сокровища. Прапорщика Белова убили в перестрелке, а Дряблов, убегая, оставил записку сестре Анне. О нем больше ничего неизвестно. Карту где-то откопал Птичка, и, возможно, отправился в горы искать пещеру.
Они расстелили карту на столе и стали ее изучать.
Смотрите, кружочков нарисовано два, квадратов три. А треугольник один, — подытожил Ткачев.
Я думаю, во все шесть точек, где стоят отметки на карте, нужно выслать поисковые группы, снабдить их рациями, и искать, — предложил врач Шубов.
Ты прав, Женя, так и будем действовать. Выбирайте каждый себе маршрут! — предложил Громов.
Мы с Толстым идем к Большому каньону. Уверен, Птичка там! — уверенно “забил” себе место Мишка-трубач.
Начинайте просматривать тропу с Каменного креста. Птичка интересовался этой точкой, — посоветовал Громов.
Ай-Петри за нами с Трапизоном! — объявил Федоркин.
Чертову лестницу проверим мы, — переглянувшись, объявили Челаев и Самулев.
Миша, где вы будете в каньоне искать? Смотри, здесь на карте две отметки, — спросил Пекарев.
У Кривого ручья.
Тогда я махну на Яблоневое урочище. Кто со мной?
Я! — вызвался Иванчик.
Басман мы обойдем! — объявили Шубов и Мар.
Тропу у Сосны-самолета обследуем мы! — дружно сказали Семенцов и Жигров.
Возьмите снаряжение, рации, продукты и в путь! — распорядился Громов и добавил: — Первая связь — через четыре часа. На центральной станции будет дежурный инструктор Кириченко. Мы с Сергеем Сергеевичем тоже выйдем на Кривой ручей.
 
7. Сухое русло Кривого ручья извивалось среди густого леса, огибало скальные утесы и каменными уступами ниспадало в Большой каньон. В дни паводков вода гладко отшлифовывала берега Кривого ручья, пропилившего путь в узкой теснине скал, создав причудливый скальный ландшафт с каменными арками и водосливами.
Сырая тишина скал, повитая диким плющом, затененная вечнозеленым тисом и таинственным папоротником, встретила горноспасателей. И под плотной прохладой глухомани, осклизлой таинственностью причудливых скал, поросших мхом и лишайником, смолкли шутки и разговоры веселых парней.
— Миша и Саша, спуститесь вниз по Кривому ручью и осмотрите русло до Каньона, мы с Сергеем Сергеевичем поднимемся на Тисовый утес, чтобы радиостанция могла связаться с остальными группами, — распорядился Громов.
— Нам назад подниматься из Каньона или ждать вас внизу? — спросил Миша.
— Возвращайтесь нам навстречу.
— Дед, вы знаете что Кривой ручей — заклятое место среди местного на­селения? — вступил в разговор Сашка-экскурсовод.
— Из-за чего?
— В деревнях на северных склонах Скалистого плато ходят такие пове­рья, будто здесь ожидает погибель всему живому!
— Базарные сплетни.
— Дыма без огня не бывает. Я рассказал об этих сплетнях знакомому геологу, и он ответил, что возможно в русле Кривого ручья могут выходить газы из под земли и отравлять все живое.
— Так вы боитесь спускаться в Кривой ручей? — спросил Громов.
— Нет, мы жаждем приключений! — загорелся Миша.
— И констатируем факты, — добавил Саша.
— Фактов нет, а пока только небылицы, так что смело вперед, после радиосвязи последуем за вами.
 
8. —"Скала", Я — Кривой ручей"! Прием.
— "Кривой ручей"! Слышу Вас хорошо, какие будут сообщения?
—"Скала", пока все по старому, добрались к Кривому ручью, начинаем обследование. Связь через два часа. Прием.
— Связь через два часа.
 
9. Громов и Ассель осторожно стали спускаться по дикому ущелью. Словно гигантская молния ударила и расколола серый известняк, придав ему свою изломанную форму. Тишина.
— Может, крикнем ребятам? — предложил Сергей Сергеевич.
— Не надо, вдруг помешаем им, вспугнем дикого зверя или сорвется сверху камень. Здесь какое-то мрачное место, — почему-то шепотом отве­тил Громов.
— И гиблое, я начинаю верить небылицам Ткачева.
Теперь они шли молча. Точнее лезли по отвесным сбросам. Иногда прос­то садились на гладкие каменные русла, вымытые водой, и съезжали вниз. Каменные аркады, мостики, полочки, балконы, ниши, гроты, уступы — словно архитектурная пышность мраморного дворца украшала таинственные уще­лье Кривого ручья.
На отвесах Громов крепил ярко-красный репшнур, и они спускались, держась за веревку. Скалы покрывал сухой и влажный мох. Сухой — крошился, а мокрый — скользил под горными ботинками. Горноспасатели спускались осторожно. В каменном монолите не было трещин, а значит, невозможно было использовать скальные крючья. Репшнур двойным концом они крепили за поверженные стволы, а когда спускались на безопасные участки — выдергивали его вниз. Скоро они очутились на дне Большого каньона в каменной теснине.
— Куда пропали ребята? — заволновался Громов.
— Может, они ушли к Почтовому дубу? — предположил Ассель.
— Куда? — не понял Громов.
— Знаете мощное красивое дерево, стоящее у входа в Большой каньон? В дупле его туристы оставляют записки, и поэтому его называют "Почтовый дуб".
— Да, помню. Но навряд ли ребята сунутся через каньон, они ведь хорошо знают, что по дну ущелья постоянно проходят туристы и они давно бы наткну­лись на Птичку. Потом, мы договорились, что они поднимаются нам навстречу.
— Может, пройдем вверх по каньону? — предложил Ассель.
— Подожди, лучше подумаем, что-то в этой истории мне не нравится, не зря Ткачев рассказывал о каких-то газах.
— Так ты думаешь, что они отравились?
— Куда исчезли ребята? Давай вернемся и поищем их следы вдоль русла Кривого ручья.
— Тут какая-то странная загадка, — Громов уже не на шутку насторожился.
— Знаешь, Витя, я тоже начинаю волноваться насчет этого заколдованного места. Постой, я припоминаю из моей партизанской жизни, что однажды в этих местах сгинул наш связной, его послали наладить связь с отря­дом Бортникова, но он пропал. Мы тогда подумали, что Стайков, — так была его фамилия, — попал под пули врага или сдался. Ни никто потом не встре­чал его ни живого, ни мертвого. Как в воду канул.
— Выходит, наши горноспасатели тоже в воду канули? — Кстати, Витя, не провалились они в какой-нибудь загадочный омут?
— А ты видел его по пути, ведь все русло абсолютно сухое, только во время паводков оно бурлит и клокочет.
— Тогда куда они девались, не орлы же их забрали в небо? — гадал Ассель. — Это уже приключенческая фантазия из книги "Дети капитана Гранта", когда кондор в Андах уносит мальчика, а наших толстяков с трудом подымет реактивный ТУ.
— А какую версию их исчезновения предлагаешь ты, начальник спасотряда?
— Я только размышляю: пошли ребята в русло Кривого ручья, где должны ждать нас. Разминуться здесь нет возможности. Мы задержались на час и вот в течение этого времени ребята пропали. Но куда? Если они отравились от выхода газов, мы бы нашли их трупы, если бы они куда-ни­будь провалились, мы бы натолкнулись на эту дыру иди колодец. Предположим даже самую невероятную версию, что их захватило в плен дикое племя или шайка бандитов, все равно они должны быть где-то совсем рядом. Но мы не слышали никакой борьбы, а у Миши есть ракетница, он взял ее из спасфонда. Сплошные вопросы и никаких ответов...
— Может, вызовем по рации кого-нибудь из соседней группы на помощь?
— Это долго, пока они подойдут, тайна сможет стать роковой. Правда не помешает сообщить Пекарю с Иванчиком, ведь они находятся в Яблоне­вом урочище, а это в конце каньона. Сейчас попробую связаться.
— “Яблоневое урочище”, я “Кривой ручей”. Вы меня слышите? Отвечайте. Прием.
— “Кривой ручей”, мы на связи. Внимательно слушаем. Какие новости? Прием.
— Ребята, пройдите каньон до каменных уступов Кривого ручья. Будьте внимательны ко всем мелочам, непонятно куда бесследно исчезли Саша и Миша. Мы поднимемся вверх по руслу Кривого ручья. Будем искать их. Как поняли? Прием.
— Вас поняли хорошо, идем по каньону, а потом догоняем вас в русле Кривого ручья. Прием.
— Поняли правильно. Рацию не выключать. Встречаемся в русле Кривого ручья. Конец связи.
— Рацию не выключаем. До скорой встречи.
 
10. — Теперь у нас есть подстраховка, будем чувствовать себя увереннее, а то мы уже о каких-то невероятных засадах начали версии выдавать, — проговорил Ассель.
— Подожди, партизан, еще может, схлопочем камнем по голове! — невесело пошутил Громов.
— Мрачные предположения у тебя, горноспасатель!
— Не пугайтесь, Сергей Сергеевич, сейчас все обшарим и найдем ребят, я не думаю, что они шуточку нам подстроили.
— От этих чертей, Сашки и Мишки, всего можно ожидать, но сейчас не до иг­рушек, ведь мы ищем пропавшего.
— Когда касается спасательных акций, то ребята всегда настроены се­рьезно! — твердо ответил Громов.
— Твое воспитание.
— И Ваше, Сергей Сергеевич, я сколько раз замечал, как вы горноспаса­телей учили партизанским мудростям: как разжечь костер под дождем, как сохранить тепло в мокрой одежде, как ориентироваться в тумане и вьюге, да многому вы научили наших ребят, а главное самому святому — взаимовыручке и товариществу, даже риску своей жизнью!
— Хватит, Витя, песенки хвалебные петь, идем лучше искать пропавших.
— Пошли.
Связавшись веревкой, Громов и Ассель стали карабкаться по скалам, по каменным водосбросам, где совсем недавно они спускались вниз.
— Слушай, Витя, а не может обитать в этом затерянном уголке какое-нибудь ископаемое чудище, которое проглотило ребят или уволокло в какую-нибудь темницу?
— Вы хотите сказать, что здесь живет Несси, как в шотландском озере, но только горное?
— Да, а что? Ведь пишут в книгах о всяких чудесах, а может оно и на самом деле есть?
— Вы меня совсем запугали, я уже на себе зубы и клыки неведомого чудовища по­чувствовал! — улыбнулся Громов.
Неожиданно по скалам глухо и тревожно застучал камнепад, и эхо на­полнило ущелье страшным свистом и грохотом.
— Начинается? — шепотом проговорил Сергей Сергеевич.
И вдруг из радиостанции полетел тревожный вопрос:
— “Скала” — “Кривой ручей”, что случилось? Что за грохот по рации? Вы живы или нет? Прием.
— “Яблоневое урочище”, все в порядке, у нас в ущелье свалился камень, а я машина­льно нажал кнопку передачи. Что нового у Вас? Прием.
— Идем по каньону. Никого не встречали. Прием.
— Хорошо. Спасибо за беспокойство. Пока конец связи.
Радиоразговор как-то снял наряженную и сгустившуюся атмосферу в ущелье Кривого ручья. И все равно, находится здесь было страшно и непри­ятно, то ли от создавшейся ситуации, то ли от сумеречной таинственности дикого ущелья, его суровой сказочной красоты, где будто жили неведомые чудища и страшилища.
— Слушай, Витя, попахивает чем-то паленым, ты чувствуешь?
— Да, потянуло откуда-то смрадом.
— Откуда такой запах?
— Какая-то чертовщина!
— Ты боишься говорить вслух, а может ребят жгут на костре?
— Сергей Сергеевич, бросьте всякую ерунду плести, кто их будет жечь и за что?
— А может, они какую-нибудь шайку открыли и поплатились за это!
— У меня голова кругом идет от всей этой загадки: таинственный уход Птички, карта, клад, исчезновение ребят и теперь эти зловонные запахи.
— Неразгаданная мистерия!
— Сергей Сергеевич, вы заговорили языком героев Агаты Кристи!
— Сейчас у нас разворачивается совершенно кристиевский сюжет, — согласился Ассель.
— Может, отдохнем и послушаем все звуки, рождаемые Кривым ущельем? — предложил Громов.
— Давайте! — поддержал Ассель новую идею начальника.
Они остановились, сели на камне и замолчали. И сразу на них будто опустился неведомый колпак, все замерло; ни шороха, ни шелеста, ни ма­лейшего звука — абсолютная тишина. Они, напрягшись, сидели как истуканы, пытаясь своими ушами, всем телом поймать какое-нибудь колебание воздуха, звуковую волну. Но человеческий организм не мог слышать на расстоянии или осязать далекое звуковое движение. Первым не выдержал Ассель и произнес:
— Гробовая тишина!
— Вы знаете, а мне чудились какие-то далекие-далекие и глухие голоса, и неясный звон, будто из преисподней! — виновато и осторожно произнес Громов, и оглянулся вокруг, точно боясь вспугнуть услышанные им загадочные звуки, словно он стал свидетелем какого-то странного и необычного явления.
— Что ты хочешь этим сказать? — спросил обеспокоено Ассель.
— Разумеется, ничего! — ответил Громов. — Просто я слышал что-то, а возможно, мне и почудилось.
— Тогда пошли быстрее наверх, к вершине Тисового утеса, а то мы с тобой здесь мышат в голову поймаем, — рассудил Ассель и добавил.— Или окривеем, как это проклятое ущелье!
— Давай выбираться отсюда! — согласился Громов.
Они шли молча недолго, скоро Ассель опять заговорил.
— Слушай, Витя, а может здесь адская кухня и делают колбасу?
— Какую колбасу?
— Мясную!
— Вы что городите, Сергей Сергеевич?
— А помнишь шумную историю, напечатанную в городской газете, как на Чайном домике лесники основали колбасный цех. А мясо закладывали в колбасы из убитых ими диких животных?
— Вспоминаю.
— Ну так что насчет адской кухни?
— Не могу о таком даже думать, не то что верить.
— А мне вот в голову лезет всякая ерунда после того жаренного душка.
— Нам обоим, Сергей Сергеевич, сегодня поход не пошел в нормальную струю.
— Давайте трубку покурим?
— Зажигайте, — согласился Громов, хотя слыл не курящим.
Они сидели на вершине Тисового утеса и курили трубку, одну на двоих. Внизу лежал Бо­льшой каньон.
Узкая теснина пропасти. Горы рассекла гибкая темная щель. Глубоко внизу сверкал и пенился поток. Из сырого сумрака карабкались по обрывам зеленые сосны и тисы.
Но горноспасателей совсем не радовала чудесная панорама, раскинувшаяся внизу. Непонятная загадка мучила их.
— “Кривой ручей”! Отвечайте! Отвечайте! — неожиданно заработала рация, передавая взволнованный голос Пекарева.
— Что случилось, Валентин Всеволодович? — испуганно крикнул в микрофон Громов.
— “Кривой ручей”. Мы отдыхали у родника в каньоне, как вдруг из земли хлынула зеленая вода. Что это за явление, Дед? Прием.
— Начинается! — прокомментировал Ассель и почему-то оглянулся.
— Продолжается! — в тон ему сказал Громов, совершенно не зная, как ответить Пекареву.
— Подождите, дайте подумать, — попросил Громов отсрочки.
— Зеленая вода хлещет, как из раны какого-то чудища! — опять взволнованно прокричал Пекарев в эфире, явно напуганный странным явлением.
— Спокойно, Юзик! — опешивший от непонятного сообщения Громов говорил в микрофон фразой из фильма.
— Что делать, Дед? — запрашивал Пекарев.
— Сидите на месте и наблюдайте за родником!
— Хорошо. А не рухнет скала, ведь мы находимся в самой теснине каньона? — спросил Пекарев, тем самым поставив Громова в мучительное раздумье.
— Приложите уши к скалам, не слышно ли там подземного гула?
Ассель дымил трубкой. Прошло мгновение, похожее на целую вечность. Опять заработала рация.
— Тишина под землей, мы внимательно слушали, но вода бьет совсем изум­рудная! — голос Пекарева стал спокойнее, но удивление от странного яв­ления не покидало его.
— Валентин Всеволодович, осмотритесь рядом, может, еще что-нибудь по­дозрительное окружает вас?
— Нет, все вокруг спокойно!
— Сейчас у них изумруды попрыгают из родника! — пошутил Ассель, слушая переговоры горноспасателей.
— Так что будем делать? — обратился Громов к Асселю.
— Искать.
— Но где, ведь мы два раза просмотрели сухое русло Кривого ручья?
— Надо подумать.
— Может, еще раз изучим карту белогвардейского полковника, а то мы точно в тумане топчемся на одном месте? — предложил Громов.
— А карта с тобой?
— Да, я захватил ее. — Громов достал из рюкзака планшетку, куда он вложил карту горного района из старинного путеводителя. Развернул ее и оба склонились над ней, внимательно рассматривая каждую чер­точку и отметки на пожелтевшей от времени бумаге. Громов что-то буб­нил себе под нос.
— Говори лучше вслух и не гуди над ухом! — попросил Ассель и Громов стал разговаривать, размышляя над картой полковника белогвардейца.
— Находимся мы в том месте, где на карте кто-то нанес синий круг. Это сухое русло Иохаран-Оу — Кривой ручей. Тисовый утес тоже попадает в этот таинственный и заколдованный круг. Коричневые линии обозначают складки горной местности — обрывы и скалы. В квадрате стоит Чертова лестница и скала Ай-Петр. Красные, синие, зеленые стрелы по тропам. Точка, где стоит Каменный крест, обведена кругом. Только двойным.
Громов внимательно изучал карту, каждый ее миллиметр. Заработала рация.
— Дед, вода по-прежнему идет зеленая, что нам делать? Прием.
Но Громов, задумавшись над картой, не слышал обращения к нему в эфире.
— “Кривой ручей”, отвечайте! Отвечайте. Вы нас слышите? Я — “Яблоневое урочище”. Прием!
— Витя, поговори с ребятами или дай мне рацию.
— А, сейчас! — вышел из задумчивости Громов и нажал переговорную кнопку. — Слышу вас хорошо, оставайтесь на месте и наблюдайте за источником. Потерпите немного. Скоро встретимся. Прием.
— Может и вправду пойдем к ним и посмотрим на зеленую воду? — спросил Ассель.
А не страшитесь, что скалы сомкнутся и раздавят нас?
Чему быть — того не миновать!
Вот и попали ребята в какую-нибудь западню, а мы не можем никак им помочь.
А почему вода в источнике стала зеленой?
Теряюсь в догадках!
Но ты же хорошо знаешь горы?
А вы в этих горах партизанили, даже связной у вас здесь пропал, и не подскажете, в чем загадка.
Громов склонился над картой и глубоко задумался.
Что тебя там терзает? — спросил Ассель.
Да вот не пойму, что обозначают три синих креста и ствол дерева, нанесенные карандашом на гербе Кексхольмского полка.
Карта вся изрисована и исписана, прошло уже сколько лет, попробуй теперь, отыщи разгадку.
А не этим ли знаком отмечен клад? — вдруг осенило Громова.
Ерунда вся эта кабалистика!
Слушай, Ася, давай осмотрим скалу у дуба. Мы по нему начинали спускаться в Кривой ручей, — впервые Громов обратился к спасателю по партизанской кличке.
Что мы там найдем, — одни камни и все!
Надо думать и действовать, а не сидеть сложа руки на одном месте!
 
13. Они снова пошли в сухое русло Кривого ручья.
“Яблоневое урочище”! Как у вас дела? Прием.
Вода по-прежнему зеленая, проходили мимо туристы и испугались, увидев это, кинулись к выходу из каньона. Прием.
“Яблоневое урочище”! Идем к вам! Прием.
Побыстрее, а то нам не очень приятно сидеть на зеленом вулкане, — вдруг рванет. Прием.
Вас поняли. Ждите. Конец связи.
А, может, пускай выходят к нам, смотри, два часа осталось до темноты? — забеспокоился Ассель. Ему очень не хотелось снова лезть в каменную теснину Кривого ручья.
Сейчас осмотрим дуб, его ближайшие окрестности, и тогда решим окончательно, что нам делать, — твердо решил Громов.
Вскоре горноспасатели стояли перед обрывом, в который они спускались по стволу мощного кряжистого дуба.
Сколько ему лет? — спросил Громов.
За тысячу потянет свободно! — ответил Ассель.
Наверное, ты много тайн хранишь о таинственных случаях, о путешественниках в Кривом ручье? — обратился к дубу Громов.
Может, дуб, ты видел наших ребят в последний раз? — грустно произнес Ассель.
Вы так говорите, будто их уже похоронили! — сердито ответил Громов.
— Я совсем не так говорю, но их нет и исчезли они бесследно. Слушай, Витя, а не могла здесь опустится какая-нибудь космическая тарелка и забрать их? Ты сам-то веришь в НЛО? — спросил Ассель.
— Хочу верить, потому что это интересно, будоражит мысль и заставляет мечтать!
— Я тоже! — поддержал его Ассель.
Они спустились по стволу дуба на каменное дно Кривого ручья. Узкое русло начиналось в нескольких метрах, а здесь была простор­ная площадка.
— Смотрите везде, может наткнемся на три загадочных креста, — поп­росил Громов.
— А вот они, выбиты штыком на плите! — проговорил Ассель и осекся.
Громов перехватил его странный взгляд и увидел человеческие пальцы, прижатые каменной плитой.
Они кинулись к плите и попытались поднять ее. Пальцы из щели пропали, и оттуда едва донесся глухой голос, почти шепот Ткачева.
— Плиту поднимайте снизу и закрепите ее веревкой, а то она снова задвинется!
Громов и Ассель захватили плиту с нижней стороны, она довольно легко подвинулась по естественному желобу, вымытому водой. В дыре по­казалась голова Сашки.
— Осторожно! — испугался Громов, что плита ударит Ткачева по голове.
— Крепите плиту, а то она снова задвинется и попадем в ловушку, снизу ее никак не отодвинуть.
— Где Миша?
— Он там дальше в пещере. Я хотел выйти к Вам навстречу, но камень закрыл вход.
— Случайно сполз или кто-то столкнул его?
— Нет, у плиты так обработаны края, что под своей тяжестью она, словно на конвейере, сползает по желобу вниз. Но главное, на месте стоит всего несколько минут, пока любопытный проникнет в пещеру, а потом каменная крышка захлопывается.
Громов зацепил веревочную петлю-удавку и привязал камень к дубу, чтобы он снова не съехал.
— Спасибо, Дед, что вы нас не оставили, а то мы подумали, что нам каюк! — поблагодарил Ткачев.
— Говоришь ерунду, Сашка, разве бы я бросил вас? — обиделся Громов.
— А попробуй найди в этой каменной стихии загадочную пещеру, мы тут бы сидели пока не высохли. Я даже флюоресцин запустил в родник и окрасил воду, думал, поймете, что мы в пещере.
— Так это твоя зеленая вода?
— Да, я недавно работал с гидрогеологами, помогал им в эксперименте по окрашиванию подземных вод на Скалистом плато и припас немного порошка.
— А мы подумали, что это космическое излучение! — улыбнулся Ассель.
— "Яблочное урочище", отвечаете. Прием! — передал Громов.
— "Кривой ручей", мы слушаем Вас. Прием!
— Снимайте пост у зеленого источника и поднимайтесь по руслу Кривого ручья к дубу. Ждем вас. Подробности при встрече. Прием.
— Вас поняли. Идем к Кривому ручью. Конец связи.
— Мы даже подумали, что вас иностранная разведка похитила! — пошутил Громов.
— А как вы отыскали эту загадочную плиту? — спросил Ассель.
— Мишка споткнулся и упал. Открывает глаза, — а перед носом три креста, выбитые на камне. Они заросли мхом, заплы­ли грязью. Сейчас их ясно видно, потому что Миша почистил ножом. Мы отвернули плиту и залезли в пещеру. Через пять минут крышка захлоп­нулась, но мы не испугались, а пошли осматривать пещеру. Потом уж кричали, свистели, но все безрезультатно: пещера словно проглатывала наши крики.
— Я что-то неясно слышал, но до меня доносились слишком слабые звуки и тогда я подумал, что мне просто мерещится. — вспомнил Громов.
— Давайте к нам в гости! — пригласил Ткачев. Горноспасатели пролез­ли в маленький вестибюль пещеры, под каменной плитой
— Ты здесь точно в могиле находился и был накрыт кладбищенской плитой с тремя крестами! — пошутил Ассель.
— А если бы вы не нашли нас, то мы бы навеки сгнили здесь.
— Это Деда благодари, он настойчиво искал, а я думал что вы улетели на НЛО и хотел уже возвращаться домой! — сознался старый партизан.
 
14. Из вестибюля пещеры ход вел в подземный зал. Горноспасатели про­ползли по нему. Откуда-то сверху изливался слабый дневной свет, осве­щая грандиозный зал. И вдруг они услышали музыку. Странную, незнакомую на неизвестном инструменте. Акустика зала оказалась великолепной и воздух пещеры, стиснутый каменными сводами, набрал звонкую силу. Казалось, еще миг — и скалы дрогнут, раздвинутся, пропуская к солнцу и синему небу чудесную музыку, точно закованную в пещерном царстве. А невидимый музыкант играл и играл с большим вдохновением.
— Кто это? — спросил Ассель.
— Это Мишка развлекается! — проговорил Саша. Он включил фонарь, направил луч вглубь пещеры и осветил Михаила, который деревянной палкой проводил по ряду тонких и толстых колонн, созданных природой.
Пещера точно стала концертным залом с роскошным органом, рождавшим восхитительные звуки. Нежные и переливчатые, точно течение хрустальной воды в горном ручье, сменялись густыми раскатами грозы. И невольная дрожь пронзала замерших горноспасателей, слушавших игру каменных труб.
— Мы будто в преддверии ада, еще шаг, — и провалимся в жаркое пекло! — тихо произнес Ассель. И, словно в ответ, вспыхнул огонь, осветив зловещую картину.
Посредине круглого зала, расположенного ниже каменного органа, стояли высокие столбы сталагмитов, на них кто-то водрузил рогатый череп козла. Пламя пылало прямо в черепе, извиваясь и шипя огненными брызгами. Стены сверкали богатыми драпировками парчево-золотистых и алых цветов известняка. Красное пламя плясало в кровавом отсвете каменных занавесок. На полу валялись кости и черепки посуды, рядом журчал зеленый подземный ручей.
— Что за мистификация! — воскликнул Ассель, пораженный невиданным зрелищем.
— И запах паленого, который мы почувствовали еще наверху, в русле Кривого ручья! — добавил Громов.
— Приветствую, горноспасателей, самых смелых и добросердечных людей на земле! Приветствую от имени рогатого черепа! Приветствую от святилища первобытных скотоводов эпохи раннего железа! — из темноты появился Анатолий Птичка. Лицо его светилось радостью. — Я знал, что вы отыщите меня!
— А ты добрался до клада? — спросил Громов.
— Конечно, там, в нише стоит сундучок с золотыми монетами и драгоценностями.
— Ты тоже попался в ловушку каменной плиты?
— Да, крышка каменного гроба захлопнулась, и я остался здесь. Но верил, что вы найдете меня. Плита с крестами сделана очень искусно, она под собственной тяжестью накрывает любопытных кладоискателей. Как правило, они рыщут в одиночестве. Здесь есть скелеты людей в одежде нынешнего века.
— Чем же ты питался?
— Я захватил из дома большой кусок сала, две банки сгущенки, луковицу и буханку хлеба. Ел очень мало, и запасы растянул на неделю. Потом, рядом с большим залом есть другой отвесный колодец, и в него попадают звери, как в ловушку. Я нашел двух зайцев, и жарил мясо на костре.
— Для чего ты зажег огонь в черепе?
— Для экзотики, в него я набросал куски жира и шкуры зайцев. И этим зловонным дымом, который вытягивало в щели, хотел привлечь внимание. Чтобы искали нас, и не оставили здесь навсегда.
— Ты один пошел добывать клад?
— Да.
— Почему не взял с собой карту полковника Дряблова?
— Я перенес ее на кальку, чтобы карту не испортить в походе, а также захватил подробный план Кривого ручья, где отметил точное место нахождение клада.
— Где ты достал карту?
— На Виноградной еще жива Анна Павловна, ей за девяносто лет. Я купил у нее много старинных книг, среди них и оказался путеводитель под редакцией Григория Москвича. Старушка сама показала пожелтевшую записку брата, и перевела ее. Она сказала, что он погиб в гражданскую войну. Я пообещал Анне Павловне найти клад, спрятанный ее братом.
— Откуда такое необычное убранство пещеры, и эти черепа? — спросил Ассель.
— Сюда, очевидно, приходили древние на поклонение язы­ческому божеству. Приносили ему в дар посуду, украшения, еду, пригоняли жертвенный скот. Исполняли ритуальные танцы и заклинания. В сред­невековье в этом горном урочище главенствовал монастырь, монахи нат­кнулись на пещеру и сделали здесь секретное укромное место, где пря­тались и отсиживались от набегов завоевателей. Думаю, это они так искусно подпилили плиту с крестами.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я много читал по археологии и истории этого места. Случилось такое совпадение, что в Гражданскую войну белогвардейцы искали потаенный уголок, где спрятать клад, и случайно наткнулись на пещеру.
— А где скелеты людей, попавших в ловушку-пещеру?
— Они в разных концах пещеры, где смерть настигала проник­ших в коварную дыру.
— Поэтому среди местного населения русло Кривого ручья пользовалось дурной славой, — вспомнил Ткачев о заклятье, витавшем над Кривым ручьем.
— Здесь, наверное, и погиб наш партизанский связной! — промолвил Ассель.
Они выбрались из пещеры поздно вечером. Пекарь и Иванчик ждали их у дуба. Здесь же на площадке легли отдыхать. Все очень устали и быстро уснули. Громов лежал с открытыми глазами и размышлял о происшедших событиях, но вскоре и он провалился в глубокий сон...
...Золотое солнце щедро озаряло землю теплыми лучами. Громов стоял посредине горного луга с зеленой травой. Мимо пастухи гнали стада. Он увязался за ними. Куда они спешили, что за незнакомое одеяние на них? Впереди дымились костры. Пораженный необыкновенной картиной, он замер у огня костров, разложенных перед черным зевом пещеры.
Гулко и призывно били барабаны. А вокруг, на склонах, стояли отары овец и коз. Тогда он понял, что попал на священный ритуал. Пастухи пригнали стада на освящение перед выпасом на горных пастбищах. Дым костров и чад жареного мяса поглощались мрачным зевом пещеры, где, как представляли себе одержимые суеверием люди, обитал “козий бог”, покровитель домашних и диких животных.
Из пещеры, облаченный в черные одежды, вышел шаман. Ба! Да это же Птичка, это его так долго искали горноспасатели…
— Анатолий, что за странный костюм у тебя? Кто эти люди-пастухи? Какой национальности? — задает Громов вопросы, но они остаются без ответа.
К шаману подвели белоснежного барана. Быстрый взмах руки, и алая кровь обагрила мягкую шерсть и траву. Пастухи упали на колени, поклоняясь неведомому божеству.
Шаман поднял отсеченную голову жертвенного барана и обратился к пастухам:
— Она хранит душу животного, мы принесем ее в жертву нашему Повелителю, и будем просить его смилостивится над нами.
— Птичка! — обратился к нему Громов. — Зачем ты дурачишь народ, ведь ты хорошо знаешь, что богов нет!
Но тут же два служителя схватили Громова и закрыли ему рот. Что за наваждение, — в них он узнал Мишку и Сашку.
Шаман наколол баранью голову на две заостренные палочки с примитивными изображениями животного и человека. Он величаво направился в пещеру, за ним, так же медленно, ступали пастухи, держа в сосудах жертву подземному духу, мясо, молоко и другие дары. Служители подтолкнули Громова вслед за процессией, знаками давая понять, что ему не следует сопротивляться и ради своей безопасности лучше молчать.
Дневной свет, проникающий в пещеру, и горящие факелы освещали столбы сросшихся сталактитов и сталагмитов. Бело-розовые колонны стояли, будто цветущие весенние деревья. Громов хотел прислониться к колонне и перевести дыхание, но его грубо оттолкнули, показывая, что он может повредить ее. Служители тщательно берегли священную пещеру. Из каменной впадины с прозрачной водой служитель пещерного культа наполнил сосуд. Ритуальный глиняный сосуд украшали узоры с изображениями солнечного диска, точками-каплями дождя и зигзагообразных линий молний.
— Постойте! — крикнул Громов. — Подобные сосуды археологи нашли в пещере Кизил-Коба, и загадочную культуру неизвестного народа назвали кизилкобинской. Значит, я из двадцатого века переместился в седьмой век до нашей эры? Вот это приключение!
У стены с тонкими длинными сталагмитами стояли служители пещерного святилища. Они медленно проводили деревянными молотками по известняковым колоннам, и раздавались музыкальные аккорды, торжественные и величественные. Казалось, что божество находилось где-то рядом, под сводами удивительной пещеры.
Шаман, окропив водой баранью голову, спустился в нижний зал пещеры.
— Толик, где ты мог научиться всем этим ритуальным тонкостям? — опять спросил Громов, но снова не получил ответа.
Свет факела освещал жирное круглое лицо шамана, и он с фанатичной одержимостью поклонялся языческому божеству.
— Теперь мне ясна твоя сущность, Птичка, ты всегда витал во власти каких-то магических стремлений и таинственных ритуалов! — снова громко сказал Громов.
Служители по-прежнему ударяли молоточками по сталактитам, и раздавался гул, похожий на колокольный звон. Своды подземного дворца украшали кристаллические цветы, а под каменными драпировками розоватых и парчово-золотистых оттенков возвышался огромный сталагмит, и его вершину венчал рогатый череп козла. “Колокола” продолжали играть, и золотой звон наполнял зал грандиозным звучанием. Красавица-пещера, озаренная огнями факелов, была похожа на роскошный храм, где обитало невидимое божество. Пастухи пали на колени, и в исступлении целовали пол пещеры. Им казалось, вот-вот откроются драпировки, и оттуда величественно выплывет божество. Но там уже стоял шаман. Он положил жертвенную голову к священному сталагмиту, и деревянными палочками совершал необычные движения, словно общался с божеством и просил его о защите пастухов и стад от злых духов.
— Приносим тебе жертву! Не оставь нас святым покровительством. — он запнулся, и Громов понял, что он забыл, о чем нужно просить божество. Птичка стал руками беспомощно выводить таинственные знаки. Тогда Громов пришел ему помощь и тихо шепнул конец молитвы: — Дай здоровье и удали недуги, сохрани скот от дурных глаз!
Анатолий обрадовался и поспешно повторил подсказку. Она зазвучала святым заклинанием. Ведь Птичка сейчас оказался шаманом, а не собирателем старинных книг и посуды. Он стал загадочным и великим в глазах одураченных людей. Козлиный череп на белой колонне вызывал суеверный ужас пастухов. Дрожащие огни факелов, плясавшие по стенам пещеры, рождали таинственный блеск на иссохших костях. Череп страшен, жаден, жесток. Как умалить его звериный скал, как сломить его силу, какими ублажить дарами? А пастухи несли и несли дары божеству, чтобы оно покровительствовало их нелегкой кочевой жизни.
— Остановитесь, не слушайте шамана, ведь он обманывает вас. Это Птичка вырядился, как чучело, заберите отсюда ваши приношения! — кричит Громов, и тут же его хватают за руки и за ноги, и бросают в черную пропасть…
 
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
 
Январь. Суровый тревожный месяц. Море, покрытое серой мглой, стоит тихое и печальное, будто со страхом ожидая жестоких зимних штормов. Они уже гудели совсем рядом. Где-то в Иране прогрохотало землетрясение, над Кубанью пронеслись красные бури, взметая кучи чернозема и глины.
Орлиная скала километровой каменной громадой укрыла под собой уютный мир с вечнозеленой листвой и хвоей, красными стволами и ветвями тиса и земляничного дерева, золотыми колоннами сосен, зарослями иглицы понтийской, кустами лавра благородного.
Две пары встретились под Орлиной скалой. Наташа и Миша смотрели вверх, выбирая маршрут для восхождения, когда подошли парень и девушка с маленькими рюкзачками за плечами и капроновой веревкой, изящно свитой и уложенной в аккуратную восьмерку.
— Привет скалолазам! — поздоровались подошедшие.
— Здравствуйте, коллеги, — ответили Наташа и Миша.
— На какой собираетесь маршрут?
— Хотим пройти “двойку”.
— Наши планы совпадают, — откликнулся парень.
— А вы откуда? — поинтересовался Миша.
— Из Ленинграда.
— Как тесен мир! Мы — земляки!
— Замечательно. Остается соединиться нашими парами и вместе пройти эту красавицу-стенку.
— Согласны! — одновременно отозвались Наташа и Миша.
Они пожали руки, улыбнулись друг другу, а затем парень предложил:
— Познакомимся? Меня зовут Володя, мою напарницу по связке (он сделал едва уловимую паузу) — Лена. Мы студенты санитарно-гигиенического института.
— А мы — супруги Калинины, Миша и Наташа! — почему-то покраснев, ответила Наташа.
— Уж не свадебное ли путешествие у вас?
— Да, а откуда вы узнали? — удивилась Наташа.
— Влюбленных видно за версту. У вас есть веревка? — просил Володя.
Миша кивнул:
— Захватили, когда собирались на Скалистое плато.
— Хорошо, а какие у вас разряды по альпинизму? — спросил Володя, обращаясь почему-то к Наташе. Она и ответила:
— У меня — третий по альпинизму, а у Миши — второй по горному туризму.
— Выходит, мы “посолиднее” вас, — обрадовался Володя, — у меня первый спортивный разряд по скалолазанию!
— Значит, вам и прокладывать путь, а мы пойдем за вами, — спокойно согласился Миша.
— Согласны, — на этот раз отозвалась Лена.
— Только камни не сбрасывайте сверху, — усмехнулся Миша.
— Постараемся, — весело бросил Володя и принялся готовить снаряжение.
...Восходители успешно прошли большую часть маршрута. Но под самой вершиной произошло то, от чего не застрахованы даже опытные скалолазы. Миша поскользнулся на обледенелом участке скалы, сорвался, выдернул крюк, забитый Володей для страховки и, набирая скорость, полетел в пропасть.
Наташа успела выбрать немного страховочной веревки и чуть задержать падение, но Миша сильно ударился о скалу.
— Миша, Мишенька, дорогой, откликнись! — закричала Наташа.
Но муж не ответил.
— Наверное, потерял сознание? — вслух сказала Наташа и принялась споро вязать некую систему из веревки и репшнура, чтобы приспустить Мишу к себе, на каменную полку. Навыка не хватало, но — удалось!
Миша был жив, но из открытой раны на ноге, из-под разорванной штанины, обильно текла кровь. Наташа разорвала рукава рубашки, скрутила жгут и, затянув над раной, остановила кровотечение.
Студенты-медики задержались на скале перед самым выходом на вершину.
— Наташа! — донесся крик Володи.
— Слушаю!
— Миша жив?
— Да, да, но пока без сознания.
— Похоже, сломано бедро.
— А что еще?
— Не могу определить.
Наверху задумались, но не надолго.
— Ты сумеешь перевязать его?
— Уже сделала жгут, сейчас попробую перевязать рану.
— Молодец! Тогда мы пойдем за горноспасателями, ведь спустить или поднять сюда, наверх Мишу мы не сможем!
— А может, послать Лену?
— Она очень стеснительная, не сможет никого найти и вызвать. — прокричал Володя.
Наташа очень боялась оставаться одна с раненным Мишей на отвесной скале, но хорошо понимала, что собственными силами они действительно ничего не сумеют сделать.
— А может, Лена спустится ко мне? — попросила Наташа.
Наверху посовещались, вновь недолго, и Володя прокричал:
— Лена должна страховать меня на выходе к вершине, а потом она боится спускаться одна.
— Идите скорее за помощью! — закричала Наташа.
Студенты быстро взобрались на вершину Орлиной скалы, перевалили через кромку и скрылись из виду.
Наташа перевязала рану на бедре мужа единственным бинтом, случайно оказавшимся в ее рюкзаке. Но кровь сочилась и сочилась, бинт быстро пропитался насквозь и набух.
Наташа подсунула руки под спину Миши.
— Так тебе будет теплее! — проговорила она, успокаивая мужа и себя.
Запасных теплых вещей у них не было. Свитер она сняла с себя и укутала Мишину ногу, а сама осталась в футболке и штормовке.
Миша лежал без сознания и тихо бредил. Боже, как любила она его в этот момент и как хотела спасти! Его, единственного, мужа и отца будущего ребенка, который уже теплился под сердцем... Миша, высокий, красивый, сильный — а сейчас обескровленный, бледный, бессильно распластанный на скальном выступе. Жгут, видимо, наложен неудачно — кровь все сочится и сочится...
— Жалко, что врачи ушли, — говорила Наташа, хотя знала, что Миша не слышит, — Может, у них были обезболивающие лекарства, а может, специальные шприцы... Что же они так? — упрекала она студентов и тут же оправдывала: — Но они же поспешили за помощью!
Наташа продолжала говорить, молчать здесь, на отвесной скале, было тягостно. — И что нам взбрело в головы проводить медовый месяц на Скалистом плато? Всё, конечно, проходило очень здорово. Зимнее остывающее море, запах вечнозеленых деревьев, оловянное солнце и скала, у самой вершины запорошенная снегом, словно великанская новогодняя елка в блестках... У нас в этом году была самая-самая счастливая ёлка, — мы праздновали свою свадьбу. Прошло всего семнадцать прекрасных дней — и и вот выпало первое трудное испытание. Я выдержу его... А как ты, Миша?
Но Миша был без сознания.
Погода портилась. Руки занемели, и Наташа осторожно вытащила их.
Миша бредил. Он приходил в себя, в глазах появлялся осмысленный блеск, губы складывали слова — и тут же сознание снова угасало. Сильная боль... Потеря крови...
— Терпи, Мишенька, — просила Наташа, — ведь ты мужчина и офицер!
В ответ — только стон.
Ни еды, ни даже воды они не захватили, рассчитывая на короткое легкое восхождение. Наташа собрала сухого снежка в ладонь, подержала немного и положила мокрый комочек на губы Михаила. Он жадно проглотил мокрый снег.
Наташа пошарила в рюкзаке в поисках какой-нибудь пищи, но кроме концов вспомогательной веревки, крючьев и карабинов, ничего не нашлось.
Миша стонал и просил пить. Наташа снова положила ему на губы снежный мякиш. Где же спасатели? Но вот на шоссе, проходящем под скалами внизу, показались фигуры людей.
— Помогите! Спасите! — стала она звать на помощь и призывно махать руками. Люди услышали крики, остановились, повертели головами, постояли и пошли к дому отдыха. Наташа знала, что зимой там никого нет, кроме сторожа. Перед восхождением они заходили к сторожу попить воды.
— Ура! Это пришли спасатели! Они сейчас поднимутся к нам! — радостно заговорила Наташа, подбадривая раненного.
Но люди не подошли к скале ни через час, ни через два. Они только прошли вновь по дороге и постояли, что-то обсуждая, затем сложили кучку камней у обочины и ушли.
Стало темнеть.
— Помогите! Мы умираем! — впервые произнесла страшное слово Наташа.
Мише было плохо. Где же долгожданные спасатели? Никто не отзывался, никто не появлялся в этом глухом зимнем уголке.
— Спасите нас! Помогите спуститься со скалы! — Наташа кричала, просила, молила о помощи.
Тяжелый моросящий туман и тёмная ночь опустились на скалу и утопили ее во мраке.
— Держись, Мишенька, скоро придут спасатели. Я буду любить тебя любого, хромого, искалеченного, любить всю жизнь! — шептала Наташа, укутывая Мишу веревками, свитером, рюкзаком.
И вдруг он отчетливо сказал:
— Прости, жёнушка, прости, что я сорвался и принес тебе хлопоты.
— Что ты, Мишенька, я совсем не сержусь, ты только не волнуйся.
— А где медики?
— Они пошли за спасателями.
— Уже ночь. Трудно будет нас найти.
— Как ты себя чувствуешь? — быстро спросила Наташа.
— Болит голова. Бедро печет... И тошнит.
— Крепись, милый. Я видела на шоссе людей, кричала им — кажется, это были спасатели! — свято солгала Наташа, успокаивая мужа. А сама все время думала: “Когда же, наконец, они придут за нами”?
— Есть вода?
— Только снег.
Мишу стошнило. Наташа вытерла испачканную одежду, приговаривая что-то успокаивающее, но Миша вновь впал в забытье. Наташа, скорчившись от холода, вновь принялась кричать, призывая на помощь.
— Люди, кто слышит нас! Помогите! Спасите! Спасите! Спасите!...
Ее надсаженный голосок тонул в плотном тумане, в январской ночной глухоте. Где-то совсем поблизости, набирая силу, через горы и море летел снежный ураган. Вот-вот его ледяные струи должны были обрушиться на Орлиную скалу. Внезапно черноту ночи прорезала яркая молния. В голубом мгновенном сиянии отчетливо проступили контуры Орлиной скалы, похожей на силуэт исполинской остроклювой птицы. Что-то грозное и магическое раскрылось в этой короткой вспышке, словно проступил на мгновение облик предвечности.
А вослед за вспышкой в черной вышине неясно пророкотал гром, точно клекот орла.
* * *
В девять часов вечера в доме Громова зазвонил телефон. Он снял трубку.
— Виктор Петрович, вас беспокоит дежурный милиции. К нам позвонили коллеги из соседнего города, они просят горноспасателей — снять со скалы пострадавшего альпиниста.
— Что случилось?
— В милицию обратились из дорожного участка, к ним кто-то заходил, очень торопился на поезд и сказал, что на Орлиной скале висят девушка и парень, который сорвался при восхождении и сломал бедро. Потом там проходили рабочие и тоже слышали крики о помощи.
— На каком маршруте они находятся?
— Не назвали.
— Кто они такие?
— Ничего не знаем.
— Хорошо, выезжаем.
Сборы недолги. Трезвонил телефон, оповещая команду, горноспасатели выбегали из домов и усаживались в милицейский “уазик”. Громов и Щепилов из спасфонда выносили снаряжение.
Скоро в машине с синей мигалкой горноспасатели неслись сквозь мокрую темень. Шофер УВД Саша Кузичев умело вел машину по ночной дороге, а горноспасатели обменивались редкими фразами.
— Что там, на Орлиной, случилось? — спросил Челаев.
— Авария с парнем, — ответил Громов.
— Откуда восходители? — подал голос Ткачев.
— Неизвестно.
— Маршрут?
— Тоже не знаем. — С досадой бросил Громов.
— Где же будем их искать?
— Приедем и там определимся.
— А почему нет местных горноспасателей? — Ткачев высказал вслух вопрос, который занимал каждого.
— Дежурный милиции никого из них не нашел и обратился к нам.
— Надолго мы задержимся?
— Думаю, до утра. — обронил Громов.
Щепилов констатировал, вглядываясь в туманную завесу, едва прорезаемую светом фар:
— Как в ночь-полночь, так обязательно нам.
За стеклами машины заметались белые всполохи зимней грозы...
* * *
К Орлиной скале машина подъехала в одиннадцать часов вечера. Шоссе пролегало всего в двухстах метрах от подножия скалы. На шоссе стоял тур из камней, сложенный дорожными рабочими, которые услышали крики девушки. Сами они, без снаряжения и навыков, взобраться на отвесную скалу не могли, но отметили место происшествия и поспешили к домику дорожного мастера — там стоял телефон. Дозвониться удалось до отделения милиции...
Сейчас, ночью, возле тура камней на шоссе никого не оказалось.
— Где же искать? — спросил Челаев, вглядываясь во тьму туманной январской ночи.
— А вообще: есть здесь терпящие бедствие или нет? — проговорил Ткачев, — Может, они уже выбрались наверх, а сейчас вообще уже в поезде?
— А где их товарищи? Они что, вдвоем приехали на Скалистое плато?
Вопросы ночной загадкой повисли над спасателями. Громов включил мегафон, и голос, многократно усиленный, загремел с металлическим призвуком:
— Внимание! Говорит горноспасательный отряд. Есть ли кто на Орлиной скале? Кому требуется помощь? Внимание! Отвечайте голосом или подайте какой-нибудь шумовой знак. Внимание! Три минуты тишины!
Наташа услышала обращение горноспасателей, но крикнуть не могла — сорвала голос. Только шептала:
— Почему они спрашивают и не идут к нам на помощь? Ведь наши земляки из медицинского рассказали, и где мы, и что с нами!
Откуда ей знать, что будущие врачи предали их и постыдно бежали. Не только бросили тяжело пострадавшего на скале, но даже толком не сообщили, в каком месте произошла авария.
Все же Наташа попыталась крикнуть спасателям, что они с Мишей здесь, что он без сознания и срочно нужна помощь, но из гола вырывался только хрип.
— Как дать знать о нас? — прошептала она; потом пошарила в темноте, с трудом отломила от монолита небольшой камешек и бросила вниз.
Горноспасатели, затаив дыхание, слушали ночь, которая цепко хранила свои тайны.
— Кажется, чиркнул по скале камешек? — подал голос Жигров.
— Мне тоже показалось... — неуверенно промолвил Челаев.
— Ерунда, здесь никого нет! — решительно резюмировал Ткачёв.
— Саша, не торопись с выводами! — прервал его Челаев.
Остальные горноспасатели молчали.
— Что в этих “чернилах” можно увидеть или услышать? — спросил в пустоту Щепилов.
— Хорошо, сделаем так: Ткачев и Челаев пойдут со мной к подошве скалы, там все осмотрим. Может, восходители оставили там часть снаряжения или какой-то знак. А вы оставайтесь у машины и ведите постоянное наблюдение за Орлиной скалой. Возможно, появится световой сигнал или увидите что-то, — приказал Громов и двинулся к скале.
Освещая путь электрическими фонарями, трое горноспасателей начали пробираться через густой лесок, опоясавший подножие каменной громадины. Можжевеловые деревья, скальный дуб, фисташки, кустарники, обвитые лианами, теснились на пути горноспасателей.
— Где-то здесь должна быть тропинка, ведущая к скале, — отозвался Ткачёв.
— Ты прав, Саша, скалолазы тут часто ходят, проторили тропинку — а мы продираемся сквозь лес, как в джунглях! — поддержал его Громов.
— Вот какой-то просвет в лесу, — сказал Челаев, освещая заросли, — Точно, проход в этой чащобине!
Они вышли на протоптанную сотнями скалолазов тропинку, ведущую к скале. Фонари осветили мощную каменную стену, уходящую в черную высь. Белые лучи выхватывали нависающие глыбы, побеги плюща с темно-зелеными листьями, мох, красноватую и серую поверхность скал, испещренную трещинами с острыми коралловыми образованиями.
— Какая-то сказочность, былинность в облике обомшелых скал, — задумчиво пробормотал Челаев, разглядывая каменные уступы.
— У тебя глаз художника и фантазера, — отозвался Ткачев. — а как по мне, то самое удивительное — запахи, терпкий аромат вечнозеленой листвы, мха и хвои.
— У тебя ощущение красоты почему-то проходит через ноздри! — огрызнулся Челаев.
— А я чувствую холод, стекающий по скале! — примирил ребят Громов.
Они тщательно осматривали мокрые скалы, каждый камень, ниши и гроты, где альпинисты могли бы припрятать свои вещи. Но ничего не находили.
— Пускаю ракету! — объявил Громов и выстрелил.
Резкий бело-голубой свет залил всю поверхность Орлиной скалы, и только ее вершина исчезала во тьме, откуда капали тяжелые капли холодного дождя и кружили негустые снежинки. Горноспасатели всматривались в скальную твердь — но ничего не увидели. Каменная полка скрывала потерпевших от взглядов от подножия скалы.
— Давайте крикнем! — предложил Челаев и первым закричал: О-го-го! О-го-го!
Горноспасатели кричали — и тут же замирали, ожидая ответа. Но только эхо кружилось в черной ночи.
— Все, баста! Будем искать утром! — объявил Громов, но тут заработала включенная рация:
— “Скала-1”, говорит “Скала”, прибыли местные горноспасатели с начальником отряда Бродским. Что им делать? Прием.
— Есть ли среди них хорошие скалолазы? — запросил Громов.
— Только двое, — после паузы отозвалась рация, — Галошинов и Кучеров. Прием.
— Они знают маршруты Орлиной скалы? Прием.
— Очень хорошо. Прием.
— Пусть берут снаряжение и быстро идут к нам.
— Ожидайте.
Скоро в лесочке замелькал свет фонарей, послышались шаги и хруст сучьев, и подошли скалолазы, крепкие парни из местного отряда.
— Привет! — поздоровались пришедшие скалолазы, — что будем делать?
— Следов внизу мы не нашли, но думаю, люди наверху есть, — сказал Громов.
— Так давайте мы пройдем маршрут по скале, — предложил Галошинов.
— Какой?
— Второй категории сложности.
— А почему “Двойку”? — спросил Ткачев.
— Они могли подниматься здесь или рядом, вот здесь, где параллельно идет “единица”. Маршруты — рядом, мы их увидим. Это — самые популярные для зимних восхождений. Сейчас никто не сунется ни на “четверку”, ни на “пятерку” — очень сложно, да еще полазь по обледенелым скалам; наверху уже и снег лежит.
— А вы ночью сумеете сориентироваться на скале? — спросил Челаев.
— Да, — отозвался Кучеров.
— А лазание в темноте — как, справитесь?
— Мы здесь постоянно тренируемся. У нас Орлиная скала — главный скалодром.
— Опасно все же... — пробормотал Громов.
— Сразу же вернемся назад, если почувствуем сложность.
— А как мы будем поддерживать с вами связь? — спросил Громов. — Рация у вас есть?
— Рации нет, но вы и так нас услышите. Мы будем отзываться.
— Возьмите нашу рацию, — предложил Челаев.
— Здесь прекрасная акустика. Скала отражает все звуки. Да и расстояние-то какое: мы поднимемся всего на сто метров, веревки три пройдем и вернемся. — решительно сказал Галошинов.
И Кучеров поддержал напарника:
— Это же не лазание, а так, разведка. Посмотрим, есть ли там люди и почему молчат.
— И нам для тренировки ночное лазание необходимо.
— Мы на спасработах, а не на тренировке. — возразил Громов.
— А какие спасатели ночью лазают по отвесным скалам? — парировал Галошинов.
— Ладно, отправляйтесь, но долго не задерживайтесь.
— Вы только отсюда отойдите, — посоветовал Кучеров, прилаживая веревки, — а то, неровен час, полетит сверху “живой” камень — не увернетесь.
— И слышней будет, — поддержал товарища Галошинов, — а то через пятнадцать метров перегиб скалы, голоса пропадут.
— Откуда лучше наблюдать за вами?
— От машины.
— Тогда — к машине, — скомандовал Громов, и тройка горноспасателей вернулась на шоссе.
— Рискуют парни, сильно рискуют — ночью подниматься на скалы, — сказал Громов Бродскому вместо приветствия.
— Оба — сильные скалолазы, мастера спорта, и потом Орлиная скала — их вотчина, сколько лет здесь лазают! — ответил Бродский. — Я в них уверен. Ребята очень сильные.
Милицейская машина была оборудована фарой-прожектором; ее тут же включили и направили на скалу, но оказалось, что освещает она совсем не сильно: свет будто растекался по могучему скальному пространству, не обрисовывая детали. А затем скала словно задымила белым туманом, опускавшимся с высоты. Еще несколько минут — и снег вперемешку с дождем обрушился на Орлиную скалу. Свет прожектора увяз в зимней штормовой мгле.
Огромный вогнутый экран Орлиной скалы действительно отлично отражал звуки, и на шоссе хорошо слышали, как переговаривается связка скалолазов.
— Юра, выдавай свободно веревку!
— Тяни ее, она по скале трется и затормаживается.
— Я на хорошем уступе. Поднимайся ко мне.
— Страховка готова?
— Да!
— Выхожу!...
Голоса уходили все выше и выше, становились глуше, а потом будто затерялись в густом тумане.
— Сейчас три часа ночи. Каждый час на шоссе дежурим посменно — возможно, будут крики со стены. А сейчас — всем спать, нужны силы для дневной работы! — приказал Громов.
На шоссе остался Жигров, остальные устроились в машине.
* * *
Наташа видела ракеты и слышала голоса горноспасателей, начавших поиски.
— Медики укажут, на каком мы маршруте и где произошла авария. Теперь только ждать. Они скоро поднимутся к нам! — чуть слышно шептала она; обретенная надежда придала ей новые силы. Наташа прильнула к мужу, чувствуя частые удары его сердца.
— Миша, Мишенька, мальчик мой хороший, к нам идут на помощь, потерпи еще немножечко, дорогой! — шептала она в ухо своему любимому. А он лишь бормотал в беспамятстве, стонал от страшной боли и мотал головой.
— Держись, Мишенька, держись! Горноспасатели совсем близко, я слышу их голоса! — старалась Наташа вселить надежду мужу и самой себе, — ведь на самом деле голосов она не слышала.
А чуть позже, заметив сквозь туман яркий круг света направленной на скалу фары, воскликнула:
— Смотри, любимый, внизу зажглась яркая фара, это сигнал нам, что нас ищут и помощь вышла на Орлиную скалу!
И тут Миша снова пришел в себя и отчетливо проговорил:
— Наташа, я, кажется, умру — но сохрани нашего ребенка!
— Что ты говоришь, мой милый, ты будешь жить, к нам идет помощь!
— Пить... Пить... Сбереги нашего маленького... — попросил Михаил, опять — на этот раз окончательно, — теряя сознание.
— Сейчас, мой хороший, я напою тебя! — вскинулась Наташа, сгребая ладошкой снежок.
И вдруг все пропало, кануло в непроглядной тьме. Повалил густой мокрый снег — и все исчезло: и ракеты, и голоса, и пятно света от яркой фары. Снежная стена будто отрезала Наташу и Мишу от внешнего мира. Окоченевшая Наташа еще пыталась согреть мужа, крепко прижимаясь к нему.
Снег валил и валил, превращая их обоих в белые сугробы. Наташа пыталась стряхивать снег с себя, с мужа, но густая завеса вновь и вновь накрывала несчастных, обреченно замерших на узком заснеженном выступе мрачной скалы.
— За что такие муки выдала нам жизнь? — корила Наташа свою несчастную судьбу. — Зачем мы полезли на эту скалу? Хотелось как лучше провести наше свадебное путешествие, а случилась такая страшная беда! Милый, прости меня, это я виновата во всем, не удержала тебя, не остановилась сама! — обвиняла себя Наташа.
Миша едва стонал, звук его голоса точно угасал под обрушившимся снегопадом.
— Что я скажу нашим родителям? Ведь они так любят нас! Что мы натворили!
Снегопад продолжался.
— Перед кем мы виноваты? За что такое наказание? Где взялись на нашу голову эти студенты-альпинисты? Зачем этот проклятый снегопад?
И вдруг где-то совсем рядом она услышала голоса горноспасателей.
— Сюда! Скорее идите сюда! Спасите, родненькие, помогите! — прохрипела она и заплакала.
— Сейчас, сейчас. Что у вас случилось? — проговорил совсем близко какой-то парень.
— Мой Мишенька поломал бедро, ему нужна медицинская помощь! — хрипела Наташа, заливаясь слезами от горя — и от счастья, что их нашли.
— У нас нет врача, мы вышли в разведку.
— А разве студенты-ленинградцы не рассказали о несчастье с Мишей?
— Нет. На шоссе никто не знает, где вас искать. Горноспасатели вообще подумывали, что на Орлиной скале вообще никого нет.
— Как же так? Куда же исчезли студенты? Неужели они сбежали от нас? Ведь они пошли дать сигнал спасателям.
— Потом будем выяснять подробности, а сейчас нужно укрыться от снегопада.
— Что же делать?
— Будем ожидать рассвета.
— Но Миша умирает!
— Спускать его вниз мы не сможем, мы разобьемся все, скалы обледенели, ничего не видно!
— Ну так идите к нам, мы же с Мишей замерзаем!
В ответ — молчание и какая-то возня. И тут Наташа почувствовала, что Миша стал леденеть, превращаясь в холодный неподвижный камень. У Наташи оборвалось сердце — она поняла, что случилось.
— Мишенька, я хочу слиться с тобой, стать твоей частицей, отдать тебе свою кровь, свое тепло, — бессвязно зашептала она, целуя застывшие, окаменелые губы мужа. — Очнись, Мишенька! Не спи, дорогой! — просила, молила она — и вдруг зарыдала-запричитала охрипшим обессилившим голосом.
— Что случилось? — просил из темноты скалолаз.
— Миша умер!
Ночь будто оцепенела, слышался только тихий шелест падающего снега. А затем скалолазы закричали в два голоса:
— Эй! Внизу! Слышите нас!
Но густой мокрый снег гасил, глушил хриплые голоса...
— Отвечайте! Эй! — но мертво молчала снежная ночь...
— Перебирайтесь к нам! — обратились наконец скалолазы к Наташе.
— Нет. Я останусь с Мишей.
— Замерзнешь ведь.
— Но я буду рядом с Мишей.
— Не дури.
Наташа немного помолчала и предложила:
— Перебирайтесь сюда.
— Думаешь, приятно сидеть рядом с мертвецом? — огрызнулся парень, лица которого Наташа в темноте не видела. Она только и сказала:
— Но это мой любимый, мой Миша... Я не уйду от него...
— Ну и береги его! — бросил скалолаз и засопел.
...Скалолазы, обнявшись, пережидали снегопад в самые холодные, предутренние часы. А Наташа никак не могла смириться с мыслью, что Миша умер. Все ей казалось, что он только застыл от холода и его можно отогреть, отпоить — и он будет жить, смеяться, ходить.
Наташа не могла ни заснуть, ни забыться, она все думала о Мише и продолжала заботиться о нем, как о живом, поправляя страховочные веревки, одежду, счищая с головы и лица снег, гладила его омертвелые щеки, согревая дыханием окаменелые пальцы. И все время шептала, молилась, просила прощения.
— Неужели ничего нет святого на свете, зачем забирают у меня Мишу? Почему не нас обоих вместе? В чем он виноват перед жизнью? Кому мы сделали подлость? Кого обидели или предали? Мы ведь только любили друг друга! И за одну нашу любовь мы расплачиваемся так жестоко? Земля и небо, неужели у вас нет сердец или чуточки жалости, оставьте мне Мишу, не отнимайте его! Если в чем-то моя вина, то убейте меня! А он пусть живет! Пусть живет! И любит. Любит других красивых девчонок! А я не смогу полюбить никого, кроме него! Вы слышите!
Скалы, это вы во всем виноваты! Мы любовались вами, восхищались вашей красотой — а вы в ответ сбросили Мишу в пропасть! За что? И такие страдания мы перенесли в эту ночь! Оставьте нам жизнь. Хоть немножко, совсем капелечку. Дайте родить нам ребеночка...
* * *
В эти трагические минуты не спал и Громов. Он вышел из машины и с тревогой смотрел в густую снежную круговерть. На шоссе в это время дежурил Челаев.
— Чего не отдыхаешь, Дед? — спросил он.
— Не могу уснуть. Куда пропали Галошинов и Кучеров, почему их не слышно?
— Наверное, пережидают снегопад.
— Нет... Наверное, там, наверху, что-то серьезное...
— Это твои предположения.
— Если бы... Чувство опасности теперь постоянно живет во мне. Если произошло что-то серьезное в горах, то мне уже не уснуть. Будто какие-то волны проникают сквозь мое сердце и будоражат сознание...
— Может, это просто от усталости?
— Нет, Саша, что-то в этой истории темное... Кто-то видел, слышал, звонил, передавал, а мы пока никого не можем найти...
— Рассветет — и все станет ясно.
— А может быть — станет поздно.
— Почему “поздно”?
— В такую студеную ночь раненому на скале выжить трудно...
— Но туда пошли скалолазы.
— Они полезли так, на ночную тренировку, должны скоро вернуться.
— Но по пути они обязательно должны найти пострадавших.
— Хорошо бы... А может, они проскочили маршрут и выбрались на вершину — а оттуда голоса до нас не доносятся...
— Да что гадать. Ложись спать, Дед, скоро утро!
— Не могу.
— Тогда подежурь, а я пойду прикорну.
— Давай...
* * *
Пройдет время. Горноспасатели разъедутся по своим городам, приютившимся вокруг Скалистого плато, а Громова долго еще будут терзать мучительные вопросы. Связка, уходившая ночью на скалу, состояла из классных спортсменов. Они прошли скальный маршрут и поднялись к потерпевшим бедствие. А дальше? А дальше — оказались какими-то безынициативными и безразличными. Сидели рядом с замерзающим, умирающим парнем и отчаянно боровшейся за его жизнь девушкой, но не подошли к ним... Просто сидели и ждали утра.
Парень умирал от потери крови, от сотрясения мозга, от холода и шока. Девчонка сходила с ума, а они сидели, стараясь не растерять тепло своих тел, разгоряченных лазанием по скалам.
Так и не понять до сих пор, что руководило их сознанием, о чем они думали. Неужели просто отсутствие опыта спасательных работ привело к преступному бездействию? Неужели угрызения совести не тронули сердца спортсменов, неужели они считали, что правы?
Нет, ничем Громов не мог оправдать или объяснить их действия, их бездействие...
* * *
На рассвете туман еще задержал горноспасателей у машины. Они ничего не видели на Орлиной скале и не слышали голосов Галошинова и Кучерова.
— Куда подевались ребята? — беспокоился Жигров.
— Наверное, выбрались на вершину и спят, — предположил Ткачёв.
— Ты думаешь, они прошли всю стену?
— Конечно, — кивнул Бродский, — ведь они лазают виртуозно. Вы бы видели их выступление на соревнованиях по спортивному скалолазанию.
— Смотрите, туман стал подниматься! — воскликнул Жигров.
Челаев припал к биноклю, осматривая каждую складку Орлиной скалы, и спустя пару минут закричал:
— Вижу! Вижу!
— Где?
— Смотрите, у сосны, почти у самой вершины — синяя черточка. Там!
— И я вижу, — подтвердил Жигров.
— А выше — связка поднимается к вершине.
— Точно.
— Ребята, — скомандовал Громов, — выходим по легкой тропе, в обход на вершину Орлиной скалы.
— Погнали, — согласился Ткачев и метнулся к машине, за снаряжением.
— У машины остается только шофер, — приказал Громов и первый углубился в лес.
Вот и подъем. Горноспасатели рванули вверх. Темп движения был предельный. Путь проходил по каменной осыпи. Двигались без передышки, остановились только один раз, когда загрохотал камнепад. Дожди и талые снеговые воды подмыли глинистую подстилку, и камни срывались от малейшего толчка или сотрясения скалы. Горноспасатели вжались в каменную стенку, но все обошлось: глыбы лениво пролетали мимо, срезая толстые ветви на деревьях, попадавшихся на их пути.
— Непонятно мне вот, — заговорил Ткачев, — не вяжется: двое поднимаются наверх, один — на скале, а где четвертый?
— Может, он лежит на полке, и нам отсюда не видно? — предположил Жигров.
— Осталось совсем немного до вершины скалы, — прервал Громов. — Сейчас все узнаем.
Орлиная скала — это западная часть Скалистого плато. Здесь плато покрывал густой низкорослый дубнячок, сейчас обильно запорошенный ночным снегопадом. Свежий снег вздымался под порывами штормового северного ветра.
Порыв ледяного ветра ожег разгоряченные тела, едва ребята вскарабкались на плато.
— Ого, здесь настоящий ураган! — воскликнул Челаев.
— К краю пропасти никому не подходить! — Скомандовал Громов и, проверив страховку, повис над бездной.
И через мгновение сказал Челаеву, стоящему на страховке:
— Бросаю веревку. Там поднимаются Галошинов и Кучеров!
Сказал — и бросил моток, раскручивающийся в полете. Галошинов, верхний в связке, осторожно пробирающейся по обледенелым скалам, удачно поймал конец.
Громов проинформировал:
— Поймали кольцо веревки. Теперь быстро поднимутся!
Первым на плато вскарабкался Галошинов и пригнулся под ударом ледяного ветра.
— Рассказывай! — бросился к нему Громов.
— Парень умер, у него был открытый перелом бедра, девчонка пока с ним, — буднично и спокойно доложил скалолаз.
— А почему не взяли ее на вершину?
— Мы ночевали немного в стороне от них.
— А что, к ней трудно было пробиться?
— Она не хочет отходить от покойника.
— Парень умер на скале?
Ветер прервал их разговор. На плато выбрался и Кучеров, и Бродский бросился обнимать товарищей. А Громов какое-то время стоял, оцепенев, все пытаясь как-то осмыслить нелепость прошедших ночных часов.
Оказывается, на скале были люди, и им требовалась помощь, срочная помощь, а он доверился связке скалолазов, которые потренировались в ночном лазании, а к пострадавшим и не подошли.
Но разбор — потом, — через мгновение решил он, — а сейчас надо спасать девушку.
— Кого послать вниз? — прошептал Громов, оглядываясь на гудящую от ветра пропасть и оглядывая свое малочисленное войско. Ясно, что первому идти надо ему самому, а ребята будут на подмоге...
— На таком обледенелом, сейчас — сложном маршруте требуется мой опыт. — сказал он негромко, подбадривая сам себя. И — рванул вниз, на помощь замерзающей девчонке. Только и обернулся, чтобы крикнуть ребятам:
— Челаев за мной, потом Ткачев. Семенцов, становись на перегибе скалы. Щепилов и Жигров — на страховке!
Скалы обледенели и подошвы ботинок скользили, как коньки. Сильный ветер вырывал из рук веревки, пронизывал насквозь и раскачивал спасателей над пропастью.
— Закрепи веревку!
— Выдавай медленней!
— Что-о? — кричал Челаев.
— Не пойму! — отзывался Ткачев.
Ветер сносил звуки голосов, заглушал их, относил в сторону и горноспасатели надрывались от криков и сплевывали от досады, но продолжали спуск.
Вот и дрожащая, рыдающая молодая женщина с седыми волосами. Она бросилась к Громову на шею и почти шепотом, захлёбываясь слезами, просила, умоляла в последней надежде:
— Отморозьте его, он потерял мало крови, он еще жив, только холодно ему. Отогрейте Мишу, я буду любить его хромым, безногим, любым! Мы ведь только семнадцать дней как поженились!
У Громова задрожали веки. С такой жизненной трагедией он столкнулся впервые.
Одним взглядом он оценил обстановку. Парень мертв и уже закоченел. Девчонка обморожена и в шоковом состоянии. Поднять обоих наверх у них не хватит сил, опустить вниз — очень долго, да и времени светового не так много.
— Ты сможешь лезть по скале на вершину с верхней страховкой? — спросил Громов.
— Без Миши я никуда не пойду!
— Я останусь с Мишей, а тебя будут надежно страховать горноспасатели.
— Знаю я их надежность, они видели ночью рядом на скале и не подошли к нам! — с укором проговорила Наташа.
— Это были случайные люди, а не горноспасатели, — сказал Громов, оправдываясь, но и понимая, что говорит правду.
— А кто поднимет Мишу, ему же нужен врач!
— Не беспокойся, я все сделаю. А ты возьми, попей горячего чаю, — и Громов протянул ей маленький термос.
— Вот спасибо, у меня внутри все смерзлось! — кивнула Наташа и, обжигаясь, стала пить.
Громов рассмотрел тело. Рослый, красивый юноша лежал на спине, обвязанный веревками и обрывками одежды; правое бедро было все в запекшейся темной крови. Одет парень (девушка называла его Мишей) очень легко для зимнего восхождения на Орлиную скалу: тонкий свитер, курточка, короткие, до колен, скалолазные штаны. Ноги без гетр, поношенные туристские ботинки. Такой же хлипкий наряд был и на девушке.
— Хорошо, я полезу наверх! — наконец, согласилась Наташа.
— Саша, страховка готова? — крикнул Громов Челаеву.
— Да!
— Сейчас будешь выбирать веревку, только надену девушке страховочный пояс!
— Меня Наташей зовут...
— Давай, Наташа. Поднимайся.
— Ее подтягивать? — крикнул Челаев.
— Обязательно, она очень ослабела!
— Все будем тянуть!
— Давайте, только мне для выхода наверх оставьте перильную веревку.
— Есть!
Наташа полезла наверх; ей старательно помогали горноспасатели, так подтягивая веревку, что ей только оставалось поддерживать равновесие.
Громов проверил пульс у Миши — так, на всякий случай. Какой там пульс — рука окостенела... Громов привязал перильную веревку, чтобы позже труп можно было спустить по Орлиной скале, и взглянул вверх.
Наташу, худенькую девушку в синей штормовке, принимали и передавали друг другу Челаев, Ткачев, Семенцов и последним, уже у самой вершины, поднял на руки обессилевшую девушку Жигров; он отнес ее к костру, разложенному горноспасателями в расщелине, укрытому от ветра между камнями.
Ваня Жигров отвинтил крышку и протянул фляжку Наташе:
— Глотни, это спирт, согреет.
Но девушка отстранилась и, заливаясь слезами, прошептала:
— Мне нельзя, ребята, я беременна!
* * *
Наташу свели по легкой тропе вниз и отправили в город на машине скорой помощи. А тем временем под Орлиную скалу подъехал большой спасотряд, вызванный Бродским.
— Спасибо, Виктор Петрович, за помощь! — благодарил он Громова. — А тело мы снимем сами, не беспокойтесь.
— Это наше общее дело... — обронил Громов.
Домой команда Громова добиралась на той же милицейской машине.
— Как же такое могло случиться? — первым начал разговор Челаев.
— А разве остановишь молодежь, рвущуюся в горы и слепо верящую в свои силы? — спросил Ткачёв и сам ответил: — Ничего не поделать. Люди вечно стремятся к вершинам.
— Но почему туристы, сообщившие дорожному мастеру о ЧП на Орлиной скале, уехали, не указав точного места происшествия? — спросил Семенцов.
— Ребята, меня это и самого мучает. Надо во всем разобраться, — ответил Громов...
Но разобраться в причинах и обстоятельствах удалось только спустя две недели. Совершенно случайно Громов разговорился с ивано-франковскими скалолазами, пришедшими в спасслужбу, чтобы зарегистрировать там контрольные сроки своих восхождений на Скалистом плато.
Громов, посмотрев маршруты, спросил:
— Почему вы заявляете сразу “пятерку”? Вы только приехали на Скалистое плато, нужно ведь провести тренировки на легких маршрутах!
— Нэ трэба, — ответил капитан ивано-франковских скалолазов.
— Почему?
— Мої хлопці були тутечки два тижні тому і гарно полазили по скелям.
— Где они были? — быстро спросил Громов.
— На западной стороне плато, у Орлиной скалы, — ответил капитан, легко переходя на русский.
— А вы тогда никого не встречали?
— Ленинградских альпинистов. Их палатки стояли рядом с нашими у скалы Парус.
— Что за альпинисты? Что вы о них знаете? — очень серьезно спросил Громов, чувствуя, что разгадка близка.
— Да вроде... — Начал капитан, но тут же оборвал реплику и сказал: — Там с одной связкой не все гладко было. Они скалу брали с какими-то туристами, тоже ленинградцами; парень тот сорвался и умер на скале. А эти выбрались и вернулись в лагерь.
— Так почему они удрали со скалы?
— Испугались, наверное, — пожал плечами капитан, — Мало ли что там было на маршруте... Они только сообщили о ЧП дорожному мастеру, чтобы тот вызвал горноспасателей. Они, мол, проходили по шоссе и услышали крики, но помочь не могут — опаздывают на поезд. Мастер-то все правильно сделал, позвонил в милицию, к Орлиной скале послал рабочих — но те, вроде, подняться не смогли. Ни снаряжения, ни навыков...
— А вы-то почему не пошли на помощь?
— Так не знали мы ничего, — искренне удивился скалолаз, — и узнали-то случайно, на следующий день, сами собрались лазать на Орлиной скале, приходим — а там спасатели из команды Бродского снимают труп.
— А фамилии этих ленинградских альпинистов не знаете?
— Нет. Они скоро собрали палатки и уехали.
— Так в ту ночь, когда прибыли спасатели, они находились в лагере?
— Да. Спали в палатке. Утром только рассказали о трагедии с этим... Мишей Калининым.
— Вот это да... — не удержался Громов.
— А вы разве этого не знали? — спросил капитан.
— Нет. Не знал. Вы первые, кто так подробно рассказал... Ну, альпинисты... Видел я сволочей, но подобных — еще не встречал! — воскликнул Громов. — Бросили раненного товарища, сбежали, даже место не показав — чтобы не получить выговор! Вот же гады!
...В этот же день он написал подробное письмо в Федерацию альпинизма Ленинграда и попросил разобраться в январской трагедии на Орлиной скале.
* * *
Ответ из города на Неве пришел через месяц. К нему прилагалась выписка из приказа № 154-с по Ленинградскому санитарно-гигиеническому медицинскому институту.
“...Студенты Рукшин В.Б., Масленников С.В. лечебного факультета и Алексеев В.В., Кузнецов А.А. санитарно-гигиенического факультета в январе 198... года выехали в Малые горы для занятий альпинизмом, грубо нарушив приказ МВССО СССР от 12.07.1982 года № 817 и Инструкцию комитета по физической культуре и спорту при Ленгорисполкоме “О порядке выезда в Малые горы”. Группа не имела разрешения на выезд, нигде не была зарегистрирована, не была поставлена в известность контрольно-спасательная служба.
26 января Рукшин В.Б. со своей знакомой Хатченковой Е., вышел на маршрут Орлиной скалы без какого-либо разрешения, оформления и без средств связи. При восхождении связка Рукшин-Хатченкова встретились с двойкой горных туристов супругов Калининых и по договоренности с ними взяла на себя инициативу прохождения маршрута. Тактически неправильная организация восхождения привела к срыву Калинина М., падения его на значительную глубину, получению перелома обеих костей бедра и множества мелких травм, сотрясения мозга. В этот ответственный момент, когда жизнь Калинина М., зависела от быстроты вызова спасателей и оказания ему помощи, Рукшин В., повел себя трусливо и малодушно, не обеспечил надёжную доставку сведений о несчастном случае горно-спасательной службе и не предложил свою помощь спасателям ни как медик, ни как альпинист. По вине Рукшина В., спасательная команда прибыла с опозданием, было потрачено много времени на поиск пострадавшего. В результате этого Калинин Михаил и погиб.
Президиум федерации альпинизма Ленинграда полностью дисквалифицировал Рукшина В., как спортсмена и обратился в ректорат и общественные организации ЛСГМИ с просьбой рассмотреть вопрос о возможности вручения ему диплома врача. Остальные участники выезда дисквалифицированы, как спортсмены.
На основании вышеизложенного ПРИКАЗЫВАЮ:
1. За грубое нарушение приказа Министерства ВССО СССР от 12.07.1982 г. № 817 и Инструкции комитета по физической культуре и спорту при Ленгорисполкоме “О порядке выезда в Малые горы”, за малодушие и трусливое поведение при несчастном случае, за действия, недостойные спортсмена и несовместимые со званием медицинского работника, способствовавшие гибели спортсмена, а также учитывая решения Президиума федерации альпинизма Ленинграда, Рукшина Владимира Борисовича, студента лечебного факультета дневного отделения 5 курса 10 семестра 2 группы, исключить из института...
2.Объявить строгий выговор нижеследующим студентам института:
Масленникову С.В. — 3 курс, лечебный факультет;
Алексееву В.В. — 5 курс, санитарно-гигиенический факультет;
Кузнецову А.А. — 2 курс, санитарно-гигиенический факультет.
 
Ректор ЛСГМИ
Профессор С.В. Алексеев.
 
ПИСЬМО ИЗ БОЛГАРИИ.
 
Если бы эту быль я опубликовал в то время, когда она происходила — никто бы не поверил, что среди советских людей возможно такое изуверство. А сейчас, прожив бандитский период, никто не удивится. Но все описанное — не выдумка, а действительно произошедшее с нашими героями, бескорыстно помогающими терпящим бедствие; и, конечно, быль эта должна войти в "Хронику горноспасательных дел".
 
Абитуриентка Маша Венгерова задержалась на вечерней консультации, потом какое-то время отняли разговоры и прогнозы, обычные среди поступающих, и вышла на улицу около десяти вечера. Долго ждала троллейбус на Тростниковую бухту (там она снимала комнату, в пригороде было дешевле), но он не появился. Жизнь в военном морском городе обычно вечером замирала очень рано. Решила проголосовать на попутную машину, ведь идти пешком несколько километров никакой охоты не было.
У восемнадцатилетней Маши, высокой, статной, — чудесные глаза: голубые, с черной каемкой вокруг зениц, мечтательные и задумчивые. Русые волосы ниспадали пушистым водопадом на ее плечи. Лицо, как молочный янтарь, покрывал ровный южный загар. Красота словно жила в этой девушке, в фигуре, в движениях, в овале лица, в бровях тонких и стремительных, вздымающихся, как птица крыльями. Рубины уст пылали жаром любовных желаний.
Одета в тот летний вечер она была в легкое летнее платье, белое и полупрозрачное.
...А попутных машин на Тростниковую бухту тоже все не оказывалось. Наконец, после долго ожидания появилась большая, с закрытым кузовом, военная машина. Маша знала, что в сопровождение машины всегда должен быть младший офицер или сержант. Да и вообще, Советская Армия была на хорошем счету среди гражданского населения, никто не знал о "дедовщине", о воровстве и хищениях, о многочисленном генералитете и их роскошных дачах, и других язвах и эпидемиях, уже разрывавших этот слой общества. Потом, Маша была молода и чиста, наивно ждала встречи со своим сказочным королем. Она проголосовала. Машина остановилась и тут же из кабины она услыхала веселый картавый голос:
— Садысь, студэнтка!
Маше очень понравилось, что к ней уже обратились, как студентке Политехнического института, куда она держала вступительные экзамены. "Это хороший знак, значит я поступлю!" — подумала она.
— Мне на Тростниковую бухту.
— Таку красавацу хать на луну!
Девушку чуть насторожило коверканье русских слов в коротких обращениях, но усталость и надвигающаяся ночь побороли все страхи и она поднялась по высоким, крутым ступеням в фургон, напичканный загадочными приборами. Там было трое мужчин в военной форме; она не успела даже толком рассмотреть их, как громко захлопнулись двери, машина резко дернулась и быстро покатила по пустынному шоссе. Сильные мужские руки приподняли ее за талию и усадили на колени другому мужчине, который тут же стал лапать ее грудь. Маша, попавшая в ловушку к негодяем, сразу задохнулась от ужаса своего положения, но в ней еще теплилась надежда, что это ошибка и парни просто шутят. Она не закричала, а просто выдохнула фразу, считая ее железной и благородной защитой:
— Ребята, не надо, не трогайте меня, я — девственна!
Но этим пьяным верзилам будто только и нужно было эти признание. Тот, у кого она была на коленях, дохнул на нее пьяным угаром, рванув на ней трусики и запустил лапищу в женский половой орган, пальцами разрывая плеву. Тут же поднял их, омытые и запачканные кровью, стал размазывать по ее лицу и, гогоча, мацать щеки дружков. Маша закричала от боли и гнева, от страха и плена.
— Закрой ей глотку и налей лучше в нее водки!
Она крепко сомкнула зубы, но ублюдок сильно сжал ее щеки, она на миг приоткрыла рот, он всунул в него бутылочное горлышко и стал выливать содержимое. Водка текла по ее лицу, по телу, заливала и першило горло, она задыхалась, а каленное железо словно пронзало ее тело.
Они насиловали ее тут же, в машине: один держал, скручивая руки, а другой словно тисками сжимал ноги и втыкал в нее свою черную твердую гадину. Третий, лихорадочно облизываясь, косясь мутным взглядом на оргию, нервно и неряшливо вел машину. Наконец, где-то в пустынном уголке, машина затормозила. Они выволокли ее, уже задохнувшуюся от криков и от влитой в нее водки, беспомощную и измятую, в разорванном платье. Теперь они насиловали ее втроем, будто раздирая ее тело на куски. Маша потеряла сознание...
Очнулась она в темноте, отплюнула изо рта зловонную жижу и хотела встать. Но тут же почувствовала, что ее руки в кандалах и прикованы к цепям. Платье изодрано в лоскутья, лифчик и трусы сорваны. Все тело горело от синяков, ссадин и царапин. Все в ней было порвано и будто надрезано в тех местах, где они надругивались над ней. Даже окровавленные губы были исковерканы острым лезвием. Она, видно, крепко смыкала их, а нелюди разжимали их ножом.
Было прохладно. Где-то рядом дышало море. Маша горько заплакала, будто навсегда простившись с домашним временем — с папой и мамой, двумя братьями и медовыми мечтами. Она плакала долго, будто пытаясь вернуть те сладостные мгновения из той, райской жизни, и забыть весь смрад и срам, внезапно липкой лавиной низвергнувшей на нее. Тем временем короткая летняя ночь истекала и занимался новый день. Маша стала осматриваться.
Она находилась в каком-то скальном гроте, вокруг — отвесные обрывы. Перед ней синело море, на горизонте занимался розовый рассвет. Она повернула голову и позади увидела темный вход.
"Там, наверное, пещера?" — подумала Маша. На полу валялись пустые бутылки от водки и консервные банки. Отойти куда-нибудь в сторону девушка не могла. Цепи не пускали ее. Она присела и помочилась на место, где только что лежала и стояла.
Кто же эти изверги, коварно взявшие ее в плен, издевавшиеся, изнасиловавшие и приковавшие к цепям? Она хотела вспомнить все, что происходило с ней ночью, но всплывало все гадкое и омерзительное, ее же тут сразу затошнило. И пришла только мысль о самоубийстве. Кому она теперь нужна? Осрамленная и опозоренная. Все теперь вокруг нее будут смеяться и показывать на нее пальцем:
— Смотрите, идет обесчещенная, сама прыгнувшая в кабину к бугаям!
И снова слезы обиды заструились по щекам Маши.
— Но я должна запомнить лица врагов. Это же нужно для расплаты... — шептала она.
— Какой расплаты? Как выбраться отсюда? — горько усмехнулась Маша. — Нет, лучше умереть, чем жить в таком позоре, когда каждый будет хаять и тыкать тебя!
— А как можно найти смерть? Какой способ полегче и без страшных мучений? — спрашивала она себя. И начала вспоминать страницы книг, где герои кончали с жизнью. Вешались, топились, ложились на рельсы под поезд, включали газ на кухне, бросались в пропасть или под автомашины, сгорали в огне пожаров, душили друг друга, пронзали ножами и кинжалами. Ничего из этих способов здесь применить не было возможности. А может, голодовка станет последней прелюдией? Ей казалось, что она сумеет выдержать эту муку. Тем более она уже не ела с вчерашнего дня.
— А как же расплата с этими гориллами? Но получится ли у меня отомстить за поруганную жизнь? — говорила с собой Машенька. — Нет, умереть легче всего на свете. А вот попробовать выжить и победить — это посильнее и посложнее!
— А кому я буду нужна с поруганной честью, после истязаний этих нелюдей? — спросила чуть позже она себя, — Смогу ли я дальше жить и любить? И нужна ли будет мне эта подлая и проклятая жизнь, что так коверкает, ломает и скручивает человека в пытках и грязи...
Она говорила и думала, истязала и бичевала себя, плакала и жалела себя за полученные муки. За что? За какие провинности она несла такую жестокую кару?
— Нет, я должна выжить только ради мамочки, ведь она так будет убиваться, если я погибну. А у отца просто откажет или разорвется сердце, узнай он о моей смерти. Только ради родителей, давших мне жизнь, я и обязана дальше жить! Но как сражаться с этим зверьем?
Маша думала и думала, прокручивая в голове всевозможные варианты вызволения и счастливого спасения из жуткого плена. Ничего реального не приходило в голову, а в чудеса она уже не верила!
— Тогда нужно все тщательно запоминать и высматривать! — дала она себе поручение-приказ. И опять задремала в беспокойстве и тревоге.
...Появились палачи после обеда. Маша услышала за спиной шаги и тут же на ее глаза кто-то из них завязал ей темную и крепкую повязку. Теперь, слепая, она ловила каждый звук. Определенно по разговору, по интонации голосов и коверканью слов — это были подонки с Кавказа или Средней Азии. Тела их воняли потом, грязью и прошибали какой-то специфической муторностью, точно они вывалились во всей пыли и грязи Востока.
И опять начались страшные мучения и истязания ее женского существа. Они втроем набросились на девушку, рвали, кусали и насиловали ее. Словно выросли в голодной волчьей стае, а не среди людей, и теперь, рыча и наслаждаясь кровью, хрипели в зверином экстазе. Ни кричать, ни плакать, ни сопротивляться она уже не могла, просто обмякла и повисла в их волчьих когтях.
Очнулась Маша опять от холода. Синела и сверкала звездная ночь, а она, обнаженная, окровавленная, обесчещенная, валялась на каменистом полу пещерного грота, закованная в кандалы и цепи. Опять она отхаркала мерзость изо рта; окровавленные губы вспухли, растрескались и ими трудно было даже шевелить. Хотелось пить и есть. И снова в рыданьях забилась и задрожала несчастная.
Сколько будут продолжаться эти пытки — она не знала.
А сколько времени выдержит она сама этот ужас и кошмар?
В следующее появление они принесли ей большую оловянную миску с отбросами солдатской кухни: каша, куски хлеба, обгрызенные кости с остатками мяса, кусками сахара и ведро с водой. Она попила воды, чуть умыло лицо, грудь и тело, насколько позволяли цепи. Болели и жгли ее тело глубокие царапины и укусы. Словно она вырвалась из присосок гигантского черного паука, высасывающего человеческую кровь.
Есть солдатские объедки она не могла, но потом обмакнула сахар в воду и аккуратно слизнула растворенную сладость. Из хлеба делала мягкие шарики и тоже осторожно глотала их.
Чуть подкрепилась. Теперь ее сила — терпенье. Истерзанное пытками тело судорожно извивалось на полу, совершенно не слушая мозговые команды, точно жило отдельно от мыслей, будто оно уже было на сковороде у чертей в аду, а голова еще зачем-то задержалась в этом жестоком человеческом мире; нет, вне его — летала и кружилась чайкой над морем. Только боль была одна и физическая, и моральная, и сердечная...
Нелюди сжалились: принесли грязное одеяло, чтобы она укрывалась от ночного холода. Потом армейскую фуфайку и галифе. Кормили все теми солдатскими помоями, но иногда попадались кусочки сливочного масла и колбасы. А остальное... Мучения продолжались, они пытали ее почти каждый день, она сбилась со счета времени. Приходили втроем, иногда по одному, завязывали глаза и насиловали исступленно и безжалостно, тиская, сжимая, царапая, — словно голодные псы рвали и терзали ее тело.
Они говорили мало, только сопели и рычали, когда исполняли свои животные желания. Маша молчала, прокляв мужской мир. Она ждала светопреставление, она не могла поверить, что вот так безнаказанно они могут издеваться над ней. Ей казалось, что вот-вот настанет возмездие! Но проходило время, а пытки продолжались. И тогда Маша поняла, что надеяться не на кого, никто не найдет ее в этом аду. И выручить себя должна только сама.
Теперь она стала — глаза и уши, пытаясь увидеть и запомнить любую мелочь. Но извергов своих она не видела, могла только слышать, но они говорили мало. Но Маша все же уловила кое-какую информацию, что она находится в какой-то неизвестной пещере, а где-то рядом есть подземный военный завод по ремонту подводных лодок. Там и проходили службу эти страшные вояки.
Когда они уходили, то развязывали ей глаза.
— Яхты и лодки здесь не плавают — секретная зона, а если мимо пройдет военный катер, то ее голосов и криков на борту никто не услышат из-за работы дизелей, — так успокоил своих подлецов старший из них. — Потом, с моря вид на пещеру перекрывает утес, а на плато сверху тоже никто не бывает, там местность обезображена химическими испытаниями. Эту жуткую для себя информацию она услышала как-то днем, когда один подонок испугался, увидев в море военный корабль. Но его успокоили этими фразами.
А пытки и издевательства становились все изощреннее. Иногда мучители приносили бутылки водки, напивались, вливали в нее большую порцию, затем начинали жечь сигаретами ее груди, разрывать ей ноги, засовывая в промежность пустые бутылки, или хлестать ее ремнем по спине и ягодицам. А потом насиловали и насиловали. Маша стоически выдерживала страшные пытки изуверов.
Однажды, во время такой оргии, у нее чуть сползла повязка с глаз и она вскользь увидела своего главного мучителя. Это был типичный азиат-ублюдок с бритым черепом, низким лбом, желтыми глазами навыкате, хищными ноздрями, откуда торчали пучки волос, а масляные губы, облизываясь языком-жалом, так были похожи на змеиную пасть. И вдруг он подмял ее под себя и стал кусать и целовать ее истерзанную грудь с царапинами и ожогами от окурков. Она пыталась цепями ударить по голому черепу, раскроить его, размножить, — но видно, не одна она была закована на этом месте. Длина цепей была тщательно вымерена и не позволяла узнику делать лишних движений. И в который раз она обмякла без чувств и впала в беспамятство. Силы и время у нее были на исходе, она понимала, что скоро совсем ослабнет и палачи, чтобы не возится с ней, просто ее убьют, наслаждаясь смертью слабой жертвы, тело расчленят и выбросят в море на съедение крабам.
— Нужно бороться! — шептала она сама себе. И тут же задавала вопрос. — А как?
Ответ пришел неожиданно для нее самой. Далеко в море она увидела проходящий корабль, потом еще сновали какие-то катера и рыбацкие сейнера.
— А если написать записку, запечатать ее в пустую бутылку и выкинуть в море, может быть кто-нибудь подберет ее послание? И придет на помощь. Надо обращаться к маме и папе, указать их адрес, им передадут письмо, а они с братьями сумеют организовать поиски! Ура! Спасение придет ко мне! — уже радовалась обреченная на медленную и мучительную смерть.
— Надо поскорее действовать, — тут же приказала Маша себе.
Пустые бутылки из под водки валялись рядом, но ей пришлось лечь на пол, ногами изловчиться и подвинуть одну к себе. Есть, бутылка у нее. Теперь написать письмо. Обрывок бумаги из бутылочной наклейки "московская водка" вполне подходил для бедственного послания. Но чем писать? Она лихорадочно думала и думала, вспоминая страницы прочитанных приключенческих книг, боясь, что вот-вот нагрянут насильники и вновь будут пытать ее груди горящими окурками, резать ножами тело, вымазывая ее кровью свои руки, черепа, лица, гогоча и скаля свои звериные и змеиные хари, а потом с диким изуверством насиловать ее. Ни пот и пыль давно не мытого женского тела, ни засохшая кровь на затягивающихся рубцах, ни язвы и сочащиеся гноем и кровью раны, ни зловоние кала и мочи, находившихся под ногами, — ничего не смущало этих грязных горилл.
— Нужно птичье перо! — внезапно на память пришли кадры фильма, где герои прошлого века писали письма гусиными перьями.
Маша стала оглядывать каменную площадку, где уже который день она, закованная в цепи, несла страшную и жестокую муку, — и увидела белое перышко, выроненное чайкой.
Какие танталовы муки пришлось ей испытать, сколько пришлось приложить усилий и ухищрений, чтобы достать и подгрести перо к себе! Она ложилась на пол, вытягивалась во весь рост, — прикованные к цепям руки не отпускали, — и вот так телом, и ногами она гребла и каталась по каменному ложе, пытаясь достать белое перышко. Слава Богу! Удалось.
Теперь где взять чернила? Тут мысль сработала мгновенно: а собственная кровь! Ранок на ее теле было предостаточно, так что резать палец не было нужды. Макая перо в раны и даже не морщась от боли, Маша писала письмо родителям:
"Милые и родные мои, папа и мама, я жива! Нахожусь в плену у советских солдат азиатов и кавказцев, где-то в скалах у моря, они регулярно насилуют меня и избивают. Вокруг запретная зона и рядом подземный завод подлодок. Если вы поднимете шум, то меня сразу убьют, чтобы скрыть концы. Найдите отважных альпинистов и только они сумеют добраться ко мне и вызволить. Я прикована цепями в пещере, передо мной в море утес. Все. Жду и надеюсь на спасение!
Если не успеете, то прощайте, мои любимые и ненаглядные! Люди, кто найдет мое письмо, прошу вас только послать его по указанному адресу, ради моей жизни.
Маша Венгерова, кажется середина августа, какое число не знаю, я потеряла счет дням и пыткам".
Она высушила на бумаге собственную кровь, ставшую буквами и взывающую о спасении. Скрутила бумажку и завернула в кусочек прозрачного и непромокаемого полиэтилена, в котором солдаты приносили закуску. Весь этот пакетик аккуратно засунула в бутылку, нашла пробку из под шампанского, выдернутую из бутылки и валявшуюся рядом, тщательно запечатала послание.
Теперь бутылку нужно было бросить в воду. К морю вел некрутой скалистый склон, но длинный; если спустить бутылку, то она может разбиться на осколки.
«Что делать и как благополучно спустить на воду мой «корабль»? — задумалась Маша. И — придумала. К умирающим всегда приходит прозрение. Маша решительно обмазала бутылку толстым слоем собственного кала, ведь испражнялась она тут же.
— Будет катиться по скалам и должна не разбиться о камни. — успокаивала она себя. — Еще нужен письму примечательный маячок, чтобы с катера увидели бутылку! — и она воткнула в пробку белое и изящное перо чайки, и тихо столкнула бутылку по скалам; она мягко покатилась по неровностям обрыва и бухнулось в море. И тут же в воде закачался белый поплавок.
— Ура! Плыви, мой кораблик с парусом-перышком, моя бутылочка! Расскажи родителям о моей беде, они найдут свою Машутку и спасут ее! — ликовала уже смертью Отмеченная и Приговоренная, с растерзанными телом и душой, но с жгучим и живым блеском великолепных женских глаз.
Всегда жизнь последней уходит из глаз; пусть тело мертво, исковеркано, пронизано неизлечимой болезнью, а глаза горят, теплятся, живут и надеяться, даже у приговоренных к страшным пыткам и казни. И стоят открытыми, полными слез, упреков и счастья у умерших и погибших. И близкие закрывают веки на глазах у почивших, у тел, уже покинутых их светлыми душами.
И главная красота у Жизни — это глаза. Вспомните любые: женские — любимые темно-серые, или собачьи — преданные и всепрощающие, кошачьи — томные и ласковые, оленьи — влажные и покорные, птичьи — бегающие и рвущиеся к свободе, змеиные — торжественные и коварные; даже у мухи глаза прекрасны и очаровательны.
Голубые глаза Маши неотрывно смотрели в море, провожая "кораблик", который должен принести спасение, в трудное плавание.
— Течения, подводные и поверхностные, несите мою бутылочку к людям, расскажите им о моей беде, спасите меня от злодейства! — шептала, просила и молила Маша. — Ветер, не дуй и не греми штормами, на разбей бутылочку, последнюю мою надежду на волю! — обращалась она к силам природы. — "Белеет парус одинокий, в тумане моря голубом, что ищет он в краю далеком?" — вспомнила Маша лермонтовские строки и добавила: — Свободу и жизнь для меня!
Неожиданно за спиной она услышала торопливый топот солдатских сапог. Опять ее схватили, завязали глаза, а потом стали обливать водой, мыть и тереть жесткими щетками; ими же принялись смывать и подметать грязь и кал на площадке.
— Саржант должан падойти для утэхи! Ты таво, нэ брыкайся, а не то пядки паджарю! — пригрозил ей Пророк Востока.
Маша обречено молчала. Что она могла сказать в ответ? Будь у нее нож в руках, то она просто пырнула ему в пузо и все. А теперь она просто опять сжалась от страха, от предчувствия новых пыток, от садизма азиатских чудовищ, — и думала только о своем кораблике, будто указывая ему верный путь.
Сейчас Маша была величественна и прекрасна, — даже теперь, когда горе и пытки погрузили ее в смрад жизни. Словно Богиня, прикованная цепями к скале, стоявшая в камере пыток с завязанными глазами, она обращалась к морю с молитвой, которую тихо и безвучно шептали ее искалеченные губы.
Золотой ореол от солнечных лучей будто лишал окружающие скалы тяжести, а фигуру — объема. Тело ее вырисовывалось золотой паутиной линий, будто исходящих от Божества лучей.
На ней нет роскошных нарядов, как в сцене Благовещения Мария, облаченной в царские одеяния, с драгоценными камнями в ушах, в жемчужном ожерелье. У нашей Машутки на груди, вместо осыпанного каменьями аграфа, алели рубиновой мозаикой раны и синели, словно змеиные укусы, следы поцелуев славных сынов Средней Азии и Кавказа.
Машенька, Машенька, обнаженная и распятая, точно Христос на кресте, гордо и смело обращала лицо к палачам и морю, будто в нем было последнее спасение. Все вокруг нее было бесплотным, безраличным и безнравственным, даже скалы приобрели отвлеченные геометрические очертания, лишь море горело кристаллическими формами. И там вдали, в нежных полутонах голубой и зеленой волны, качался белый "парус". В глазах Машеньки, словно в иллюзии, когда из цветных бликов, из динамической игры света с переливчатыми тонами, бутылка с пером обратилась в парусный корабль, плывущий в каком-то ином, магическом мире, где капитаном был ее папа, а матросами — сильные и смелые братья. Но это было там, в чудном и прелестном мире моря, где может быть другие законы и жизнь.
А здесь, на земле, в камере пыток, основанной много веков назад, во времена монголо-татарского ига, сейчас, в век демократии и защиты прав человека, бессильную девушку пытали каленным железом и человеческой похотью. И нельзя убить нелюдей сразу из автомата или камнем по голой башке, есть Народный Суд или Военный Трибунал, который оправдает пытки, назвав неразумными деяниями, приговорит их условно к несколько годам тюрьмы, а то и совсем скроют, затрут позорное дело, черным пятном падающее на знамя Советской Армии. Но этот жестокий срам — был, и кто-то должен поведать людям, как солдаты восточной веры, издевались, зверски пытали и мучительно убивали русскую девушку Машу.
...А корабль надежды с белым пером чайки смело и быстро выходил в открытое море, попав в сильную струю подводного течения. Храни тебя, Удача, посланник Святой Марии, мученицы, словно деревянной фигурой застывшей на носу парусника.
С востока, в полнеба, наваливалась угрюмая туча. И ужас красоты и борьбы несла она в бликах и сверкание молний и раскатах громов. Сержант тоже оказался мерзавцем, находя свою утеху тем, что, прежде чем изнасиловать Машу, он отколотил ее палкой по пяткам. От такой дикой боли она, бедная, извивалась словно пригвожденная змея, а он, вынув свой половой член из нее, сладостно смеялся и мочился на ее лицо.
...Время неумолимо шло. Когда-то посланник Московии — русский воевода и посол Шереметьев, вероломно захваченный татарами, двадцать один год просидел в пещерной тюрьме Чуфут-кале. Машенька уже целую вечность, мучимая изощренными восточными пытками и издевательствами, жила и боролось, совсем не увядая, не теряя своей Красоты; только золото волос превратилось в сверкающее серебро, но также драгоценно и царственно ниспадало по ее матовым, словно из молочного янтаря, плечам.
Каждый день, — а она не знала им счет, — каждую минуту и секунду девушка думала о своем кораблике, пустившемся в далекое плавание. И боялась даже подумать: а если шторм, если хрупкое стекло разлетится о прибрежные скалы? Нет, корабль должен войти в тихую бухту и ее послание должен прочитать могучий витязь, и прилететь, примчаться, прискакать для ее спасения!
И будто, слыша ее мольбы и просьбы, "парусник" смело и лихо преодолел Черное море. Он медленно подплывал к городу Созопол на берегу Болгарии.
Давайте поможем кораблику, достанем лоцию и прочтем краткую информацию:
"Город Созопол расположен на возвышенной части полуострова Кирил, соединяющегося с материком низким перешейком, поросшим лесом. С моря город опознается по белым домам над обрывом полуострова, ветряной мельнице на северной окраине города, белому зданию с башней на островке Кирил, а также по горе Бакырлыка, возвышающейся к юго-западу от города. С севера город Созопол закрывается островом Коларов. Жители города в основном занимаются рыболовством и виноделием".
Купаясь в море, бутылку с пером выловил болгарин Огнян Балджийский, альпинист и горноспасатель, отдыхающий на приморской базе Красного креста в Созополе. Страшную записку, написанную кровью, он прочитал — и тут же побежал на почту и отослал ее с письмом Громову, которого хорошо знал по восхождениям на Кавказе, Памире и в Родопах.
И вот это письмо и записка лежит на столе у начальника горноспасательной службы Южного отряда Виктора Громова. Бывалый горноспасатель задумался, — ведь эту местность у военного города он знал только понаслышке. Никогда там не был, хотя о заводе подводных лодок, оборудованном в высоком подземном зале, имел информацию от сейсмолога и высококлассного альпиниста Бориса Тенигина. Он производил там опыты и изучение пещерных сводов на их геологическую крепость и прочность, чтобы землетрясение не обрушило их на завод по ремонту подлодок
— Значит, Маша в пещерной тюрьме? — задал он вопрос себе.
— А может эта шутка? — и тут же твердо ответил: — Письма кровью не пишут для забавной игры! — встал из-за стола и направился к выходу.
— Надо проверить информацию. Схожу-ка по указанному адресу.
К дому на улице партизана Вергасова он подошел осторожно, точно разведчик на агентурную квартиру.
Все здесь казалось точно в трауре: наглухо закрытые ставни и двери, до отказа набитый газетами почтовый ящик, да просто сиротливо и неуютно было вокруг.
— А где Венгеровы? — спросил Громов у соседки.
— У них дочь Маша пропала несколько месяцев назад. Поехала в военный город поступать в институт и как в воду канула! Они все там и ищут девчонку.
— Да, сложная и печальная загадка!
— А зачем они вам?
— Да так, мы друзья и давно не виделись, — уклончиво ответил Громов.
...Теперь он быстро шагал на спасслужбу, по пути раздумывая о предстоящей операции.
— Кого взять с собой? Ведь нужно тайно пробраться на военный объект и тщательно обследовать обрывы у моря. Наверное, только Колю Петрова можно посвятить в это опасное дело. Ведь он "афганец", имеет большой военный опыт, тем более разведчик-десантник. Правда, вернувшись оттуда, Коля стал угрюм и неразговорчив. Раньше был веселым и бесшабашным, а теперь сторонится всех. Ничего, попробую уговорить его. — успокоил себя Громов.
Колю Петрова он нашел на стадионе, где тот работал тренером по легкой атлетике. Громов показал ему письмо болгарского друга Огняна Балджийского и записку Маши Венгеровой.
— Снимайте куртку! — коротко приказал Петров.
— Зачем?
— Вы пришли пригласить меня на поиски Маши?
— Да.
— Тогда нужна краткая тренировка-учеба.
— Какая?
— Как с шестом преодолевать проволочное заграждение.
— А, ты сразу к делу?
— Время на лишние разговоры нет, мы уже, может, опоздали.
— Тогда давай учи и через час выезжаем на объект! — улыбнулся Громов.
Высоту чуть более трех метров Громов преодолел с шестом просто играючи.
— Отлично, видно много раз подтягиваетесь! — похвалил Петров.
— Раз тридцать еще могу, стараюсь держаться в спортивной форме.
Вечером на горноспасательной машине они были в заданном квадрате.
— Пойдем ночью? — спросил Коля.
— Тебе виднее.
— После двенадцати вся охрана укрепрайона спит или пьянствуют.
— Откуда ты знаешь?
— Так сейчас во всей армии.
Все оставшиеся до вечера световые часы они изучали местность в бинокль. В основном видовую разведку вел Петров. Громов полностью положился на него, доверял "афганцу". Когда стемнело, они, захватив маленькие рюкзачки, двинулись в путь.
— Жди нас здесь, пока не вернемся! — приказал Громов шоферу.
Шли осторожно и тихо. У тройного проволочного заграждения залегли. Прождали два часа.
— Никакого обхода нет! — заявил "Афганец".
— Откуда ты знаешь? — забеспокоился Громов.
— Смотрите, у колючей проволоки даже нет натоптанной тропы, где должен ходить наряд охраны.
— Ты прав, все здесь запущено и забыто, но проволочное заграждение стоит крепко и надежно.
— Мы его преодолеем при помощи шеста.
Операция по взятию тройной колючей преграды прошла легко и успешно, "Афганец" и "Дед" умело выпрыгнули с шестом и оказались на территории запретной военной зоны, на скалистом Гераклейском полуострове.
— Теперь нужно осторожно пересечь плато и выйти к обрывам над морем, — тихо сказал Дед.
— А в каком месте?
— На рассвете будем изучать и рассматривать всю кромку скал, там где-то и находится этот таинственный грот.
— Идемте за мной, — предложил Афганец. — Меня научили хорошо ориентироваться ночью в горах.
— А никаких ловушек военные не расставили на плато?
— Я думаю — нет, здесь от сытости и сидения без дела им лень даже подумать, а не то что-то строить.
— Все равно будь осторожен.
— Это у меня уже в крови сидит, там, в Афгане, была отличная школа на выживание в незнакомой местности.
Неуловимая двойка в составе — бывший военный разведчик и горноспасатель — осторожно и крадучись, используя для маскировки гористую местность, шла на юг, к обрывам у моря.
Над ними — только звезды и синий воздух, будто грозный, острый, ледяной. Полночный звон холмистых гор, осеннее тепло земли, небес покой. Но вот над равниной розового моря взошла луна, ее свет дробился и блестел в осколках волн, а двойка спасателей остановилась и замерла над пропастью. Внизу весело плескался зеленый и серебряный прибой. А сине-звездный свод бледнел и багровел.
— Скоро рассвет.
— Вы поспите и отдохните час-два, а я подежурю, а потом сменимся! — точно отдал приказ Афганец.
— Хорошо, — беспрекословно подчинился Дед.
Они устроились среди утесов и скал в небольшой раковине-гроте. Один спал, положил голову на рюкзачок, а другой стерег его сон, осторожно оглядываясь и слушая ночные звуки. Они кружились и вырастали вокруг, как синие цветы-колокольчики, тихо и мелодично звенели, завораживали и будто уносили в сказочные грезы.
Коля Петров вдруг вспомнил подобную пронзительную ночь в снегах Гиндукуша. Такая же прекрасная музыка, только белых морозных роз, и босые ноги таджички, искавшей защиту от моджахедов среди советских солдат. Он растирал их спиртом, поил дрожащие губы горячем чаем, теплой шинелью укрывал всхлипывающее и тонкое тело беглянки.
Вдруг слух его уловил далекий и душераздирающий женский крик, который глухо доносился из сонма скал, будто из преисподней. Он толкнул Громова.
— Дед, послушай, кажется кого-то пытают?
— Где?
— Там в ночи... Пока не видно не зги.
Они застыли и напряглись в ожидание и слухе, но ночь вдруг словно оглохла, замолчала, точно сморенная крепким сном...
Утро настало в блаженстве ослепительного диска солнца, в росах и блеске мокрых розовых и рассветных скал, покрытых красными и серыми лишайниками, мхом и зеленой травой. Горноспасатели, укрывшись и спрятавшись в складках и тенях скал, внимательно в бинокль изучали гористый пейзаж, просматривая каждую морщину и трещину.
— Перед ее гротом в море должна быть большая глыба или утес, помнишь, она в записке писала о приметах местности, где находится в заключении! — проговорил Громов, не спуская глаз с дикого вздыбленного хаоса-пейзажа камней, пиков, хребтов, черных теней и играющих солнечных бликов на морской воде.
— Спокойно, Дед, кажется вижу несчастную! — хрипло проговорил Афганец.
— Где?
— Смотри, черный окаем скал, почти у самого моря; там скальная площадка и на ней, кажется, лежит человеческая фигура.
— Что-то угадывается; будем спускаться, проверять и искать Машу. Тем более, ты ночью отсюда слышал крики! — теперь уже командовал начальник горноспасательного отряда.
...Они нашли ее. Увидев искалеченную девушку, оба сильных и смелых мужика, прошедших суровую школу жизни со смертями и мучениями, горько и обидно заплакали.
А Маша обомлела от удивления.
— Вы с парусного корабля? — тихо прошептала она.
— Какого парусника ? — удивленно ответил Колька.
— Я на нем отправила письмо, написанное кровью! — пояснила девушка.
— Да, Машенька, твой кораблик доплыл до Болгарии и оттуда мы получили известие о твоем плене, — уже вступил в разговор Громов, вытирая мокроту с глаз.
— А какое сегодня число?
— Двадцатое октября.
— Три месяца я выдержала эти страшные пытки.
— А когда пожалуют "гости"? — спросил Афганец. Лицо у него стало суровым и жестоким, словно опаленное, сморщенное глубокими морщинами-бороздами.
— Не знаю, были сегодня ночью, подвешивали меня за волосы и насиловали, насиловали до безумства. Это не люди, а звери. Дайте мне нож и уходите, я сама расправлюсь с ними.
— Нет, моя родная, я тебя не оставлю, а ты, Дед, уходи и жди нас наверху, на кромке скал
— Что вы задумали? — всполошился Громов. — Их нужно судить по закону.
— По какому закону? — захрипел Афганец. — А ты это видел! — он снял свитер и рубашку, и Громов увидел на теле солдата афганской войны выжженные, выпеченные из кожи алые звезды. Кожа в рубцах и шрамах тонко алела, просвечивая пульсирующую кровь.
— Они пытали меня каленным железом, они засовывали мне в зад красные от огня шомпола, они прокалывали мое тело, но я ушел, удрал, выполз из ада Афгана. А тут, на твоей земле, на твоей Родине, они пытают твою дочь, а ты взываешь к их защите, к каким-то законам. Потревожь ты американца, так сразу сюда подойдет целый флот США с ракетами и разнесут все в пух и прах, и никто не будет цацкаться!
— Что ты предлагаешь? Убить их!
— Есть суд по Совести и Справедливости, а убить — это слишком мягко и преступно.
— Я первый раз слышу о таком суде.
— Ты, Дед, интеллигент и чиновник, боишься за свой имидж, боишься потерять работу, боишься привлечения в прокуратуру или вызова в горком КПСС, еще чего-то тебе страшно, а нам с Машенькой нужно поговорить о счастливой жизни, которую нам подарил Коммунизм! Так что, Дед, оставь аптечку, продукты и вещи для Маши, а сам уходи и жди нас. Мы не задержимся. Я думаю, пророки Востока скоро пожалуют на свой очередной бал-хадж.
Громову ничего не оставалось, как подчиниться израненному и искалеченному воину проклятой афганской войны, развязанной коммунистами для завоевания главенства на Востоке.
...Все было готово. Маша, по-прежнему, обнаженная и великолепная в своей женской красоте, только покрытая шрамами, рубцами и новыми алыми порезами, язвами, ранами, расцветающие красной кровью. Ее девичьи груди, сильные и тугие, но сейчас искромсанные зубами волков, обоженные сигаретными точками, с вырезанными острыми ножами цветочками и звездочкам, по-прежнему дышали жизнью и любовью перед горящим солнечным кругом. Цепи Средневековья, Татаро-Монгольского ига, тяжело и твердо держали ее в камере пыток. Но отчаяние и безысходность ушло из ее младенческих глаз, слезы истекли и высохли, а с ними девичье счастье, первое свидание и робкие поцелуи мальчишек. Перед Вселенной стояла Святая Мария и нимб горел над ее головой, а в ней, в этом прелестном женском овале, обрамленном серебряными волосами, было средоточие духовной выразительности и человеческой силы.
Октябрьский звон моря пронзал ее ланиты, она чуть дрожала, но не от холода, а перед грядущей встречей с мучителем-палачом.
Честно говоря, ей не хотелось никакого мщенья, просто уйти, скрыться с этого места, улететь легкой чайкой в далекую Болгарию, куда уплыл ее кораблик с белым перышком, к незнакомому Огняну Балджийскому. К маме и папе ей было стыдно появляться в таком несчастном обесчещенном виде, не говоря уже о встрече с подругами и знакомыми! Но как забыть эти три жесточайшие и жгучие месяца пыток, как тридцать лет каторги в копях Сибири! Да еще Афганец, превратившись в тень, витал где-то рядом и тоже держал ее на эшафоте Смерти.
Машенька, милая девочка, не способна ты стать мстителем, тебе бы белое бальное платье, длиной до самого пола, чтобы скрыть раны и синяки, белую шляпу с пушистым боа и царскую яхту "Штандарт", когда-то бороздившую Черное море!
Маша, лик твой спокоен и бледен, а взор, устремленный в морскую даль, как в твое будущее, недвижим, задумчив и печален. Неужели сейчас, когда все позади, ты наложишь руки на себя? Машенька, ничего не вернуть: и день тот — проклятый! — в июле, когда ты поднялась по ступенькам машины, на свой эшафот. Ты разучилась любить, а простить ты сумела; значит — жди, не покидай наш мир и придет, наступит твоя весна.
Чу! За спиною шаги — тяжелые и качающиеся, как ступают кривоногие кочевники, соскочивших с горячих иноходцев, и торжествующий смех хана, идущего в свой гарем.
— Сыгодня, жэнщина, твоя послэдная утэх! Ти дулжна умэрэть!
Палач не завязал ей глаза, а набросил на шее удавку, а конец держал в руке. Другой рукой он скинул галифе, достал свою черную "утеху" и приготовился насиловать Машеньку, и в то же время душить ее петлей. Но прежде чем начать свою последнюю экзекуцию, он обратился с покаянием к Аллаху, закрыв глаза и обратив свой голый череп на восток.
И вдруг в страшной боли и ужасе открытых глаз он увидел красного мстителя, который наткнул на вилку его отрезанный член, вежливо предлагал ему закусить перед оргией и казнью.
...Они уходили из пещеры спокойно и деловито. На цепях были прикованы все четыре джигита, пытавших и издевавшихся над скромной девственницей Машей. Во рту у каждого было воткнута толстая "сигара" с редким интимным табаком "утэха".
 
НАВОДНЕНИЕ В ПЕЩЕРЕ
 
повесть
 
В спортивном мире скалолазы и спелеологи городского педагогического училища не пользовались большим авторитетом.
Училище находилось в старинном каменном доме у речушки Водопадная; обучались там в основном девчонки, а мужского полу набиралась самая малость. До проходивших мимо училища жителей города доносились классические аккорды произведений русских композиторов и бравурные советские песни — это занималось музыкальное отделение. В “дошкольном” классе девчонки-студентки вообще с куклами играли. Так что о каком развитии спорта, тем более — альпинизма и спелеологии, можно было говорить в училище? Студентки больше интересовались танцульками и “капустниками”, чем походами и восхождениями.
Но вот в училище появился Валерий Коноваленко, худощавый, рослый парнишка в потертых джинсах и вельветовой куртке. Учился он игре на струнных инструментах. Непоседа, гитарист, весельчак, он будто излучал невидимую энергию и все, кто попадал под ее воздействие, сразу увлекались его идеями, планами, развлечениями. Вокруг Валерия, страстного любителя походов, сразу же образовался кружок туристов. И вот в ближайшее воскресенье ребята собрались в путь. Конечным пунктом путешествия они выбрали пещеру “Водопадная” на Скалистом плато.
О пещере они прочли в краеведческой статье, опубликованной в местной газете. Автор, захлёбываясь от восторга, живописал подземные красоты, но и трудности преодоления узких ходов и высоких колодцев, об озерах и реках, текущих в вечном мраке и встающих опасной преградой на пути спелеологов. Конечно же, у начинающих туристов загорелся ну просто жгучий интерес к подземному миру Водопадной. Даже к тем препятствиям, которые придется преодолевать под землей. Тем более, что пещера находилась совсем недалеко от города. Воображение студентов еще будоражило и то, что, как написал краевед, если в подземную реку бросали флуоресцин, краситель, то через некоторое время ярко-зеленая вода появлялась в большом источнике в центре города, где красовался знаменитый фонтан “Ночь”. Но пока что ни одному спелеологу не удавалось пройти по лабиринтам ходов через толщу Скалистого плато и очутиться в долине, где стоял город.
— А вдруг нам повезет и мы откроем этот неизведанный ход, ведущий в городские подземелья? — спросил Юра Скороходов, светловолосый баянист.
Своей фразой он точно зажег среди товарищей огонь неведомых открытий и приключений в толще земной коры.
— А я слышала, что есть подземные ходы по несколько километров, ведущие из одного города в другой. В древности ими пользовались, скрываясь от врагов. — Подлила масла Лена Гроднева из класса фортепиано, пухленькая, разговорчивая девушка, к которой по неведомым причинам прилепилась кличка “Моника Павловна”.
— Ты, Моника Павловна, все в один короб начинаешь валить, это же совсем разные вещи: потайные хода, выводящие из крепости, и подземные галереи пещер! Это как игра на аккордеоне и фоно: клавиши есть и там, и там, а звучание разное.
— Представляю, как мы утром в понедельник появимся из горла источника, питающего фонтан “Ночь”! — пошутил Сережа Челышев, будущий дирижер духового оркестра.
— А моя квартирная хозяйка рассказывала, что если отодвинуть какую-то мраморную плиту в фонтане, то там начинается подземный ход. Подпольщики в Великую Отечественную через этот лаз уходили в лес к партизанам. — не унималась “Моника Павловна”.
— Решено, — подвел итог разговорам Валерий Коноваленко, — в субботу идем в “Водопадную”.
— А снаряжение где возьмем? — спросила Лида Бурская.
— Кроме свечек и фонарей, нам ничего не нужно. Палатка есть у коменданта нашего общежития; он — старый турист, пообещал дать. Вместо спальных мешков каждый возьмет по одеялу, по два свитера и куртки — за одну ночь мы не замерзнем.
— А проводник нужен?
— Зачем? Сами будем открывать и познавать горы; и я уже бывал на Скалистом плато, у чугунного креста над могилой метеоролога. Там есть тропа с указателем к пещере.
— Я читала, что под Монбланом проложен восемнадцатикилометровый тоннель, соединяющий Италию и Францию, — сказала Лена Гроднева, немного обиженная тем, что никто не поверил ее сообщению о подземных ходах, связывающих города.
— Может, Моника Павловна, ты когда-нибудь прокатишься по тоннелю в шикарном лимузине, а пока будем ходить пешком в горы!
* * *
В субботу после занятий путешественники отправились в поход. Тропа, закручиваясь по скальным террасам, вела их к вершине.
Стоял южный декабрь. На Скалистом плато уже выпадал снег, покрывая скалы и воронки белым покрывалом.
Впереди группы — Валерий Коноваленко. Он что-то кричит, подразнивает медлительных, но вдруг оскользается и падает. Теперь хохочет вся группа.
Валера уже стал любимцем студентов. В общежитии он постоянно что-то устраивал, хлопотал, разжигал печку, умело чинил электропроводку, с удовольствием куховарничал и рассказывал анекдоты. Но все же более всего ценили его за песни, за гитарную грусть. Вот и сейчас, когда ребята разложили костер и красные языки пламени лизнули хворост, Валера негромко запел, и в его песне словно выразилась и чистота утренних рос, и осеннее лиственное пламя. И будто зачарованный, вторил ему лес...
* * *
На плато, в карстовой воронке, которую ребята быстро нашли, следуя по хорошо утоптанной тропинке, решили оставить перед входом в пещеру часть вещей и Марину Емцову, студентку отделения дошкольного воспитания.
— Ты, Маша, натерла ногу при подъеме на плато. Куда ты теперь пойдешь? И сама будешь мучаться, и нас задерживать, — сказал ей Валера.
— Но я боюсь одна оставаться.
— Да мы скоро вернемся. А потом — ты будешь считаться нашим спасательным отрядом.
— Скажите уж лучше — сторожем палатке и припасам. — Марина обиделась, но спорить не стала. В самом деле, что за удовольствие в прогулке, когда растерта нога?
Дно карстовой воронки заросло шиповником, лохолистой грушей, яблонями-дичками, буковыми и грабовыми деревьями. Вход в пещеру начинался узким тёмным лазом. Путешественники с включенными фонарями пробрались через узкий лаз и очутились в зале с невысоким сводом.
Необычность обстановки, глубокая тишина и таинственность пещеры взволновали молодые сердца. Совершенно случайно оказалось, что идут они парами: Валерий и Лена, Сергей и Лида, а Юра сопровождал Таню. Будто по бульвару шли, только подземному, а вместо деревьев высились каменные стволы сталактитов и сталагмитов.
— О, если бы моя мама знала, где я сейчас! Наверняка закричала бы от испуга и утащила меня прочь, — тихо прошептала Лена.
— Не дрейфь, Моника Павловна, будет потом что вспомнить!
— Конечно! Здесь так интересно... Я впервые в пещере...
Неторопливо они продвигались по пещерной галерее.
Мир вечного безмолвия... Перед глазами один за другим появлялись подземные залы, то просторные, то совсем низкие, так что приходилось пригибаться; из вечного мрака выплывали залы с вычурными каменными украшениями, белоснежными драпировками, тонкими изящными кружевами, с маленькими окнами кристально чистых озер. Прекрасно и удивительно; только темные своды, нависающие иногда совсем низко, вызывали гнетущее чувство. Но ребята, не останавливаясь, неспешно забирались все глубже в каменную толщу. И вечная ночь пещеры смыкалась за спинами студентов, растворяя следы, оставленные на глине или песке, в непроглядный мрак, будто в черную воду. Путешественникам казалось, что вот еще немного, еще несколько десятков шагов — и они достигнут некоего сказочного царства, где властвуют тени и души погребенных в земле. И беспричинный страх начал останавливать туристов, особенно девчонок, но парни увлекали их все дальше.
— Ребята, может быть, хватит? Давайте вернемся, — первой не выдержала Лена.
— Что ты, Моника Павловна, мы всего лишь полтора часа идем, еще полчасика — и назад. Мы не добрались до еще одного чуда: помните, в статье написано о зале “Поющего сталагмита”? Там упала каменная колонна, а внутри она полая; в ней ветер поет, как во флейте: целая гамма звуков, от самых низких до высоких.
— Хочу к “Поющему сталагмиту”! — закричала Таня, — Я сочиню симфонию пещеры, мне интересны все звуки — от падения капли в каменную чашу до перелива подземного ветра!
— Правильно говорит наш композитор, — поддержал напарницу Юрий, — Мы должны увидеть и услышать здесь все, что только возможно!
Ребята вновь двинулись по подземной галерее...
Первым почувствовал неладное Валера Коноваленко. Ему уже приходилось спускаться в эту пещеру во время походов в школе и просто с друзьями. Тогда в пещере стояла очень спокойная атмосфера, спокойная даже в простом физическом смысле. Ни ветерка, ни шороха, пламя свечей не колебалось; а сейчас пещера задышала, будто живая, словно огромный раненный зверь. Вначале послышался будто тяжелый вздох. Затем словно кто-то невидимый и огромный всосал глоток воды вместе с воздухом — и в темноте забулькало, заклокотало, захрипело. Воздух задрожал, пламя свечей беспокойно заплясало. Валера не мог понять, что происходит, почему вдруг появились такие странные звуки и дуновения; а тут еще с потолка обильно закапала вода.
— Потолок у пещеры прохудился, на улице дождь — и нас поливает! — пошутил Сергей.
— А мы-то без зонтиков, — добавил Юра.
— Не размокнем, не сахарные, — поддержала тон Лида и добавила: — Придется только вам, парни, в следующий раз хорошенько починить крышу.
— Только вместе! — подхватил Сергей, — А то мы без девушек никак не справимся. Надо же и пыль протирать, и...
Но не договорил. Гул в пещере резко усилился, словно на них по черной галерее ринулся поезд метро. Вздрагивали стены, пол и потолок, и к гулу прибавился свист — будто стравливали большую резиновую камеру.
— Наверное, подходим к залу “Поющего сталагмита”? — попыталась удержать облегченный тон Татьяна.
Вся пещера пела; но звуки изменились, опускаясь к нижнему краю октавы, и сильнее заплясало пламя свечей.
— Замечательно! — воскликнул Сергей, — Вот и симфония пещеры!
Звуковой ураган обрушивался со всех сторон на ребят, словно раскаты безумной подземной грозы, но эта необычная и грозная музыка приводила их в восторг.
— Бог Аид закатывает пещерное представление! — пошутил Юрий.
— Я даже не думала, что подземный мир так богат звуками! Мне кажется, что звенят и поют колокола большого собора! — чуть растерянно произнесла Лена.
— А может, тревожный набат? — Валера отгонял мысль об опасности, но оговорка ее проявила.
— Откуда появляются потоки воздуха, от которых так “поет” пещера? — спросила Татьяна.
Внезапно по галерее пронеслась струя холодного воздуха; резко похолодало, и впервые предчувствие опасности по-настоящему коснулось ребят.
— Мне кажется, от звуков дрожат своды и пол пещеры. — прошептала Лена.
— Я тоже заметила, что стены пещеры вторят раскатам подземных “колоколов”. — с легким испугом проговорила Таня.
— Девочки, страх входит в программу развлечений Аида, — попытался шутить Юрий.
Неожиданно по полу полился пенный поток.
— Ребята, что-то здесь не так, надо поскорее возвращаться! — тревожно крикнул Валерий.
— А что произошло? — неожиданно спокойно спросила Лена.
— Не знаю, но со всех сторон стала появляться вода, даже с потолка закапало. Наверное, где-то прорвало!
— Как — “прорвало”?
— Возможно, обрушилась какая-нибудь стенка и подземное озеро хлынуло по пещере.
— Вот интересно посмотреть! — воскликнул стоящий рядом Сергей.
— Нет, надо скорее пробираться к выходу.
Внезапно вода ударила фонтаном прямо у них под ногами.
— Подземный гейзер! — восхищенно воскликнула Таня.
Фонтан быстро иссяк, но со всех сторон, из каждой щели и лаза, лила вода и галерея все наполнялась и наполнялась. Вскоре туристам пришлось прыгать с камня на камень, однако длилось это недолго. Вода подступала, очень холодная, так что от нее сразу стало ломить ноги. Вот теперь-то каждый осознал опасность...
* * *
Марина Емцова сидела в палатке, которую ребята поставили недалеко от входа в пещеру. Рядом она разожгла маленький костер и кипятила чай.
Декабрьский день выдался синий и теплый. Но затем задул сырой ветер, тяжело и устало проползал по плато туман, съедая белые сугробы снега. А затем небо потемнело и обрушился настоящий ливень. Костер погас, а старенькая палатка набухла влагой.
Маша промокла и замерзла. Она попыталась спрятаться от дождя во входном отверстии пещеры, расположенном почти на дне карстовой воронки, но в него хлынула вода. Подземелье заурчало от тяжелых и мутных потоков, стекающих с поверхности горного плато.
— А не накроет ли вода ребят в пещере? — спросила себя Марина. — И что мне делать?
Она задумалась, затем сказала вслух:
— Надо бежать за помощью. Но куда?
* * *
— Хватит прыгать по камням, бежим по воде! — громко приказал Валерий и бодро зашлепал к выходу. Уровень воды пока был невысок — вот только вода все прибывала и прибывала...
Все устремились за Валерием, уже не обращая внимания на температуру воды. Ребят охватил панический страх. Черный подземный страх каменной теснины, ледяной воды и вечного мрака. Нечто подобное могильному страху, жуткому ощущению, когда тебя заживо погребают в глубокой яме. Как и где найти спасение?
Упала Таня, поскользнувшись на размокшей глине и больно ударила ногу об острый камень; Юрий помог ей подняться. Девушка застонала от боли.
— Крепись, Танюша, скоро мы выберемся на поверхность. — успокоил, поддерживая ее, Юра и, опасаясь остаться одни в темноте, они устремились за товарищами.
Безумие страха овладело студентами. Куда только девалась их самоуверенность?
— Это подземное наводнение. Очевидно, в горах выпал обильный ливень, известняк впитал воду и теперь она собирается в пещере. Нужно побыстрее выходить! — оценил обстановку Валерий Коноваленко.
Спутники подавленно молчали. Они уже выбились из сил, но другого пути к спасению, кроме как бежать изо всех сил к выходу, не было. Вдруг стало темно — погасли сразу все фонари.
— Что случилось? — испуганно закричали девушки.
Но ребята уже включили фонари; Юрий ответил за всех:
— Контакты отсырели, стали барахлить.
Еще несколько десятков шагов — и пришлось остановиться.
Впереди находился зал с очень низким потолком, совсем недавно они проходили здесь, согнувшись в три погибели. Теперь же зал был заполнен водой, она плескалась и билась в каменный свод.
— Вот и все. Что теперь будем делать? — на удивление спокойно и тихо произнесла Лена.
— Нужно нырять. Попробую первым! — решительно заявил Валерий.
В неожиданном подземном наводнении он винил себя, точно допустил какую-то важную ошибку.
И на самом деле ошибка была. Когда договаривались о походе, он взял инициативу на себя. Получилось, что он как бы руководитель группы, хотя никакой специальной спортивной подготовки у Коноваленко не было. Поход не зарегистрирован, по сути, никто не знает, где они. И возможно, не следовало идти в карстовую пещеру в такую неустойчивую погоду... Теперь Валерий чувствовал себя в ответе за товарищей и готов был делать все, лишь бы их спасти. Нырять в ледяную воду, лезть по скользким скалам, тащить на себе измученных девчонок. Валерий никогда не был отчаянным смельчаком, но сейчас вроде как обстоятельства вынудили его стать мужественным.
Валерий обвязался тонким капроновым шнуром, по счастью захваченным с собою в поход, а фонарик аккуратно завернул в полиэтиленовый мешочек из-под бутербродов.
— Попытаюсь перебраться через этот зал, он короткий. — сказал он, подавая Сергею другой конец шнура, — Дерну один раз — значит, следуйте за мной, а два раза — вытаскивайте обратно.
— Хорошо.
Валерий нырнул. Ребята видели, как в толще воды, расплываясь и ослабевая, мерцал свет его фонарика. Потом свет исчез за уступом.
Шнур тянулся в темноту.
— Успеет ли Валерий выбраться на воздух, вздохнуть? — прошептала Лена.
— Не сведет ли его судорога? — вскрикнула Таня.
— А если его затянет в какую-то дыру? — вторила им Лида.
— Не дай бог потолок обрушится — породу подмывает... — воскликнул Юрий.
Начинающие туристы из педагогического училища совершенно не располагали познаниями в спелеологии, но вопросы, которые всплыли вроде сами по себе в тревожной ситуации, могли бы задать и специалисты.
* * *
Растерянная Марина Емцова металась на месте, не зная, куда и как обратиться за помощью.
— Э-гей! Помогите! Помогите! — несколько раз пробовала она позвать на помощь, но голос терялся в шуме густого дождя.
— Какая я дура, что не замечала дорогу, по которой поднимались! — ругала себя Маша.
Она взобралась на скальный уступ, возвышающийся над карстовой воронкой, огляделась — но в мглистой пелене дождя увидела только однообразное плато, на котором поди определи, куда, в какую сторону бежать... Туманное скалистое плато, как серый лист шероховатой бумаги без единой кляксы или хотя бы запятой...
Внезапно, вроде безо всякой причины, в памяти Марины возникло лицо немолодого, худощавого, тщательно выбритого мужчины. Алексей Павлович Дольников, он преподавал теорию музыки, предмет, в котором Марина была не слишком сильна. Всегда в тщательно отутюженном костюме, начищенных туфлях, в безукоризненной рубашке с белой ленточкой вместо галстука. Настоящий старый петербуржец; его вынудила перебраться на юг хроническая астма. Как он говорил? “Латынь нужно учить, и не только алфавит, а досконально овладевать языком — тогда вы познаете многое в человеческой культуре! — вспомнила Марина его наставления, — Но без хорошей памяти вам будет трудно овладевать латынью, поэтому развивайте ее каждую минуту, во всем — созерцайте и запоминайте звезды и цветы, архитектурные памятники и картины, учите наизусть стихи и песни, наблюдайте за людьми, за их лицами, костюмами...”
И, вспомнив это лицо и эти слова, Марина внезапно со всею чёткостью представила себе дорогу к пещере, — от чугунного креста на могиле метеоролога; ведь все переплетение троп можно было уподобить нескольким простым латинским буквам и нотным знакам...
* * *
Студенты, окаменев от страха, ожидали возвращения Валерия. Все молчали, тускло светил в руках у Юрия фонарик, а тем временем “дыхание” пещеры учащалось, раздавались все новые всплески воды или всхлипы, вздохи воздуха. Проносились, внезапно нарастая и столь же внезапно ослабевая, потоки воздуха, иногда катился грозный гул, будто приближалась гроза — и тут же наступала зловещая тишина, в которой только звучал отдаленный хрип и клекот пещеры.
— Теперь мы — как смертники, заточенные в подземной тюрьме, — прошептала Лена.
— И зачем только мы полезли в эту дыру? — Запричитала Лида.
— Концерты, кино, театр — а мы здесь! — проговорила, давясь слезами, Таня.
Сергей и Юрий молчали; не раскисали — но и не могли приободрить девушек. Скорее всего — сами не верили в спасение...
Как человек обретает мужество? От чего оно приходит: от рождения, от воспитания, от упорства, от любви к жизни, от страха и отчаяния? Наверное, каждый человек за годы все испытает сам и тогда лишь получит ответ.
Внезапно в темном окне воды появился светящийся глаз фонаря и всплыл Валера, жадно глотая воздух. Подводная разведка успешно завершилась.
— Все в порядке. Доверху залит только небольшой участок, его можно свободно пронырнуть. Но надо скорее проплывать, пока дождевые потоки совсем не затопили пещеру. На той стороне я буду встречать! — прохрипел он и, не дожидаясь ответа или согласия товарищей, набрал побольше воздуха и снова нырнул в подземный омут.
— Девочки, я боюсь, — тихо промолвила Моника Павловна, но все ее отчетливо услышали. Липкий страх начал обволакивать сознание, парализовать движения, и кажется, еще тяжелее стала давить каменная толща над головой. Мальчишки вдруг стали какими-то особенно незаметными, будто растворились во тьме.
И неожиданно попросила Татьяна:
— Ребята, посветите мне, я буду держаться за шнур и попробую проплыть!
Она сбросила куртку, свитер и осталась в одной футболке и спортивных штанах. Выглядела она в этот миг удивительно красивой: белые, как фарфоровые руки пианистки, лебединая шея и золотистая копна волос, нимбом сияющая в свете фонаря над ее прелестным лицом. Немного поколебавшись, Таня сняла и кроссовки, затем связала вещи в узелок. Ее движения были спокойны и точны, будто погружение в ледяную воду в пещерном мраке было тщательно отрепетировано. На самом деле Таня очень боялась и оттягивала медлительностью движений страшное мгновение соприкосновения с водой.
Спутники молчали, никто не успокаивал, не подбадривал, не торопил — словно все оцепенели от страха и от холода. Наконец Таня решилась, глубоко вдохнула и с плеском ушла под воду. Какое-то мгновение в луче Юриного фонарика было видно мелькание рук и ног, но вот она исчезла во мраке. Мгновение длилось вечно, шнур не приносил сигнала, но вдруг каким-то шестым чувством ребята догадались, что все благополучно, Таня пронырнула и теперь выплыла к Валерию. Словно его радостный вскрик мог долететь сквозь водяной затвор. И Сергей, держащий шнур, радостно закричал:
— Есть сигнал! Все в порядке!
— Теперь кто? — спросила Лена.
Но неожиданно ответила вода.
Откуда-то из бокового ответвления хлынул пенистый поток, испещренный бешено крутящимися воронками. Водяной вал почти в человеческий рост высотою прокатился по тоннелю; отчаянные крики смешались с ревом подземного наводнения.
Когда бушует вода — уходи, человек! Ты бессилен перед нею! Спасайся — если найдешь путь к спасению в вечной темноте. Но хватайся за каждый выступ, цепляйся за каждую расщелину, борись, не сдавайся. Обдирай пальцы, обламывай ногти, но выбирайся из водяного ада. Сражайся за каждый миг, за каждый глоток воздуха, плыви, барахтайся — ты должен победить!
Несчастных туристов разбросало по пещере, словно щепки в бурном дождевом потоке. Фонари погасли, и непередаваемый, абсолютный мрак окутал все вокруг.
Что теперь? Жизнь или смерть?
* * *
Марина Емцова, задыхаясь от быстрого бега и усталости, неслась к хижине горноспасателей. Отметина на скале, похожая на искаженный скрипичный ключ, указала правильный путь.
Каменный домик, где разместились горноспасатели, стоял в полутора километрах от чугунного креста, на пологом подъеме плато. В нем когда-то находился приют альпинистского клуба, где путешественники коротали время у камина, пили чай и наслаждались зрелищем восходов и закатов солнца и луны.
...Еще вчера Марина беззаботно шла в группе, совсем не обращая внимания ни на какие знаки. Смеялась шуткам товарищей, разглядывала замечательные ландшафты Скалистого плато, залитого солнечным светом — она здесь оказалась впервые. А сейчас бежала под холодным дождем, не чувствуя боли в растертых ногах и лихорадочно высматривала на развилках и перекрестьях троп знак, названный ею скрипичным ключом. Все правильно, теперь она ясно помнила, как проходили здесь, обходя хижину горноспасателей.
— Если нас увидят, — сказал тогда Валера, — то ни в какую пещеру не пустят.
— Поему? — спросила как раз она сама.
— Нужно ворох бумаг исписать, пройти всякие комиссии и инструктажи — и все равно в конце концов не пустят, только нервы помотаю. Нет, лучше быть свободным путешественником!
Теперь-то Марина понимала, что зайди они вчера к горноспасателям, зарегистрируй маршрут, или как это называется, — сейчас бы не пришлось бежать, валиться от усталости и леденеть от страха за товарищей. После нежданно-негаданно пролившегося густого ливня спасатели сами пришли бы на помощь.
— А вдруг там, под землей, уже некого спасать — все захлебнулись? — спросила она себя; от страшного предположения еще прибавила шаг, но по-настоящему быстро идти уже не могла. А по земле тек туман, и становилось трудно разыскивать путеводную метку на скрещении троп...
* * *
Через галерею, где находились Валерий и Таня, водяной вал не прошел, разбившись о каменный свод. Но уровень воды стал стремительно подниматься, покрывая все вокруг — песчаную отмель, выступы скал, каменные полки.
— Таня, давай ко мне, спасайся! — закричал Валера и схватил ее за руку. В два прыжка они достигли каменного столба, возвышающегося над потоком. Чертов палец — так Юрий назвал этот сталагмит, когда они, так недавно и так давно, проходили мимо.
Валерий успел подтолкнуть Таню, помог взобраться на вершину Чертова пальца, но сам сорвался и с головой ушел под воду.
Таня не растерялась и во внезапной тьме (фонарик погас) вытащила его за волосы на поверхность, когда вода попала парню в рот и он начал захлебываться. Через несколько секунд Валера выбрался на Чертов палец.
Места для двоих оказалось достаточно, можно было даже сидеть. Валера быстро разделся и выкрутил одежду. Таня, в кромешной тьме не стесняясь наготы, разделась тоже; они сидели совсем рядышком, касаясь друг друга, и по Валере прокатывалась горячечная дрожь, когда упругая Танина грудь прижималась к нему.
— На, оденься быстро, — подал он ей свою одежду.
Таня натянула мокрую футболку, свитер, но не могла согреться, все сильнее и сильнее ее била дрожь. Валера ничем не мог помочь, он тоже стал буквально закостеневать в ледяном мраке. Кругом — вода, они теснятся на каменном островке, ничего не зная о товарищах; но все же они — вдвоем, и теплится, разгорается надежда на спасение. И Таня держалась мужественно, и это придавало Валерию сил. Чтобы окончательно не замерзнуть, он принялся энергично растираться, затем начал делать гимнастические упражнения. Таня тоже попыталась махать руками и приседать, но в темноте ребята столкнулись и едва не свалились в воду. Тогда они просто обнялись и затихли, оберегая маленькое тепло, что как лампадка тлело в их телах.
— Будем надеяться, что Маринка догадается пойти за горноспасателями. — сказал Валера, успокаивая девушку.
— А где они находятся?
— Помнишь, мы поднялись с Северного шоссе и обошли каменную хижину? Там по воскресеньям всегда дежурят альпинисты и спелеологи.
— А Маринка знает о хижине? И найдет ли? Мы же еще сколько шли...
— Думаю, сообразит.
После паузы Таня спросила:
— Что же с остальными-то?
— Кто знает? Думаю, зацепились за что-нибудь, или тоже выбрались на каменный островок...
— Сколько же нам ждать помощи?
— Лишь бы Маринка сообщила вовремя. Горноспасатели работают быстро...
— Будем ждать, — сказала Таня, — Ты только не молчи, рассказывай что-нибудь, а то очень страшно в темноте. И возьми теперь рубашку, я ее уже нагрела. Жаль, мои вещи остались на той стороне...
Таня сняла Валерины свитер и рубашку. Свитер тут же натянула снова, а рубашку, хранящую тепло ее тела, надел Валера. Они снова обнялись, согревая друг друга и замерли, ожидая спасения...
* * *
В “Хижине с оленьими рогами”, приюте горноспасателей на Скалистом плато, протекал обычный день. Горноспасатели-общественники несли воскресное дежурство. Это была не военная служба, с регламентом, жесткой дисциплиной. Просто два выходных дня ребята проводили в “Хижине”, занимаясь каждый своим любимым делом. Но в случае какого-либо ЧП в горах ребята-горноспасатели сразу же спешили на помощь.
Архитектор Валентин Пекарев писал этюды. Спелеологи Игорь Гвоздецкий и Саша Мар разрабатывали план подземной экспедиции — штурма Бездонного колодца на соседней Шатер-горе. Доктор Евгений Шубов попросту отсыпался: ему выпала трудная рабочая неделя, несколько ночных вызовов к тяжелым больным. Иван Жигров бродил по Скалистому плато, собирая плоды шиповника.
Штатных работников горноспасательной службы в этот день не было: инструктор Володя Иванчик остался в городе перебирать снаряжение спасательного фонда, а начальник, Виктор Громов, уехал на областную конференцию. Дежурство проходило спокойно. Только погода стояла переменчивая: декабрь то заметал горы снегом, то вдруг всё оттаивало. Воскресный день выдался совсем теплым, светило солнце, только на северо-востоке громоздились свинцовые дождевые тучи. Время от времени кто-нибудь из спасателей поднимался на крышу хижины, где была оборудована смотровая площадка и в бинокль осматривал пустынное нагорье. По карстовым низинам стелился туман.
— Сегодня так тепло, что можно даже загорать на декабрьском солнышке! — проговорил Пекарев, входя в хижину и снимая куртку.
— Словно весна, даже ручейки текут из-под сугробов. — согласился Саша.
— Подождите, сейчас гроза будет! — заметил Гвоздецкий.
Игорь оказался прав. Минут через десять на Скалистое плато навалились тучи и хлынул проливной дождь. В пелене дождя укрылись карстовые воронки и скалистые гребни. Снег осел и превратился в густое месиво. По камням и жухлой траве потекли мутные потоки, устремляясь в карстовые дыры и поноры, собираясь в большие лужи и целые озерца.
— Вот ливень, как в тропиках. А где Ваня? — забеспокоился Гвоздецкий, — Почти час, как льет с небес, а его все нет.
— Сейчас прибежит к огоньку в камине, — отозвался Саша, подбрасывая дров. — Где-нибудь под скалой прячется от дождя. Сейчас стихнет — и Ваня объявится.
— Как бы ничего с ним не случилось...
— Не хватало нам горноспасателей спасать; вот смеху будет в городе...
* * *
Ваня Жигров, монтер городского узла связи, не новичок в горах, человек сильный и закаленный, с мужественным лицом, был фанатично предан горноспасательной службе. В любую погоду он одним из первых выходил на спасательные работы или на дежурство. А в свободную минуту с большим удовольствием бродил в горах, собирая грибы, ягоды, дикие плоды и орехи. Сегодня Ваня, срывая плоды шиповника, незаметно для себя забрался далеко от хижины.
На Скалистом плато шиповник рос отменный. Прошли первые холода, и красные ядрышки плодов стали мягкими и вкусными. Прошедшее лето выдалось жаркое и сухое, а приметы предсказывали: если удался урожай шиповника, то значит солнце израсходовало за лето все тепло и зима будет суровой и снежной. Фенологическая примета подтверждалась: уже в декабре хватало и морозов, и снега.
Неожиданно грянувший ливень Ваня пережидал под скальным навесом Неандертальца. Здесь, в пещерном гроте, хорошо защищенном высокими скалами с трех сторон и обращенном к югу, археологи произвели раскопки и наткнулись, как они выражаются, на “скопление кремневого и остеологического (костного) материала”. В прадавние времена здесь была стоянка неандертальцев, людей мустьерской эпохи. Древний человек искал естественные убежища от холода и опасных хищников, и эта пещера служила хорошим домом. А зверей здесь хватало: когда-то на Скалистом плато обитали мамонты и шерстистые носороги, дикие быки, пещерные гиены, сайгаки, — их кости нашли в “культурном слое”. В этом же гроте находилась и своеобразная “мастерская”, где неандертальцы обрабатывали кремень и кости, изготавливая орудия.
Дождь стеной, точно расшитой серебром занавесью, преграждал Ване путь к хижине. А он и не переживал, сидел под скалами, смотрел на падающие струи и насвистывал. Ваня любил дождь. Только через полтора часа ливень начал ослабевать и Ваня решил вернуться в “Хижину”.
— Ребята небось уже беспокоятся, так что пора топать, — сказал он сам себе и, укрыв голову рюкзаком, зашагал под дождем.
И через несколько десятков метров на тропе наткнулся на лежащую девушку.
— Что с тобой? Как ты сюда попала?
Обессиленная Марина Емцова открыла глаза и прошептала:
— В “Водопадной” пещере наводнение, там погибают наши ребята, спасите их!
— А с тобой что?
— Ногу подвернула, устала очень, но ничего...
— Побудь пока здесь, а я побегу за подмогой, — Ваня быстро снял красную анараку, свитер, нейлоновые штаны, одел промокшую девушку и отнес ее в Грот Неандертальца. Оставив ее под каменными сводами, Ваня бросился бегом к хижине.
Через полчаса он распахнул дверь и влетел в гостиную, мокрый, в одних трусах и майке, и закричал:
— Ребята, тревога! Каких-то туристов заливает в “Водопадной”! Я нашел на тропинке девчонку от них, с травмой ноги — она бежала к нам за помощью!
Без лишних слов спасотряд принялся за работу. Саша и Игорь, открыв аварийные ящики, выхватывали красные и желтые рюкзаки, заполненные снаряжением и продуктами. Валентин Пекарев включил рацию:
— Центр, я — “Скала”! Прошу связи.
— Центр слушает.
— У нас спасработы, талая и дождевая вода хлынула в “Водопадную”, а там оказалась группа туристов, они терпят бедствие. Объявите тревогу под кодом “Пещера”: нужны спасатели-спелеологи. Свяжитесь с Громовым — пусть оставляет свою конференцию и срочно выезжает на Скалистое плато.
— “Скала”, вас поняли, работайте, ждите подмоги!
— Доктор, вставай, тревога! — Ваня будил крепко спящего Шубова.
— Где? — только и спросил Шубов, отряхиваясь ото сна.
— В “Водопадной”! Идемте со мной скорее, на плато лежит девушка, ей нужна медицинская помощь.
— Что с ней?
— Подвернула ногу, и нервный шок. — бросил Ваня и принялся надевать запасную одежду.
Впятером, нагруженные рюкзаками, носилками, фонарями, радиостанциями, продовольствием и аптечками, горноспасатели выскочили из хижины, оставив за сторожа Гаврилу — красноперого петуха, любимца ребят. Петух прокричал им вослед, словно сказал на своем птичьем языке:
— Будьте осторожны, ребята!
Марину, уже несколько оправившуюся от шока, уложили на носилки, Жигров и Пекарев понесли ее в “Хижину”, а остальные поспешили к “Водопадной”. Через час горноспасатели, разгоряченные бегом, стояли у входа в пещеру. Широкая карстовая воронка собирала множество ручьев, собиравшихся в мутную реку, с шумом вливающуюся во входное горло пещеры.
— Ситуация у туристов поганенькая! — прокомментировал Саша.
— И опасная, — добавил Игорь Гвоздецкий.
Сорокалетний учитель местной школы давно занимался спелеологией и хорошо знал местные пещеры. Игорь отчетливо представил себе картину подземного паводка. Пещерные озёра, ванночки, глубокие каменные выемки переполнились водой и пенные потоки понеслись по галереям, перекрыв узкие трубы, затопив низкие залы. Перепуганных туристов подхватили мощные потоки и разбросали по подземным ходам. Игорь, казалось, видел, как кто-то успел схватиться за колонну и теперь коченеет во тьме, кого-то поток прижал к стенке, а кого-то поволок, глубоко окуная в водовороты. Вода бесновалась, как разъяренный зверь...
— Игорь Гарьевич, я пойду на разведку? — перебил его мысли Саша. — а вы с Женей пока подготовьте здесь веревочные перила и разворачивайте телефонный кабель.
— Давай, осмотри у входного лаза, я скоро подойду к тебе, — согласился учитель.
Саша Мар был учеником Гвоздецкого. Еще в школьные годы он совершал с учителем подземные путешествия. Затем поступил в университет, а по окончании вернулся в родной город. Пещеры Саша не оставил, возглавил секцию “пещерников”, спелеологов, в городском горном клубе. Сейчас Саша прищелкнул веревку к карабину, надетому на железный костыль с кольцом, заранее вбитый у входа в пещеру, и спустился в первый зал, называемый “Розовая люстра”.
Пещера, точно гигантская губка, всасывала в себя дождевую воду, мутным потоком сбегающую по каменному руслу.
Саша прошел метров двадцать по горизонтальному ходу и наткнулся на подземное озеро, поглотившее продолжение галереи.
— Нужно нырять! — определил ситуацию Саша. Он хорошо знал коварство пещерных сифонов — затопленных ходов, связывающих подземные озера.
А во входном отверстии пещеры уже появился Гвоздецкий.
— Как обстановка? — Спросил он.
— Худо, вода перекрыла главный ход!
— Нужно нырять в сифон?
— Конечно.
— У меня катушка кабеля, а рюкзаки у доктора. Сейчас он подойдет.
И действительно — через минуту в пещеру протиснулся Женя с тяжелым рюкзаком.
— Гидрокостюмы есть?
— Только два.
— Облачайтесь! — скомандовал Игорь и потянул катушку телефонного кабеля поближе к сифону.
Саша и Евгений споро облачились в черно-желтые резиновые костюмы и тоже подошли к сифону.
— Игорь Гарьевич, оставайтесь на связи, а мы нырнем.
— Давайте, ребятки, я побуду в дозоре. Работайте.
Сифон оказался коротким, всего трехметровым, со сравнительно спокойной водой. Спелеологи вынырнули в Галерее Бронтозавров. Шубов оказался в этой пещере впервые, и Саша коротко пояснил, откуда взялось такое название:
— Видишь — эти камни напоминают очертания доисторических животных. Особенно, когда здесь воды поменьше.
Воды было по колено, но по мере того, как они продвигались по галерее, каменное дно уходило все глубже, и скоро спасатели брели уже по пояс. Ход, как змея, извивался в толще камня.
— Смотри, это еще не полный паводок, — указал Саша на отметины на стерах, — может подняться куда выше.
— Тогда бы понадобились акваланги...
Путь преградил частокол сталактитов, опускающихся до уровня воды. Пришлось пробираться вплавь, лавируя в каменном частоколе. Вот стало посвободнее; лучи мощных фонарей тщательно обшаривали все закоулки.
— Может быть, найдем следы или вещи туристов...
Горноспасатели прошли галереи “Спящей змеи”, “Млечный путь”, “Серебряный пояс”, так никого не встретив и не найдя ни признака пребывания людей. Предельный темп движения выматывал силы.
— На первом же островке немного передохнем, — сказал Саша — и в это мгновение откуда-то из подземных глубин донесся слабый крик:
— Помогите! Мы здесь! Спасите нас!
— Женя, вперед! Кажется, успели! — крикнул Саша и спасатели, забыв об усталости, рванулись в конец галереи. Вода теперь доходила до подбородка и замедляла движение; высокому Жене было немного легче. Пострадавшие — парень и девушка, — сидели на каменном рифе, окруженном ледяной водой. Парень был почти голый, синий от холода, но держался мужественно, теребил и растирал девушку, тоже едва одетую.
— Молодцы, стойкие! — вместо нотаций и упреков похвалил ребят Саша, — А где остальные?
— Не знаю, я пронырнул через подводный тоннель, Таня тоже отважилась, а потом вода стала стремительно прибывать и, видно, ребят затопило или разбросало на той стороне... — виновато ответил Валера.
— Сколько их там?
— Четверо.
— Где ты нырял?
— Вот здесь, прямо от этого камня! — показал Валерий место, — тут капроновый шнур должен оставаться. Можно за него держаться под водой...
— Женя, — скомандовал Саша, — перенеси пострадавших на каменный барьер, окажи помощь; в моей резиновой сумке есть запасная одежда — дай парню. А я пронырну дальше, может, найду остальных.
— Нет, дорогой, так не пойдет! — возразил Шубов, — Я им сделаю по уколу, оденутся сами и подождут до подхода наших товарищей, а мы пойдем вдвоем.
— Хорошо, только переправим их на барьер, там попросторнее.
Спасатели перенесли пострадавших на неширокий каменный уступ, выдающийся почти на средину подземной реки; там быстро напялили на ребят сухую одежду, доктор сделал уколы и быстро свернул аптечку.
— Можно, я пойду с вами? — попросился Валера.
— Сиди с подругой, ее нельзя оставлять одну, — ответил Шубов.
Спасатели вернулись к камню, где установили зажженную свечу, ставшую своеобразным пещерным маяком. Желтый неподвижный венчик света словно вырастал из темной воды, блистая среди вечной темноты волшебным цветком.
— Держи конец репшнура. Дерну дважды — иди ко мне, один раз — вытаскивай! — распорядился Саша, набрал побольше воздуха и нырнул под нависающую стенку. В мутной толще воды разлился и растворился свет его фонаря. Прошло совсем немного времени — и Шубов почувствовал два рывка репшнура.
— Держитесь, ребята! — крикнул доктор спасенным туристам и исчез под водой.
Запас воздуха оказался недостаточным. Женя стал задыхаться, резко всплыл и стукнулся головой о каменный потолок. Преодолевая удушье, отчаянно рванулся вперед — и ткнулся лицом прямо в ноги Саше, поспешно выбирающего репшнур.
— Синие чернила! — выругался доктор, жадно вдыхая.
— Пошли скорее, — бросил Саша, — Я, кажется, слышал стон.
— Дай немного отдышаться.
— Тогда догоняй, я пойду.
— Здесь можно идти?
— Да. — Саша посветил, — Видишь, озеро уходит влево, и правый берег вода не достает.
— Идем вместе.
Он тоже включил фонарь, и горноспасатели двинулись по краю потока, обшаривая лучами аккумуляторных фонарей пещеру.
— Смотри, человек! — крикнул Саша, и они бросились к песчаной косе, рассекавшей темную воду на два русла.
На косе лежала девушка, — это оказалась Лена, мокрая, обессилевшая, теряющая рассудок от всех потрясений, но живая и не раненная. Она тихо стонала, будто в страхе перед тем, что придется нырять в черную ледяную воду:
— Я боюсь, я утону, я не умею плавать под водой...
— Женя, займись девчонкой, я поищу остальных! — коротко бросил Саша и устремился по песчаной косе дальше.
Доктор уже колдовал над своей аптечкой, выбирая из стерилизатора шприцы и доставая ампулы с лекарством.
— Сейчас, милая, сделаем укол — и полегче станет. И нырять не будешь, не волнуйся, — ласковым “докторским” тоном приговаривал Евгений, прощупывая пульс.
Саша, перебираясь с песчаной косы на берег, зашел в воду по грудь; течение уже не ощущалось. Из водной глади торчали каменные рифы, островки, утесы — словно здесь утонуло стадо мамонтов, и только бивни, головы, хоботы и уши торчали над водой.
— Этот зал называется “Корабельное кладбище”! — громко рассказывал Саша, стараясь развеять ощущение пустынной жути, — Здесь плавали на резиновых лодках и, конечно, прокалывали борта — камни острые. До берега добирались вплавь и заклеивали разорванную резину...
— Что ты там бормочешь, я ничего не могу понять! — крикнул доктор.
— Ищу, ищу! — крикнул Саша и, отфыркиваясь как морж, вновь пустился вплавь, затем выкарабкался на свежую осыпь.
Парней-студентов Саша отыскал в нише за обломками известковых глыб. В этом месте обвалился почти весь “верхний этаж” большого зала, и свежие известковые сколы отсвечивали в луче фонаря, как кости доисторических чудовищ. Ребята, спасаясь от обвала, заползли в широкую нишу, под каменный козырек. Оба оказались раненными. Одному придавило ноги; он был в сознании, но, наоравшись, уже едва ворочал языком. Другой же, окровавленный, лежал без сознания — ему камнем пробило голову.
— Женя, скорее сюда! — закричал Саша, едва взглянув. — Надо спасать парней!
Доктор Шубов оставил свою пациентку и бросился на зов. Через несколько минут он добрался до ниши с двумя пострадавшими. Вдвоем они попытались освободить ноги парня — но безуспешно. Каменная плита не поддавалась усилиям четырех рук.
— Что же делать, Саша? — заметался доктор вокруг придавленного студента. Сам Евгений был в одних плавках — свою одежду он надел на девчонку, а гидрокостюм не успел напялить, ринувшись на призыв товарища.
Саша тоже был в растерянности — человек умирает, а как помочь?
— Помоги пока второму, а я здесь осмотрюсь, — сказал Саша и, пока Шубов хлопотал около окровавленного студента, перевязывая голову и делая уколы, еще раз обдумал ситуацию.
— Женя, вот что делаем. Я перекрою ручей и вода пойдет прямо под камень; песок вымоется — и ты сдвинешь глыбу.
— Давай, Сашок, скорее. Парень еле держится, как бы не умер от болевого шока.
Саша втиснулся в узкую горловину, откуда стекала вода. Теперь поток, изменив направление, пролился на песок рядом с проклятой глыбой, придавившей студента. Женя принялся выгребать набухший песок из-под глыбы, а поток уносил кашицу в озеро. Острый обломок скалы упирался Саше в бок; неловкое движение — и резина гидрокостюма разошлась. По Сашиному телу потекли струи холодной воды; скоро нога стала неметь от ледяного компресса.
— Скорей, Женя, копай, — попытался пошутить Саша, — а то под пещерным душем очень холодно.
— Сейчас. Глыба уже накренилась... Ого! У парня перебиты обе ноги!
Еще пару минут — и доктор скомандовал:
— Все. Иди сюда, вместе точно сдвинем.
Но Саша совершенно окаменел под ледяным душем; попробовал двинуться — никак.
— Женя, выручай, не могу пошевелиться!
Шубов ухватился за Сашины ноги, потянул — но пальцы скользнули по резине и доктор шлепнулся на усеянный обломками пол.
— Синие дураки! — выругался Евгений, корчась от ушибов.
— Женя, скорее, выручай!
— Да сейчас, — проговорил Шубов, ухватился покрепче и выдернул Сашу из каменной горловины.
Минутная передышка — и горноспасатели налегли на каменную глыбу. Расчет оказался точным: одним мощным рывком ее удалось опрокинуть в песчаный отвал, вырытый Евгением.
Ноги у парня оказались повреждены не так сильно — он лежал в небольшой выемке, глыба легла на ее края и не столько изувечила, сколько обездвижила парня.
— Ничего, жить будешь! — вынес вердикт доктор.
— А ходить я буду? — подал голос Юра.
— Полежишь месяцок в гипсе, а весной снова в эту пещеру заявишься.
— Никогда в жизни ни в какую пещеру не полезу! — убежденно воскликнул Юра.
— Все равно потянет, — хмыкнул Шубов, готовя инъекцию.
— Женя, дальше искать придется тебе. У меня ногу свело... Да и повредил я ее. Далеко не прохромаю. Кто еще в пещере? — спросил он у Юры. — Кроме вас, одну девушку мы нашли. Рыженькая такая, в красной куртке. Нырять боится.
— Это Лена... Еще Лида... А где Валера с Таней?
— С ними-то все в порядке, — сказал Саша.
— Ладно, — доктор убрал шприц, — оставайся с раненными, а я оденусь. А то посинел весь.
Саша вылил воду из разорванного гидрокостюма, растер ногу, затем, хромая, подошел к ребятам. Пристроив фонарь на камне, Саша принялся ухаживать за пострадавшими. Стащил с них одежду, старательно выкрутил ее и, хорошо растерев парней спиртом, помог одеться; помогать, собственно, можно было только Юрию — Сергей все еще был без сознания и только слабо стонал в ответ на прикосновения.
— Ну вот, теперь вы согреетесь!
— Где же Лида? — спросил Юрий. — У нас погасли фонари, когда хлынула вода. Поток подхватил, понес...
— Куда же ее могло отбросить? — Саша повел лучом фонаря по стенам пещеры.
— А может, она утонула?
Саша перевел луч на темное зеркало подземного озера...
* * *
Над Скалистым плато металась тревога. Её разносили снующие по тропам ребята с полными рюкзаками, ее поддерживали радиосигналы, незримо пронизывающие дождевые струи.
Общественник-горноспасатель Антон Муханов, шофер по профессии, посадил в служебный автобус команду, собранную по тревоге в городском центре инструктором Володей Иванчуком, и выруливал по горной дороге, залитой водой. Вдруг по крыше автобуса застучали камни; Антон затормозил — и вовремя: прямо перед автобусом сошел селевой поток, смахнув как песочный домик подпорную каменную стену. Антон переключил скорость, дал задний ход — и автобус отполз от исчезающего в грязевом потоке участка дороги.
— Я буду спасать автобус, а вы топайте на Скалистое плато, осталось меньше километра! — крикнул Антон горноспасателям.
Ребята, подхватив снаряжение, выбрались из машины. Буря хлестала дождевыми струями Скалистое плато. Каких-то пару сотен метров пешком — и все вымокли насквозь.
...Хижина с Оленьими Рогами, будто Ноев ковчег, стояла на возвышении среди потоков воды. Внутри, в островке сухого тепла, находились Марина Емцова, петух Гаврила и коза Синица, забредшая сюда с метеостанции. Включенная радиостанция потрескивала в такт атмосферным разрядам. Но вот раздались тяжелые шаги, и ввалились мокрые горноспасатели.
— Три минуты отдыха — и двигаем на “Водопадную”! — скомандовал Громов, только-только успевший вернуться с конференции. Затем повернулся к Марине: — Девушка, это ты дала вызов спасателям?
— Да..
— Придется тебе и дальше дежурить на рации, у нас каждый человек на счету.
— Я уже научилась, мне Валентин Всеволодович и Ваня показали, а сами убежали на “Водопадную”.
— А связь с ними есть?
— Да, включен “Карат”.
Громов подошел к рации и взял микрофон.
— “Пещера”, я — “Скала”, как слышите, прием.
— “Пещера” на приеме.
— Доложите обстановку.
— Горло Водопадной заливает вода.
— Есть связь с передовой группой?
— Нет. Они пошли на разведку, нырнули через сифон, а телефон не смогли взять с собой. Сейчас готовится к прохождению сифона вторая двойка, они протянут кабель.
— “Пещера”, скоро будем у вас.
— Очень ждем вашей помощи...
* * *
Доктор Евгений Шубов вернулся к Лене на песчаную косу, надел свои поспешно сброшенные вещи. Проверил пульс — все спокойно, девушка крепко спала.
— Подействовал укол, — пробормотал доктор, поправил на спящей теплый свитер и поднял фонарь.
Впервые он тщательно осмотрел не только стены пещеры, но и свод. И в нескольких метрах от входного сифона заметил в своде небольшое отверстие.
“А не мог ли водяной вал затолкать туда девчонку? Там же целый этаж, полно воды — на Сашку лился целый ручей...”
Он еще раз внимательно осмотрел аккуратное, словно просверленное исполинским сверлом отверстие в своде, потом перевел луч фонаря на стены.
— Нет, здесь не подобраться — стены гладкие и отвесные... — сказал он сам себе.
Женя быстро двинулся в тот уголок зала, где оставался Саша со студентами.
— Как девушка? — спросил Саша, едва Евгений приблизился.
— Все в порядке. Уснула.
— Куда ты направляешься?
— Хочу проверить верхний этаж пещеры. Этот ручей стекает оттуда.
— Думаешь, ее забросило так высоко?
— Надо посмотреть, — уклончиво ответил Шубов.
— Валяй. Только далеко не уходи.
Евгений примерился и стал подниматься по каменной трубе, стараясь избежать струй холодного водопада. Несколько небольших изгибов — и вот он, второй пещерный этаж. Длинная наклонная галерея; вода протекала нешироким ручьем по дну и исчезала в колодце, через который Шубов только что поднялся.
— Откуда здесь берется вода? Неужели есть и третий этаж пещеры? — спрашивал себя Евгений, внимательно осматривая каждый участок стены, выхваченный светом. И вдруг услышал слабый женский голос:
— Сюда! Я здесь! Помогите мне!
Лида была жива и только несколько минут назад пришла в себя; заметив луч фонаря, принялась звать на помощь.
Доктор подошел и склонился над лежащей на каменном полу, рядом с холодным ручьем, девушке.
— Отлично: ты — жива, — сказал он, умело проверяя целостность костей.
— Ох, у меня все болит.
— Я — доктор, сейчас разберемся... Болит, говоришь... Но, полагаю, ничего страшного нет. Не кричишь — значит, кости целы; а как голова?
— Да вроде не очень...
— Ну и слава богу. Будем с тобою спускаться, не надо здесь оставаться.
— А где все наши?
— Все живы, только немного помяты. Они в нижнем зале, под нами.
— Я хочу кушать! — вдруг сказала Лида, поднимаясь с помощью Евгения.
— Это уже хороший признак. — усмехнулся Женя и повел девушку к колодцу-трубе.
— Хоть кусочек шоколаду-то дайте, — попросила по-детски Лида, — мы не помню когда уже ели...
— Внизу, в сумке у меня есть шоколад, а с собой я взял только аптечку и шнур...
— Жалко... А вас как зовут?
— Евгений. Евгений Викторович Шубов.
— А меня — Лида Бурская.
— Мне уже сказали твои товарищи. Теперь надо связаться репшнуром, и будем спускаться.
— А я пролезу? — только и спросила Лида, заглядывая в каменный колодец.
— Конечно. Я же пролез. Буду тебя страховать шнуром...
Внезапно где-то совсем рядом раздался грохот; Лида бросилась к доктору, прижалась, успела крикнуть: — Мне страшно, — как мощный поток воды, прорвавшийся в галерею, подхватил их и бросил в подземную пучину.
* * *
Первая двойка горноспасателей не только дала Валере и Татьяне теплую одежду и успокаивающие уколы, а оставили свет и надежду. Пламя горящей свечи, чуть колыхаясь, отодвинуло темноту и словно заполнило зал тихим таинством.
— Есть нечто мистическое в дрожащем свете и мягком танце теней. Они как волшебные летучие мыши кружат над потоком света... — произнес Валерий.
Страх смерти у них прошел, будто растворился весте с темнотою, холод пробирал меньше — и настроение заметно изменилось. Молодость оптимистична; и Валере, и Тане сейчас хотелось смотреть на огонек и говорить о чем-то отвлеченном и волнующем.
— Летучие мыши? — прошептала девушка, — А мне чудятся человеческие тени. И музыка, словно во всех движениях — музыка; может быть, они играют на каких-то волшебных инструментах...
И девушка покрепче прижалась к Валерию, обняв его за талию.
— Это симфония воды, я тоже ее слышу... — подхватил парень.
— Здесь, в подземелье — мир колдовства. Наверное, души умерших слетаются сюда...
— А ты можешь все это выразить в музыке?
— Очень хочу... И знаешь, Валера, я еще приду в эту пещеру, даже после всех потрясений. Не будь их, наверное, не пришли бы и мгновения с горящей свечой, волшебной музыкой и тихим журчанием воды...
— А души умерших?
— Не смейся, — отозвалась Таня проникновенно, — они здесь, они рядом, они нас слышат...
— Что же делать?
— Помнить о них. Думать о высоком. Принимать эту неземную красоту...
— Ты говоришь, как древняя колдунья.
— Я не знаю, как говорят колдуньи, но я слышу серебряные хоралы воды...
— Ты фантазерка, но мне нравятся твои поэтические порывы.
— А что, разве лучше говорить о тряпках и танцах?
— Прости, Танюша, но мне, наверное, никогда не услышать серебряный хорал, не услышать и не увидеть тени умерших...
— Ты просто боишься, что тебе никто не поверит.
— Ты права, наверное, — согласился Валерий и спустя несколько секунд сказал весело: — Слышим-не слышим, но все равно это куда как лучше школьной программы!
— Наверное, это и есть магия жизни, о которой так прекрасно рассказывают поэты и композиторы, писатели и художники... — сказала Таня.
— Смотри, — отозвался в тон Валерий, — свет свечи стал золотистым...
— А еще мне кажется, что мы — на исповеди в настоящем природном храме. Теперь мне понятно, откуда люди научились архитектуре, откуда взяли самые величественные формы. Смотри — мощные колонны подсказали монументальность ампира и напыщенную парадность барокко, стрельчатые арки, подчеркивающие стремительность порыва — предвещают своды и арки готики. Великий зодчий Вода тысячелетиями создавала прообразы творений...
— А не станет ли твоя исповедь молитвой о наших погибших товарищах? — вдруг мрачно пошутил Валерий.
— Нет. Я верю, я уверена, что они живы. Верю в их спасение... И в колдовство этой пещеры.
— Спасибо, Танюша...
* * *
Вода обрушившегося паводка долго носила и бросала Евгения и Лиду по темным ходам подземелья. Они, как могли, сопротивлялись напору стихии; силы у обоих иссякли, он все же они цепко удерживали связывающий их измученные тела репшнур. Фонарь у Шубова вырвало ударом водяного вала, и теперь вечная темнота скрывала и путь в подземном лабиринте, по которому их несет, и опасности, которые подстерегают.
— Держись, девочка! — кричал Евгений, подтягивая репшнур.
— Жалко, — побормотала девушка, но рев подземной реки заглушил ее шепот.
Вдруг они почувствовали, что водяной поток еще ускорился и вместе с ним полетели в пропасть. Доктор только успел подтянуть к себе Лиду, как они с плеском рухнули в холодный омут. Руки от удара о невидимую водную поверхность разжались — и Лида пошла ко дну. Шубов что было силы потянул репшнур, потом перехватил ее по спасательному, так, чтобы лицо оставалось над водой и свободной рукой принялся грести к невидимому берегу. От частых гребков даже стало теплее — и тут при очередном взмахе рука ударила в стену пещеры, покрытую кристаллическими шипами.
— Если сейчас не выбраться на берег — нам конец! — вслух сказал Женя. А Лида негромко повторила:
— Жалко.
Гладкая стена... Нет, вот выступ, а вот что-то вроде полки...
— Чего там “жалко”, — прикрикнул Шубов, помогая Лиде ухватиться за камень, — Держись обеими руками, а я попытаюсь выбраться из этого колодца, пока не утопли.
Лида ухватилась за выступ, но, видимо, холод, боль ударов о камни, весь кошмар подземного наводнения совсем доконали ее: она уже двигалась и действовала вполсилы, почти бессознательно, как бы уже в преддверии перехода грани между жизнью и смертью. Она ужекак бы готовилась отойти в другой мир — точнее, остаться в подводном мире навсегда. Но Женя, поэт и бродяга, врач и спелеолог, а главное сейчас — горноспасатель, не сдавался.
— Я должен спасти девчонку! — говорил он себе и в самом деле ухитрялся прикладывать едва не запредельные усилия. Оскальзываясь на камнях, обламывая ногти, срывая кожу на дрожащих от напряжения пальцах, он все же выбрался, орошая кровью скалу, на невидимый берег.
— Держись, Лида, сейчас вытяну тебя!
Но девушка никак не реагировала ни на слова, ни на попытки подтянуть за репшнур; а сил, чтобы вытянуть ее без ее собственной помощи, недоставало. И вдруг Шубов, перехвативший Лиду за руку, почувствовал, что вода резко поднимается — прокатывался очередной большой вал; девушку приподняло — и тут Жены ее подхватил, прижал к себе и вытащил на берег.
— Неужели вода еще будет прибывать? — спросил Шубов вслух, будто советуясь со спутницей, — Нас тогда утопит, как котят! Надо искать сухой ход — и неплохо бы понять, где мы.
Но Лида молчала.
— Кажется, пора использовать НЗ! — громко сказал Евгений и снял с груди резиновую грелку со спиртом. Затем оторвал полоску материи от рубашки, тщательно выкрутил, а затем обильно смочил спиртом. Спички, аккуратно укрытые в полиэтиленовый мешочек, не отсырели.
Через мгновение факел вспыхнул.
Пламя высветило обширный зал, куда ниспадал кровавый водопад. Громадный сверкающе-красный известковый натек, по которому сочилась вода. Казалось, что поток крови стекает в черное озеро.
Лида, будто прозрев после долгой слепоты, смотрела на подземное чудо. Шубов влил ей в рот немного спирта. От неожиданного обжигающего глотка девушка закашлялась, на глазах выступили слезы.
— Раздевайся, выжимай одежду и пойдем по сухому руслу! — скомандовал Евгений. — Надо спешить, пока горит факел. — и сам тоже поспешно сбросил одежду и начал ее отжимать.
Лида, все еще кашляя, проговорила:
— Я никогда еще не раздевалась перед мужчиной...
Но доктор поторопил:
— Перестань, пошевеливайся быстрее!
И девушка сбросила мокрую одежду. На фоне пещерной мглы в свете спиртового факела засветился мрамор прекрасной девичьей фигурки. Даже доктор, по долгу службы видевший много обнаженных, залюбовался классическими формами спасенной девушки.
— Ты сейчас как натурщица на картине великого мастера! — не удержался он.
— Евгений Викторович, вы — первый мужчина, перед которым я стою голая!
— Я ведь врач, это не считается, — только и сказал Шубов.
Спиртовый факел стал тускнеть, и девичье тело стало таять в синеватом сумраке.
— Помните, — сказала Лида, выкручивая одежду, — я шептала слова: Жалко, жалко?...
— Помню.
— Я уже готовилась умереть и все время жалела, что никогда в жизни меня не поцеловал мужчина. А сейчас, обнажившись перед вами, я точно стала женщиной!
— Такой разговор с красивой девушкой мне очень нравится, — сказал Шубов в то время, пока они одевались, — но надо скорее идти, а то мы погибнем и ты так и не узнаешь мужской любви.
— Я готова, — почему-то обидевшись, сказала девушка.
И они пошли по высокому сухому проходу у кромки воды.
— Видишь, — сказал Женя, приподняв факел, — здесь обвалился этаж пещеры.
— Когда?
— Давно. Свежих изломов нет.
Галерея ступенями уходила вниз; умирающий факел еще отталкивал черноту вечной ночи, смыкающуюся вокруг них.
— Куда мы придем?
— Возможно, выйдем к спасателям. Возможно, найдем новый выход из пещеры. Нельзя сидеть, только в движении наша жизнь!
— А как со светом?
— Спирта еще хватит на два-три факела и несколько глотков. А потом, если понадобится, будем идти на ощупь.
— А вдруг обрыв?
— Я пойду первым и каждый шаг буду прощупывать и проверять.
— Хорошо, Женя, будем бороться до последнего...
Почему Лида обратилась к Шубову на “ты” — она и сама не поняла; может быть, просто так вырвалось, а может, она надеялась на тот первый и последний поцелуй перед кончиной, поцелуй, о котором мечталось в восемнадцать лет...
Лида все больше задумывалась о мужчине, идущем рядом. Она не знала, ни сколько лет русобородому рослому человеку с лицом русского интеллигента, ни как складывалась его жизнь, но чувствовала его силу, бесстрашие и внутреннее благородство, готовность на любое испытание ради служения людям. А Шубов, холостяк двадцати восьми лет, даже как-то и не заметил ласкового оборота, сказанного Лидой, а среагировал только на смысл ее слов. И ответил:
— Ты мне нравишься, девочка: не канючишь, а находишь силы для борьбы!
Соединенные прочным репшнуром, они двинулись дальше в темную глухоту подземелия, отыскивая верный и единственный путь к жизни.
* * *
— Кажется, вода опять прибывает? — поднял голову Юрий, — Смотри, какой водопад хлынул со второго этажа!
— А Женька полез туда! — вскинулся Саша.
— И Лену, спящую, может смыть в озеро! — быстро сказал Юрий, — Отнеси ее, а я присмотрю за Сергеем!
— Возьми веревку, свяжитесь. А я — к Лене! — протянул Саша шнур и, сильно прихрамывая, поспешил в соседний зал. — Скорее, калека, шагай, вода поднимается, смоет ведь пацанку к черту! — приказывал Саша сам себе, преодолевая боль. И успел в последнюю минуту, когда на песчаной косе уже бурлила, поднимаясь, вода.
Лена проснулась, поднялась и с криком повисла у Саши на шее:
— Только не оставляйте меня одну!
— Мы с тобой будем даже на одной связке! — пообещал Саша, прилаживая репшнур.
Вода прибывала...
* * *
Юра привязал Сергея, все еще не приходящего в сознание, к себе и почему-то сказал:
— Умирать будем вдвоем!
Настоящее мужество проснулось в парне с покалеченными ногами. Он твердо решил бороться за себя и за товарища — пусть даже спасения не будет и удастся продержаться всего несколько минут. Холодный язык воды лизнул переломанные ноги. Юра сколько мог подтянул Сергея к себе и, скомандовав:
— Поползли, дружок, выше, может, проживем пару лишних минут! — в самом деле пополз, корчась и извиваясь вместе с привязанным Сергеем, вверх по песку и камням. Не намного удавалось продвинуться, но он не прекращал движения, ощущая все время ледяной ожог стылой воды. Это было мучительно: волочь колоды собственных ног и тяжелую колоду бесчувственного Сергея, а вода все подступала, все обжигала ледяными укусами.
И вдруг Сергей дернулся, поднял голову и спросил:
— Где мы, что случилось?
— В пещере, и вода опять идет на нас. Помоги — надо ползти наверх.
— Давай!
И теперь словно два червя, связанные веревкой, стали корчиться и извиваться, отвоевывая спасительные сантиметры.
Теперь главную партию играл Сергей. На какое-то время он смог выдерживать физическое напряжение, почти не чувствуя боли — кости конечностей у него были целы. И он полз сам и подтаскивал Юрия; а тот вдруг сказал:
— Оставь меня. Сам успеешь взобраться на камни.
— Не болтай ерунды, — бросил Сергей, подтягивая товарища по влажному песку, — умирать так вместе.
— Не надо такой жертвы. У меня ноги совсем...
— Замолчи! — прикрикнул Сергей, потянул изо всех сил — и вдруг согнулся, сотрясаясь от спазм рвоты. Утерев лицо, он прикоснулся к повязке и слабым голосом сказал:
— Ну все, Юрок, амба. Все размякло.. И голова раскалывается...
— Нет уж, поползли! — встрепенулся Юрий и, преодолевая острую боль в переломанных ногах, устремился дальше, волоча за собою обмякшего Сергея. Рывок, еще рывок — и руки коснулись скалы.
— Ура! Камни! — прохрипел Юрий, подтягиваясь...
* * *
Золотая звезда свечи еще светилась в ночи подземелья. Продолжался разговор студентов на скале Чертов палец. Они грезили, любуясь выхваченной золотистым светом красотой пещеры. А Смерть уже восстала из черных глубин и коснулась холодом их ног, свешенных со сталагмита.
— Вода поднимается! — прервал золотые грезы Валерий.
— Ну и что? Подбери ноги, — отозвалась Таня и присела на корточки.
Валерий последовал ее примеру, потом прикоснулся к каменному потолку над головой и спросил:
— А дальше что будем делать?
— Тогда и решим...
Вода тихо, но неудержимо прибывала. Язычок пламени свечи, пещерного маяка, заколебался и растворился во мраке.
— Кажется, уже настало время отвечать на последний вопрос. — спокойно обронил Валерий.
— Обними меня! — попросила Таня...
* * *
Саша хотел поднять Лену на руки, но девушка сказала:
— Кажется, я уже смогу идти сама. — и выпрямилась.
— Где будем спасаться?
— Давай к тем обломкам камней, — предложила Лена, — может быть, туда вода не дойдет.
Они устремились через неглубокий пока что поток, добрались до камней, — и тут Лена спросила:
— А что с ребятами?
— Скорее к ним, — спохватился Саша, — их сейчас начнет заливать, а там еще тьма кромешная!
Но вода поднялась уже почти по пояс.
— Вот что, — сказал горноспасатель, — забирайся на эту полку, а то вместе нам к ним не добраться, — и он помог Лене влезть на выступ скалы.
— Только не оставляй меня одну! — попросила Лена, — Дай руку, я помогу забраться сюда!
— Вдвоем на уступе нам не поместиться, — сказал Саша, — я постою рядом, здесь внизу.
Лена порывисто притянула голову горноспасателя к себе и попросила еще раз:
— Только не уходи.
Полка, на которой уместилась на корточках Лена, был очень мал — не выпрямиться, потолок нависал в каком-то метре.
— Плавать умеешь? — спросил Саша.
— Да...
— Пока береги силы, а потом будем держаться вплавь.
— Мы спасемся?
— Конечно. Мы должны преодолеть...
— Но кругом вода!
— Не бойся. Подмога успеет прийти!
Вода уже поднялась Саше по грудь...
* * *
Вечный пещерный мрак. И неумолимый ропот воды, безудержно разливающейся по подземным чертогам. Камень, вода, холод, тьма. И две человеческие фигуры, обнявшись, замерли, сберегая последние, но и главные драгоценности — жизнь и любовь.
— Я думала, в ожидании смерти приходит ужас, а у меня в сердце спокойствие. Как будто я уже прожила долгую спокойную жизнь и теперь настала пора... — сказала Таня.
— А может, это от обреченности, от того, что выхода нет?
— А разве вообще есть какой-то выход из жизни, кроме смерти?
— Не знаю, я еще не умирал. Это моя первая смерть.
— Тогда — давай петь!
— Что — петь?
— Песню!
— Какую? Начинай.
Таня, сама не зная почему, запела “Варяга”, так высоко и чисто, как не пела еще никогда. Валера подхватил — и два молодых голоса упруго стучали в невидимую черную гладь. Но вот яростный, самозабвенный “Варяг” отзвучал — и вновь упала страшная подземная тишина.
— Слушай, Танюша, а смерть отступила: вода-то остановилась.
— Я тоже почувствовала.. — прошептала девушка.
— “Мы песнею смерть отпугнули”! — продекламировал Валера.
— Не рано ли радуемся...
— Все равно — еще несколько минут нам судьба подарила!
И внезапно в глубине зала поплыли маленькие яркие светлячки.
— Что это? — испуганно спросила Таня.
— Наше спасение! — Воскликнул Валера, — Это же спасатели идут!
— Скорее сюда! Мы здесь! — закричали оба...
* * *
Горноспасатели вывели или вынесли из пещеры всех, кроме Евгения и Лиды. Их продолжали искать, но они как сгинули в земной преисподней.
А они тем временем все шли и шли по каменному лабиринту неведомых пещерных горизонтов.
— Пока горит факел, можно даже бежать по сухому руслу: здесь безопасно.
— А может, спасатели идут за нами — а мы от них уходим?
— Может быть и такое, — кивнул Евгений, — но останавливаться нельзя. Чувствуешь, что одежда высыхает на тебе? Значит, переохлаждения мы избежим. А спасатели... Столь же вероятно, что мы движемся им навстречу.
— Сколько осталось спирта? — спустя некоторое время спросила Лида.
— На два факела.
— Можно выпить глоточек?
— Разумеется. — протянул грелку Шубов.
Лида, на этот раз даже не поперхнувшись, отпила глоток. И спросила:
— Есть шанс, что мы сегодня выберемся?
— Шанс есть, а выхода пока не видно. Слава богу, что река свернула куда-то и мы идем по сухому руслу.
— А здесь раньше бывали люди?
— Кажется, в наши дни — никто; мы выплыли в зале с обрушившимся потолком, а это — признак нового хода. Возможно, мы по воле стихии стали первооткрывателями.
— Женя, я не хочу умирать, — внезапно проговорила тихо Лида.
— Что ты, какое там умирать. Мы обязательно выберемся на белый свет, — успокоил доктор спутницу.
— Ты просто так говоришь... А мне кажется, мы будем блуждать по этим коридорам, пока не свалимся замертво...
— Больше спирта не получишь, — заявил Шубов, — алкоголь действует на твою психику угнетающе. Женя поднял над головой затухающий факел, всматриваясь в новый большой зал, затем сказал:
— Сейчас факел потухнет. Пройдем немного в темноте, русло вроде ровное.
Через мгновение факел, обгоревший кусок рубашки, украсился тусклыми огненными змейками и угас. Держась за руки, Евгений и Лида продолжили путь в темноте. Что-то гнетущее было в абсолютном пещерном мраке; он казался таким плотным, что почти ощутимо подавался и разрывался при движении.
— Мы не собьемся с пути?
— Не думаю, — сказал Шубов, — Позже зажжем новый факел и осмотримся, а сейчас пошли...
Странный звук донесся до них из тьмы: то ли свист легких крыльев, то ли тончайший писк.
— Женя, дорогой, мне страшно! — прошептала, прижимаясь к доктору, Лида.
— Не бойся, девочка, чуточку потерпи, скоро я зажгу последний факел.
— Мне кажется, кто-то коснулся моих волос. Обними меня скорее, или я сейчас сойду с ума! — закричала Лида.
Женя привлек к груди девичью головку, стал нежно гладить сбившиеся, спутанные волосы и приговаривать:
— Не бойся, моя прекрасная леди, все будет хорошо, мы с тобой еще погуляем на Пикадилли...
— При чем тут Лондон?
— Я старый англоман. С детства мечтал попасть в Лондон... Английский выучил...
— Ты так говоришь, чтобы отвлечь меня от страхов?
— Нет, просто вспомнил детские годы.
И тут Лида вздрогнула и напряглась:
— Смотри, на потолке — маленькие яркие огни.
Женя непроизвольно взглянул и тут же обернулся к девушке:
— Это галлюцинация. Конечно, ты здорово устала...
— Но я же ясно вижу плавающие огоньки!
— В спелеологии это называется ужас мрака.
Девушка обмякла и тихо попросила:
— Женечка, хороший мой, поцелуй меня.
Евгений осторожно прижал дрожащую от страха девушку и осторожно стал искать ее губы. И вдруг у щеки он почувствовал словно крылья ночной бабочки, легкое касание упругого тепла. Это были губы Лиды; и он прервал полет бабочки шершавым горячим поцелуем.
Затем их губы разомкнулись и Лида прошептала:
— Женя, мне кажется, что рядом с нами кто-то есть. Он подглядывает и подслушивает, я чувствую его присутствие — и мне очень страшно...
— И мы в безмолвной тишине услышим шепот тайн природы! — продекламировал Шубов.
— Женя, ты что, мне не веришь?
— Сейчас сделаю факел и посмотрим на твое пещерное чудище.
— Я не боюсь и не фантазирую, — прошептала Лида, пока Шубов готовил факел, — я всей кожей ощущаю присутствие живого существа!
Вспыхнул факел и перед терпящими бедствие открылся грандиозный, великолепно украшенный природою зал.
— Большой Театр! — воскликнул доктор, который любил давать импровизированные названия подземным чудесам.
В неровном свете факела вырисовался высокий куполообразный зал, украшенный каменными драпировками, поражающими изяществом и великолепием. Одни блистали бело-молочным покрытием, другие отливали влажным пурпуром, третьи стелились бархатистыми складками. Тончайшая ажурная резьба каменной занавеси, ниспадавшей плавными волнами, закрывала сказочную сцену, где словно бы шли последние приготовления к некоей возвышенной мистерии. Вдоль стен почти симметрично поднимались стройные колонны из отполированного известняка, подчеркивая роскошную гармонию пещерного театра. Под куполом висела громадная “люстра” из летучих мышей. Она чуть шевелилась, дышала и жила в сонном безмолвии. Одинокие летучие мыши, как драгоценные капли, висели в разных уголках “Большого театра”. Немногочисленные мыши срывались с потолка и кружились вокруг живой грандиозной “люстры”, выписывая немыслимые, но словно бы прочерченные с геометрической точностью пируэты. Это шорох их крыльев и тончайший писк уловила Лида, обладающая абсолютным слухом.
— Они кусаются?
— Нет, это милые существа. Китайцы их считают символом удачи. Удача будет и с нами: мы скоро найдем выход.
— Женя, милый, здесь так красиво и необычно, что хочется задержаться хоть на минутку...
— Но у нас последний факел. Спирта почти не осталось. — сказал Евгений и мягко повел Лиду за собой.
— Теперь я знаю: когда мы выйдем из пещеры — все рассыплется, разобьется, разлетится...
— О чем ты?
— Обо всех этих изумительных минутах и мгновениях, которые произошли со мною в “Водопадной”.
— Ого! Ты уже пережитые потрясения считаешь изумительными?
— Да.
— Почему? Ведь ты пережила столько опасностей, холод и страх...
— Это все называется приключениями.
— Приключения могли оказаться смертельными.
— В молодости не знают такого страха смерти, даже если она стоит за спиной. А для меня главное — я встретила тебя. Пусть это мгновенное чувство, как огонь фейерверка — но я не хочу, чтобы оно улетучилось, когда мы выйдем из пещеры.
— Ладно, поспешим, Лида, а то факел гаснет.
— Жаль, что в зале Летучих Мышей ты не поцеловал меня!
— Потом, когда будем гулять по Набережной.
— Вот все вы такие, мужчины! — бросила извечный женский упрек девушка, которая еще совсем ничего не знала о настоящей любви.
Они торопливо уходили из зала. Одинокие летучие мыши провожали их тихими полетами, будто задергивая занавес тьмы за живой “люстрой”. Синий круг света, как хрупкий стеклянный шар, заключал в себя двоих, ищущих жизнь и свободу среди каменных чертогов подземелья, пронизывающего, как исполинский осьминог щупальцами, толщу Скалистого плато. Они шли, спотыкались, падали и снова шли. Они спешили, потому что световой шар уже раскололся и синие осколки спиртового света, как стеклянные брызги, пропадали во тьме. Внезапно путь преградило тихое озерко с тусклой отливающей зеленью гладью. Здесь, меж каменных обрывов, зеленое озеро показалось путникам воплощением волшебной тайны.
— Видно, суждено нам навсегда остаться в подземном царстве!
— Нет, моя дорогая, — отозвался Евгений, — попробую переплыть... Нет, сначала поищу обходной путь. Хоронить себя заживо не надо. Мы же видели летучих мышей — значит, где-то недалеко есть выход.
И он поднял факел, оглядываясь. Стены гладкие... Но вот, под каменным выступом на противоположной стороне обнаружился низкий лаз.
— Ползи за мной! — приказал Шубов Лиде.
— Есть, мой господин! — ответила, чуть утрируя покорность, девушка и тоже втиснулась а лаз, едва не тычась лицом в ботинки горноспасателя.
Несколько метров теснины — и лаз стал выше и шире, превратился в ход, а затем ход раздвоился.
— И куда теперь? — спросил Шубов.
— Влево!
— Почему?
— Мне кажется, это правильное направление.
Но не успели они пройти и десятка шагов, как Женя скомандовал “Стоп!” и сам резко остановился.
— Что случилось? — спросила Лида, выглядывая из-за спины.
— Скелет.
— Какой скелет?
— Человеческий.
Женя чуть отодвинулся, и Лида увидела желтые кости и череп. В черных глазницах будто осталась навечно тоска о свободе. В неожиданном озарении Лида вдруг ясно увидела, каким был этот человек при жизни: бритый, как у скинхэдов, череп, густые брови на крутых надбровных дугах, нос с горбинкой и кривая усмешка, демонстрирующая золотую фиксу.
— Кто это? — спросила девушка, будто предполагала, что Женя знает даже это.
— Похоже — беглый каторжник. Видишь кандалы? Наверное, бежал из тюрьмы по потайному ходу.
— Правда?
Очень может быть. Здесь неподалеку, наверху была тюрьма с подземельем. Наверное, прокопал из камеры ход и наткнулся на пещеру. Заблудился и умер от голода... Или разбился в темноте... — сказал Шубов, машинально осматривая целостность костей скелета.
— Жаль... Но все же он обрел свободу.
— Да, конечно, — согласился Шубов, обдумывая свое, а потом сказал вслух: — Выходит, пещерный ход ведет к крепости, это в городской черте. Мы, похоже, скоро выберемся из этого лабиринта.
— Почему же никто не нашел ход из города в пещеру?
— Может, и нашел, да молчит. Да здесь целый авантюрный роман, наверняка, написать можно, что про твоего узника замка Иф, — говорил Женя, увлекая Лиду дальше по горизонтальному ходу.
— А мы не свалимся вот так... — тихо спросила девушка.
— Идем лучше поскорее, факел слабеет, — не останавливаясь, проговорил доктор.
Ход опять стал превращаться в лаз, двигаться пришлось на четвереньках. Поворот, еще поворот — и вдруг путь преградила проржавленная кованая решетка. За ней виднелся ход со стенами и сводом, аккуратно выложенными диоритовыми плитами.
— Я же говорил тебе — придем к искусственному тоннелю! — обрадовался доктор.
— А решетка? — отрезвила его вопросом Лида.
— Сейчас попробуем открыть...
Но старинную решетку оказалось совсем непросто сдвинуть с места. Евгений навалился что было силы, но прутья, заметно источенные ржавчиной, но все еще массивные, не поддались.
— А ведь каторжник наверняка пришел с той стороны, из-за решетки...
— Так может, сохранился его подкоп? — спросила Лида.
— Сейчас поищем! — прервал минутную передышку Шубов.
Но не успели они как следует осмотреться, как огонек затрепетал, угас и в пещере воцарилась непроницаемая тьма.
— Вот и сгорел наш последний факел, — отозвалась Лида.
— Ничего. Ты посиди смирно, а я ощупаю стены и свод близ решетки.
— Я помогу тебе.
И они принялись ползать в темноте, ощупывая и проверяя прочность камня.
— Ох, мне даже жарко стало от напряжения, — сказала через несколько минут Лида.
— Это хорошо... Что там у тебя?
— Сплошной камень... — начала Лида и вдруг сказала: — Нет, здесь какая-то щель... Иди сюда, у меня ладонь провалилась между камней!
Евгений придвинулся вплотную и попросил:
— Направь мою руку.
— Чувствуешь?
— Да... — сказал Женя, — что-то вроде старого завала...
Он принялся раскачивать камень; тот со скрежетом поддался и вывалился под ноги.
— Отползи к решетке, — скомандовал Шубов, ухватываясь за следующий камень.
Скрежет, треск и грохот небольшого камнепада.
— Женечка, ты цел? — вскрикнула девушка.
— Все нормально. Увернулся.
— А что там?
— Камни вывалились. Сейчас зажгу последнюю спичку, разберемся.
Огонь высветил осыпь (камни сохраняли следы обработки, но были, очевидно, положены “всухую”, без раствора) и отверстие в стене, в котором просматривалась анфилада невысокого ровного лаза. Спичка погасла. В темноте Лида перебралась через осыпь и прикоснулась ко лбу Евгения:
— У тебя кровь? Ты поранился?
— Царапина. Следуй за мной. — и он забрался в нечаянно открытый лаз и уже оттуда распорядился: — Держись за мою ногу.
Так удалось проползти несколько метров, а затем Женя остановился и объявил:
— Тупик!
— Пощупай, может и здесь просто заложен ход! — сразу же отозвалась Лида.
— Подползай сюда. Будем вместе искать выход.
Гибкое девичье тело проскользнуло к нему. Женя бережно обнял, прижал к груди голову Лиды и неожиданно сам для себя прошептал:
— Любимая моя...
— Ты что, прощаешься со мной?
— Женщинам не угодишь! — воскликнул Евгений.
И вновь они принялись ощупывать, как минеры, стены пещерного лаза. Но безуспешно: никакой кладки не обнаруживалось...
— И что будем делать? — наконец спросила Лида. — Может, вернемся к решетке?
— Там такая же темень... И решетка не поддается...
— Тогда что, будем ожидать горноспасателей?
— А в придачу вести философские и любовные разговоры.
— Мне холодно на каменном полу, — пожаловалась Лида.
— Ложись ко мне на ноги, так будет теплее.
Лида удобно устроилась и спросила:
— Не тяжело?
— Приятно.
— Мне тоже...
— Ты живешь в общежитии? — после паузы спросил Шубов.
— Нет, комнату снимаю. На Пушкинской, у Белой ротонды. А ты где живешь?
— У колокольни на Горном спуске....
Они и не заметили, как забылись в тяжелом сне.
Темнота. Пещера. Непроницаемый камень.
Первой проснулась Лида. Она приподняла голову и прислушалась к таинственным шорохам земного нутра. Может быть, где-то рядом зарождается землетрясение, и скоро потрясется вся Толща скалистого плато? Первый гибельный шорох услышит она... А может, в разрывы земной коры сейчас устремится магма и, достигнув поверхности, зальет город раскаленной лавой? И опять они окажутся первыми, кто обратится в прах... Но Лида расслышала не тайные звуки, предвещающие земной катаклизм, а далекий человеческий говор, шаркание подошв, звук капающей воды, шепот, скрип, шелест.
Пошевелился доктор.
— Женя, где-то совсем рядом живут люди, — тихо прошептала Лида, точно боялась спугнуть звуки, доносящиеся сквозь каменную толщу.
— Я ничего не слышу, — тоже шепотом ответил Шубов.
— Прислушайся.
— Может, твой абсолютный слух воспринимает разговор камня, его трещин и жил?
— Нет... Это звуки человеческой сутолоки.
— Ничего не слышу.
— Тебе медведь отдавил ухо. Как можно быть таким глухим?
— Ну так что теперь... Веди-ка лучше к этим звукам.
— Это откуда-то сверху...
— Сейчас ощупаю потолок. Может, и в самом деле есть щели...
Женя завозился, повернулся и стал прощупывать каменный свод.
— Нашел трещины... Это каменная кладка...
— Заложенный проход?
— Похоже. Отползи-ка в сторону — попытаюсь разобрать кладку... Жаль...
— Что?
— Ножа нет, потерял где-то.
— У меня в кармане есть пятак.
— Давай.
Лида нашла руку Евгения и вложила в ладонь монету. Раздался скрежет монеты о камень, а потом что-то звякнуло.
— Железо? — спросила из темноты Лида.
— Да... Какая-то заслонка... И кольцо... Вот, пощупай.
Пальцы подсказали Лиде, что на потолке, почти точно над ними — небольшая металлическая дверь с массивным кольцом.
— Звуки доносились сквозь дверь. Наверное, за нею — выход. Постучим?
— Сначала попробую открыть, — сказал Евгений, прилаживаясь поудобнее. И чуть позже сказал:
— Давай вдвоем поднатужимся.
— Где браться? — только и спросила Лида.
— Вот здесь...
Железная дверца поддалась, натужно заскрипев, медленно опустилась.
— Хватит. Сумеем влезть.
— А что там?
— Не знаю. Такая же темень, — сказал Женя и пробрался в отверстие.
— Как дела, мой хороший?
— Кажется, здесь вертикальный колодец.
— Сумеем подняться?
— Да. Здесь скобы...
Лида подтянулась, пролезла под створкой и тоже поднялась в колодец. Теперь они в узкой каменной трубе друг над другом. Перевели дыхание — и Женя скомандовал:
— Поднимаемся.
— А скобы хорошо укреплены?
— Вбиты в камень.
Лида подтянулась на две скобы и заметила:
— Эхо глухое.
— Значит, колодец неглубокий.
Он и в самом деле оказался неглубоким: скоро Шубов уткнулся в гладкую преграду.
— Опять железная дверь.
— Откроем?
Женя аккуратно ощупал препятствие и сказал:
— Ни кольца, ни петель...
— Тогда будем звать на помощь.
Они сидели в темноте на железных скобах и прислушивались; как только Лида улавливала звук шагов наверху, начинали кричать — но никто не приходил на помощь. Редкие прохожие либо неспешно удалялись, очевидно не обратив внимание на слабые крики из-под земли, либо же пускались наутек.
— Наверное, сейчас ночь, — догадался Женя, — поздние гуляки либо не слышат, либо пугаются.
— Ничего. Наступит утро, — спокойно сказала Лида. — А где мы, как ты полагаешь?
— Где-то в городе. Под улицей...
— А не у фонтана “Ночь”?
— Возможно; хотя не помню там такого люка...
...Освобождение наступило утром, когда один из прохожих правильно среагировал на крики, доносящиеся из-под земли. Люк и в самом деле оказался в фонтане “Ночь”, под постаментом, на котором стояла мраморная статуя.
* * *
Так завершились спасательные работы в пещере “Водопадная”. Лечение пострадавших прошло успешно, к весне все действительно были на ногах.
Изучение пещеры продолжалось еще долго, но еще много тайных коридоров, галерей и лазов остаются, в том числе под городом и крепостью. Возможно, их час еще не настал...
А у Лиды с Женей родился сын Витя. Мама думала вырастить из него музыканта, папа — врача, но он со временем стал заядлым спелеологом...
 
ОГОНЬ В СКАЛАХ.
(Из досье работы горноспасателей и пограничников)
 
В кабинете начальника пограничного отряда встретились двое — майор Кузнецов и горноспасатель Громов.
— Виктор Петрович, я пригласил Вас для оказания нам помощи.
— Какой?
— Понимаете, мы предполагаем, что в скалы у Святого мыса неведомыми путями поднимается какой-то неизвестный и передает световые сигналы.
— Откуда у Вас такие сведения?
— По нашим наблюдениям, связь происходит, когда в порт приходит лайнер “Белая звезда” с иностранными туристами.
— Как вы засекли?
— Это служебная тайна, но Вам открою, чтобы облегчить поиск. Когда судно выходит из порта на запад, то минует Святой мыс, обрывы которого видны только с моря. Вот днем, в хорошую погоду, в скалах зажигаются короткие вспышки, подавая какие-то закодированные сигналы. Они передаются только в тех случаях, когда рядом с “Белой звездой” нет советских судов.
— А как же вы увидели?
— Совершенно случайно рядом оказалась подлодка и в перископ поймала эти сигналы. Мы тщательно изучили Святой мыс, но ничего подозрительного не нашли. Организовывать что-то крупномасштабное мы не хотим, боимся вспугнуть этого Неизвестного.
— Как же я могу помочь?
— Попробуйте как-то обследовать скалы Святого мыса, может быть, найдете разгадку. Только все надо делать в совершеннейшей тайне и сообщать нам о всех своих действиях. Сможете?
— Такое поручение весьма неожиданно для меня, да и для всей нашей горноспасательной службы, но я попробую разобраться в скальной тайне Святого мыса.
— Еще раз прошу Вас, никто из горноспасателей не должен знать о нашем задание! — заволновался полковник.
— Но я один не смогу обследовать скалу!
— Кто Вам нужен в напарники?
— Я подумаю.
— Сообщите нам, только не по телефону.
— А как?
— Вот вам адрес конспиративной квартиры, там мы с вами будем встречаться.
— Договорились.
* * *
Виктор Громов пошел домой пешком. Он любил прогуляться по набережной. Тишина. Море слилось со светлым горизонтом. Праздничная людская река текла мимо задумавшегося Громова.
“Нужно Сашку Ткачева посвятить в тайну. Он неплохо лазает по скалам, ныряет с ластами в море и притом башковит — поможет поразмыслить над этим делом. Сначала нужно собрать весь книжный и печатный материал, связанный с этими местами. Может, какая крупинка и поможет нам? — думал Громов. — Зайду к нему, поговорим о краеведении”.
Он направился к Ткачеву. Тот жил недалеко от набережной. Комната Ткачева очень напоминала “Хижину с оленьими рогами” — такая же сосновая обшивка, развешанные по стенам пучки сухих трав, кореньев и ягод. Тут же портреты современных знаменитых путешественников: норвежец Тур Хейердал, итальянский альпинист Вальтер Бонати, французы — доктор Бомбар и спелеолог Кастере, японец Уемару, австриец Меснер. Советский Союз представлял писатель Константин Паустовский. Портреты были вырезаны из журналов и газет и вклеены в деревянные рамочки.
Саша чистил грецкие орехи. Невысокого роста, но сложенный плотно и красиво, с приятным и открытым лицом, синеглазый, золотокудрый, — настоящий есенинский типаж. Характер добрый и веселый; со временем, правда, Громов узнал, что в минуту опасности, когда нужны решительные действия, Ткачев мгновенно преображался и становился стальным и волевым. А сейчас он был добрый хозяин и семьянин. Жена и двое детей помогали ему. Пальцы их почернели от зеленых ореховых шкурок.
— Садись, Петрович, угощайся свежими орехами и молодым медком, — пригласили хозяева.
— Спасибо, с удовольствием попью чайку и поговорю с Вами.
— О чем?
— Обо всем. Меня, например, интересуют старые географические карты, описания горных вершин, рек, пещер, мысов, долин и все краеведение о нашем горном районе и о Скалистом плато, — начал издалека Громов.
— Пожалуйста, мы с женой — экскурсоводы и подобрали обширные данные для составления текстов экскурсий. Пришлось собрать и покупать по букинистическим лавкам множество старых и современных книг о нашем крае! — похвастался Александр.
— А что есть о прибрежных скалах?
— Достаточно для любознательных, ведь я и морские экскурсии провожу. Вот, смотрите: лоции и материалы, связанные со Святым мысом, скалой Ифигении, Камнями-кораблями, Святым Федором, мысом Прыжок дикой козы, Головой мамонта, Бараньим лбом, Каменным парусом, — да все наше побережье!
— Покажи папку о Святом мысе.
— Будьте любезны, но только о нем я собрал все древнее, а современных интересных историй не успел записать. Хотя однажды слышал, что бывший партизан Сергей Сергеевич Ассель рассказывал горноспасателям на привале захватывающую быль о мысе, но все забываю его переспросить.
Громов открыл папку с надписью “Святой мыс”. И первое, что сделал, это заглянул в лоцию:
“Святой мыс с моря имеет вид темного обрыва, в ясную погоду он открывается с расстояния до 60 миль. Скала, глубины над которой неизвестны, тщательно не проверены и не исследованы. Парусным судам не следует приближаться к мысу без особой необходимости, так как на расстояние до 10 миль от него часто дуют переменные ветры и наблюдается толчея, хотя в море в это время дует ветер постоянного направления. Поэтому вблизи мыса редко можно пройти одним галсом даже с попутным ветром”.
В папке Ткачев тщательно подобрал краеведческие сведения с выписками из старых книг, вырезками из газетных публикаций, старинные открытки, любительские фотографии, копии топографических планов и карт из дореволюционных путеводителей.
Громов внимательно листал страницы и вдруг наткнулся на пожелтевший газетный лист с исторической новеллой Полканова «Огонь в скалах». Вот что он прочел:
«...Среди пиратов Понта своим коварством и жестокостью выделялся Тавр. Исполинский рост, огромная физическая сила сочетались в нем с мужеством, смелостью и хитростью. Он был умен и смекалист. Тавр — означало в переводе Бык, кличку ему дали греки. Нападение Тавра и его пиратов всегда были внезапны и беспощадны. Пираты грабили и топили торговые корабли, а команды и купцов убивали. Своих судов тавры не имели, они были горцы и спускались к морю, ожидая добычу в скалистых берегах, вдоль которых проходили морские торговые пути. В потайных бухточках стояли у них легкие лодчонки для атаки на парусные и гребные корабли, терявшие внезапно ветер или попадавших в морские ураганы. Понтийский царь Митридат Евпатор, всю свою жизнь боровшийся с Римской империей, даже поддерживал пиратов, если они нападали на римские суда, или на купцов, торгующих с римскими областями, раскинувшимися на берегах моря. В ответ римляне использовали малейшую возможность, чтобы напасть на войско Митридата.
...Префект когорты, посланный в Пантикапей для осады города, возвращался в Херсонес, главную базу римского войска на севере Понта. Задача была выполнена блестяще и совсем без жертв. Старый понтийский царь, окруженный изменниками, велел телохранителю заколоть себя. Он предпочел смерть, чем позорный плен.
Опьяненные победой над грозным царем, войска вновь отплыли в Херсонес. Стояла поздняя осень. Небо вдруг потемнело, и над Понтом разыгралась жестокая буря. Корабли разбросало среди бушующих волн. Совсем рядом были видны берега, но повернуть к ним означало верную смерть, суда вмиг бы разбились об острые скалы. Шторм набирал губительную силу, и трудно стало веслами и парусами бороться со страшными порывами ветра и гигантскими пляшущими волнами.
— Это Юпитер разгневался за нашу легкую победу над Митридатом и хочет покарать нас! — воскликнул один из старых центурионов с лицом, покрытыми шрамами, сидевший на носу триремы.
Внезапно в темном скалистом мысу зажегся огненный силуэт. Громадный пылающий воин со шлемом на голове и круглым щитом в руке. Сквозь рев Понта донесся звук буцины.
— Смотрите, там огненный Юпитер указывает рукой нам путь спасения! — закричал центурион.
— Поворачивайте к берегу! — приказал префект. Прикованные рабы дружно взмахнули веслами, — им тоже не хотелось погибать в морской пучине. Еще несколько судов римской эскадры нашли спасение от шторма в закрытой и незаметной с моря бухте. Миновав пенный бурун возле утеса, о который разбивались мощные валы, передовая трирема с префектом на борту вошла в тихую бухточку, где ветер свистел высоко в скалах. Загадочный и странный маяк точно указал им верный путь. Кто зажег маяк?
Римляне с шумом выскакивали на берег. Тут же воткнули длинный шест с позолоченным орлом, распростершим крылья. На шесте эмблема императоры — щитовидный значок и на нем волчица с оскаленными зубами на красном фоне. К префекту подбежали разведчики:
— Силуэт огненного воина вырублен из грота в скале, где есть пещера и там установлены светильники с маслом.
— Здесь есть люди?
— Только одна женщина, поддерживающая огонь в светильниках.
— Привести ее сюда! — приказал префект.
Скоро перед его глазами стояла гибкая девушка, на ней была шерстяная туника, прикрывающая стройное тело от осеннего холода. Густые волосы обрамляли смуглое лицо с черными сверкающими глазами. Девушка была свежа и красива.
— Что ты здесь делаешь? — по-гречески обратился префект.
— Чту память отца и братьев, — тихо ответила девушка.
— Что случилось с твоими близкими?
— Они погибли в море во время шторма, занимаясь рыболовством.
— Приносим тебе наше соболезнование.
— Прошу Вас почтить память моих родных и выпить чашу вина! — пригласила девушка. В широком и высоком гроте на козьих и медвежьих шкурах были расставлены чаши с вином. Чаши были сделаны из черепов диких животных. Девушка отпила глоток, показав этим, что в чаше нет яда, и протянула ее префекту.
— Ого, вино не разбавлено водой, такое могут пить только скифы! — префект хорошо знал, что греки, выращивая виноград, за неделю до сбора скручивали лозы и в кисти не поступал сок, ягоды вялились, из них получали крепчайший напиток и пили его, разбавляя водой. А сыновья степей, вольные скифы, любили неразбавленное вино.
— Что-то недоброе таится в этом гроте и иссохших черепах, — подозрительно заявил центурион.
— Пей, дружище! Нас, римлян, никто не смеет тронуть! — лихо крикнул префект, уже опьяневший от первых глотков.
Пир разгорался. С триремы скатывали полные бочки боспорского вина и сносили пищу. Пили все. Праздновали победу над Митридатом и свое спасение от холодных глубин Понта. Лишь дозорные, выставленные по краям бухточки, стояли хмурые и злые. Черепа с вином обходили их стороной.
Смуглая красавица в обнимку с опьяневшим префектом стали подниматься по каменным ступенькам, уходившим к маяку-гроту, светившемуся высоко в утесе.
— Куда вы, господин? — смущенно спросил телохранитель.
— К огненной любви!
Смерть ожидала префекта за ближайшим поворотом, грудь ему проколол могучий Тавр. Над каменным гротом внезапно раздался воинственный клич и, сраженные дротиками и стрелами, попадали римские часовые.
— К бою! — тут же отдал команду старый центурион, не выпивший ни глотка вина. Римляне кинулись строить боевую “черепаху”. Дротики и стрелы пронзали замешкавшихся, не успевших прикрыться щитами. Со всех сторон, взмахивая железными мечами, на них ринулись варвары.
— Отступать к триреме! — приказал центурион, встречая копьем из-за щита напористого варвара.
Внезапно сверху скалы отвалилась большая глыба камня и со страшной силой ударила в трирему. Она пробила деревянные палубы, раскроила черепа прикованным рабам и выбила дыру в днище судна. Трирема затонула на мелководье галечного пляжа.
Пьяные римляне вяло отражали удары, а варвары с неистовой жестокостью рубили врагов, попавших в ловушку. Тавр стоял на каменной лестнице и наблюдал за кровавой сечей. Вдруг он увидел, что старый центурион с ловкостью и большим искусством фехтования поражал варваров. К нему пробивались наиболее сильные легионеры. Они хотели прорваться сквозь строй западни. Тавр рыкнул, как лев, и бросился к центуриону. Тот прикрылся щитом, но Тавр страшным ударом разрубил щит и голову центуриона. Старый воин распластался у но победителя.
Скоро все было кончено. Трирема разграблена и сожжена, солдаты убиты, в гроте снова стояли чаши-черепа с налитым вином, а огненный силуэт воина показывал рукой на спасительную от шторма бухточку. К ней, моля о помощи Юпитера, гребло новое судно...»
В конце газетного листа стояли слова от редакции:
«В основу новеллы положен исторический факт, о котором рассказывает римский историк Корнелий Тацит. Римское войско, одержав победу над Митридатом, возвращалось морем. Корабли попали в бурю, и несколько трирем выбросило к берегу тавров. Варвары окружили римлян, убили префекта когорты и множество воинов».
— А почему эту новеллу ты относишь к Святому мысу? — спросил Громов.
— По моим наблюдением с катера, ведь я плаваю с туристами на экскурсии вдоль побережья.
— И что, древний рельеф берега сохранился до наших дней?
— Конечно, нет. Но так и хочется именно здесь «увидеть» бой римлян и тавров! Ведь он же был! Когда я об этом рассказываю туристам, то они замирают от интереса и подолгу любуются скалами и обрывами, будто выискивая контуры «пещерного воина», служившего маяком у пиратов-тавров.
— Мы еще поговорим с тобой, Саша, о Святом мысе.
— А чего это он вас заинтересовал?
— Позже все расскажу.
* * *
...Через день Громов был уже в гостях у Сергея Сергеевича Асселя. Комнату бывшего партизана украшали фото боевых товарищей и охотничьи ножи. Разговор зашел о Святом мысе.
— После тяжелой и суровой зимы 1941-42 годов, когда партизаны пережили страшную голодовку, — ведь татары, помогавшие перед приходом фашистов закладывать лесные потайные базы с продуктами, боеприпасами и теплым обмундированием, все выдали врагу, и все засекреченные ямы были разграблены, — остались партизаны голые, босые и голодные, а везде вокруг их ждали предательские пули татар и засады фашистов. Одни умирали в бою или от голодной смерти, многие ослабли и тяжело болели. Командование решило отправить их на Большую землю, — рассказывал Сергей Сергеевич.
— Вы тогда тоже партизанили? — спросил Громов.
— Нет, я попозже пробрался в лес.
— А что знаете о событиях у Святого мыса?
— Там проходила эвакуация партизан на торпедные катера. Почитай, здесь хорошо написано об этих событиях. — Сергей Сергеевич достал с полки книгу, полистал и открытую дал Громову. Виктор Петрович прочел название рассказа “Шестая граната”, автор был все тот же Полканов. Громов с интересом углубился в чтение.
...Василия Петкова оставили в секрете ожидать второй катер для эвакуации партизан. Он один еще имел силу в руках и ногах, остальные совсем ослабли. Места он эти знал. Перед войной Василий бывал здесь во время туристских походов, куда ходил вместе со своим школьным классом.
Античная история, средневековое “Капитанство Готии”, парусные баталии русских адмиралов, тяжелые и трагический дни Гражданской войны — сколько прекрасных и волнующих страниц было связано с его родиной. И вот тепе5рь он прятался в горах от фашистов. Болела простреленная рука, и ногу он подвернул на камне, прыгая в морском прибое, когда на катер грузили раненных партизан.
Где-то совсем рядом находилась небольшая деревенька, там жили болгары еще с далекой древности. Он знал оттуда одну девчонку по имени Росица. Они познакомились в пионерском лагере. Потом со старшеклассниками он приходил сюда в походы. В последний раз Росица показывала им тропу к перевалу, провожая до каменного гребня. Прощаясь, Василий сорвал несколько красных маков и подарил девчонке. Она смутилась, осторожно взяла маки и долго стояла у камня, махая ему вслед рукой.
Сейчас он был совсем недалеко от ее дома. “А может, зайти и перевязать руку?” — подумал партизан. Роста он вымахал богатырского, широкая грудь, огромные кулачища. Партизаны гордились своим Васькой-Тавром, так они прозвали его. “А если появятся фашисты, и я навлеку на Росицу беду?” — промелькнуло в голове. “Зайду только на минутку!” — все же решил Василий.
Росица будто чувствовала, что он придет и стояла у каменного забора, всматриваясь в синеющий рассвет.
— Вася, это ты? — спросила девчонка.
— Да, Росица!
— Любимый, ты ранен?
Василий онемел от счастья.
— Немного.
— Я перевяжу тебя. Идем в дом.
— Не могу, Росица! Могут появиться фашисты.
— Тогда пошли в одно тайное место! — решительно заявила девушка и повела партизана за собой. Они недолго пробирались среди скал, когда Росица вдруг отвернула камень и они заползли под землю через узкий лаз.
— Постой, я сейчас найду свечу, — она пошарила в щели и вспыхнул неяркий свет.
— Где мы?
— В пещере, я случайно открыла ее, о ней никто не знает.
— Куда идет пещерный ход?
— К морю.
Они сидели в каменном гроте. Внизу ревело море. Василий гладил волосы Росицы. Капельки морских брызг покрывали смуглое лицо.
— Ты красива, словно античная богиня! — шептал партизан, целуя глаза девушки. Любовь в военное время будто вспыхивала мгновенно, как яркий взрыв, опаливая сердца, — ведь на ухаживание не было времени, да порой и жизни, внезапно обрывающейся...
На следующую ночь они зажгли фонарь и поставили в отверстие в скалах, напоминающее человеческую голову в шлеме.
— Должен подойти катер-охотник, внизу на пляже лежат мои раненные друзья-партизаны и ожидают его.
Фонарь скупо светил, его принесла Росица. Она осталась с Василием. С берега маяк не был виден. В черной бушующей мгле моря мелькнул слабый световой сигнал.
— Есть наши! — закричал Василий, высвечивая позывные фонарем. Моряки ответили.
— Гребут к нам! У них поломка.
Вскоре “морской охотник” стоял в бухточке под обрывами скал. Моряки поспешно ремонтировали моторы и рулевое управление, пробитое пулями с фашистского самолета.
Партизан погрузили на катер. Василий лежал в секрете и последним должен был подняться на борт. Ночь истекала. Вдруг рядом появилась Росица. Она ходила домой за хлебом.
— Вася, фашисты! Я обогнала их, чтобы предупредить тебя.
— Я задержу их, а ты уходи с ребятами в море, они скоро окончат ремонт.
— Я останусь с тобой.
— Не дури! — Васька-Тавр схватил автомат, обоймы с патронами, гранаты и залег на краю скалы.
Фашисты с овчарками поднимались в гору, освещая путь фонарями.
Партизан пододвинул поближе два огромных камня, сделав подобие амбразуры, аккуратно разложил шесть гранат и два автоматных диска, из-за пояса достал широкий острый тесак.
Фашисты торопились, они не догадывались о спрятавшемся в засаде партизане. Вася-Тавр хорошо метнул первую гранату, разметавших несколько человек. Остальных Вася резанул из автомата. Но внезапно за спиной он услышал рычание и могучая овчарка прыгнула на него, схватив острыми зубами за подзатыльник. Вася задохнулся и тут же почувствовал облегчение. Овчарка, пронзенная тесаком, сползла с его спины. А Росица, любимая Росица, схватила Васин автомат и застрочила по фашистам. Он метнул вторую гранату и, отплевываясь кровью, отдал приказ:
— Спасибо за подмогу, но теперь уходи на катер.
— Нет! — твердо ответила болгарка.
— Ради нашей любви, — попросил партизан.
— Я буду с тобой.
Фашисты лезли, как тараканы, несметными полчищами. Автомат молчал, патронов не было. Осталась одна граната.
— Уходи, родная, еще есть время! — просил окровавленный партизан. Ему прострелили голову, полоснули в грудь. Он лежал, сжимая рукой последнюю гранату. Занимался рассвет. Алые лучи солнца прорывались сквозь синюю мглу. Росица подползла поближе к Василию и косами привязала себя к нему...
— Шестая граната! — прокричал командир “морского охотника” — Вася, спасибо, ты задержал фашистов! Прощай! — и тут же катер взревел моторами и рванул в открытое море...”
— Кто такой Полканов? — спросил Громов у Сергея Сергеевича об авторе героического рассказа.
— Мой школьный учитель географии, большой исследователь и знаток нашего края.
— Он жив?
— Нет, умер лет десять назад.
* * *
“Возможно, Полканов и знал тайну Святого мыса, — размышлял Громов, возвращаясь домой от Асселя. — Теперь мне известно, что на Святом мысу есть пещера-маяк. Интересно, верны эти сведения или это просто фантазия школьного учителя? Надо проверить. Рассказать Саше Ткачеву о задание пограничников или еще подождать?”
Звонок от полковника разре6шил все сомнения Громова.
— Виктор Петрович, здравствуйте, как наши дела?
— Есть кое-какой материал для размышления.
— Завтра приходит “Белая звезда” с туристами из Финляндии.
— Все понял.
...Через день вместе с Ткачевым, посвященным в загадку скалистого мыса, они отправились на рыбную ловлю к его обрывам. Саша взял подводное ружье, а Виктор Петрович сетку-кошель для сбора ракушек-мидий. Надев ласты и маски с дыхательными трубками, они поплыли под обрывами Святого мыса, внимательно осматривая скальные стены, уходящие в морскую пучину. Попеременно ныряя в глубь моря, внимательно осматривали скалы под водой. Никаких подводных пещер и проходов они не нашли.
Зеленые водоросли своими мохнатыми бородами будто охраняли подводный мир от посторонних пришельцев. Как раз напротив центра Святого мыса подводный хребет выходил из моря отдельным камнем, о котором упоминала лоция. Местные аквалангисты называли его “Тайвань”. Горноспасатели обосновались на нем. Ткачев продолжал нырять, охотясь за рыбой и осматривая подводный рельеф, а Громов лежал на спине. Он внимательно и тщательно, метр за метром изучал глазами каждую морщинку отвесных скал, пытаясь найти голову в шлеме или другие очертания воина.
Скалы мертво и мощно застыли каменной грудью под ветрами и соленными брызгами, солнечными лучами и дождевыми струями. Они твердо хранили свои давние и нынешние тайны, могли только поведать их лишь густым и легким туманам, ведущими с ними доверительные и долгие беседы, особенно зимой.
Громов не нашел ничего “подозрительного”, лишь всласть налюбовался скальной стихией обрывов, будто вступая с ними в единоборство-поединок, зрительно прокладывая по ним пути альпинистских восхождений. Единственное стоящее открытие сделали горноспасатели для себя, обнаружив на “Тайване” небольшой грот со стороны моря, где можно было укрыться от любопытных глаз. Что они и сделали в день отхода “Белой звезды” из порта. Громов наблюдал за скалами, Ткачев за кромкой прибоя.
— Смотрите, Петрович, кажется кто-то плывет под водой! — шепнул Александр.
— Где?
— Вон под белыми пятнами на скалах видно, как вдоль их движется дыхательная трубка.
— Вижу.
— Исчезла. Наверное, нырнул в глубину?
— Не спускай глаз с этого места.
— Трубка опять появилась и замерла на месте.
— Видно, ныряльщик отдыхает, держась за подводный выступ скалы?
— Хорошо, что сегодня тихое море и нет пенистого прибоя.
— Да, а то мы бы не увидели этого странного пловца, не показывающего голову над водой.
— Опять нырнул.
— Включай рацию.
— “Скала”, говорит “Скала-1”, мы ведем поиски пропавшего туриста.
— “Скала-1”, продолжайте поиски, в помощь на Скалистое плато вышла машина с горноспасателями. Связи конец.
— Ты понял — это шифровка. Значит, “Белая звезда” выходит из порта. Надо прятаться, а то нас могут заметить с моря в бинокль.
Они нырнули под воду, выставив головы, замаскированные водорослями, из-под камней, и стали смотреть на свои “объекты”: Ткачев в море на “Белую звезду”, а Громов на скалы.
Ждать пришлось недолго. Сначала Саша заметил, как на мостике лайнера три раза мелькнуло зеркальное стекло. Точно открывали и закрывали лобовой иллюминатор. Потом Виктор Петрович увидел несколько проблесков белого огня на скале и запомнил место. Глубокая трещина под нависающим карнизом. Жаркое солнце в упор освещало обрывы и они ослепительно сверкали и “плавились” под яркими полуденными лучами. Тени и морщины “разгладились”, сделав лик скалы молодым и мужественным. И вот под нависающей “бровью” вдруг открылся и закрылся “стеклянный глаз”, словно ловя и отражая слепящий солнечный луч.
“Белая звезда” быстро уходила в открытое море. Вскоре горноспасатели опять притаились в подводном гроте “Тайваня”, ведя наблюдение за берегом. Но неизвестный ныряльщик не появлялся из-под воды. Они просидели до позднего вечера, не спуская глаз с кромки воды у обрывов. И только когда стало темнеть, горноспасатели поплыли к берегу.
— Очевидно, подводная пещера имеет второй, наземный выход? — предположил майор Анатолий Алексеевич Кузнецов, выслушав доклад Громова. Тот молча протянул ему новеллы Полканова. Прочитав их, майор стал упрекать Громова в задержке такого ценного материала.
— Как же вы раньше не показали мне эти рассказы, ведь в них есть достоверная информация!
— Я думал, что новеллы были просто фантазией школьного учителя-краеведа, а оказалось, что он знал о местонахождении пещеры на Святом мысу.
— Теперь снова будем ждать прихода “Белой звезды”. Неизвестный, очевидно, проникает в пещеру подводным проходом, а уходит из нее через другой лаз.
* * *
Лайнер пришел через месяц. Несколько раз Громов встречался с майором госбезопасности на конспиративной квартире. Он приносил собранные материалы о Святом мысе. Они вместе подолгу рассматривали старинные путеводители, карты, планы, отчеты археологической, геологической и ботанической экспедиций. Пытались найти какие-нибудь крупинки для открытия тайны. Безуспешно.
“Белая звезда” пребывала в порту двое суток. В день отхода теплохода Громов и Ткачев сидели в гроте на “Тайване”. В воду у скал с белыми пятнами они ни разу не ныряли, — боялись оставить какой-нибудь свой след и этим вспугнуть неизвестного.
Все повторилось. Снова Саша заметил верхушку дыхательной трубки, плывущей вдоль скальной стены, и ее исчезновение.
— Как только “Белая звезда” уйдет в открытое море, мы должны быть у стены с белыми пятнами, — тихо проговорил Громов, повторяя приказ майора госбезопасности.
— Хорошо, — кивнул Саша, ведя наблюдение за лайнером.
...Они нырнули вдвоем. Глубина здесь была метров десять. У стены лежал камень. Саша попробовал его сдвинуть. Не получилось. Запаса воздуха не хватило и они всплыли вверх.
Подышали через трубки — и опять нырок. Он оказался удачнее. Громов заметил, что камень плотно сидит в ложе, будто что-то прикрывая.
Третий нырок. Они искали на камне и вокруг, на осклизлых скалах, какие-нибудь механические приспособления, державшие камень.
Четвертый нырок. Нашли. В водорослях, облепивших камень, в самом низу была дыра. Просунув в нее руку, Громов нащупал железный крюк и наброшенную на него цепь.
Пятый нырок. Отстегнули цепь и камень сдвинулся с места. Открылась подводная щель.
Шестой нырок. Они направились в черную неизвестность. Но быстро пронырнули узкий проход и всплыли в подводном гроте. Скальный потолок низко висел над головой. Откуда-то чуть проникал дневной свет — голубой, словно мистический. И чувства, состояние тела, текущих мыслей будто окунули их в далекое, предалекое, средневековое время, когда каждый мужчина имел с собой оружие. Время лихих пиратов, удельных князей с боевыми дружинами, полчищ кочевников, крестоносцев и рыцарей.
— Нас будто послали за иерусалимскими святынями? — неожиданно прошептал Ткачев. — Я тоже во власти непонятных ощущений, кажется, я обязательно должен выполнить поручение римского папы Паскалия II.
— Какое?
— Клич Паскалия II о битве с мусульманами за Град Божий пронесся по всей Европе. Полки, отряды, дружины и одиночные рыцари, слившись в большое войско, двинулось в Палестину. Римский Папа призвал, чтобы святыни Иерусалима, все, к чему прикасался Иисус, перевезли и хранили в Великом Риме.
— Смотри, вход с каменными ступенями!
— Дед, мне кажется, что мы стоим на гранях соприкосновения Времени и сейчас реально вступим в Средневековье! — как-то забеспокоился и засуетился Саша.
— Ты этого хочешь?
— Нет.
— Тогда идем смело. Граница Времени, наверное, была в морской воде, в подводном горле, — я тоже чувствовал что-то необычное и тревожное, когда проныривали; а сейчас уже успокоился.
Они вылезли из воды, сняли маски, ласты и стали подниматься по ступеням. Из резинового мешка Громов достал фонарик.
Ступени уводили вверх по винтовой лестнице, вырубленной в каменном колодце. Они осторожно и неслышно ступали босиком по сглаженным ступеням. Видно, лестницей пользовались давно и много, кое-где камень даже отполировался, но в большинстве был выщерблен и покрыт сухими и жесткими прядями лишайника и мха.
Громов насчитал пятьдесят восемь ступеней. Дальше каменную трубу закрывала железная крышка. Постояли, прислушались. Мертвая тишина, лишь глубоко внизу плескалась вода.
— Поднимай крышку, — шепнул Громов. — Я тут же выскочу в открытое отверстие!
— Хорошо, — кивнул Ткачев.
Железная крышка довольно легко сдвинулась с места. Через щель Громов осветил фонарем своды каменного зала. Сдвинув крышку, они тихо и быстро поднялись в таинственный зал, который охраняла тишина.
Подобные пещерные залы они не раз видели, путешествуя за Скалистым плато по подземельям другой гряды, состоящих из белых скал. Там мшанковые известняки-останцы возвышались среди таких же подобных собратьев. На нескольких из них люди в далеком прошлом соорудили пещерные города-крепости, где скальные обрывы естественно переплетались с искусно построенными оборонительными стенами. В верхней части обрывов защитники крепости вырубили казематы, из которых было удобно поражать неприятеля с высоты. Эти боевые сооружения служили как для целей обороны, так и для хозяйственного использования в мирное время. Здесь складывали инвентарь и хранили в естественных холодильниках продукты, заливая масло и вино в пифосы и амфоры, а также засыпая в них зерно, муку, сахар, фрукты, сушенную рыбу и мясо. Об этом свидетельствовали вырубки в мягкой скале для установки деревянных полок на стенах пещеры и углубления на полу для днищ пифосов.
Такой же древний пифос стоял в углу этого зала. Громов подошел к щели, плотно заложенной камнем, и вынул его. В отверстие брызнули солнечные лучи, заливая зал ярким светом. Через пещерное окно-отверстие открылся далекий вид на море, где удаляющейся точкой еще был виден шведский лайнер “Белая звезда”.
Ткачев осматривал пифос, наполненный промасленным оружием.
Морской бинокль в кожаном футляре, сигнальный фонарь с кнопочным устройством, часы в оправе и еще какие-то механизмы и приборы стояли на деревянной полке. Снаружи у узкого “окна” гнездились чайки.
— Хорошая база для диверсантов, — негромко сказал Ткачев.
— Самое главное, отлично законспирирована.
— Но этот тайник сооружен очень давно.
— Наверное, еще во времена “Капитанства Готия”, когда в плаваниях мимо скользили военные парусники и торговые корабли.
— А может еще раньше, в античное время, тогда здесь пролегали пути и маршруты эскадры римлян Мезийского флота.
— Для чего же пещера была вырублена?
— Могла служить маяком, потом здесь укрывались от погони знатные беглецы, мог быть тайник для золота и серебра, даже узников можно было секретно содержать, приковав цепью к стене.
— Почему же о ней никто не знает, если пещера используется людьми с далеких времен?
— Видно, тайна сокрытия пещеры-маяка или пещеры-убежища передавалась из поколения в поколение по узким родственным каналам, а за разглашение — смерть.
— И нас ждет эта страшная кара?
— Конечно, ведь мы вступили в пещерную тайну, а это не любовный роман. Здесь слишком много завязано секретов, за которыми сильные разведывательные службы и они могут “устранить” нежелательные “глаза и уши”.
— А наши пограничники не защитят нас?
— Ну, конечно, ведь мы под их надежным щитом.
— А что же передавал Неизвестный иностранному лайнеру?
— Какую-то важную информацию, поступавшую в город вместе с курортниками со всей страны.
— Сюда мог приплывать человек-амфибия, снабжая резидента оружием и деньгами. Проходит, например, корабль в нейтральных водах, открывается люк и ныряет к скалам аквалангист, оставляет передачу — пакет и вновь уходит в морской глубине на свою надводную базу. Увидеть или поймать, особенно ночью, такую “рыбину” почти невозможно.
— Что будем делать дальше?
— Ловить агента, но он уже, наверное, попал в руки пограничников, сидящих на плато в засаде. Неизвестный отсюда наверх ушел какой-то опять тайной дорогой.
Вдруг где-то вверху раздались сухие щелчки.
— Что это?
— Кажется, пистолетные выстрелы.
— Видно, он напоролся на пограничников и, отстреливаясь, уходит от них.
— Нам нужно прятаться.
— Зачем?
— А если Неизвестный будет убегать через пещеру в море?
— А куда сховаемся? — Ткачев будто превратился в мальчишку и заговорил дворовым языком, в котором смешались все южные наречия Малороссии.
— Давай за пифос.
— А вы?
— Вон какой-то большой сундук. — Громов подбежал к нему и открыл крышку. Неожиданно увидел темный лаз со ступенями.
— Наверное, здесь выход на вершину Святого мыса? — тихо произнес Громов и стал лихорадочно оглядываться в поисках укрытия.
— Садитесь со мной рядом, тут глубокая ниша! — позвал его Саша.
Только Громов успел проскочить к Ткачеву, который сунул ему промасленный пистолет, достав его из пифоса, как крышка “сундука” открылась и на пол ступил мужчина спортивного вида, лет сорока, в кроссовках и фланелевой рубашке. В руках он держал пистолет.
— Руки вверх! — грозно остановил его Громов, а Ткачев кинулся к неизвестному с криком:
— Сдавайся!
Но тот, даже не оборачиваясь, двинул Сашку локтем в живот и тот скрючился. Громов нажал на спуск — но незаряженный пистолет сухо щелкнул.
Молодец Сашка! Падая на пол, он внезапно схватил за локоть неизвестного и выбил пистолет. Тот ловко вывернулся и ударил Сашку ногой по голове. Еще движение и, подсеченный ударом, свалился Громов. Незнакомец в одно мгновение исчез в колодце, захлопнув за собой крышку люка.
Громов дернул ее, но она оказалась запертой, — видно, шпион накинул на нее крючок.
Сашка уже пришел в себя от удара по голове. Он схватил моток веревки, лежащей на полке, и кинул через отверстие в море. На конце веревки был привязан якорь-кошка и Сашка закрепил его за “окно”. Кинул веревку на плечо и заскользил вниз способом “дюльфер”. Веревка прожгла ткань майки и дикой болью врезалась в кожу, но Сашка терпел и скоро бухнулся в море. Громов тоже закрыл люк на засов и последовал по веревке за Ткачевым.
Они, конечно, обогнали незнакомца, спускающегося по узкой винтовой лестнице. Сашка уже нырнул в воду и накинул на входной камень крючок с железной цепью. А Дед с “Тайваня” руками просигналил пограничникам, появившимся вверху на крае Святого мыса.
Скоро к обрывам мыса подлетел пограничный катер на подводных крыльях.
— Неизвестный в ловушке, возможно вооружен! — крикнул Громов командиру катера.
— Высаживаем десант, — ответил капитан.
Спустили резиновую лодку и троих пограничников, четвертый был одет в резиновый костюм с аквалангом.
— Плывите ко мне! — подал знак рукой Ткачев. Он тут же с аквалангистом нырнул в воду. Они сбросили цепь, отодвинули камень и пронырнули через узкую щель. Громов подстраховывал их у камня с железной цепью. Нырять дальше в горловину он не рискнул.
Через тридцать минут все было кончено. Неизвестный сдался. Это оказался матерый шпион, резидент Южного центра.
 
К ХИЖИНЕ С ОЛЕНЬИМИ РОГАМИ.
(Трагедия Уаскарана в Перу и победа над ним, мистика спасения в ночной буре на Пти-Дрю во Французских Альпах).
 
Случилось это давно. Три товарища учились в разных школах, но вместе ходили в туристские походы. Какое было славное время! Все школьные каникулы они бродили в горах, переживая тысячи приключений. В то время у них не было, — поскольку не было и в свободной продаже, — ни палаток, ни спальных мешков: из дому брали тоненькие одеяла и, не задумываясь, отправлялись в поход, осенними и зимними ночами мерзли, но все равно не сдавались.
В лесистом ущелье они обжили Ночлежный грот. Перед его входом с вечера на всю ночь разводили большой костер из валежника, гревший их до утра. Громов хорошо запомнил свой первый поход на Скалистое плато.
...Ветер играл огнем, раздувая пламя и, бросая снопы золотистых искр в темноту, освещал вокруг серые скалы и медную зелень леса. Красное пламя лизало сухой бук, трепетало в каком-то языческом танце. На старых узловатых ветвях пляшущие тени казались фантастическими силуэтами древних животных. Мгновение — и они тут же исчезают или превращаются в новые всполохи. Казалось, что ребята — первобытные люди и вытачивают из кремней наконечники стрел. Вскоре все ушли внутрь грота. Громов остался один у костра. Спать ему не хотелось, рядом тихо дышала его первая ночь в горном походе. Темнота вплотную подступала к костру. Он боязливо оглядывается — не хочется ступать во мрак, но нужно пополнить запас дров. Громов медленно пошел в лес. Легенды и страшные истории, рассказанные сегодня у костра, переплелись в его воображении.
В лесу еще темней, становится жутко. Преодолевая страх, он нагибался и собирал дрова. Вдруг рядом зашевелились кусты. Громов резко выпрямился, и что-то острое кольнуло ему в спину. Он упал на кучу хвороста, замер... Но никакие “разбойники” почему-то не стали трогать Виктора. Он приподнялся и огляделся. Над ним раскачивалась сухая ветка, ткнувшая его в спину, когда он выпрямился. Смеясь над своим испугом, Виктор возвратился к костру, подбросил дров и лег спать к ребятам, но рядом положил тяжелую дубинку, — на всякий случай...
У каждого человека, часто бродившего в горах, появляется любимое место. В своих мечтах он наделяет эти уголки самыми ласковыми эпитетами. Ему грезится мир пахучих трав и листвы, шепот ручьев и родников, задумчивые вековые деревья и милые обитатели: белки, олени, барсуки, певчие птицы. Таким местом у Громова стали лесные поляны на Пойке. Уже давно стоит там сторожка. В ней жили пастухи, пригонявшие скот на летние пастбища. Внутри — нары с охапкой травы и маленькая печь. Над входом кто-то приколотил оленьи рога и домик сразу наполнился таинством, будто превратился в сказочную избушку на курьих ножках.
И сейчас Громов шел в это место. На Скалистое плато выехал на попутной машине, дальше добирался пешком. Остановился на краю плато. Леса, озолоченные осенью и лиловым солнцем, лежали в далекой голубоватой дымке. Горная даль напоминала необыкновенную страну, спрятанную на дне моря. Но вот солнечные лучи озарили ее и точно испарили толщу воды. Он ждал эту встречу с Пойкой. И стал спускаться на нее напрямик без троп и дорог. Запахло лесной влагой и лиственным настоем. Сильное и радостное чувство охватило горноспасателя, словно он припал к земле и напился ее живительных соков, как легендарный Антей.
На спуске Громов весь исцарапался и изодрался о колючие кусты шиповника и барбариса, он пересекал едва заметные тропки, по ним ходит только лесное зверье, проваливаясь по пояс в сухую листву, под руками у него обламывались перегнившие стволы. Наконец Громов выбрался из глухомани на утоптанную тропинку. Рядом текла тонкая, обессилевшая после жаркого лета, горная речка. Ее завалили зеленые, багровые, красные листья.
Вот — и поляна, где стоит хижина с оленьими рогами. Вокруг ничего не изменилось, также странно и дико раскинулись оленьи рога, побелевшие от дождей и морозов. Здесь у лесной хижины назначена встреча, о ней они, школьные товарищи, договаривались двадцать лет назад. Вспомнят друзья или нет? В то время они ходили в походы с археологическим кружком во главе с Олегом Ивановичем Домбровским. В горах они выискивали памятники старины, раскапывали их, зачищали, делали обмеры, собирали керамику. По вечерам они сиживали у костров и слушали рассказы Олега Ивановича и мечтали о путешествиях в далекие края.
Вот тогда они втроем: Афоня Гуменюк, Олег Гринов и Виктор Громов, дали друг другу святую мальчишескую клятву: когда вырастут, то обязательно совершат необычное путешествие и здесь, у хижины, встретятся через двадцать лет и поведают о своих приключениях. Еще о встрече знал Костя Аверкиев. Как-то десять лет назад он приходил с ним на Пойку, и Громов рассказал Косте о мальчишеской клятве. И Костя пообещал, что тоже придет к ним на встречу. Громов улыбнулся той далекой мальчишеской клятве и вдруг громко крикнул:
— Ну что, друзья детства, я не забыл своего обещания и пришел к “хижине с оленьими рогами”!
Лес молчал.
— Забыли о нашем уговоре, — с жалостью промолвил он.
Громов разжег печку в хижине, поставил на огонь чайник. Нарезал колбасы и перекусил. Ужин вышел простой, а хотелось что-нибудь с лесными приправами. Но ему никогда не везло с приготовлением пищи. В первую археологическую разведку на Пойку Олег Иванович назначил его дежурным, но он оказался плохим поваром, макароны пригорели и избыток соли хрустел на зубах. Пришлось их выбросить — никто не ел. Шли дни. Громова больше не назначали поваром, он выполнял подсобные обязанности: рубил дрова, носил воду, мыл грязную посуду. Каникулы заканчивались и продуктов осталось лишь на один день. Утром все с экспедиционными грузами отправились на юго-западное шоссе, там ждала машина. Часть грузов осталось на Пойке для второй ходки. Машина не пришла, ребята сложили грузы в доме лесника и на попутном автобусе уехали в город. Несколько человек вместе с Олегом Ивановичем сидело на Пойке. Они не ели весь день, продуктов не было. Утром следующего дня Громов отошел от лагеря, у него слегка кружилась голова и сосало в желудке. Вдруг он увидел обломок белой мраморной колонны. Ого! Удачная и редкостная находка для археологии. Бросившись к мраморному обломку, он понял, что ошибся. На земле лежал смерзшийся ком злополучных макарон, они сохранили форму ведра, откуда их недавно вытряхнул плохой повар Громов...
Раздумывал Виктор недолго, разжег костер и положил совковую лопату греться, все кухонные принадлежности были отправлены с первой партией груза. Собрал остатки сливочного масла и начал жарить макароны. Они получились отменные. Как повара Громова тогда реабилитировали...
Солнце скатилось к горизонту. Такой глубокой тишины, исцеляющей от многих недугов и забот, Громов давно не замечал. Словно литой из золота и янтаря застыл курчавый лес...
Со стороны ущелья донеслась веселая песня. Из лесу появился Костя, — популярнейшая личность среди спелеологов края. На заре рождения пещерной секции, первой в Союзе, он стал участником многих штурмов подземных полостей. И одна из пещер на Долгоруковском плато получила его имя при жизни. Сухой, весь подтянутый, Костя даже в свои уже грузные годы походил на проказника-мальчишку.
— Алло, парни! Приветствую ваш славный юбилей! — зарокотал он с края поляны. Но лишь Громов встретил неугомонного пещерника.
— Молодец, Костя, что не забыл своего обещания и пришел к хижине!
— А где твои юные сподвижники?
— Еще в пути, а может и забыли клятву юности.
— Ничего, придут или не придут, а мы с тобой такой лесной пир закатим. Ты заметил, какой в этом сезоне богатый урожай в лесу?
Пока они суетились, раскладывая вещи, в стену хижины внезапно с силой вонзилась стрела.
— Томагавки к бою! — приказал Костя.
А Громов выскочил на поляну и закричал.
— Афоня, бледнолицый москвич, кончай свои индейские штучки и выходи из лесу!
Из-за кустов выкатилось сразу трое: Афоня, Олег и чей-то юный отпрыск в настоящем индейском костюме с перьями на голове.
— Ура! — теперь кричали все. — Да здравствуют приключения!
Костя подхватил “индейца на руки и плясал вокруг обнявшихся друзей, таинственно по-шаманьи нашептывая: Туи-туки — черный хвост! А через час, сварив ароматный глинтвейн, они сидели в хижине. На оленьих рогах трепетали разноцветные вымпелы, привезенные друзьями из далеких земель, где они странствовали. Юный индеец с русским именем Максим, сын Афони, а теперь Афанасия Викторовича, кандидата медицинских наук, спал на нарах, зарывшись в сене.
— Кто первый начнет рассказывать? — Костя не удержался и обратился к школьным друзьям.
— О чем? О прожитых годах или путешествиях?
— Только о путешествиях, как двадцать лет назад договорились, и первым начнет Афоня, ведь он теперь живет в Москве, а здесь — гость.
— Хорошо, — согласился Афоня, — слушайте рассказ о моем самом удивительном путешествии. В мае 1970 года в Перу прогрохотало мощное землетрясение. Часть горы Уаскаран рухнуло вниз на озеро и вода, превратившись в грязь, выплеснула в сторону и поглотила окрестные земли.
“Это ужасно! На нас падают горы... Всюду пыль... Люди задыхаются!” — Это были последние слова бедствия, переданные в эфир перуанским радиолюбителем. Через несколько дней, когда облако пыли улеглось, летчики вертолетов, облетевшие район катастрофы на малой высоту, не обнаружили никаких признаков жизни в Юнгае и соседних городках района, только море дымящейся грязи.
Перу в трауре. Наша страна оказала помощь пострадавшему народу. В Перу направили отряд советских врачей и в него включили трех альпинистов: Кавуненко, Романова и меня. Работали очень много, медицинскую помощь оказывали в таких районах, где люди впервые видели врача. Погибло и пропало без вести 40000 тысяч человек, трагедия коснулась даже Чехословакии. 31 мая чехословацкая альпинистская экспедиция начала восхождение на Уаскаран. Они первыми приняли каменный удар обвала и оказались погребенными под слоем рухнувших камней.
В память о погибших мы пошли на Уаскаран, на вершине которой еще никогда не было русских. На Уаскаран нужно было подняться, чтобы развеять суеверный страх местных жителей перед обвалившейся горой, перед грозными и непонятными силами природы. Надо же такому случиться, что весь Юнгай погребла лава грязи и осталось целой только каменная фигура Иисуса Христа на городском кладбище, стоявшая на возвышении. К ней, спасаясь от грязи, убегал житель города и спасся на каменном пьедестале. Вот попробуй, на месте жителей, не быть суеверным и не поклоняться богам! Слушайте, как писал потом в “Ежегоднике альпинизма” наш руководитель Кавуненко:
“Уаскаран — это не просто подъем на 6768 м, это трагедия 40 тысяч людей, живших в городах Юнгай и Рапраика. При слове “Уаскаран” смолкают смех и разговоры индейцев. Для них это слово священно, и они не допускают даже мысли о возможности подняться на эту вершину. Уаскаран неприкосновенен! Уаскаран — судья и исполнитель велений бога за земле!”
Риск был огромный, мы шли по обломкам гигантского завала, рухнувшего всего два месяца назад. На высоте 5100 метров сложили ступени из гранита, вверху воткнули ледоруб и повесили альпинистскую веревку — памятник горовосходителям из Чехословакии...
Направляемся к вершине. Дикий хаос льда, снега и камней. Впечатление такое, что всю землю перекорежила страшная катастрофа, словно мир наново перекроился. Вспученная земная поверхность еще “дышала”, одно неосторожное движение — и тут же готовы рухнуть вниз потревоженные глыбы льда и камня. Гигантские трещины перерезали этот хаос.
Пестрой лентой вился за нами маркированный путь. В тот день мы добрались до высоты 5700 метров, выбрали удобное место для палатки, защищенное от обвалов.
Перед выходом на вершину мы лежали в палатке и я долго не мог заснуть. Мои мысли будоражили далекие воспоминания юности, когда мы сиживали у костров на Пойке и мечтали об опасных приключениях. И вот я стал участником такого путешествия и находился далеко от дома, на другом континенте. Но никакого волнения и необычности своего положения я не чувствовал. Все так просто, а рядом тревожно дышал Уаскаран.
Что ожидает нас утром? Сумеем мы подняться на вершину? Зябко, я повернулся на бок и вдруг услышал далекий гул, будто вдали летел самолет. Напряженно прислушался — гул доносился из толщи земли. Не успел разбудить товарищей, как внезапный сильный подземный толчок и грохот обвалов разорвал тишину горной ночи Кордильер. Выскочили из палатки. Вблизи от нас медленно расползалась черная трещина. Мы замерли: спасенья нет, бежать некуда и невозможно, вокруг обрывы и стены. Трещина могильной чернотой застыла у наших ног...
Настало утро. Как быть? Продолжать восхождение или скорее спуститься в долину? В ослепительном солнце над нашими раздумьями и слабостями презрительно “улыбался” белоголовый Уаскаран. И мы пошли вверх. Безрассудство? Но вы, друзья, хорошо знаете, что ведет альпинистов к вершинам.
Этот день принес нам другое препятствие. Хотели подняться к перемычке вершины, но огромный разлом преградил нам путь. После долгих поисков нашли хлипкий снежный мост с трещиной посредине. Я полз по мостику и старался спокойно смотреть в черные дыры под собой. Двигался очень осторожно, чтобы не провалиться, все тело напряглось и собралось в тугую пружину. Снежный мостик выдержал наши тела.
У предвершинного гребня — новое испытание: вверху замер висячий ледник. Стоит только подземной силе повернуть свои страшные рычаги — и тонны льда обрушатся на нас. Или солнце разогреет ледяной панцирь и вниз соскользнет оттаявший лед. Ледник повис над нами, как дамоклов меч.
Но мы сумели подняться на вершину! Уаскаран взят. Казалось, мир перед нами должен открыться чистой гладью, но налетела снежная метель. Всю маркировку засыпало, скрыло под снегом коварные дыры и трещины; попробуй теперь найди обратный путь. Но вниз идти легче, и все закончилось благополучно. В базовом лагере радист передал в эфир:
“Внимание! Все радиостанции советского медицинского отряда. Сегодня наши поднялись на высшую точку Перуанских Кордильер пик, Уаскаран высотою 6768 метров. Восхождение посвящено памяти жителей Юнгая и чешских альпинистов, погибших от обвала этой вершины!”
За это восхождение мне сразу присвоили звание мастера спорта по альпинизму! — закончил свое повествование Афоня.
— Далеко тебя забросило от нашей хижины! — сказал Олег.
— Но я слышал в Москве, что вы неплохо потрудились во Французских Альпах и покорили сверхтрудные скальные маршруты?
— Мы прошли Пти-Дрю и Гранд-Жорас, самые сложные стены. Русские там тоже еще не лазали, кроме “тигра скал” — Михаила Хергиани.
— Тогда рассказывайте, — потребовал Афоня.
— Давай, дружок, выкладывай ты, а я буду дополнять. — обратился Олег к Громову, разворашивая сухой клюкой костер и вверх полыхнули искры, как рой золотых жучков, и мгновенно растаяли в темноте.
Громов начал рассказ:
— Я тоже до сих пор не могу поверить, что мы с Олегом прошли эти трудные маршруты в Альпах. Мечтал, мечтал и вдруг исполняется, просто как в сказке. Мы читали книгу “Альпинизм за рубежом” и очень завидовали парням, покорявшим такие сложные маршруты. И вот мы стали мастерами спорта по альпинизму и попали во Французские Альпы. По приезде в горный центр Шамони французы-гиды хотели поводить нас по окрестным скалам, где пролегают несложные маршруты. А мы заявили — хотим на Пти-Дрю.
— По какому маршруту? — вежливо поинтересовались гиды.
— По пути Бонати или Маньона.
— Но это очень трудно, — деликатно отговаривали нас гиды.
— Ничего, попробуем!
В общем, договорились. Знакомясь с описанием маршрутов на вершину, я прочел такое высказывание одного страстного поклонника Пти-Дрю:
“Превосходнейшая французская вершина. Драгоценный камень королевского венца Шамони, гордость шамонийцев, она стоит как вызов человеку. Она печаль и отчаяние альпиниста, смотрящего на нее”.
И вот мы, четыре советских спортсмена, у подножия Пти-Дрю. Все готово к прохождению маршрута. Спать мы легли засветло, — ночью надо успеть проскочить снежно-ледовый кулуар, в него с восходом солнца сыплется камни. Вверху под теплыми лучами оттаивает лед и каменные бомбы сотрясают кулуар. Нас две связки — Коля Мащенко и Владимир Моногаров, Олег и я. Руководителем восхождения выбрали меня.
Проснулись в час ночи. Короткие сборы и завтрак. Подъем к вершине начали по фирновому плато к снежному кулуару, осве6щая путь налобными фонариками. Каменная отвесная ступень — это начало кулуара. Глухо шумел водопад. Ночь густая, черная и лишь изредка мерцали серебристые звезды, перекрываемые нависающими мрачными стенами-карнизами. Далеко внизу в неоновых огнях искрился и блистал Шамони, словно стеклянная елочная игрушка.
Путь для подъема едва просматривался рядом с грохочущим водопадом. Полез по скользким скалам рядом с падающей водой. Брызги заливали руки, лицо, стекали по анараке. Закрепил веревку для страховки и друзья подошли ко мне на уступ. Ночь, как синяя холодная река, пряталась по глубоким ущельям, а вверху в небе разгоралась юная заря. Алым блеском покрыли острые скалистые пики и широкие снега Монблана, в пурпурном изумруде стояли лесные горные чащи.
— Доброе утро, Франция! — приветствовали мы прекрасную страну.
Все вокруг сверкало в сказочно-синем пространстве, старинном и современном, будто создавая суть смысла суеты. Зачем мы сюда забрались?
Солнце быстро вставало, блистая белым огнем, точно при сражении у Ватерлоо. Ценность жизни особенно ярка и дорога у края пропасти. И сквозь череду проходящих дней, порой скучных и бесцельных, будто протуберанцем горит наш страх и счастье при соприкосновении с силами Пти Дрю, запечатанными в гранит, жуткую пропасть и адскую красоту. Ты чувствуешь даже дыхание камня, теплое или ледяное, душа земли словно здесь — живая, и удивлена, как здесь, в сокровенном недоступном уголке планеты появился странный человек, пытаясь силой воли и мускулов пройти по краю Смерти и остаться живым, наслаждаясь риском, опасностью и собственной смелостью!
— Спасибо, Творец земли, что иногда ты даришь людям такие волнующие дни-чары, как часы с золотым песком часов и минут. Как жаль, что они быстро истекают, — но как радостно сейчас и потом, что был этот миг между непредсказуемыми Ничто и Случайностью, когда по опасным обрывам ты карабкался к вершине...
— Здесь в горах особо присутствует фантасмагорическая и фантастическая фатальность с феерическим финалом. Представляешь, Афоня, километровый колодец, у которого нет одной стены: одна стремительная грань, как готика костела? Это Пти Дрю; а рядом две зубчатые короны соседних хребтов. И вот мы в таком театральном колодце находились на самом дне, а в недосягаемой высоте голубел кусочек неба. И начался наш путь в высший свет, где скала соприкасается с синью небес, а там тишина, торжество и рай золотой. Здесь особенно уместны и высокопарный стиль, и величавость слов, сочетаемые с виртуозностью восходителя и возлежащей величественностью вершин. В моей памяти отчетливо остались огромные каменные кубы, будто поставленные друг на друга и хорошо подогнанные. Узкие щели-трещины отчеканили гигантскую хаотичную кладку. Скалы сухие и надежные. Можно смело браться за любой уступ и ничего не обломится, под пальцами шероховатый крепкий гранит...
— Что ты все о скалах? Афоня и без нас хорошо налазился в Кордильерах, расскажи лучше о своем спасение на Пти-Дрю! — перебил Олег Виктора.
— Ладно, — безропотно согласился он. — Маршрут Бонати мы прошли успешно и хотели потом взобраться на другую вершину — Гранд-Жорас, но непогода спутала все наши планы. Заметелило на несколько дней, кончался наш срок пребывания во Франции и когда установилась ясная погода, то пройти маршрут высшей ( шестой ) категории сложности — подъем на Гранд-Жорас со спуском в Италию, — мы не успевали. А “шестерка” нам была очень нужна для выполнения звания мастеров спорта международного класса и мы вновь пошли на Пти Дрю по западной стене по маршруту Маньона. Вот строки из нашей любимой книги “Альпинизм за рубежом”, авторы Б.Гарф и Ф.Кропф, оба австрийские альпинисты, бежавшие в СССР от фашистов: “ Восхождение по западной стене вершины Пти Дрю заслуженно считается сейчас превосходящим по сложности все то, что до сих пор было сделано в Альпах.
Вершина расположена во Французских Альпах, в районе Монблана. Высота ее — 3733 м над уровнем моря. Высота западной стены, считая от подгорной трещины, достигает 1 100 м, а средняя крутизна — 82 градуса, что является редким для гранита. Большая часть стены абсолютна отвесна, а многие участки нависают. Протяженность отдельных сложнейших участков весьма велика (45-метровая щель, 90-метровый внутренний угол и т.п. ). На протяжение всего маршрута альпинист находится в постоянном нервном напряжении, так как почти вся работа ведется на отвесе. ”
И вот снова Пти Дрю высилась над нашим биваком у ледника Роньон. Ребята Виктор Громко, Коля Мащенко, Владимир Моногаров легли отдыхать, а я не мог уснуть и любовался вершиной. Она была как фейерверк с бронзовыми раскаленными краями в свете заката. Я зажмурил глаза от лучей зеленого солнца. Я боялся пристально смотреть на вершину, мне казалось, что каскады серых скал шевелятся, как перья былинной птицы Феникс.
Красная колдовская магия солнца.
Ночью проскочили нижнюю камнепадную часть и остановились на скальных террасах. Отсюда гранитная вертикаль взметнулась в небо. Я вытер насухо платком подошвы ботинок, очищая их от снега и грязи. Встал на плечи Громко и загнал в щель первый крюк. И пошли, полезли, подтягиваясь, пробиваясь, продираясь и прилипая, замирая над прилизанным плитам пространства и пропасти. Труднейшее лазанье и спасенье лишь в часто забиваемых крючьях. Ох какая отрада и благозвучность для альпиниста, когда поет и звенит скальный крюк, надежно входя в узкую щель-трещину! Щелкает страховочный карабин, пропуская нейлоновую веревку и напарник крепко держит ее конец, а вместе с ним и тебя, идущего впереди и вверху.
Громадные, абсолютно отвесные плиты, которые венчает карниз. В дело идут деревянные клинья, забиваемые в широкие щели. Теперь отдых только на лесенках, никаких полочек и уступчиков на пути нет... Идем налегке, с собой мы не взяли ни спальных мешков, ни палаток, ни примусов, только несколько бутербродов и фляги с водой, на четверть разбавленная сухим вином. Это рецепт французов, такой напиток прекрасно утоляет жажду, действует как слабый тонизирующий допинг, придающий эмоциональное настроение восхождению. Подъем все сложнее, отвесы сменяют нависающие карнизы, а трещин для крючьев совсем нет. Рискованное лазанье первоидущего без надежной страховки напрягает всю команду, — а вдруг срыв, то... Здесь слов и предположений не надо, в действие вступает “кардинал Франции”, жестокий и безжалостный аварийный Случай, но с каким исходом? Впереди работает Виктор Громко, человек-паук, цепкий, юркий, который может держать свое тело над пропастью всего лишь на кончиках двух-трех пальцев одной руки. Бесстрашен и яростен, силен и ловок — феодосийский скалолаз Виктор Громко. Но порой безрассуден и может лезть на длину всей сорокаметровой веревки, не забив ни одного крюка для страховки. А если все же срыв? Тогда — восемьдесят метров свободного падения. Покалечится страшно, если останется жив, но и нас может сорвать и увлечь в бездну.
Заставляю его найти какой-нибудь старый крюк предыдущих восходителей, защелкнуть карабин и организовать страховку для моего подъема. Тогда “джумаров” еще не было изобретено, мы завязывали схватывающий узел для страховки и подтягиваясь по закрепленной веревке, легко или тяжело, смотря у кого какая физическая подготовка, и поднимались к напарнику наверх. У меня выходило довольно просто, ведь я учился в Киевском институте физкультуры и подтягивался на турнике по 60 — 70 раз в один прием.
Бездна будто целует твои пересохшие губы, она как женщина стремительна и красива, грассирует прозрачными потоками воздуха и влечет в свои волнующие объятия. И мы замираем от сладостной и трепетной истомы безумия и смелости прикосновения, будто к восхитительной королеве Франции — Ее Величество Глубокой Пропасти. И души стынут, холодея, — под нами Пустота. Но мужчины привыкают даже к объятием прекрасных королев, тем более мифических.
Увлеченные восхождением с натянутыми, как страховочные веревки, нервами мы даже не заметили подъем по стене других альпинистов. Нас догнала связка французов — бородатый студент из Парижа Марсель и лионец Пьер. Галантно уступаем им дорогу. Мы шли чуть помедленнее, потому что нас было четверо. Еще одна связка обошла нас — англичане из Манчестера.
Но перед 90-метровым внутренним углом они застопорились — и тогда наша передовая связка, “паук” и “ящерица”, немножко картинно, с русской беспечностью и бесшабашностью, будто играючи, а на самом деле на пределе физических и моральных сил, прошла это препятствие. Конечно, поразительное искусство лазание и мертвую хватку показал прославленный “паук”, — иногда он стоял на моей голове, на пальцах моих рук, но сумел удержаться; даже один раз губами вставлял крюк в щель, вдавливал и тут же использовал его для зацепки пальцев; потом слегка подбивал его молотком, и ушко крюка служило опорой для прорезинового “вибрама”. Рассеченные пальцы и кисти рук распухли, особенно кровоточил у меня палец на правой руке, когда Громко стоял на нем и содрал кожу рифленной подошвой.
Мы выбрались и ночевали все вместе на довольно хорошем уступе. Угощали друг друга национальными деликатесами. Англичане согрели кофе, французы предложили заплесневелый сыр “рокфор” или “рокшор”, я так и не научился правильно его выговаривать, а мы — шматики украинского сала с лучком и чесночком. Иностранцы с большим удовольствием лопали наше угощение. Пир, с прихлебыванием из фляг вина, разбавленное водой, удался на славу.
Каждый устроился на полке по своим возможностям. Местные — англичане и французы достали пуховые спальники — “ноги”, у нас тогда не было такого легкого снаряжения, а свои ватные мешки и тяжелые палатки мы не взяли на восхождение. Втайне мы планировали проскочить западную стену Пти Дрю за один день, но не удалось.
Я устроился в небольшой нише, подстелив под себя веревку и укрывшись тоже несколькими витками. Окровавленный палец засунул в рот, чтобы остановить кровотечение, (аптечки для легкости рюкзаков мы тоже не взяли, а просить у иностранцев медикаменты мне было стыдно, еще был молод и стеснителен). Быстро уснул, сказывался тяжелейший день восхождения. А ночью не пойму — сон или правда, но чувствую, что ко мне подлетает серая птица Дрю, хватает меня в лапы и несет! Если — сон-сказка, то ничего, а если вправду? Вдруг отпустит, а там километровая пропасть, и мокрого места потом не найдут!
Странная птица принесла меня в ледяной дворец и вдруг проклекотала, но я понял ее.
— Смотри, здесь находятся все погибшие на Пти Дрю альпинисты! Вот испанец, англичанин, американец, итальянец, датчанин, много французов, но нет русских, ты будешь первым!
Я осмотрелся. В большой алмазной галерее стояли, немо и надломленно впечатанные в тяжелые и прозрачные грани-глыбы льда, ледяные фигуры моих товарищей по горновосхождениям, и различались они по национальным костюмам.
— Выбирай себе любимый цвет льда, в который будешь закован?
Смотрю — мои несчастные товарищи сверкают ярким разноцветьем: зеленые, желтые, красные, белые, синие, черные. Но я молчу, говорить не могу, я хорошо ощущаю во рту палец со спекшейся кровью.
— Ах, ты русский герой, не хочешь со мной даже разговаривать и молчишь, будто на пытке! — язвительно проклекотала волшебная птица.
— А что, разве это не пытка? — пытаюсь проговорить, но мне не удается.
— Тогда будешь фиолетовым! — решила сама Дрю. Поставила меня в почетную нишу и я стал покрываться льдом, цепенея от острого холода. Одна нога онемела, другая тоже, фиолетовый лед потихоньку сковывал меня. Уже не могу повернуть головой, чувствую — через мгновение стану таким же мертвым и неподвижным, как застывшие окружающие фигуры. В последний раз поднимаю еще живую руку с разорванным пальцем. Я хочу проститься с жизнью, поцеловать свое тело, выстоявшее во многих приключениях и опасностях, а теперь попавшее в плен французского шикарного льда, как хрустальный флакон духов, где алой каплей сверкала моя кровь с пальца. И вдруг в конце анфилады блистающего ледяного дворца открылась дверца и выскочила маленькая девочка, серебряная и сказочная, бегущая ко мне с криком:
— Папа, ты замерзаешь! Папа, папочка проснись! Папа, я спасу тебя!
Белый слепящий свет ударил по ледяному дворцу, по моим глазам, по грохочущей ночи. Я проснулся, и снова яркая вспышка озарила беснующуюся ночь. Это было ужасно и прекрасно! Полыхала страшная гроза. Хаос блистающего света и секущая снегом темнота, обледенелые скалы и дрожащая живая пропасть. Молнии сверкали нещадно — и я понял сейчас ударит по нашей полке, где лежало столько альпинистского железа: крючья, молотки, ледорубы, карабины, кошки, и мы сгорим. А я хотел этого огня, ведь совсем не мог двигаться, все мое тело покрылось фиолетовым льдом, только окровавленный палец держал во рту. А колдовская ночь с дивным свечением молний продолжалась. Кто это девочка, разбудившая меня и спасшая от ледовых губительных чар Пти Дрю?
Я растолкал своих товарищей, они тоже могли замерзнуть навеки, ведь снаряжение у них хлипкое и тонкое. Мы стали растирать друг друга, колотить кулаками, даже колоть крючьями. Бдели с трех часов и до шести утра.
На рассвете проснулись французы и англичане в своих пуховых мешках. Потянулись, расправили затекшие члены, но глянув на остекленевшую, замерзшую стену, тут же решили:
— Дальше не полезем, по льду опасно и сложно! Мы еще вернемся сюда! Ведь это наши горы!
Заложив по веревке “дюльфер”, они стремительно ушли вниз на ледник. А моя команда замерла в ожидание, как капитан, я должен был дать последнее решение. Глянул вверх, вроде страшная стена на исходе, на изломе и чувствуется вершина рядом.
— Ребята, давайте попытаемся пробиться наверх, ведь у нас в запасе целый световой день? Мы пройдем эту “шестерку” и выполним звание мастеров спорта международного класса. Кажется до вершины совсем ничего?
— Валяй! Все равно идешь первым! Мы согласны на подъем вверх! — дала добро команда.
Но прежде чем начать восхождение, я сказал.
— Ребята, поздравьте меня!
— С чем?
— В эту ночь у меня родилась дочь. Когда я уезжал во Францию, дома жена оставалось беременной.
Двое поздравили. А Коля Мащенко, киевский альпинист, — как жаль, но он потом погиб через три года на Кавказе, — говорит мне:
— Нет, Виктор, ты такой неугомонный и непоседливый, никогда от тебя нет покоя, везде таскаешь нас: то по скалам, то по музеям, то по картинным галереям. У тебя в семье первым должен родиться сын!
— Спорим, Коля, что родилась дочь?
— Согласен, но на что?
— На бутылку “Наполеона”, французского коньяка.
— Идет, по рукам.
В этот лучезарный, метафизический и счастливый день, правда полный скальными трудностями, но впереди меня сменил Громко, — мы сумели подняться на прославленную французскую вершину Пти Дрю. По легкому гребню, четвертой категории сложности, спуститься на ледник Мер де Гляс (Море льда). Именно на нем французы в толще льда вырубили сказочный чертог. Платишь франки за вход, опускаешься по ступеням и застываешь в изумлении. Лучи солнца пробиваются сквозь прозрачный панцирь и окрашивают лед во все цвета радуги. А перед восхождением мы, конечно, посетили эту ледяную пещеру. Вот отсюда, от этих видений и родился у меня на западной стене Пти Дрю очаровательный сон с девочкой, разбудившей и спасшей меня от оледенения.
Вечером мы спустились в Шамони, где меня ожидала радостная телеграмма: “Поздравляю с рождением дочери. Твоя Люда.” Я показал ее Коле и сказал.
— Ты знаешь, как хочется выпить французского коньяка за рождение дочери и в честь победы над такой сложной вершиной!
— Витя, ты что сумасшедший? — внезапно спросил меня Коля.
— Нет!
— А зачем ты у меня требуешь коньяк?
— Но ведь ты спорил, пожалуйста, отдавай долг!
— Хорошо, я куплю тебе этот дорогой “Наполеон” и приеду домой, а жена спросит меня: — А где ты был?
— Во Франции! — отвечу я.
— А где твои подарки: трусы, чулки, духи и другой французский “шарм”?
— А я не купил, я все деньги истратил на коньяк!
— Коля, понимаю наши затруднения, валюты нам выдали мало, так что покупай подарки жене, а дома купишь мне армянский, крымский или молдавский коньяк за советские рубли, я добавлю и мы уже в Москве отпразднуем рождение моей славной дочурки, разбудившей меня на Пти Дрю. Она разбудила меня, а я вас: выпьем за здоровье дочурки, спасшей нас всех от гибели, и за наши звания мастеров спорта международного класса.
Вот и весь рассказ о спасательных работах на Пти Дрю.
— Телепатия в альпинизме? — научно подытожил кандидат медицинских наук Афоня Гуменюк.
— Нет, просто горы дарят нам удивительные и неповторимые ощущения в жизни, превращая ее в настоящую сказку! — задумчиво произнес Громов, все еще находясь во власти своего рассказа о восхождении на Пти Дрю.
 
АНГЕЛ НЕБЕСНЫЙ
 
ЦВЕТЫ НЕОБЫЧАЙНОЙ КРАСОТЫ. 2
В ТИСКАХ «СПРУТА». 5
ВЕРТОЛЕТ НАД ВОЛНАМИ. 17
НА ДЕВЯТНАДЦАТОМ ПОВОРОТЕ. 24
ЗАКОЛДОВАННАЯ ПЕЩЕРА 34
АНГЕЛ НЕБЕСНЫЙ. 39
КРУГИ ВЕДЬМ. 43
ПОД ЗЕЛЕНЫМИ ЗВЕЗДАМИ ПАМИРА. 49
ЧУДАК – ЧЕЛОВЕК. 57
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ НА СВЯТОМ МЫСУ. 64
Адам и Ева в снежном раю. 83
ПРИШЕЛ И ПРОШЕЛ. 86
Географические карты 91
Созвездие Ориона. 97
ГУСТАЯ ГИБЕЛЬНАЯ СЕЛЬ. 99
В КОЛЬЦЕ ПОЖАРА 111
 
ЦВЕТЫ НЕОБЫЧАЙНОЙ КРАСОТЫ.
 
Весенний день был теплый и чудесный, из тех дней дающих отраду телу, очарование души, восторженность чувствам и благодать уму, когда все вокруг приносит радость жизни. Гармония природы и человеческой любви будто струились в теплом воздухе, легком дыхание первоцветов и трав, величественном покое небес, моря и земли.
Сергей Окунь и Машенька Зайчикова отправились в воскресную прогулку на Медведь-гору, лежащую у самого моря, со скалистыми пропастями, осыпями, утесами, точно худые «бока» лесного гиганта с торчащими костьми и ребрами. А спину-вершину, шею и голову укрывал густой и курчавый лес, словно жесткий мех.
Они шли по тропе, извивающейся среди обрывов и роскошной растительности с красными стволами вечнозеленого земляничника, можжевельника высокого, кустарника - иглицы понтийской, иглицы подъязычной, ладанника, шиповника и держидерева. Смеясь и распевая веселые песни, они бодро шагали, созерцая открывшиеся морские и горные дали. Душистый воздух, настоянный испарением трав, выброшенных на берег водорослей, молодыми листьями зазеленевших деревьев и кустов, ласкал и нежил их обоняние хмельным ароматом, будто вливал в них силу весенней цветущей земли.
Под ними качался обрыв, то приближаясь, то удалясь, словно садовая качель с паутиной трещин, избороздивших голубую доску-сиденье, так похожие на мелкие волны безбрежного моря. Возвышенное состояние души и сердца вольным воздухом врывались в их раскрытые рты, распахнутые груди, лаская кожу свежестью и молодостью. Иногда снизу стелился легкий туман, будто кто-то выходил из моря, сбрасывая белые кружева пены. И в прозрачной дымке иногда появлялись силуэты влюбленной пары. Вот они обнялись и прижались друг к другу. Четкое очертание фигур вдруг замерло на тонком покрове серебристой дымке. Она протянула руки, обняла его за шею, он мягко наклонился к подруге и губы их слились в гуле прибоя, в страстном и бурном поцелуи Воды и Земли.
И что-то мистическое, волнующее, неосуществимое витало и кружилось в воздухе, будто неведомая сила пыталась их разъединить, раздирая и сдувая волшебную вуаль. Но солнечный луч упал на горные линии Медведь-горы, озлатил ее пышную поверхность, еще больше придав сказочность формам и бытию.
Люди средневековья видели в горной вершине огромного медведя, стоящего у моря. С почтением и уважением относились люди к горе, восходящей к ранним языческим представлениям о медведе прародители, тотеме, к вере в его прямую связь с плодородием, здоровьем, благополучием. Медведь считался магическим животным, и в народе жила вера в чудесную силу медведя. А поводыри-скоромохи слыли чародеями, кудесниками, знающими людьми. Много легенд и сказаний было связано с этой горой.
Одна из них рассказывает о медведице и красивом и ласковом поводыре. Они ходили по ярмаркам, деревенским праздникам, городским площадям. В глазах крестьян медведь был сильнее нечистой силы и всегда мог отвести беду, если спляшет возле дома или обойдет вокруг него, то не случится пожара. Люди прочили здоровье человеку, прикоснувшемуся к медведю или, еще лучше, давшему зверю переступить через себя.
- Матрена Ивановна! - влюблено обращался поводырь к своей спутнице, с ней они вместе шагали по жизни, принося людям здоровье, добро и счастье. Уважительное отношение хозяина к медведице сложилось издавна, ведь она была единственной кормилицей и стала равноправным членом семьи, а часто другом и молчаливым собеседником. И привык к ней поводырь, да так, что мог сохнуть с тоски, коле вдруг она поколеет. Без нее, хоть сгинь да пропади, сам ест или пьет, то всегда кусок медведице отломит и питье уделит.
- У моей Матрены добрая душа, она от человека происходит, только кто-то ее заколдовал. Смотрите ухватки у нее все человеческие, и на лапах по пяти пальцев, и мычит, словно говорить собирается и что-то недосказанное мучает Матрену, а сбоку повнимательнее глянешь, когда она на двух ногах стоит, словно видел недавно женщину-то такую.
Внешнее сходство человека и медведя было отмечено еще и древними людьми, следы родственных отношений к медведю сохранились во многих сказках: медведь - отец или муж, о медведицах - невеста или сваха.
- Она моя невеста! - объявлял поводырь на представление и сельскому люду страшно нравилось это откровение, а когда он с медведицей ночевал у кого-нибудь на подворье, то считали что хозяева станут скоро богатыми.
И вот однажды поводырь, купаясь в море, исчез навсегда, не утонул, а его украла морская нимфа. Загрустила и запечалилась медведица, никого не подпуская к себе, и застыла навеки у синего моря, превратившись в большую каменную гору, оплакивая суженого. И рождается порой здесь страшный гул прибоя, словно вой и плач обездоленной одинокой медведицы. И неистово грохочет прибой, бросая на скалы великие водяные валы. И плачут волны, а из белой пены встает, отряхиваясь, чудо-богатырь, так похожий на юношу-поводыря. Но не может и не осилит он прибой, чтобы приблизиться к Медведь-горе.
И пьет ненасытно морскую воду каменная медведица, пытаясь насухо вылакать сине-зеленую купель и освободить своегно возлюбленного от злых чар морской нимфы. Но не может пока одолеть большую чашу Черного моря.
И носилась о ней худая слава, что влюбленным нельзя на гору подниматься, не то их ожидает тяжелое испытания, а порой и наказания.
Но это лишь красивая и трогательная легенда, когда так просто родилась гора-медведь. А на самом деле в далекое геологическое время на разломе в земной коре в этом месте внедрилась магма. Но сил пробиться к земной поверхности у нее не нашлось через слишком толстый слой осадочных пород и она застыла, образовав магматический купол или диапар - «неудавшийся вулкан». За миллионы лет осадочные породы - сланцы и песчаники размыло время, а породы из магмы обнажились, сотворив на берегу куполовидную гору. На скалистых склонах сейчас можно увидеть обнажения серовато-зеленого габбро-диабаза, словно природный «музей-мавзолей», сохранивший много чудесных редких минералов, среди них везувиан.
Интересна реликтовая растительность, укрывшая склоны и вершину горы. Ученые открыли на горе местообитание особого подвида лесной капусты, редчайших папоротников анограммы тонколистной и краекучника орлякового.
- Смотри цветы необычайной красоты! - показал Сергей.
- Офрис оводоносная, - ответила Машенька.
- Откуда ты знаешь?
- У меня папа и мама работают в Ботаническом саду, и у нас в доме всегда разговоры о растениях, а больше о цветах.
- Тогда расскажи о нем!
- Это небольшое многолетние растение с сизовато-зелеными листьями в прикорневой розетке, несколькими стеблевыми влагалищами и изящными соцветиями. Цветы очень своеобразны, похожие на пчеловидных насекомых с бархатистой спинкой, толстым брюшком и мохнатыми лапками. Растет только на Южном берегу, в светлых дубово-можжевеловых лесах.
- Я сорву тебе этот офрис оводоносная.
- Не надо, Сережа, мне нравится любоваться цветами в диком и первозданном состояние - на земле и скалах.
- Но я хочу подарить тебе необычайные цветы.
- Сережа, милый, так хорош наш весенний день! - Маша пыталась отвлечь внимание Сергея на другую тему.
- Сейчас принесу цветы, а ты подаришь мне поцелуй! - парень был упрям и непреклонен.
- Пусть растут цветы, украшая гору, ведь они встречаются исключительно редко.
- Я хочу ими украсить тебя, ведь ты у меня - одна, и этот чудесный день самый лучший в нашей жизни!
- Ты мне итак дорог.
- Сейчас вернусь! - Сережой играл пылкий задор, будто ощущения поцелуя на губах и то горячее и необъяснимое в крови, что толкает на безумные поступки и преодоления невероятных трудностей. Он будто окрыленный нежными словами ринулся по осыпи, прыгая с камня на камень, и поскользнулся. Неловко упал, ударился головой, перевернулся и еще раз затылком стукнулся о диоритовый камень. Неестественно согнулся и замер среди огромных обломков, так и не дотянувшись до офриса оводоносная.
- Сереженька! - растерянно позвала Машенька.
Молчание.
- Сережа! - громче крикнула испуганная девушка.
В звенящей тишине особенно отчетливо был слышен гул морского прибоя, точно далекое горькое рыдание. Ответа не дождалась. Машенька как-то неловко и неуклюже стала карабкаться по огромным камням застывшей осыпи, держа направление на Сережку.
Она сумела добраться к нему. Сергей был жив, но скрючился и лежал без сознания. Как мне донести его вниз с горы? А может сбегать за помощью? Где тропа по которой мы поднялись сюда на вершину Медведь-гору? Но он один здесь умрет!
Машенька задавала себе вопросы и не могла на них ответить. Но что-то надо было предпринимать. Несчастье обрушилось на нее так неожиданно, ведь она еще витала в страданиях любви, ее страстный трепет разливался по ее телу горячими волнами. Она ждала ласковых прикосновений сильных мужских рук Сергея, она мечтала обнажить свое тело и броситься в безумный омут счастья, предвкушаемого еще со школьных лет, когда играла с мальчишками в классе, Машеньку иногда кто-то из сверстников сильно обнимал или неловко прижимал в углу. И любовный трепет женщины пронзал ее. Сегодня ей так хотелось вкусить запретный плод с любимым и привлекательным парнем. Все ее слабое девичье существо трепетало и изнемогало в волнующем сладостном ожидание.
Машенька обняла Сережу и несколько мгновений не отнимала рук, чувствуя как жизнь слабым током стучала в его тяжелом и мускулистом теле спортсмена. Потом она решила вынести Сережу из камней. Осторожно подняла его голову, положила к себе на согнутые колени, подхватила его за плечи и ползком стала тянуть парня. Силенок хватило только сдвинуть его с места и проволочь пару метров. Сережа даже не стонал, а мертвым чугунным телом висел в ее руках. И тут она поняла, что он скончался. Лишь она сдвинула его с места, как Смерть будто ждала этого толчка и ударила его своим острым копьем, добивая жертву.
Машенька не бросила умершего, как она и хотела всю ночь провела с любимым. Иногда она склонялась над застывшим трупом, обхватывала ладонями бледное и прекрасное лицо, медленно, без страха и брезгливости, целовала долгим поцелуем нежные и ледяные губы. Ее слезы капали ему на лицо, стекали по щекам и казалось, что он плачет от такого нелепого случая, от жестокой судьбы, настигнувшей его в красивейшем, но мистическом месте.
- А нас предупреждали - не ходите на свиданье на колдовскую гору! - вспомнила Машенька.
Раньше она была безбожница, а сейчас верила в Бога. Значит такова его воля, значит какой-то грех витал над их любовью, хотя они ничем не нарушили, не преступили запретную границу, не предавались плотским порывам. Она чаяла в другом мире их ожидают награды за их страдания.
Медленно текли минуты их последнего и страшного свидания. И похоронным маршем стал однообразный гул прибоя. Забрезжил робкий рассвет, апрельский алый луч скользнул по белому лику смерти, теплой полосой лег на ее волосы и плечи. Эти мгновения утра Машенька очень любила и обожала. Вокруг в диком лесу проснулись и запели птицы.
Она обнажилась и легла голая рядом с мертвым милым. Ведь она так долго ждала этого чарующего и волшебного момента, называемого людьми счастьем. То ли от ласкового прикосновения или неосторожного толчка, но у Сергея вдруг открылись глаза и он посмотрел на подругу холодным и страшным взглядом смерти, тусклым и далеким взором покойника, который уже на небесах, а душа не хочет расстаться с нашим бренным миром.
- Я страстно люблю тебя и не завершил свой жизненный круг, очень страшно и обидно покидать землю. Мне не возможно оторваться от нее. Останусь рядом с тобой и ты будешь моим поводырем, чтобы я смог набрать опыт в человеческом воплощение. Я не буду мешать тебе жить и здравствовать!
И она расцвела на солнце цветком необычайной красоты, хрупким, нежным с томящими и прелестными сосками-соцветиями. И ангельский хорал поющих птиц лился над загадочной и жуткой горой.
 
В ТИСКАХ «СПРУТА».
 
СПРУТ, — морское животное клас­са головоногих, имеющее восемь больших щупальцев-ног, которые служат оруди­ем нападения и защиты; то же, что осьминог (зоол.)
...Жадное чудовище (в сравнениях, олицетворениях и т.п., книжн.)
Выписка из Толкового словаря русского языка.
 
Местность эта — гористое плато-полуостров, — среди местных жителей пользовалась дурной славой. И на это были веские осно­вания: земля скалистая, источников и родников почти нет, виноград­ники и сады отчего-то там не росли, возможно из-за сильных вет­ров, жаркого солнца и жгучих морозов, так что человек не селился здесь и обходил стороной это заклятое место, наградив его стран­ными легендами и рассказами. В одной из легенд повествовалось о Великой змее, «которая, свернувшись, казалась копной сена, а когда шла полем, делала десять колен и больше».
Потом военные превратили эту местность в секретный полигон, где, поговаривали, испытывали биологическое или химическое ору­жие. Затем вояки ушли, побросав много техники — и стоят сейчас там ободранные людьми радары, какие-то бассейны, сетки, бетонные загородки, машины, дизеля, — в общем, много всякого металла.
И еще развелось на плато видимо-невидимо ядовитых змей. Если рядом, на Скалистом плато, нет ни одной опасной рептилии, то там просто их настоящее царство.
Подземелье плато пронизано множеством пещер. Все они — с невообразимо тесными и узкими ходами, закручивающими, заворачиваю­щими в свитки, а затем как венки сплетающиеся в подземные залы, где
внезапно можно наткнуться на змеиный клубок. Одну дыру назвали «Спрут». Ее ходы, как восемь щупальцев, охраняли подземную глубину, где, поговаривали, спрятано много сокровищ еще с давних времен, когда в море шалили пираты. Да и сама пещера сверкала странной, своеобраз­ной красотой: там будто впечатаны в камень фигуры доисторических животных, а игра света и теней порой превращала их словно в живых, медленно и страшно шевелящих своими конечностями.
Находили там в «ванночках» пещерный жемчуг, но страх, витав­ший над полуостровом, отпугивал большинство смельчаков от путе­шествий по плато, а тем более от спуска в «Спрут», где в узостях и теснинах уже не раз надолго, а то и намертво застревали спелеоло­ги. Да, среди них были и погибшие, их вытаскивали уже мертвы­ми — они гибли в подземельях то ли от нехватки воздуха, то ли — говорили с опаской, — были кем-то просто задушены.
И еще: на полуострове, называемый Мигающий, происходило время от времени странное явление — внезапно появлялись голу­бые огни, видимые с моря; они блуждали, подчиняясь неким зако­номерностям, по его поверхности. Объяснения этому видению не находилось, но людская молва приписывала появление огней связям с потусторонним миром, откуда якобы к нам являются его обитате­ли и похищают очередную жертву. Вот так видения и вымысел переплелись здесь воедино, витийствуя волшебством и взбудора­живая впечатляющими и воспаленными вестями...
Может и сама эта дурная слава оказывала воздействие, а воз­можно, срабатывало стремление к преодолению настоящей опасно­сти, жажда приключений, но «Спрут» все же привлекал отчаянных храбрецов, будто звал сразиться в единоборстве. На январские каникулы сюда собрались трое друзей — Сережа Могилян, Паша Черный и Костя Кантемиров. Они все учились в десятых классах, но в разных школах — Сережа и Паша вместе, в одной, а Кос­тя — в элитной, с обучением английского языка.
Познакомились они на традиционном «звездном» походе, каждым летом проводимом городским Дворцом пионеров и школьников, походе, который заканчивался соревнованиями по туристской технике, с эста­фетой по пересеченной местности, с воздушной переправой, установкой «на скорость» палатки, вязанием узлов, ходьбой «по кочкам» и бревну через овраг, кипячением воды, ориентированием на местности и други­ми обязательными азами туризма и походной жизни. Тогда-то они побывали в знаменитой Красной пещере и «заболели» любовью к подземному миру. Нашли городской клуб туризма и секцию спелеоло­гов, и два года послушными новичками посещали занятия и со старши­ми совершали походы в пещеры Скалистого плато.
костя Кантемиров — ладный, востроносый, рыжеволосый, под­вижный мальчуган, напоминающий цепкую обезьянку, прыгающую на ветвях деревьев. Он легко говорил на английском и красноречи­во — на русском языке. Фантазер и мечтатель, обожающий чи­тать научную фантастику, он любил быть первым во всем: в учебе, разговорах, в прохождении сложных маршрутов в подземелье. Ро­дители у него педагоги, мама преподает английский, папа - рус­ский язык и литературу.
Сережа Могилян — крепкий паренек с армянской кровью в родословной. Немного занимался в секции борьбы, горяч в сужде­ниях и жизни, увлечен «каменной болезнью» — собиранием кра­сивых камней на пляжах края и в горах. Читает специальную литературу по геологии, мечтает побывать на Кавказе и покорить Эльбрус, Казбек и Арарат. Уже немало знает о пещерах и альпи­нистской технике. Родители у него простые и добрые люди, отец — шофер, мама — повар.
Паша Черный из всей троицы самый солидный и рассудитель­ный, хотя его характер еще не сложился полностью. Высок, чуточку грузноват; его все любили и уважали в классе, но какой-то общей, далекой любовью, а близких друзей у него не было. И вот только страсть к пещерам соединила его с Костей и Сережей. Родители у Паши — врачи, постоянно на дежурствах и вызовах.
...Готовились ребята в поход основательно, целых полгода: доста­вали снаряжение — фонари, спальные мешки, веревки, карабины, примус и другие предметы и вещи. Они запланировали настоящую экспеди­цию, правда, свою, мальчишескую, но чем она хуже взрослых?
Почему они выбрали «Спрут», пещеру с названием, которое не­вольно вызывает ассоциации с силой и коварством, будто шевелятся некие мощные «щупальца» в ожидание «жертвы»? О ней восторжен­но рассказывали взрослые спелеологи, пугая слушателей трудностями преодоления подземных препятствий и тайнами не раскрытых зага­док. Взрослые спелеологи, которые, однако, не брали с собой в поход в «Спрут» мальчишек, считая их «обузой и ненужным балластом». Но ничего — они еще докажут, на что способны десятиклассники.
Первым и главным их промахом стало то, что они ушли в горы, не поставив никого в известность, ни сказав никому о своем место­пребывании ни слова: как говорится, «провалились сквозь землю». Они боялись, что им запретят проводить самостоятельную пещер­ную экспедицию и мечта их лопнет, как мыльный пузырь.
А родители уже привыкли к их частым исчезновениям — ведь ребята отправлялись в походы всегда с взрослыми.
...Палатку ребята установили прямо в вестибюле пещеры, куда еще проникал дневной свет. Здесь было гораздо теплее, чем на продуваемом горном плато. Разожгли примус, сварили гречневую кашу с тушенкой, наелись досыта, попили такого приятного «пещер­ного» чайку — и в путь, в подземный маршрут.
Бесстрашные мальчишки не знали ни плана, ни схемы пещеры: только слышали о восьми «щупальцах» — ходах, ведущих в глубь земли. Они сунулись в маленькое неровное отверстие, протиснулись и, посветив, увидели, что ход идет дальше круто вниз. Забросив ве­ревку за мощную колонну, они стали спускаться, держась за нее и вскоре оказались в большом зале; веревку за собой они выдернули.
Здорово! Черные тени плясали по мокрым стенам, будто зага­дочные пещерные духи. Но им не страшно, ведь они уже мужчины и их так влечет к приключениям... Вот, кажется, и прославленный узкий лаз «Спрута». Худенький Костя Кантемиров первым втис­нулся в черную дыру, уходящую куда-то в неизвестность.
...Там, внизу, в толще земли, природа будто спрятала от мальчи­шек свои «драгоценные клады»: величественные подземные храмы, рокочущие водопады и красоту первозданных, нетронутых и никем не испачканных гротов, кремовых и белых кристаллических стен, блестящих в свете фонарей, как индийские пагоды...
Кто хоть раз испытывал ощущение, возникающее при открытии нового хода пещеры, проникновении в неизвестные порталы, тот поймет радость, охватывающую и переполняющую сердце спелео­лога и искателя приключений. И все перенесенные трудности, ис­пытания, мучения и страдания становятся ничтожными по сравне­нию со свершившейся мечтой. Первые походы в пещеры подарили парням сильные и захватывающие впечатления, разбудили страсть к неизведанному, к таинственному миру подземелья. Взятие пер­вых препятствий, которое оборачивалось неизбежными царапинами и ссадинами, не отбило у них охоту к посещению пещер, а, наоборот, увеличило и упрочило интерес. И теперь уже ничто не могло оста­новить юных исследователей.
И вот первое подземное приключение, когда рядом нет вечно кри­чащих и брюзжащих взрослых, их тайное желание, предмет упорной мечты — свершился. Они одни в настоящей, организованной ими самими экспедиции, и перед ними неизведанный лабиринт «Спрута»...
Костя лихо нырнул в узость щели, но тут же его пыл остудила шишка на лбу: даже он, юркий и проворный, не сумел ловко и акку­ратно вползти в дыру, а ударился о низкий свод. Осмотрелся: голову, если держать нормально, не просунешь, только надо склонить набок.
Ход шел под уклон, и парнишка, вытянув вперед руку с фонарем, как ящерица, скользнул внутрь. Сигнальная или страховочная веревка, словно извивающиеся тело змеи, неотступно следовала за ним.
— Если дернет один раз, то можно следовать за ним! А если два раза, то — опасность и вытаскиваем его обратно! — повторил Паша договоренность о сигналах.
Проходят томительные минуты. Веревка то замирала, то мед­ленно и нехотя опять втягивалась в черный раствор подземелья. Паша чутко прислушивается к рывкам и движениям капроновой веревки, пропуская ее сквозь полусжатую ладонь.
— Медленно ползет, видно не шибко широкий «шкуродер»? — вопросительно прокомментировал Сережа.
— Да, — согласился Паша, будто обмениваясь с Сергеем по­нимающим взглядом.
— А мы сумеем протиснуться? Ведь наши телосложения го­раздо посолиднее Кости...
— Будем пробовать.
Тем временем «Спрут» чуть сдавил Костю: ход сузился и он смог только одну руку просунуть вперед, вторая не втискивалась и мешала ему продвигаться. Тогда он вытянул ее по шву, вниз туло­вища. И вот таким способом, будто ввинчиваясь в дырку в камне и вечную темноту, пробивая неизвестность одной рукой, он медленно стал покорять сантиметры узкого лаза. Часто он болтал ногами, пытаясь опереться подошвами ботинок о каменные уступы, и иног­да удавалось протолкнуть туловище еще немного вперед. Тело разгорячилось, будто разогрелось трением о трубчатые своды.
Но вот коробок спичек, лежащий в нагрудном кармане, словно деревянный клинышек, заклинил туловище и застопорил движение. Вынуть коробок он не сумел: руки — одну впереди, другая — сзади, пещера словно сковала, впечатала в свое пространство. Ни согнуть, ни подтянуть к груди. Так и лежал Костя в каменном горле, постепенно охладевая. Но вот чуть-чуть отдохнул и снова стал двигать — то плечом, то пяткой, то головой. Спичечный коро­бок трещал от усилий, но держал «жертву» в тисках. Костя попро­бовал перевернуться на бок — не получилось. Плечи слишком широки для разворота в пещерной узости. Тогда он грудью растер о камень спичечный коробок в кармане и применил совсем нео­бычный способ движения: подбородком упирался в каменный пол и отталкивался от него. Мускулы шеи и голова усиленно работали в этом просто смехотворном режиме — но тело чуть подалось впе­ред по щели. Теперь заставил работать и локоть руки, и плечо, даже кулак сжимал на каменном полу и подтягивал, просовывал туловище по «шкуродеру»...
Что Костю толкало вперед, зачем он так изворачивался в могиль­ной глубине и глухоте? Мальчишеское сознание взрывал восторг первооткрывателя. Это состояние души могут понять все мальчишки, с замиранием сердца проходившие неизведанные пути подземелья. И никакой величественный зал не затмит им своим великолепием первый пройденный «шкуродер» или глинистый коридор. Ведь он первый в жизни преодолел этот труднейший и загадочный путь! Оставил отпечаток своего Я в неизведанной галерее...
Сколько времени он лежал, сплюснутый каменной толщей — или, попросту говоря, в узкой трубе? Костя не ощущал бег времени. Ему казалось, что пролетели минуты, а на самом деле он возился в каменном мешке уже около часа. Сзади едва доносились тревож­ные и вопросительные крики товарищей.
«Нужно действовать решительнее! — подумал Костя. — Но как быстро протиснуться сквозь это горло? Попробую еще раз!»
И Костя расслабился, насколько позволяла пещера. Превратил­ся словно в кисель, разлитый и растекающийся по каменному полу — и стал медленно «просачиваться» дальше по узкому коридору. Веревка завиляла за ним.
Паша и Сережа облегченно вздохнули — наконец-то их товарищ ожил и задвигался дальше в вечный мрак подземелья. А Костя вдруг скользнул по мокрому и гладкому ложу пещеры, внезапно резко ухо­дящему вниз, и свалился в темную пропасть. Падал быстро, ударяясь о стенки — но приземлился удачно, без сильных ушибов, вот только фонарь разбился и на него навалился мрак. Мальчишка испугался и закричал, но «Спрут» сдавил крик, утопил его в подземной глухоте.
Друзья тоже кричали Кантемирову, — и «Спрут» глухо роко­тал эхом, будто смеялся над неудачливым путешественником.
Подростки не знали, что делать, — следовать за пропавшим другом или возвращаться за подмогой? А вдруг он лежит там на дне колодца и истекает кровью? А если он задыхается сплюсну­тый в каменном мешке? А может, черная смерть стискивает его в пещерном шкуродере? Ребята метались перед «Спрутом», а он, точно живой, шевелил тенями погибших...
...Как хороша ты, молодость, бросающаяся в самые удивитель­ные и захватывающие приключения, но как нужны опыт, умение и хладнокровие взрослых...
Почему юные исследователи не пригласили с собой взрослого спелеолога-спортсмена?
Он бы не пошел с ними, юнцами.
А теперь?
** *
... А Костю знобило. Все тело ломило от ссадин и ушибов после падения в этот колодец-западню. Скрючившись, он валялся на полу.
«Почему ребята не задержали меня веревкой, когда я падал?» — спросил себя Костя — и сам же ответил: — «Так я же сам выбрал себе хороший запас веревки и, конечно, летел с ним. Надо быть осторожнее и аккуратнее»...
Не хотелось не двигаться, не кричать и звать на помощь, а просто лежать и думать в вечном мраке. «Друзья найдут меня по веревке!» — решил он и продолжал наслаждаться покоем и тем­нотой. Никакого страха; Костя замер и вдруг будто почувствовал тихое дыхание пещеры. Слышен был мелодичный звон падающих капель. Хрупкий и хрустальный? Пещера будто вела с ним вол­шебный разговор.
— Зачем ты проник в мой Белый храм, в мой лабиринт и огнем фонаря всколыхнул Вечную темноту?
— Потому что почувствовал зов пещеры!
— А ты не ошибся?
— Нет.
— Но я — Пещера и всегда призываю в свои недра сильных, смелых, отчаянных и решительных!
— Возможно я не такой, а слабый и маленький, но крепко полю­бил подземный мир и теперь он неустанно влечет к себе!
— А ты готов вынести все испытания?
—Да!
— Ну что ж — увидим силу твоего духа.
— А если у меня ее нет?
— Тогда твоя любовь к земным глубинам должна стать защи­той от всех неприятностей и неудач!
* * *
...Тем временем Сережка Могилян решил идти другим ла­зом в обход узкого «щупальца Спрута», где застрял и пропал Костя Кантемиров.
— Но веревка у нас одна. Как я буду страховать тебя? — забеспокоился Паша.
— Я привяжусь к концу, а другой уходит к Косте, — объяс­нил ему Сергей.
— А хватит ли длины веревки?
— Пройду сколько смогу и разведаю этот путь. Может, он приведет к Косте?
...Но Сергей застрял быстро и напрочь, словно закупоренная пробка в бутылке. А стены «бутылки», окрашенные в бледно-зеле­ный цвет, светились в ярком луче его сильного электрического фо­наря. И Паша Черный, охрипнув от криков к своим пропавшим товарищам, решил быстро выбирался из проклятой пещеры, заглотнувшей друзей и побежать по плато в город за помощью.
...Костя стонал, подтянув под себя руки и ноги, коченеющие от холода. И вдруг он «увидел» во тьме, ощутил, как к нему подбира­ется зеленое, осклизлое и гибкое тело — то ли змея, то ли щупаль­це гигантского спрута. Точно здесь, в пещере, обитал этот загадоч­ный и неведомый людям вид. Костик сжался от испуга. Сейчас присоски вопьются в тело. И боль сдавила горячим обручем...
Силы покидали — а ползучий гад опять прикасался к нему. Костя пошире открыл глаза, хотя что он мог увидеть в кромешной темноте? Чувство беспомощности и полного отчаяния обрушились на него и сковали весь организм. Но он упорно сопротивлялся, ворочая своим телом, пытаясь сбросить удушливые и цепкие щу­пальца. А спрут словно играл, как кошка с мышкой, крепко опуты­вая его гибкими змеиными телами. Костя задыхался. Горячий пот, а может кровь, сочилась и размазывалась по лицу, по разгоряченно­му туловищу. В Гадючьей яме, куда он свалился, он уже оконча­тельно потерял способность ориентироваться и хоть убей не знал, в какую сторону выбираться, ползти, искать выхода и спасения. Хотя помнил, что отсюда ведут восемь сплетений. Открытые зрачки ис­кали хоть какой-нибудь тончайший проблеск, но тщетно. И вдруг из Вечной темноты проявились — будто нарисованные красной гуашью, — очертания страшного лика с глазами, горящими в глу­боких впадинах. Такой и представлял Костя голову Спрута. Ожи­дание этой встречи в глубоком мраке, в холоде, сырости и мертвой тишине оказалось самым жутким. Казалось Косте, что Чудовище сейчас поднимет его тело и понесет, как паук свою жертву по сетям лабиринта, где высосет, выпьет его Жизнь!
«Буду драться до последнего!» — твердо решил Костя, нащу­пывая рукой обломок сталагмита — и внезапно будто яркая мол­ния сверкнула в голове. Костя понял, что весь его страх со щупаль­цами — это вспышка галлюцинации, порожденная вечной темно­той. Нет ни змей, ни щупальцев — просто страховочная веревка обвилась вокруг его тела, создав иллюзию прикосновения спрута.
«Так долго в сплошном мраке я не выдержу, надо хоть искру света!» — подумал Костя.
* * *
...Сережа Могилян, зажатый подземными тисками, терпеливо лежал, иногда включая фонарик: это все, что он мог сделать вытяну­той рукой. Сноп света упирался в безупречную прозрачность и чистоту граней щеток горного хрусталя, находящиеся между камен­ными слоями. Вечная неподвижность и торжественный покой зас­тыли в мраке, тишине и величественном облике пещеры. Ему будто чудилось, что он находится в хрустальном гробу. Горный хрусталь очень похож на лед, поэтому еще древние греки назвали красивый, твердый и долговечный минерал «кристаллос», что означает лед.
«Значит, мой гроб из горного льда!» — невесело подумал Сер­гей. Ощущение ледяного холода давно пронзило его, даже сковало все тело, застрявшее в подземной глубине.
«Как я сейчас выгляжу в идеальной прозрачности? — подумал Сергей. — В ледяном гробу? Наверное, как юноша в знаменитой гемме Дексамена Хиосского, найденной в Крыму».
Сергей когда-то читал, что писала искусствовед О. Неверова: «созданный Дексаменом образ чистой, прекрасной юности, удив­ленно глядящий на мир и радостно открывающий его чудеса, отли­чается гармоничной ясностью»...
Он извернулся, дотянулся до аппарата, висящего у него на шее и нажал кнопку фотовспышки. Яркий свет озарил искрящиеся гроз­ди кристаллов, коричнево-желтый оникс с белым халцедоном в раз­дувах жил и друзами горного хрусталя. Облучение натеков вызва­ло потрясающее белое, зеленоватое и голубое послесвечение, длив­шееся несколько секунд. Сережа будто очутился в сказочном дворце царя Соломона, где не было окон, а нежные тонкие стены мрамор­ного оникса пропускали солнечный свет. Но что-то опять больно сдавило тело и закружилась голова. И он будто ощутил, как его феерическая гробница с изумительным магическим свойством, сверкая и блистая, вновь поплыла в мистической черноте...
«Все же, как интересно в пещере! Многое непонятно, но так хочется все исследовать и изучить. А если я не выберусь отсю­да? — думал и думал пленник камня. — Наверное, после смерти я превращусь в минералы пещеры?..»
Блистательная красота, похожая на сказочное сновидение — пещера с тончайшими, а иногда и мощными жилками прозрачного кальцита — исландского шпата, с кристаллами, напоминающими скошенный куб, бесцветными и белыми, желтыми, розовыми, зеле­ными, бурыми и даже черными, — приводила юношу в неописуе­мый восторг. А Смерть уже тихо ждала свою добычу, еще дергаю­щуюся в конвульсиях и мечтающую об открытиях в пещере.
* * *
...Паша Черный летел, как птица, а точнее, как летучая мышь, по привходовым лабиринтам «Спрута» Он бежал вызвать помощь, чтобы спасти друзей, оказавшихся в плену у «Спрута». Неожидан­но он явственно увидел громадную голову чудища с кровавыми глазищами-огнями, вытянувшую длинные щупальца — и тут же свалился, подсеченный одной из них. Кость хрустнула и обжигаю­щая боль в ноге, словно электрический удар, пронзила тело. И демоническое рычание-рокот звучно покатилось по порталам пе­щеры, рычание, от которого даже черная темень сжалась и будто превратилась в грязь, где лежал упавший юноша. Теперь все трое школьников, начинающих спелеологов, находились в щупальцах «Спрута», давно не ловившего такой щедрой и вкусной добычи.
Паша начал тщательно ощупывать дно вокруг себя, пытаясь найти оброненный фонарик, но руки утопали в липком месиве. И тогда он пополз в грязи, волоча за собой поломанную правую ногу. Сейчас Паша походил на рядового-пехотинца, с трудом барахтаю­щегося по жидкому «болоту», но упрямо идущего к цели.
Двигаться по-пластунски было неудобно, в лицо попадала грязь. Паша пополз на четвереньках, но колени и локти разъезжались; тогда он стал передвигаться сидя, благо грязевая лужа скоро за­кончилась и раненый оказался на твердом полу. Он медленно ело­зил по сырой и корявой поверхности. Карабкался наугад, в ту сто­рону, куда свалился лицом. Ему казалось, что оттуда идет слабое дуновение холодного воздуха через главный вход с зимнего плато.
Сейчас ошибаться нельзя, только он может спасти их первую подземную экспедицию.
А правая нога горела, обжигала, стискивала адской болью до потери рассудка. Костюм, перепачканный грязью, был мокр и тяжел, но текущую кровь из раны на ноге Паша хорошо ощущал.
— У меня открытый перелом ноги! — поставил диагноз юноша. — И я могу умереть от потери крови...
Он снял пояс и перевязал ногу у колена, выше перелома.
— Может, хоть немного остановлю движение крови! — вслух сказал потерпевший несчастье. — Но надо ползти и выбираться из пещеры, не то сам околею и ребята погибнут в щупальцах «Спру­та». — Прошептал парень и потерял сознание.
Очнулся — и ощутил у себя на груди твердую и отвратитель­ную щупальцу, осторожно и сильно тянувшую его в неведомое лого­во ада. Рванулся в сторону — но еще больше оказался закручен-
ным в упругий жгут, который заклинился в узком коридоре. Паша представил, как они все втроем, попавшие в западню, только в разных щелях темницы, будут умирать от боли, голода, холода, темноты и страха. А может, «Спрут» расправиться с ними быстро и просто, задушив щупальцами? Эта мысль приводила его в содрогание.
Получилось так, что они оказались в безнадежном положение, когда не может быть никакого спасения и их ждет ужасный ко­нец, — но главное, во всех бедах они виноваты сами.
* * *
...Зловещая тишина будто окрасила в красновато-бурые и оран­жевые цвета стены пещеры. Но ведь еще недавно они были про­зрачными и хрустальными?
И тогда до сознания Сергея дошло, что он движется. Ползет в самом выгодном положение, когда одна рука с фонарем, вытянутая вперед, словно прощупывает и освещает путь. А вторая согнута и прижата к груди; одно плечо скребет пол, а другое чуть отведено назад. Веревку он отстегнул и оставил позади себя. Продвигаться удавалось очень медленно и с большими усилиями: ползание в «шкуродере» — это мучительная и труднейшая гимнастика, когда все мускулы напряжены и работают, сокращаются, когда спелеолог весь обливается потом. Сквозь майку и свитер Сережа хорошо чувствовал все неровности и выпуклости узкого прохода, часто и судорожно вздрагивал от укола об острый скалистый шип.
— Я выполз из хрустального гроба! — наконец торжествующе прошептал Сергей и тут же добавил другим тоном: — А могилу, видно, еще не покинул...
Опять какая-то чертовщина мерещится, словно подземные духи не выпускают и измываются над ним. Фонарик потух, но в темноте проступает красный эскиз головы спрута с двумя сверкающими глазами. Они будто указывают путь в извилистый запутанный лабиринт-лежбище или подземное логово. Туда, где обитает смерть-спрут? Сергей полз и полз вперед — в обратный путь развер­нуться в пещерной узости он не мог. Неожиданно Сергей почув­ствовал, что оказался на выходе в громадный зал. Звуки и шорохи от его движения резонировали и оживали эхом в большом про­странстве. Он основательно тряхнул фонарик и тот включился на миг, слабо освещая толщу темноты и желтоватые стены.
...Какой-то гигантский купол-колокол вдруг выдулся в подзем-Ной толще: нигде не выпуклого ребра, ни острого угла. Все круглое и мертвое. Ни хрупкого кристалла, ни белого сталактита или мощ­ного сталагмита, ни нарядной колоны или каменной красной розы —
только голые готические своды, чистый камень, как слоновья кость, отливающий старым золотом. А дно залила зеленая густая вода-тишина; там вдруг взвился водяной смерч — но тут погас фона­рик и Сергей ничего не смог увидеть и не смог определить, что нарушило покой подземелья.
— Наверное, это и есть «Мертвая голова», я слышал об этом таин­ственном и заколдованном зале! — со страхом прошептал Сережа...
* * *
Есть такая, в общем дежурная фраза — властный зов пещер. И она несет в себе большой радостный смысл человеческих увлече­ний. Когда человек попадает под энергетическое влияние подзем­ного мира — или воздухоплавания, океана, высоких гор, много ведь видов страстей и привязанностей, — то его существование на зем­ном шаре становится прекрасным, томительным и желанным. Это — о чудаках и фанатиках; но есть еще интуиция, помогающая выби­рать верный и надежный путь.
Таким шестым чувством, похоже, обладал горноспасатель Гро­мов. Что его подтолкнуло выехать в рейд на снежном «Буране» к Мигающему мысу, он сам не знал, но собрался вдруг в даль­нюю двухдневную поездку и покатил на плато таинственного мыса. Пес Боня сопровождал хозяина, устроившись позади него на теплом одеяле в проволочном ящике, специально оборудован­ным для его перевозок.
Мотор хорошо работал, лыжи снегохода уверенно скользили по крепкому снежному насту. На узкой перемычке перевала Лошади­ное седло Громов увидел следы, остановил «Буран» и осмотрел их. Боня тоже обнюхал отпечатки рифленых ботинок на снегу.
— Кажется, трое пацанов прошли с тяжело груженными рюкза­ками? — Громов как бы советовался со своей собакой.
— Да! — точно согласился Боня и завилял хвостом, поддержи­вая хозяина в «чтении» и разгадке следов.
— Куда это они направились, неужели к «Спруту»? Да еще зимой! Вот отчаянные сорвиголовы!
«— Не миновать нам спасательных работ!» — будто почув­ствовал беду и пролаял обеспокоенный Боня.
...Когда они в вестибюле пещеры «Спрут» наткнулись на па­латку и оставленные вещи школьников-спелеологов, то поняли, что здесь произошло что-то неладное.
— Придется тебя, Боня, вихрем лететь к Хижине и вызвать подмогу, тут в пещере я не управлюсь один! — Громов написал записку и сунул ее в алюминиевую капсулу на ошейнике соба-
ки. — Вперед, песик, и не отвлекайся в охоте на зайчиков, а приво­ди к «Спруту» ребят-горноспасателей, да поскорей!
Натренированный пес быстро побежал по снежному следу «Бу­рана», ведущему к «Хижине с оленьими рогами», где базировались горноспасатели Южного отряда.
* * *
...— Это было страшное чудовище, с изогнутым туловищем, с красными сверкающими глазами и покрытое змеиной чешуей! — рассказывал потом Паша Черный.
— А как его увидел, ты же потерял в грязи фонарик?
— Когда я выбрался уже на сухой пол пещеры, то вспомнил о запасной коробке спичек и огрызке свечке, спрятанными в нагрудном кармане. Этому аварийному запасу освещения нас научил Геннадий Серафимович Партюхин. Я вытер насухо руки о комбинезон, достал коробок, свечу и зажег. Зал озарился не­ярким колеблющимся светом. Вот я и увидел, что в углу, там, где пещерный ход коленом уходит за поворот, стояло странное чу­дище, будто появившееся из сказки-страшилки. Его очень уди­вил огонек свечи — наверное, он впервые видел свет. Он замер и с удивлением смотрел в мою сторону. А меня объял ужас, какое-то безысходное отчаяние, неудержимый страх — хотя «человек-ящерица», как я назвал подземного аборигена, не при­ближался. Он будто излучал психологическую энергию, приво­дившую меня в трепет.
— И что дальше?
— Я задул свечу.
— А потом?
— Услышал, как «человек-змея» зашуршал в узком каменном лазе.
— А может, у тебя была галлюцинация? Померещилось от холода и боли?
— Нет же, он вернулся, когда я снова зажег свечу, вернулся и опять уставился на свет.
— А ты?
— Закричал, завизжал, пытаясь хоть как-то напугать «чело­века-ящерицу». А тварь подземная вроде как хмыкнула, оскла­билась в людоедской улыбке, благодушно заурчала и исчезла в своем пещерном мире.
— И все?
—Да.
— Так все просто и прозаично, а я думал, тебе поволокут на съедение! — засмеялся спасатель.
А другой добавил:
— Наверное, ОН тебя дожидается и уже точит зубы.
— А что тебя душило раньше?
— Я запутался в корне дерева, приняв его в темноте за щупальцу змея...
* * *
...Пес Боня, хорошо приученный к горноспасательным опера­циям, весело и споро бежал по следу снегохода. Заманчивые запа­хи лисиц и зайцев пересекали его путь, но свою охотничью страсть Боня унимал, зная что надо выполнять приказ хозяина и побыстрее добраться к Хижине. Но вот на смятом ретраками «Бурана» снегу появился новый, незнакомый собаке отпечаток.
«Какой-то гад прополз здесь. Откуда он взялся зимой? — поду­мал Боня. — И какой мерзкий запах! Я не нюхал раньше такого...»
Боня не успел додумать, как рядом взвился вихрь снега; его резко закружило и бросило в сторону. Бездыханный пес растянул­ся в сугробе, кровью заливая снег...
Очнулся он от холода, с трудом поднялся и вновь затрусил в сторону Хижины. Выработанный инстинкт исполнения хозяйс­ких приказов толкал и гнал его к цели. По снегу тянулся крас­ный след — кровь капала из рассеченного бока. К Хижине бедный, измученный, измочаленный, обескровленный пес приполз на животе. Залаять или завыть у него не хватало сил, он лежал на снегу и ждал спасение.
Дверь открылась и на улицу вышел Олег Семенцов.
— Ребята, Бонька окровавленный здесь! — закричал он. Из хижины выскочило еще трое горноспасателей, находившихся здесь на дежурстве: Ткачев, Воробьев и Жигров. , — Что случилось? Где Громов?
— Заносите собаку в дом!
— Посмотрите капсулу на ошейнике, Дед туда вкладывает за­писки.
— Парни, он зовет нас к «Спруту», там ЧП, кто-то пропал.
— А кто же ранил горноспасательного пса?
— Пока давайте окажем ему помощь, а потом уже разберемся.
...Через десять минут «Буран», управляемый Олегом Семенцо-вым, летел в морозную дымку к Мигающему мысу. За снегоходом на фалах держались два друга, Ткачев и Воробьев, скользя на лы­жах. Из «Хижины с оленьими рогами» в эфир летели тревожные сигналы: Ваня Жигров сидел у рации.
Олег, как настоящий каскадер, лихо и смело управлял снегохо­дом, летевший на предельной скорости. Он, сокращая путь, с боль­шим искусством проводил «Буран» над пропастями и снежными сбросами, по хлипким снежным мостам, по узким тропам, через ска­листые гребни плато, по карстовым воронкам и карровым полям. Горноспасатели спешили на помощь своему капитану, в одиноче­стве сражавшемуся со страшным «Спрутом».
* * *
Вечный мрак. Каменный холод. Одиночество. Страх смерти. Все слилось и натянулось вибрирующей струной Тревоги, а ее нервный и дрожащий аккорд падал и тонул в Тишине — полной и совершен­ной. Костя Кантемиров был в отчаянье, он понимал, что никакого чудесного спасения не произойдет. Кто их найдет, кто их вырвет из жутких и цепких щупальцев «Спрута»? А так не хотелось умирать!
...Но постепенно его мысли стали переключаться на другое. Молодости не свойственны долгие раздумья, переживание опасно­сти, тем более что в груди юного спелеолога будто горел пламень открытий, приключений. Косте даже хотелось испытать лишения, смертельный риск и обязательно совершить подвиг. Он понимал, что если удастся пройти эти мучения и выжить, это и будет герой­ством в глазах его товарищей. Его будут уважать за мужество и силу воли настоящего мужчины. Так что прочь трусость! Да здрав­ствуют сила и дерзость!
«— Но что сделать для своего спасения? — подумал он и пришел к общеизвестной истине: — Только двигаться и двигаться, чтобы не застыть и не замерзнуть навеки во мраке подземелья!»
И Костя стал гладить-ощупывать стены пещеры вокруг себя в поисках лаза, куда можно протиснуться. Каменный мешок, куда он свалился, был гладок и монолитен. И все же при кажущейся не­подвижности в темноте он ощущал слабое течение воздуха, как медленный и неудержимый поток времени. Невидимый, но ощути­мый — он будто нес Костю среди каменной плотности, земной глубины и мертвой тишины.
«Если есть движение воздушных пластов, то моя «тюрьма» имеет два выхода: в один я свалился, а другой где-то скрывается в темно­те. Или очень узок и мне недоступен?»
Костя стал на цыпочки, вытянул руки и стал трогать стены в поисках дырки, откуда медленно струился ветерок. И наткнулся-таки на этот лаз! Кончики пальцев ощупывали и скользили по кромке входного отверстия, точно по краю земли, а там дальше чудилась бездонная пропасть, падение в неизвестность, в тартары...
Пересиливая страх, парнишка попытался подтянуться и выка­рабкаться из ямы, подняться и втиснуться в новый подземный от­сек. После нескольких срывов ему удалось хорошо зацепиться руками, закинуть одну ногу и подняться на узкую площадку, где особенно ощущался сквознячок. Там он замер, обдумывая следую­щие свои действия.
* * *
...Громов решил пройти и проверить главный ход «Спрута», на­деясь натолкнуться на следы ребят. Продвигаясь по коридору, Гро­мов внимательно осматривается вокруг. И вскоре на мокром глиня­ном полу он увидел отпечатки подошв мальчишеских ботинок.
«Смелые пацаны, не побоялись одни сунуться в «Спрут», ведь пещера отпугивает многих туристов! — дал горноспасатель лест­ную характеристику. — Только зачем зимой они пустились в под­земное путешествие? И как их отыскать, если я сам толком не знаю этой пещеры? Всего лишь пару раз приходилось мне здесь бывать, но далеко вглубь я не проходил!»
Неожиданно он увидел на глине ровную полосу, словно широкая лыжа проскользнула по глине.
«Что это еще за странную загадку подкидывает мне пеще­ра? — настороженно оглянулся вокруг Громов и тут же успо­коил себя. — Это пацаны что-то волокли и оставили такой отпечаток.»
И почти сразу же впереди послышался стон и всхлипывание. Вик­тор Громов бросился на звуки, освещая путь фонарем и увидел ползу­щего по глине юношу; одна нога безжизненно волочилась за ним.
— Что случилось? Кто ты? Как попал в пещеру? — забросал горноспасатель вопросами измученного парнишку.
— Мы — Пещерная экспедиция! — гордо ответил Паша.
— Сколько вас и где остальные?
— Нас трое, но Сергей и Костя застряли где-то в глубине «Спрута»!
— А что у тебя с ногой?
— Перелом, — буднично и спокойно ответил мужественный исследователь пещеры, член настоящей «подземной экспедиции».
Громов осмотрел ногу пострадавшего, снял с нее ременной жгут, перевязал открытую рану, взвалил Павла на спину и осторожно понес из пещеры.
— А что это вы волокли по полу галереи? — спросил Громов обессилевшего путешественника, указывая на ровный след.
— Я думаю, что это прополз Спрут — хозяин пещеры! — озадачил Паша горноспасателя своим ответом.
— С чего ты взял?
— Мне кажется, что я видел его...
— Когда и где?
— Здесь, в этой галерее, только позади, там, где я полз по грязи.
— А не галлюцинация у тебя была от боли?
— Тогда откуда такой аккуратный отпечаток на глине и песке? Громов промолчал, только и сказал себе: «Ну и загадочки в этой пещере»...
* * *
...«Мертвая голова» голова дышала и жила какими-то странны­ми звуками и всплесками. Сергей внимательно слушал и старался понять, что происходит вокруг, кто рождает эти «голоса» в вечном мраке? И тут в памяти начали вставать прочитанные страницы, рассказывающие о морских змеях или ископаемых плезиозаврах.
«А может, я попал в пещеру, где обитает загадочный, неизвестный науке монстр? Живет здесь в подземном озере, связанным подвод­ным проходом-сифоном с морем? — подумал Сергей и тут же про­должил мысль: — Но Он может напасть на меня! Надо не выда­вать свое присутствие и тихо лежать, ожидая помощь спасателей...»
Но через некоторое время совершенно резонно сказал себе:
«— А если они не придут? Значит нужно самому искать спасение. А как? Вернуться, проползти по галерее-«горлу», найти свою веревку и по ней дальше искать выход из «Спрута»? Конечно, это самое правиль­ное решение. Во-первых я не замерзну, протискиваясь по «шкуродеру», а главное, выберусь к друзьям. Где они, что с ними случилось?»
Сергей осторожно развернулся на каменном уступе «Мертвой головы» и снова вполз в узкую щель, по которой он недавно попал в зал-загадку, где обитал морской монстр. Юноша, который увидел в слабом освещение «севшего» фонаря страшное чудище, медленно двигался туда, где его ждало спасение и слава открывателя ископае­мого плезиозавра, наводившего ужас на всех посетителей «Спрута»...
* * *
...И вдруг Костя, в очередной раз прижимаясь телом к скале, ощутил в нагрудном кармане смятый коробочек спичек — тот самый, который раньше мешал ему проползать узкую щель.
Он выпрямился, тщательно вытер ладони рук о штаны и осторожно Достал драгоценные обломочки из кармана. Нащупал кусочек терки,
чиркнул спичкой и просто обмер от света и увиденной картины.
Вокруг будто выпал снег. Стены были густо покрыты иголь­чатыми кристаллами. Казалось, Костя стоит в брильянтовой ро­тонде, будто в драгоценной вазе, наполненной хрупкими каменны­ми цветами и кремовыми розами. Чтобы увидеть такое зрелище, стоит преодолевать трудности, терпеть лишения и боль, замирать от страха. Совсем не жалко тянуть скучную обыденность школь­ных дней, зная, что однажды вдруг воссияет перед твоим изум­ленным взором такое чудо природы.
Кристаллические иголки, тонкие и нежные, ломались от неосторож­ных движениями Костиных рук, звенели аккордами серебряных коло­кольчиков и рассыпались стеклянными искрящимися осколками...
Спичка погасла. «Откуда такое изумительное покрытие стен пещеры? — задумался Костя. — Я еще не видел таких блиста­ющих картин. Как образуются такие кристаллы-иглы? Может, здесь поднимаются из глубины земли минеральные источники? Как мало я еще читал об образование пещер».
Костя зажег еще спичку и, к своему ужасу, увидел почти под ногами довольно широкий колодец. Он как раз выбрался на его край.
«Что я делаю? Ведь в темноте по пещере нельзя лазать! Я мог тут же свалиться в пропасть! Скорее назад!» — подумал он, но на мгновение задержался и бросил в колодец осколок кристалла.
Снизу раздался всплеск воды. «Еще бы один шаг — и я бы сейчас барахтался в черной купели!» — И Костя поспешно воз­вратился в свою дыру, откуда только что с большим трудом вылез.
«Буду сидеть на месте, ожидая помощи! — решил он. — «А то вдруг снова попаду на край пропасти».
Но через некоторое время вместе с воспоминанием о том, как пришлось протискиваться по узкой щели, пришла и мысль о друзьях.
«Что там с ребятами? Может, их надо выручать? Надо пробирать­ся к ним. Буду спичками освещать путь. Но главное — не торопить­ся!» — и Костя, ввинчиваясь в недавно пройденный лаз, полез назад.
...Горноспасатели нашли его последним и вытащили на белый свет — живого, оборванного, исцарапанного, но счастливого и радо­стного, даже гордого своими приключениями...
 
ВЕРТОЛЕТ НАД ВОЛНАМИ.
Иногда так можно ошибиться в харатере человека. Думаешь и наблюдаешь одно, а на деле получается совсем другое. Но все по порядку.
Вася Кириченко, инструктор горноспасательного отряда, ладе сложенный с великолепными усами и бородой, зычным голосом, от которого в дрожь бросало юнцов, был отличный хозяйственник. Спасфонд он содержал в идеальном порядке и допроситься у него лишнего карабина или крюка практически было невозможно. Увлекался он путешествиями по пещерам. И Громов клюнул на его геройские рассказы о подземных приключениях и зачислил его на штатную должность инструктора, как раз такая вакансия подвернулась. Но при первых спасработах Вася подкачал, по скалам лазал плохо, как-то туго соображал и не горел фанатизмом по спасению терпящих бедствие. И за ним сразу установилась слава второстепенного горноспасателя, будто выступающего в массовке, а в серьезном деле на него положиться трудно.
Но Вася был одержим какой-то внутренней страстью к горноспасательной службе, всегда безотказно дежурил, часто оставляя жену и детей даже в воскресенье и праздничные дни. Не жадничал и не канючил по разным бытовым мелочам. И Громов оставил его работать в спасотряде.
Как-то раз позвонили из милиции с экстренным сообщением: «В бурлящем море у Золотого пляжа плавает уже пару часов отчаянный «морж», вернуться обратно на берег не может из-за мощного прибоя, который разобьет его о прибрежные скалы. Катерам опасно выйти ему на помощь – очень сильный шторм и ветер. Из санатория заказали в аэропорту вертолет и сейчас он прилетит, но ему нужны горноспасатели с веревками, чтобы бросить конец утопающему».
- Вася, срочно приготовь два длинных конца, пару страховочных поясов и мотки вспомогательных веревок, сейчас выезжаем на спасработа! – приказал Громов.
- А крючья, молотки, карабины?
- Возьми только десяток карабинов, а остальное не нужно, спасать будем с вертолета
Молчаливый Вася все аккуратно приготовил, даже не расспрашивая что это за спасработы с вертолета. Вася хорошо знал, что Громов все будет сам делать, а он останется в тени. Он пошел в туалет.
Новый звонок, где дают отбой тревоги, вертолет якобы не может вылететь. И Громов облеченно вздохнул, у него как раз были неотложные дела в горисполкоме.
- Вася, спасработы отменили, оставайся на дежурстве, а я мотну в город по делам.
- А почему прекратили спасать несчастного? – Вася был медлителен и не поворотлив.
- Наверное смельчак утоп? – как-то неловко пошутил Громов.
- Жалко его и зачем он полез купаться в холодное мартовское море?
- Пора уже, Вася привыкнуть к этим сумасбродным людям, лезущим по скалам, а теперь вот бросающимся в море!
И Громов исчез в городской суете. А ситуация сложилась так. Внезапно на спасслужбу приезжает дежурная машина из милиции.
- Где горноспасатели? Срочно садитесь, вертолет уже подлетает к городу, нужно спасать тонущего!
Вася опешил.
- Так спасработы отменили? – начал он диалог.
- Кто отменил? Ты спасатель, давай твое барахло и в момент уезжаем! – вдруг закричал дежурный капитан милиции.
- Сейчас! – Вася думал что ему делать и как он один будет вести спасательные работы, да еще с вертолета. Но его приперли к стенке. Он загрузил в машину веревки и карабины. Опять зашел в спасслужбу, лихорадочно думая – кого по пути на Золотой пляж можно взять из спасателей. Но никто там не жил. И вдруг в окно он увидел школьника Юрку, занимающегося в кружке туристов-краеведов в Доме пионеров, который вела жена Громова. Пацан иногда заходил в гости на спасслужбу.
- Юрка, тревога! Мы едем на спассработы, я – старший, а ты вспомогательный отряд! – лихо отдал команду Вася, уже начинающий приходить в себя. От его громового голоса даже капитан милиции съежился и почувствовал сильную и смелую руку горноспасателя. А Юрок от удивления и радости, что будет участвовать в настоящих спасработах и прокатится вместе с милицией, покраснел и заулыбался.
Все произошло молниеносно. Прилетевший вертолет приземлиться нигде на мог и летчики выбросили короткую лестницу и горноспасатели поднялись в машину. Потом вытащили веревки и тут же полетели над кромкой берега. Море бушевало. Тонущего все сразу увидели из кабины вертолета. Это был даже не «морж», а хороший «тюлень» с двойным слоем жира, который и помогал ему еще держаться и выживать в холодной морской воде. Он отчаянно из последних сил боролся с бушующими волнами, выгребая в открытое море, чтобы прибой не размножил ему голову о прибрежные скалы.
- Низко лететь не могу, воздушные вихри над волнами могут и нас закрутить, так что готовся работать на длинной лестнице! – прокричал командир вертолета сквозь грохот мотора, обращаясь к Васе. А у него нутро сжалось от страха, ведь он сейчас будет болтаться над кипящими волнами. И не куда деваться, нельзя было спрятаться за спины лидеров в их команде горноспасателей и выполнять вспомогательные работы. Теперь он главный и ответственный за спасение человека. Не мог же он послать Юрку в пропасть и еще погубить пацана. Но секундное промедление стоило жизни человека. И Вася решительно переступил через себя.
- Вот страховочный конец, пропусти его через дюралевые стойки и держи покрепче, будешь протравливать трением и страховать меня. Возьми перчатки. И слушай внимательно, что буду кричать или показывать знаками снизу. Себя привяжи репшнуром! – отдал рапспоряжение Василий и чуточку успокоился.
Механик вертолета помогал Юрке и Васе, он понимал, что ребята впервые производили спасательные работы с зависшим в воздухе винтокрылом.
- Готово! Лестница пошла вниз! Можно спускаться! – прокричал он, заглядывая в раствор открытого люка.
И Вася, второстепенный человек в горноспасательном отряде, геройски шагнул по качающейся лестнице. Пропасть вкруговую. Когда спускаешься по веревке вдоль скалы, то можешь опереться на нее ногами, рукой оттолкнуться, просто прижаться к каменной стене, словно к матушке-земле. Если уходишь по лестнице в раскрытое чрево пещеры, там тоже рядом венец обрывов и какая-то есть земная надежность. А здесь пропасть и ветер, раскачивающий веревочную лестницу. И ужас грохочущего моря, словно ожидающего новой жертвы для своего подводного царя.
Вася, как опытный спелеолог, подбирая и подгибая ноги, передвигался по лестнице. Но тут же понял, что спуск затрудняет ветер и раскачивание лестницы в пустоте. Тогда он пропустил через нагрудный карабин виток веревки стал по ней скользить вниз. Одной рукой он держал веревку, а второй просто перебирал ступеньки лестницы. Все. Конец. Он стал на последнюю ступеньку и защелкнул грудной карабин к лестнице. Волны тут же окатили его, превратив в мокрое пугало.
Летчик, лавируя вертолетом, умело подводил лестницу с закрепленным к ней горноспасателем к ослабевшему пловцу. Скоро он был с ним совсем рядом. Вася видел белое толстое человеческое тело в красных плавках. Рыжие редкие волосы на большой голове, мясистый загривок с несколькими складками, усталые плавательные движения.
- Держись, парень, сейчас брошу тебе конец! – закричал Вася, пытаясь перебороть грохот волн. Но пловец даже не повернул головы, видно совсем отупел от холода, но автоматически, подсознательно боролся с морем. На запястье у него иногда поблескивало серебряный браслет. «там все его данные занесены, даже группа крови указана», - подумал Вася.
Горноспасатель ловко бросил моток веревки, она раскручиваясь, упала рядом с пловцом. Но он не сумел ее подцепить, волна тут же закрутило его и веревку.
Летчик с филигранной точностью вывел лестницу с Васей прямо над разметавшимся телом в воде. Вася мог даже хватануть его за волосы, если бы нагнулся, но не сумел, ведь он был грудной обвязкой прищелкнут к лестнице карабином. Сквозь кружевную пену он увидел, что белая кожа «тюленя» стала синющей от холода.
Кипящее от шторма море сверкало солнечным светом, изливающимся с божественных высот. В атмосферной сфере все было покойно и никакого урагана. Видно буйствовал низовой ветер, так взбаламутивший морской простор. Никакого рваного интервала в строю волн, они точно взбесились и ярились, перекручивая соленую воду. Появлялись маленькие водовороты и в них попадал и вращался пловец. Они то и держали его на плаву, не опуская тело в глубину и не бросая в волновой прибой. А может сама Судьба держала его на спасительном кругу жизни. Но сколько продлиться это кошмарное испытание? А ведь он сам виноват, когда утром пришел на набережную санатория и на виду всех отдыхающих, делающих зарядку и променад у моря, стал хвастливо раздеваться. Жена просила:
- Не надо, Сашенька, ведь в море шторм!
Но разве уговоришь быка, когда вокруг него стоят зеваки и будто машут красными тряпками. Он силен и здоров, он днепровский «морж», постоянно несколько зим купается в ледяных полыньях Днепра. Подумаешь Черное море? И бурлит как-то по детски, словно буря в стакане. Ведь на набережной тихо, а рядом кипящий «суп» с маленькими рваными волнами.
- Сашенька, я боюсь за тебя, оставь эту бесшабашную затею! – молила и молила жена.
Но просьбы еще больше подогревали самолюбие толстого мужчины. Он ничем не мог отличиться, умишко слабенький, подвигов не подворачивалось, а так хотелось славы, геройской и лихой!
- Да я в не такие штормы боролся с волнами! – мужик явно позировал на публику. А зевакам только и нужно зрелище, они не останавливали дурака, а еще подзадоривали.
- Дядька, а ты плавать умеешь?
Слова эти будто перегнули палку.
- А хочешь на спор проплаваю час в море и ты мне ящик выкатываешь, а если хоть на минуту меньше, то с меня причитается?
- Да с твоей комплекцией и стуки можно бултыхаться!
- Что кишка тонка пари заключать?
- Ладно иди маленько окунись и бутылку так и быть разопьем, - согласился самый горластый из зевак.
- Не надо, Сашенька, дорогой мой! – продолжала упрашивать жена.
- Послушайте женщину и не ерепеньтесь, - посоветовал пожилой мужчина.
- Много эти бабы в мужском достоинстве понимают! – опять подливал масло в огонь кровожадный зевака.
Но роковая черта была уже переступлена и назад ход давать толстяк уже не мог. Он ринулся в море. Кто и что вели его на явную смерть? Неужели дешевая сиюминутная популярность у незнакомой толпы? Или собственное Я переполнилось дуростью?
Зеваки ахнули, они не ожидали, что толстяк окажется таким глупым и сумасбродным мальчишкой. Ведь в море был хороший семибальный шторм. Тут же кто-то побежал и сообщил главному врачу санатория.
На берегу появился запыхавшийся и перепуганный, высокий и моложавый мужчина в белом халате.
- Что за комедия здесь происходит?
- Вон смотрите ваш отдыхающий с морем спорит!
- Мама моя, так он же утонет!
Такое трагическое ЧП, для недавно занявшего пост главного врача санатория, в глазах начальства будет непростительной ошибкой и его сразу же уберут с вожделенного и лакомого места. И главный врач забегал и засуетился во всю мощь своей энергии и вверенных ему прав и возможностей. Он позвонил к спасателям на водах, в порт, в милицию – поднимал по тревоге все службы города. Но шторм отрезвлял, катера и шлюпки не могли выйти в бушующие море. Аквалангистов тогда по штатам нигде не числилось. А несчастный толстяка продолжал болтаться в волнах и на не заключенном пари уже выигрывал бы два ящика водки.
Жена, измочаленная от слез, страха и переживаний, просила и умоляла окружающих охрипшим и сорванным голосом.
- Помогите Саше! Выручайте его из беды! У нас двое детей! Пожалейте нас!
Но все обескураженные молчали, никто не знал что делать и как спасать бесшабашного хвастунишку, лишь пожилой мужчина пытался ее утешить.
- Не волнуйся, дорогая, ему должны помочь!
Правда, откуда ждать и придет ли помощь никто не знал и не мог предвидеть. И она вдруг появилась с неба в виде вызванного вертолета. Главный врач санатория оказался расторопным чиновником и дозвонился, достучался, добился прилета винтокрылого аппарата.
А сейчас горноспасатель Вася Кириченко вел поединок с бушующим морем, ветром и, раскачивающимися в больших амплитудах, веревками и лестницей. Страховочный пояс на груди, пристегнутый карабином к лестнице, высвобождал руки от держания за ступеньки и позволял ими работать. Вася собирал в кольцо капроновую веревку и несколько раз бросал ее пловцу, но тот, распластавшись, не реагировал на его крики и команды, продолжал оставаться в стихии воды и волн, носивших его как пустую бутылку.
Горноспасатель понял, что последний шанс спасти отупевшего пловца – это прыгнуть к нему, привязать тело к веревке и вытащить из воды.
Сейчас, когда грохот моторов вертолета и безжалостный рев моря, слились в единый трубный звук стихии перед которым сгинул куда-то внутрь его личный страх, вечно живущий с ним, очертивший его сомнамбулическим кольцом, не давший ему быть на равным со своими товарищами, а всегда отступать, держаться в тени, на втором плане и, конечно, страдать от этого. И мысли стали молниеносные.
«Нужен еще страховочный пояс, чтобы одеть на пловца и привязать его к веревке. Иначе, как я голого смогу вытащить из воды?» – соображал Вася.
- Эй, Юрок, пришли мне по страховочной веревке второй пояс! – закричал он в ревущее небо. – Ни черта он не слышит!
Тогда Вася рукой показал на страховочный пояс и указал на веревку с просьбой спустить его вниз. Молодец пацан догадался. Хотя сверху из снаряжения ему большего нечего было отправлять. Опять жестами руки Вася объяснил пилоту, что будет прыгать в море. «Понял!» – будто ответил пилот и вертолет даже задрожал на месте, выполняя ахти сложный маневр.
Выбрав удачный момент, Василий, которого Громов считал трусоватым, ринулся в бушующее море. Вода обожгла ледяным холодом, но будто ударила ясностью соображения. Тело пловца ускользало из его рук, потом он сам неуклюже барахтался в воде, и еще волна сильно крутанула обоих. Что успел сделать смелый спасатель, то схватить пловца за серебряный браслет на запястье. Вася даже защелкнул его на карабин своей грудной обвязки. И теперь они скованные болтались вместе в морской пучине.
Летчик не мог разобраться какие операции проделал горноспасатель и начал поднимать машину вверх. Страховочная веревка натянулась и Вася вылетел из воды по грудь, а с ним и прищелкнутая рука пловца.
- Не надо! Останови подъем! Оторвешь ему руку! – испуганно закричал Вася, захлебываясь от морских брызг и воды, стекающей с головы. И замахал руками, показывая – стоп! Наверху поняли и зависли вертолетом.
Опять удар волны и тяжелое тело, чуть приподнятое из воды, снова накрывает сильный каскад и цепь на браслете лопнула, несчастный пловец тут же камнем бухается в пену волны и пучины воды.
- Держись за мои ноги! – исступленно кричит Вася, но до него вдруг доходит, что пловец уже никакой, не соображает и не понимает.
Где взять опыт, сноровку и вообще как спасти утопающего с вертолета? Ни черта это Вася не знал, а кто другой имел такой подобный случай спасение человека, да не малого весом, а скользкой и непослушной тушей? Точно чугунной.
 
Громов с набережной города увидел, что в районе Золотого пляжа кружится вертолет. Он позвонил в горноспасательную службу. Телефон там молчал. «Значит Васька выехал на спасработы?» – поразился Громов. «Но с кем, неужели один?» – его прошиб холодный пот. Тут же остановил такси.
- Гони на Золотой пляж! – закричал Громов.
- Что пожар? – удивился водитель.
- Нет, человек тонет!
Теперь с шоссе Громов наблюдал за отчаянной работой своего подчиненного и ничем ему не мог помочь.
- Ах, молодец Васек! Ай, да герой, мой мальчик! А я тебя совсем не ценил! – шептал Громов. Он – профессионал и теперь все тонко чувствовал, как Васе сейчас трудно бороться с водой, с ускользающим пловцом и рывками вертолета. Нервы его натянулись от собственной беспомощности и бессилия помочь отчаянному и храброму инструктору.
Вертолет будто провалился в воздушную яму, а вместе с его снижением и Вася бултыхнулся с головой в воду. Волна пловца отбросила в сторону и вертолет делает резкий рывок за ним, буксируя горноспасателя на веревки, как водного лыжника. Захлебываясь от встречных брызг, болтая ногами по воде, Вася опять рядом с пловцом. «А может он уже утопленник?» – подумал Вася. «Все равно надо выволакивать нс сушу».
И это неожиданное размышление теперь дало ему мысль-действие. «Ведь точно, лучше всего направляться к берегу и прорываться сквозь прибой у галечного пляжа, а не где скалы! Ведь наверх по лестнице я его не подниму и не удержу!»
У горноспасателя тело немело от переохлаждения, руки порой отказывались повиноваться, он дико устал от всех передряг.
«Не зря Громов заставлял нас заниматься общефизической и специальной подготовкой, таская нас на скалы тренироваться, а я всегда отлынивал, считая что здоровья всегда хватит покрутится у спасработ. А теперь вышло, что всю тяжелую и опасную работу нужно самому делать!» – ругал Вася свою лень.
Теперь к новой встрече с непотопляемым пловцом Вася приготовился серьезно, он быстро связал веревочную петлю узлом «булинь». Он задумал подцепить на нее все громадное тело «моржа», просунув веревки аж под мышки. А потом буксировать его к галечному пляжу, там летчик может быть поймет задуманный Васей маневр и приподнимет их обоих над ревущим прибоем. А дальше, как получится?
Горноспасатель поднял голову и стал показывать рукою в сторону пловца, неожиданно исчезнувшего из обозрения летчика. Сверху кричали и даже включили сирену. Тулово вертолета, желтое и ободранное, неподвижно висело над головой. Вася стало даже чуточку страшновато, а вдруг рухнет махина, не выдержав стремительный бег пропеллеров. Он съежился и тут увидел, что пловец уходит под воду. Вася, не раздумывая, отстегнул свой страховочный карабин от лестницы и ногами вперед, «солдатиком» прыгнул за ним. И во время схватил, ибо страховочная веревка была коротковата для глубокого нырка. Одной рукой он держал пловца за голову, а другой поспешно накидывал петлю «булинь» на его плечи и руки. Они всплыли, едва Вася заглотнул воздух, как волна крутанула их в ломаном гребня, и опять, но теперь крепко связанных одним концом, бросила в водоворот, поддерживающий их на плаву.
Сверху натянули страховочную веревку, но куда им - неопытному в альпинизме механику и юнцу-горноспасателю – поднять две обмякшие, наглотавшиеся соленой воды, мужицкие матерые тела. А набирать высоту вертолету было опасно, летчик понимал, что может веревкой задушить их, если они живы. Здесь было нужна мастерская филигранная работа горноспасателя, когда живой рукой чувствуешь напарника на другом конце веревки и словно наперед знаешь его действия.
Но тут летчик увидел в пене барахтающиеся тела и Вася рукой показывал на берег, в сторону галечного пляжа.
- Кажется, понял! – сам себе проговорил летчик и осторожно повел вертолет к кромке берега. Веревка натянулась под тяжестью «утопленников».
- Осторожнее, летчик! – советовал ему Громов, не спускавший глаз с района спасработ, отлично понявший маневр вертолета и связанная с ним веревкой пара лихих пловцов.
- Давай, скорее! – кричал захлебывающийся обезумевший Васька-инструктор. Но крик его, как писк мышки, переворачивало и глушило иступленное море.
Теперь в спаренной близости Василий близко увидел лицо «моржа» – мясистое, с щетиной рыжих волос, с белыми бровями и такими же будто женскими длинными ресницами, словно приклеенные в парикмахерской. Он, кончено, был без сознания, хотя интуитивным горноспасательным чутьем Вася определил, что утренний купальщик в море еще жив. Но видно уже на последнем витке. Воды он нахлебался до отвала. Посиневшие губы сводила судорога. Хотя еще несколько минут назад Вася видел, как он боролся с волнами и греб руками. А может волны разводили ему руки?
Здесь море молотило во всю – водой, камнями, прибойной силой туда на землю и откатывающиеся волны назад в бурлящую стихию. Васька двумя руками держал свою «добычу», проваливаясь и ныряя в воду, хлебая рассол, выплевывая, задыхаясь и совершенно не сопротивляясь безумию прибоя. Ай, какой молодец летчик, точно всю жизнь спасал с альпинистами пловцов из моря! Он искусно приподнял вертолет вверх, а вместе с ним и связанная пара выползла из кутерьмы яростного безумства воды. Теперь только ноги обнявшихся пловцов грызла и целовала волна, но до конца отлично выполнить маневр асс воздухоплавания не сумел, вертолет почему-то клюнул и пловцы шмякнулись в воду. Но уже на галечном пляже.
Откуда не возьмись, но рядом с ними вмиг оказался Громов, перепрыгнувший через заборы, стены, кусты, дворы и еще какие-то земельные участки между Нижним южным шоссе и галькой Золотого пляжа. Он тащил «моржа» вверх от воды на намытый волнами гравийный перешеек, в безопасное место. Но бешеный прибой весеннего шторма за так не отдавал свою еще не вырвавшуюся добычу. Он страшным ударом набегающей волны хлестанул Громову в зад, подсек ноги, бросил на гальку и личиком проволок по камешкам. Оно тут же вспухло, посинело и превратилось в испитую морду. Но вырвать у Громова из рук несчастного пловца морю не удалось. Волна, шипя и гневаясь, отступила назад. А Громов уже качал «моржу» руки, делая искусственное дыхание.
А к пляжу неслась толпа курортных зевак во главе с главным врачом санатория. В одной руке он держал бутыль со спиртом, а в другой упаковку одноразовых шприцов. Обезумевшая от горя и обессилившая жена еле волочилась в арьергарде повеселевших зевак, прося и моля Бога, чтобы Сашенька был жив!
Забыли о Василии, а он выполз из прибоя самостоятельно и был похож на «дядьку Черномора», явившегося из морских глубин. Мокрые волосы на голове, борода и усы, по которым еще стекала морская вода, спортивный костюм набух от влаги, одна нога босая – один туристский туфель соскочил и утонул. Но в глазах неудержимый блеск победы. Триумф! Ведь он сумел одолеть штормовое море и спасти человека. У него словно родилась богатырская сила, но не та, что покоряет стихию, а личная, человеческая, психологическая, переступившая через собственный страх...
Громова оттеснили от обнаженной туши под именем Саша. Вокруг него хлопотали уже врачи. Он повернулся и увидел скромно стоявшего Василия Кириченко, еще бывшего во власти грохочущей морской стихии, но словно облитого потоком радости и отрешенного от всего на свете. Громов подошел к инструктору, обнял, крепко прижал к себе и тихо сказала:
- Молодец, Вася! Твой запас жизненных и моральных сил я не оценил, думая о тебе, как о слабаке, а ты настоящий горноспасатель, когда во имя дела спасения человека можешь поставить собственную. Жизнь, а это не каждому дано.
 
.... Очень бы хотелось каждому иметь такое благородное качество – душевный внутренний порыв, бросающего человека даже на алтарь Смерти во имя спасения жизни другого! Сама жизнь возвышает нас! И Смерть тоже может быть счастливой, если тобою Он спасен и живет. И тогда можно дополнить христианскую заповедь: «Не убий, а спаси ближнего!»
Вертолет, присланный Богом, медленно уходил в голубую небесную высь, а ангел спасения – летчик, устало вытирал струящийся пот с морщинистого лица. Я так и забыл узнать его имя, оказывается жизнь простого профессионала скромна и спокойна, без лишних громких слов.
 
НА ДЕВЯТНАДЦАТОМ ПОВОРОТЕ.
( Психологическое предчувствие)
 
1.Отход теплохода.
Этот рейс называли мандариновый. Желающих на него пруд пруди, ведь там на Кавказе стоял сезон цитрусовых. И туристов было навалом и многие профсоюзы отправляли своих членов большими группами, перечислив деньги на счет экскурсионного бюро. А так как стоял социалистический строй, то конкурентов у бюро не было, оно фрахтовало целый корабль у пароходства, и само распродавало туристские путевки.
И, конечно, формировало свой маленький персонал по обслуживанию отдыхающих в плавание в лице директора, инструктора и культмассовика. На эти места всегда был большой конкурс, но глава бюро выбирал нужных ему людей. Громов страшно любил эти плавания в Батуми и старался правдами и неправдами забить себе лакомую и вожделенную должность директора круиза. Для этого ежегодно брал отпуск на горноспасательной службе, но главное давал взятки администрации бюро, чтобы провести зимнее время в субтропиках. И часто получалось, а там был рай – золото мандарин и апельсин, желтых лимонов и красно-багровой хурмы, легкое грузинское вино и соленый запах декабрьского моря. Но это все впереди, а пока теплоход “Колхида” стоял у причала и на его борт поднимались счастливые и веселые туристы, одни пьяные от предвкушения предстоящего путешествия, другие от маленького страха перед будущей качкой, остальные от традиционных проводов выхода в море.
Громову, как директору круиза, выделяли одноместную каюту. На этот раз выпали апартаменты “люкс”. Бросив дорожные вещи, он отправлялся к трапу, встречать пассажиров и улаживать появляющиеся конфликты по посадке. Тщательно начищенная медь, бронза и латунь – традиционная морская отделка – сверкало и сияло, аккуратно выглаженные кителя офицеров теплохода с золотыми кокардами и погонами, белые блузки девушек из команды, пушистые ковры, малиновые портьеры и еще десятки морских веревочных и серебряных украшений и якорьков создавали на теплоходе праздничное настроение. Все улыбались друг другу, таинственно подмигивали, шутили, острословили, громко смеялись и уже влюблялись, ведь на долгие ухаживания не было времени, рейс длился всего шесть дней. Скоротечные дорожные романы, блистающие и полыхающие букетов человеческих цветов-страстей, пользовались всегда большими спросом и интересом.
Они появились во главе с самим директором бюро – счастливые и солнечные. Пара молодоженов, они еще правда не расписались, но уже хотели вступить в медовый месяц. Он сын какого-то местного строительного боса, она – юное создание, весной только закончившая выпускной класс школы.
Директор экскурсионного бюро что-то строил и ему нужно было угодить начальнику строительного управления.
Виктор Петрович, какие у вас места по шикарнее остались?
Нет ни одной свободной каюты, Олег Илларионович, - почтительно ответил Громов.
Но очень нужно устроить эту пару, может вы свой люкс уступите, а сами перейдете в какой-нибудь общий номер? – вежливо, но тоном приказа распорядился глава бюро зафрахтовавшего корабль.
Будет исполнено, - безропотно согласился Громов и отвел молодую пару в роскошные каюты.
Пусть мои вещи пока лежат, я потом заберу и оставил влюбленных одних.
Посадка туристов продолжалась, но теперь Громов сопровождал директора бюро на свидание с капитаном теплохода, где пили кофе с коньяком и обменивались общими фразами. Внезапно по внутренней радиотрансляции передали, что директора бюро и директора круиза просят пройти к трапу.
Что там стряслось? – удивленно спросил Олег Илларионович.
Сейчас узнаем, - ответил Громов.
У трапа стоял взбудораженный начальник строительства.
Вы тоже хотите поплыть в Батуми? – заискивающе спросил Олег Илларионович.
Нет, где мой сын? – нетерпеливо ответил толстый кабинетный заправило строительными материалами и дешевой рабочей силой.
Сейчас мы проводим вас к нему.
Да нет, его нужно на берег, он остается.
Почему, ведь такой отличный круиз и бесплатный?
У него завтра прием в партию, я договорился раньше годового кандидатского стажа, и ему дают место инструктора в горкоме! – хвастливо заявил строительный нувориш.
В коммунистическую партию вступить просто так было нельзя и прием новых членов устраивали по знакомству и связям, кроме низшего сословия рабочих, крестьян и солдат. Но зато членство давала всегда руководящие посты и другие привилегии. Все об этом знали и многие стремились стать борцами за дело Ленина.
Отход теплохода задержали на тридцать минут. Будущий член компартии и будущий руководитель местной промышленности в одном лице сошел на берег, а невесту оставил – пусть девочка поплавает и отдохнет от мирских забот – ведь не пропадать бесплатной путевке.
Последи за ней и опекай мою красавицу! – обращаясь на ты к седовласому Громову отдал распоряжение будущий отец города.
Будет исполнено, - безропотно ответил Громов, ведь у него тоже была хорошая подачка – бесплатное плавание в ными мира, хотя бы в провинциальных масштабах.
 
2.Первая ночь.
Теплоход уходил в море. Позади в лазурном сияние оставались мягкие складки гор и огни южного города. Вставала луна, загораясь мистическим пламенем и оставляя за кормой узорную пену. Громов и невеста без жениха, убежавшего вступать в компартию, сидели на палубе каюты “люкс” в плетенных шезлонгах и на столике перед ними в бокалах зелеными протуберанцами играло шампанское.
Они молчали и души их счастливо холодели от лунного колдовства.
Смотри там Смерть взирает с звезды недвижной, белой и холодной! – внезапно тихо проговорила невеста, ее звали Верочка.
Не говори глупости, тебе жить и жить, радоваться и рожать! – успокоил ее Громов.
Альпинист, я хочу тебя? – разговор вдруг поменял романтическую окраску.
Вера, ты много выпила и начинаешь пьяную болтовню.
Почему трусишь, а я читала в “Южной газете” что ты герой на скалах?
Знаешь, девочка, ты еще дитя, а я взрослый человек и притом сейчас на работе.
Витя, ты и нужен мне, как настоящий смелый и сильный мужчина? – просила Громова, будто молила, поникшая Верочка.
Есть вещи, которые я не могу переступить во имя порядочности и твоего будущего семейного счастья.
Я люблю тебя, альпинист! – Вера была непреклонна в своем выборе.
Посиди здесь, остынь, подумай о женихе, а я пойду – мне нужно организовать вечерний досуг туристов. – и Громов смылся от греха подальше, зачем ему нужна эта взбалмошная девчонка, а потом припаяют ему растление молодых, да еще из круга городской коммунистической аристократии.
Я прошу, не оставляй меня одну, я давно люблю тебя и сюда попала только из-за твоего присутствия здесь, ведь нам так мало отпущено – всего шесть дней плавания? – прошептала она уходящему Громову.
“Откуда она меня знает?” – думал Громов в заботах и хлопотах, бегая по теплоходу. Места в общих каютах он не нашел, теплоход был забит до отказа. Тогда он попросил дежурную стюардессу постелить ему на диване в холле “люкса”.
А невеста будет отдыхать в спальне, - проговорил он вслух, будто оправдываясь.
Теплоход, полный веселья и гулянья, уходил сквозь лунную ночь в субтропические края, где росли мандарины, апельсины и лимоны, где рекой лилось грузинское вино. Но многие уже пили вдоволь сладкие крымские мускаты и портвейны. Пели, танцевали, громко смеялись и разговаривали, бродили по палубам, мечтая и любуясь таинственными искрами моря и лунной бездной небосвода.
Громова, как директора круиза, постоянно приглашали ко всем компаниям и содружествам, возникающим среди туристов на теплоходе. Поднимали тосты и его заставляли говорить здравицы и пить. Он отнекивался, но потихоньку пропускал стаканчик, другой, будто смывая непонятную досаду, гложащую его душу. И к полуночи изрядно набрался и проскользнул в свою постель. В спальне у Верочки горел свет и было тихо.
“Наверное читает книгу” , - подумал Громов и захрапел.
Ночью он слышал какие-то шумы, разговоры, возню, порывистые крики, шарканье ног, но не смог очнуться и утром подумал, что ему снились кошмары.
Витя, иди сюда, мне плохо! – внезапно раздался зовущий глас девчонки.
Громов вошел в спальню и онемел. Обнаженная Вера лежала в постели до пояса прикрытая одеялом. Ее груди были в форме бокала, Громову как-то попался французский журнал со статьей сексолога: “Обнажи свой бюст и я скажу, какой у тебя характер”. Женские бюсты он выделял по формам бутона, лимона, ананаса, капли и грейпфрута. И вот женщина с грудью в форме бокала, считал специалист, с таким же, как у скульптур греческих богинь, с твердым, округлым, безупречным бюстом крайне кичливы и склонны к самолюбованию. В любви стремятся доминировать. Ревнивы и одновременно очень редко бывают верными.
На полу брошенная развернутая простынь в кровавых пятнах. Где-то Громов тоже читал, что после первой брачной ночи родственники вывешивали во дворе на всеобщее обозрение простыни в крови, показывая и гордясь, что с женихом переспала настоящая девственница.
В спальне витал крепкий запах коньяка и на столе среди недопитых и перевернутых бокалов и рюмок, лежала коробка дорогих шоколадных конфет и смятые купюры денег.
Что у тебя творится? – озадаченно спросил Громов.
Я хотела стать женщиной, просила тебя, но ты словно медведь сопел в своей берлоге и тогда я вкусила запретный плод со случайным мужчиной!
Зачем ты это сделал, а твой жених? – почему-то с сожалением спросил Громов.
Витя, если меня поменяли на компартию, а ты оказался просто трусом-чиновником, то я свободно сделать свой выбор, а ждать вашей любви у меня нет времени.
Куда ты спешишь?
К звезде своей, на небо!
Опять начался твой бред?
Открой бутылку с шампанским, - сладко попросила девушка с грудью в форме бокала.
Прикрой стыд! Разве я не красива и не нравлюсь тебе?
Ты восхитительна, но я директор круиза и не должен совращать юных дев!
Ты старый дурак, а миг любовный так быстротечен и я спешу, спешу испить свою чашу с кипящим вином жизни!
Внезапно теплоход протяжно затрубил и Громов подошел к окну.
Смотри, дельфины встречают нас!
Сегодня я все утро слушала шум моря, он так же вечен, как и свет солнца, как и любовь!
Ты ее променяла на секс.
Нет, я просто познала мужчину и поняла как это прекрасно и восхитительно!
Без любви?
Да, как будущая мать и продолжательница рода людского!
Одевайся и пойдем завтракать.
Скажи горничной – пусть тебе, как директору, завтрак подадут в номер!
Однако, ты уже избалованна.
Конечно, ведь я вращаюсь среди директорских и горкомовских сынков.
И они уже такие гнилые7
Власть во все исторические империи всегда была продажная и развращенная.
Откуда у тебя такая язвительная наблюдательность?
Я выросла в большой семье, где нищенствовали, а голод дает ясные мысли и зоркое зрение.
А может только болезни?
Согласна, но не пороки.
Почему же ты ушла в пьяный загул и разврат?
Потому что я это захотела, ведь небо призывает меня.
Это женское прикрытие или твоя очередная чушь?
Уходи, а завтрак пришли мне сюда! – приказала невеста будущего властелина города.
Громов безропотно исполнил прихоть будущей первой болонки города.
 
3.Субропические города.
Батуми прятался в тяжелой моросящей пелене и загадочно стоял в зеленой дождевой мгле декабря. Сквозь нее будто катились с неба золотые шары и лежали большими горками на прилавках, каменных парапетах, в багажниках автомобилей – везде, кругом были мандарины и апельсины. Торговали с опаской, был какой-то приказ Совмина республики, что только после выполнения союзного плана по сбору цитрусовых, можно вывозить плоды. Но местные люди не знал куда девать свои личные богатые урожаи и за копейки сбывали душистый и сладкий товар.
Громов отправил туристов на автобусах в экскурсии в Ботанический сад и дельфинарий. Верочка отказалась участвовать в познавательных мероприятиях и бродить по городу под дождем тоже не захотела. Громов отправился один. Он пошел слушать дождь. Монотонный и непрерывный, как мерный звук маятника у старинных часов, он стучал и стучал по железным крышам, по запотевшим окнам, по лакированным листьям вечнозеленых растений, по густому зеленому морю, где плавали желтые шкурки от цитрусовых.
А водосточные трубы, как органные, глухо и торжественно исполняли дождевые оратории, но иногда из проржавленных сипло и простуженно вылетал астматический кашель.
Еще ему нравились желтые расплывшиеся пятна окон и витрин, стояли сизые сумерки и даже днем зажигали свет в домах. Что-то сказочное было в серебристой портьере дождя, в медленных стеклянных волнах прибоя, в мутных бронзовых окнах-очах, точно множество волшебных птиц с зелеными перьями сидели вокруг и клевали золотые райские плоды.
Он думал о Вере, пытаясь понять ее загадочную и мечущую душу. Что ее вдруг толкнуло на связь с незнакомым мужчиной? Где ее верность и целомудренность? Зачем ей эта грязь перед предстоящей свадьбой? Вразумительного ответа или оправдания действиям девушки он не нашел. “Просто плохо знаю женскую психологию” – решил Громов. “А почему она вдруг воспылала ко мне?” – тут он слегка покраснел и чуточку гордо приосанился от своей значимости, если молодые девушки вдруг увлекаются им и знают о его подвигах на скалах при спасение терпящих бедствия в горах.
В дождевом потоке он будто хотел отыскать Ноев ковчег и увезти девушку на край земли, где ливень стих и сияет солнце. И там на капище с неугасимым пламенем очистить ее от покрова мрака, от лжи и грязи. И вознести ее беломраморной статуей на алтаре любви.
Вернулся он на корабль благозвучный и безмятежный, но в спальне у Верочки кто-то уже был, оттуда доносились любовные хрипы и стенанья.
В этот вечер трезвенник Громов выпил ведро вина, наполненное душистой девичьей отравой. Всю ночь он прошатался по мокрым палубам корабля, мучаясь муторностью жизни.
 
Сухуми встретил владыкой космоса – счастливым солнцем. Все блистало и сверкало. Громов представил ее божественные груди и будто наливал в бокалы острый и резкий нарзан, как поцелуй греческой гетеры.
Все уехали в Ново-Афонские пещеры. В тьму подземелья и красочный колдовской ад Верочка не захотела и осталась на белоснежном лайнере качаться на палубе в соломенном шезлонге в обществе мужественного капитана, который каким-то морским нюхом вышел на мед сладострастия молодой мученицы и искусительницы. Они курили гаванские сигары и потягивали итальянский вермут.
А отверженный Громов, уже с какими-то претензиями повелителя и владыки женщин, ушел в город, как когда-то писатель Горький уходил в народ. Он кривлялся перед обезьянами в знаменитом сухумском питомнике и те, пораженные необычным посетителем, понимающе качали головами и показывали ему красные мозолистые задницы. А глава стада еще большое, длинное, толстое и не книжно печатное, от которого самки приходили в неописуемый восторг и млечно закатывали глаза.
Он, запрокинув голову, любовался столпами эвкалиптов, где на вершинах ему чудились сидящие птеродактили с перепончатыми крыльями и острозубыми клювами.
Плоды оранжевой и мягкой хурмы, словно сладчайшая амбра, прыгали Громову в рот, как гоголевские галушки. Опять пил вино и ел хачапури – лепешки с сыром. Страдал от неверности чужой невесты и жалел будущее ее жениха. И почему-то себя тоже.
Потом захмелев от выпитого, съеденного и пережитого, сильным и волевым шагом направился на корабль. Он шел, как работорговец, решать ночную судьбу вверенной ему на присмотр невесты ретивым женихом, политически грамотного и верного идеям компартии.
Но в номер “люкс” его не пустили. У входа стоял дежурный матрос с красной повязкой на рукаве и вежливо пояснил ему, что по техническим причинам туда вход пока воспрещен.
Там замкнуло электропроводку и требуется произвести аварийный ремонт во избежания пожара на корабле.
А электриком у вас по совместительству работает капитан? – ехидно спросил Громов.
Не могу знать, приказано четыре часа никого не пускать в каюту.
Видно проводка сильно оголилась и капитан старается обезопасить народ от страшных электрических разрядов.
До полуночи директор круиза пил в баре, оплату потом внесут в счет питания от невыделенных туристам копченой колбасы и сыра на завтрак. Когда он добрался до своей постели на диван в холле, то свет в спальне не горел. Громов завалился спать, но опять ему ночью чудились кошмары с приходом и уходом каких-то таинственных теней в черных плащах и с кинжалами в руках. Он пытался с ними бороться, но получил хороший удар по зубам и успокоился.
Проснулся он внезапно, без причины. Утро пришло кроткое и безмятежное, но болела губа, видно ночью тени материализовались и были из богатырсмких членов комсостава корабля с крепкими кулаками.
В спальне было тихо и его не звали открывать шампанское и любоваться округлыми безупречными “бокалами”, как у греческих богинь.
“Наверное, они стали в форме капли?” – подумал Громов. А это женщины со слегка обвислым бюстом (ведь сколько мужчин у нее побывало за двое суток), создают впечатление особ, которым необходима поддержка от сотворенного и сокрытия греха перед женихом?), на самом деле отличаются уверенностью в себе и любопытством. Они великолепные, страстные любовницы. Ко всему проявляют сверхчувствительный интерес.
Теплоход подходил в Сочи. По телефону он заказал себе кофе в “люкс”.
А мне кофе с коньяком? – услышал он серебряный голосок невесты, но уже слегка треснутый от суровых лет жизни, теперь один день ее жизни можно было считать за десять лет.
Два кофе и бутылку армянского коньяка “Арарат”, оплата на счет директора круиза! – передал заказ Громов.
Они пили коньяк и мирно беседовали. Верочка опять не запахивала одеялом свой бюст и Громов украдкой изучал святую тайность мадонны.
“Нет, я ошибся. Ее груди в форме бутона! – решил Громов. Молодые девушки, обладательницы такого бюста, в течение всей своей жизни ищут сильные ощущения и приключения, полные эмоций. Женщины с бюстом в форме бутона неохотно берут на себя инициативу в любви и легко откликаются на пожелание партнера.
Ты что, Витя, боролся ночью за меня? – спросила змея-искусительница.
Да, пытался охранять твой сон.
Ну и как?
Получил по губам.
Извини, но так хочется огня и любви мужчин, еще когда они начинают драться, то это как живительный глоток воздуха необычности, приключений и опасности. Жаль, что нет крокодила или слона, чтобы ты мог вырвать меня из их пасти или хобота.
По моему тебя интересует другой хобот. Ох, какой я вчера видел в питомнике у обезьянего главаря-бабуина – пальчики оближешь.
И ты лизал?
Нет это делали его самки
Какой это порт?
Мы стоим в Сочи, ты поедешь на экскурсию на Ахун?
А что это такое?
Небольшая и красивая горка.
Мне уже хватит Арарата.
Но мне пора уходить, нужно отправлять людей на экскурсии.
А может ты побудешь со мной?
В духовной близости?
Я предлагала тете и в другой, но ты побрезговал девственницей.
Не думал, что невесте нужен пахатель и сеятель.
У тебя какие-то примитивные шутки, видно в горах у вас мозги совсем остудились.
Там у нас другие законы – чистые и благородные!
А ты что испачкался об меня?
Нет, я просто поражен и удивлен.
Чем?
Твоим поведением.
А ты что учитель и ставишь оценки по поведению и успеваемости?
Просто старше тебя и жизненного опыта больше.
Сейчас я тоже прошла огонь, воду и медные трубы!
Извлекла пользу?
Еще какую!
Рад за тебя, но больше не могу задерживаться.
Счастливого пути!
Напевая песенку “В Сочи огненные ночи”, Громов быстро спустился с корабля на площадку перед морпортом. Там уже стояли заказанные автобусы на экскурсии и туристы по заранее распределенным группам рассаживались по машинам.
Подписав путевки водителям и экскурсоводам, и автобусы уползли по намеченным маршрутам, а Громов пошел прогуляться по городу. Он не любил Сочи и сравнивал город с шоколадной оберткой. Все чисто, хорошо, глянцеватые картинки, зеленые фикусы, парадные гостиницы, но вот поэзии и уюта нет на его улицах. Чтобы так щемило внутри и захватывало дух, чтобы захватывало дух, чтобы море открывалось во всю ширь, чтобы теплыми и милыми глазами город смотрел на тебя.
Верочкина оргия продолжалась в ночной переход до Новороссийска и Громов опять вином заливал тоску и беспомощность в сверкающем баре. А она принимала очередного клиента.
Вернувшись в каюту, Громов тихо нырнул в свою постель, уже не вступая ни в какие бои и обороны “города-героя”. Правда душа горела, истязалась и мучалась за нее. А спальня дрожала и бушевала, будто шторм местного значения настиг ее плавание.
...Новороссийск сер и скучен, только синяя бухта играла лазурью и зеленым малахитом. Огромные махины танкеров, сверкая суриком и бронзой, покорно ожидали приказы на якорных стоянках. Туристы, не хотя, отправлялись на очередные экскурсии. Многие остались на борту – лакомится закупленными в Батуми мандаринами и легким грузинским вином, запасы которых у каждого были в изрядном достатке.
 
4.Возвращение домой.
Стояли в порту три часа и вышли в открытое море. Курс – Крым, вокруг только небо, вода, да ветер. Скоро конец путешествию. Пойте, гремите волны, баюкайте сладостную грусть!
Громов сидел в шезлонге на палубе. Море разворачивало необъятную ширь и голубой свет, а в облаках сквозило бледное солнце. Он любил такие минуты, будившие в душе раздумья и философское созерцание. А сейчас его переполняла нежность к окружающему миру и к этой испорченной девчонке. И так хорошо и остро пахло морем, соленным, с ароматом водорослей.
Укрывшись теплым пледом, Вера тихо дремала рядом. Вся ее фигура выражала повинность и покорность. Еще бы, ведь скоро встреча с женихом и придется держать ответ.
Они молчали, упрекать и воспитывать заблудшую овцу Громов не хотел. “Жизнь сама рассудит”, - думал он. “Да и какое мое дело!” Хотя был чем-то обижен, неудовлетворен. “Да она просто пошутила с любовью ко мне, а я растаял старый козел!” И все же он тайно верил, что девчонка обожала его.
И вдруг он вспомнил, где впервые увидел ее. Глухой ночью в “Хижину с оленьими рогами” на Скалистом плато, где у горноспасателей всегда были дежурные, добрался перепуганный учитель физкультуры из седьмой школы. Вид у него был удручающий. Смерзшиеся запутанные волосы, брови и усы в наледи, одет в одну нательную рубашку и тонкие спортивные штаны, а ноги в носках и укутаны кусками полиэтилена.
Ребята, вызволяйте! Там в снегу десять старшеклассников! Я снял с себя всю теплую одежду и отдал им, они замерзают. Мы были на воскресной прогулке у пещеры Зограф, когда метель закрутила и разбросала всю группу!
В ту ночь Громов дежурил в “Хижине” и он поднял горноспасательный отряд по аварийной тревоге. Хорошо, что в “Олимпийской деревне”, так горнолыжники прозвали свое скопище временных бытовок и лачуг, где они отдыхали и ночевали в субботние и воскресные дни, ему удалось найти несколько смельчаков и отчаянных парней. С ними, зацепившись веревками за снегоходы “Бураны”, скользя на лыжах, они быстро добрались в указанный район терпящих бедствие школьников.
Непогода крутила так сильно, как и в пушкинской “Метели”, когда не видно не зги. Горноспасатели долго и упорно, освещая вокруг снежные вихри яркими электрофонарями, искали и собирали растерявшихся и перепуганных школьников. Одеты они были очень слабо и хило, как всегда думали будет солнечный и теплый мартовский день, а вышло все наоборот.
Громов нашел ее умирающую и замерзающую под карстовым гребнем. Он растирал ей руки и ноги, укутывал теплой пуховкой, поил из фляги горячим чаем с коньяком. Она, открыв свои серые глаза, удивленно и радостно смотрела на него. И что-то тихо шептала. Громова поразили зрачки ее глаз, будто горящие маленькими искрами, менявшиеся сообразно их наблюдением за ним. Хрусталики сверкали зеленым, золотым, лиловым, радужным сиянием. Глаза из горного хрусталя, так определил Громов.
Потом уже Громов прочтет об этом камне: “В переводе с греческого “кристаллос” означает лед. В древности горный хрусталь использовался магами для получения тайной информации. Камень ясновидящих и ученых. Универсален для всех знаков Зодиака. Развивает дар предсказания, дает ясность мышления, отводит неприятные ситуации. Защищает от сглаза, особенно мужчин. Незаменим для людей с комплексом вины и обиды, копающихся в себе.
Если вам достался кристалл с радужным сиянием – считайте, что вам повезло! Это проявление милости Бога. Радужное сияние говорит нам, что, получая болезненные удары, мы учимся жить и радоваться, учит мужественно переносить невзгоды и таким образом подниматься по сложенной всеми цветами спектра лестнице в небо. Это спасительная нить между Богом и человеком, дающая веру, надежду и вдохновение”.
Теперь Громов любовался волнами, бегущими навстречу кораблю. Они вольные, веселые и живые, пенились и искрились, и кто-то зелеными глазами смотрел в мелькающей волне. Громов повернул голову и увидел, что Вера внимательно наблюдала за ним.
А ты знаешь, гулящая девочка, я вспомнил нашу первую встречу, тогда в метельную ночь, в горах!
Я рада, что твой склероз, наконец, прошел.
Скажи мне, о чем ты тогда шептала, когда я своим дыханием отогревал твои глаза?
Я полюбила тебя и давала себе клятву, что свяжу только с тобой и ни с кем другим, если нарушу свой обет, то меня ожидает – Смерть!
Боже мой, как патетично и красиво, а на деле – грязь и разврат!
Так ты ничего и не понял, старый дурак, а еще определился в спасатели. Ведь посылаемый SOS – это «Спасите наши души», а ты спас меня и бросил. Даже не захотел провести со мной первую ночь любви, испугался и толкнул меня в пропасть!
Но ведь это было все школьное и детское.
Я – женщина! А наша любовь лунная и колдовская, мы всегда в ответе за данную клятву и за содеянный грех! Теперь мне одной нести кару за мою единственную Любовь к тебе, отпущенную Богом! Но я готова вынести муки Страшного суда!
Вера, но я ничего не знал о твоем страстном увлечение ко мне?
Ее чувствуют сердцем, а не лживыми словами и печатями о браках.
Разговор перебил пришедший в гости капитан корабля. Видно морской волк хотел последней услады с невестой будущего секретаря горкома.
Пошел вон, кобель! – неожиданно выругалась легко доступная девочка.
И капитан поспешно выкатился с палубы «люкса», почему-то зло посматривая на Громова.
А в туманном небе зеленоватым пятном плыл неясный серп. И куманская сибилла, проводившая Энея в царство мертвых, будто протягивала Громову руки. Из истории он знал, что сибиллы – это божественно одержимые античные пророчицы.
Прости меня, окаянную и заблудшую, но ничего уже не вернуть и теперь мне держать ответ.
Я ничего не скажу твоему жениху.
Ты так не поумнел и не прозрел тупоголовый. Поди тоже прочь с моих глаз!
 
5.Свадьба.
...Утром “Колхида” щвартовалась к стенке набережной. Ее ожидал шикарный свадебный кортеж из черных и белых “Волг”, увитых разноцветными ленточками и детскими игрушками на капотах. Шампанское уже лилось рекой. Жених-инструктор горкома компартии с друзьями и родственниками из высшей иерархии города встречали красавицу невесту.
Она в свадебном длинном платье, гордо и величественно сошла по трапу, покорно опустила голову и ей одели белую корону с фатой. Вера повернулась к теплоходу и бросила в море рассыпавшийся букет белых роз, только что подаренных женихом. Там победной злобой и желчью исходил капитан, как же ведь он переспал с девственной невестой! Он – покоритель женских сердец и океанских волн! Но покоритель-ничтожество видело только свой кончик носа из которого капала вода.
А Громов, смертельно побледневший и остолбеневший, хорошо понял, просто почувствовал своим каменным сердцем, что она пошла на Алтарь смерти! И белые розы, заказанные женихом в Ботаническом саду, были свинцово-тусклыми будто из поминального венка. Они тяжелые и железные тут же тонули в море.
Развеселая свадьба укатила в горный ресторан “Шалаш”, где уже ломились столы от заказанных яств и напитков. Тогда компартия и ее профессиональные члены гуляли здорово.
...Известие об автомобильной аварии пришла за полночь. Две “Волги” с пьяной компанией не вывернули девятнадцатый поворот и нырнули в обрыв. Жених, теперь уже муж, погиб сразу, но геройски с партбилетом в грудном кармане. Остальных гуляк смерть тоже не пощадила и разбросала их трупы по каменному откосу.
Дежурный ГАИ тут же по рации вызвал горноспасателей. И они мгновенно приехали, словно ждали этого ЧП. И ночью, пренебрегая всеми инструкциями о своей безопасности, спустились по веревкам, разыскивая тела потерпевших бедствие. Из десятерых нашли девять – все мертвые и изувеченные. Но юной жены инструктора горкома партии среди них не оказалось.
Она ждет меня! – проговорил Громов и ушел по скалам в обрыв без страховки. Это была не бравада, просто пропасть была чепуховой, а он давно привык ходить в них даже в более сложных, не запутывая себя веревками.
И Громов нашел ее. Она умирала, зацепившись за острый уступ, в дикой теснине каменных клыков и обломков. Он увидел ее белое платье, теперь красное от крови. Он нагнулся, она была в полном сознание, в ее раскрытых глазах светились феерические огоньки в зрачках, а губы что-то шептали.
Верочка, прекрасная, ты будешь жить! – успокоил он несчастную.
И в ответ услышал, точнее почувствовал сердцем, женский укор.
- Почему ты не сказал мне – любимая?
 
ЗАКОЛДОВАННАЯ ПЕЩЕРА
 
Вообще Женя Самалев никогда не мог даже подумать, что он сможет сделать открытие в род­ных горах хоженных и перехоженных десятки и сотни раз. Но это случилось именно с ним. По про­фессии Евгений - инженер научной лаборатории телевизионного завода, по жизни - путешествен­ник-одиночка, обошедший многие уголки бывшего СССР от пустыни Каракумов до берегов Охот­ского моря. Женя постиг мудрость человеческой тропы, а точнее бездорожья и выбираемый там правильный путь, используя все: звериные следы, ведущие на водопой, засохшие скелеты, обозна­чающие направление дороги, засечки на деревьях, знаки-тотемы на скалах, маркированные старин­ные и новые тропы и еще множество других деталей и примет. Собранные наблюдения в путе­шествиях запоминались и использовались в его практике одиночных походов. Сам Женя рослый, хорошо подготовленный физически, владеющими многими орудиями труда и быта, а также альпи­нисткой и туристкой техникой. Он состоял общественным членом Северного горноспасательного отряда, базирующего в большом городе на северной стороне Скалистого плато. В походах, долгими часами на тропах, Женя всегда был философски настроенный к размышлениям и рассуждениям. Но больше любил наблюдать и созерцать окружающий мир.
Однажды зимой он отправился в очередной свой тренировочный поход по родным горам. Мар­шрут выбрал на безлюдное горное плато, укрытое снегом, тишиной и тайнами древних легенд. От Южного шоссе он за четыре часа выбрался наверх.
Мартовский туман стелился и таял среди белых холмов. Над горной пустыней в мутных небесах что-то светлело и золотело, и внезапно разлилось и засияло лазурным шатром. И среди волнистого плоскогорья, плотно засыпанного снегом, Женя увидел одну чистую гору, чуточку пшеничную от прошлогодних трав. «Почему на ней нет снега?» - удивленно подумал он.
И вдруг над странной горой появились светящиеся кольца и шары. Они поднимались высь в бледноясную лазурь, постепенно расширяясь, и таяли в небе. Женя замер от удивления, оглянулся и увидел свою гигантскую тень в радужном ореоле, дрожащую над густым белым туманом, подни­мающимся из глубоких ущелий.
- Что за диковинный свет над горой? - вслух произнес Женя и тут почувствовал какой-то паниче­ский страх.
- Лучше поскорее уходить отсюда, от края скал. Этот красочный и загадочный свет - признак грядущего землетрясения! - говорил он и поспешно шагал по следам в снегу, пробитым каким-то охотником-браконьером или таким же бродягой-одиночкой.
... Попал Женя в эти места уже летом.
- «Надо сходить и внимательнее осмотреть ту гору, что за удивительные оптические явления были над ней в марте?» - задавал себе вопросы Евгений.
- Какая-то загадочная аномалия?
Он медленно подходил к странной горе. Здесь плыла и витийствовала густая тишина - не­понятная и необычная, такое ощущение, что воздух перемещался тут пластами - холодными и теп­лыми волнами. Не стрекотали насекомые, не пролетали и не пели птицы, не было видно следов животных и не суетились трудо­любивые муравьи. Евгений поднимался вверх и вниз, вдоль и поперек по склонам горы. Спустив­шись по руслу ручья, внизу у подножья горы он заметил черную щель. Нагнулся и осветил фонарем ее нутро. Открылась пещера, пропадающая в толще горы. Протиснулся в сырой лаз. И как-то не по себе вдруг становится бывалому путешественнику, возникает и растет беспричинное чувство тре­воги. С каждым метром продвижения в глубь земли волнение нарастает и словно накатывается го­рячим комом. И Евгений никогда не испытавший трусости, затрясся как осиновый листочек. Пани­ческий страх обрушился на него! Но чего он испугался и сам не знал.
« - Одному лучше не соваться в эту дыру!» - решил Женя и повернул назад.
Дома он порылся в книгах и кое-что любопытного нашел для себя, связав прочитанное со «страшной» пещерой. По предположениям ученых, геология земли находится в тесной взаимосвязи с религией древних народов. Расположение языческих капищ связано с рельефом земли. Геология классифицирует разломы разных видов: спиральные, меридиально-широтные и другие. Точка их пересечения и служат «аномальными» и загадочными местами. Попадая туда и у человека обостря­ется мистические ощущения, он будто видит «призраков», слышит «голоса», даже открывает в себе новые творческие возможности. Такие места очень благоприятны для духовного состояния чело­века. И вот далекие предки, опираясь на интуитивные знания, в лице шаманов и священников, вы­бирали такие места, где ставили храмы и церкви, в язычестве - идолов и «священные» валуны. Даже древние городища строились вдоль границ подобных разломов.
В опубликованной статье Евгений прочитал о Черниговском ските в районе Загорска под Моск­вой. Будто там когда-то выкопали 14 келий и подземную церковь, где жили и молились монахи. Вот в них и происходили разные чудеса. Якобы в девятнадцатом веке в ней обитал целитель и к нему стремились попасть больные с разных уголков. А лечил он проще простого, заводил страждущих в пещеру и оставлял на пару часов, после чего человек совершенно выздоравливал.
«Выходит, что гора святое место и там творятся чудеса?» - чуточку иронично спросил себя Евге­ний. « А кого бы пригласить с собой в новое путешествие в загадочную пещеру? Может Виктора Громова?» - Они давно дружили и не раз отправлялись в походы по родным горам. Но жили в раз­ных городах. Позвонил к нему в Южный горноспасательный отряд, где Громов работал начальни­ком.
- Алло, Виктор Петрович, есть интересный горный маршрут с чудесами и таинствами, не хочешь совершить со мной прогулку? - предложил Женя.
- Когда и где? - Громов был краток.
- В воскресенье в девять утра встречаемся на остановке «Черепаха» на Восточном шоссе.
- Хорошо, а какое-нибудь специальное снаряжение брать?
- Будем спускаться в подземелье, так что приготовьте осветительные средства и возьмите горный компас, оставьте контрольный срок в своем спасотряде.
- А куда пойдем?
- Плато Скелетов Мамонтов.
- А разве там есть пещеры?
- Я случайно нашел.
- Где она находится?
- Напишите в журнале - в центре плато поляна у подошвы вершины Лысый Ежик.
- Откуда ты взял такое название горы?
- Сам придумал, местность здесь необычная.
- Как найдут пещеру горноспасатели, если что-нибудь случится и мы во время не вернемся до­мой?
- У входа оставим красный брезент от польской палатки.
- Хорошо, а на сколько время брать контрольный срок?
- Думаю, что двое суток хватит.
- Подходит, у меня как раз отгулы поднакопились, ну до встречи.
- Жду на «Черепахе» в воскресенье.
... Свиданье состоялось во время, друзья встретились и тут же зашагали на плато обследовать «загадочную» пещеру. Перед входом отдохнули, перекусили и расстелили красный брезент, при­давив его тяжелыми камнями, - метку для горноспасателей.
- У нас с тобой будто разыгрывается приключенческая повесть с поисками кладов? - пошутил Громов.
- Осталось ждать нападение пиратов? - в тон ему ответил Женя.
- По твоему рассказу нас ожидает что-то похлеще?
- Не верите?
- Как-то со скептицизмом.
Перед входом в черный лаз все в мире дышало покоем и не предвещало никаких опасностей. Чистое небо, ласковое дыхание земли и тепло солнечного света. Но как-то не спокойно было в мертвой тишине. Но друзья, точно бравируя друг перед другом, не показывали свою нервозность, но почему-то громко разговаривали, словно звуками голосов хотели заглушать подавленное состояние.
А пещера красива и интересна своим карстовым образованием, - оглядываясь, оценил подземелье Женя.
Согласен с тобой, такое дивное обрамление галереи, точно в ледяном дворце идем.
Магическое воздействие пещеры исследователи испытали скоро. Не успели они пройти по чер­ному низкому ходу метров сто, как вдруг их охватил беспричинный панический страх, переходящий в ужас. Своды пещеры наполнились высокими звуками, будто где-то в глубине пещеры, в пустые полости, ринулась вода из прорвавшейся каменной плотины. Эти ноты, голоса, рычанье, треск и скрежет, многократно повторяясь, переходил в зловещий многолосый рев-какофонию.
- Бежим! – первым крикнул Евгений и они мгновенно ретировались из подземного хода, роняя в спешке кое-что из альпинистского снаряжения: карабин, кусок репшнура, титановую закладку с нейлоновым концом. Они проворно и позорно улепетывали из галереи Страха. Забыв обо всем, они кинулись на выход, обгоняя друг друга. И это были не новички, а умудренные и бывалые путешественники, альпинисты и спелеологи.
На свету, придя в себя, они начали рассуждать и объясняться каждый, что случилось.
Какой-то животный ужас подземелья обрушился на нас? – спросил Виктор, чуть отдышавшись от пережитого.
Я сам не пойму, - ответил Женя. – Что это за подсознательный страх подстерегал нас, словно живое существо обитало в подземном ходе.
Что будем делать?
Отдохнем немного и вернемся обратно, подберем брошенное снаряжение.
А не боишься попасть в лапы дьявола?
Сейчас у нас уже есть опыт и мы сумеем преодолеть страх!
Хорошо, давай еще раз попробуем проникнуть в пещеру.
И друзья снова двинулись в подземное бытие, где почему-то гневался на них Хранитель пещеры.
А может мы попали на Красную тропу?
Что это за путь?
Я читал рассказ крутого спелеолога как в пещере он наткнулся на Красную тропу.
Поточнее и подробнее объясни?
Сначала его предупредил коллега, опытный спе6леолог, что если в полнолуние встретить в пещере красную тропу, то должен убежать оттуда как можно быстрее. И если сумеет – твое счастье, но если нет, то прижимайся к стене, закрой глаза и не открывай, пока Он не уйдет.
Любопытная информация. И твой крутой спелеолог наткнулся на Красную тропу?
Да и с ним случилось загадочное приключение.
Какое? Что я из тебя все по капле вытягиваю!
Детективное, он будто вдруг превратился в слугу барона Пауля фон Грундберга, открывшего возле своей усадьбы подземелье и сделавший там пещерную церковь. Пещера стала гордостью хозяина, куда он часто приглашал и водил туда гостей. Путь к часовне проходил по дорожке и с нее нельзя было сходить. И вот крутой спелеолог в своем подземном путешествие попадает на «Красную тропу», по совету друга закрывает глаза, но Некто( наверное Хранитель пещеры) заставляет открыть их. И здесь крутой спелеолог, превратившись в слугу, становится случайным свидетелем, как барон Пауль совершает жестокое убийство. Он пытается убежать от хозяина, ткнув ему в лицо горящий факел, но тот и его бросает в глубокий колодец.
И что?
Он летит в пропасть, а по пути снова слышит приказ открыть глаза, но не повинуется и вдруг опять оказывается нашим современником и снова стоит на Красной тропе.
Мистика пещерная.
Но пишет рассказ Рогожников – это крутой спелеолог о Красной тропе очень хорошо и захватывающе.
А что в заключение?
Ничего, правда автор обещал ответить на загадки Красной тропы в будущей книге.
Может и мы ненароком ступили на этот загадочный и таинственный путь?
Сейчас возможно, а сорок лет назад, когда мы начинали лазать по пещерам, то об этих вещах нельзя было ничего рассказывать – ведь все сверхвероятное отрицала коммунистическая идеология, а по ней нет Бога и все непонятное считалось просто выдумкой и бредом.
Тем временем друзья шли по зловещему ходу загадочной пещеры, по которому они совсем недавно с позором бежали, попав под непонятное облучение страха.
Сейчас ничто не тревожило их и они с любопытством разглядывали подземную галерею. Глаза их слепил блеск и великолепие роскошной красоты зрелища. Белоснежные сталактиты и сталагмиты, словно изумительные кораллы с красными драпировками и другими пышными натеками восхищали их взгляды. Они осторожно перебирались через огромные глыбы известняка, где второй этаж обвалился, подняв потолок пещеры до недосягаемости лучей электрофонарей. Пещера становилась шире и грандиознее, чем дальше они опускались под землю и казалось бескрайней и бесконечной.
Как дела, боишься? – спросил Женя у спутника.
Нет, страха никакого, но тревога овладела мной, будто со всех сторон наваливается и подавляет вечная темнота. Я будто чувствую ее запах и вкус, кажется даже могу пальцами прикоснуться к ее плоти.
И какой аромат у темноты?
Озона.
Вот так же описывал крутой спелеолог, что он тоже ощущал запах озона на Красной тропе.
Тогда жду встречи с Таинством.
С Белым и Черным спелеологом?
Ты говорил о Хранителе пещеры?
Я думаю, что в подземных чертогах все же обитает загадочный и прозрачный дух, а может живая субстанция.
Ты тоже становишься мистиком.
Здесь в подземной глубине особенно будешь верить в чудеса.
Дальше путь преградил каменный уступ, но за ним высвечивался фонарями большой зал, где на стенах и колоннах сверкали бриллиантами кристаллы арагонита
Спустимся в зал?
Конечно.
А как выглядит Красная тропа в описаниях крутого спелеолога?
Словно посыпанная толченым кирпичом.
Набрасывай и креи веревку за этот массивны сталагмит, по ней спустимся и поднимемся обратно.
Хорошо, все готово. Страховка закреплена хорошо и надежно.
Зал, куда проникли друзья, поразил их удивительными конкрециями – кристаллами идеальной прозрачности, но среди них вспыхивали от лучей фонарей кристаллические образования – матовые и сверкающие красные, черные, мраморно-белые и даже зеленые, словно цветы необычайной красоты. Зал венчал купол, где подобно люстре свисал гигантский сталактит, блистающий феерией красок.
Мы словно во дворец попали! – воскликнул Евгений.
Китайский или индийский? – чуточку иронично спросил Громов.
Думаю здесь собрана роскошь и великолепие всего мира!
Волшебный дворец Алладина? – скептически продолжал говорить Виктор.
Богатство царя Соломона! – уже в тон ответил ему Евгений.
И вдруг без всякой причины на них навалился страх и опять паника овладела друзьями.
Возвращаемся к выходу! – неожиданно крикнул Евгений и первым стал подниматься на уступ по закрепленной веревке. Виктор ждал когда Женя выберется наверх и тоже готовился к подъему. Внезапно почувствовал на себе пристальный взгляд. Горноспасателя обдало жаром. Первый порыв – бежать. Но тело оцепенело. Может обернуться и посмотреть, что там происходит за спиной, но стало безумно страшно. Все же Громов нашел силы, будто в состояние гипноза, повинуясь чьей-то чужой воле, повернул голову и увидел Хранителя пещеры. Метрах в пяти. Точно белоснежный сталагмит в серебристо-сверкающих тугих одеждах с горящими живыми глазами на изможденном белом лице и плавные, зазывающие движениями руками – мол, иди, иди за мной! Громов безвольно сделал пару шагов в глубь пещеры и тут – словно сбросил магические чары вернулся к веревке и начал подниматься вверх. Но веревка неожиданно соскочила со сталагмита и Громов рухнул на пол.
Виктор, держи вторую страховочную веревку! – услышал он голос друга. Шатаясь, он встал и ухватился за новую веревку. С трудом выбрался на уступ.
Я совсем не трогал закрепленную веревку, она сама слетела со сталагмита! – оправдывался Евгений.
Пошли скорее отсюда, потом разберемся.
Они поспешно стали выходить из пещеры. Женя впереди, Виктор двигался за ним. Ощущение, что кто-то идет за ними, не исчезло, а все больше усиливалось с каждым мгновением. И тут Виктор дотронулся до плеча друга и тихо, почти шепотом, сказал.
Женя, за нами следует он!
С чего ты взял, никого у нас за спиной нет, - ответил евгений, но глянул на Виктора, а тот от страха весь бледный стоит и показывает рукой на зияющий черный провал.
Женя, там Он стоит!
Кто?
Хранитель пещеры.
Успокойся,Витя, давай я сзади пойду? – предложил Евгений, а у самого сердце от страха готово выпрыгнуть, он тоже почувствовал, что на них Он смотрит из мрака.
Иди, но не исчезай.
Я тоже ощутил чей-то взгляд, но Кто или Что преследует нас? – тоже шепотом спросил Евгений.
Я думаю Оно не мистическое, а реальное существо с магнитными импульсами. Смотри как стрелка компаса мечется!
Может космические пришельцы облюбовали пещеру для опытов?
Не знаю, но давай сматываться отсюда поскорее.
Если Оно выпустит нас из пещеры?
Двинулись дальше соблюдая осторожность. Теперь Виктор впереди, а напряженный Евгений за ним. Прошло уже три часа их путешествия в загадочную пещеру. Все также друзей сопровождала какя-то таинственная тень. Они хорошо слышали чужие легкие шаги, прерывистое дыхание и больше того шепот, бормотание, разговоры на непонятном языке. То что они были не одни в пещере сомнений не вызывало. И все время они ждали нападения со стороны Пещерных сил-духов. И особенно невыносимо стало идти замыкающим, когда черная Неизвестность обволакивала спину страхом, точной липкой жидкостью, и вот-вот готова обрушиться смертельным ударом. Ребята стали меняться каждые десять метров, на большее расстояние у них не выдерживали нервы.
 
АНГЕЛ НЕБЕСНЫЙ.
 
Морозный вечер в горах. Сияющие лазурные руны звезд струились над синей бездной неба. Земля, укрытая пышными сугробами, тихо дремала и сны ее, светлые и снежные, сказками и призраками бродили в лесу. Егерь Авдеев с кордона «Чайный домик », оступаясь по колено в пухлый снег, медленно пробивал тропу на Скалистое плато. Он шел за помощью к горноспасателям, чтобы отправить дочь в роддом, она уже находилась на девятом месяце. В «Хижине с оленьими рогами» у ребят имелся снегоход «Буран» и на нем роженицу можно было доставить в город.
Глухая извилистая дорога на плато, давно позабытая, а сейчас заметенная, тихая и бесстрастная со старым одиноким крестом у родника с деревянным корытом, где браконьеры еще в тридцатом году убили егеря Петра Каменского. Тут глубокий сон и вечная печаль.
Авдеев спешил, он хотел к утру выйти на плато, а там снежный покров, обдуваемый ветрами и сильными морозами, покрепче и потверже, где идти можно легко и споро, не проваливаясь по грудь и по пояс, как тут на подъеме. Федор Акимович Авдеев остановился, тяжело дыша, пахло так приятно зеленой хвоей и свежим молодым снегом. «Как бы я жил в городе без этого девственного леса?» - подумал егерь. « Я бы сразу задохнулся в городской сутолоке! А здесь какая сила и мощь гор и лесов!» Постоял, полюбовался небом великим, лесом дремучим, отдохнул и опять двинулся в трудный путь.
 
* * *
Тем временем в «Хижину с оленьими рогами» на воскресное дежурство поднялось двое опытных горноспасателя Олег Семенцов и Михаил Воробьев, а с ними увязался тренер по теннису Анатолий Хабилов со своей овчаркой по кличке Штэффи. Собачка ожидала рождение щенков и хозяин вывел ее в горы проветриться, а дома ее не с кем было оставить. Родом Штеффи была отсюда, с «Чайного домика».
- Хорошо здесь на плато, словно в другой мир попадаешь! - любовался окружающей панорамой романтичный Анатолий. Вокруг лежала снежная и мертвая тишина с черным чистым небом, пламенеющими звездами, где особенно остро блистали кровавые глаза Марса и Арктура. Все звезды, большие и малые, словно серебро кружевное, в безграничном и бездонном небосводе сплетая узоры, падали, текли хрупким и хрустальным светом на горные снега, вбирающие и отражающие их блеск.
- Ты прав, братуха! Если хочешь, то приезжай сюда почаще. - ответил Миша, один из самых ярких и благородных горноспасателей. Всегда добрый и приветливый, больше всех читающий и поэтичный, самый спортивный и выносливый в Южном спасотряде.
- Хотелось бы, но мирская суета затягивает в городе.
- Завтра сможем хорошо покататься на лыжах.
- А куда моя собака пропала? - забеспокоился Хабилов.
- Пошла погулять по родным местам, но думаю скоро вернется в теплый дом.
Но овчарка не пришла и Хабилов долго искал ее вокруг «Хижины». Но безуспешно. Легли отдыхать. Ночью над великим снежным безмолвием вдруг раздался далекий истошный вой.
- Не твоя ли собачка подвывает? - прислушиваясь, спросил Миша.
- Возможно. Это место под звездным дождем подходит для плача и воя, для молитвы и великих планов! Здесь переплетаются таинство и колдовство, сказочность и волшебство, сущность и естество. Видно зов родины позвал собаку поговорить и повыть на небо, поваляться на родных полянах.
- Чтобы она ведьмой не стала?
- Давай спать, я уверен, что овчарка заявиться в «Хижину».
 
* * *
 
Егерь Авдеев добрался к плато под утро.
- «Теперь полегче будет идти,» - подумал он. « Часа за два-три доберусь до «Хижины с оленьими рогами»».
«Скалистое плато» тонуло в глубоких снегах и раздумьях. Белые листы полян, обрезанные строчками деревьев и кустов, словно приглашали к отдыху. Вставало матовое солнце и нагорье превратилось в замершие океанические валы, где крутые, а где плавные, с лучистой плоскостью или сверкающими скалистыми «барашками». На его поверхности вытянулись два следа: человеческий в две ступни и зигзагом собачий в четыре ноги. Они направлялись из разных точек и шли навстречу друг другу.
Авдеев остановился и насторожил уши: к нему донесся дикий и утробный вой, будто предупреждающий, что идет Смерть, и возвещает о его кончине.
- Боже мой! Какой ужас! - прошептал он. - А что это? Ведь волков здесь давно нет, значит дикая собака, но такой страшный вой, словно ведьма причитает!
Совсем рядом он увидел мелькнувшую серую тень и тут же вынул из кармана складной нож. Теперь Авдеев шел медленнее, постоянно оглядываясь, чтобы зверь не напал со спины. Он хорошо знал повадки этих одичавших собак, которые охотятся стаями. А зимой без легкого корма они становились особенно злобные и агрессивные. К счастью, вскоре показалась «Хижина» и егерь облегченно вздохнул и спрятал нож. У входа его ожидал Хабилов.
- Здравствуйте, Федор Акимович, давненько я вас не видел, с тех пор как купил у вас щенка, теперь он вырос в взрослую овчарку. Кстати, вы ее не встречали?
- Так это был щенок от моей сучки, а я испугался. Видно овчарка к моему дому шла. Вроде видел, но больше вой слышал.
- Она должна ощениться.
- А где ваш старший, мне нужна помощь!
- Какая? - спросил появившийся из-за двери Олег Семенцов, золотая гордость спасотряда, он мог отремонтировать любую технику. Он всегда одним из первых откликался на всякую беду и приходил на выручку.
- На снегоходе вывезти из кордона в город мою беременную дочь, она вот-вот должна рожать!
- Конечно, поможем вам! Сейчас отправимся.
- Спасибо, ребята!
Горноспасатели выехали тут же на двух «Буранах», оставив Авдеева на дежурстве в «Хижине».
- Ориентируйтесь по моим следам! - крикнул им вдогонку егерь.
- Хорошо! - ответил Олег, управляя передовым снегоходом.
 
* * *
Добрались горноспасатели к «Чайному домику» через пять часов, снег оказался пушистый и глубокий в котором снегоходы постоянно буксовали. Здесь их уже заждались.
- Скорее, ребята, Настя вот-вот должна родить! - суетилась Валентина Павловна Авдеева. - Вот вам бутерброды в дорогу, нет даже времени пообедать!
- Сейчас дозаправлю «Бураны», - ответил Олег, отстегивая запасную канистру и заливая топливо в баки. Миша и Толя тем временем выводили роженицу и усаживали ее на заднее сидение.
И вот они тронулись в обратную дорогу к «Хижине», а дальше должны по горному шоссе спуститься в город и доставить Настю в родильный дом.
- Дорога назад накатана гусеницами «Буранов» и мы быстро примчимся к «Хижине»! - пообещал Олег. - А там уже наверное ждет машина скорой помощи, перед отъездом сюда я связался по рации с Центром и они должны позвонить в «Скорую помощь».
- Счастливо вам, только нигде не задерживайтесь, чтобы успеть во время! - напутствовала их старая женщина.
Но едва они сделали пару серпантинов, как поднялся ветер и замела легкая поземка. «Бураны» ревели на подъеме, но катили хорошо. Олег осторожно и плавно вел снегоход, стараясь не трясти сидящую за ним молодую женщину. Второй «Буран» с Мишей и Толиком неотступно следовал за ними. Наступали холод и мрак. Включили фары и Олег еще видел их прежние следы, но ветер усиливался. По дороге заструились, извиваясь, снежные змеи, переворачивая, засыпая ленты отпечатков от гусениц «Буранов». Окрестности стали исчезать в белой и мутной мгле, чуть от красноватой от прорывающихся солнечных лучей.
- Держись покрепче за меня! - крикнул Олег Насте и прибавил скорость «Бурану» по еще пока видимым следам.
- Мне плохо, - прошептала женщина, но цепко схватилась за откинутый капюшон Олега.
- Берись за пояс, а так задушишь меня! - прохрипел Олег.
Белые хлопья снега, перелетая через лобовое стекло «Бурана», слепили глаза и Олег натянул горнолыжные очки. Пластиковые вставки у них были светло-коричневые и мир сразу стал яркий и желтый. Олег понимал опасность и сложность их положения, и старался не потерять направления их следов. Но метель не утихала, хотя еще рядом виднелись заснеженные ряды деревьев и теперь он ориентировался по ним. Второй «Буран» не отставал, Миша вел его за красным стоповым сигналом первого снегохода. Они ехали и ехали, накручивая метры снежной дороги. И вдруг стоп.
- Ничего не видно! - закричал Олег.
- Мы на плато? - спросил подбежавший Миша.
- Кажется , да! Подъема нет.
- Что будем делать?
- Ребята, мне плохо и больно! - запричитала роженица.
- Срочно организуем бивак! - тут же распорядился Олег.
- Где?
- Здесь!
- Понял.
Миша тут же вытащил кусок брезента и стал завязывать за ветку низкорослой сосны.
- Толик, помогай!
- Что мне делать?
- Растягивай брезент!
Миша поближе подогнал свой «Буран» и получилась импровизированная защитная стенка от господствующего ветра метели.
- Толя, ломай ветки сосны и устилай тут пол, - крикнул Олег, помогая Насти слезть с седла «Бурана». - Миша, высасывай топливо из бака своего «Бурана» и разжигай костер!
- Толик, ты читал как принимать роды? - спросил Миша.
- Нет, я хорошо знаю как зачинать ребенка и много раз єто делал!
- Я тоже участвовал в столь прекрасном, волнующем и божественном деле, но сейчас нам придется стать акушерами!
А метель разошлась во всю, но на площадке, огороженной двумя снегоходами, уже горел дымный костер, где Миша топил снег в алюминиевой чашке, роженица лежала на сосновой хвое, под ней была мишина пуховая куртка. Олег настраивал фару снегохода на Настю, а Толя дезинфицировал свой перочинный нож на огне костра.
И вдруг где-то рядом раздался истошный вой.
-Толя, это не твоя ли Штэффи объявилась?
-Кажется, она и тоже в родовых муках!
-Отчего ты так решил?
-Слишком жалобный и просящий голос!
-Тогда иди к ней и помогай несчастной.
-А вы управитесь с Настей?
-Если что, то позовем тебя.
 
* * *
Метель ведьмой ревела и бесновалась, затеяв свою колдовскую какофонию в ярости ветра и колючего фосфорического снега, слепившего свет солнца и человеческие глаза. Метель ярилась силой и злобой, белой тьмой и жутким холодом. Метель и мужественные души горноспасателей сошлись, схватились в поющем единоборстве, будто восстали титаны против снежного мрака, обрушевшегося на землю.
Земля дымилась, курилась и вертелась тугими вихрями, то стихая ледяным сиянием белизны, то вновь закручиваясь бешеной пляской.
И все же прекрасное и вечное сквозило в снежном сумраке земли. И с трогательной заботливостью горноспасатели опекали и боролись за жизнь Насти и ее ребенка, страстно рвущегося в жизнь на белый свет, который сейчас был снежный и морозный, как молочный мрамор.
Голос метели сливался с криками роженицы и собачьим рыдающим воем. Страданье и счастье жизни восставали над грозным валом ветра и снега, лишений и препятствий. И если человек в окружение сильных и смелых, то и к нему приходит уверенность и удача. А горноспасатели стоически сдерживали напор вьюги, прикрывая своими телами несчастную женщину, оказавшуюся в сложной ситуации. Но она дочь лесного егеря, выросшая среди вольного воздуха, тоже была не из робкого десятка. И вот-вот Настя должна стать матерью, дать жизнь живому существу, продолжив человеческий род. Каждый из них испытывали глубочайшее волнение, но вскоре боль родов точно затмила женщине всю волю и стыд, и она закричала дико и жалобно, словно раненный и обреченный лесной зверь.
Метель на мгновение затихла и тут же раздался голос новорожденного, чистый и тонкий, точно на нежной ноте запела, закричала скрипка.
- Мальчик! - воскликнул Михаил, принимая лучезарное тельце,
словно ангел бури спустился и спрятался с бушующих небес на его сильные руки. И озарилась вьюга снежной россыпью хрустального, зеленого и золотого света.
Под вечер - по жемчужному снегу, по алмазному алтарю плато, по
вечерней заре, по широкой пустынной дороге легкой поступью небесной шли мужчины и женщина. Впереди - Михаил, словно - «Исус Христос в белом венчике из роз» , с новорожденным ангелом в руках. Олег поддерживал утомленную Настю, Анатолий нес щенят. За ними, спотыкаясь, плелась измученная овчарка. Вдали догорал черный костер у брошенных снегоходов, оставшихся без топлива.
 
КРУГИ ВЕДЬМ.
(Дьяволиада Скалистого плато )
 
Только задумал писать о странных случаях происходивших на Скалистом плато и тут же ночью погрузился в сонм кошмаров. Но пришло чистое утро и все успокоилось. И тогда взялся за перо. Еще помню Виктор Бражкин был штатным начальником Южного горноспасательного отряда и он вызвал нас, общественных горноспасателей, искать пропавшего десятиклассника. Их компания гуляла всю ночь на балаганах расположенных на яйле рядом с плотиной Сикорского. Был в царское время геолог Сикорский и он решил собирать воду на плато в водоемы и естественные воронки-резервуары, чтобы потом использовать ее для питья и полива. Перекрыл плотиной на плато глубокую морщину земли. Была ли вода в его горном озере – толком не знаю, но в большинстве случаев вода уходит в известняковую скалу, просачивается по трещинам вниз сквозь километровую толщу и выплескивается по обеим сторонам хребта – северной и южной чистыми родниками. От научной затеи Сикорского осталась до наших дней земляная плотина там, где на плато выходит Таракташская тропа.
Майским весенним днем старшеклассники вместе с взрослыми устроили пикник в горах в районе плотины Сикорского. Гуляли и танцевали всю ночь. Под утро сморились и заснули. Семнадцатилетний парень решил идти домой, благо спуск на Таракташскую тропу совсем рядом. И ушел тихо, не прощаясь, как говорят по-английски, не сказал никому ни слова, и не попрощавшись. Домой не явился.
Родители забили тревогу. И Южный горноспасательный отряд больше месяца искал пропавшего. Облазили все окружающие обрывы и скалы, пещерные полости и колодцы, проверили все землянки и балаганы на всем плато, прошли по тропам и дорогам, летали на вертолете, рассматривая землю с высоты птичьего полета. Никаких следов, никаких трупов, ничего не было обнаружено. Так и висит это нераскрытое дело уже три десятка лет. Сгинул парень бесследно.
Потом спелеолог-одиночка Яша Долгопол умыкнул и уже лет двадцать пять домой не приходит. Он какую-то пещеру хотел открыть. И под Ай-петри, где выходит знаменитый родник Хоста-Баш ( в переводе Глупая или Больная голова ), овеянный легендой, что-то рыл и искал. Может быть там исчез, а возможно поднялся на плато. Видел недавно его жену, она уверена и чувствует, что жив муженек Яша. Но жизнь прошла, дети выросли, а он все гуляет где-то по пещерам. Искали его горноспасатели тоже порядочное время, как никак, а свой, из пещерников, и тоже иногда участвовал в горноспасательных операциях.
Сквозь землю провалился Бублик, шустрый малый из Алупки, фанатично по пещерам и скалам лазил. Спустился в карстовую дыру, даже оставил надпись перед входом: «Бублик пошел под землю». До сих пор ходит и живет там в недрах Скалистого плато, а прошло порядочно времени – целые годы.
Пропал в осенний ураган полковник КГБ, отдыхавший в санатории «Черноморье». Вышел погулять и ветром сдуло. Но здесь подмешивается политика, он сам был из Ташкента, могли приехать его земляки-преступники, которых он раскрутил и вывел на чистую воду, вот они с ним и рассчитались. Но это версия
а человека нет. Тогда мы, горноспасатели, даже водосточные трубы по всему Южнобережью прошкурили и продрали, выискивая его расчлененное тело ( по версии ). Не говоря, что вместе с солдатами Советской Армии каждый метр лесных массивов граблями прочесали. Это был грандиозный и масштабный поиск полковника. Все тогда славно погуляли на казенные деньги.
В общем набирается здесь навсегда пропавших по странным обстоятельствам на Скалистом плато или по соседству у его подошвы на добрый десяток. А вот совсем недавний случай. В верховьях Большого каньона заночевало пятеро: трое взрослых мужчин, семнадцатилетний Рома и еще один сынок, но мал возрастом. Бутылку выпили ( вы спросите, а где русские не пьют? Может быть в космосе, на летательных аппаратах и станциях – не уверен, знаю точно, что куда попадает русский – там пьянка) Это не украшает нацию, но бороться бесполезно, один попробовал, так ему быстро под зад ногой дали и вышвырнули.
Так вот после трапезы, запитой спиртом с портвейном, и отец позволил пить своему семнадцатилетнему сыночку! Наверное, готовил его для будущей жизни, чтобы не отставал от своих соотечественников, а исправно пил и гулял, а работе меньше думал, тем более стоит страшная безработица и негде устроиться молодому выпускнику средней школы. Итак, приняв на грудь, они стали подниматься на плато. И, конечно, растянулись. Кто-то сзади ползет, другой впереди, третий на поляночке отдыхает, а четвертый цветочки нюхает. Один взрослый мужик, у которого сынок-молокосос, спирт ему еще рано давать для поднятия здоровья, перевали плато и домой заявились. Остальные, поспав на свеженьком воздухе, начали собирать дружные ряды, глядь, а Ромы нет. Был вот рядом, все видели, а сейчас исчез. Искали долго,носом и ногами, вместе с горноспасателями, пробуравили все окрест. И там, и сям, все версии проверили, даже военных на радарах потрошили, не могли ли они молоденького мальчишку для любовной забавы пустить по кругу. Но сейчас стоит там доблестная, самостийная, украинская армия и отсутствуют среди них ублюдки с востока, как это бывало раньше (читай мою документальную хронику «Письмо из Болгарии» во второй книге «Огонь в скалах»). Нет парня и все. Долго плач стоял над скалистым плато, родственники страдали, переживали и сами искали. Опять зловещая и непонятная Судьба отдыхала в горах и мальчишка ей понравился и прибрала она его к себе.
Этот случай рассказала мне хорошая знакомая, сейчас коллега по специальности – экскурсовод Людмила Барамм. Отважная женщина – по пещерам лазает, на горных лыжах катается, в зимний шторм вдвоем с мужем Черное море пересекли на парусной яхте. Ну точно «снежный барс», но лицо у нее кроткое, овальное, безмятежное. Легка и элегантна. Добрый и ласковый взгляд. Заядлая грибница и собирательница лесных ягод и плодов. Она мне и говорит, когда мы обсуждали тему непонятных исчезновений людей на Скалистом плато.
Петрович, это ведьмы виноваты!
Кто?
А видели вы на плато загадочные круги, когда ярко-зеленая трава в них растет, а вокруг блеклая и седая. Или грибы толпятся по кругу, хоть косой их коси. Бывают примулы и фиалки скальные в весеннем вальсе собираются в волшебный круг.
Да, вспоминаю, - ответил я, хотя по натуре не очень наблюдательный, а больше мечтательный.
Так вот молва идет среди грибников, что ведьмы там отдыхают и называют эти магические пятна – ведьмины круги.
Ну и что?
А не могут ли она пропавших людей метлой замести?
Просто чертовщина, какая-то дьяволиада творится на Скалистом плато!
…Тут меня совсем любопытство одолело, куда же исчезают люди? Крепко задумался, но ничего умного в голову не приходит. И вдруг вспомнил, что в местной газете о всевозможных встречах с НЛО на Скалистом плато и вокруг него постоянно печатают статейки. Жаль, что не собирал эти заметки. Но не беда, ведь ведущая эту рубрику журналистка Лариса мне знакома. Беру коробку конфет, цветы и отправляюсь на деловое свидание. Вручаю скромный подарок.
Лариса, а можешь дать мне почитать все данные, что ты собрала по уфологии Скалистого плато?
Что ты, Петрович, ведь это строжайший секрет и посторонним доступ категорически запрещен!
Я чуть с ног от удивления не свалился, надо же как мы любим играть в войну, тайны и секреты. Возвращаюсь домой злой и по пути строю планы.
« Ну пусть НЛО заявятся сюда и всех женщин заберут в плен, а мы, мужчины, не зная секретов НЛО, не сможем с ними сражаться и защищать их. Вот спокойно тогда заживем без них, а они бедные в неволи будут мучаться и совокупляться с какими-то ушастыми и тррехпалыми!»
Пришлось в городскую библиотеку отправляться и рыться в кипах газет и журналов. Тут надо спасибо сказать Татьяне Федоровой. Очаровательная и добрая директрисса, в движениях строгость и сила, красота и выразительность. Она и помогла собрать все данные, которые для вашего руздумья, читатель, я вношу в свое повествование.
…Крым все чаще стал фигурировать в сводках, отмечающих появление НЛО. В Алуште школьники видели на склоне летающую тарелку, она оставила следы: трава оказалась выжженной, растения почернели. Ученые собрали налет на зелени, который не смогли смыть даже многочисленные дожди. После анализа ответ специалистов был поразительным – обнаружены неизвестные химические соединения.
Вот рассказ военного летчика Льва Вяткина. Была безлунная ночь. Мой самолет выполнил половину виража и теперь смотрел острием кабины в сторону моря. Далеко внизу изогнутой подковой мерцала огненная Ялта. Привычно контролирую показания приборов. И вот в этот момент я увидел то, что потом меня долго тревожило. Я увидел ЭТО, когда посмотрел вперед: большой яркий предмет в виде светящегося овала «прицелился» ко мне слева.
Заложил вираж и ушел от него. Как откуда-то сверху вспыхнул белый свет и сразу вслед за ним впереди возник слегка наклоненный молочно-белый луч. Он быстро приближался и, не убери я вовремя крен, непременно ткнул бы в него носом.
И все же я угодил в луч левым крылом. При этом, несмотря на большую скорость сближения, я отчетливо увидел и ощутил нечто странное. Белый луч, едва коснулся крыла, мгновенно рассыпался на мелкие блестки, напоминающие мерцающие россыпи праздничного фейерка. При этом самолет сильно тряхнуло. Приборы стали попеременно зацикливать то влево, то вправо с частотой метронома. Через несколько секунд все исчезло – и свет, и луч, и НЛО.
Еще можно продолжать рассказы очевидцев о встречах с летающими НЛО. Наше конкретная тема – это исчезновение людей. Ежегодно в СНГ пропадает без вести 15 тысяч человек. Это огромная цифра. Кто-то, конечно, становится жертвой преступников. Но не столько же людей. Случай в Джанкойском районе Крыма с Николаем Конюховым. Он отправился к родственникам в соседнюю деревню. Тропка вела через балку. Только спустился, видит, впереди что-то темнеет. Это было огромное дымчатое яйцо, вокруг которого ходили неизвестные существа. Конюхов подумал, что или кино снимают, или померещилось. Тут космический аппарат включил свет и все стало как на ладони. Еле удалось убежать.
А вот феодосийский инженер Геннадий Сомов был на летающей тарелке в течение месяца. Внеземной цивилизации нужен запас строительного материала для обживания других галактик и нужна энергия, заключенная в живых существах, для подпитки специального фонда.
Внеземная цивилизация считает, что наша планета обречена. Из-за утечки космической информации мы сделали гигантский рывок в открытии тайн атома, что в конечном итоге и приведет нас к гибели. Отбор землян идет по физическим и не по умственным способностям, а по энергетическому запасу людей, который может развиваться в сотни, а то и тысячи раз.
Теперь отправимся в далекую Бразилию. Там в штате Минас-Жераис крестьянин Антонио Виллас Боас обрабатывал землю на тракторе. Неожиданно в небе возник космический корабль и приземлился рядом с ним. Четыре маленьких существа в скафандрах вышли из корабля, и он обратил внимание на их высокие шлемы. Они обрызгали Антонио какой-то жидкостью и насильно увели в космический аппарат, где крестьянин оказался в присутствии загадочного существа.
Ростом это создание было примерно 90 см. У него были блестящие белые волосы, длинные и шелковистые, что придавало существу женский облик. Большие голубые глаза, скорее продолговатые, что придавало существу женский облик. Большие голубые глаза, скорее продолговатые, чем круглые мужались к самим вискам. Он также обратил внимание на тонкий узкий нос. Но больше всего на Антонио произвел впечатление овал лица, поскольку он не видел ничего подобного: «Скулы сильно выступали вперед, что делало лицо очень длинным», - рассказывал он, - лицо резко сужалось в нижней части, что придавало ему треугольную форму. Губы очень тонкие, едва различимые: уши маленькие такие, как у женщин, которых я знаю. Очень высокие скулы создавали впечатление, что под ними большая кость, но когда их коснешься, то понимаешь, что это не так…» Антонио принял ласки от необычного создания и после полового акта был освобожден, а корабль быстро исчез в небе. Когда его сообщение было тщательно изучено со всех сторон, Антонио не преследовался за откровенную ложь, т.к. он был способен придумать в одиночку подобную историю, какой бы невероятной она не казалась.
А вот совсем другой, но интересный случай. В 1981 году в Тибете китайские военные проводили рекогносцировку местности. И вдруг исчез солдат. Поиски его не увенчались успехом. Спустя несколько месяцев в этот район прибыла другая группа солдат. Однажды, проходя мимо отвесной скалы, примерно на высоте 50 метров, у входа в малоизвестную пещеру стоял человек. Это был тот самый пропавший солдат. Одежда на нем превратилась в лохмотья, руки и ноги были опутаны ремнями, нарезанными из шкуры какого-то животного. Увидев солдат, пленник не раздумывая прыгнул с утеса и, к несчастью, разбился насмерть, ударившись об острую каменную глыбу.
Вблизи пещеры были обнаружены кости животных, остатки пищи и другие следы пребывания здесь каких-то существ.
На следующий день в окрестностях пещеры появилась «дикая женщина». У нее были огромные груди, тело покрыто густой шерстью, на голове длинные волосы. Очевидцы высказали предположение, что солдат был пленником этой «дикой женщины». Кстати, с ней связан и один курьезный случай. Однажды два работника остались на ночлег в открытом помещение склада. Ночью к одному из них пыталась забраться в кровать «дикая женщина». Перепуганные мужчины повалили незнакомку на пол, связали руки и ноги и привязали к столбу, а сами до утра перебрались в другой отсек склада. К великому удивлению «победителей» пленница сумела освободиться от веревочных пут и скрылась в лесных зарослях.
Но самый, наверное, ужасный случай из всех зарегистрированных – это история похищения целого полка британской армии во время Дарданельской компании в первую мировую войну. По свидетельству 22 новозеландцев из третьего взвода пехотной роты, на высоту 60 и окопавшихся там солдат опустилось, невзирая на порывистый ветер, облако серебристого «тумана». Оно оказалось «твердым», совершенно плотным и достигало около 800 футов в длину, 200 в высоту и 300 в ширину. Затем новозеландцы увидели, как к высоте 60 промаршировал британский полк – в подкрепление к уже находившимся там частям. Полк приблизился к «облаку», и не останавливаясь, вошел прямо в него.
Примерно через час облако поднялось, а с ним, очевидно, и полк – все 250 человек. Во всяком случае на позиции не осталось ни одного солдата, а стрелки новозеландской роты не видели, чтобы кто-то выходил из странного «тумана». Норфолский полк пропал бесследно.
Много в мире случаев таинственного исчезновения людей и в разных точках планеты. А вот как настигли таинственные злые силы команду «Уранг Мендана» в 1948 году. Это судно имело время, чтобы послать последнее сообщение: «Все офицеры, включая командира, умерли на мостике и в рубке. Вероятно умер весь экипаж…» Затем последовал ряд неразборчивых сигналов азбуки Морзе и, наконец, оператор сообщил, что он тоже умирает. Прибыв на место, спасатели обнаружили, что действительно слишком поздно. Командир лежал на мостике, а руки мертвого оператора в радиокабине все еще сжимали ручки радиопередатчика. Выявилась странная вещь: лица всех погибших были обращены к солнцу, рты открыты и глаза остекленели. На телах погибших моряков не было следов насилия и не было обнаружено никакого оружия на борту. Корабль оказался невредимым.
Неожиданно высокое пламя охватило судно. Спасатели поспешно покинули «Уранг Медан» и наблюдали, как его корпус быстро исчез среди волн.
Обладая современными научными знаниями, можно ли говорить о необъяснимых явлениях? Несомненно, что-то неведомое происходило в небе над кораблем, от чего команда не могла оторвать глаз, пока все не ослепли и быстро умерли, вероятно от неизвестного излучения. Само же судно вспыхнуло будто под воздействием скрытого источника высокой температуры. Между тем на телах погибших не было никаких следов ожогов.
А вот просто анекдотический случай с супругами Видаль. Их автомобиль ехал по шоссе к Буэнос-Айресу 3 мая 1968 года. Они находились примерно в двадцати километрах от аргентинской столицы, когда въехали в плотный туман и тотчас потеряли сознание. Когда сеньор Видаль пришел в себя, был день, и поскольку он не знал местности, то направился к крестьянину и спросил, какая дорога ведет к Буэнос-Айресу. Крестьянин посчитал, что у него что-то не в порядке с головой и мягко спросил, что сеньор, вероятно, имеет в виду город Мехико. И сеньор Видаль должен был уступить очевидному: они находились в Мексике, через двое суток, как потеряли сознание. То есть, при грубом подсчете, примерно в семи с половиной тысячах километров от того места, где они въехали в зловещую тучу. Что за безумная история?! Ведь такое было невозможно! Видаль внимательно посмотрел на свой автомобиль и что же: черная краска кузова исчезла как-будто по ней прошлись паяльной лампой. Она должно быть подверглась очень высокой температуре.
Сеньора Видаль пришла в себя несколько позднее своего мужа и узнав, где они находятся, с ней случился нервный припадок. «Но что же мы делали эти два дня, в чьих руках мы находились?!» - кричала она. Когда супруги возвратились в Аргентину, их друзья вздохнули с облегчением, так как думали, что они попали в автокатастрофу. Однако, когда Видаль рассказал друзьям о своем приключении, у тех волосы стали дыбом на голове. Ни практически, не теоретически невозможно, чтобы супруги совершили путешествие Буэнос-Айрес – Мехико за сорок восемь часов? Они должны были пересечь большую часть Южной Америки, всю Центральную Америку по малопроходимым дорогам при средней скорости сто шестьдесят километров в час. Поэтому можно предположить, что супруги Видаль были похищены вместе с автомобилем неизвестным летательным аппаратом, а через два дня отпущены на расстояние семи с половиной тысяч километров от места происшествия. Очевидные факты по-видимому исключают другие гипотезы.
А как животные ведут при встречах с НЛО. Факты аномального поведения многих животных перед землетрясением – общеизвестны. Но, оказывается, животные могут предчувствовать и появление НЛО. Причем, как показали наблюдения, поведение диких и домашних зверей перед сильными землетрясением и появлением НЛО внешне очень похожи.
Очевидцы, которых описывали ученые Никитского ботанического сада возле Ялты, отмечают, что к появлению НЛО наиболее чувствительны и небезразличны кошки, собаки, черепахи и попугаи.
Какое общее физическое явление стоит за этим, пока неизвестно. Возможно, некоторую ясность внесут исследование времени, точнее – временного или хронального поля, связанного со всем сущим.
Путем исследований установлено, что при разрывах горных пород, в частности при землетрясениях, ВЫДЕЛЯЕТСЯ МОЩНОЕ ХРОНАЛЬНОЕ ПОЛЕ. Перепады его вызывают скачки поля электромагнитного, которое влияет на все живое.
Зафиксированы случаи, когда НЛО зависало непосредственно перед лабораторией, где велись исследования.
…В общем, как не крути, но исчезновение людей на Скалистом плато – это явно дело рук или ног инопланетян, а может кораблей-тарелок. Слава Богу, что не «рюмок», такого добра у нас своего хватает. Придется путешествовать на плато теперь с оглядкой, чтобы не попасть в плен, да еще не дай Господи к их «диким женщинам», вот позору можно будет набраться, особенно тем, кто дошел до моего возраста. Но у них губа не дура и выбирают «космические красавицы» наших молоденьких ребят, да еще и умненьких, и в придачу с большой энергией. Так что да здравствует космический секс!
 
ПОД ЗЕЛЕНЫМИ ЗВЕЗДАМИ ПАМИРА.
( Маленькая помощь болгарскому горноспасателю )
 
Короткий очерк-воспоминание о дружбе крымских и болгарских горноспасателей. Мы приезжали в Болгарию, они к нам в Крым, Кавказ, Памир, Фанские горы и автор этой книги всегда организовывал эти поездки, сопровождал и консультировал болгарских горноспасателей. Просто хочу описать будни альпинистов, их заботы, тревоги, разочарования и успех. Радость у альпинистов не только победа над вершиной, но и неудержимое влечение к природе гор. Это прикосновение и пот от тяжелых рюкзаков и километров, и нежность солнечного утра, и снежная тишина, жестокие ураганы и зеленые мерцающие звезды и многое другое, о чем не упомнишь, не напишешь…
И вот мы на Памире. Первый выход из базового лагеря на Луковой поляне в ущелье Ачик-Таш. Поднимаемся к перевалу Путешественников. Дикая феерия гор. Краски хаоса зарождения земли, застывшие в своей первозданной катаклизме. Красная, фиолетовая, кирпичная, черная россыпь скал и земли перемешивается с белым огнем слепящего снега и голубого льда.
Ступаем медленно и осторожно. Такое чувство, что мы открыватели неведомой земли. На тяжелых горных ботинках остается налет красной и желтой пыли. А впереди в чистом небе белая глыба пика Ленина. С каждым шагом она вырастает и сверкающей лавиной солнца, снега и света обрушивается с недоступных синих высот. И будто привороженные красотой этой ледяной громадины мы идем и идем к ней. На граненных гребнях вершины вьются снежные флаги.
Из чего складывается альпинизм? Из яростной непостижимой любви человека к горам? Конечно, это главное, но не менее важно наше альпинистское товарищество, проверенное восхождениями, прокаленное холодом и жарой, подкрепленное шуткой и взаимовыручкой.
Руководитель нашей экспедиции – заслуженный мастер спорта Огнян Балджийский, участник болгарской экспедиции на гималайский восьмитысячник Лхотце. Если описывать портрет Огняна, то мне хочется сравнивать его с двумя знаменитостями, первый это Юрий Гагарин, помните его удивительную улыбку? Вот и Огнян – всегда улыбающийся, приветливый и уверенно настроенный даже в критические минуты. Огнян также схож с «Тигром скал» - Михаилом Хергиани, которого я отлично знал. У Огняна такое же крепкое литое телосложение, мягкая «барсья» походка, даже тренировки перед Гималаями Огнян волею судьбы проводил как и Миша перед пиком Победы – строил дом. Привлекает и вызывает уважение к Огняну и то, что он требователен к самому себе, на равных со всеми несет тяжелый рюкзак, дежурит на кухне, внимательный и заботливый товарищ. И прекрасный собеседник, порой время далеко за полночь, а Огнян рассказывает, слушает и смеется по-своему, по-огнянски – приветливо и жизнеутверждающе.
Горная высота предъявляет к альпинисту много требований и для того чтобы хорошо себя чувствовать нужна тщательная акклиматизация. Никто на равнине – ни врач, ни тренер не смогут точно сказать, как вы преодолеете высоту, только самому нужно испытать свой организм. Однажды на Приюте 11 я был свидетелем, как с Эльбруса спустилась группа итальянцев, старшему из них перевалило за 70 лет, а младшему было под 60. Можно позавидовать их здоровью, энергии и волевому стремлению.
Мы начали подъем на 5100 м, делая заброски продуктов и снаряжения. Экспедиция разделилась на два отряда и наш по возрастному составу самый старший: Илье Халимбекову – 48 лет, Георгию Имову – 46, мне – 44 и остальным четверым давно перевалило за 30. Но желанию победы над вершиной у нас огромное, возможно это наше последнее высотное восхождение и хочется исполнить желанную мечту. Правда я уже поднимался на вершину, но это было давно.
Ледник горит зеленым холодным пламенем, отражая яркие солнечные лучи. Илья нацепил зонтик на рюкзак и похож сейчас на Жака Паганеля, собирающего букашек и таракашек. Пляжная шляпа, темные очки, косынка на шее, окладистая седоватая борода, ледоруб в руках – чем не жюльверновский ученый? Идем медленно, постигая высоту, созерцая грандиозную панораму гор и ледниковых фантастических картин. Шаги, шаги, шаги. Тишина. Раздумья. Фантазии, Мечты. Житейские вопросы. Идем, молчим, думаем, говорим и красота гор сквозь пот, тяжесть рюкзаков будто впитывает в нас, наполняет сердце смутным вечным зовом и толкает, гонит в далекую и трудную неизвестность. Наши родные давно привыкли и прощают нам, что мы меняем пляжный уют на сон во льду и снегу.
Ледник проходим за четыре часа. На морене Коля Цветков приготовил еду: горох с рисом, чай со сгущенным молоком и отличные болгарские приправы – жгучий маринованный перец(чушка) и острый томатный соус, а на дессерт – рахат-лукум. Аппетит у всех отменный, но тут же засыпаем глубоким послеобеденным сном. Очнулись в сладкой истоме, с какой-то легкостью во всем теле, будто ветер и солнце, лед и снег дали нам таинственную энергию, скопленные за миллионы лет, превратив ее в мускульную силу. Карабкаемся по черно-коричневой осыпи. Высота начинает железными тисками сдавливает голову, горьким комом подкатывается к горлу. Шаг становится медленнее с прерывистым дыханием. Некоторых из нас уже здорово пошатывает «горняшка» и трудно переносить это состояние организма, который будто выворачивается наизнанку. Но знаем твердо, что нужно преодолеть этот болезненный барьер, пересилить слабость и тогда животворная свежесть гор даст новые силы и энергию. Добираемся к высоте 5100 м, оставляем грузы и спускаемся ночевать на 4200 м.
Чем пахнет утро на леднике? Пронзительной свежестью чистого воздуха, точно пульсирующего на разрядах атмосферного электричества и шаровых молний, блуждающих ночью по окружающим склонам, как зеленое привидение, а может настоенному на дыхание вечных снегов и льдов, и пустынным безмолвием. Солнечные капли от первых лучей стекают по красной палатке. Веселой песней встречают утро Людмил Янков.
Привет тебе, Памир!
От вчерашней усталости ни каких следов, только шелковое небо, солнечный дым и пурпурные снега.
Возвращаемся в базовый лагерь. Что ни говорите, а мы дома! Пусть палаточный дом, но вокруг зеленая трава, ковер эдельвейсов и сковородка на плите с горячими блинами. Коля Недялков, мой друг по зимней Витоше, где я учился искусству горно-лыжных спасательных работ, мастер на все руки. Он лыжи починит,зашьет палатку и приготовит отличный обед. Я пытаюсь ему помочь. Но Коля сам колдует над кастрюлей и скоро мы с удовольствием кушаем вкусное манжо. Стол и стулья выложены из скальных кусков, будто здесь поработали циклопы. Пучки дикого лука и букетики эдельвейсов украшают наш первобытный каменный стол. Пищу запиваем ключевой водой. Хорошо. Солнце греет во всю силу и мы лежим на лугу, подминая под себя цветущие мохнатые эдельвейсы. Отдых на славу. Блинчики с медом сами прыгают к нам в рот. Блаженство сытного обеда растекаются сладким сном по нашим телам.
И вдруг грохот камнепада. Над Луковой поляной стоит вершина, присыпанная снегом, тающим под жарким солнцем и увлекающий за собой каменную осыпь, медленно ползущую к обрывам. Ежедневно в полдень камни гулко и грозно летят над лагерем, но мы привыкаем к ним. Не отсюда ли название долины Ачик-Таш – Поющий камень?
Вечер. Отблеск солнечного дня будто растворился в густой тишине, наполнивший долину до самых краев снежных вершин. Не дрогнет, не колыхнется воздух. На каменном столе, сооруженном циклопами, горят белые свечи, заварен крепкий пахучий чай из горных трав и цветов, и с щемящей грустью льется песня о болгарке. Хорошо поют болгары, вспоминая своих далеких и милых подруг. А у меня перед глазами встал лик юной Богини, болгарки Нелли Маразовой из города Айтоса, голос которой я слушал в Родопах, когда был там с первой группой советских туристов. Тогда тоже вечером горел костер. Языки пламени лизали сухие ветви. Синий дым вился в тишине остывающего вечера. И вдруг тонкий и прозрачный голос девчонки, как серебряная струя горного родника, заструилась над вечерним изумрудом.
…Колдовская ночь застучала копытами и понеслась сквозь годы и столетия. Заппах полыни дохнул диким привольем Ногайских степей и черноволосая девчонка с медным лицом, крепко ухватившись за гриву, летела навстречу тревожной судьбе. Вот она на порывистом скакуне переплывает широкий Истр и, завернувшись в горячий пурпур плаща, несется со своим народом за вождем Аспарухом. Девчонка стремительна и прекрасна, как красный ветер-огонь, и обжигает сердца жарким пламенем. Вот она царица первого славянского государства, вознесшего мощью и разумом до Балканских высот. Ее кровь рождает могучих богатырей. Но вражеский ятаган подрубил нежный стебелек. Только выжила, перенесла тяжкое горе и вновь зацвела прелестной розой болгарская девушка. Сверкает красочным ожерельем бал цветов. Лепестком утренней зари кружится юная богиня. И растет ширится славянский танец, где радостно смеется и пляшет болгарская девушка… Поют альпинисты-болгары.
Не долог наш отдых, снова в поход. Теперь мы должны подняться до высоты 6100 м, разбить там промежуточный лагерь, пройти акклиматизацию высотой и опять вернуться в базовый лагерь. Опять шагаем по вековому льду. Над нами прошумел вертолет, он летит к концу ледника и высаживает группу альпинистов, они начинают подъем к Раздельной. Мы поворачиваем налево к скале летчика Липкина, потерпевшего аварию на легком учебном самолете У-2 в довоенной армейской альпиниаде. Еще в семидесятых годах, когда я с крымскими альпинистами штурмовали пик Ленина, мы видели хорошо сохранившийся остов самолета.
Белой снежной стеной возвышается пик Ленина. Его ледяные контуры вознеслись на полнеба и кажется, что вершина последняя земная ступенька. Стать на нее и можно пошарить рукой в космосе, собирая бледные звезды, которые видны даже днем. Я представил, как опускаю руки в холодную космическую купель и фиолетовое пространство течет между пальцами. Здесь, как нигде, фантазии переплетаются с реальностью. Ведь мы на Памире – крыше мира, а дальше владения Бога.
Созерцание феерических картин и житейские разговоры сменяются долгим молчанием, частым дыханием и, наконец, мы в лагере 5100 м. Оставленные в первый выход палатки стоят на льду. В середине лагеря огромная трещина. Я осторожно заглядываю в нее, стараясь рассмотреть ледяное нутро. Зеленый лед обрывается в губительную пустоту, где в черной мгле вмерз какой-нибудь труп доисторического зверя, птицы или человека, лежащих с каменного века. Но почему они попали на горную высоту? Не знаю, просто мне так кажется. Я поспешно удаляюсь от трещины и стараюсь больше не подходить к ее краям.
Когда я учился в школе, то слышал как преподаватель черчения гордо рассказывал ученикам, что он спал на снегу. Как я завидовал ему, мне казалось что ночевать на снегу могут самые сильные и мужественные люди на свете – путешественники. Теперь за свои альпинистские годы столько переспал на снегу и льду, что мои бока закостенели и заледенели. Я тщательно расстилаю свои вещички под себя, натягиваю на ноги короткий спальный мешок, плечи укрываю пуховый курткой и тут же проваливаюсь в дивный сон.
Мне снится античный театр, молочный мрамор, стройные колонны и сотни людей, сидящих на каменных скамейках и рукоплескающих двум почерневшим от солнца бородатым мужчинам. Они немного растеряны и смущенно посматривают на празднично одетых горожан. Самые красивые девушки города в белоснежных туниках одевают на них лавровые венки. Постойте, да ведь это Георгий Имов и Илья Халимбеков, горноспасатели из Пловдива, а горожане чествуют победителей памирской вершины, как олимпийских чемпионов. Красавицы обнимают героев-восходителей и хотят их нежно поцеловать, но они внезапно отталкивают девушек и страшными голосами кричат:
Скорее в сторону! Сейчас провалимся под лед!
Я просыпаюсь и слышу рядом возню и громкие голоса. Выглядываю из палатки. Георгий и Илья выскочили из своих нейлоновых «гнездышек» и поспешно вытаскивают вещи наружу.
Что случилось, античные герои? – любопытствую я, все еще находясь под чарами сказочного сна.
Под нашей палаткой сильно затрещал лед! – объяснил Георгий. – А рядолм проходит край страшной трещины и мы подумали, что трещина продолжает расти и расползаться.
Но тревога оказалась ложной.
А ночь дышала лунным снежным блеском. Таинственный свет излучало иссиня-черное небо, белая луна, серебряные снега и он сливался и сиял божественным свечением, от которого щемящая боль сжимала твою душу и звала, звала в пронзительную даль. Ах, как жаль было ложиться в остывшую постель, где будто звенели ледяными осколками картины сказочного сна.
Прозвище – «античные герои», так и остались за альпинистами из Пловдива, теперь к ним я только так и обращался. Они не обижались, они были уже мудрыми людьми, прожившими по пять десятков лет.
Что такое альпинизм? Это надо рано вставать и копаться в ледяной глыбе воздуха, когда солнце где-то еще за зазубриной гор. Бормочу какие-то ледяные ругательства и выползаю из палатки на Божий свет. И замираю. Ангельское утро. Мир затвердел и не шелохнется, очарованный рождением нового дня. Юный рассвет собрал ночные звезды и рассыпает их на снежном затвердевшем насте и они вспыхивают острыми лучами под солнечным светопадом.
Мы снова в пути, а он становится все труднее и труднее. Привалы устраиваем очень часто. Вижу ребята чувствуют себя не очень сладко, но держаться с достоинством. И сам лежу на снегу и глотаю воздух, словно рыба выброшенная на берег. Но что-то сдвинулось в моем нутре, может проснулись силы от давних усиленных тренировок, когда был в расцвете сил, быстро лазал по трудным скалам, штурмовал кавказскую вершину – грозную Ушбу, завоевывая золотые спортивные медали. Я внезапно ожил и с легкостью затопал вверх, а точнее прошел хорошую постепенную акклиматизацию. Догоняю нашу группу и выхожу в лидеры, протаптывая снежную тропу.
Поднимаемся на «сковородку», так называется снежное плато на высоте 6000 м. Вокруг белый снег и сверкающее солнце. Оно всюду с каскадами льющихся и обжигающих солнечных лучей. Отражаясь от снега, они слепят и снизу, от заснеженной стены. Вот почему это место альпинисты называют «снежная сковородка». Ни малейшего дуновения ветерка и мы медленно сгораем на чудовищном не видимом огне.
Справа хищно и жадно замер снежный сброс, только и жди вдруг плюнет стремительной лавиной. И чувство тревожной опасности все время висит над нами, как дамоклов меч. Мы растянулись на «сковородке». Впереди меня вышел Методий Тодоров – стройный, красивый, неутомимый, добрый и великодушный техник слаботочных токов из Софии. Знаю страсть Методия – это дрессировка служебных собак и я видел в работе его воспитанницу «Рико», когда овчарка в считанные секунды отыскала пострадавшего из снежной лавине в Риле. Но здесь Рико нет и кто нас откопает из многометровой холодной утробы. Горы и море чем-то схожи. Альпинисты часто погибают как и моряки, без гроба и креста, навечно вмерзнув в зеленую толщу льда.
Лагерь 6100 м. Две палатки установленные отрядом Огняна. Подхожу к нему первым, наша группа из семи человек растянулась по «сковородке». Ложусь полежать в палатке и засыпаю мертвецким сном. Вскакиваю от тишины, ребята, оставив грузы, начали обратный спуск. Кидаюсь бегом догонять, Наверное, обо мне забыли. Сейчас чувствую отлично на высоте, только хочется есть и вспоминаю, что сегодня не прикасался к пище. Вот бы кусочек сала с русской горчицей и глоток сухого вина, разбавленного водой. Такой напиток хорошо утоляет жажду. Так смакуя свой обед в мечтах, догоняю Колю Цветкова из города Враца. Он неожиданно достает флягу и наливает мне крохотную крышечку с чудесным болгарским коньяком. В моих жилах натягиваются веселые струны, так и хочется прозвенеть, пропеть в этом снежном безмолвном краю. Коля угощает сигаретой, я давно заметил, что он страстный курильщик и синий дым вьется над ним, как над пароходной трубой. Коля щеголь, одет с изысканным вкусом английского путешественника: косынка на шее, белое кепи, красный свитер, коричневые бриджи, полосатые гетры, а ледоруб носит как стэк. Мы ведем беседу о спортивном скалолазание. Скалы Враца и Крыма очень схожи и поэтому у нас большая общность интересов. В лагере 4100 м никого не оказалось, только еще горячий кофе дымился в банке, а ребята уже спускались вниз по снежному гребню к леднику.
Оставили для нас подарок! – говорит Коля, разливая кофе по чашкам и вновь закуривает сигарету.
Ледник встречает нас голубыми и белыми ручьями и целыми реками. За жаркий день натаяло много снега и вода стремительно рвется по пробитым руслам, вскипая жидким серебром в винтовых водоворотах. Мы с трудом находим переправу, перепрыгивая через ледяную купель. Вдруг река заревела, закружилась, точно перед прыжком, и исчезла в темной жуткой пещере, будто провалилась в преисподнюю. Незаметно мы разделились. Коля ушел вправо по центру ледника, а я вдоль охряных скал. Каждый шел со своими думами и созерцаньем. 8 августа 18 часов, мне показалось, что земной шар лег в дрейф и космическое безмолвие пролилось на Памир из загадочных черных дыр. Небо и землю будто спаяла единая великая энергия и никакая сила – ни ветер, ни молния, ни дождь, ни снег теперь не обрушатся на усталую землю. Ей нужен покой, земля давно ждет заслуженного отдыха и вот этот миг настал. Я стараюсь даже ногами не нарушать эти прекрасные минуты для матушки земли, ступаю мягко и осторожно.
Фантастические цвета густо и плотно покрыли землю. Нигде я не видел чтобы полосы багровой земли сменялись на белые, зеленые, коричневые, желтые, алые, ультрамариновые и все лежало в единой гармонии, дышало одним словом – Красота. Сердце мое волновали величие и колдовство этого затерянного края, гордость от мысли, что забрался сюда, прикоснулся и вздохнул запах этой земли, приобрел волшебную силу души и тела.
Над перевалом Путешественников взошла бледная звезда, точно хрупкий ледок тронул чашу неба и тусклым серебром засверкала звезда путешественников и бродяг. Звезда одиночества, пустынной таинственности мира, звезда ледников, звезда альпинистов. Боже мой, как хорошо жить на свете!
На Луковой поляне нас встречали друзья-альпинисты из Харькова и Красноярска. Харьковские девушки сварили украинский борщ, кастрюлю компота и напекли румяных пышек, а красноярцы зажарили сурка.
Насыщайся, пей, веселись и отдыхай альпинист от восхождений и переживаний, от голодовок и безводья, лечи потертые ноги и обожженные лица, мой спутанные ветром волосы и растирай полотенцем занемевшие плечи от лямок рюкзаков. Кури сигареты, читай книги, играй в карты или просто лежи на зеленой траве и смотри в бездонное небо, где медленно и грациозно зарождаются громады облаков. Мы все это делаем, у нашей экспедиции трехдневный отдых перед штурмом пика Ленина.
Методий Савов, оператор Болгарского телевидения, встает задолго до рассвета и уходит снимать яков, памирских рогатых красавцев, стадо которых паслось на противоположном зеленом склоне. Методия так и хочется сравнить с яком, такая же сила и мощь обрисовывается в его плечах и фигуре. И еще в нем мудрое спокойствие с которым яки взирают на окружающий мир. Методий собран и целеустремлен. Все время он на ногах, покрывая длинные и долгие километры в поисках кинокадров. Забывает о еде, сне, только освещение подсказывает ему время.
Есть еще увлекательное занятие – памирские цветы. Ребята собирают эдельвейсы, их очень много растет вокруг, и тщательно укладывают между страницами блокнотов, Особенно старается Павлин Петров, начальник спасательного отряда хижины Черный верх на горном массиве Витоша. Он из сухих эдельвейсов хочет сделать большую картину. Павлин – народный знахарь по горным травам, у себя на Черном верхе он собирает множество растений, сушит и получает ароматный Зимой Павлин с радушием угощает пахучим чаем забредших ка нему в хижину. Уютная у него хижина, особенно приятно там сидеть, когда за стенами беснуется буря, а внутри волшебный чай и приятный собеседник. А внизу в смутных снежных огнях мигает и живет добрая красавица София, будто прекрасная и любимая девушка.
Во время одной из прогулок с Павлином по Ачик-Ташу, мы поднялись на холм, где лежат погибшие на пике Ленина ребята-парашютисты и девушки-альпинистки. Посидели на белой глыбе у могил, добрым словом помянули отважных и рассыпали горсти эдельвейсов, словно морские камешки. Трагична и мучительна их кончина, но величественны и торжественны могилы перед снежными пиками и долиной, кипящей зеленым морем-мглой.
Закат горел над памиром золотистым пурпуром, слабый отблеск ложился на снега, скалы, травы и тяжелые могильные камни. Смертные приобрели вечный покой, хотя были не допеты их песни, и мятежные души слились с Памиром, стали его каменной частицей.
Отдых перед штурмом пика закончен. На собрание главное слово у Огняна:
Мы прошли высотную акклиматизацию, может и не все хорошо чувствует себя, но каждый должен собрать свою волю в стальной кулак и пробиться к вершине! – Кратко, весомо и считай приказ. Надо выполнять, но хватит ли сил и удачи? Сегодня уходит группа Огняна, завтра двинем и мы с Георгием во главе. Харьковчане идут рядом, лидер у них Юрий Пригода, трижды побывавший на вершине, когда-то он был у меня воспитанником в школе туризма, когда я учился в Харькове. Над пустынными снегами занималось чистое утро и если есть Бог, то у альпинистов он – Солнце, дающее тепло, хорошую погоду и удачную дорогу к затвердевшим заоблачным высям.
На высоте 4100 м над нами пролетел вертолет и не заглушая моторы, садится на ледник и забирает заболевшую ленинградскую альпинистку. Из международного альпинистского лагеря ( МАЛ ) передают сводку синоптиков – ожидается ухудшение погоды на три дня. Сегодняшний день тоже входит в это число. Небо затянуло белыми башнями туч. Предупреждение надо передать группе Огняна и Георгий включает рацию. Над снежными просторами заметались тревожные радиосигналы.
Лед! Лед! Лед! Я – Скала! Синоптики из МАЛа передали о трехдневной непогоде. Как поняли? Прием.
Скала! Скала! Говорит Лед. Вас слышали отлично. Будем бдительны! Прием.
Мы оставляем ледник и по натоптанной в снегу тропе, где в трудных местах навешаны веревки, выбираемся к лагерю 5200 м. Облака потяжелели, стали густыми и угрожающими. Запахло непогодой. Поудобнее устраиваем ночлег на толще многометрового льда. Спас Малинов и Минька Заньковский лежат в палатке по краям, они отлично экипированы. Болгарская горноспасательная служба хорошо снарядила свою высотную экспедицию на Памир. Начальника спасслужбы Болгарии мастер спорта Кирилл Петров ведет большую работу по укреплению ПКСС в горах Болгарии, строятся новые хижины, проводится обучение общественных кадров, обеспечивается материально-техническая база. Доктор Игнатов, председатель Болгарского красного креста, куда входит ПКСС, большой друг горноспасателей. Я был у него на приеме в служебном кабинете, потом встречал его на Витоше, куда по воскресеньям пешком из Софии поднимается бывший партизан, а теперь неутомимый турист. Наверное поэтому доктору Игнатову знакомы и близки все заботы горноспасателей.
Пошел августовский липкий снег. В палатке тепло. Пьем бульон и чай. Гулко и страшно раскололось и загремело небо. И будто в ответ затрещал под нами лед. Жутко сейчас шагнуть в сторону, в темноту. Враз провалишься в трещину и сгинешь в кошмарной глубине. Теснее прижимаюсь к товарищам, но сквозь тонкое дно палатки чудятся неясные вздохи и шелесты из ледяной тверди. Побыстрее забыться в крепком сне. Ночью ревел шторм, но проносился где-то над нами.
Утром не погодит, но не очень сильно и можно подниматься вверх. Мой «античные герои» Георгий и Илья идут рядом, чувствуют вроде неплохо, только за завтраком я заметил, что Георгий ничего не ел. Я сказал ему об этом.
Выдержу, мой организм умеет собираться в трудную минуту, - успокоил он меня.
Задул западный ветер. Протоптанный путь завален снегом. Мы чутьем отыскиваем дорогу в белой-пребелой целине. Ветер крепчает. Бороду и усы Ильи залепил снег, он стал похож на Деда Мороза, только памирского с ледорубом, рюкзаком и кошками на ногах. Упорно кряхтим, карабкаясь по крутому ледовому сбросу. Гора погрузилась в серые плотные облака, идем по «сковородке» наугад, но скоро натыкаемся на свои палатки, заваленные снегом. Дом всегда радует путника, пусть деревянный, каменный или полотняный. Стряхиваем снег, укрепляем стойки, зажигаем газовые горелки, расстилаем спальные мешки, греемся и кушаем.
И вдруг начинается. Запела, закричала, застонала пурга, занеистовстовал ветер. Ураган обрушился на высокую громадину горы. Его тугие струи, еще не рассеченные скалами и хребтами, ударил яростным взрывом. Наши маленькие и тонкие палаточки затрещали и туго натянулись от сокрушающего ветра. Мы тоже крохотные и беспомощные перед Великими Силами Природы, перед небом и бурей. Забиваемся, заворачиваемся в пуховые мешки, пытаясь спасти комочки тепла для себя и всего будущего. Казалось космическая катаклизма обрушилась на земной шар. Заметался белый огонь и встала над памиром стена ветра, ломая лед и скалы, низвергая лавины и камнепады. Все наливается ледяным звоном пурги и все живое каменеет. Я дотрагиваюсь холодными пальцами до своих мраморных губ и щек. Но чудо, ведь наши палатки еще держаться против разгулявшейся стихии. Вот теперь четко и ясно представляю состояние девушек-альпинисток под руководством Эльвиры Шатаевой, попавших в дикий ураган, когда у них сорвало палатки и в один миг унесло вместе с вещами. Там выше, на гребне, ветер сокрушительный, снег закаменел и не было сил, да и нечем вырыть пещеру. И остались девушки одни, лицом с лицом с ужасной бурей и лютым морозом. И погибли…
Отряхиваю тяжелые мысли и поворачиваюсь к Спасу Малинову, он спокойно посапывает, как истый высотник, и его не трогают никакие страхи.
Утром ветер стал налетать порывами, рваные облака цеплялись за горы. Огнян передал по рации – у них в группе больной, его спускают вниз. Ветер у них очень сильный и они не пошли на вершину, ждут улучшение погоды.
Скоро показалось три точки, спускающиеся с гребня. Заболел Авлин, его сопровождают Коля Недялков и Богомил Цанков, врач из Раздлога. Хорошо у нас доктор в экспедиции, очень заботливый и внимательный. Есть у него что-то схожее с врачом Чеховым, даже не могу понять что их соединяет, ведь почти сто лет разницы во времени. Богомил современный молодой человек, занимается тяжелой атлетикой, фигура невысокая, но ладно скроенная с красивым телосложением, чуть рассеян, но это даже мило выглядит со стороны, не курит и совсем не употребляет спиртного. Перечисляю штрихи портрета Богомила и вдруг понимаю, почему я его сравниваю с Чеховым, у обоих поразительное человеколюбие. Может постоянная забота о больных, их страдания и болезни вызвали у них постоянное сострадание и любовь к ближним.
Богомил заботливо хлопочет над своим пациентом,заодно проверяя и нас. В палатках становится тесно, теперь спим по пять человек. Сильные порывы ветра продолжаются, но ночь проходит спокойно. Утром Георгий предлагает мне идти вниз с больным. Для меня это горький миг, ведь теперь остаюсь без второго своего восхождения на вершину, но товарища надо выручать и без лишних слов уходим вниз. Иногда облака рассеиваются, но ветер не стих и очень холодно. Пересекаем плато и от «метлы» ( скальные сбросы с гребня пика Ленина ) начинаем спуск вниз по закрепленной веревке. Внезапно порыв ветра вырвал у меня пуховую рукавицу, которую я снял во время перестежки карабина. Рука сразу онемела от сильного мороза. Коля Недялков вынул свои запасные и отдал мне. Спасибо, друг!
В разрывы облаков виден гребень пика Ленина, смотрю там много черных точек, значит спускаются харьковчане, а болгар там всего пять человек, остались они переждать непогоду или тоже стали сваливаться вниз? Видно харьковчанам стало невмоготу от холода и ветра, а может «горняшка» кого-нибудь скрутила и они пошли вниз?
Илья и Минько остаются в лагере 5100 м, а мы спускаемся дальше. Иду первым и внезапно проваливаюсь по горло в снег, а веревок у нас нет.
Не шевелись! – кричит Методий Тодоров, сбрасывает рюкзак и ползком подбирается ко мне. Я не шевелюсь, только ноги мои болтаются в пустоте. И вместе с ними страх хрустит обломившимися сосульками. Ребята помогают выбраться. Осторожно преодолеваем бергшрунд. А дальше по камням, по осыпям, где бегом, где вместе с потоком мелкого щебня мы мигом очутились на леднике.
После урагана ледник весь в снегу, только одна тропочка перечеркивает его – по ней ходят все группы альпинистов. Прекрасен простор снега, укрывший лед и скалы. Снег будто приподнял все над землей, сделал окружающий мир воздушным и сказочным, зажег и расплескал радужную корону солнечного света.
Чаепитие вдоволь, не то что на высотных биваках – полкружки на человека. И все же чувство потери восхождения на вершину пика Ленина горькой досадой сосет в глубине души. Я понимаю кому-то нужно было идти вниз, помогая больному, жертвовать даже восхождением, но все равно обидно. Вот так с тяжелой и глухой обидой возвращаемся в базовый лагерь. Харьковские женщины, ожидавшие своих мужей, кинулись к нам с угощениями и расспросами.
Где их ребята?
Все в порядке, идут вниз, - успокаиваю я.
Весь вечер и всю ночь возвращались группы харьковчан, они шли по леднику не спеша, подолгу отдыхая. Утром просыпаюсь и узнаю, что пришла группа Огняна. Сильно заболел Пайчо Тодоров, его спускали волоком с гребня, завернув в спальный мешок. А что с вершиной? Огнян Балджийский с Людмилом Янковым были совсем рядом, но жестокий ветер повернул их назад. Три дня на 6900 м они вместе с харьковчанами выдерживали удары урагана, но болезнь Райчо заставила идти вниз, а у харьковчан обморозились молодые альпинисты.
В это время под самой вершиной, окутанной серебряными облаками, идут мои «античные герои» со своими молодыми спутниками, вот за кого я больше всего страдаю и радуюсь. Я знаю и уверен, что они взойдут на вершину, хотя уже более семи дней ребята находятся в высотном поясе. Они и вправду,обнявшись, вступают на вершину пика Ленина. И радуются этой трудной победе, как дети. Весь груз прожитых не легких лет слетают с них и тут на вершине Илья запускает в Георгия снежком, а он натирает ему лицо свежевыпавшим снегом.
Ура! Победа! – кричат «античные герои» и вместе с ними Спас Малинов, Коля Цветков и Минька Заньковский. Да здравствует жизнь и высокие горы!
Серебряные облака, окутавшие вершину, не давали восходителям рассмотреть мир, расплескавшийся у их ног. Они устало опускаются у вершинного тура. Как долго и трудно шли к победе «античные герои» и как теперь легко и светло на душе и сердце. Теперь они стали активными героями. Семитысячная вершина покорена, для них самая главная вершина в альпинизме,да, наверное, и в жизни, особенно у Георгия Имова и Ильи Халимбекова – ведь им скоро по пятьдесят лет, а они еще бродят в горах. А молодым восходителям Спасу, Коле и Миньке пик Ленина открывает дорогу к новым вершинам и победам.
Пробивая серебро облаков, вверх к солнцу взлетает победная ракета болгарских горноспасателей, покоривших суровую и прекрасную вершину Памира.
 
ЧУДАК – ЧЕЛОВЕК.
 
Разница во возрасте межу нами одиннадцать лет, а сблизило нас общее увлечение – путешествие в горы. Потом судьба свела поближе и мы вместе работали в экспедициях, туристских базах, бригадах скалолазов, так что Костю Аверкиева я хорошо узнал. И все равно трудное дело писать о нем, если учесть, что мой герой – большой чудак.
А вообще кто эти люди, которых мы относим к категории чудаков? Если услышишь, где дают характеристику, что он – чудак, то складывается мнение, как о смешном типе человека. Чудаками мы считаем людей, собирающих марки, значки, монеты – всех коллекционеров. Чудаками иногда называем любителей, увлекающихся ботаникой, метеорологией, астрономией и другими науками, кто в свободное от работы время посвящает себе любимому предмету, отдается во власть научных гипотез и даже открытий ( примером, когда любители сделали научные открытия, есть сколько угодно). Бывают и такие чудаки в жизни, спящие на голых досках, без перин и матрасов, они не кушают мясо, а лишь зелень и фрукты, спать ложатся с заходом солнца и встают с первыми утренними лучами. Если пристально рассмотреть каждого, то любой по своему чудак. Единственное различие – одни подчеркивают свои чудачества, стараясь выделиться, а другие просто тихие милые чудаки, которых окружающие любят и даже уважают.
Впервые с Костей Аверкиевым я встретился осенью 1958 года, когда в туристском мире Симферополя произошел своеобразный бум, многих спортсменов увлекла спелеология – путешествия и исследование пещер. Наверное этому повальному увлечению дала толчок книга французского спелеолога Норберта Кастере “Десять лет под землей”, а может и тот факт, что в Симферопольском институте минеральных ресурсов (ИМР) начали изучение крымских пещер и ученым потребовалась помощь любителей-туристов. При ИМРе была создана секция пещерного туризма, зарегистрированная в спортивном профсоюзном обществе “Авангард”.
Костю Аверкиева, ставшего первым скалолазом секции, можно было сравнить с австрийским альпинистом Германом Булем – оба ходили в горы в одиночку. Костя сухой, мускулистый и в его морщинистом лице, чуть синем от тщательного ежедневного бритья, бегали чуточку хитроватые глаза, ощупывая каждого нового человека, приходившего в секцию, и будто задавали вопрос: “А что у тебя на уме, парень, и на какое дело ты способен?”
У Кости словно был прирожденный нюх на открытия новых пещер. Знаменитый Бездонный колодец на Чатыр-Даге черной пропастью отвесно обрывающихся бортов карстовой воронки отпугивал многих смельчаков. Попасть в Бездонный колодец было сложным делом – это требовало хорошо оснащенной экспедиции. Но Костя уверял нас, что где-то рядом должен находиться параллельный лаз и он даст возможность проникнуть в Бездонный колодец.
Сделаю ход конем! – заявил Костя. – Пройду рядом с Бездонным колодцем другим пещерным лазом, который обязательно соединиться с ним! - и открыл все-таки подземную галерею, ведущую на дно Бездонного колодца, получившего название – “Ход конем”...
Листаю пожелтевшие блокноты, спутники моих путешествий по пещерам. Наспех исписанные страницы, закапанные воском, прожженные огнем свечей, перепачканные глиной, кое-где подмокшая и сморщенная бумага, высушенная над костром. Мне очень дороги мои блокноты, ведь они снова могут воскресить в памяти наши подземные путешествия. Сейчас я не стараюсь восстановить все наши экспедиции и походы, их последовательность, научные и спортивные цели, все это хорошо сделали до меня другие авторы. Я просто хочу выбрать из пожелтевших листьев события, связанные с Константином Владимировичем Аверкиевым.
“Ход трех капитанов” в Красной пещере – это наше детище, третьим помогал открывать эту галерею Миша Федоренко. Много времени, очень много Костя посвятил пещерам. Есть в жизни такие неистовые люди, они легки на подъем и отдаются своему любимому делу всем сердцем. Костя всегда пропадал в пещерах, он будто уходил в какую-то им самим придуманную сказку и жил там широко и свободно. Я всегда завидовал ему и как-то прочел у Бернарда Шоу такие слова, очень подходящие к Косте – “Счастлив тот, кого кормит любимое дело”. Пещеры не кормили Костю, но точно украшали его беспокойную жизнь.
Конечно, я расскажу о карстовой шахте, открытого Аверкиевым, и названным в честь моего друга. В колодец мы спустились втроем: Костя Аверкиев, Миша Ходаков и я. Узкое горло привело к отвесной двадцатиметровой шахте, где мы закрепили наглухо веревку и заскользили вниз. Там, в центре зала, выросла колонна, с потолка капала вода, растворяя известняк и он кольцами оседал на полу. Лет сто назад в пещере побывали какие-то странники и нацепили на столю череп лошади. А вода капала и капала, и известковый столб пророс сквозь череп.
Жуткая картина, в черном мраке скользит луч фонаря и вдруг натыкается на белый оскал черепа с черными провалами глазниц. И каждый из нас чуть вздрогнул, череп будто предупреждал: “Стойте, не ходите вниз, из глубины земли возврата нет!”
Но мы с напускной храбростью переступили роковую черту. Спускались долго – пещерная шахта оказалась сложной и запутанной. Сейчас из памяти трудно выудить давние воспоминания и впечатления от спуска по лабиринту колодца, но два ярких эпизода крепко врезались в память. Мы почти достигли дна колодца, от пещеры Кизил-Коба нас отделяло всего десяток метров. Сквозь эту каменную толщу просачивалась лишь вода, а мы не смогли. Пора обратно. Кушаем свои бутерброды и мусор от них – обрывки бумаги, косточки, скорлупу, кусочки полиэтилена собираю в одну кучку. Мы знаем, что пещера должна оставаться чистой. Ребята исчезают в узком лазу. Поджигаю мусор и иду за ними. Одну руку держу впереди и толкаю перед собой моток веревки, другую вытянул вдоль туловища. И вдруг стоп: не могу продвинуться вперед, коробок спичек, засунутый в нагрудный карман рубашки, точно деревянный клинышек зажимает меня в каменной теснине. Дергаюсь и извиваюсь, как червяк, но не могу проползти в скальной щели – спичечный коробок надежно держит меня. Я будто вошел в камень плотно и крепко, как пробка в бутылку. Внезапно к своему ужасу погребения под землей ощущаю, как снизу потянуло густым дымом от плохо горевшего сырого мусора. Я стал задыхаться, тело обмякло и еще больше заклинилось в подземной трубе.
Помогите! – прохрипел я, кашляя от дыма и угарного газа. – Задыхаюсь! – Но моток веревки, лежащий передо мной, не выпускал дым и мои крики. Все наступил конец. Голова пошла кругом и я почувствовал, как теряю сознание, еще пытаюсь дернуться, но бесполезно и опять что-то мычу, слюнявя и закусывая губу.
Очнулся, когда из тисков каменного “спрута” меня вырвал Костя Аверкиев.
Через двенадцать часов, измученные и уставшие, вновь возвращаемся в “Зал лошадиного черепа”. Большая свеча, оставленная нами на черепе, еще горела. Стеарин оплавился, заполнил глазные дырища и они налились белым безумием и казалось, будто смерть ждала нас здесь.
Миша Ходаков первым ринулся вверх по висящей веревке, но тут же соскользнул обратно. Веревка промокла от дождевых струй сверху и Миша смущенно показал грязные руки, покрытые липкой глиной. Сделал попытку подняться и я, но тоже слетел вниз.
Приехали? – сказал Костя, будто подводя черту под нашим путешествием. Дело усложнялось тем, что мы, надеясь на свои силы, ушли из дома, не предупредив о маршруте, и теперь нас искать могут очень долго.
Да, приехали! – подтвердил я, скручивая конец веревки, лежащей в глинистой лужице. – Давайте теперь попробую подняться я и если не получится, то к лошадиному черепу добавится еще три наших ослиных! – невесело пошутил Костя и полез. Поднимался он очень умело, учтя наши ошибки, и старался не повисать на веревке, а использовал едва заметные уступы на скалах, иногда натягивая веревку для равновесия. Мы молча наблюдали за ним, подсвечивая снизу фонарем и свечой. К общей радости Костя выбрался наружу и помог нам покинуть “Зал лошадиного черепа”.
И еще одно Приключение Кости, скорее потешное, чем смелое и рискованное.
Спасайте, что можете! – крикнул Костя, но мы уже барахтались в воде. “Кровавая Мэри”, наша резиновая лодка, пропорола борт об острый сталагмит, торчащий из воды, и быстро тонула.
Выбираемся на каменный мост и вытаскиваем спустившую “Мэри”. Спасены кое-какие вещи. Из студеной глубины голубой слезой прощально мигал нам утопленный фонарик. Что же делать? Как же проникнуть за второй сифон пещеры? Без лодки или гидрокостюмов это невозможно. Случайно Костя увидел темное отверстие соседнего хода. Может быть он приведет нас в обход обводненной полости? Мы, раздевшись донага, еще выкручивали мокрую одежду.
Я разведаю этот ход, - говорит нам Костя и карабкается к черной дыре. Наверху он зажигает свечу и тусклый свет падает на глинистый пол галереи. Костя уходит в неизвестность. Ступает там, где еще никогда не был человек. Ноги вязнут в грязи и темноте. Вскоре ход раздваивается. Костя направляется по более широкому. Открывается анфилада подземного торжества красок, красная и темного золота глина узорчатыми дисками лежала под ногами. Это были линии волнистых кругов, обозначавшие высоту паводков в пещере. В чистых стеклах подземных вод мигали маленькие звезды, отражения Костиной свечи. Опять сужение галереи.
И вдруг Костя вздрогнул – рифленые отпечатки ботинок пещерного незнакомца пересекли его путь. Следы робинзоновского Пятницы. Растерянность. Сердце тревожно застучало в груди. Из темных углов на Костю в упор смотрели глаза Страха. Он наклоняется, чтобы получше рассмотреть странные следы в необитаемой и вновь открытом ходу пещеры.
-Ха-ха-ха! – громкий смех забился под каменными сводами и гулким эхом полетел по лабиринтам ходов. Пещерный страх улепетывал куда-то вглубь. На глиняном полу были отпечатки Костиных ботинок, сделавших кольцо вокруг зала.
Прочитав несколько веселых приключений о Кости Аверкиеве, у читателя возникнет мнение, что он только и занимался лазанием по пещерам. Это не так, спелеология Костино увлечение. А зарабатывал он на жизнь многими профессиями. Как-то вместе мы работали в одной бригаде скалолазов. Я расскажу немного о нашей работе, только сразу предупреждаю, что никаких экзотических приключений не будет.
В последние годы в газетах стали появляться модные рубрики, одна из них о людях редких профессий и наверное нашу специальность – скалолаз-бетонщик можно отнести к этой категории. Вспоминаю совсем еще недавние дни...
Дом стоял в лесу, чуть ниже пролегала недостроенная шоссейная дорога. Мы работали на ней. Над поворотом дороги высились скальные обрывы. Спускаясь по веревкам с вершин по каменным стенам, мы вязали проволочную сетку на забитых в расщелинах стальных штырях. Укрепляли ненадежные участки, с которых на дорогу могли упасть “живые” камни. Проволочную сетку потом забивали смесью цемента, песка и воды, такое бетонирование скальных обрывов называется мудреным словом – торкретирование.
Ветры здесь дули хлесткие, упругие с колким дождем и градом. А внизу, у скалистого пенного мыса, замерла белая башня маяка. Иногда на обед мы заходили туда, покупать молоко у смотрителя. Во дворе маяка висел старинный потемневший колокол. Костя долго рассматривал его и нашел вычеканенную латинскую надпись. Он списал текст и знакомый преподаватель перевел его: “Слава прихожанам в их храме”.
И тут Костя пустился в длинный монолог о природе, о людях и о нас. Мы с интересом слушали его, да вообще сказать мы всегда любили слушать нашего чудака, больно уж его разговоры трогали наши мысли.
Я бы, конечно, по-своему перекроил бы священную фразу, - начал Костя раздумья вслух. – И сказал бы: Слава человеку на его родной земле! Такая фраза сейчас вернее и вполне подходит для теперешней жизни. Мы, люди, говорим что делаем землю прекраснее, еще лучше. А на самом деле, как мы относимся к природе? Например, что толкает уважаемого мужчину с размаху бить бутылки о камни в горах, а почтенную гражданку охапками обламывать цветущие кусты и деревья, расписывать автографами все, что попадается в лесу и скалах? И смотрят на это маленькие и большие дети, тут же подражают взрослым. Когда же мы будем воспитывать молодежь в любви к природе, помня девиз: Природа это твой дом, твоя жизнь – охраняй ее! Почему никто из горожан на улицах не бьет стекол, не пишет любовные изречения на витринах? Потому что здесь дисциплина и распоясаться – значит навлечь на себя неприятности. А лес,значит, все стерпит. И скоро, очень скоро, наши дети, наши внуки, да и мы сами, вместо милых лесных опушек, звездочек цветов, песен птиц будем встречать в обглоданных кострами и топорами лесах только ржавые банки, битое стекло, как память о пребывании в лесу нашего современника! –
Наше молчание было согласием на вопросы и ответы Кости об отношении к природе соотечественников. Сколько я бывал с Костей в походах, так ни разу и не видел, чтобы он сорвал цветок, обломал веточку с листьями, обрубил бы на память из пещеры кусок натечности.
Особенно возмущался Костя, если видел у взрослых сломанную ветку цветущей яблони, абрикоса, миндаля или персика.
Как вы могли поднять руку на цветущее дерево? – он останавливал виновников и читал им популярное наставление. Мы за эти лекции считали его чудаком, а ведь Костя был прав.
Чтобы поточнее представить портрет Кости, постараюсь из тех маленьких рассказов-осколков, услышанных от него, восстановить его юность, тяжелые и грозные годы Великой Отечественной войны.
...Грянула война. Костя тут же решил идти на фронт и собрал свои скудные военные запасы: ножик, саперную лопатку, одеяло и хорошо вычистил ваксой поношенные ботинки, винтовку, он решил, выдадут на фронте или добудет ее в бою. Мальчишеский задор остановила бабушка, она отобрала у Кости все военные пожитки, а ведь парню стукнуло четырнадцать лет.
Фашисты заняли город первого ноября. И будто сразу же, как дым, растаяло и ушло в далекое забытье веселое детство. Костя стал взрослым, ведь в доме он единственный мужчина, каждый день он думал о том, где достать поесть бабушке и себе. В ту осень еще успели ходить на огороды и поля вокруг города. Копали картошку и свеклу. Целый день, не разгибаясь, бродил Костя по полю, ковыряя землю саперной лопаткой, выискивая картофельные клубни. Но вскоре выпал снег. Пришлось Косте вместе с другими сверстниками бродить по мусорникам, отыскивая использованные, выдавленные немецкие тюбы из под плавленного сыра, сгущенки, джема, масла. Дома Костя вместе с бабушкой аккуратно разрезали фольгу и собирали драгоценные вкусные крохи.
В тот первый оккупационный год выдалась небывало суровая зима. Топлива не было и в городе вмиг разобрали все деревянные заборы. А скоро вспомнили и кладбище. Сюда еще до своего прихода фашисты обрушили несколько сот снарядов, они перепутали цели с заводом, стоявшим рядом. Кладбище оказалось все перепаханным и из суеверного страха перед покойниками, а, точнее, боясь исковерканных скелетов, туда никто не ходил. Но скоро холод первым загнал сюда мальчишек, они стали разбирать доски гробов и приносить их на растопку. Многие гробы оказались сделаны из красного тиса, можжевельника, мореного дуба, бука, граба и хорошо сохранились от тления. Хоронили здесь еще в царское время важных чиновников и вельмож.
Голод и холод стали главными спутниками военных лет, они воспитывали в мальчишках мужество и трудолюбие. Но вес это меркнет и становится довольно сносным, когда теперь сквозь призму лет Костя вспоминает о другом, о главном. Что же это было главным в четырнадцать лет? Шла война и мальчишки хорошо понимали кто наши, а кто – фашисты. Вот что случилось однажды, когда кровь у Кости словно остановилась, будто не было сердца и все оборвалось, лишь глаза и щеки жгли горячие слезы. На фонарных столбах качались трое повешенных, два парня и девушка, всего на три года старше его, они вместе учились в одной школе, только Костя в младшем классе. Нет, не мог Костя оставаться равнодушным и спокойным, в тот день он рассыпал на дороге “ежиков”, сделанных из колючей проволоки.
До сих пор Костя не может забыть лица этих несчастных, висевших на фонарных столбах. Костя смотрел на повешенных и не чувствовал страха, только обиду и горечь. И он собрал букет цветов, но не знал куда их положить и ходил вокруг повешенных, пока его не окликнул пожилой мужчина.
Эй, парень, ты цветы комсомольцам принес?
Да, - Костя не испугался вопроса.
Ну и что же ты?
А куда их положить?
Рассыпь по земле под их ногами.
И вновь воспоминания Кости о тяжелых днях оккупации. Мыла не было и стирали золой. Одежду Костя носил сшитую бабушкой из мешковины, а на ногах резиновые галоши, вырезанные из немецкого костюма для подводных работ, который он нашел на свалке. Суровую школу прошли мальчишки военных лет. Они умели штопать одежду, обувь, клеить оконные стекла бумажными полосами, предохраняя их от взрывов бомб и снарядов, прочистить дымоход в печке, произвести ремонт стен, пола, крыши, принести воды, достать дров и продукты, заработать немного денег и еще десятки других забот и обязанностей легли на плечи мальчишек военных лет.
И еще они учились, в городе стала работать русская школа и мальчишки старались аккуратно бывать на уроках. Из всех учителей Костя больше всех запомнил Петра Васильевича Чиннова, преподавателя географии. Благодаря его урокам Костя еще больше полюбил Крым, хотя дальше Петровских скал они не могли совершать никаких походов. Горы и леса, где укрывались партизанские отряды, фашисты обложили железным поясом застав и боевых охранений.
Были у них свои мальчишеские военные тайны. Костя хорошо знал кто из ребят имел оружие, но если бы даже его повели на расстрел, он никогда бы не выдал товарищей. Ребята еще при отступление наших подобрали пару пистолетов, несколько гранат и насобирали множество патронов. На тайных сходках, где собирались самые проверенные, они чистили, смазывали и заряжали оружие. Каждый из тайного схода ежедневно ждал серьезного дела в борьбе с фашистами. Но ребята толком не знали, что делать. Как-то они ходили в поле собирать кукурузные початки и нашли листовки, сброшенные советскими летчиками. Собрали все до единой и разбросали по переулкам в городе. Весной они заляпали грязью портреты Гитлера, вывешенные на стенах в день рождения фюрера.
А главное, конечно, в этой грамоте жизни для мальчишек была забота о семьях, ведь в доме не было мужчин. Работали ребята на станции, грузили шпалы в вагоны, но на эту работу на фашистов мало кто ходил. Лучшей считалась городская работенка, здесь на улицах они чистили обувь прохожим, носили для продажи холодную воду, подметали и поливали улицы.
Костя, как и другие его товарищи, соорудил себе ящик для чистки обуви, обшил его жестью и малиновыми плюшевыми бубенчиками. Ящик вышел что надо с солдатским ремнем через плечо, удобный и красивый. Костя достал, а, точнее, спер у румын волосяные щетки для чистки обуви, кремы разных цветов и бабушка дала ему набор бархоток для наводки на вычищенной обуви стеклянного блеска. Целыми днями Костя просиживал с ящиком в районе своей улицы, но заработки здесь были скромные. Хотя на чистке обуви другие хорошо зарабатывали, но для этого надо было сидеть с ящиком на центральных улицах или вокзале. Туда Костю и его друзей не пускали взрослые дядьки-чистильщики, на эту зону они наложили свое вето и гоняли отсюда всех мальцов-конкурентов.
Но вот в городе ударил торговый бум, гитлеровцы стали продавать за марки шоколад, сигареты, галеты, печенье, шнапс и другие продукты из личного пайка или что воровали на своих складах. Правда на базар эти вояки не заходили, боялись военной полиции. Но только стоило какому-нибудь фашистскому торгашу появиться с портфелем или чемоданчиком на улицах, лежащих близ базара, как их брали в кольцо мальчишки и скупали весь товар и тут же втридорога продавали на базаре.
Помотался как-то Костя несколько дней со своим ящиком и не заработал ни копейки, ни куска хлеба и решил попробовать свои силы в торговле. Его все время приглашали заняться стоящим делом некотрые знакомые, тем более, что он сумел сносно овладеть немецким языком в школе и общаясь с немцами. Костя одолжил марки и приступил к делу. Немецкого спекулянта-солдата он быстро остановил в одном из проулков. Купил у него шоколад. Через несколько минут он выставил свой товар на базаре. Голодные и обнищавшие люди устало проходили мимо Костиного богатства, все хотели купить хлеба или другой дешевой еды. А разве шоколадом наешься, так, одно баловство, считали исхудавшие и посеревшие горожане. Очень долго стоял Костя и наконец дождался покупателя. Перд ним остановилась худенькая(совсем заморыш) девочка и попросила:
Мама, купи мне шоколад!
Маленькая тоненькая мать, совсем не намного больше своей дочери, потянула ее за руку от Костиного шоколада и ответила.
Нет, Дашенька,шоколад дорого стоит, а у нас нет денег!
Но видно сил у мамы было совсем мало и она не смогла сдвинуть с места застывшую Дашу. Костя отчетливо видел, как у нее на лбу и висках колышатся голубые струйки. Он никогда не мог подумать, что у девочек такая тонкая кожица и сквозь нее видно как в сосудах бьется кровь.
Девочка стояла и смотрела на Костин шоколад. И ему, вдруг, стало очень стыдно, что у него есть шоколад. А девочка снова просила маму купить шоколад. Юная женщина, чтобы долго не спорить с дочкой, спросила:
Молодой человек, а сколько стоит плитка шоколада?
Костя купил плитку за 12 марок и ему надо было продать шоколад хотя бы за 15 марок, чтобы заработать и расплатится с долгами. Но Костя ответил, что шоколад стоит 12 марок.
Видишь,доченька, как дорого стоит шоколад! Я не могу купить и нам нужна картошка или хлеб.
Но, мамочка, мне так хочется шоколада!
Дашенька, но у нас с тобой всего пять марок!
И тут уже не выдержал Костя и предложил.
Возьмите шоколад за пять марок!
Правда? – Женщина удивленно посмотрела на Костю и согласилась. А как обрадовалась девчонка, она поцеловала маму и даже чмокнула Костю в щеку, обняв его своими худыми ручонками.
Когда Костя рассказал товарищам о своей торговле, то услышал от них.
Ну и чудак ты, Костя, кто так торгует, только в себе в убыток!
И пришлось Косте снова чистить обувь на своей улице...
Вот и весь рассказ про Костю Аверкиева, первооткрывателя колодца на Долгоруковской яйле и названного его именем. Возможно я не вложил в содержание всего что ждали читатели, прочитав название “Чудак-человек” или не нашли в Кости никакого чудачества, а просто описание обыкновенного человека. Не буду спорить, а для меня Костя остается милым чудаком-человеком, страстно любящим Крым, горы, пещеры и путешествия.
 
ЗЕМЛЕТРЯСЕНИЕ НА СВЯТОМ МЫСУ.
 
Рядом со многими городами и столицами мира стоят горные вершины, поднимающиеся невдалеке от городских улиц.. Горны силуэты являются своеобразным символом и даже гербом, как Фудзиямо над Токио, Арарат близ Еревана, гора Олим у Афин. Рядом с болгарской столицей поднимается прекрасная Витоша. Каждое время года окрашивает ее в свой цвет и придает вершине неповторимую прелесть.
Летом – зеленые луга и леса превращали Витошу в камень-изумруд, осень приносила золото и багрянец, а зима, когда покрывалась снежным покровом, сверкала серебром и алмазами, весна струилась блеском ртути и прозрачной капели.
Жители Софии очень любят подниматься по горным тропам, карабкаясь через каменные завалы, пробираясь сквозь густоту темных елей. Открыл для софийцев Витошу болгарский писатель Алеко Констатинов в начале двадцатого века, он первым стал приглашать земляков в путешествия на гору. В память о нем туристы построили на горе лесную гостиницу и назвали ее «Алеко».
Но иногда над Витошей словно кружила черная страшная птица и тогда беда обрушивалась на ее склоны и кручи. Путники блуждали в густом тумане или попадали в лавины, а иногда замерзали в буранах, чуть-чуть не добравшись до теплых приютов.
Для предотвращения чрезвычайных происшествий (ЧП) на горном массиве люди построили несколько горноспасательных хижин, где базировались горноспасательные отряды. На главной вершине Витоши, называемой Черный верх, рядом с каменным зданием метеостанции приютился деревянный домик болгарских горноспасателей.
…В одну зимнюю ночь гора словно белый айсберг вонзилась в купол неба, а в широкой долине звездной россыпью мерцали огни лукавой Софии, точно переливалась драгоценная шаль с блестками и монистами.
Спас Ангелов, начальник Софийского отряда ПКСС ( горноспасательная служба) дежурил в хижине на Черном верхе. У него было загорелое лицо, продубленное солнцем и морозами, добрая светлая улыбка, а под красным свитером обрисовывалась сильная фигура спортсмена-альпиниста. Правда пальцы на руках кое-где были обрублены лютым морозом. В его альпинистском списке числились восхождения на северную стену Эйгера в Альпах, высотное на пик Ленина на Памире и скальное на Ушбу, на Кавказе. Среди альпинистов и горноспасателей Спас пользовался доверием и уважением.
В комнате горноспасательного домика пахло травами, точно в сеннике крестьянского дома, где лежали скошенные за лето дары альпийских лугов. Так уж повелось по многим альпинистским хижинам в горных районах мира их стены украшали вымпела, значки и пучки сухих пахучих трав, собранные и высушенные летом для заварки ароматного чая.
Радиостанция ПКСС помаргивала зелеными контрольными лампочками. Над Болгарией стояла тихая ночь и никакие аварийные вызовы не тревожили горно-спасательные отряды. Спас Ангелов переключил ручку телевизора, пытаясь поймать какую-нибудь программу. Здесь, на вершине Черного верха, телевизор принимал передачи из Югославии, Турции, Греции, Румынии и две софийских программы. Но было слишком рано для утренних телевизионных программ, а вечерние уже закончились.
Сегодня, в воскресенье, у Болгарской ПКСС учебный день и все штатные работники на дежурствах, а общественники как всегда готовы выезжать на спасработы по первому вызову. В шесть утра командиры спасотрядов распечатают контрольные пакеты, где каждому отряду оперативное задание. А начальник Болгарской ПКСС мастер спорта Кирилл Донов должен на вертолете лететь к тому отряду, где запланированы самые сложные спасательные работы.
Спас Ангелов глянул на часы – оставалось несколько минут до вскрытия конверта. «Кирилл, наверное, уже в воздухе на вертолете», - подумал Спас. Он выключил телевизор и повернул тумблеры всех радиостанций на прием. И вдруг сквозь писки и шорохи радиоатмосферы к нему донеслось:
Я – «Скала»! Кто слышит меня? Отвечайте! Нужна срочная медицинская помощь, рядом со мной умирают люди! Находимся на обрывах Святого мыса. Здесь произошло землетрясение! Прием…
Спас удивился далекому сигналу, принятым его радиостанцией. Но хрипловатый голос он узнал, это был советский горноспасатель Громов, с ним Спас минувшим летом поднимался на пик Ленина на Памире и на Эльбрус на Кавказе. Радиостанция опять заработала и Спас включил магнитофон, записывая передачу.
Я –«Скала»! Прошу помощи! На нас обрушились камни. Кто слышит нас, передайте сигнал бедствия в Южную горноспасательную службу, пусть вышлют вертолет. Прием.
Виктор! Виктор! Я хорошо слышу тебя! Говорит дежурный Болгарской ПКСС – спас Ангелов! – передавал в микрофон обеспокоенный софийский горноспасатель. Но Громов не слышал его, он попрежнему продолжал выходить в эфир:
Нам нужна срочная медицинская помощь, ребята без сознания и окровавлены. Все вокруг перевернулось, рухнули скалы. Мы висим на обрывах Святого мыса. Сообщите горноспасателям, только они могут снять нас со стены. Прием.
Опять Спас вышел на связь, но «Скала» перестала передавать свои позывные и замолкла совсем. Внезапно Спас услышал вызов Кирилла Донова:
«Витоша», «Витоша»! Почему не выходите на радиоперекличку? Прием.
«Мусала», слушай экстренное сообщение. Советский коллега Громов со своей командой терпит аварию, они попали в землетрясение на Святом мысу. Срочно просят помощи, умирают по потери крови, у них оборвалась связь со своей горноспасательной службой. Я принял их радиосигнал. Слушай, включаю запись магнитофона… - передал Спас в эфир.
 
2.
 
Прослушав S0S Громова, Донов передал приказ по радио:
Учебные спасработы ПКСС отменяю. София-центр свяжитесь по телефону с Москвой и передайте об аварии на Святом мысу. Доктор Пвлов и я со спасотрядом вылетаем на вертолете ПКСС на помощь совестким друзьям!
Кирилл Донов, доктор Иван Павлов и пять горноспасателей, среди них один кенолог с черной овчаркой, готовившиеся к учебным спасательным работам в районе Камчии, изменив свой маршрут, отправились на помощь терпящим бедствия советским альпинистам.
Они летели кромкой морского берега. Внезапно в иллюминаторах среди ровных, аккуратно отпечатанных черточек-узоров, медленно кативших волн в широком разбеге через все море, они увидели тело подводной лодки, поднимаемой с морских глубин.
Я читал в газете, что рыбаки бросали сети и они постоянно у них рвались. Оказалось, что рыбацкие сети цеплялись за затонувшую во время войны советскую подводную лодку. Сейчас ее поднимают наши и советские водолазы, - сказал Кирилл Донов.
Все с большим любопытством прильнули к иллюминаторам вертолета. Несколько военных вспомогательных судов окружили место подъема подлодки.
В каком году она затонула?
Кажется осенью 1941 года.
Отчего она погибла?
Попала под взрывы фашистких глубинных бомб с торпедных катеров.
Но осталась цела?
Не совсем, ведь навеки легла на морское дно.
Интересно, сохранился внутри судовой журнал?
Навряд ли, ведь в море лодка пролежала очень долго.
Страшная смерть от удушья на морской глубине.
Не могу даже представить!
И не нужно – это слишком ужасно!
Ты говоришь, как доктор?
Конечно, ведь я живой и рядом с тобой, а не растворился в морской воде.
Послушай, Ваня, а это подводная лодка не из тех, подходивших к устью Камчии и высаживали десанты болгарских коммунистов, которые организовывали партизанское движение в горах Болгарии?
Возможно одна из этих подлодок, они отплывали из бухты Омега в Севастополе. Сейчас там даже установлена мемориальная доска.
Наш вождь Георгий Димитров после Лейпцигского процесса жил и отдыхал в Крыму. Он был организатором болгарских коммунистов-полтиэмигрантов, ходивших на подлодках к болгарскому берегу. Помимо оружия они доставляли литературу и рации для партизан.
Георгий Димитров встречался с экипажем подводной лодки «Якобинец» одной из первых субмарин советского производства. Он очень переживал за гибель подлодок и их экипажей у берегов Болгарии.
А были успешные высадки десантов?
Да, как раз, где Камчия впадает в море, болгарские десантники уходили в горы.
Фашисты очень боялись советских и болгарских десантов и усиленно охраняли берега. Они тщательно укрепляли береговую полосу и тут еще скрыто много таинственных сюрпризов от различных донных мин до всяких хитроумных ловушек и секретных береговых приспособлений.
Но ведь побережье было тщательно проверено военными после войны.
Разв все можно найти и увидеть, так как много скрыто под землей, где может лежать очень долго, пока случайно не наткнутся люди.
Да, война толкает человека на всякие изощренные выдумки..
Что там случилось у Громова?
Не знаю толком, он полез куда-то на скалу, а она обрушилась. Ты помнишь Громова по восхождению на Эльбрус и на Памире.
Конечно.
Успеем ли мы оказать ему помощь?
Я думаю, что мы одними из первых будем у Святого мыса. Наверное к нам могут присоединиться пограничные вертолеты. Но у военных нет специалистов лазать по скалам, а мы везем опытных профессиональных горноспасателей с полным комплектом альпинистского снаряжения.
Грохот моторов вертолета не давал вести обстоятельные разговоры и они смолкли. Винт вертолета будто ломал и рвал на куски хрупкую грань голубого неба и синего моря. И эти куски падали в воду и прозрачной тенью растворялись в след ревущей машины.
 
3.
 
Скалы Святого мыса стояли у самого моря. Прямо из воды поднималась пятисотметровая отвесная стена. Святой мыс сторожил вход в бухту, где укрывались от штормов военные, торговые и рыбацкие корабли. Мимо него проходил один из главных морских путей.
Святой мыс привлекал взгляды моряков своими грозными и суровыми утесами. Море стояло освещенное слабым зеленым светом, а вдали серые тучи, лишь чуточку багровые. Солнечные блики. Тишина жизни. К Святому мысу тянулись желтые дороги закатов и розовых восходов, точно золотая цепь связывала его с россыпью солнечных лучей и нимб святого сверкал над скальным силуэтом.
К Святому мысу не вели проторенные дороги и пробитые тропы. Здесь будто остров тишины, забвения и пустынности. У кромки скального берега, подходившей к мысу с востока, маленькие бухточки, заваленные обкатанными голышами и камнями, обросшими лишайниками и морскими водорослями. Тут же у мыса рос изумительный по красоте лес из можжевельника, земляничного дерева и туполистной фисташки.
А к западу скалы отвесно уходили в зеленую морскую пучину и никаких деревьев – только шершавая грудь утесов. Никогда здесь не селился человек, ведь громадные волны обрушивались на Святой мыс во время штормов. Одни лишь контрабандисты любили подходить в потайные гроты, изрезавших скальные скулы мыса, где прятали свой товар в укромные и только им известные места и пещеры, отмечая клады загадочными метками.
У Святого мыса не раз терпели крушения парусные и современные корабли, разбиваясь во время штормов о скалы, но они не мешали судоходству, так как проваливались в гибельную пучину. Дно моря у Скалистого мыса было очень глубокое.
На вершине Скалистого мыса тоже не селился человек, место считалось неудобным для жилья, отсутствовала питьевая вода, густой колючий лес невозможно было пройти, ветер и солнце томили жаждой забредших сюда путников, а к морю вели страшные обрывы. И человек для жилья выбирал плодородные, тихие и уютные долины.
Правда на самой верхушке мыса можно было разглядеть остатки древних руин и фундаментов. Может быть в далеком прошлом здесь стояла какая-то башня замка или маяка, а может возвышалась сторожевая крепость. Археологических раскопок на Святом мысу не проводились, Обломки красной черепицы, пифосов или амфор, выглаженные дождем, ветром и солнцем валялись среди камней.
Святой мыс пользовался недоброй славой у рыбаков и местных жителей. Ставить сети у его обрывов никто не решался, ходило поверье что в его подводных чертогах живут страшные морские гады. А путники не забредали сюда из-за пустынности и отсутствия удобных троп. Даже любознательные мальчишки из окружающих мыс деревень не забирались сюда, в таинственную и проклятую глухомань.
Много кровавых историй и страшных легенд ходило о Святом мысе. Проходило время, забывали имена погибших на мысу и вновь что-нибудь ужасное случалось с человеком здесь и опять округу потрясали леденящие рассказы о Святом мысу.
В последние годы заколдованную тишину Святого мыса стали нарушать альпинисты. Связки спортсменов штурмовали неприступные скальные бастионы. Но лихие скалолазы старались тоже не задерживаться в этих местах и подальше уходили от Скалистого мыса, разбивая лагеря где-нибудь у родника, в лесу, где собирали сухие дрова для костра. Ночевать на Святом мысу никто не отважился, уж очень это место считалось заклятым.
Откуда у мыса название – Святой, никто не знал. Ходила легенда, что на мысу лежат остатки фундамента от морской церкви, где совершались когда-то святые обряды о спасение моряков и рыбаков. И потому мыс назвали Святым. Но почему тогда страшные легенды кружили над красивыми и грозными скалами Святого мыса?
А что произошло сейчас и как Громов очутился на его обрывах? Восхождение по скалам или малый альпинизм получил большую популярность среди спортсменов страны и за рубежом. Обычно восхождения на скалы совершались осенью, зимой, весной, а летом альпинисты уезжали в высокие снежные горы. Вот и занялись горноспасатели Южного отряда проходить маршруты скальных стен в своем районе и составлять описания. Местные скалы имели большую популярность среди альпинистов и скалолазов.
Команда Южного отряда во главе с Громовым выбрали самый трудный по сложности маршрут на Святой мыс – шестой, высшей категории сложности. В восхождение участвовали – Громов, Челаев, Ткачев, Телегин, Федоркин и Траризон. Когда готовились к восхождению Громов объявил:
Собирайте снаряжение на висячий бивак, мы для тренировки обязательно заночуем на стене. Это нам нужно для серьезных восхождений на Кавказе и Памире.
Ребята молча согласились с ним, только Челаев сказал:
В таком случае нам нужно иметь и группу наблюдения?
Я уже пригласил в поход к Святому мысу наших юных горноспасателей – Игорю, Саню и Юру.
А не страшно будет им одним сидеть на берегу моря, ведь всякие загадочные поверья кружат вокруг Святого мыса.
Пусть привыкают и воспитывают у себя храбрость, им это в жизни очень пригодится!
Ребятам, имевшим от роду по четырнадцать-пятнадцать лет, предложение о походе к Святому мысу привело в неописуемый восторг.
Ура! Мы согласны! Мы с вами, Виктор Петрович, хоть на луну!
Тогда готовьте палатку, спальные мешки, рацию, примус, бинокль – это снаряжение можно взять в спасслужбе, а все походные мелочи отыщите дома.
 
4.
 
Базовый лагерь горноспасатели разбили на маленьком галечном пляже под скальной громадой Святого мыса. Рядом заговорчески шумело и шепталось море, заливая темные пустоты и гроты в камнях и утесах мыса. Волны наваливались на скалы и они словно живые вздыхали, отфыркиваясь и глотали соленую воду, клокотавшую в невидимых гулких пустотах, подземных полостях и щелях. Море будто хотело поведать смелым ребятам какую-то свою жгучую тайну, но они не обращали внимание на неустанный рокот прибоя и готовили ужин, вынимая из рюкзаков веревки и снаряжение для восхождения. Оно начнется рано утром.
Ложимся по-раньше спать, чтобы и по-раньше встать! – сказал Громов.
Быстро поужинав, горноспасатели стали укладываться на ночлег. Решили спать прямо на пляже.
Дождя не будет? – спросил Алик Федоркин.
Нет, смотри какая ясная погода, - ответил Александр Ткачев.
Но закат был кроваво-красный, ты видел багровый отсвет ложился на облака.
Небо горело золотом вдали от нас в другом мире, за морем, а сейчас смотри на небе ни одного облачка!
А мне кажется, что ты ошибаешься, должен быть шторм на море.
Ложитесь спать, ведь утром стену штурмовать, а не плавать в море!
Дождь с ветром быстренько отобьют охоту лазать по скалам зимой.
Давайте, ребята, спать – утро вечера мудрее, - прервал их спор Громов.
Тихий вечер теплой голубой волной превратил море и небо в одну замирающую даль. Ни черточки, ни полоски, ни граненного края не отделяло светлоголубого моря и серебряно-синего неба. Будто божественные тайны моря и неба слились в волшебный шар. В такие минуты особенно остро чувствуется великое торжество природы, когда мир вокруг становится высшей живой материей и сливаешься с ним своим существом, своими мыслями, своим ощущением. И сердце твое наполняется той щемящей и ликующей радостью, называемой счастьем, в котором любовь к земле, к воде, к золотому закату. Великий и вечный круг жизни.
 
5.
 
Горноспасатели крепко спали прямо на пляже. А юные наблюдатели – Игорь Чернышев, Юрий Стеценко и Александр Горохов растянули серебристую палатку, ведь им придется находиться под стеной не одну ночь. Палатку «памирку» установили выше галечного пляжа на небольшом утесе с ровной площадкой, чтобы морские волны не доставали к ним.
Отсюда хороший обзор стены, где будут прокладывать маршрут наши горноспасатели, - солидно сказал Игорь, осматривая выбранное место для бивака.
Мы здесь словно на капитанском мостике! – воскликнул пылкий Санька.
Вот здорово, что Виктор Петрович взял нас с собой, - высказался мечтательный Юрка. –Мы будем следить за восхождением ребят и смотреть на проходящие мимо корабли.
Здесь точно необитаемый остров! – опять восторгался Санька.
Говорите тише, ведь горноспасатели уже отдыхают, они ведь рано встают, чтобы световое время использовать для штурма скалы.
Игорь, ты не форси, что старший и меньше командуй! – ответил Санька.
Он прав, ведь наши голоса несутся вниз громким эхом, отражаясь от каменной стены, - поддержал Игоря Юра.
Хорошо помолчим, но спать я не хочу ложиться, буду смотреть на море.
Ребята давно крутились среди горноспасателей, приходили на спаслужбу, помогали в работе спасотряда и Громов понемногу занимался с ними. Горноспасательному отряду нужна была молодая смена. Заправлял среди пацанов самый старший и рассудительный Игорь Чернышев. В школе возле него всегда собирался небольшой круг ребят, увлекавшихся горами и путешествиями. Они имели свои мальчишеские тайны, зачитанные книги о приключениях и даже снаряжение: компас, два альпинистских карабина, моток веревки и еще какие-то нужные в походе вещи. Это же Игорь через своего соседа привел своих друзей к горноспасателям, а теперь их взяли в поход. Да не просто туристами, а вручили рации по которым они должны держать связь. По маленькой «Виталке» радиоразговор с горноспасателями на стене, а по «Карату» в случаи аварии и еще чего-нибудь серьезного с дежурным спасслужбы в областном центре.
Громов научил их пользоваться рациями, да и трудностей в этом не было никаких, только правильно нажимай кнопки.
Для ночлега ребята взяли спальные мешки, сейчас они забрались в теплое нутро и тихо рассказывали друг другу истории о приключениях и опасностях из прочитанных книг и журналов.
 
6.
 
Рано утром горноспасатели вышли на восхождение. Еще было темно, когда они на двух примусах готовили завтрак и кипятили чай. И вскоре раздался стук молотка и звон забиваемых в трещину скальных крючьев. Начал восхождение Федоркин, он хорошо и умело лез по стене, используя малейшие шероховатости, выступы, углубления – весь рельеф скал для опор ног и рук.
Алик, чаще бей крючья для страховки! – иногда кричал ему Громов.
Здесь очень мало трещин для крючьев, а шлямбурные долго забивать.
Работа альпинистской команды на отвесной стене это не стремительное и виртуозное лазание, когда скалолаз с верхней страховкой в считанные минуты преодолевает почти стометровый бастион, а упорная и трудоемкая работа с прокладыванием маршрута первоидущим, подъем остальных членов команды, вытаскивание рюкзаков, выбивание крючьев замыкающим. Потом горноспасатели не спешили преодолевать в быстром альпийском стиле скальную стену Святого мыса. Они запланировали тренировочное, даже учебное восхождение и работали не спеша, зато без лишнего шума и суеты, четко и слаженно выполняя свою работу.
Мальчишки-наблюдатели в бинокль видели каждое действие и движения восходителей. Уже давно расцвел зимний день с неярким солнцем, прорывающимся лучами сквозь слепые облака и оставляющими на воде золотые круги.
Зимний день проходил очень скоротечно. Альпинисты поднялись до красной полосы, опоясавшей стену Святого мыса примерно в середине маршрута. Крики их стали глуше и разобрать слова стало невозможно, горноспасатели довольно высоко ушли вверх. Наблюдатели только в бинокль могли отличить их по разноцветным костюмам.
Ровно в восемь часов вечера, когда уже совсем стемнело, Игорь включил рацию и услышал голос Виктора Петровича:
«Берег», я – «Скала». Как меня слышите? Прием.
«Скала», я –«Берег», слышу вас очень хорошо. Прием.
«Берег», как дела, чем занимались?
«Скала», вели за вами наблюдение, ловили рыбу, но ничего не поймали, видели пять теплоходов. А у вас как там на стене? Прием.
«Берег», восхождение проходит нормально, разбили висячий бивак. Следующая связь утром в десять часов. Прием.
«Скала», счастливого сна. Связи конец.
 
7.
 
Ночлег на стене каждый горноспасатель оборудовал индивидуально в зависимости от того места, где его застала ночь. Александр Челаев развесил веревочный гамак на забитых в трещинах крючьях. Расстелил в нем спальный мешок и уютно закачался над пропастью. Боря Телегин примостился на уступе со спальным мешком, застегнув себя для страховки карабином на коротком вспомогательном шнуре, чтобы не свалиться в обрыв. Александр Ткачев выбрал маленькую полку для сидячего бивака, свесив ноги в обрыв. Ботинки он снял и поставил рядом, привязав их к веревке. А на ноги одел пуховый спальный мешок и застегнул капюшон на голове, став похож на шелковичный кокон, висящий на стене. Громову досталась небольшая ниша, где он один смог разместиться в спальном мешке. Лишь передовой связке не нашлось удобных полок для ночлега. Ребята уселись на выступе скалы, спиной друг к другу, а ноги оперли о веревочные лесенки. Они, как и Ткачев, одели спальные мешки на ноги, даже не сняв ботинок, выпили по кружке чая из термосов, съели бутерброды и забылись в усталом сне.
Выбранный горноспасателями маршрут на Святой мыс чередовался массой трещин, глубоко вспарывающих каменное тело, то совершенно гладкие стены вставали на пути и эти участки приходилось преодолевать очень медленно, используя всю высшую технику альпинизма.
Вечер на стене выдался тихий и ничто не предвещало тревогу, даже рокот прибоя едва доносился, точно море уснуло мертвым сном. Первыми услышали далекий неясный гул Алик Федоркин и Володя Траризон. Бивак они сделали неудобный, заваливались друг на друга, раскачивались в лесенках и не могли спокойно отдыхать. Остальные ребята, устав от восхождения, сладко спали в своих «птичьих гнездышках», свитые на обрыве.
Алик, ты слышал внутри горы загудело? – спросил Володя.
Да, и мне почудился неясный звук.
Что это может быть?
Подземные толчки.
Землетрясение?
Может просто слабый всплеск.
Разбудим ребят?
Не будут ли они смеяться над нами?
В ответ мощный толчок рассек литую тишину и Святой мыс вздыбило землетрясением. Скалы вздрогнули, словно очнувшись от сонной одури, встряхнулись и загудели камнепадами. Страшная роковая ночь перемешалась грохотом обвалов, свистом камней, белыми искрами, человеческими криками обреченных.
Горноспасателей разметало вместе с рухнувшими глыбами. Страховочную веревку перебило в нескольких местах. Теперь каждого держала у стены тонкая самостраховка, если, конечно, хлипкие репшнуры могли помочь в таком смертельном аду.
Первым пришел в себя Саша Челаев. Его, качавшегося в гамаке,и, удержавшегося на забитых крючьях, несколько раз ударило камнями, к счастью, небольшими. Сильный ушиб плеча, левая рука повисла плетью, перебило ногу.
Помогите! Помогите! – хрипло застонал Саша Челаев.
Но в ответ – тишина. Первоидущие Федоркин и Траризон сгинули в кромешной темноте. Борю Телегина, лежавшего на полке в спальном мешке, бросило в пропасть. Но кусок веревки, закрепленный на крюке с карабином, выдержал испытание и Боря, оглушенный, наглухо застегнутый в спальном мешке, висел на конце веревки. А на другом конце этой веревки был привязан Саша Ткачев, он тоже болтался в воздухе, но только ниже. Кусок веревки они использовали для самостраховки. Сашу Ткачева, крутившегося на конце веревки, очень сильно посекло падающими камнями. Он, окровавленный с рваными ранами, глухо стонал. Громов так и остался лежать в нише, а рядом с ним разверзлась черная щель, отколовшая от Святого мыса кусок скалы. Но Громов не знал этого, ему пробило голову и смяло голеностоп, он валялся в крови, потеряв сознание.
Грохот землетрясения, расколовший Святой мыс, остывал и угасал в ночной тишине. А море, не тронутое подземными толчками, зализывало земные раны, вскипая белым прибоем.
Горноспасатели, не раз приходившие на помощь терпящим бедствие в горах и выручавшие их из беды, сами попали в коварную и неожиданную катаклизму гор. Окровавленные, оглушенные и перемолотые камнями, они медленно умирали на растерзанных скалах Святого мыса. Кто поможет им? Ведь никто не знает о случившейся беде на Святом мысу. Слабая волна землетрясения докатилась до их родного города. В некоторых домах лишь качнулись люстры на потолках, зазвенела посуда в шкафах и все. Никто не мог подумать, что Святой мыс оказался под сильным подземным ударом. И если кинутся спасать горноспасателей, только через три дня, когда они не вернутся домой и истечет их контрольный срок. А сколько протянут обескровленные ребята, повисшие на скалах? Неизвестно что случилось с юными наблюдателями?.
 
8.
 
А вот западный берег моря обрывался скалами из желтого ракушечника. Но иногда скалы чуть отступали от берега моря и в этих лунных линиях изгиба рождались золотые песочные пляжи. Но попадались большие участки, где скалы откатывались от моря вглубь земли на несколько сот метров, а то и на пару километров. Там в крутых обрывах в далеком прошлом находились пещерные монастыри и кельи монахов, вырубленных в пористом известняке.
В одной из плавных горных складок в купе густых деревьев спряталась вилла «Лилия», построенная в начале века каким-то богатым немцем. Это был бутафорский замок с маленькими башенками, лесенками, бойницами, откидными мостиками, переходными стенками, покрытой марсельской черепицей. Дом в стиле рыцарского замка напоминал деорацию средневекового романа. Впрочем вилла «Лилия» не выделялась ничем особенным от других таких же курортных строений, а были даже побогаче, облицованные мрамором.
На вилле «Лилия» восьмидесятилетний штандартфюрер Цумпке исправно нес свою службу. Это был высокий худосочный человек в костюме песочного цвета, шерстянных носках и ботинках на толстой подошве, с облысевшим треугольным черепом, покрытым коричневыми пятнами, словно одряхлевший ягуар, с водянистыми глазками и тупой преданностью фюреру.
Вилла «Лилия» принадлежала Станке Цовлеву, болгарскому архитектору, а Цумпке числился у него в садовниках. С окончания войны прошло уже много лет, казалось все осталось позабытым. Но иногда на имя Цумпке от его каких-то родственников из Швейцарии приходили денежные переводы и посылки. Станке Цовлев относился к своему садовнику с превеликим уважением, точно не он был хозяином виллы, а высохшая мумия в песочном костюме.
В ночь по каким-то определенным дням в году, известным лишь плешивому служаке, он тихо открывал потайной люк, скрытый в саду густой зеленью и каменными обломками известняка, и спускался в рубку с какими-то приборами, ручками, тумблерами, кнопками.
Фашист Цумпке включил питание своих адских машин, сидел и смотрел на приборы, наушники, телефонные трубки и ждал приказа. Война давно закончилась, а он, фанатичный служака, оставался верен фюреру и Великой Германии.
Но однажды тихо зазвонил телефон в его рубке, он торопливо снял трубку в железной оправе от морской сырости. Прозвучал наивный пароль, словно детская игра в знакомого и незнакомого.
— Вы говорите по-немецки? — услышал он далекий приглу­шенный голос.
—Да!
— Какой поэт вам по душе?
— Гёте.
— О, это прекрасный немецкий поэт!
— В моей семье всегда почитали немецкую поэзию, особенно тетя.
— А как звали вашу тетю?
— Фрау Ева Аиндер, но она умерла.
— Зажгите ей поминальную свечу.
— Хорошо. Мне также следует помянуть ее?
— Непременно. Включите иллюминацию с большой лампой. Врубите самую яркую!
...Спустя тридцать минут Цумпке повернул ручку адской маши­ны и по кабелю понесся смертоносный сигнал. Цумпке будто почув­ствовал, как по бронированному кабелю, проложенному по морскому дну, полетела его команда, — нет, приказ самого Фюрера!
Цумпке будто наяву увидел военную гавань. В глубине зеленова­то-синих сумерек пролился слабый отсвет от фонарей спящего горо­да и огней военных кораблей. Иногда ярко вспыхивал прожектор. Луч, скользнув по воде, проникал в глубины и выхватывал на дне железные обломки, оборвавшиеся якоря. Мелькали рыбы самых раз­личных форм, одни важно плавали, чуть подергивали плавниками, дру­гие стремительно шныряли в сумраке. В толще воды, как фантасти­ческие хрустальные люстры, повисли бело-фиолетовые медузы.
— Дно густо покрыто водорослями: зелеными, красными, буры­ми. — вслух вспоминал Цумпке. — Глубины там, в этой военной гавани, около тридцати метров. Значит, там должны быть жесткие бурые кустики цистозиры... Нет, дно бухты покрыто илом и в его толще спрятаны мины...
Цумпке зажмурился, пытаясь поточнее представить морское дно. — и вдруг будто почувствовал, как сработал импульс и маг­нитные мины, освобождаясь от якорей, стали появляться из фиоле­товой мглы, тускло поблескивая в слабом свечении моря. Большая гроздь мин всплыла и, притянутая широким днищем линкора, потя­нулась, набирая скорость, к огромной массе железа. На панели при­боров в рубке зажглась красная лампочка. Есть контакт!
— Подводная система не подвела! — воскликнул старый на­цист и тут же пригнул голову — будто услышал, с какой чудовищ­ной силой рванула гроздь донных мин, спрятанных гитлеровцами на дне бухты, где находилась теперь военная гавань коммунистов.
Но в следующую минуту Цумпке молодцевато выпрямился и пролаял:
- Хайль Гитлер!
 
9.
 
...Громов очнулся и в первый момент никак не мог понять, где он и что произошло; провел рукой по лицу — застывшая кровавая корка... Но вот сознание остро всколыхнулось и память стала восстанавливать стремительные и ужасные секунды землетрясения, Будто пленка, запечатлевшая страшный катаклизм, начала прокручиваться...
Он пошарил вокруг, пытаясь найти рюкзак и наткнулся на каску. Но ведь с головы каску не сорвало, так откуда взялась вторая? Он осторожно ощупал «каску» — и пальцы провали­лись в отверстия. Череп? Точно. Глазницы, носовое отверстие, челюсть... Он что, уже в могиле и рядом чей-то скелет? Но мер-твому не должно быть так больно; Громов застонал и включил налобный фонарик, укрепленный на каске.
Яркий сноп света залил каменное ложе. Рядом — рюкзак и несколько черепов с черными глазницами. Откуда они взялись?... И тут же — обжигающая мысль: а что с ребятами? Он посветил фонариком и увидел обломки скал, веревки, оборванные и целые, на которых повисли горноспасатели, и крикнул: — Держитесь, парни, сейчас окажу помощь! В ответ — стон. Но пока Громов наскоро перевязывал разбитую голову, избегая дальнейшей потери крови, пришел в себя Челаев, и отозвался:
— Дед, я могу работать одной рукой, что делать?
— Надо вытащить Бориса, а то ему голову зальет кровью... Громов из кусков веревки и репшнура связал полиспаст с альпинистскими карабинами. Когда все было готово, один конец он бросил Челаеву и вместе они принялись подтаскивать спальник с Борисом Теригиным. Сначала удалось выровнять его тело, а затем, сантиметр за сантиметром, преодолевая головокружение и боль, подтянуть спальник к нише. Громов расстегнул молнии на мешке, развязал репшну-ры и веревки, освобождая Бориса от пут самостраховки. Теригин был жив, только без сознания и лицо посинело — долго висел вниз головой. Громов плеснул в лицо немного воды из фляги и, склонясь к обрыву, сказал:
— Саша, нам Ткачева не вытащить, сил не хватит — тяжеленный... А Ткачев отозвался и попросил:
— Подтяните меня к скале. Попробую закрепиться сам. Я сейчас в сознании...
Тут же Челаев потянул за репшнур, а Громов за основную веревку. Ткачев ухватился за выступ скалы, затем подтянулся, забросил ногу на уступ и медленно взобрался на него. Помолчал немного и попросил:
— Передайте мне бинт. Мой рюкзак улетел в пропасть...
— Разорви рубашку: у меня тоже ничего нет... — ответил Громов.
И тут Теригин слабым голосом отозвался:
— Дед, у меня в рюкзаке есть все: аптечка, вода, продукты...
— А где твой рюкзак?
— Я повесил его на крюк, вбитый в скалу... Громов пошарил лучом фонаря по скальным рваным выступам, но ничего не обнаружил.
— Жаль... — прошептал Теригин. А Ткачёв, сидящий на ус­тупе рядом со щелью, которая рассекла скалу, спросил:
— Дед, а что это за черепа и кости? Громов только отмахнулся:
— Подожди, сейчас не до них. Ты сделал перевязку?
— Кое-как. Кровоточит сильно. Голова кружится...
— Какие у тебя повреждения?
— Не разберусь. Боль во многих местах...
— Держись, — попросил Громов. Затем спросил, освещая метр за метром скалу. — Где Алик и Володя?
— Кажется, их снесло в пропасть... — отозвался Челаев. О самом страшном не хотелось думать; Громов продолжал лу­чом обшаривать скалы и вдруг воскликнул:
— Веревка! Натянутая веревка! Узел застрял в карабине с крюком... Теригин, который уже пришел в себя, сразу предложил:
— Давайте я спущусь к ним.
— Хорошо, Боря, только вот целой веревки нет. Возьми фонарик и попробуй собрать из кусков. И надо закрепить ту веревку — возможно, ребята на ней висят. А я попробую дать сигнал бедствия.
Пока Теригин пытался собрать веревку из обрывков, Громов достал из нагрудного кармана «Виталку» и в эфир полетели призывы о помощи. Но никто не отвечал. У пограничников и военных моряков станции работали на других частотах...
Громов не думал о смерти, хотя она была совсем рядом. Он знал, что к ним непременно придут на выручку — он же всегда спешил на помощь терпящим бедствие в горах. Только успеет ли помощь --ведь все истекают кровью, разве что Теригин старается держаться молодцом... Нет. Не надо думать о произошедшем. Не надо пере| бирать варианты. О чем-то другом... Об этих черепах, например..
-— Боря, освети этот череп! — попросил Громов. Теригин посветил фонариком.
Череп — желтый, иссохший, старый. Крошится под пальцами... И еще черепа, черепки, кости... Да это же остатки жертвоприношений! Здесь, на Святом мысу, была когда-то культовая пещера-колодец тав-
ров, они туда сбрасывали пленников и подаяния своим свирепым бо­гам... Землетрясение откололо часть скалы и обнажилась щель... И снова мысли вернулись к сгинувшим во тьме Алику и Володе.
 
10
 
...Подземный удар сбросил Федоркина и Траризона с уступа, на котором они соорудили висячий бивак. Самостраховки из тон­ких репшнуров лопнули, будто перерезанные бритвой — но к по­ясам была прищёлкнута на карабинах основная веревка. Счастли­вая случайность — узел на веревке застрял в карабине, а тот заце­пился за прочный крюк, вбитый в скалу, не пострадавшую от земле­трясения. Но свободная часть веревки была длинна и пока она разматывалась, парни летели и летели во тьму, страшно ударяясь о выступы невидимых скал.
И все же веревка спасла альпинистов, не дав им долететь до острых камней на дне каменного колодца; они повисли, потрясен­ные, с переломанными костями, сильными ушибами и рваными ра­нами, в каком-то метре от широкой каменной полки.
Первым в себя пришел Алик Федоркин.
Зловещий холодный свет луны и отсвет моря рассеивали тьму. Прямо перед глазами Алика на полке скалились два черепа. И все тело болит и горит; черепа и адская боль — ясно, это уже тот свет...
Очнулся и Трарирзон, застонал и спросил:
— Где мы?
— Кажется, в аду...
— Ты жив... — обрадовался Володя.
— Нет, я уже в аду. В котле кипятят...
— Молодец, раз шутишь...
— Это я от боли и ужаса...
— А что с нами произошло?
— Мы погибли и попали в ад. — Очень серьезно сказал Федоркин.
Володя чуть пошевелился, провел рукой по лицу, а потом спросил:
— Так почему же мы разговариваем?
— Здесь и песни поют...
— Ладно, все понятно. — отозвался Траризон, окончательно приходя в себя, — нас землетрясением сбросило со скалы.
— Это было когда-то... А сейчас вокруг черепа и могильная темень...
- Какая темень? Море видно.
— Значит, Бог подарил тебе жизнь. А я, грешник, горю в аду...
— Ладно, перетащу тебя в рай. Сейчас будем спускаться. У меня есть молоток и два крюка.
— А веревка? — спросил Федоркин уже совершенно «потусторонним» голосом.
— Сначала зацепимся за скалу.
Володе удалось ухватится за выступ; медленно, преодолевая боль, пронизывающую все тело, он нащупал щель, приладил крюк и несколькими ударами молотка вбил его. Закрепился _ и попросил Федоркина:
— Оттолкнись от скалы, качнись в мою сторону.
— Не могу. Ноги страшно болят. Переломал, наверное... И все же Алику удалось раскачаться; Володя дотянулся и через несколько секунд они уже пристегнулись вдвоем к крюку.
— И что дальше? — спросил Федоркин.
— Будем друг друга лечить.
— А спуститься не сумеем?
— Подождем рассвета...
 
11.
 
Громов очнулся от забытья. Страшная ночь истекла, над каменным адом первыми каплями сочился новый день. Светало. Розовая полоска разъединила море и небо. Рядом на скалах стона­ли горноспасатели; спасти самих себя они не могли.
Громов включил «Виталку» и повторил просьбу о помощи.
— Дед, ты надеешься, что слабенькую «Виталку» кто-нибудь услышит? — спросил из гамака Челаев.
— Да. Это единственная нить... Нас засекут в эфире... Кто-нибудь — моряки, пограничники, а то и горноспасатели...
— Навряд ли. Узкий диапазон и слабый передатчик...
— Когда-то сельский радиолюбитель принял сигнал от экспе­диции Нобиле, почти с Северного полюса. Сейчас наше спасение только в терпении, в ожидании помощи...
— А сколько выдержат ребята?
— Будем надеяться на удачу...
Над потрясенным подземным толчком Святым мысом занимал­ся солнечный день. Громов ненадолго впадал в забытье — удар по голове оказался очень сильным, камень расколол даже каску, но она, треснув, все же спасла жизнь. Приходил в себя и вновь вклю­чал «Виталку». Рядом бесился от досады Теригин. Он мог дви­гаться, мог действовать (всего-то пара сломанных ребер!), но не было веревки: обрывков оказалось совсем мало. Не было и ни крючьев, ни молотка. Работать же на натянутой веревке не следо­вало — на ней наверняка висят Федоркин и Трарирзон, а един­ственный крюк может не выдержать дополнительной тяжести.
Боль и ожидание; Громов заставил себя перенестись мысля­ми к старым черепам.
...По греческой легенде, здесь был храм с сорока беломрамор­ными колоннами. Тавры приносили здесь в жертву всех пленни­ков-чужеземцев. Тавры, «таурос», свирепые... Землетрясение рас­кололо Святой мыс и обнажило остатки древнего святилища... Какое оно? Может быть, богаче знаменитого святилища горцев на Двух-горбом седле у Горзувитского перевала?
А может, это и есть легендарная Тысячеглавая Пещера? В ней прятались тысяча воинов — а враги завалили выход огромными кам­нями? Нет, вряд ли. Здесь нет скелетов, только черепа — значит, в колодец бросали отрубленные головы и, наверное, пожертвования... Нужно обязательно выжить и привести на Святой мыс археологов...
— Что ты бормочешь, Дед? — спросил Челаев.
— Я об этих древних черепах. Наверное, здесь было капище тавров. Всем чужестранцам они здесь рубили головы...
— Жуткое и кровавое место...
— Ты прав... — сказал Громов, обводя взглядом искале­ченных товарищей.
 
12.
 
...О, сколько раз Цумпке возвращался мысленно к той ок­тябрьской ночи, когда сработала, подчиняясь его команде, смерто­носная мина и уничтожила красный линкор!
Глубокую октябрьскую ночь всколыхнул тяжелый взрыв. Из-под носовой части линкора «Новочеркасск» вырвался ослепительный сноп огня. Взрыв разворотил днище, разорвал переборки, расколол даже бро­невую палубу линкора. А в рваную пробоину в днище сразу же хлыну­ла вода и добила тех немногих из двухсот человек, которые спали в носовых кубриках. Только несколько десятков раненых из отсеков, не залитых водой, удалось вытащить и эвакуировать на берег, в госпиталь.
Громадный корабль с дифферентом на нос начал медленно ухо­дить под воду, а на всех военных кораблях в бухте ударили колоко­ла громкого боя: боевая тревога! Разом погасли бортовые огни; запели сервомоторы, разворачивая стволы зениток в темное небо, закружились решетки антенн радаров, замерли в рубках гидроаку­стики, напряженно вслушиваясь в голоса моря. Но не разрезал ночь вражеский самолет, не подвывала винтами субмарина, готовя торпедную атаку. Дьявольская машина, смертельный подарок от Третьего Рейха, сработала — и наступила тишина. Теперь боро­лись только с морем... и с собственной неумелостью.
«Отбой боевой тревоги!» — наконец-то прозвучала команда; вслед за ней — «Аварийная тревога!»
Вспыхнули ослепительные лучи прожекторов, высвечивая ра­ненного стального гиганта. Спешно грузились в шлюпки и катера
спасательные команды с крейсеров, стоящих неподалеку. Началась борьба за спасение корабля.
Семь линий обороны, словно в кровопролитном бою, выставили на линкоре. Но они не смогли удержать воду, которая поднималась все выше и выше: в самой конструкции корабля была заложена страшная ошибка. Переборки не были герметичными, в них были устроены технологические люки и щели, и теперь сквозь них про­бивалась вода, пробивалась и захватывала все новые каюты, погреба, пункты боевого управления, кубрики, коридоры. В кромешной тьме, иногда ныряя в черную воду безо всякого водолазного снаряжения, аварийщики закрывали отсеки, ставили подпорки, забивали щели, -— но подъем воды только замедлялся, но не прекращался.
Линкор еще можно было спасти: дело происходило в бухте, в счи­танных десятках метров от берега, от причальных стенок, от мелководья, наконец; хватало мощности буксиров и тем более крейсеров, чтобы оттащить его к берегу или посадить на грунт. И уж во всяком случае можно было спасти людей, сотни матросов, мичманов и офицеров, кото­рые не были заняты на аварийных работах. Но адмиралы, которые прибыли на борт тонущего линкора, проявили то самое худшее, что разъедает вооруженные силы: безграмотное показушество. Боевые расчеты оставались в орудийных башнях; аварийщики оставались в нижних отсеках, продолжая безнадежную и бессмысленную борьбу против заведомого головотяпства судостроителей; две свободные вах­ты выстроились на корме, ожидая команды спустить на воду шлюп­ки — но команды не было. Не срезали брибель, удерживающий ко­рабль на бочке, не подняли якоря, не попытались перейти на мелково­дье — адмиральской квалификации не хватило, чтобы понять: истин­ная глубина в месте стоянки линкора — более сорока метров, а восем­надцать, глубина, которая едва перекрывала верхнюю палубу и оставля­ла снаружи надстройки — это глубина условная, до многометровой толщи податливого ила, который никак не удержит стального гиганта...
А затем под тысячеголосый крик линкор накренился и лег на левый борт. С адским грохотом сорвался и полетел в воду адми­ральский баркас, за ним полетели орудийные башни прямо с бое­выми расчетами, сминая, круша, калеча все на своем пути. Прочер­тили некий знак рока и ударили в воду мачты линкора, надстрой­ки — сигнальщик в рубке семафорил последние слова проща­ния, — трубы; еще мгновение — и соленые волны, соленые, как слезы тысяч моряков эскадры, которую еще ни разу не поставил на колени ни один противник, накрыли стремительное тело корабля. Еще миг тому, безвозвратный и прекрасный миг, возвышался в свете прожекторов могучий стремительный линкор — а теперь только днище, как туша исполинского кита, облитая черной кровью.
В скрещенных лучах прожекторов плавали, барахтались, тонули, взыва­ли о спасении, захлебывались кровью и соленой водой сотни матросов и командиров. Они цеплялись за плоты, карабкались в шлюпки и баркасы, вытаскивали других, синели от холода и взбухали от проглоченной морской воды. Тускло сверкало золото аксельбантов на адмиральских мундирах, плавающих среди живых и утопленников, раненых и погибших.
Но старшинам и мичманам, адмиралам и матросам, которые хле­бали соленую студеную воду, еще очень повезло, даже если они не доплывали до спасительного борта или берега. Их товарищи зады­хались и умирали в отсеках бесславно погибшего корабля.
— Помогите! Спасите! Не дайте умереть, братцы! — стучала морзянка: задыхающиеся люди колотили по переборкам, по бортам и днищу, стучали железками и кулаками, били головами, скребли окровавленными оторванными ногтями.
— Я хочу жить, мне девятнадцать лет! — отстукивал морзянку по днищу безвестный курсант. И мама его, вдруг проснувшись в степной глуши, увидела вдруг перекошенное страданием лицо сына — и черную воду.
— Будьте прокляты! — доносился стук; откуда? Из черных глубин или черных небес?
...Громадная стальная усыпальница еще стучала, скребла, стонала — час от часу все тише; последнее, что слышали водолазы-спасатели, пытавшиеся хоть кого-то вытянуть из подводной могилы, был звон, погребальный звон. Неизвестный моряк бил в старую бронзовую рынду, оказавшуюся в воздушном пузыре в трюмном отсеке. Бил и бил, пока не высосали истощенные легкие последние кубики кислорода...
...Все видел, все слышал Цумпке, словно его испещренный коричне­выми пятнами голый череп мелькал среди отвратительных морских чудищ, сползавшихся и сплывавшихся отовсюду на небывалый пир...
 
13.
 
Громов бредил, кровавый туман вился над его разумом. В бреду он разговаривал, вспоминал, рассказывал о письме какой-то Руски Янакиевой из Варны. Она была родом из Крыма, из бол­гарской деревушки близ Святого мыса. Она вспоминала... Да, это было письма, адресованное в горноспасательную службу. Она про­сила... Да, просила найти тот склеп... Они с братом во время окку­пации нашли в скалах, среди обломков камней, расколотых земле­трясением, бронзовую плиту с кольцом... Руска помнит, что рядом с плитой — высокая конусообразная скала, как исполинский палец, покрытый шрамами... И там, под плитой... Да, под плитой. Однаж­ды девчонка пасла коз и услышала слабый голос из-под плиты:
— Помогите... Умираю...
Кизиловый сук, просунутый в кольцо... Плита поддалась неожидан­но легко... Под ней — раненный красноармеец. Он, оказывается, про­полз подземными щелями и коридорами — бежал с какой-то базы, секретной базы, которую строили на Святом мысу... Где-то возле самой кромки воды... А потом пришли жандармы и какой-то злой фашистский начальник в черном... Да, пришли жандармы и красноармеец спрятался под плитой... Несколько дней в скалы никого не пускали, а когда Руска с братом смогли снова придти к склепу, красноармеец был мертв. Так он и остался в склепе, в пяти метрах в сторону Святого мыса от скалы, похожей на человеческий палец... Найдите... Найдите...
Громов забылся в коротком крепком сне — и очнулся с прояс­нившимся сознанием, готовый к борьбе. Письмо? Да, было письмо. И еще одно: Руска написала, что видела в варненском представи­тельстве «Люфтганзы» того «злого фашистского начальника» — постаревшего, совсем лысого, но с таким же колючим злым взглядом.
Но сейчас надо было думать о другом...
 
14.
 
...Пацаны-наблюдатели даже не успели ахнуть, как земля под ними разверзлась и они провалились в пустоту.
Впрочем, падение не было тяжелым. Секунда — и они, втроем в одном спальнике, лежали на мокром песке в клубке перепутанный веревок и растяжек от палатки. Тишина; черная тишина, лишь шорох осыпающихся мелких камушков да плеск волн недалекого моря.
— Что случилось? — прошептал Юрка, вздрагивая от стра­ха. — Что это?
— Наверное, землетрясение... — ответил Игорь, тоже перепу­ганный насмерть.
— Ребята, у меня есть фонарик! — отозвался Санька из угла спальника.
— Свети и будем выбираться! — скомандовал Игорь, при­ходя в себя.
Спальник был не застегнут; палатка, которая сползла в провал вместе с ними, разорвалась и в дыру ребята выбрались наружу. Черная, непроглядная темень — и только над головой, в рваном отверстии скал, мерцала одинокая голубая звезда. А вокруг...
Они находились в небольшой пещере, изрядно заваленной кам­нями и каким-то ржавым железом, исковерканным землетрясением. Трубы, лесенки, цепи... Маховики, штурвалы, приборы, провода...
— Смотрите, фашистский крест! — воскликнул удивленный Санька, указывая на здоровенную толстую серую сигару с намале­ванной на боку свастикой...
— Это торпеда! — воскликнул Игорь. — И торпедный ап­парат. Наверное, здесь была какая-то фашистская база.
— о пещере?
— Это не пещера, грот — есть же выход к морю, — Игорь уже совсем пришел в себя. — Стрелять можно и отсюда. Кораб­ли проходят близко от Святого мыса...
— А почему базу не уничтожили при отступлении? — спросил Юра.
— Наверное, оставили в секрете. Ее же ниоткуда не видно. Мы вот прямо над ней были и ничего не заметили.
— Посмотрим, что здесь и как? — загорелся Санька.
— Давайте лучше выбираться наверх. Может, взрослым нужна помощь.
— Подожди, Игоряша, хоть чуть-чуть посмотрим, — попросил Юра, — это же настоящее...
— Смотрите, здесь какой-то пульт управления, — отозвался Саня. — Приборы, телефонные трубки... У черной — тоже сва­стика нарисована...
— Возьми и послушай: может, тебе и ответят... — посоветовал Игорь.
— Я бы тут все перещупал... — прошептал Юрка.
— Все не надо — еще рванет! — сообразил Санька.
— Точно. А телефон можно, он не рванет. — смилостивился Игорь. Юрка сдернул с рычагов трубку со свастикой — и удивленно протянул, услышав сигнал:
— Работает...
И тут в трубке щелкнуло и далекий голос произнес:
— Яволь!
Юрка, неплохо владевший разговорным немецким, машинально бросил в трубку:
— Шпрехен зи дойч?
— О, я, я... — ответил далекий и, как показалось, старческий голос. Юрка прикрыл ладонью трубку и спросил ребят:
— А что говорить? И кто это?
— Попроси прочесть стишок, — брякнул первое, что пришло в голову, Санька, совершенно ошеломленный тем, что в заброшенной пещере что-то, оказывается, не истлело от времени.
— Стихи? Ладно... — пожал плечами Юра и сказал по-не­мецки в трубку:
— Не соблаговолите ли прочесть стихи?
— Какие? — спокойно спросил далекий голос.
— Из Гёте. Вы любите Гёте?
— Немец не может не любить Гёте. Что именно?
— Что-нибудь о горах, — попросил Юрка, который в класси­ческой немецкой поэзии был не силен.
Невидимый собеседник начал читать. Юрий, прикрыв трубку ладонью, спросил:
— А дальше что? И кто это?
— Немец... — сказал, покачивая головой, Игорь, — Вот только где он?
— В такой же секретной яме! — воскликнул Санька.
— Узнать бы, в какой... — протянул Игорь.
— Спросить?
— Спугнешь. Наверное, нужен пароль... — сообразил Игорь.
— Ладно, решайте быстрее, он уже дочитывает! — прошептал Юрка.
— Похвали его и пообещай еще позвонить! А потом что-ни­будь придумаем.
— Вы прекрасно знаете немецкую поэзию! — бросил в трубку заученную фразу Юрка.
— Благодарю, — отозвался старик на другом конце' прово­да, — а каковы известия для фрау Линдер?
— Фрау Линдер больна! — не задумываясь, бросил столь же заученную школьную фразу Юрка.
— Ты что сказал? — всполошился Игорь. Юра, прикрыв трубку, прошептал по-русски:
— Сказал, что фрау больна. Что еще сказать?
— Да пошли ты его! — воскликнул Санька.
— А разузнать? — перебил его Игорь. — Может и правда он на фашистской базе какой-то сидит?
— Вас плохо слышно! — крикнул в трубку по-немецки Юрий, — Возьмите другую трубку! И доложите по форме!
— Штандартенфюрер Цумпке, база три, Болгария! Трубку номер один?
— Да! Исполнять! — скомандовал, как киношный немец­кий офицер, Юрка.
Сам он тоже взял тяжелую, будто литую трубку с выгравиро­ванной свастикой и приложил к уху.
— Готов к выполнению приказа! — отрапортовал Цумпке.
— Какого приказа? — спросил Юра по-русски. Но Цумпке, видимо, не расслышал и повторил:
— Готов к выполнению приказа!
«Наверное, эта трубка подключена на одностороннюю связь, — промелькнуло у Юрия, — Надо нажать тумблер...»
И он нажал тугой подпружиненный тумблер прямо над гнездом в панели, куда укладывалась трубка.
...Он, естественно, не мог видеть, что мгновение спустя Цумке дернулся и обмяк: черная трубка изрыгнула ему смерть прямо в ухо. Только и заметил, что уже несколько секунд не слышно ни звука, ни шороха, даже обычного фона.
— Что-то немец замолчал, — только и сказал он.
— И фиг с ним! — решил Игорь, — Полезли наверх. Будет возможность — при свете рассмотрим, что здесь и как.
Юра пристроил молчащую трубку в гнездо на панели и ребята стали пробираться к рваной дыре в скалах над головами.
А в подземелье на болгарском берегу вслед за маленьким взры­вом в телефонной трубке по воле давно ушедших в небытие немец­ких инженеров громыхнул большой взрыв, который уничтожил «Базу три» и рыцарский замок, виллу «Лилия»...
Святой мыс опять затрясло. Затряслись стены, загрохотали камни и гулкое эхо заметалось в подземных пустотах.
— Сейчас завалит! — закричал Саня, — Игорь, передай по рации об этой базе!
Игорь выбрался на каменный уступ над самым обрезом прибоя; за спиной стонала пещера. Он выхватил «Виталку», включил и торопливо послал в эфир сообщение:
— Внимание! Всем, кто меня слышит! Наши позывные «Берег», мы группа наблюдения горноспасателей Южного отряда, совершаю­щего восхождение на скалы Святого мыса. Здесь произошло земле­трясение, повторяю, землетрясение. Мы провалились в неизвестную пещеру. Здесь старая военная база фашистов. С нами вел перегово­ры какой-то фашист из Болгарии. Землетрясение возобновилось, нас может завалить. Я — «Берег», всем, кто меня слышит...
Скалы опять дрогнули — произошел новый толчок. Тяжелый камень ударил в полку рядом с ногами Игоря.
— Игорь, давай ко мне, — крикнул Санька, — здесь какая-то железная лестница, можно выбраться!
Игорь перепрыгнул на ступеньку из ржавых железных пруть­ев и крикнул:
— Посвети Юрке!
...Вскоре все трое выбрались из пещеры и остановились на каменном уступе в трех шагах от провала.
Уже рассвело и стало хорошо видно, что натворила стихия. Все изменилось вокруг: утес, который совсем недавно возвышался над палаткой, исчез, осталась только груда бесформенных глыб; широ­кая трещина расколола сам Святой мыс и зигзагом уходила вверх, за выступ скалы, куда-то к месту, где оставались на ночь горноспа­сатели...
— Что будем делать дальше? — спросил друзей Санька.
— Лучше стоять на месте и не дергаться, — решил Игорь, — а я попробую еще раз передать сообщение.
 
15.
 
...Спас Ангелов не отходил от приемника в надежде поймать еще одну передачу от Громова или с борта вертолета от Донова. Но сначала услышал другое: взволнованный мальчишеский голос. «Берег», группа наблюдения, передавала экстренное сообщение о землетрясе­нии и о секретной фашистской базе. Передача записывалась на маг­нитофон; едва умолк голос «Берега», Спас Ангелов связался с дежур­ным Службы безопасности, коротко пересказал ситуацию и прокрутил короткую запись. Когда дежурный подтвердил, что все понял и что сообщение записано и у них, Спас вышел на связь с вертолетом:
— «Мусала», я — «Витоша». Как слышите? Прием.
— «Витоша», мы на связи. — отозвался Донев.
— «Мусала», вы приняли по рации сообщение группы наблю­дения «Берег»?
— «Витоша», нет, наша рация ничего не засекла. О чем они говорили?
— На Святом мысе новые подземные толчки. А группа «Бе­рег» попала в пещеру, где находилась какая-то военная база фаши­стов. Наверное, пещеру вскрыло землетрясением.
— «Витоша», сообщение принято. А Громов как?
— «Мусала», о Громове сообщений не было. Наверное, группа наблюдения еще его не видела. Да, «Берег» опасается, что их зава­лит в пещере.
«Несладко им там, что вверху, что внизу», — подумал Донев, а вслух только сказал:
— Скоро сами все увидим.
— «Мусала», сколько вам еще лететь?
— «Витоша», минут пятнадцать-двадцать. Была связь с рус­скими пограничниками. Они тоже высылают вертолет.
— А море спокойно?
— Больших всплесков не наблюдаю. Видимо, там у Громова локальный очаг землетрясения...
— Следующая связь через тридцать минут...
 
16.
 
Вставало солнце. Наблюдатели, карабкаясь по шатающимся камням, перебрались поближе к берегу. Отсюда было видно верх­нюю часть обрыва Святого мыса — и наконец-то ребята увидели на стене маленькие фигурки.
— «Скала», «Скала», я — «Берег», вижу вас! — закричал Игорь в «Виталку».
— «Берег», вы все целы? — раздался обрадованный голос Громова.
— «Скала», у нас все в порядке, нет даже травмированных. Виктор Петрович, мы нашли фашистскую базу! С торпедами и телефоном! Прием!
— «Берег», мы догадались, что здесь есть база. Держитесь от нее в стороне. Прием.
— Как вы догадались? — поразился Игорь настолько, что даже забыл называть позывные.
— «Берег», потом расскажу. «Карат» работает?
— «Скала», нет, рация разбита.
— «Берег», Игорек, ты меня слышишь?
— Да, да!
— Отправь двоих ребят за помощью, а сам выбери подходящее место для посадки вертолета и выложи там крест из чего-нибудь яркого. И поищи пресную воду — здесь раненые...
— «Скала», выполняю приказ! — отрапортовал Игорь — и тут же с беспокойством спросил: — Виктор Петрович, как вы себя чувствуете?
— Еще поработаем вмес... — начал Громов и замолчал.
— «Скала»! «Скала»! — закричал Игорь и переключил «Ви­талку» на прием. Но дождался он голоса не Громова, а незна­комца с сильным акцентом:
— «Скала», «Скала», вас вызывает спасательный отряд болгар­ского ПКСС. Мы приняли ваш сигнал. Подлетаем на вертолете к Святому мысу. Отвечайте. Наш позывной «Мусала».
Одновременно с голосом болгарина послышался мощный рокот и с запада к Святому мысу приблизился вертолет.
— «Мусала», быстрее, помогите, нужен врач, они умирают! — закричал Игорь в микрофон и, выбежав на маленький галечный пляж, замахал над головой красной курткой.
Вертолет болгарского ПКСС резко снизился, завис и точно опу­стился на площадку. Из машины выбрались четверо горноспасате­лей (две связки) и, не тратя ни секунды на разговоры, побежали к обрыву и полезли наверх, на помощь застигнутым бедой коллегам.
Едва вслед за ними выбрался доктор Павлов и выпрыгнула его громадная черная овчарка, как над морем появился еще один верто­лет — это прилетели пограничники. На пятачке между скалой и морем посадить вторую машину не было возможности; погранич­ный вертолет завис над волнами. Из раскрытого люка в воду
полетели два округлых предмета и, едва коснувшись поверхности, вспучились и развернулись в надувные лодки. Вслед за этим по леерам спустились четверо пограничников.
...Чуть больше часа понадобилось, чтобы снять со стенки и перенести в болгарский вертолет израненных горноспасателей. Доктор, не дожидаясь взлета, начал оказывать первую помощь, а в город полетела радиограмма о подготовке встречи травми­рованных людей. Едва последнего спасенного перенесли на борт, вертолет взлетел.
Группа наблюдения, трое ребят, были перевезены в вертолет пограничников. Тут же ребята принялись наперебой рассказывать капитану-пограничнику, что нашли старую фашистскую базу, в ко­торой и торпеды, и даже действующий телефон.
— Подойди к берегу, — скомандовал тот пилоту, — посмот­рим сверху...
И в этот миг ударила еще одна волна землетрясения. Вер­толет, висящий в воздухе, не качнуло, но внизу крушились и осыпались камни и вскипало короткими резкими волнами море. А в следующее мгновение из черной щели, ведущей в пещеру с секретной базой, ударил огненный всплеск и повалил черный с желтыми прожилками дым.
— Ну вот, — протянул Юрка, — И разведать не успели...
— Не последняя, — отозвался Игорь, не отрывая взгляд от иллюминатора...
 
Адам и Ева в снежном раю.
 
Мы, обитатели города, привыкли к размеренному и сонному ритму, порой даже не хочется ничего менять: днем – скучная и малооплачиваемая работа, а больше безработица, вечером – телевизор, пиво,сплетни, зависть, воспоминание о пойманной улыбке начальника и мечты о сладком будущем. Правда сейчас катастрофа и страна утопает в бедности, бесправии и безисходности, а вместе с ней и обреченные граждане, хотя получившие какую-то свободу, но не знавшие с чем и как ее кушать, одевать и куда применять. Ведь другие страны-соседи перестали пускать к себе свободных изгоев. Возможно, поэтому энергичные и сильные личности успешно решали проблему или искали Божественную утеху в Вечном...
Они встречались не часто, но всегда тайно, красиво и нежно, проводя время в прогулках и бурной близости. Конечно им повезло – жили они в благодатном крае на берегу теплого моря теплого моря. А вот жизнь их сблизила уже в зрелые годы: ему исполнилось сорок пять, а ее возраст «когда баба ягодка опять». Каждый имел семью с детьми и бросать, разрушать сложившийся быт они не сумели. Но также не могли не видеть друг друга.
Сегодня Он сказал жене, что едет в однодневную командировку с ночевкой в областной центр. Она тоже придумала своему пузатому владыке какую-то чепуху о помощи больной подруге и исчезла из дома.
Она ждала любимого на остановке у санатория “Узбекистан”, оттуда начиналось горное шоссе. Он притормозил машину и выскочил ей навстречу, словно молодой любовник, сгорая от испепеляющего огня.
Они ехали и целовались. Опять целовались и легковушка послушно катила их куда-то по горным серпантинам. И Бетховен играл на скрипке, и Пушкин читал ясные строки из “Евгения Онегина”, и Природа участвовала в любовном романе, разворачивая свои удивительные и чудные картины лесов, скал и гор. Они поднимались на Скалистое плато. А там кружилась и мела метель. Ведь бури в горах начинаются внезапно и стремительно, и никто не скажет сколько времени ураган продлится.
Мы не застрянем в снегу? – спросила Она.
Нет, осталось три поворота и там перевал, где стоят деревянные домики деревни горнолыжников, где мы заночуем.
Но пурга усиливается?
Дорогу недавно чистил бульдозер и полотно удобно для проезда.
Все произошло у следующего поворота. Неожиданно сверху с плато обрушилась снежная лавина. И машину не смело сразу в обрыв по счастливой случайности, над ней оказался скальный козырек, защитившией ее от удара. Обвалившаяся скала с куском шоссе открыла ледяной грот. Он и Она успели впрыгнуть в него прежде чем пошатнувшаяся машина скользнула в обрыв. Он даже сумел выхватить с заднего сидения рюкзак со спральным мешком и сумку с шампанским. Пропась, принявшая очередную жертву, счастливо вздохнула жутким и скрежущим металлическим и скальным скрипом. Под ногами у них засверкала и задрожала звенящая пустота. Они будто стояли на сцене провинциально-природного театра-шапито, где зрителями стали – белое солнце, Бог-Творец, синеглазое море, меланхоличные и мудрые в молчание горы и сизо-снежные оцепеневшие сосны.
“Мустанг” сломал ноги, не доехав до перевала, - проговорила она, оправляясь от испуга.
Старая машина и совсем не жалко ее, - будто подытожил Он житейскую потерю.
Все исчезло в снежном всполохе. А ледяная пещера была изумительная.
Какая красота! – зачарованно промолвила Она, оглядываясь вокруг.
Грот голубого льда! – восторженно оценил и Он их обитель.
Гладкий блистающий панцирь выледил дно и горную сторону, покрыв их прозрачным покровом, где царственно стояли два сталагмита. И все лед, лед, лед. Голубоватый от сумрачного дня, от снежного хаоса, от волшебно-зимнего освещения.
Сколько раз проезжал мимо утеса и он всегда сочился водой, не даром это место называют “Холодный камень”. Но никто не мог подумать, что здесь скрыта пещера! И вот обвал обнажил перед нами ледяное чудо. И мы, как в сказке, оказались в райском уголке.
Я никогда не думала, что попаду в ледяной рай!
Давай выпьем шампанского, кстати охлаждать его совсем не надо.
С удовольствием и за спасение! И за нашу романтичную встречу!
И за любовь! – добавил Он.
Ледяное лицо пещеры будто чуточку улыбнулось от внезапно попавших в ее сказочный чертог Адама и Евы.
Она была приятная и славная, добрая и зрелая молодая женщина уже вкусившая жизнь с обманом и коварством, невзгодами и лишениями. И вдруг за все страдания перед ней засияла Любовь, которую Она не могла отвергнуть, принести в жертву толстому и грубому мужу-неудачнику, вечно пьяному и брюзжащему на весь белый свет.
Он тоже рано обрел семью скорее по кроткости характера, его женила на себе старая кляча и теперь он молча тянул лямку, а сварливая половина старалась крепко держать мужика в узде, часто подталкивая вороного на всякие житейские хитрости, мелкие обманы и другую ерунду в добывание презренных бумажек.
Но вот судьба случайно познакомила, сблизила и занесла их в снежную метель в ледяной дворец Скалистого плато.
Они пили шампанское, закусывая поцелуями, и из глубины грота любовались снежными смерчами и вихрями, возникавшими перед вратами рая. Внизу курились грозные утесы над стремнинами – целая страна белых тяжелых облаков, секущего снега и необъятного хаотичного мира. И вся печаль, страдания, годы ушедшей молодости и уже блеснувшая седина старости будто встретились здесь в безотчетной радости двоих, словно снежинок, заброшенных в странную обитель. И нет мук, нет никаких надежд на светлое будущее, есть эта только эта катаклизма, все несуразное, необычное умиротворило их на один короткий и яркий миг, ради которого все можно вынести и даже рискуя и отдавая жизнь.
Он и Она вырвались из житейского омута и словно вознеслись в снежно-голубую феерию.
В узкий спальный мешок они втиснулись вдвоем, попробовали одетыми и не смогли, теплое гнездышко было сшито на одного искателя приключений. Тогда они разделись и это им было очень нужно – для тепла, но главное для любви. Всю снятую одежду они подложили под себя, ибо мешок лежал на снегу, нагребенный ими на молочный блистающий лед.
Ночью ураган прошел и небо вызвездило, серебряные кометы перечеркивали темно-синий купол, часто попадая в ледяной грот и сгорая в спальном мешке. Об этой радости и стороне жизни люди писать стесняются или опошляют так, что даже говорить не хочется.
Они любили самозабвенно, страстно и умирали без сил в объятиях друг друга, забываясь в трепетном сне. Звезды и золото шампанского искрами сверкали у них на устах.
Она спала при свете Млечного пути и лунного сияния, застыв на спине, нагие раздвоивши груди. И легкий сон тихо жил в чистом, белом и замерзающем теле. Он вытянулся рядом, берег цветущую и милую, грел горячим дыханием, целую в самое сердце. Фосфорецирующий дым лазурной ночи падал и сливался с пустынным блеском далекого горизонта моря. А поблизости струились сыпучие серебряные снега и звенели зеленые льды.
Проснулись. О, чудо! Театральную сцену ледяного ристалища, где они лежали, обращенной к востоку, завесили солнечные снопы, вырвавшись из пурпурного края Вселенной, так похожий на раскинутый в небе золотой занавес. И там где прикасалось дыхание их любви, розовая риза рассвета становилась горячей и пульсирующей.
Он первым вылез из спального мешка и замер перед красным восходом. Она тоже выпорхнула из уютного гнездышка, задумав обнять его златостанный стан. Оттолкнувшись от спальника она взлетела на его могучие плечи. И в тот же миг нейлоновый мешок заскользил вниз по льду. Не успели они ахнуть, как желтым конвертом спальник улетел в пропасть, посылая весточку ледяной преисподней.
Они остались обнаженными, даже не успев прикрыть стыд. Пораженное их красотой солнце ответило им лаской и теплотой. Ее груди так были сравнимы с белыми ромашкам, где нежные бархатные соски и гибкая тонкая талия-ножка. Она озаренная радостной и ясной улыбкой любви и весны, как в небе заря светилась.
Он похожий на олимпийского атлета Греции, созданного в бело-голубом мраморе, с цветущей мускульной вязью и золотым венцом вокруг головы.
В прекрасной тишине сливаются уста, но дикий холод сковывает их голые ступени. Он начинает борьбу на выживание, из сумки с последней бутылкой шампанского достает нож и разрезает клетчатую ткань на куски. Отхватывает у любимой длинные распущенные волосы и сшивает ими фиалкокудрой короткую хламиду. К ногам своей царицы розоперстой он привязывает пустые бутылки, одну сторону чуточку отбив, чтобы гладкое стекло не скользило по льду, настелив на них ее волосы и оставшиеся латки от сумки. Теперь на хозяйке грота “Голубого льда” современная модная обувь на высоких подставках, как античная дева пестрообутая. А сам голый в синих пупырышках на коже делает физические упражнения и часто растирает свое и ее тела. Они вдвоем теперь борятся за жизнь, услаждая сладкую и желанную маленькими глотками из полной бутылки шампанского.
- И как долго мы выдержим студ?
Я думаю, что горноспасатели выйдут осматривать шоссе и наткнутся на обвал и увидят наш грот. А может кто-нибудь случайно будет проезжать мимо “Холодного камня”.
А если не придут горноспасатели и никто не появиться на горном шоссе?
Тогда заветная строка в благодатной близости!
Что же в последней нашей песне есть грусть, и сила, и любовь. А на слезы и оправдания уже не ничего.
 
ПРИШЕЛ И ПРОШЕЛ.
 
Рейсовый автобус остановился. Из него выполз на костылях бывший виртуозный скалолаз Юра Лашаев по кличке «Фантик», за спиной у него висел маленький рюкзачок со альпинистским снаряжением. С трудом волоча ноги он двинулся в горы. Совсем рядом вздымались обрывы Скалистого плато. Серые отвесные громадины уходили в синее небо. Каменная плоть будто дрожала и витала в воздухе. Чистые известняковые плиты, словно металлические, отливали свинцовым матовым блеском. Между ними иногда змеились одинокие трещины, куда можно было вбивать крючья для страховки. Они напоминали редкую паутину укрывшую скалу.
Шаг, еще один, десяток и Фантик останавливается тяжело дыша, тропинка идет на подъем. Вдруг отчаяние и безысходность охватывает его, зачем он все затеял - этот поход и предстоящее восхождение. Лежал бы дома тихо на кровати и смотрел телевизор, еще лучше рисовал или читал любимые книги. Тепло, хорошо, покойно. А сейчас вот нужно с такой болью и натугой преодолевать эти метры тропы. Сил давно нет, есть только страдания. Но он должен вытерпеть все мучения. Зачем? А затем, что все свое зрелое время он доказывает преодоление человеком невероятных трудностей. Он совершил ряд блестящих одиночных восхождений по скальным отвесам - Марчека в Крыму, Ушба на Кавказе, Пти-Дрю в Альпах. А потом нелепая автомобильная авария и три года он оказался прикован к постели. Позвоночник был поврежден и ноги не слушались его, не ходили. И длинное время, долгими часами он занимался гимнастикой, лежа в постели, качался гантелями, растягивался на резиновых эспандерах. Наконец в организме что-то сдвинулось, отпустило и Юре чуть полегчало. Он упорно продолжал домашние тренировки и вот уже стал передвигаться с помощью костылей. Ему становилось все лучше и лучше, тогда Юрий задумал сделать первопрохождение альпинистского маршрута примерно второй категории сложности на родное Скалистое плато. В памяти он давно планировал и зрительно проложил этот путь на отдельный утес под названием «Качающийся монах». Но всегда что-то отвлекало и мешало совершить восхождение, а потом Судьба уложила его в постель. И вот давно задуманное восхождение он решил воплотить в жизнь, но теперь он был сильно травмирован физически, только воля духа, даже больше - человеческое самоутверждение - словно выбросили его из постели и снова толкнули, повлекли в горы.
К подножью плато он добрался под вечер, раньше этот путь преодолевал за сорок минут, а сейчас шел пять часов. Юрий разжег костер и приготовил ужин. Одел пуховую куртку, пододвинул ноги к застывшим углям. Внизу, за чернотой земли леса и утесов лежало серебряное море. Ночь тихая и звонкая с алмазно-голубыми звездами, горевшим на чистом кварцевом небе. И только где-то далеко кричала птица, как вещун голосистый.
Вечерние думы разливались в душе грустными воспоминаниями, переживаниями минувших приключений и тревогой за предстоящее восхождение. Что предсказывает мне загадочная птица? Какую весть хотела передать? Возможно грозное предупреждение? Ночные голоса всегда полны загадочных страданий и магических заклинаний. Может это таинственный вирь громко стонет средь сухих стволов?
В своих одиночных путешествиях Юра давно научился говорить сам с собой. Раздумья и вопросы переплетались с порицаниями, неудовольствием, похвалами, мечтаниями, восхищением, даже немыми диалогами. Собеседником ему становилась скала, луна, ущелье, вода, травы, солнце, деревья, множество живого и неодушевленного из окружающего его прелестного и прекрасного мира.
Порой он даже «разговаривал» с человеческими душевными порывами и пороками. Среди которых наваливался Страх, словно живое медузное тело - скользкое, липкое, обволакивающее и обжигающее. Но больше всего он обожал Грусть с ее несбыточными грезами и сладкими воспоминаниями.
В это мгновение Юра беседовал с луной, она, сияющая от внимания, разливалась благоухающим и бесстыдным светом, от которого так хотелось женской близости и прикосновения упругого таинства за тонкой сорочкой. Бывали случаи в его одиночных восхождениях, когда круглая красавица своей световым и блистающим озарением помогала ему выбраться из труднейших ситуаций.
Сейчас гора плыла в прозрачном голубом свете и Юра будто увидел лик скалы, чуточку насмешливый и ироничный - неужели ты, калека-инвалид, задумал пройти по моим девственным отвесам, которые целовали только солнце, ветер, снег и дождь?
« - Луна благословенная, опусти свои белые очи на гордую скалу, освети ее, вдохни в нее уверенность в мои надежды!» - будто молитву прошептал мужественный восходитель.
В ответ пронзительная и пророческая «улыбка». И сон пленительный и радостный мягко обнял травмированного юношу. И явилась ему вновь одна далекая детская ночь, когда в школьном походе они ночевали в лесу. Лунный свет падал в узкую теснину Большого каньона и там дробился лучезарными осколками в журчащем потоке, скользил в таинственном свечение чистой воды, переходил в торжественные тени скальных силуэтов, будто медленно шагающих в тишине. И он тогда, словно отодвинул тяжелую и крепкую силу сновидений, и вышел в легкую и светлую полнолунную высь. Что это? Чьи глаза - ангела или дьявола, птицы или страшного зверя светились за углом скал, за темными стволами, за черными облаками? Шум реки, звезды на своде, под ногами листья сухие хрустят, голые ветви трепещут тревожно. И очень захотелось ему тогда брести и брести одному в ночь, в страх, в некуда. Почему? Будто Что-то внутри звало, притягивало, заставляло думать, созерцать и мечтать. И эта лунная ночь навсегда повлекла его к горам, трудностям и приключениям. Словно выбрала из всего класса сотоварищей его одного и опалила его сердце неистовым и жгучим жаром опасных путешествий.
Утром Фантик приступил к восхождению. Когда был здоров, то начало у него было чуточку сентиментальным. Он всегда целовал скалу и просил ее не гневаться за причиненное беспокойство, приговаривая ласковые эпитеты. А сейчас Фантик молил «Качающийся Монах» в оказание ему помощи.
Травмированный скалолаз надеялся только на свои сильные руки. Маршрут начинался длиной зигзагообразной трещиной, куда входили деревянные клинья для страховки, но Фантик не взял их слишком тяжелый груз. Если срыв, то лететь недалеко - рядом земля. С самого начала восхождения он уже рисковал, а все свои предыдущие одиночные восхождения проводил всегда с более или менее надежной страховкой. Пока риск был невелик, но как медленно он поднимался вверх! Руки тут же устали, ведь отдыхая, он висел или поддерживал равновесия на кистях или пальцах. Но страх совсем отсутствовал, только слышно громкое биение сердца, которое будто пугало все вокруг. Фантику казалось, что в утренней тишине он даже слышит как скользит ящерица по скалам. И любой шорох словно превращался в голос, ведущий с ним диалог, который отвлекал его от страшного напряжения и потери веры в собственные силы.
«- Может вернешься, еще не поздно? - предложил ему голос скал.
- А как же мои думы и мечты, где я преодолеваю скалу?
- Но сейчас твой риск никому не нужен!
- Выходит я всеми отвергнут, как потерпевший несчастье и навсегда пригвожденный к постели, и вызываю лишь только жалость.
- А что ты хочешь еще в твоем положение инвалида?
- Вернуть к себе уважение неистового спортсмена!
- Для чего, ведь люди равнодушны и думают только о своих проблемах.
- Я и им вселю уверенность в победе, у них появиться стыд к самим себе, что они здоровые и сильные сдаются, а всеми забытый калека упорен и упрям, преодолевая отвесную скалу.
- Как знаешь, но ты сам предаешь себя мучениям и мытарствам!
-Значит такова моя судьба...»
Сейчас Юра напоминал красного паука с отдавленными ногами, таков у него был цвет одежды и его движение по скале одними руками.
Каждый метр его подъема требовал огромного напряжения мускулов и силы воли. Но у него после этого диалога внезапно появилась вера, что он все же дойдет до вершины. Что-то вдруг сверкнуло в его сознание, будто определив, только ты один сумеешь совершить подобное восхождение. Сомнений нет, есть только усталось и изнеможение, от которых он припадает к скале, тяжело дышит и набирается сил от каменной плоти.
Свое увлечение к одиночеству Юра мог сравнить с монашеским уединением и молитвами к Богу, только здесь Всевышним была Природа, которой он истово поклонялся, это его выражение жажды любви сердца, всей его сущности, но не пассивной, а яростной борьбы, когда ты один противостоишь горной мощи скал. И здесь в опасную игру с отвесными скалами вступала еще и Смерть, которая совершенно равнодушна к людским поступкам, связанными с психологией, идеологией, религией, но порой и она может отступить перед силой человеческого духа и тела.
В тех местах, где можно было просто идти по скалам, теперь он полз, волоча за собой веревку, закинутую за ствол сосны или можжевельника
Оба конца веревки были прищелкнуты к его страховочному поясу, если срыв, то он повисает на стволе дерева. Итак он медленно преодолевал скальные метры от одного дерева к другому, перещелкивая веревку для страховки. Это в начале маршрута, где росли деревья, а дальше будет забивать крючья, вешать на них веревочные петли, пропуская в них страховочную веревку.
Скала становится круче, от основания он пролез тридцать метров вправо по заросшему кулуару до площадки, вот от нее начался десятиметровый узкий камин, затем по скалам прямо вверх к сосне. Фантик явно замедлил темп, продвигается очень осторожно, словно по минному полю. Ощупывает и использует каждую зацепку, пытаясь опереться даже ногами или заклинить их для опоры тела. Чувство опасности срыва у него так велико, что стоит дополнительной затраты энергии. И тело будто наливается свинцовой тяжестью. Он лезет короткими отрезками, часто отдыхая.
- И как долго ты выдержишь это испытание? -слышит он опять голос скал.
- Морально буду сражаться до самого конца, а вот физически как я преодолею свои внутренние ограничения - не знаю!
- Значит - не отступаешь, не возвращаешься назад?
- Нет!
- А если - срыв и Смерть?
- Тогда не надо вопросов, итак все ясно.
- Но ты же еще можешь долго жить лежа в постели.
- А зачем мне такая жизнь?
- Писать книги, рисовать акварели.
- Все уже до меня хорошо рассказано другими авторами.
- Твоей ситуации я не встречал и не помню подобной.
- А летчик Маресьев с обмороженными ногами?
- Да, ты прав. Но ведь он уже доказал людям истину и даже способ выживания!
- А я хочу показать еще и спортивный успех победы! Чтобы мои товарищи-калеки могли на что-то надеяться и радоваться жизни.
- Иногда такая уверенность в своей мечте - это тоже спасение!»
У сосны он делает новую страховку, закинув веревку за ее мощный ствол. Немного левее, выше сосны двенадцатиметровый кулуар, переходящий в небольшую стенку. « Этот участок пролезу со страховкой через сосну, а дальше на стенке наверное придется забивать крюк?» - оценил предстоящий путь травмированный скалолаз.
Сорвался Юра уже за кулуаром, выползая на скальную стенку. Пальцы рук, не выдержав сверхнапряжения, разжались и он заскользил по кулуару, который только что стоически преодолевал. Задержала сосна, больно ударившись о ствол, он, к счастью, не нырнул дальше в обрыв, повисая на страховочной веревке. Крепко обняв дерево, прижавшись щекой к золотистой коре, Юра громко постонал, утихомиривая боль в теле. И могучая сосна, прилепившись цепкими корнями на отвесных скалах, дала ему исцеление и успокоение. Сосна - дерево спокойствия и высоты духа. Если в вашей жизни настал важный момент, если решается ваша судьба, и вы хотите спокойно взглянуть в глаза судьбы, чтобы спокойно ответить на жизненно важные вопросы вам необходимо именно сосна. Это дерево обладает чистой сине-фиолетовой аурой. Она настолько сильна, что способна на некоторое время поднять каждого, кто обратится к ней на небывалую высоту духовного озарения, творческого взлета. При прямом контакте сила сосны снимает раздражение, досаду, боль, котрые так мешают ясности мысли и духа.
Путь некогда лихого и отчаянного, а теперь инвалида-Фантика оказался трудным и опасным. В кровь изодрал он локти и колени, сломал ногти, царапая скальные зацепки. Но упорно полз и полз вверх, иногда отдыхая на каменных полках, где в глубине, не освещенные солнцем, слизывал чистую росу со скал и листьев кустов, утоляя жажду.
«Но мне могут не поверить, что я прошел этот маршрут второй категории сложности!» - вдруг он всполошился. «Наблюдателей я не пригласил в поход, чтобы они потвердили факт моего восхождения. Значит нужно оставлять туры и в них вкладывать свои записки.» - просто решил он этот вопрос. Тут же на полке сложил маленькую горку камней и вложил в нее исписанный листик , завернув в кусок полиэтилена. Текст на нем был таков: « Юра Лашаев, бывший горноспасатель и скалолаз Северного отряда проходит этот маршрут первопрохождения 27 сентября 1999 г. с тяжелой травмой позвоночника и бездействующих ног. Привет следующим восходителям!»
Зной и блеск осеннего южного дня сверкал серебряными паутинками вокруг Фантика на жуткой крутизне. Он действительно был необыкновенный человек и поражал окружающих упорной выдержкой. Лицо его сияло приветливой улыбкой, но глубокие шрамы, серые морщины и напряженные скулы словно подчеркивали его волю и силу характера. Теперь новые ссадины и царапины кровавой отметиной перечеркнули его красивый доброжелательный лик, дополнив мужеством и отвагой.
И все же как ни трудно было лазание на вертикальной скале, как порой не задыхался он от бессилия, как не сжимался от дикой боли, пронизывающей тело, Фантик испытывал большое наслаждение от своего самого счастливого и необыкновенного приключения сегодняшних минут. И это давало дополнительную уверенность и силу.
Он чувствовал себя порой необыкновенным титаном и в тоже время жалкой незаметной букашкой, прилепившейся на громадине скалы. В памяти вдруг встал рассказ любимого писателя Александра Грина «Пришел и ушел», где герой от городского безделья переводится на службу в дальний форт, ожидая здесь захватывающих приключений и сражений, но там еще больше оказывается скука, серость и пьянство. И герой тут же уходит. Весь короткий сюжет. И Фантик тоже оторвался от городской пыли в чистую горную свежесть.
Скала нависала, но перед крутизной он наткнулся на хорошую широкую щель. И тут его осенило: «А если для страховки в нее воткнуть костыль. При срыве он будет работать вниз, задерживая тяжесть его тела, и заклиниться. А пролезет он успешно вверх, то страховочной веревкой выдернет его за собой.» Костыли Фантик нес в рюкзаке, они у него были сделаны на заказ из титана и раздвигались, регулируя высоту.
Он сумел справиться с трудным участком, используя костыль для страховки. Замер, отдыхая на полочке и вытянув свое измученное и натруженное тело. Осенний хрусталь горел на светлой стене моря и высокого неба, разделенных горизонтом с розовыми кучевыми облаками, так похожими на блистающие розы, полные огня. Надежда и Страх, такие имена он дает мифическим «розам», веря в успех и в тоже время боясь, что восхождение не удастся.
«Прочь сомнения, я должен пройти маршрут!» - убеждает себя Фантик. Он уже вошел в ритм восхождения и постепенно все трудности и мытарства сменяются на радостное настроение, что он жив физически и может вести единоборство с опасной скалой. Ему все же удается задуманная идея, а с ней он возвращается в настоящую кипучую жизнь, а не иллюзорного прозябания. Его тело и душа колом лежали в кровати и вдруг все изменилось. То есть все продолжалось по-прежнему - он калека, как и раньше, но о смог поднять себя на скальную и духовную высоту. Ощущение тела - боль и усталость дошли до непереносимости. Теперь его представляла только воля, яростно и непоколибимо стремившаяся вверх, заставляя и приказывая телу следовать за ней.
Вдруг со своей быстрой безотказной интуицией он почувствовал наступившее напряжение. Вдали мелькнул огненный шар и его искры сквозь разорвавшуюся дыру, отсвет или отблеск на облаках, будто передали какой-то космический знак - символ жизни солнце. «Это удача!» - подумал Фантик. В астрологическом смысле Солнце приносит как счастье, так и невзгоды - в зависимости от расположения других планет. В благоприятных аспектах по гороскопу оно приносит богатство, почести, физические и духовные достоинства, долгую жизнь, искренность, ум в большой степени, чем любая планета. По воззрениям астрологов, под влияним солнца находятся: день недели - воскресенье, органы тела - мозг, нервы, сердце, правый глаз у мужчин и левый у женщин, болезни - обмороки, заболевание печени, матки, желудка и всей нижней части тела, последнее как раз относилось к нему, цвета - золотой, желтый, пурпурный, числа 1 - 4, животные - лев, сокол, орел, куры, растения - ива, оливковая пальма, розмарин, вишня, хлебные знаки, минералы - гиацинт, хризолит, металлы - золото.
И мир предстал перед восходителем в новой благородной, благоприятной и благоуханной красоте. Он будто влился и соединился с божественным окружением. «Фантик - вперед! Осталось немного,» - отдал он себе приказ.
Он выполз в большую раковину скального грота и увидел дряхлый человеческий череп и кости скелета. «Кто этот мертвый?» - задумался восходитель, поднимая белый череп, истонченный и хрупкий от солнца, снега, дождя и ветра. «А может это останки монаха, который здесь жил отшельником, молился перед Богом и поэтому скалу назвали «Качающийся монах»?» - задал себе вопрос и тут же ответил: «Вполне допустимо! Но надо тщательно осмотреть грот!»
Скалолаз внимательно оглядел место куда он выполз. Грот находился на уступе обрыва, примерно в полтара метра от входа он увидел вырубленную полукруглую в плане алтарную нишу. Поверхность скалы в нише была покрыта известковой штукатуркой, кое-где сохранились отдельные участки фресковой росписи желтого, коричневого и красного цветов. В полу впритык к стене зияло вырубленное отверстие для престольного камня. Алтарь в карстовом гроте очевидно связан с дохристианскими культами, где обитали монахи-отшельники и изгнанники, выдворяемые из городов и деревень язычниками.
«Ага! Вот естественный скальный уступ, ведущей к вершине. На нем хорошо видны остатки вырубленных и подтесанных ступенек, но уже частично обвалившихся. А здесь искусственно вырубленное укрытие для одного человека, где и отдыхал монах. Остались вырубленные ниши и пазы для установки деревянных полок.»
И Фантик вдруг отчетливо представил портрет далеко предка, стоявшего на коленях на рассвете, встречая поклонением восходящее солнце, алтарная ниша ориентирована на восток Сухощавые аскетические черты, черный капюшон и неистовая молитва. Возможно отшельника видели издали и его силуэт падал на пар облаков, поднимающихся из бездны, а над головой у него горел золотистый нимб. «Вот почему эту скалу назвали «Качающийся монах», а может раньше произносили «Кающийся монах»?» Сколько вопросов. Наверное он найдет ответы у археологов.
Юра Лашаев вдруг опустился на колени и стал молиться Солнцу. Счастье от успеха восхождения превратилась в святое поклонение. Конечно покорение вершины большая радость, но близость к Богу и Солнцу, разговор с ними более возвышенные и величественные чувства, когда состояние души - благодарность Жизни. Инвалид Юра пришел в горы и прошел скальный отвес, приблизился к небу, которое сейчас было синей эмалью, где легкими облаками был очерчен Христос, восседающий на троне (Царь царствующих), с приподнятой для благословения правой рукой и Евангелием в лежащей на колене левой руке. Перед Юрой словно открылась бесконечность и беспредельность мира и божественного неба. Счастье победы словно тут же уходило в грусть и тоску за этой горой.
 
Географические карты
 
От детства у Громова осталось одно увлечение. Он любил рассматривать географические карты. Как филателисты с благоговением перебирают свои альбомы с марками, так и он любил изучать карты. Сначала он с увлечением читал название островов, рек и гор – Мадейра, Сосьва, Аннапурна. Незнакомые слова звучали музыкой, зовущей в далекие края. Он запоем читал книги о путешествиях.
У них, заядлых путешественников из школы № 10 была такая географическая игра: они задавали друг другу малознакомые названия и их нужно было быстро отыскать на карте. Как-то Виктору Громову досталось несколько слов: Говерла, Ушба, Пти-Дрю. К мальчишескому ликованию соперников он не смог быстро найти эти названия и уступил игру. В его память хорошо врезались эти географические названия.
Однажды на школьных каникулах он участвовал в работе археологического кружка, которым руководил Олег Иванович Домбровский. В горах они искали загадочную для археологов страну Дори. Жили в палатках, сами готовили пищу, бродили по лесам, вели раскопки древних развалин. С этой экспедицией у него были связаны многие мальчишеские приключения. Вот одно из них. Однажды весь их поисковый отряд сбился с дороги. Уже стемнело, все сильно проголодались, а дежурные должны были приготовить к их возвращению вкусный суп. При одном этом воспоминание они глотали слюну. Внезапно наткнулись на лесную сторожку. На стук вышла женщина, она минут пять охала и жалела их горемычных, но потом стала подробно объяснять дорогу.
Перейдете речку, свернете по косогору направо, подниметесь к ореховым кустам, а дальше, наверное, заблудитесь!
Все так и получилось, как она предсказала.
А все его школьные походы начинались очень просто. Виктор жил и любил свой дом, даже чуточку гордился “Старым Чикаго”, как его называли жильцы за допотопный вид. В нем жили интересные люди, но больше всех ребята обожали Святослава Константинович Дорофеева - –“папу Карло, который мастерил и раздавал детворе игрушки из сосновых шишек, спичечных коробок, древесной коры. Квартира Святослава Константиновича была забита старинными вещами. На стене, среди книжных шкафов с тисненными золотыми буквами старых изданий, висел портрет Бертье-Делагарда, седого старика с роскошной белой бородой и черной лентой на правом глазе.
Виктору Громову казалось, что Святослав Константинович чем-то смахивает на Бертье-Делагарда. В углу кабинета стоял старинный морской сундучок с медной обшивкой. В нем старый топограф складывал свою драгоценную коллекцию географических карт. Это были карты, вычерченные им самим от Памирских гор до окрестностей родного города. Особенно дорожил и ценил он первыми работами-съемками на леднике Федченко, Алайской долине и семитысячниками памира.
Святослав Константинович научил Виктора пользоваться компасом, производить топографическую съемку, ставить палатку, разжигать костер, готовить еду и чистить походную посуду. По воскресеньям он собирал мальчишек “Старого Чикаго” и отправлялся с ними в поход. Взяли по куску хлеба, по паре помидор и отправились в свое первое путешествие на вершину Неаполя Скифского. Этот город был главным в государстве скифов, основанный в 111 в. до н.э. на гористом плато.
На Неаполе Скифском Виктор впервые услышал от Святослава Константиновича имя царя Скилура, оно звучало, точно натянутая тетива лука. И магия слов дала толчок его воображению. Святослав Константинович рассказывал, а Виктор будто все это видел воочию. Точно разверзся толстый слой земли, погрузивший в тысячелетний сон скифскую столицу, и перед ним засверкал, заиграл, зазвучал древний город. Виктор очутился на городской площади, где против ворот стояло парадное здание с двумя портиками, четырехгранные столпы венчали дорические капители. Над площадью взметнулись статуи и рельефы из мрамора, бронзы и простого камня-известняка.
Конная статуя царя Скилура: вздыбленный горячий конь, и на нем бородатый скиф в высокой остроконечной шапке поднял акинак – короткий железный меч с изображением двух фантастических зверей на рукоятке. Волевое лицо с резко очерченными линиями. Мрамор хорошо передал властный и сильный характер царя. Это был умный и дальновидный вождь.
Долго Виктор был под впечатлением этого похода. Много дорог и троп исходили мальчишки вместе со своим старшим другом.
В походы Святослав Константинович надевал сапоги, походные брюки и всегда чистую рубашку, голову укрывал от солнца старой велюровой шляпой с высушенной звездочкой памирского эдельвейса. Никаких палок и альпенштоков он не брал. “Руки топографу нужны для работы”, - говорил он и доставал из старого кожаного планшета чистый лист бумаги и хорошо отточенный простой карандаш. В этом планшете-сумке находился целый клад, как считал Виктор: компас, хронометр, буссоль, линейки, карандаши и еще множество нужных вещей. О том, что Виктор станет тоже топографом, было уже давно решено и бесповоротно. Только он еще думал параллельно заняться археологией и краеведением, как Бертье-Делагард, но об этом помалкивал.
Виктор был очень привязан к Святославу Константиновичу и тот любил его, как родного внука. Возможно, старик видел в нем своего приемника и старался передать мальчику сложное и тонкое искусство топографии.
Прежде чем стать топографом, ты должен побывать во многих экспедициях, попробовать все подсобные специальности, если выдержишь, то смело иди учиться, а то окончишь институт, не попробовав тяжелой экспедиционной работы, и не подойдет тебе профессия, будешь мучиться сам и людей изводить.
Я буду топографом, - настойчиво повторял мальчик.
Однажды осенью Святослав Константинович исчез на несколько дней и вернулся простуженным, заболел и слег. Виктор пришел навестить его, а он с заговорщическим видом достал сверток бумаги.
Ты знаешь, что передал мне знакомый археолог из Москвы?
Нет.
Карту с кладом!
Виктор опешил: неужели Святослав Константинович разыгрывает его?
Что не веришь?
О кладах в наше время можно прочитать только в книгах! – пытался Виктор перевести разговор в шутливое русло.
Тогда смотри! – старик осторожно развернул бумажный пакет. В нем оказалась карта горной страны на берегу моря. Какие-то старинные маяки с латинскими названиями, предупреждающие знаки об опасностях, градусная сетка и еще множество непонятных и загадочных отметок.
Что это за карта? – с любопытством и каким-то внутренним испугом спросил Виктор.
Перед тобой копия средневекового перипла “Капитанства Готия”, снятого моим другом-археологом в Генуи в архивах банка “Святого Георгия”, где он работал над докторской диссертацией по средневековой истории княжества.
А где находилось “Капитанство Готия”?
В нашем крае на берегу моря. На востоке стояла их главная морская столица Кафа, а на побережье мощные опорные города-крепости Солдайя, Алустон, Горзувиты и Чембало. Кроме них были мелкие дозорные и укрепленные башни и пункты, рыболовецкие деревни с плантациями садов и виноградников. Итальянцы хорошо обосновались и колонизировали побережье, держа всю торговлю в своих руках.
Потом турки обрушились на них и захватили всю область, штурмом взяв крепости. И вот часть гарнизона, оставшихся в живых, прорвали кольцо осады и бежали в горы и спрятались там в пещере, захватив с собой все ценности из крепостей – золото, серебро, драгоценности. Среди них были консул, комендант Чембало, казначей и богатые граждане города с семьями, израненные солдаты – все укрылись в пещере, чтобы отдохнуть, отсидеться, подлечить раны, а потом потихоньку выбраться к морским берегам и бежать подальше от страшного турецкого насилия.
Но турецкие янычары окружили пещеру, обложили сухим хворостом и дровами, подожгли и дымом стали травить и убивать несчастных. Все пленники пещеры погибли, только двое забрались в узкие подземные лабиринты, пересидели там, сумели потом выбраться, когда турки сняли осаду, и дойти, добраться до родного города Генуи. Там в архивах барка “Святой Георгий”, которому было подчинено “Капитанство Готия”, работал еще в царское время Бертье-Делагард и наткнулся на докладную записку, рассказывающую о последних днях трагедии княжества. И там же указано, что в пещере двое оставшихся живых – казначей и солдат сумели спрятать и зарыть все богатства, вынесенные из крепости Чембало.
Перевод записки и копию карты мне переслал мой друг из Москвы с просьбой, чтобы я поискал пещеру, а возможно в ней еще лежит драгоценный клад.
И вы нашли пещеру?
Да. Вот смотри на перипле упоминается гора под странным названием “Мыс, облизанный лисицей”, нигде якобы находилась глубокая пещера. Уже на турецкой карте я нашел новое название “Сюндюрлю-Коба”, что означает “потухшая пещера” от глагола “сюндю” – потухать. Да и в сборнике легенд нашего края повествование гласит о том факте, что здесь нашли прибежище генуэзцы, спасшиеся из разгромленной турками крепости. Враги обнаружили их, разложили у входа костры и умертвили генуэзцев дымом.
Оставшиеся в живых защитники крепости, указано в записке, клад зарыли в боковом низком ходе, уводящий на север в глубь горы. Там они закопали сундуки со всем ценным добром и драгоценностями, отметив на стенке пещеры захоронение клада выцарапанным щитом с крестом – герб города Генуи.
Я уже стар, чтобы искать клад. К тому же идут дожди и чувствую себя неважно. Если хочешь, возьми карту и испытай свое счастье.
Виктор согласился, пообещав половину драгоценностей отдать Святославу Константиновичу. Тот улыбнулся.
Мне ничего уже не надо, годы мои истекли, лучше тщательно продумай поход в “Потухшую пещеру” и возьми с собой товарища.
В операцию по кладоисканию Виктор посвятил одноклассника Анатолия Ярцева, тоже любившего путешествовать. Ребята стали готовить снаряжение для похода: запаслись фонарями, киркой и саперной лопаткой. Рюкзаки получились внушительные. В них затолкали палатку, продукты, теплую одежду, кастрюлю и чайник. Однако поход откладывался. Стояла сырая осень и постоянно шли дожди.
И вдруг неожиданно умер Святослав Константинович. Виктор был потрясен. Ему казалось, что любимые люди не должны умирать – и вдруг такое несчастье. Хоронил Святослав Константиновича весь “Старый Чикаго”.
Через неделю ребята отправились на поиски клада. Они доехали до горной долины, там нашли старый поселок, где жило всего несколько жителей.
Будем спрашивать у местных о пещере? – спросил Анатолий.
Зачем, у нас есть карты: копии с перипла и турецкой, а также новая этого района и мы, как будущие топографы, должны ориентироваться сами.
Но у них произошла незапланированная встреча с местным старожилом. Это был почтенного вида старик в старомодном костюме, стоявший у дерева на выходе из села. Он приветливо улыбался проходившим ребятам. Они поклонились, как подобает старости, опыту и уму.
Не “Потухшую пещеру” ищете? – спросил деревенский мудрец.
Да, - растерянно и робко ответил Виктор.
Тогда направляйтесь по этой дороге, - указал старик. – Она приведет вас к пещере.
А долго к ней идти?
Всего два часа, но у входа в пещеру оставьте какой-нибудь знак с запиской и укажите время когда вошли в нее.
Зачем?
Для горноспасателей, если вы не вернетесь назад, они начнут искать вас.
А откуда спасатели будут знать, что мы ушли в пещеру?
Если вы через два дня не проследуете обратно, то я пойду на почту в районный центр и там позвонят горноспасателям и скажут им , что туристы заблудились в пещере.
А что такое уже бывало?
И не раз, многие смельчаки проникали в “Потухшую пещеру” и застревали там в лабиринтах.
А что они там делали? – Виктор боялся услышать, что кто-то уже искал в пещере клад.
Путешествовали под землей, любуясь пещерными красотами, но иногда блудили или застревали в узких щелях. И вот теперь горноспасатели попросили меня сообщать о всех идущих и не возвращающихся назад туристах. Я предупреждаю проходящих мимо об опасностях в пещере.
О какой?
Там может обвалиться потолок и камни забить ход, тогда попадете в каменную ловушку. Так что не паникуйте, сидите и ждите горноспасателей. Они обязательно придут к вам на выручку.
Хорошо, - точно подчинились приказу ребята.
Вы должны знать , что самим нужно заходить к горноспасателям и делать отметку о выходе .
Да у нас другое дело, - пытался объяснить Виктор.
Какое? Вы что в пещеру не полезете?
Да нет, мы заглянем в нее.
Не забудьте, когда будете возвращаться назад, заглянуть ко мне.
Обязательно.
Сельская улица, переходящая в проселочную дорогу, превратилась в горную тропу, круто поднимающуюся вверх на первый отрог хребта.
Это “Елочная гора”, - сказал Виктор, рассматривая современную карту.
Откуда такое название?
Вершина отрога покрыта темно-зеленым цветом хвои растущих здесь можжевельников и вот окрестили ее “Елочной горой”. Дальше тропа идет лесом, а на перекрестке стоят два больших граба. Вершина Сюндюрлю-Кобаси (Потухшая пещера) голая с большим полем камней и выходов скальных пород.
Мы правильно идем?
А вот и тропа к пещере, она основательно заросла из-за малой посещаемости туристов.
Почему?
Наверное дурная слава о таинствах и сгоревших здесь людей витает над пещерой.
Черный овальный ход уводил в магическую неизвестность. Искатели клада включили электрофонари и, пригнувшись, вошли в “Потухшую пещеру”. Галерея круто понижалась и привела ребят в большой зал, где пол завалили большие глыба, рухнувшие с потолка.
Видишь этот кусочек весом около двух тонн свалился совсем недавно, - указал Виктор на огромную известняковую глыбу.
Отчего ты так думаешь?
А вон на потолке, откуда она оторвалась, цвет камня светлый и розовый – совсем свежий.
Витя, а над нами свод пугающе нависает, а если и вправду он рухнет?
Смотри на полу валяются кости! – перебил его страхи Виктор.
Значит легенда несет правдивое предание о погибших генуэзцах.
Дыма без огня не бывает.
А где боковые ходы?
Святослав Константинович говорил ищите лаз с северной стороны.
Но здесь рухнувший потолок и все завалено?
Внимательно высматривай и выискивай какую-нибудь лазейку.
И они нашли низкий лаз, где можно было продвигаться только ползком, приведший ребят в зал с разнообразными натечными формами. Опершись о стенку они лежали, отдыхая. Единственная зажженная свеча освещала красноватым светом стены, но во мраке оставались своды и таинственные неясные контуры. Они словно находились в сердце какой-то загадки. И почему-то мальчишкам стало не по себе, им так хотелось вскочить и убежать из пещеры, но страх будто сковал их.
Ты слышишь кто-то ползет к нам и ворчит? – испуганно прошептал Анатолий.
А мне мерещится какая-то дрожащая тень, - тоже шепотом ответил Виктор.
Это вечный мрак увлекает нас под землю, - даже съежившись от напряженной и притупляющей атмосферы шептал Анатолий.
Смотри! – вдруг подскочил Виктор.
Что там? – с сильно бьющимися сердцем замер перепуганный Анатолий.
Знак Генуи!
Какой знак?
Герб города Генуи!
Где? – уже стал приходить в себя Анатолий и жгучее любопытство вмиг одолела липкий страх.
А вот свеча освещает!
И Анатолий тоже увидел щит с крестом, выцарапанный на стене пещеры.
Давай, копай здесь! – закричал он.
Ура! – внезапно завопил Виктор, бросился на колени и стал выгребать землю руками. Толик подскочил к нему и увидел в неглубокой яме уголок сундучка.
Сейчас мы вытащим драгоценности! – возбужденно кричал Толя. Через несколько минут они держали в руках старинный сундучок, окованный позеленевшей медью. Виктор видел где-то подобный. Чтобы не растерять золото при скудном освещение, сундучок решили открыть у костра при выходе из пещеры. У палатки разложили яркий костер, поставили сундучок на одеяло, обезопасив себя от потерь. Толик кончиком ножа поднял крышку. Она свободно открылась. Ключ от сундучка лежал на листе бумаги.
Ого! Генуэзцы даже реестр драгоценностей оставили, - заметил Ярцев, читая текст на бумаге. И тут же его лицо глупо вытянулось от удивления. Толя растерянно протянул записку Виктору. На белой бумаге стояла его фамилия. Он прочел: “Дорогой Виктор! Дарю тебе свою коллекцию карт и топографические инструменты. Я бы мог отдать все дома, но лучше, если ты сам отыщешь клад и маленькое приключение останется в твоей памяти. Сохрани коллекцию, а инструменты могут пригодиться тебе, если все же станешь топографом. Предвижу разочарование твоего товарища по походу за кладом, но чтобы он не отчаивался, преподношу ему серебряный царский георгиевский крест “За храбрость”, доставшийся мне от отца. Желаю вам интересных и удивительных путешествий. Святослав Константинович”.
Виктор понял все. И недавний отъезд Святослава Константиновича на несколько дней, якобы к старому приятелю, и исчезновение сундучка с картами,который ему хотела отдать после смерти мужа Евдокия Петровна. Вспомнил синий камень с Памира, подаренный ему старым топографом, и заново пережил длинные зимние вечера, когда они сидели за его массивным письменным столом, рассматривая географические карты, старинные книги и потрепанные подшивки журнала “Вокруг света”.
- Я обязательно сохраню коллекцию, - сказал Виктор, доставая из сундучка заветную сумку-планшет с набором топографических инструментов, толстую пачку географических карт и царский серебряный крест “За храбрость”.
 
Созвездие Ориона.
 
Когда она появилась у подъемника горноспасателей, я не видел. Девушка стояла в коричневом горнолыжном костюме, облегающем ее стройную сильную фигуру, и возилась с креплением на бело-голубых лыжах. “Что за птичка прилетела к нам?” – подумал я, посмотрев в ее сторону. Что-то нежное и застенчивое скользнуло по ее лицу. И это сразу обезоружило меня.
Лыжница осторожно подкатила к группе ожидавших очередь к подъемнику. И вдруг трос неожиданно дернул ее, свалил с ног и потянул вверх, она беспомощно замахала руками.
Подъемник волок ее по снегу пока мы не выключили его. Девушка виновато поднялась, стряхивая снег. Ее ругали, жалели, поучали. Она молчала. Я не сказал ей ни слова, смотрел на нее и не мог понять, что со мной происходит. Во мне словно распускался неведомый цветок, под названием “нежность”. Мне захотелось подойти к ней и сказать: “Все будет хорошо, ты так прекрасна!” А вдруг, подумалось, она грубо высмеет меня. Тогда все разрушится в этот солнечный день. И белый снег станет грязным, неуютным. Я не двинулся с места.
Скоро девушка освоилась с подъемником и стала ловко кататься на лыжах. Я забыл обо всем. Я любовался ею со стороны.
День наполнился таким теплым солнечным светом, будто она, дочь Солнца, сошла на землю и принесла нам радость. Все кружились в снежном вихре горных лыж. На одном из поворотов мы случайно столкнулись и упали в сугроб.
Здравствуй, дочь Солнца! – обратился я к ней. Она повернула ко мне свое ясное личико, над которым серебряным нимбом горели волосы, запорошенные снегом. И ответила:
Здравствуй, сын Земли!
Нам было весело и хорошо. Мы смеялись. Солнце белым слепящим шаром катилось среди снежных гор. Ее загорелое лицо с бронзовыми веснушками было совсем рядом. В синих глазах отражалось бездонное чистое небо. Я приблизился к ней. От моего горячего дыхание снежинки на щеке растаяли.
У тебя земное притяжение? – прошептала она.
Нет, - ответил я тоже шепотом. – Мне просто захотелось прикоснуться к тебе, дочь Солнца. Ты очень красивая. На твоей голове снежная корона. Твоя щека пахнет весной.
Она закрыла глаза. Улыбка солнечным светом озарила ее. Жемчужные звезды снежинок искрились на ее бровях, щеки вспыхивали пунцовой свежестью.
Воздух, напоенным запахом снега и сосновой хвои, вдруг неожиданно пахнул пронзительным ароматом белой розы. Мы опьянели от снега и счастья. Над алмазными скалами Скалистого плато, над застывшей тишиной сияло серебряное солнце.
Как тебя зовут? – спросил я.
Эвридика.
Это из античной мифологии?
Да, - поправила она крепление, и вдруг, оттолкнувшись лыжными палками, стремительно скользнула вниз по склону, раскинув руки в стороны, словно снежная птица.
Я стоял на месте. Тонкий аромат весны от щеки дочери Солнца остался на моих губах. Я боялся, что от быстрого скольжения он пропадет, унесется в белую даль, я окажусь навсегда прикованным земным притяжением...
Вечером мы сидели в “Хижине с оленьими рогами”, ели соленую брынзу, сладкую вяленую хурму, щелкали миндальные орехи и пили горячий глинтвейн из сухого красного вина.
Она преподавала музыку и очень любила песню Сольвейг Грига. А я работал в то время инженером-сейсмологом и часто по чутким приборам слышал дыхание земли. Нам казалось, что мы знакомы с античных времен.
Над Скалистым плато струился голубой мартовский вечер. Мы шли по лунным сугробам. Внизу наш родной город, осыпанный монистами огней, сверкал и кружился в ночном весеннем балу.
Мы поднялись к памятнику, отмечавший координаты перевала. Чугунный земной шар лежал на диоритовом столбе, словно устав от круженья в синем пространстве, решив отдохнуть, слушая влюбленных.
Смотри, как призывно сияет созвездие Ориона! – промолвила Эвридика, подставляя лицо звездам.
Мы были во власти мартовской ночи, молодой, звонкой, только что родившейся. И эта ночь, колдовская, хрустально-синяя, тихо окутывала нас таинством любви.
В полночь мы простимся, - вдруг прошептала дочь Солнца
Почему? Ведь мы любим другу друга! И этот день, и эту ночь нам подарили Солнце и Земля. Если мы расстанемся, то на землю обрушится космический ураган.
Она молчала, закрыв глаза. Лунный свет волшебного фонаря таинственно мерцал в ее волосах.
Видишь, созвездие Ориона! – указала она рукой в небо.
Да!
Возьми на память среднюю звезду из пояса Ориона! Если захочешь вспомнить меня или что-нибудь случится с тобой, промолви: “Звезда Ориона, помоги мне!”
А куда исчезнешь ты?
Я не исчезну. Это люди приходят и уходят, как дни и ночи, а любовь остается!
Она вечная!
Да, как свет звезд Ориона.
А мы с тобой?
Мы дети Солнца и Земли!
Небо озарила темный изумруд лесов, снег, ее глаза, губы, родинку на шее.
Полыхнула весенняя зеленая заря...
 
ГУСТАЯ ГИБЕЛЬНАЯ СЕЛЬ.
 
( И медленная в ней смерть )
 
Шел затяжной дождь. Кажется уже вторую неделю. Горы сдвинулись и пошли волнами вниз к морю. Правда, еще не очень заметно, особых разрывов земной коры не наблюдалось, а вот размывы и оползни уже давали себе знать.
Но жизнь пока продолжалась в обычном русле.
Шофер Антон Муханов выехал на автобусе в свой обычный рейс по старому Южному шоссе. Он объезжал затерянные в горах деревушки, забытые и заброшенные, подбирал одиночных пассажиров, школьников, случайных туристов и развозил их по большим селениям, лежащим вдоль шоссе до поселка Ползневое. А потом возвращался обратно, опять собирая народ, ожидающий рейсовый автобус на обочине дороги.
Это здесь в недавнем прошлом образовался обвал известняковых глыб в результате огромного оползня. Известняки, лежавшие на глинистых сланцах, обильно смоченные водой, сползли по крутому склону к морю. Вот как писал об явление академик П.С. Паллас: « Обвал в Кучук-Кое произошел 10 февраля 1789 года, когда поверхность земли начала давать трещины и провалы, в тот же день речка, на которой стояли две небольшие мельницы, пропала среди этих трещин. В течение следующих дней образование трещин продолжалось, все усиливаясь, и перепуганные жители ближайшей деревни побросали дома и со всем скотом и имуществом ушли. Затем вся местность…. Начиная от стенообразного уступа горы и до самого моря, длиной 90 саж. И шириной от 300 до 500 саж. Около полуночи внезапно обрушилась при страшном грохоте и треске и продолжала обваливаться до 28 февраля, образовав ужасную пропасть глубиной от 10 до 20 саж., среди которой остались стоять один большой и два меньших гребня более крепких скал. Так как часть крутого склона у подошвы отвесной скалистой стены отклонилась и всей своей массой стала производить давление в направление вниз по склону, то вся лежащая ниже полоса земли продвинулась в море и отодвинула его берег на расстояние от 50 до 80 саж.»
Даже деревню теперь переименовали и назвали Ползневое.
Но Антон Муханов не интересовался краеведением и, конечно, не знал об этом оползне двухвековой давности. А весь хаос случившегося время давно сгладило, превратив обрывы в крутые овраги. Правда, сейчас на шоссе то и дело появлялись грязевые всплески, перекрывшие полотно асфальта. Антон притормаживал и аккуратно объезжал жиденькие потоки грязи. Дождь продолжал лупить по стеклам автобуса и по окружающей земле огромными водяными каплями, точно рассыпающимися маленькими бомбочками.
И вдруг земля будто дрогнула, зашевелила своим серым телом с язвами и пролысинами от людских неразумных дел, натянула жилы, поиграла скелетами скал и поплыла, будто поехала к морю купаться. Жидкий скользкий поток мгновенно перепрыгнул шоссе, а за ним медленно и величественно, словно гигантский удав, выполз густой слой грязи. Она, как живой дракон, текла и расползалась длинными шеями с качающимися черными головами, катив перед собой камни.
Грязевой оползень! Здесь мы не проедем, нужно поворачивать назад! – истерично и нервно закричал бритоголовый начальник местного РСУ(ремонтно-строительного управления), которого Антон подобрал вместе с секретаршей у сломавшейся легковушки. Они сидели на переднем сидении.
Антон уже и сам оценил грозную аварийную обстановку и пытался развернуть автобус, сделав поворот вправо в сторону гор.
Сзади тоже грязь, мы в ловушке, - спокойно и как-то обыденно объявил мужик в ватной фуфайке, сидящий на последнем сидении.
Вопросительная тишина повисла в автобусе и хорошо было слышно как «разговаривает» грязь: сопит, чавкает, елозит камнями по асфальту, утробно вздыхает, переваривая проглоченную добычу. Паника вдруг объяла пассажиров автобуса, они закричали, заголосили и стали выпрыгивать на шоссе из раскрытых окон и распахнутой двери.
Бежим! Спасаемся! – кто-то горячо закричал, но тут же осекся, увидев, что вокруг уже море кипящей грязи.
Куда? – паника остановилась, застопорив выскочивших из автобуса и растерявшихся пассажиров.
Катастрофа обрушилась мгновенно, но автобус оказался на выпуклом участке шоссе и грязь обходила его со всех сторон, оставив небольшой спасительный островок. Никто никогда не был в такой ситуации, не видел ничего подобного и не знал даже что делать, как себя вести, как найти спасение среди грязевой лавины???
Все с надеждой смотрели на шофера автобуса, точно только он один знал – как их выручить из внезапно обрушившейся беды. А он , кстати, был близок к горноспасателям, часто приезжал к ним на Скалистое плато в «Хижину с оленьими рогами», где катался с ребятами на лыжах. Помогал им как мог своим автобусом. Сначала тоже растерявшись от неожиданного бедствия, он тут же пришел в себя и начал действовать. Из большого «бардачка», где хранилась у него куча всяких деталей, он достал коробку с ракетами, которую дал ему на всякий случай Громов из спасательного фонда. Ракетница была у него самодельная, аккуратно сделанная слесарем из двух стволов. Вставляешь во внутренний ракету, бьешь о камень или твердую почву внешний ствол с бойком, и ракета устремляется высь. Шесть ударов и через каждую минут у красная ракета вздымалась в небо.
«Может дежурный на «Хижине» увидит мой сигнал тревоги и тогда ребята-горноспасатели поспешат на помощь?» - подумал Антон.
Все с надеждой на спасение провожали взлет каждой ракеты. Всего в автобусе было двадцать один человек и плюс шофер, значит двадцать два.
Жирные потоки грязевой лавы продолжали изливаться через шоссе, будто прорвало подземную канализацию и жидкая ассенизация поднялась из глубин.
Мужики, подсобите? – попросил Антон и с мотком троса выскочил из автобуса. За ним последовали все мужчины автобуса, кроме начальника РСУ, который привык чтобы за ним всегда кто-то ухаживал.
Нужны только двое, а остальные возвращайтесь, зря не мокнете под дождем! – крикнул Антон, забрасывая петлю троса за кусок монолитной скалы, торчащей у обочины и выступающей из грязевых волн.
Крепите другой конец троса за передок, а лучше за ось автобуса! Может удержим машину на месте, грязь не слижет и не понесет в авраг? – пояснил свои действия Антон.
Сейчас в каждой соломинке будем искать спасение! – философски проговорил мужик в фуфайке, он первым выскочил на помощь Антону.
Закрепив трос за скалу и автобус, мужчины вернулись в салон. Здесь стояла тишина, пассажиры объятые страхом, никак не могли понять как случилась эта катаклизма природы, заставшая их в дороге. И почему именно их автобус попал в этот страшный миг? Но все надеялись на какое-то чудо. Вот сейчас починят «трубопровод» и поток грязи иссякнет. Или прекратится дождь и лавина остановится. Но грязь прибывала все больше и больше.
Антон Муханов стал осматривать пассажиров, теперь он знал, что наступит тот критический момент, когда подойдет последний миг и надо будет спасть женщин, детей, самому искать спасение, а на кого можно будет положиться, кто подсобит, кто не струсит? Прямо у двери сидел начальник, ставшим серым от страха и неожиданности случившегося, рядом с ним его секретарша, уже не молодая, но поддерживающая свою былую красоту кремами и красками. Ее пепельные волосы, как у горячей гнедой, гривой разметались по худеньким плечикам, сиротливо несущие одинокую жизнь. Спасибо старику-начальнику, он ей благосклонно выделил однокомнатную квартирку. И теперь она ему была верна до гроба. Обо всем что у них было на работе и в жизни – теперь даже и не вспоминалось, как будто жевали одну хлебную корку. Но она всегда была в его власти и сейчас не отступила от принятых правил, также подобострастно ухаживала за своим владыкой.
«На них опоры никакой?» - оценил строительную парочку Антон.
Прямо у его водительского кресла сидела мать с малолетним сыном. Она прижала ребенка к груди и испуганно взирала на Антона.
«Уже меня считает виноватым, что мы попали в грязевую сель!» - поймал ее взгляд Муханов. «Здесь может быть хорошая истерика?» - сделал он неутешительный вывод.
«Брат и сестра, эти надежные, они будут сражаться до конца!» - провел глазами Антон по юноше и девушке, лет семнадцати возрастом, старшеклассниках, постоянно с ним ездивших в городскую школу. Рожденные и воспитанные в деревне, они не были неженками и избалованными детьми, как городские лежебоки. Их день начинался еще до зари на работах в огородах и заканчивался там же. Они успевали все – учиться, помогать измученным родителям, читать книги в автобусе и весело смеяться. Хотя они очень разнились по характерам: Юра – с воинственным напором и быстрыми движениями, голос звонкий, Валя – с лицом безмятежным, спокойным. Лучистый взгляд. У обоих копны светлых, даже белых волос. Они никогда не ругались и не подтрунивали друг над другом, а любили крепко, по родному и стояли горой против обидчиков.
«Два плешивых грибочка!» - будто бросил Антон кличку пенсионерам-огородникам, постоянно копавшихся на грядках, удобряя свои зеленые лоскутки. От них в автобусе и появился этот весенний запах сырой земли, когда они сели у моста в балке. Он худой и костистый с широкими плечами, но низкоросл. Она сухой былинкой постоянно жалась к нему.
«Они свое сполна отжили!» - будто Всевышний решал Антон судьбу стариканов. – «И не будут излишни паниковать, а для меня это главное!»
« А вот эти кумушки уже сейчас возбуждены и будут визжать как недорезанные!» - Он их видел впервые. «Видно городские и приезжали в деревню за натуральными яичками, сметаной и свежей огородной зеленью?» - предположил Антон.
« Кто эти пожилые мужики? Одного знаю, он – туберкулезник и появляется в нашем крае на лечение каждый год, так что уже готов к смерти! А другой с высокой фигурой, орлиным носом и седыми волосами вокруг загорелой лысины – наверное учитель географии?» - оценил их Антон. «Эти смогут выручить себя и помочь другим пассажирам» - выносил свой вердикт шофер автобуса.
Две старухи, одна древняя, другая ее дочь, сели у поворота под «Чертовым мостом», так назывался горный перевал. Там на одной из тихих полянок было несколько забытых воинских могил. В одной из них лежал разведчик из морских десантников, муж и отец старым женщинам. Он геройски погиб здесь в Великую Отечественную и они приезжали поминать своего любимого. «Они тоже будут рады лежать рядом со своим воином!» - безжалостно решил Антон судьбу несчастных, одиноко и печально доживающих свой суровый век.
«Влюбленная парочка еще даже не поймет в какую ситуацию мы попали и что нам грозит? Я думаю он сам позаботится о ней!»
А на последнем сидении устроилось пятеро пассажиров. Посредине мужик в фуфайке, первым выходившим Антону на помощь. «Он кажется работает на бурильной у геологов? С ним вдвоем и будем спасать автобус!» - получил лестную характеристику краснощекий русачек в фуфайке. Слева от него сидели две интеллигентные дамы в модных и добротных костюмах путешественниц. «Туристки из Ленинграда, они спрашивали у него, как пройти по Кизиловой тропе. Ну, что же опять в беду попадают и должны быть стойкими, как в героической блокаде! А две офицерские жены, добирающиеся к мужьям на купола, где стояли радары, смахивают на два зеленых погона, видно парни еще в лейтенантах служат? Эти «декабристки» молча снесут свой крест!» - закончил осмотр своего «экипажа капитан автомобильного Титаника».
А волны грязи прибывали и выйти из автобуса уже стало опасно, можно было по колено провалиться в жидкую поверхность и, конечно, не устоять перед мутной и мощной массой активно прибывающей и поднимающейся, как «закваска подземелья», хлюпая пузырями и всплесками крупных дождевых капель.
Теперь все поняли, что наступает крах, но никто не верил в ужасный конец. Все думали, что спасут, вызволят и не оставят в беде. Ведь кто-то отвечает за их жизнь, зачем же власть в городе, милиция, спасательные службы. Они привыкли к государственной защите и совсем не думали о собственных силах. Правда, стариков сильно не волновала приближающая опасность, они привыкли переживать и пережидать многое в жизни, а молодежь просто еще не осознавало, что такое конец и продолжала целоваться и смеяться. Лишь пожилые хотели прожить до ста лет и начали ерзать по сидениям.
А грязевой поток, как скверная и свирепая ругань, неудержимо лился, будто срываясь с уст Творца за какой-то грех, содеянный пассажирами автобуса.
«Надо уже действовать, не то будет поздно, но что предпринять для спасения?» - лихорадочно думал и думал Антон. «Как выручить людей, как обойти, обмануть и обхитрить это Неведомое?» Антон грязевую сель считал уже живым существом, каким-то неведомым драконом, внезапно объявившимся в родных горах. Далекие картины детства внезапно поплыли перед ним, он вспомнил материнское чтение сказок и легенд. И там трехголовый змей кружился над деревней, забирая в жертвы красивых девушек. А сейчас будто из под земли вырвалось и вылилось черное чудовище и жертвенным подарком стал его переполненный автобус. И он с мечом в руках должен выйти на защиту пассажиров.
«Теперь нужно выбираться на крышу автобуса и там будем искать и ждать спасение!» - простое и верное решение осенило Антона.
- Всем пока оставаться на местах, трое мужчин ко мне, будем производить эвакуацию! – четко и спокойно отдал приказ «капитан обреченного автомобильного Титаника».
Мужик в фуфайке, туберкулезник и учитель географии тут же поднялись со своих мест и подошли к Антонй, который открыл люк в крыше автобуса.
Вы наверх и будете принимать пассажиров, а я снизу буду организовывать выход всех на крышу, - распорядился Антон и обратился к пассажирам. – Сейчас все по одному будут подниматься наверх, там наше последнее пристанище, грязь поднимается и скоро затопит автобус! – И будто сила и воля Антона, помноженная на уверенность и спокойствие бывалого горноспасателя, передались запаниковавшим пассажирам.
Мы первые! – закричал начальник РСУ, хватая за руку секретаршу и будто прикрываясь женщиной.
Первыми будут подниматься молодые, там наверху они устроят живую изгородь, чтобы с мокрой крыши никто не упал! – по-прежнему «капитан» был четок и спокоен.. – Юра, бери сестру и выскакивай на «палубу» нашего тонущего «корабля»! – шутливо обратился Антон.
Теперь мать с сыном, вы молодая парочка, а потом полезут все по очереди, - распоряжался Антон и помогал проталкивать застрявших через узкий люк. А грязь стремительно прибывала, ее уровень поднялся до стекол автобуса.
Мы должны выбираться наверх, мы на первом сидение находимся, наша очередь первая! – волновался и кричал начальник РСУ.
Теперь женщины, а вы подождете! – Антон был неумолим.
Она без меня не куда не пойдет! – кричал начальник, указывая на секретаршу. – А я с ней! Мы вдвоем!
Пусть выбирается, меньше будет криков, все равно умрем все вместе! – вдруг прошамкала древняя старуха, поддерживаемая дочкой, тоже старой женщиной.
Ладно, валяй, - согласился Антон. – Только побыстрее, смотри грязь уже выдавила одно окно.
Но толстопузый застрял в люке, он никак не мог протиснуться наверх. Пассажирки-кумушки заволновались, они тоже были не с изящными и гибкими фигурами, а «слоновьими тушами».
Давай назад! – закричал Антон. – Снимай с себя барахлишко и может голый пролезешь? А пока худые подходите к люку!
«Декабристки» легко и молча проскользнули на крышу автобуса, но они хотели захватить с собой полные сумки – подарки для мужей. Но Антон не позволил.
У люка ждали очереди ленинградские туристки, предварительно сняв куртки и свитера. Их выход на крышу прошел без лишних хлопот.
Теперь вы, «грибочки»! – обратился Антон к огородникам.
Мы не спешим, мы пойдем последние! – достойно ответил плешивый старик.
Тогда вы, бабушки?
А нам с мамой лучше здесь остаться, - решила младшая из них.
Я уже разделся и готов! – объявил толстый начальник, жир белыми складками, как женское бальное платье, ниспадал по его фарфоровому телу.
Давай попробуем еще раз?
Но свиноподобное туловище никак не протискивалось в отверстие люка. Его за две руки тянули мужики, стоящие на крыше. Антон подталкивал снизу, но начальник лишь бессовестно и громко пукал, а пробраться наверх не сумел.
Его объял страшный ужас приближающейся смерти, но главное что он один останется в автобусе и захлебнется грязью.
Помогите мне, я не хочу умирать! – завыл он обречено.
Вы должны выручить человека? – потребовала секретарша.
Замолчите, я никому ничего не должен и сами полезайте на крышу!
Я не брошу Валентина Федоровича!
Давайте быстрее, сейчас не до театральных поз! – приказал Антон и легко поднял секретаршу к люку, где ее подхватили мужики.
А я, как же я, ведь я уважаемый в городе человек и требую своего спасения? – продолжал канючить жирный начальник.
Сейчас всех поднимем, а потом и вами займемся, - пообещал Антон, - вы обрюзгли от лени, а толстый живот выдает ваше обжорство, а вы качаете какие-то права. Вы сами виноваты в своей необъятности!
Тем временем дородные и упитанные «кумушки», сняв с себя одежду и в одних рубашках, розовой и голубой, стояли под люком, терпеливо ожидая своей очереди подъема.
Ну что, тетеньки, попробуем с вами разобраться?
Вы уж нас, миленький, не оставьте на растерзание дьявола!
Сейчас увидим вашу стройность и гибкость очаровательных дам, кто из вас первой рискнет?
Я! Я! – одновременно сказали «кумушки».
Давай, голубенькая, попробуем? Поднимай руки вверх! – Антон подхватил «кумушку» в голубой рубашке
Рубашке и подал ее мужикам. Они тянули ее как репку, но она не могла проскочить узкий люк. «Голубая кумушка» дергалась, извивалась, выдыхала воздух, но пласты жира крепко заклинивали и не пропускали ее тело сквозь квадратное отверстие.
Фу ты, телеса у вас мощные и не выйдут на крышу! – сделал заключение измотанный и обессилевший шофер автобуса.
А может я попытаюсь? – жалко попросила «розовая кумушка».
А вы что уже своей подруги?
Нет, но может пройду?
Сил нет на ваши пробы!
Что будем делать?
А ничего, мы пойдем другой дорогой!
Ты как Ленин говоришь! – сделал Антону комплимент жирный начальник.
Антон выхватил из под сидения молоток и тут же звезданул им по лобовому стеклу. Оно разлетелось, в салон автомобиля стала стекать грязь. Она, как живая, стремительно расползалась по дну.
Сюда и поскорее, не то забетонирует нас быстро! – хрипло прокричал Антон своим жирным и полуголым пассажирам. «Розовая кумушка» первая выскочила на сидение водителя, потом опершись ногами о руль, выбралась на радиатор машины, хлюпая босыми ногами. Туфли тут же соскочили со ступней и увязли в грязи.
Осторожно, не зацепитесь за обломки стекла! – кричали мужики, вытаскивая ее на крышу. «Голубая кумушка» и голый начальник последовали ее примеру.
В салоне автобуса остались две старушки, мать и дочь. Они молча и чинно сидели на третьем сидение, как долгие годы просиживали вдвоем на чистой лавочке в своей тесной и нищей комнатушке.
А вы, дамы, не желаете выйти на перрон?
Я уже давно готова встретиться с ней, вы только дочь возьмите с собой?
Что вы, мамочка, я с вами до конца!
Нет, Арина, ты еще молода и поживи!
Какая жизнь без вас и кому я нужна?
Бабушки, хватит рассуждать о смысле жизни, кого спасать?
Идите, юноша, спасайтесь сами, а мы посидим здесь и подождем ее.
Кого подождете?
Да ее – костлявую!
Ну, как знаете! Может скоро и встретимся все мы там, у нее во дворце! – проговорил Антон и подал в люк мотки веревки, остатки троса и брезентовое покрытие. И вылез на «мостик Титаника». Оглянулся.
Автобус оказался в черной ленте стекающей лавины селя. До чистых берегов было не далеко, но как переплыть густую и засасывающую грязь. Над горами, смутно вздымающимся в пелене дождя, замерли тяжелые тучи. Куда ни глянь – везде скалы, камни, поросшие сосной горные склоны, лентовидный гребень из известняковых и диоритовых глыб, стоящий на глинистых сланцах. Ничто здесь не показывало на жилье человека, деревня Ползневое находилось за скальным хребтом. Но какое-то тайное проклятие витало над автобусом, зависшим в потоке грязи, медленно ползущей по узкому оврагу вниз, к морю. Над адским руслом, вдруг вздыбившимся, потерявшим твердь, будто погрузившимся в безумие и ставшей черной кашей, расходившейся волнами, обваливающейся пластами, ходила и двигала грозная сила природы. Необузданная и непонятная. Сель взбухла, как дрожжи, вздымаясь вверх, поглощая и топя материковые куски.
Пассажиры автомобильного «Титаника» сгрудились в центре крыши, по обтекаемым краям можно было легко соскользнуть в медленно поднимающееся чрево грязи. Женщины в середине, мужчины, взявшись за руки, кольцом охраняли своих подруг. Только жирный голый начальник, прикрытый платком секретарши, стоял тоже в женской толпе.
Дождь сек несчастных и обреченных, будто обмывая их перед входом в ад. Все мужественно молчали, понимая что конец близок. На какое-то мифическое спасение никакой надежды. Только пара молодых пассажиров по-прежнему целовались, точно прощались навсегда. Почти у каждого, особенно у старших, калейдоскопом протекали прожитые годы, порой страшные и трудные, но все сейчас такие счастливые и радостные.
Будем бороться и искать спасение! – неожиданно решительно сказал Антон. Все встрепетнулись, оглядываясь по сторонам, будто шофер увидел какую-то подмогу.
А как будем спасаться? – спросил мужик в фуфайке.
Расстелем брезент, концы привяжем веревками, положим на него человека, застрахованного тросом, и пустим в штормовое плавание по грязи. Может он выплывет к твердому берегу и протянет трос, а мы по одному будем потом добираться на материк, держась за стальную жилу.
Теоретически подходит, а практически кто доберется к скалам?
Самый легкий и жилистый – это он! – показал Антон на старшеклассника. – Попробуешь, Юрок, выплыть или выползти вон к тому утесу?
Смогу! – смело заявил паренек, лицо у него горело от гордости, что ему доверяют такое опасное дело.
Тогда, мужики, давайте работать!
Они завязали веревки за два кольца на углах брезента и бросили его на грязь. Антон уже одел петлю троса на грудь юноши и начал спускать его вниз. Мужики помогали. Через минуту пацан распластался на раскинутом брезенте. Антон медленно выдавал ему страховочный трос, а учитель географии и мужик в фуфайке концы веревок к которым был закреплен брезент. И легкий брезентовый «Кон-Тики» поплыл по густой грязи, стекающей по руслу оврага.
Юрка мышкой замер на брезенте, раскинув руки и ноги, чтобы быть полегче и невесомее, не проваливаться и не вдавливаться в грязь.
Скорее! Скорее! Скорее! – шептал мальчишка, он хорошо видел, как грязь прибывает и автобус погружается в пучину.
Юра, все отлично, ты прямехонько выходишь на скалу! – крикнул ему Антон, подбадривая пацана.
Но тут брезент вдруг стал медленно тонуть в грязи.
Ребята, натяните веревки! – приказал Антон.
Мужчины выполнили его распоряжение и брезент вновь оказался на поверхности сели. Внезапно какой-то подземный толчок или течение, но грязь вздулась волной и бросила брезент к спасительному берегу, где торчали перья известняка.
Ура! – закричали заликовали все пассажиры автобуса.
Давай, Юра, крепи трос за камни! И выбери одну веревку от брезента. А вы, плотогоны, теперь подгоняйте «Кон-Тики» обратно! – весело командовал Антон, он был очень счастлив, что хоть один пассажир уже спасся от неминуемой гибели. «Теперь бы побыстрее переправить еще кого-нибудь, но на тот берег нужно послать сильного человека, чтобы он потом сумел вытаскивать брезент и помогал двигаться по тросу. Подойдет мужик в фуфайке», - думал шофер.
Как ваше имя? – обратился он к нему.
Михаил Кондратьевич.
Теперь вы отправитесь и будете работать на той стороне. Вам понятна схема переправы?
Да.
Тогда быстрее, а то можем не успеть!
Вскоре Михаил Кондратьевич уже тоже выбирался на материк.
Давайте ребенка на брезент!
Я не отдам сына!
Мамаша, концерты потом, а сейчас помогайте!
Ребенка уложили на подтянутый брезент, его Антон прищелкнул альпинистским карабином к тросу, один конец которого Юра закрепил за скалу, а другой держал на плечах парень из влюбленной парочки по имени Коля.
Все готово, тяни Кондратьевич веревку с брезентом! – закричал Антон. Но испуганный ребенок вскочил на брезенте и кинулся обратно к автобусу, истерически крича.
Мама, мамочка, не оставляй меня!
Женщина, спускайтесь к сыну, попробуем вас вдвоем протащить по грязи? Только не ложитесь вместе, а раскиньтесь по всему брезенту.
Хорошо! – радостно ответила перепуганная молодая мамаша.
«Кон-Тики» выдержал груз двух слабеньких тел и в этот раз удачно преодолел черный кипящий фарватер.
Есть еще спасенные! – счастливо закричал Антон, будто их число зависело от его собственного вызволения из грязевого омута или финиша разразившейся катастрофы.
Давайте мою невесту переправим? – попросил Коля.
Поплывет Валя, там дальше она сможет побежать в деревню за подмогой. Ты поняла, Валюша, зови и приводи сюда всех способных выручать нас из беды!
Я согласна, я буду бежать как лань и сообщу о нашем несчастье!
Посадка на «Кон-Тики» стало не сложной, грязь прибывала и была уже выше радиатора автобуса. В открытый люк Антон увидел обреченных старушек. Они также сидели молча и безропотно, обводя медленными взглядами вокруг себя – на завесу дождя, на пузырьки грязи, на близлежащие скалы, на зеленые молодые склоны, на дальнее смутное море, - последний взгляд на жизнь И чистые капли слез обмывали их морщинистые добрые лица. Сердце у Антона сжалось от боли и жалости, но что он мог сделать, ведь вокруг толпились такие же приговоренные к смерти, но они еще надеялись на спасение и он мог дать эту последнюю соломинку.
Я готова! – крикнула Валя, упав былинкой на мокрый брезент.
В этот раз «Кон-Тики» пролетел мгновенно туда и обратно. Валя, очутившись на твердом берегу, тут же быстро побежала по дороге в деревню за подмогой.
Теперь давай переправим твою подругу? – предложил Антон своему добровольному помощнику Николаю, державшему трос на плечах.
Что вы все время молодых спасаете, а мы как же? – не выдержал посиневший от холода беломраморный начальник РСУ.
У них вес легкий и впереди вся жизнь, а вы тяжелыми телами-якорями зацепитесь , погубите «Кон-Тики» и сами утоните! – парировал его вопрос Антон.
Значит мы погибнем?
Спрашивайте у Бога?
А ты что думаешь?
Я стою вместе с вами на крыше тонущей машины!
Но ты выбираешь людей для спасения?
Только по нашим силам, всех худых и легковесных, кого мы можем протянуть на брезенте!
Если я толстый, то должен умереть?
Надейтесь на спасение и не отвлекайте меня разговорами.
Внезапно в туловище сели произошел внутренний сдвиг и пласт размытой почвы, как девятый вал, медленно вздыбился и накрыл брезент с невестой.
Тяни! – дико заорал Николай, Но Михаил Кондратьевич вместе с Юркой и хиленькой женщиной, матерью ребенка, итак старались во всю мочь и, надрываясь, тянули капроновый канат, привязанный к пропавшему в грязи брезенту, где лежала невеста Коли по имени Галя.
Они вырвали брезент из толщи грязи, но Гали на нем не оказалось.
Будь ты проклят! – медленно сказал Николай, обращаясь к Антону, опускаясь на колени и сбрасывая с плеч многожильный трос на котором по карабину сновал туда и обратно «Кон-Тики».
Все онемели на крыше автобуса, а сель бушевала и прибывала.
_ Кто хочет попытать счастье, то ложитесь на брезент, «Туберкулезный» и «Учитель» помогайте спускаться, а я буду держать трос! – проклятый женихом за гибель невесты, Антон не сдавался и хотел спасти еще кого-нибудь. Но теперь не выбирал.
На брезент легла одна из «декабристок» с соломенной прядью волос.
Удачи тебе, Таня! – пожелала ей подруга, оставшаяся на тонущем «корабле».
Ей повезло, сель тихо булькала и медленно стекала в заполнившийся овраг, и она благополучно проскочила смертельный омут-могилу.
Мужики, переправляйтесь вы, там на берегу нужна хорошая сила, чтобы быстро вытаскивать брезент! – опять распорядился Антон.
Нехай дэвы рятуются, а ми пидождем! – ответил «Туберкулезный».
Смотрите!
Все с ужасом замерли. Из нутра автобуса, в выдавленное грязью стекло, выплыл труп джревней старушки. Ее лицо, перепачканное грязью, величественно смотрело на мир в котором она так долго и бедно жила, но осталась счастлива Божеской благодатью. Ее столетнее тело, легкое как щепка, качали волны судьбы и катаклизмы.
Вика, давай переправляйся и не бойся, нас с тобой ждут мужья! – закричала с того берега спасенная и счастливая Таня.
Нет, не пойду. Сейчас дьявол кружиться над нами! – неожиданно мистически заговорила Вика.
Тогда я попробую? – решился «Учитель».
Он погиб на середине грязевого потока, откуда-то из глубины вдруг ударили по брезенту острые железные колья, сметенные с виноградной плантации, и проткнули ему «Учителю» живот и глаз. Бездыханное и окровавленное тело вытащили на спасительный берег.
Никто на крыше автобуса ничего не понял, когда труп «Учителя» просто оттолкнули в сторону на том берегу. Только оцепеневшая Вика промолвила:
Я сомневалась, но оказалась была права и дьявол выбрал себе жертву!
Пассажиры, выбирайте себе очередь сами на переправу, я уйду отсюда последний! Но спешите, кажется скоро – крышка! – сурово сказал Антон.
У меня нет страха, у меня нет ничего, ни мужа, ни любви и я остаюсь с тобой, Антон, только переправь моего Валентина Николаевича? – попросила красивая секретарша с модной седой прической.
Пусть женщины спасаются! – неожиданно благородно заговорил «беломраморная колонна РСУ».
Давайте пойду я на брезент, мы с Жорой дружили, значит и вместе погибать! – тихо заявил «Туберкулезный» и обреченно распластался на брезенте, продырявленный, испачканный и залитый кровью. Но его вытащили без всяких смертельных приключений. И как раз во время, там на берегу все валились без сил.
У нас остался огород не вскопанный, мы не сделали еще варенье из одуванчиков, давайте моя Матрена поплывет в райскую обитель? – неожиданно заговорил все время молчавший «плешивый старичок».
Пусть лучше молодая спешит к мужу на службу! – воспротивилась седая Матрена.
Давайте вдвоем, не то каюк сейчас! – закричал Антон, взбешенный не нужным словоблудством.
И Матрена с Викой тут же ляпнулись на распластанный брезент, крепко взявшись за руки. Они плыли как два лебедя, легкие и святые, с грациозными фигурами и пурпурными цветами-пятнами на брезенте.
И вдруг роковое течение к самому автобусу выбросило тело Гали. Погибшая невеста была прекрасна, точно Ангел Смерти ваял ее лик из белого золота.. Широкие глаза смотрели пристально и пронзительно из-под красиво очерченных бровей, но в складках нежных губ, к которым еще миг назад прикасался и льнул Николай, застыла тоненькая струйка крови, она словно обвиняла всех живых за ее гибель. Пшеничные волосы разметались вокруг ее божественного овала лица и зацементировались черной землей. Галя смотрела из могилы на Николая, будто укоряя его за то, что он так долго живет без нее на белом свете. И жених, не выдержав молчаливого упрека, кинулся к своей ненаглядной. Он обхватил ее прелестную головку, прижался к окровавленным устам, но Костлявая только и ждала этого любовного мига и скрыла их обоих в своих тяжелых и гибельных волнах сели.
Всякому страданью есть всегда избавленье или счастливый конец! – опять с патетикой заговорил «плешивый гриб-старикан».
Идите помирать к своей матрене! – грубо плесканул ему Антон, ошеломленный смертью влюбленных.
И «плешивый гриб-старикан» радостно и счастливо поехал к матрене, чтобы докопать огород в последнюю, наверное, весну.
А грязь уже подходила к крыше автобуса, она поднималась к отчаянию обреченных пассажиров. Они стояли, как севастопольские матросы с гранатами в руках против грохочущих фашистких танков, будто превратившись в каменные памятники.
«Голубая и розовая» женщины, можете испытать свой шанс на спасение? – сделал Антон предложение «кумушкам».
Кому первой?
Не тяните ваш выбор и поскорее действуйте, ведь очередь к Спасению и смерти продолжается!
Тогда я! – заявила «Голубая роза».
Какую участь ты выбираешь? – спросила ее подруга.
Конечно, наши объятия на том берегу!
И «челн» поплыл с драгоценным грузом редкой красоты из лепестков «голубой розы».
Красота выживает даже в грязи! – прокомментировал Антон удачную ходку «Кон-Тики» на скалистый берег.
Я каюсь во всех грехах, но я безумно хочу жить! – промолвила женщина в розовом, обращаясь к Небу и Земле. И Творец смилостивился и пропустил ее на райскую землю
А грязь прибывала, уже по ступням ног лилась жидкая и липкая смерть.
Ленинградки, вы оказались мужественные женщины и всем уступали очередь, теперь смелее проходите страшный омут! – подбодрил Антон.
Но вот мужчина и его милая дама просят и заслуживают внимание к себе!
Давайте, «Мраморная глыба», поезжайте, если женщины ходатайствуют о вашем спасении и уступают вам дорогу в высший свет! – галантно пригласил Антон начальника РСУ к путешествию.
Эта грязь пострашнее мрачных вод Ахеронта, текущего в царстве Аида, а ты напоминаешь мне сурового Харона, который не повезет ни одну душу туда, где светит солнце! – сравнением из древнегреческого мифа ответил Валентин Николаевич на предложение Антона.
Сель набухала и наваливалась, все вокруг дышало неведомым, окутанное тайной подземных и наземных движений и извержений, сплетая и раздувая жилы, пласты и массы увлажненного грунта, особенно мощными оползнями в водообильные годы. После проливных ливней по крутым оврагам низвергаются к морю водно-грязевые потоки – сели. Они на глазах меняют облик местности, приводя к большим катастрофам. Эта сверхъестественная сила обладала и магическими разрушительными свойствами. А сейчас грязь уже покрыла крышу автобуса.
Валентин Николаевич развалился на брезенте, точно гора мяса и сала. С берега натянули веревку и брезент, тяжело проваливаясь в грязь, медленно заскользил с чудовищным грузом.
Антон в левую руку продел петлю от троса, перекинул его через плечи, и держал его что есть мочи. Руки в крови, плечи ломит, ноги скользят по грязи.
- Девушки, помогите! Я не выдержу этот вес и он сорвет меня в пучину! – взмолился Антон. Оставшиеся с ним на крыше автобуса две ленинградки и секретарша начальника РСУ вцепились в Антона, удерживая его на месте.
На берегу в капроновую веревку впряглись все спасенные и, как бурлаки, тянули тушу начальника РСУ. Альпинистский карабин с закрепленной на нем веревкой едва скользил по тросу, а брезент провалился глубоко в грязь, но Валентин Николаевич мертвой хваткой держался за веревку.
Грязь прибывала стремительно, видно вверху прорвало какую-то заградительную плотину. Глубина достигла колен, женщины висели на ногах Антона и на левой руке, помогая ему держать трос и не давая свалиться в грязевой поток.
Хватайтесь за трос! – закричал Антон, когда почувствовал, что они вместе поплыли. – Здесь за кольцо! Держитесь крепче за меня! Моя рука привязана к тросу и нас могут вытащить из этой проклятой купели!
Боже великодушный, сохрани нас и спаси!
Немного утихнувший страх охватывает несчастных с новой неудержимой силой, а положение у них стало катастрофическое и никаких шансов на спасение.
А сель вдруг заблистала каким-то адским огнем, с алыми протуберанцами, красноватой бронзой, морецветной зеленью полос и феерическими языками дьявольских теней. Над горами, прорвав пелену дождя, вставало солнце, внезапно ярко осветив перековерканную и перекрученную землю.
Желтый дождь прекратился, но сель продолжала губительное движение земной коры, сокрушительно сминая и сметая все на своем пути. В садистских мучениях гибло все живое.
А-а-!!! – раздаются разорванные возгласы, крики отчаяния, обреченные стенанья.
У-у-у!!! – яростный и дикий звериный вой.
Прощайте! – последний человеческий вздох.
Держитесь! – несся призыв и надежда на спасение.
Боже милосердный, дай каплю жизни!
Крыша автобуса вдруг оголилась от грязи, а на ней зацепилась и застыла пара влюбленных. Николай по-прежнему обнимал прелестную головку своей невесты Гали. А над ними Божественным сиянием вставал чудотворный нимб мерцающий отливами опала в солнечной оправе…
 
В КОЛЬЦЕ ПОЖАРА
 
Ткачев и Иванчик играли в шахматы, расположившись на крыше «Хижины с оленьими рогами». Стоял солнечный жаркий день. Ре­бята натянули палаточный полог и укрылись в тени. Приехали они на Скалистое плато на воскресное дежурство. Вместе с горноспаса­телями увязалась дочка Громова — Юлька. Она увлеклась новым видом спорта — дельтапланеризмом и уже совершила первые поле­ты над Скалистыми плато. Здесь были идеальные условия трениро­вок: сильные восходящие и нисходящие потоки ветра. Ее белый дельтаплан распластался рядом с хижиной. Сейчас ветер почти от­сутствовал и флажок, поднятый на радиомачте, едва колыхался.
Юлька и Миша Воробьев кормили петуха Гаврилу, любимца горноспасателей. Огненный красавец что-то приболел и сидел, на­хохлившись, на деревянном насесте, сооруженных для него чуть ниже оленьих рогов, прибитых над входом в хижину.
— Может, его жара замучила? — предположила девушка.
— Ему скучно одному. Хочется покукарекать для курочек, а не для нас! — по-своему интерпретировал болезнь Гаврилы веселый музыкант (Миша играл в оркестре на серебряной трубе).
— Давайте заведем ему курочек, — согласилась Юлька. Из хижины появился озабоченный Громов.
— Не нравится мне эта погодка. Смола растопилась на дере­вянных стенах хижины! Не к добру это... — проворчал Дед.
— Не беспокойтесь, Виктор Петрович, скоро наступит бархатный сезон, дождик пойдет и грибы будем собирать, — успокоил Деда Миша.
— Папа, Гавриле нужно привезти курочек. А то здесь ему скучно одному. — обратилась с просьбой к Громову Юлия.
— Может, из «Хижины с оленьими рогами» сделаем курят­ник? — съязвил Громов.
И вдруг его внимание что-то привлекло. Он напряг зрение, всматриваясь в раскаленный от жары горизонт, а потом скрылся в хижине. Через минуту он появился с большим морским биноклем, поднялся на крышу и стал рассматривать перевал Розу ветров.
— Ребята, тревога! В верховьях каньона лесной пожар, — спо­койно и буднично произнес Дед.
И глянув на его лицо, спасатели поняли, что он не шутит. Впрочем, горноспасатели никогда не устраивали розыгрыши насчет ложных ЧП.
— Что будем делать? — Ткачев и Иванчик замерли в ожидании. Громов по кличке Дед, начальник Южного горноспасательного отряда, размышлял всего несколько секунд.
— Сушь страшная, огонь перевалит через Скалистое плато по траве и лесопосадкам, вспыхнет сосна, и тогда прощай запо­ведные боры, а то и город, может, запылать. Надо выходить навстречу огню и перерезать ему путь.
— Где? — спросил Иванчик.
— Может, Тонкий ручей завернем и пустим на пламя? — подсказала Ткачев.
— Точно, Саша. Миша, играй тревогу!
В один миг у Мишкиных губ оказалась труба и тревожный сигнал полетел в высокую даль,
— Доченька, наша рация не работает, только ты можешь, как птица, долететь до города и передать страшную весть...
— Попробую, папа.
— Садись на стадион.
— Лучше на вертолетную площадку заповедника, — посове­товал Ткачев.
— Сообщишь лесной пожарной охране, а потом позвонишь де­журному к нам в отряд, пусть объявит тревогу номер один — общий сбор всех штатных и общественных горноспасателей.
— Помогите мне запустить дельтаплан, — попросила Юлька, надевая нейлоновую амуницию.
Она волновалась, но, как и отец, внешне оставалась спокойной, хотя полет в город над скалами и морем ей предстояло делать впервые. Ее тренировочные попеты на дельтаплане были совсем скромными. Но отказаться или отступить от полученного зада­ния дочь горноспасателя не могла.
Иванчик и Ткачев взялись за крылья дельтаплана. Юлька защел­кнула карабин и кивнула головой. Втроем они побежали к обрыву и через мгновение белая «птица» оторвалась от земли. Юлька вытяну­лась под крылом дельтаплана и повисла над воздушной бездной. Гро­мов знал, что Юлька неопытна, боялся за нее, — но был рад, что она не струсила. И горноспасатели напряженно смотрели на парящую Юльку; а она умело и плавно ловила каждое дуновение ветерка, ма­лейшие движение горного воздуха и скользила, плыла в бесконечном и безбрежном пространстве. Дельтаплан медленно набирал высоту.
...Тишина солнца.
У тишины тысяча лиц: тишина воды, воздуха, горных далей, ти­шина ожидания, шагов, любимых глаз, тишина книг, размышлений и мечтаний. Но солнечная тишина особенная по своей яркости, горе­нию и томлению — это сияние пурпура и слепящая пульсация жары, когда не то что говорить, а и думать не хочется. Вот и сейчас огненный шар испепелил все бури и непогоды, и жаркой тишиной, самой желанной радостью разлился над миром...
Громов всегда любовался, когда сын спускался с гор на лыжах или дочь взмывала в небо. Но... А вдруг что-то случится?
И Дед, чтобы не смотреть в небо, стал лихорадочно' загружать багажник, сваренный из легких дюралевых трубок на крыше маши­ны. Ребята помогали ему, поднося лопаты, кирки, веревки, молотки, крючья, заплечные ранцы для воды.
...«Запорожец» помчался по Скалистому плато. Дед сидел за рулем, Иванчик рядом с ним, Миша позади, а Саша примостился на капоте мотора, держась за крепления багажника. Это была не бравада, просто Саша втайне оберегался: он хорошо знал характер Деда, знал, что тот может сгоряча сократить какой-нибудь поворот и остаться живым мож­но только спрыгнув с машины. Однажды такое случилось — зимой. Дед не вывернул руль и машина стал сползать в обрыв, и Саша (ему тогда не хватило место в кабине), сидящий на крышке мотора, ловко спрыгнул и помахал уезжающим в тот мир. Тогда все кончилось благо­получно — нос «Запорожца» завяз в снегу и повис над пропастью. Теперь, помня об этом случае, Саша старался находиться сверху «Запо­рожца», когда Виктор Петрович был за рулем.
«Запорожец» — славная машина; Громов знал его достоинства, осо­бенно проходимость. Не раз ему приходилось в ненастье выезжать по горному бездорожью на спасательные работы — и никогда «Запоро­жец» не подводил его и ребят, они вовремя добирались к месту события.
...Скалистое плато с карстовыми кратерами воронок и острыми карровыми гребнями будто обнажило свое серое тело из заплыв­ших земельных пространств. Лесники лечили голые «язвы» на теле земли, засаживая их лесами. Деревья медленно и упорно при­живались здесь, неистово борясь с колючими и злыми ветрами, снеговыми заносами, ливневыми сметающими струями.
«Запорожец», словно крот, бежал по плато, выбирая ровные ме­ста, но сердито взрыкивал на крутых преградах. Иногда Сашка соскакивал с капота и толкал машину, помогая ей выбраться из цепких скальных «капканов».
А Юлька парила над горами. Что может испытывать человек, когда он становится птицей? Восторг, удивление, радость, страх? Нет, что-то большое и не сравнимое ни с чем земным. Ты словно могучая орлица, распластавшая свои широкие крылья, летишь и чув­ствуешь легкое дыхание неба, пахнущее солнцем и синевой. Но внезапно Юльку обдало горячим восходящим потоком воздуха и дымом: она увидела под собой пожар.
Горел сосновый лес северной стороны Скалистого плато. Баг­ровые и белые языки огня лизали и метались среди сосновых крон.
Словно огненный дракон, рожденный жарой, вырвался из дневного оцепенения и страшными лапами яростно кромсал и сжигал все вокруг, оставляя черные пепелища.
А еще увидела Юля красную божью коровку, ползущую на­встречу огню и подумала:
«Папа с ребятами едут на «Запорожце». Скоро они вступят в борьбу со страшной стихией, а я все кружусь над горами. Надо спускаться в город».
Жаркий столб воздуха подбросил дельтаплан с Юлькой; она проскочила горбатую спину плато и закружилась над темной зеле­ной кромкой Южнобережья. Город сияющими каскадами, как во­допадными порогами, ниспадал в синюю гладь моря. Белая «пти­ца» повисла над безмятежно спокойными улицами-орнаментами, где драгоценными стеклами и камнями сверкали дома. Вот зеленая чаща вокруг стадиона; во знакомая крутая горка, застроенная пяти­этажками. Юльке очень хотелось сделать несколько кругов над родными улочками и переулками, гордо и смело проплыть над изум­ленными горожанами, но она повернула свои «крылья» к маленько­му пятачку перед Ущельем Пяти гор, там стояло управление запо­ведника и находилась вертолетная площадка. Дельтаплан «клю­нул» и резко пошел вниз.
Села неудачно, зацепившись за сосну у вертолетной площадки. К ней поспешили на выручку.
— Горит лес над каньоном, папа просит о помощи! — закричала она с верхушки сосны, путаясь среди ветвей и креплений дельтапла­на. Сразу же рядом завыла пожарная сирена, сообщая людям о беде.
...Дед и ребята-горноспасатели, оставив «Запорожец», подня­лись на скалу Белый крест. Дым клубился под ее обрывами. Каза­лось, что это не лесной пожар, а идет грозный бой. Утесы, скалы, как башни крепости, были объяты дымом и огнем.
Пламя охватило только лес на скалах и крутых сбросах у Бело­го креста. Внизу каньон не пропускал пламя на гору Святитель. Слева — каменное ложе Тонкого ручья. Один путь огню — на Зеленый пояс, потом через плато и в заповедник. А у начала Зе­леного пояса они весной вычистили хороший родник и назвали его Серебряной водой.
— Ребята, работаем так: мы с Иванчиком отсюда налаживаем страховку вниз к огню, Саша бегом к роднику с ранцем, узнай, есть ли там вода. Миша, найдешь в «Запорожце» радиостанцию «Ви-талка», может, Пиф догадается включить ее волну.
— Если пойдет верховой огонь, мы ничего не сможем сде­лать, — стал рассуждать Ткачев.
— Все разговоры в сторону, — оборвал его Дед. Ребята принялись за работу. Миша принес страховочную ве­ревку, нашел «Виталку». Скоро появился Сашка.
— Вода есть и наш цементный резервуар полон, — радостно сообщил он и сбросил с плеч тяжелый резиновый ранец с водой. Неожиданно заговорила рация.
— «Скала»! «Скала»! Я — «Огонь»! Известие о пожаре от Юли получили. Вертолет с первой группой готовится к вылету. Доложите обстановку. Прием.
— Горит вокруг Белого креста, нужны шланги и насос. Огонь на скалах и крутых обрывистых участках. Соберите весь горноспасатель­ный отряд, только альпинисты смогут здесь работать, а лесники и пожар­ники будут на подмоге. Вертолет может сесть у Зеленого пояса. Прием.
— Вас поняли. Рацию не выключать. Встречайте вертолет. Прием.
— Молодчина твоя дочь, Дед, сумела долететь на дельтаплане и передала в город весть о пожаре! И скоро нам будет подмога! — Прокомментировал радиосвязь Михаил.
Вертолет приземлился на плато. Винт работал. Шесть лесни­ков-пожарников выскочили из кабины, выбрасывая шланги, топоры, пилы, ломы. Вынесли небольшой насос и бензиновый мотор. Вер­толет снова взлетел, отправляясь за новой командой.
Дед с Иванчиком давно связали и оборудовали точки стра­ховки. Теперь можно было спускаться к пожару, но сначала они помогли лесникам раскатать и соединить шланги. Саша и Миша возились с мотором.
Опять заработала рация.
— «Скала»! В городе объявлена пожарная тревога, сейчас к Вам вылетает команда горноспасателей. Какие будут указания? Прием.
— Огонь расширяется. Начинаем тушение. Сообщите в Се­верное лесничество о пожаре над каньоном. Работайте по пожар­ной тревоге. Прием.
Громов оставил микрофон рации и отдал команду своим спутникам.
— Саша и Миша, оставайтесь на страховке и связи, лесники пусть качают воду и подтягивают шланги, а мы их будем прокладывать вниз!
Дед и Иванчиком стали спускаться по скалам. Вместе с собой они тянули пожарный шланг. Огонь был еще далеко, но стало нестерпимо жарко.
— Ничего себе костер разожгли! — пошутил Иванчик, и вдруг под ногами они увидели желтые языки пламени.
— Включайте воду! — передал Дед по рации лесникам. Шланг вздрогнул и зашевелился, как тело питона, и скоро хлы­нула упругая струя. Громов направил воду в огонь. Тут же зашипело, запарило, затрещало.
— Забей крюк и укрепи шланг! — попросил Дед Иванчика. Ему Зыло трудно удерживать равновесие, он висел на страховочной веревке, держа тяжелый шланг обеими руками и поливая горящие лапы сосен.
Огонь чуть ослабел. Скальная стена стала еще круче, но сосен здесь росло поменьше и Дед быстро залил огненные очаги. А ниже бушевал огромный пожар.
— Дед, подлетела команда наших ребят, что делать? — запро­сил Миша по рации.
— Сколько человек?
— Восемь.
— Разделитесь напополам, одну группу пусть возглавит Саша, а другую возьми сам. Спускайтесь от источника по руслу ручья к каньону — справа и слева, там в урочище здорово полыхает. Мы с Иванчиком тоже уходим ниже. Выдавайте нам шланг. На наше место пусть спускается другая связка. Прием.
— Понял. Все выполним, как приказал.
Огонь ревел. Дед, черный от гари, мокрый, в разорванной рубашке, с веревкой вокруг пояса, с рацией, пристегнутой широкой резинкой на груди, метался по скалам, волоча за собой тяжелый шланг, из которого била спасительная струя. Иванчик следовал за ним, подтягивая шланг, страховал Деда веревкой и тоже был черен и грязен.
Страшна стихия огня. Нигде не укрыться, не спрятаться от огненной лавы, все пылает и гибнет в красных языках пламени. Горят сосны-свечи, винтовочными выстрелами трескаются камни от жаркого огня.
Радостное от предстоящей романтической схватки с пожаром лицо Иванчика враз потускнело, когда он очутился рядом с огнем.
— Не пугайтесь, Владимир Константинович, будем вместе бо­роться с пожаром!
— Разве мы управимся?
— Попробуем. Надо разрезать огонь на два острова и пройти к каньону, потом парни охватят огонь в кольцо и мы его зальем. Стра­шен только верховой огонь, он может переброситься на соседние леса.
Внезапно Иванчик испуганно прокричал.
— Змея!
— Не бойся, Владимир Константинович, это леопардовый полоз уходит от огня! Его надо спасти, полозов очень мало осталось в
наших горах.
Дед полил из шланга обреченное пресмыкающиеся, затем ото­рвал рукав рубашки, смочил его водой, и, завернув полоза, сунул его в пустой ранец из-под воды, болтавшийся у Иванчика на спине.
— Возьми мою рацию и поддерживай связь с лесниками, а я
буду спускаться ниже.
— Не надо, мне лесники уже дали переговорник.
 
— Страховку крепи за скалы и крючья, деревья не используй, они могут загореться.
Иванчик забивал в трещины длинные стальные крючья, изготовлен­ные самими горноспасателями, в ушки крючьев прощелкивал альпинис­тские карабины и пропускал веревку к Деду, один конец привязав к себе. Пожарный шланг он крепил на вспомогательном репшнуре.
— Страховка готова, можно спокойно двигаться вниз, крючья забиты надежно! — объявил молодой горноспасатель. Впервые он участвовал в тушении лесного пожара.
Дед оторвал второй рукав рубашки, смочил водой и намотал на лицо, оставив узкие щели для глаз.
— Вперед! — крикнул Дед и ударил струёй в огонь. — Вы­давай, Володя, веревку, буду спускаться ниже, здесь огонь ослабел.
Склон стал более пологим, но сосен здесь росло побольше и пожар полыхал сильнее.
Вверху прошумел вертолет.
— «Скала», как дела? Прибыли еще горноспасатели и лес­ники. Прием.
— Раскручивайте второй шланг и спускайтесь к нам.
— Понятно, что еще нужно? Прием.
— Свяжитесь с Мишей и Сашей, пусть они со своими группами прорываются к Желтой поляне, попробуем взять огонь в кольцо.
— Я понял, — ответил включившийся в переговоры по рации Миша Воробьев.
— Как у вас дела, Миша? — запросил Громов.
— Жарковато, подошвы ботинок плавятся от горячих скал.
— А где Саша?
— Ему оказывают помощь.
— Что случилось?
—- Горящая ветка свались на спину.
— Дед, огонь вокруг меня, прорвался откуда-то сверху и пла­вится веревка. Что делать? — завопил по рации Иванчик.
— Уходи в безопасное место!
— Я страхую вас! Я горю!
— Руби топориком шланг и обливай себя.
— А вы...
Струя воды у Громова в шланге ослабла и прекратилась со­всем, — видно, Иванчик перерубил противопожарную кишку.
Дед бросил все снаряжение со шлангом и полез вверх на по­мощь напарнику в связке. Оттуда вдруг полетело перегоревшее бревно и камни. Дед отпрянул в сторону и хотел повиснуть на веревке, но она оборвалась, и он полетел вниз.
«Пережгло веревку», — мелькнуло у него в голове.
Дед упал прямо в огонь, на пылающую сосновую подстилку. Он пытался вырваться из огненного кольца, но вспыхнула одежда. Дед сжался в пылающий клубок и покатился по откосу, сбивая пламя. Это было единственное правильное решение, — сбить огонь, но Дед катился в самое пекло...
— «Огонь!» «Огонь!» На связи — Иванчик, пережгло стра­ховочную веревку, соединяющую меня с Дедом. Он не выходит на радиосвязь и не слышно его криков. Наверное, он свалился вниз, там огонь, воды у него нет! Прием.
— Спускайся к нему! — заорал по рации всегда спокойный фронтовик Пекарев, дежуривший на плато у мотора, качавшего воду из цементного бассейна Серебряного источника в шланги.
— Я стою у конца шланга. Здесь нет Громова: очевидно, он
сорвался в огонь.
— Миша, ты слышишь меня? Прием.
— Да, Валентинович. Прием.
— Я спускаюсь к Иванчику, там пропал Дед. У нас два шланга с водой. Будем прорываться в центр пожара. Попробуй, выходи к нам. Куда же сгинул Дед? Прием.
— Понял. Поищем. Прием.
Огонь, зажатый между скалами, каменным ложем Тонкого ру­чья и стиснутый водяными струями из пожарных шлангов, направ­ленных горноспасателями, стал медленно задыхаться в дыму и во­дяном пару. Через несколько часов все было кончено, только от­дельные дымки курились над пепелищем.
На плато, над пожаром, лесники оборудовали палаточный лагерь, чтобы дежурить еще пару суток, наблюдая за обгорелым лесом.
А Дед?
...Хоронили его всем городом. За гробом шли горноспасатели. У каждого на плечах было кольцо веревки. Альпинистскими ве­ревками они были связаны между собой. Только на гробе болтался пережженный конец веревки. Похоронили Деда на горе Авинда. Отсюда отрывался синий простор моря и Скалистого плато. Неда­леко стояла «Хижина с оленьими рогами». На каменной глыбе ребята вырубили фамилию Громов и забили крюк с карабином, в который прощелкнули кусок обгоревшей веревки.
В память о Громове учредили ежегодные соревнования горноспа­сателей. В «Хижине с оленьими рогами», на стене рядом с портретом доктора Дмитриева, основателя Горного клуба, повесили фото Громова, их Деда — начальника Южного горноспасательного отряда...
Дата публикации: 09.02.2010 23:59
Предыдущее: НОВЫЕ ПАМЯТНИКИ ЯЛТЫ.

Зарегистрируйтесь, чтобы оставить рецензию или проголосовать.
Наши судьи-эксперты
Галина Пиастро
Документы эксперта
Магик
Наши судьи-эксперты
Николай Кузнецов
Документы эксперта
Кот Димы Рогова
Наши судьи-эксперты
Виктория Соловьева
Документы эксперта
Не чудо
Наши эксперты -
судьи Литературных
конкурсов
Алла Райц
Людмила Рогочая
Галина Пиастро
Вячеслав Дворников
Николай Кузнецов
Виктория Соловьёва
Людмила Царюк (Семёнова)
Устав, Положения, документы для приема
Билеты МСП
Форум для членов МСП
Состав МСП
"Новый Современник"
Планета Рать
Региональные отделения МСП
"Новый Современник"
Литературные объединения МСП
"Новый Современник"
Льготы для членов МСП
"Новый Современник"
Реквизиты и способы оплаты по МСП, издательству и порталу
Организация конкурсов и рейтинги
Литературные объединения
Литературные организации и проекты по регионам России

Как стать автором книги всего за 100 слов
Положение о проекте
Общий форум проекта