В городе Валентина, благодаря подружкам, устроилась на работу в общепит. Старенькое и ничем неприглядное кафе находилось прямо рядом со станцией, благодаря чему и проходимость народа и, соответственно, выручка были хорошими.

 

Днём сюда на обед, а нередко и поле вечерней смены на кружку-другую пива, заходили с близлежащего завода рабочие. Мужчины шумные и драчливые. Казалось, кроме выпивки им ничего и не надо-дома их ждут умученные производством жёны да сопливые орущие дети. Но и среди них находились любители приударить за молоденькой официанточкой. Однако, чуть внимательнее приглядевшись к ней, как правило,быстро ретировались.

 

В зал Валентина выходила в белоснежном переднике да накрахмаленном колпаке, всегда с приветливой улыбкой на лице. Фигура сбитная, кряжистая, поступь тяжелая, даже туфли на невысоко каблучке её ничуть не выручали. Казалось, она не идёт, а надвигается, как неизбежное.

 

Во всем её облике издали чувствовалась неотвратимость злого рока и по первости, мужиков брала оторопь. Но, уже подойдя ближе, Валентина всех обезоруживала белозубой улыбкой, которая ну никак не сочеталась с её внешним обликом. Зубы хоть и крупные, да зато ровные, как крупные жемчужины. Выдавали отменное здоровье хозяйки.

 

А глаза с зеленцой начинали искриться и лукаво жмуриться, как у кошки в охоте и это её неизменное: -здорово, мужики! -с хрипотцой говорилось так манко, что у тех слова застревали в глотке и они вытаращенными глазами смотрели на официантку. А она, приняв заказ и вынося в зал стеклянные кружки с пенистым пивом шла свой незабываемой тяжелой поступью, как зэчка, чем и приковывала взгляды к себе. Довершала образ наколка на пальцах -синими буквами на каждом пальце было выбито её имя -Валя. С такой девицей особо не пошутишь. И мужики хорошо это понимали и даже её улыбка не смогла привлечь ухажёров.

 

Однако, после того, как Валентина переругалась с подружками из-за плохого к ней отношения в съемной квартире, и перебралась в комнатенку к старенькой одинокой бабе Дусе, что работала в кафе посудомойкой и доживала свой век, ютясь в клетушке 9 на 9. Жильё находилось совсем рядом, в двух кварталах от кафе, что очень удобно-меньше времени на дорогу тратить. Утром вставать раньше не надо, а вечером по тёмному идти не боязно. Это вам не село, а хоть и районный, но всё ж городок. Знакомых тут нет. Случись чего-не докричишься.

 

Валентина знала, что бабка не вредная, однако ж и она выставила жёсткие, но выполняемые условия-мужиков не водить, бардак не разводить, полы мыть через день и непременно с хлоркой. Валентине на первый взгляд условия показались вполне приемлемые. Особенно о мужиках.

 

-Гм…-подумалось ей.-Да и где ж их взять, желающих то?

 

Но вслух ничего не стала выговаривать бабке. Оно и впрямь было досадно, девке уже 19 лет, в самом, что называется соку, а женихов на горизонте так и не предвидится. Её подружки уже вовсю крутили романы с парнями. Ленка вон Широкова и вовсе замуж к осени собралась выходить. И жених ей достался рукастый да неглупый.

 

А Людка Бокова, хоть и не очень удалась с виду-глаз немного косит, но сразу же, как перебралась в город, тут же и стала встречаться с местным. Девчонки-Валентина и Ленка- по началу ей страшно завидовали, подшучивали:

-Ну что, Людк, никак скоро городской заделаешься?

 

Девушка терялась, краснела, но подругам ни разу грубо так и не ответила. Понимала, парень может и бросить, а подруги никуда не денутся. Мудрая она была, эта Людка.

 

Валентина хоть и старалась редко думать о матери, но всё ж помнила её наказ:

-Людка средь вас самая мудрая да хитрая. Такие всегда хорошо в жизни пристраиваются. Ты ей особо-то не доверяйся, она свою выгоду не упустит. Будь ближе к Ленке Широковой. Та девка своя в доску!

 

Вот и вышло, что обе девчонки-то без пяти минут замужем, а она, Валентина, так одна и ходит. Да еще и ужин на всю ораву готовит. Те от пуза наедятся, да и разлимонятся с женихами-то. Тесно им в комнатенке, просят её пойти погулять или в кино на последний сеанс пойти. Уединиться им, вишь, ты приспичило.

 

Ни раз просыпалась средь ночи Валентина от жаркого шепота и возни. Их кровати стоят друг за другом, а её у противоположной стены. Так вот чего они удумали- выставят стулья в ряд, да и развесят покрывала, точно ширму. Это, значит, для того, чтоб Валентине не мешать. Ну или от стыда.

 

Обида и зависть стали душить Валентину. Понимала, что лишней стала и женихи им милей ее дружбы. Вот и стала задумываться об отдельном жилье. А тут как раз баб Дуся, видя, что девчонка приуныла, заговорила с ней. Ну, та ей и расскажи, как на духу, что происходит.

 

Баба Дуся подумала-подумала и в конце смены решилась.

-А пойдём-ка, Валентина, ко мне жить! Я хоть и не в барских хоромах живу, но место и для тебя сыщу! Вижу, ты девчонка серьезная, без глупостей в голове и работящая! Так что- в тесноте да не в обиде!

 

Так Валентина и оказалась у бабы Дуси вроде как на попечении. Денег за жилье та с неё брать не собиралась.

-Лучше матери в деревню какую копеечку отправь! Ей отрада будет!

 

Поладили они, семидесятилетняя Евдокия Матвеевна и молодая деревенская Валентина, охочая до работы. Придут, бывало, обе с работы, ополоснутся под душем, да выдвигают стол -чай пить с бубликами да вареньем. А ягода-то с бабкиной дачки-смородина да малина, вкуснота!

 

Бабка пьет, смачно из блюдца прихлебывает, а Валентина-то по -простому из кружки алюминиевой, какую из дома и привезла около года назад.

 

-Ты себе цену знай! На шею парням не вешайся! Хоть ты и не очень из себя, зато характер золотой-ни разу грубого ничего мне не ответила. Да и на работе тебя уважают за труд и сурьезность. Кобелей вокруг себя не водишь.

-Оно ведь как! Не родись красивой, а родись счастливой! -частенько так говаривала бабка Дуся дома, за вечерним чаем.

-Будет и на твоей улице праздник! Не сумневайси!

 

А Валентина-то как раз уже и сомневалась. Особенно после того, как на улице встретила своих подружек под руку с хахалями. Они сделали вид, что не заметили её. Пуще прежнего обидно стало ей. И дала она себе зарок, что тоже в девках долго не засидится.

 

Вскоре и случай предоставился. Заехал как-то раз в их кафе мужичонка. Видать, что из далека. Одет так себе, плохонько-стоптанные сапоги да телогрейка латаная, а на кудлатой голове общипанная шапка заячья. Вся будто молью почулюканная. Бородёнка жалкая, тощая топорщится.

 

И вот, как увидел он Валентину с подносом в руках, так и зашумел на весь небольшой зал:

-Дочка! У тебя зубы аккурат, как у моей Метелицы… кобылу так кличут...

 

Скорее всего, мужичок и не собирался обижать её. Просто поел сытно, осоловел с кружки пива, вот и расчувствовался.

 

А Валентина немного растерялась, стала как вкопанная. Она ж в то время ходила сильно обиженная свою горькую судьбу одинокую. Тут же вся вспыхнула, как маков цвет.

 

Мужики в зале оживились, загоготали словно те жеребцы в стойле.

-Уухх! Валентина-кобылища! У-ухх!

 

Ну Валентина и выронила поднос из рук. Щами залила полы, осколки битой посуды черепками рассыпались вокруг. Шуму-то, шуму. Тотчас из кабинета вышла заведующая. Строго на всех глянула и кивком позвала за собой Валентину.

 

А в зале, меж тем, всё только начиналось. Часть мужиков продолжала гоготать, запивая пивом смех. Другие недовольно поглядывали на зачинщика беспорядка-мужичонку с бородой, который и посмел официантку сравнить с лошадью.

 

Тут, не выдержав, в зал выскочила баб Дуся и стала мокрым полотенцем охаживать охульника. В общем, картина маслом нарисовалась.

 

А в уголке, за большим фикусом в кадке, скромно доедал свой чуть теплый жидкий суп неопределенного цвета, молодой мужчина. Весь такой ладный из себя. И одет чисто, не по рабочему. Сразу видно, командированный. В своем-то городишке жители знали все друг друга в лицо.

 

Он быстро оценил ситуацию. А так, как последние пару месяцев захаживал в это заведение частенько, то и Валентина ему примелькалась. А когда часто видишь человека, постепенно и привыкаешь к его внешнему виду, недостаткам. Вот и Пётр привык к Валентине, даже разглядел в ней что-то сродни женское. Пышный бюст, полные бедра. Она показалась ему привлекательной своей женской дородностью.

Ну и, в конце концов, не на бабу Дусю ему любоваться, когда она порой выходила в зал с горой вымытой посуды?