Август в этот год выдался на редкость холодным и не уютным. Серые дожди, грязными лохмотьями повисли над Москвой, пригибая к шпилям знаменитых высоток обрывки дымов, вырывающихся из невидимых из-за плотного тумана труб. Широкие тополиные листья не то, что бы пожелтели, а как-то пожухли, и приняли необычайно мерзкий оттенок дешевого картона выработанного из второсортной макулатуры, собранной пионерами по окрестным помойкам. Словно обрывки использованной туалетной бумаги, они вяло планировали на продрогшую мостовую и пришпиленные к ней мутными струями дождя, как-то необычайно быстро разлагались и перегнивали, перетертые узорчатыми протекторами автомобилей и изношенными подошвами редких пешеходов.

Вереницы отливающих свинцом луж, даже внешне очень холодных, основательно расположились вдоль выщербленных бордюрных камней, игнорируя канализационные решетки, забитые как водится всяческим мусором.

На потемневших стенах домов и крашенных скучной, по обыкновению темно - зеленой краской заборов, расползались от воздействия многодневного дождя, расклеенные неизвестно кем и совершенно непонятно зачем многочисленные объявления, которые по большей части никогда и никем не читались….

- СРОЧНО СНИМУ….

СРОЧНО СДАМ….

СРОЧНО КУПЛЮ….

СРОЧНО ПРОДАМ….

Как странно, - застывшая в дождливой полудреме Москва еще чего-то срочно желает…..

Поверх многослойно наклеенных листков с чьими- то срочными и безнадежными пожеланиями кто-то поместил объявленьице, с необычным для Москвы текстом:

- КЛАДУ ПЕЧКИ, КАМИНЫ И ПРОЧЕЕ…. ТЕЛ…..

1.

-…. Прекрати курить, Сережа! Я сказала, немедленно прекрати курить! Мало того, что потолок от твоего курения пожелтел меньше чем за полгода, так ты еще взял моду стряхивать пепел в мою любимую пеларгонию…..-

Дородная женщина, в полупрозрачном халате и розовых термо бигудях в жиденьких, сожженных перекисью водорода волосах, нависла над мужем всеми своими формами внушительно и бесповоротно, как полосатый жезл Гаишника перед владельцем Москвича, на свои последние сбережения купившего права, за версту отдающие липой.

- Пеларгония - передразнил ее муж, высокий поджарый мужик в дорогой домашней, с шелковыми кистями пижаме и мягких тапочках на босу ногу, -

- Скажи проще, герань. Тоже мне, “ цветочница Анюта” нашлась, пеларгония твою мать…. У меня от твоей ботвы, что по всем подоконникам понатыкано, только голова болит – ни вида, ни пользы, сплошная аллергия. Хотя бы лимоны выращивала, или там мандарины – и красиво, и вкусно.-

Сергей демонстративно затянулся в последний раз, с шумом выдохнул дым и, приоткрыв фрамугу окна, ловко послал окурок щелчком безымянного пальца в заоконную мокрень. Багровая точка мелькнула на мгновение и тут же пропала из виду.

Он потянулся, и на ходу развязывая пояс пижамы, бросил жене через плечо.- Ладно, Тамара, не гони волну. Пошли спать. Поздно уже.-

Пискнул еле слышно, стоящий на инкрустированном перламутровыми бабочками столе телефон, стилизованный под старину – слоновая кость и золото.

- Да,- нехотя, словно устало проговорил в трубку Сергей, небрежно поглядывая на наручные часы,

- Да, кладу. И печи, и камины…. Да, как действующие, так и имитацию….. Что? В монастыре? Нет, пока не приходилось. Кого спросить? Игуменью Настасью?-

Мужик на некоторое время задумался, слегка подергивая холеными, волнистыми усами над сочными, пухлыми, словно искусанными губами, явно находясь в сложных, в мысленных подсчетах.

--Хорошо…. Договорились…. Завтра ближе к обеду, я подъеду, посмотрю, а потом уже и о цене поговорим. До свидания игуменья, до свидания.-

Сергей положил трубку, и вместо спальни, отправился на балкон.

Отвесно падающие струи дождя, шелестящими нитями проносились мимо освещенного балкона, на мгновенье впитывали в себя электрический свет, и уже какой-то донельзя яркой, новогодней мишурой уносились вниз, навстречу с жестким, отдающим нефтью асфальтом.

Неизвестно от чего, но звонок игуменьи, взволновал Сергея Кошера, популярного в Москве и довольно дорогого мастера- печника. В свое время, когда еще из так называемого ближнего зарубежья, в белокаменную, не ринулись тысячи дешевых рабочих рук, предлагающих доверчивым обывателям качественные услуги за малые деньги, телефон его передавали из рук в руки, только по знакомству, и только состоятельным клиентам.……

……Припарковав свою новенькую Шкоду вблизи главного административного здания Сергей нехотя выбрался под казалось слегка поутихший дождь и с сомнением огляделся вокруг.

Неширокая, и скорее всего мелкая речушка петляя терялась в зарослях камыша и слюдянистого тумана, прибитого дождем почти к самой траве.

На высоком и явно рукотворном валу, возвышались мощные монастырские стены темно-красного кирпича, за которыми виднелись соборные купала и церковные кресты.

На крепостных стенах, почти у самого их основания, среди свежих заплат из современного, пережженного и кривого кирпича, какая-то сволочь, вывела черной аэрозолью фашистскую свастику и кричащую своей наглой безнаказанностью надпись: ПОКА МЫ СПАЛИ, ВЫ ВСЕ ПРОСРАЛИ! РНЕ. Обрамленная изумрудными, вековыми вкраплениями мха, надпись эта, даже для неверующего в Бога Сергея показалась кощунственной и страшной.

Возле главных монастырских ворот, лежал огромный, некогда вылитый из бетона лев с отломанной лапой и широко раскрытой, беззубой пастью. Лев смотрел, на стоящего в презрительном молчании перед ним Кошера, и казалось всем своим видом говорил

….. – А кому сейчас легко, а…..? –

Под много метровой аркой главных ворот прятались от дождя несколько богомолок – бомжеватого вида старух облаченных в пропахшее застарелой мочой рванье.

Они беспрестанно крестились, отчаянно ссорились между собой и с откровенной надеждой смотрели на оробевшего печника.

Сергей вытащил из заднего кармана дорогих льняных штанов пару червонцев и, не скрывая брезгливости, протянул ближней. Ее товарки зло посмотрели на счастливицу и придвинулись к Кошеру со своими трясущимися ладонями, без особой впрочем, надежды….

-….. Тоже, мать твою, приперся грехи замаливать…. Жопа! Машина вон какая, а дал всего ничего….- донеслось до него сзади, но Кошер решил здесь, в монастыре не связываться с мерзкими попрошайками и вошел во двор обители, промокшей и печальной.

Сергей шел по территории монастыря со смешанным чувством удивления и робости,

- Ну как, как они, эти люди, женщины, в наше время смогли пойти на полное отрицание всего мирского, с его радостями, соблазнами и самое главное на его , Кошера взгляд с его удобствами? Нет! Не понимаю, ничего не понимаю - буркнул он и прочитав указатели выполненные стилизованными под старославянскую письменность буквами во множестве висевшие на древних и замшелых стволах высоченных лип отправился на поиски игуменьи.

После довольно долгих поисков, Сергей обнаружил настоятельницу монастыря возле одного из храмов, где несколько молоденьких монашек, во всем черном, под ее руководством, с трудом вкатывали большую, пузатую бочку в желтых потеках свечного воска в распахнутую подвальную дверь, скорее даже люк.

Потоптавшись в сомнении, предложить ли свою помощь, или не предлагать, Кошер подошел к игуменьи и негромким кашлем намекнул ей о своем приезде.

- А - обрадовалась она - Вы наверно и есть Сергей Кошер? Извините, что не встретила вас, сами видите, воск пришел, да еще в неурочное время. Вечерняя служба сейчас у нас….

Пойдемте, я вас провожу в келью, где вы будете жить во время вашей работы у нас….-

…..Кельей оказалась вполне приличная комнатка со скошенными потолками и дощатыми, крашеными полами, на третьем этаже старинного особнячка расположенного почти в самом центре монастыря со небольшим окошком, откуда открывался до странности тоскливый вид - корявая береза, перекрученная словно нарочно , стоявшая почти голая, без листвы в самой петле речушки и большой покосившийся крест под ее ветвями, выточенный из лабрадорита – черный и мокрый.

На узеньком подоконнике, полускрытый простенькими шторками, выгибался шипастый, блеклый столетник, лежал зачитанный, пухлый томик с крестом на обложке.

- Мне бы завтра, к утру подсобничка какого - никакого, старичка что ли – проговорил, осмотревшись, Сергей.- Часам к восьми….-

- Будет вам подсобник - улыбнувшись, проговорила Игуменья Анастасия, – К восьми часам и подойдет. А пока располагайтесь, сын мой, отдыхайте. Работы у вас будет много. Прошлогодний ураган порушил почти все крыши в обители, и оказалось, что многие печи находятся в довольно плачевном состоянии. Но самое главное, это конечно печь в головном, главном храме, вы как раз там меня и нашли, так как именно в нем и лежат нетленные мощи родителей Сергия Радонежского, Преподобные Кирилл и Мария, и естественно наибольшее количество прихожан приходит молиться именно туда…., а печь коптит – непорядок.

Игуменья неспешно перекрестилась и, проведя сухонькой ладонью по подоконнику, словно проверяя его чистоту, кивнула Сергею-

Отдыхайте - и неслышно прикрыв за собой двери - вышла.

Кошер подошел к двери, убедился, что замков, запоров, и даже самой примитивной цепочки на ней нет, да и судя по всему никогда и не было, несколько недоуменно пожал плечами и задвинув сумку с инструментами под аккуратно заправленную лиловым байковым одеялом панцирную кровать, щелкнул выключателем.

Немедленно, окно словно засветилось каким-то странным, глубоким, приглушенным, фиолетовым светом и как это ни удивительно, но лишь дождь, слегка размывая силуэты и этой корявой березы, и этого креста, и росчерками своих капель, да и наверное шумом, превратил довольно жуткий на первый взгляд вид из окна в нечто органичное и печальное….

Одним словом выкурив в окно пару сигарет, Сергей довольно спокойно, если не сказать, равнодушно сплюнул в дождливую ночь и лег спать, не расправляя постели как впрочем, и не раздеваясь.

2.

 

…………Проснулся Сергей довольно рано, еще не было и шести, и решив не дожидаться обещанного подсобника, спустился во двор, вымощенный брусчаткой, кое-где почти отполированной подошвами паломников.

Дождь слегка моросил…., так еле слышный шорох на фоне приглушенного церковного пения, доносившегося неизвестно откуда и заунывного скрипа вековых лип, растущих в удивительно верном, шахматном порядке.

Кошер, зябко передернув плечами, по памяти отправился на поиски собора.

Всюду царила идеальная чистота – мечта любого армейского старшины.

Березовые дрова, сложенные в виде высоких стогов желтели свежим, влажным деревом. Поникшие, пропитавшиеся водой розовые кусты, посаженные строгими рядами, отчаянно пахли всеми оттенками приторно – сладкого, соперничая с запахом березы, смородины, ладана и как ни странно болота. Вдоль невысокого гранитного парапета украшающего маленький, неказистый домишко с длинной жестяной трубой торчащей из форточки одного из окон, стояло более десятка высоких плетеных корзин, полных черной смородиной, прикрытых сверху ,надо полагать от дождя широкими, волнистыми листьями лопуха.

Кое-где, там, где дождевая вода стекала с крутых крыш через медные водосточные трубы, по серому граниту мостовой виднелись стойкие, малахитовые разводы.

В соборе, который Сергей по утру нашел, кстати, довольно быстро, повсюду виднелись следы ремонта – вдоль стен, высились железные, колченогие леса, с проложенными по ним дощатыми трапами, в центре, ближе к алтарю, стоял сбитый из мощных досок ящик, полный желтого, известкового раствора.

Ажурную, литого чугуна печную заслонку, Сергей заметил почти сразу по черному пятну копоти вокруг.

- А печь то и в самом деле дымит - буркнул Кошер, и, достав из кармана маленький, почти миниатюрный молоточек начал выстукивать стены храма. Опытный печник, он поразился таланту своего коллеги, мастера сработавшего свою печь более трехсот лет назад. Надо было обладать незаурядным талантом, и определенной долей фантазии, что бы она одна , эта самая его печь, всеми своими, скрытыми в стенах собора коленами, проходящими по периметру церкви, могла обогревать такое огромное помещение.

Взбираясь вслед за уходящими вверх печными коленами по скрипящим лесам, печник поднимался все выше и выше, к самому куполу собора.

Вот уже и ангелы, в белоснежных одеждах грустно, в упор смотрят на Сергея большими, печальными, еврейскими глазами, и сам Спаситель казалось благосклонно, протянул к изумленному величием этих древних, и таких близких сейчас фресок Кошеру свою безукоризненной формы длань.

Под самым потолком, даже выше скрытых хоров, Сергей заметил небольшую дверь, и с трудом распахнув ее, оказался на улице, на самом верху храма, возле печной трубы скрытой между золочеными церковными куполами.

Подняв голову и увидев тяжелый кованный, крытый сусальным золотом крест, он неожиданно для самого себя громко, так, что промокшие вороны недовольно снялись со своих мест и с скрипучим карканьем залетали в беспорядке над усыпанными шипами крестами закричал, с каким-то вызовом, несколько даже неумной бравадой, нелепо, размахивая руками.

- Ты видишь, Господи, я здесь, так высоко и так близко к тебе! Я здесь! А ты, ты то где? Да и есть ли ты на самом – то деле? А?-

И словно в ответ, там, где в дождливой серой утренней мгле терялась спящая еще Москва, среди равнодушных плотных туч проклюнулось маленькое, чуть больше блюдца отверстие в глубокое, голубое небо, сквозь которое тонкий лучик света протиснулся несмело и робко, а уже потом, почти над самой головой пораженного печника изогнулась многоцветная радуга – задрожала, поблекла и растворилась в серой массе грязных, мокрых туч, ленивых и неторопливых…….

Прижавшись спиной к мокрому куполу, Сергей еще долго вглядывался в дождь над собой, обтирая мокрое лицо ладонью, что-то шепча и неумело крестясь. Вдруг, где-то над самой его головой, раздался громкий , слегка дребезжащий звук большого колокола. В ужасе, в полном смятении печник бросился к спасительной дверце, и обдирая модную свою одежду о заусеницы труб монтажных лесов, почти не глядя себе под ноги ринулся вниз, в пропахшую воском и ладаном спасительную полумрачную тишину древнего храма.

Он мчался вниз, а строгие фрески византийского письма взирали на убегающего печника с грустью и скорбным всепрощением…..

Вернулся Кошер в свою комнату- келью уже ближе к полудню, каким-то раздавленным и опустошенным, и бросив свое жилистое тело на протяжно скрипнувшую кровать, зарылся лицом в мягкую, обещающую тишину и успокоение подушку, набитую чем-то необычайно пахучим, может быть даже травой……

3.

-….Ну и работничек….- сквозь сон услышал Сергей слегка насмешливый голос игуменьи.

- Уже обедню отслужили, а вы еще спите….

Кошер с трудом оторвался от подушки и хриплым со сна голосом, несколько даже виноватым сообщил ей-

- Да я, честно говоря, уже осмотрел вашу главную печь. Скорее всего, забито одно из самых верхних колен, может быть это обыкновенная дохлая ворона…. Вы знаете, Анастасия…., матушка Анастасия, я решил…., я отремонтирую ваши печи…., и совершенно бесплатно. Но подсобник мне все ж таки необходим. Работы много, да и вообще веселее как-то.-

Игуменья улыбнулась и Сергей неожиданно для себя отметил, что у монахини, несмотря на ее довольно преклонный возраст идеально здоровые зубы.

- Да приходил к вам в восемь утра ваш подсобник, но вас уже в келье не было. Впрочем, он и сейчас со мной….Дочь моя - обратилась к кому-то стоящему за своей спиной игуменья

-Подойди и познакомься с мастером. Его зовут Сергей Александрович Кошер – если мне не изменяет память…..-

Настоятельница посторонилась и в комнату вошла, нет скорее просочилась неслышно и незаметно глазу необычайно красивая девушка – вся в черном, но это ее черное одеяние скорее подчеркивало, нежели скрывало поразительную внешность монахини.

Продолговатые, влажные глаза необычайно зеленого цвета под густыми, почти черными бровями внимательно смотрели на Кошера. Над верхней, припухшей губой примостилась маленькая родинка, придающая всему облику молодой монахини несколько кокетливое, если даже не игривое выражение.

- ….Господи - еле слышно прошептал пораженный Сергей - И такую необычайную красавицу в черное, в монашки…..

Игуменья, то ли не расслышала шепот печника, то ли сделав вид, что не услышала, одним словом она повернулась к выходу и на прощанье сказала – Дочь моя, постарайся как можно лучше вникнуть в мастерство сына Божия Сергия, помогай ему во всем и слушайся его на это время, как и меня. От полуночных служб я тебя, дочь моя Наталия пока освобождаю. И еще…., - настоятельница строго взглянула в глаза Сергею – Постарайтесь сын мой во время работы в храмах от курения воздержаться. Грех это. А в стенах обители женской вообще кощунство.-

Игуменья неслышно вышла из комнаты, но у Кошера осталось странное ощущение того, что последнее предупреждение должно было прозвучать совсем не так, да и не об этом…..

Сергей впервые почувствовавший себя в роли учителя или наставника, смущенно прошелся перед потупившей взгляд молоденькой монашкой, зачем-то выложил перед ней на небольшом столе весь свой нехитрый инструмент и уже хотел, было начать что-то нечто урока, но вдруг выпалил, странно, некстати.- Покушать бы Наташа…. Где здесь можно купить?-

Та взмахнула огромными, слегка загнутыми ресницами, и чуть слышно сказала

– Пойдемте Сергей Александрович, в трапезную. Там сестры вам уже несколько раз ваш обед подогревали. Но может быть вам следует переодеться? У вас вся рубаха отчего-то в известке и саже….-

Кошер резко ,как-то вдруг густо покраснел и зачастил виновато- Да-да Наташа, конечно, обязательно переоденусь, это я утром, на крышу неудачно поднялся сегодня….Вы если можно пожалуйста отвернитесь. Я быстро….

- Я лучше выйду пока – шепнула она и плотно затворила за собой дверь.

Сергей заметался по комнате, в необычайном волнении, сам себя не понимая, да и не желая понимать, переоделся в чистую оранжевого цвета спецовку и такие же штаны, поколебался слегка, но все же положил в нагрудный карман парочку сигарет и зажигалку, и уже через минуту, вслед за монахиней спускался по крашенной деревянной лестнице особнячка.

Он шел, погруженный в аромат юного женского тела впереди идущей монахини, в котором совершенно отсутствовал даже мельчайший намек на парфюм в совершенной прострации, и ловил себя на мысли, что ради нее, ради одного только присутствия рядом с этой, совершенно незнакомой ему девушки он согласился бы не только совершенно бесплатно отремонтировать все без исключения печи, но и смог бы остаться здесь навсегда. Здесь и навсегда.

Правда где-то далеко в глубине его души ворочалась маленькой острозубой бестией мыслишка, да и не мыслишка даже, а так - черт те что, мелочь какая-то, хотя кто знает, а может быть это и был голос совести…..

- Опомнись, что ты делаешь? О чем желаешь? Ведь эта девочка, от силы на пару лет старше твоей дочери. Зачем тебе это надо?-

Но Кошер шел и шел за Наташей, и постепенно совесть попритихла, улеглась по - удобнее в его нутре и растворилась, словно карамелька в горячем чае…..

….Несмотря на свое необычное душевное состояние, печник поел с удовольствием и от души.

Жареная рыба, рассыпчатый рис, и явно выпеченный в монастыре ноздреватый мягкий хлеб, Сергею определенно понравились и, поднявшись из-за стола, и поблагодарив улыбкой повариху-монахиню за прекрасный обед, он, уже не спеша, отправился во двор, где его ожидала столь неожиданно взволновавшая по большому счету непрошибаемого мужика Кошера - Наташа

 

Пригодную для печных работ глину Кошер нашел почти возле самых монастырских стен. Из века в век, вода, стекая с верхней площадки сторожевой башни по массивному кованому желобу, промыла в грунте небольшое русло, почти овраг, темно-песочные стенки которого, в последнее время обросли фиолетовыми свечками Иван – чая и длинными, безвольно опущенными ивовыми кустами.

Сбив дощатый ящик и расположив его возле крутых соборных ступеней, Сергей вместе с Наташей, на носилках с грубо обработанными ручками натаскали в него облюбованную Кошером глину и просеянный кварцевый песок, белый словно сахар.

- Вот смотри Наташа – сухим, каким-то казенным голосом вещал Кошер, разминая в руках раскисшую глиняную кашицу.

- Настоящий печник, всегда работает голыми руками, без перчаток и мастерка. Пальцы мастера должны чувствовать материал – кирпич и глину.-

Он брал руку девушки и, положив ей на ладошку светло серое месиво, начинал мять ее, слегка массировать, почти ласкать. При этом, щеки его, как впрочем и щечки монашки ярко пунцовели , язык во рту пересыхал и лишь пальцы мастера чуткие и одновременно твердые все продолжали и продолжали блуждать по влажным и прохладным девичьим пальчикам…..

…..Вскрыв древнюю кирпичную кладку вокруг печной заслонки, Кошер обнаружил, что многие узлы топки и поддувала, за многовековую службу пришли уже в негодность. Самонадеянный впрочем, и не без основания для этого печник, подогретый присутствием Наташи, решил сделать новую печь не хуже, если не лучше чем его неизвестный, талантливый предшественник.

- Пойми Наташа,- бормотал он словно в ознобе,

- Шовчик между кирпичами должен быть тоненьким, миллиметров пять, не больше, и глину на кирпичик нужно накладывать ладонью, а не мастерком. Конечно, по первости ладошки твои Наташенька слегка огрубеют, пальчики сморщатся, но зато потом, потом ты почувствуешь, что глина, может быть ласковой, ласковой, словно влюбленная женщина….-

При этом Сергей странным, стеклянным взглядом окидывал тоненькую фигурку монашки, изящество которой не могло скрыть и черная ее одежда. Сама же Наталия, в последнее время словно расцвела – губы ее налились, в глазах появилась какая-то непонятная искорка, походка, да и все движения приобрели необычайную, кошачью грацию.

Но иногда, будто спохватившись, она вдруг начинала лихорадочно что-то шептать, часто и быстро креститься, словно пытаясь отгородиться от невидимых, но очень прочных нитей все более и более крепко связывающих между собой этих двух, казалось бы, совершенно различных людей.

Несмотря на глубокое волнение, охватывающее Кошера в присутствии своего ученика, он все более и более восторгался как профессионал своего дела тем мастерством, с которым были сделаны печи в монастыре.

- Смотри-ка, - шептал он, позабыв обо всем на свете.- Глина на разлом очень плотная, хотя и вроде бы и пористая. А знаешь Серега, отчего это могло получиться? – вопрошал он самого себя,и тут же самому себе и отвечал- Ну конечно, конечно он хитрец в глину сахар добавлял, а тот при нагревании и спекся…..Ну хитрюга! Ну молоток!

Наташа сидевшая в сторонке, на сложенных кирпичах не могла не любоваться им. Она и любовалась….

- Скажите Сергей Александрович,- вдруг робко спросила она Кошера - А вы иудей?

-А? Что?- не сразу сообразил тот.- Иудей? В смысле еврей? Отчего это ты решила, что я еврей? Неужто похож?

- Да нет - смутилась еще больше Наташа.- Просто фамилия у вас какая-то странная.

А…, это - рассмеялся Сергей. Ну, это совсем просто. Врать не буду, насколько история эта правдивая, но что слышал, то и расскажу.

Дед мой Прохор Семенович, во время революции оказался в Киеве. И как он говорит, нашел на Крещатике визитную карточку.’’ Кошер Яков Самуилович – логопед.’’ Ну и якобы эта фамилия ему так понравилась, что он бумаги свои на нее и выправил. Хотя ты знаешь Наташа, зная характер деда, я не удивлюсь, что он мог и в погромах участвовать….Вот так девочка моя род наш и стал Кошерами.-

Сергей ухмыльнулся, посмотрел на монашку и проговорил весело - А ты говоришь иудей…

Ну ладно - уже серьезно сказал он ей - Ты сейчас, пожалуйста, все эти кирпичи в воде промочи хорошенько и начнем пожалуй. Как там у вас говориться? С Богом?

- Да - пискнула Наташа - С Богом.

 

4.

Месяц пролетел незаметно. Кошер отремонтировал не только все церковные печи, но и сложил новую в церковной прачечной. Его уже знали все в монастыре, за него читали здравницу не только здесь, в Хотьково, но и в Сергиево – Посадской Лавре, куда его уже неделю как зазывал зачастивший в женскую обитель Отец – Михаил.

Сергей не спешил, а иной раз и откровенно тянул время. Все его мысли, все его естество занимала лишь Наталия. Ночами он почти перестал спать, ходил из угла в угол по своей комнатке и все репетировал и репетировал тот свой, будущий разговор с монашкой.

Он чувствовал, что воспитанная в монастыре девушка совершенно неопытна в делах любовных, и скорее всего легко бы поддалась на его уловки, но что-то совершенно новое в душе Сергея, с легкостью обычно заводившего амурные интрижки на стороне не позволяло перейти ему к активным действиям…..

- ….Ну, вот и все Наташа, - с грустью сообщил он как-то под вечер своей прелестной подсобнице, складывая инструмент в свою сумку.

- Завтра утром домой. Все. Игуменья вчера уже открытым текстом мне сообщила, что неисправных печей в вашей обители уже не осталось и мое дальнейшее пребывание на территории женского монастыря она находит необоснованным….Так что до свидания, девочка моя. Наверно и взаправду пора и честь знать….

Он постоял, потупившись и не дождавшись от Наталии ответа, слегка потрепал ее по плечу и, забросив сумку на плечо, отчего-то сгорбившись, пошел прочь. Поникшие ветви лип били его по лицу, но он, словно и, не замечая этого, все шел и шел к своему особнячку, ставшему ему почти родным за это время, и силуэт его, размываясь в мокрых сумерках, все уменьшался и растворялся.

Под утро, когда комнату наполняет и не плотная ночная тьма, и не утренняя размытая серь, а так, нечто среднее, почти нереальное ,почти сыпучее вещество, замешанное на скрипах кровати, шелесте дождей, чуть занимающемся рассвете Кошер проснулся от ощущения чьего-то присутствия.

- Кто здесь? – резко спросил он, оглядываясь, внутренне уже зная ответ

- Я - коротко прошелестел Наташин голос

.- Я пришла. Я сама пришла. Я не могла не прийти.

Можно обмануть вас Сергей Александрович. Можно попытаться обмануть себя, внушить себе, что ничего не произошло, и ничего не изменилось, но его, Бога не обмануть.

Он же все видит, он знает, что вместо молитв, я каждую свободную минуту повторяю ваше имя, твое…., имя.

Господи, что со мной происходит? Я освобождена от ночных служб. Зачем господи? Разве только для того, что бы во сне, каждую ночь видеть себя в твоих объятиях, чувствовать себя распятой под тобой и ощущать на своем лице твои губы. Господи! Я так больше не могу. Я не могу и не желаю больше обманывать ни тебя, мой милый, ни себя, ни его….

Я пришла. Я сама пришла. Поцелуй меня Сереженька. Поцелуй меня мой миленький и дальше пусть будет то, что будет. А я так больше уже не могу. Нет, не могу….-

Тяжелая ,плотная ткань ее одежд зашелестела и Сергей увидел, как тоненькая, девичья фигурка словно засветившись шагнула к нему, к его кровати.

Он, он уже было протянул к ней свои руки, но вдруг ясно и отчетливо увидел, что темные провалы ее глаз, ее прекрасных и столь родных для него зеленых ее глаз полны слез резко вскочил, и, не сознавая того, что может быть кем-то услышан громко и резко закричал, жестко хлестнув Наташу по лицу ладонью.

- Нет! Так нельзя! Этого не надо! Ты потом себе этого не простишь, я знаю. Уходи. Прошу тебя уходи.- Он упал перед ней на колени и словно невменяемый крича и шепча что-то прижался к ее бедрам, отталкивая ее от себя и притягивая одновременно…

- Уходи.- Прошептал он и, откинувшись от горячего тела, пополз куда-то в сторону, к окну.

- Уходи - Повторял он вновь и вновь, прижавшись разгоряченным лбом к прохладному, задрожавшему оконному стеклу.

- Уходи, а я сейчас же уеду. Уеду навсегда. Домой. В Москву. А ты уходи…..-

Одежды за его спиной вновь зашуршали, и тихий Наташин голос прошептал - Спасибо тебе Сереженька. Спасибо тебе родной. Дверь слегка скрипнула и вновь в келье наступила полная, вязкая тишина, но отчего-то Сергею показалось, что где-то там, под скошенным потолком все еще витает тихий голос монахини.- Я БУДУ МОЛИТЬСЯ ЗА ТЕБЯ…….

 

5.

Кнопка звонка, утонув отчего-то заела, и громкие, несмолкающие трели прозвучали для Сергея за тяжелой металлической дверью как-то по - особенному, не добро. Тамара, щелкнув дверным замком, встретила мужа недовольным брюзжанием.

- Ну что раззвонился полуночник? Где твой-то ключ, опять позабыл?-

Ее, ярко накрашенные губы и толстые, в дорогих, безвкусных перстнях пальцы, блестели от жира. Из кухни на Кошера хлынули плотные, почти осязаемые запахи жареной курицы, неожиданно даже для самого Сергея вызвавшие в нем не привычное ощущение домашнего тепла и уюта, а стойкое, злобное отвращение, почти ненависть.

- Опять на ночь жрешь, Тома?- с порога спросил он супругу.- И когда же ты, наконец – то насытишь свою утробу? А ведь сегодня пост. И мяса есть ни в коем случае нельзя….-

- Тамара, обиженно собрав губы в гузку, бросила через плечо мужу-

- Ишь, поработал две недели в монастыре, и правильным каким стал. Смотреть тошно. Тоже мне, праведник, какой выискался. Давно ли сам – то посты соблюдать стал…. Мясо ему нельзя. Не хочешь – не ешь. Иди скорее в ванну, а то насквозь ладанном провонял, монах долбанный….-

Кошер, бросил тяжело звякнувшую сумку с инструментом в угол, и, не разуваясь, прошел на балкон. Дождь, все также бесконечной вереницей крупных, холодных капель звучно шлепал по сверкающему глубокой чернотой асфальту, монотонно гремел по соседнему жестяному сливу.

Трех этажный дом напротив, такие в свое время строили после войны пленные немцы, лишь угадывался в мокром, плотном, ночном сумраке, выглядел не жилым и заброшенным. Лишь в одном, верхнем окне, сквозь запотевшее стекло пробивался неверный, тускло-желтый свет, двигались дерганые силуэты и пьяный мужской голос, невыразительный и бесцветный, противно, как-то по-бабьи кричал - Люська, сука, отдашь заначку, а……?

Сергей поморщился, сходил в комнату за телефоном, и плотно прикрыв балконную дверь, торопливо набрал номер.

Длинные гудки ожидания, плотно переплетаясь с монотонным шумом дождя, вгоняли Кошера в состояние беспросветной, тяжелой безнадеги. Он, поморщившись, помассировал грудь и уже хотел нажать отбой, когда в трубке послышался надтреснутый, старческий, женский голос.

- Я вас слушаю.

Вглядываясь в квартирную темноту сквозь стекло балконной двери, Сергей быстро и почти шепотом проговорил.

- Здравствуйте игуменья Настасья. Извините за поздний звонок, это с вами Сергей говорит, печник. Вы не могли бы позвать к телефону Наташу, вернее матушку Наталию. Извините, пожалуйста ….Поверьте, это очень важно.-

- Я верю вам Сергей. Но, к сожалению, матушку Наталию пригласить к телефону никак не смогу. По ее собственной, горячей просьбе, и с моего благословения, она дала Богу обет молчания, и сегодня вечером , ушла в дальний скит, что под Сергиевым Посадом. Вот такие-то дела, сын мой.-

А почему? Зачем? Ведь это же страшно, молчать всю жизнь….., всю жизнь- Сергей, уже не скрываясь, почти кричал в трубку

- Зачем же вы ей разрешили. Почему вы к ней так жестоки? За что?-

Игуменья помолчала и прошелестела еле слышно - Эх Сережа. Это же она из-за вас покинула обитель. Полюбила она, наверное, вас, и устрашилась, что ее чувство к вам, к обычному человеку сможет хотя бы на миг поколебать любовь к Создателю, к Богу.

Извините, я больше не могу с вами разговаривать, мне необходимо присутствовать на всенощной. А матушку Наталию, постарайтесь все-таки забыть, и, пожалуйста, не ищите с ней встреч, не надо….Пожалейте ее. Ей сейчас будет и без вас необычайно плохо. Я буду молиться за нее…., и конечно за вас. Прощайте, сын мой….

Колкое, злое многоточие коротких гудков.

Кошер, перегнулся через балконные перила и подставил разгоряченное лицо под струи дождя. Тут же, ему со всей очевидностью, с яркими и резкими деталями представилось, как Наташа, его Наталия идет сейчас через мокрый и темный лес, в неизвестно где расположенный дальний скит, идет насквозь промокшая, одинокая и онемевшая.

- Господи – прошептал тягуче, нараспев Сергей – Она там, под дождем, одна, а я здесь, в сухости и комфорте, как последняя сука еще о чем-то думаю и сомневаюсь….Ох и тварь же я, Господи, ох и тварь…..

Выскочив из квартиры, и даже не дождавшись привычного щелчка замка за своей спиной, он ринулся вниз по лестнице, жадно шаря по карманам в поисках не то ключей от машины, не то сигарет…..

Мокрые кусты сирени, отражали листьями своими желтые блики фонарей и редких освещенных окон его дома. Пробежав всего несколько шагов по направлению к железной коробке своего гоража , Сергей неожиданно остановился, попытался порвать у себя на груди рубаху, но колени его уже подгибались, и он падал и падал, падал удивительно долго навстречу черному, как бездонное ночное небо асфальту и все пытался, сдирая кожу с пальцев и ломая ногти своих сильных, мужских рук, обнять это бездонное небо с налипшими к нему редкими желтыми листьями и с приторно-терпким запахом нефти и дождя.

_________________