И крутился глобус… …Я онемевшими, замерзшими пальцами через силу вставил ключ в замочную скважину и перешагнув порог, упал на пол. - Маша, ты где, Маша? Я попытался приподняться и тут же и пол и стены моей родной квартиры закружились, словно раскрученный пустотелый глобус, и я потерял сознанье. *** - Да…, и кто бы мог предположить, что в последнюю субботу зимы, я окажусь в постели женщины, как две капли воды схожей с Жанной Агузаровой? Да, да…Совершенно точно, вчера была суббота, последняя суббота февраля. И женщина та была один в один с Жанной Агузаровой. Ах, как хорошо, что об этом моем приключении никто не знает. А если б знали, что тут началось бы? Представляю себе… - Ах, Володенька. Ah, quelle passage,! Ну, поведайте нам, голубчик, как вы, отправившись впервые в своей жизни на зимнюю рыбалку, оказались не на занесенном снегом льду, возле холодом мерцающей лунки, а в постели женщины, как две капли воды схожей с Жанной Агузаровой? Расскажите, нам же это жутко интересно! -Вам, правда, это интересно? Честно-честно!? Какой же я наверно балда, спрашиваю у тех, кого заведомо нет. И вроде бы и выпил- то всего ничего. Хотя помнится сегодня утром, вместо закуски, она меня угостила еще какой-то хитрой самокруткой, но все равно… Я сконцентрировался и осмотрелся. Никого вокруг, лишь зимний подмосковный лес и пустынная автобусная остановка с полинялым расписанием, приклеенным на стекло. Решив проверить, а не псих ли я, я тихо так, почти шепотом, почти не раскрывая рта, поинтересовался: - Господа. Так как мне поступить: рассказывать дальше или замолчать в ожидании этого блядского автобуса!? - Ну, естественно Володенька! Продолжайте. А как же иначе!? Только уж, пожалуйста, больше так грубо, не выражайтесь, матом в смысле. Вы же человек культурный, благородный. Вполне допускаем, кабы не 1917 год, сейчас вы не курточке вашей болоньевой сидели бы, холодной словно фольга, а в смокинге или во фраке. Представляете, mon chéri Владимир, вы такой весь во фраке, в цилиндре и в валенках…Comme c'est charmant! Так что рассказывайте поскорей, пока ваш автобус еще не подошел! Я, честно говоря, даже слегка оторопел от подобного натиска. - Да что с вами, прости Господи? Ну, Жанна, ну Агузарова. Да мало ли в России Жанн? Да как собак нерезаных! В конце концов, если бы это была не Агузарова, а, к примеру, Мари Лафоре, вот тогда вам и в самом деле можно было бы удивляться. - Как!? – Снова в голос завопили те, кого, быть может, и в самом – то деле заведомо нет. - Вы слышали, Володенька, наш Володенька даже о Мари Лафоре наслышан. Сharmant! Право слово charmant! - Конечно, наслышан. Мне вообще французские шансонетки нравятся, а Мари особенно. А эта ее песня «Viens», мне кажется верхом совершенства. Я когда ее слушаю, особенно если подшофе, всегда плачу. Да что там говорить лишнее, я вам сейчас ее напою. Они тут же закричали, что, мол, не стоит утруждаться, дескать, они мне на слово верят. Ну, разве могут врать люди с такими грустными, зелеными глазами как у меня? - Легко. Подумал я, выслушав весь этот экзальтированный бред, и тем ни менее встал во весь рост и, прикрыв свои грустные и честные, зеленые глаза, пропел как смог, старательно проговаривая каждую букву французского текста. «Viens, viens, c'est une prière Viens, viens, pas pour moi mon père Viens, viens, reviens pour ma mère Viens, viens, elle meurt de toi Viens, viens, que tout recommence Viens, viens, sans toi l'existence Viens, viens, n'est qu'un long silence Viens, viens, qui n'en finit pas»… Я разогнался было продолжить, но они повскакивали с мест и закричали громко и довольно убедительно. - Да на кой хрен нам нужно слушать песню восьмидесятилетней старухи, хотя бы и француженки тем более в твоем, Вовка исполнении!? Ведь ты же дружок начал нам про Агузарову что-то рассказывать, так что давай, не отлынивай. Да и к тому же Мари твоя, та, что Лафоре, благополучно скончалась 2 ноября 2019 года, а Агузарова по нашим сведениям еще жива. - Да что вам с этой Агузаровой? Ну, в шапочке вязанной, ну рыжая, да, еще шнобель здоровый, как у меня, а в остальном, женщина как женщина. Тут кто-то из несуществующей толпы собеседников, тихо так, противно (явно из либералов, сука!) прогундо́сил. - Да знаю я этого господина! У него к рыжеволосым особое отношение, может быть даже нездоровая страсть. У него похоже только на рыжих встает. Ишь ты, Агузарова ему видишь ли отдалась! Рыжеман! - Да какой же я помилуйте господа и дамы рыжеман!? Я врать не буду, что хорошенько помню внешность всех своих женщин, но знаю точно, что рыжеволосых у меня было не больше чем три процента от всех. Гадом буду, не больше. - Будешь, будешь… Успокоил меня все тот же гундосый голос, а все остальные тут же, для чего-то начали переводить три процента в живых людей, в женщин. Получалось подозрительно много. -Стоп, стоп, остановитесь! Я закурил и обвел взглядом своих собеседников. - Я конечно в свое время был парнем хоть куда: метр восемьдесят рост, волосы кудрявые, темные, глаза зеленые, большие, нос большой, породистый. Особых примет не имел, но и стольких баб, что вы мне насчитали, я просто физически поиметь, не успел бы. И вообще, тихо! Замолчите! Дайте мне разобраться, где это я сейчас нахожусь!? Я осмотрелся. На автобусной остановке, кстати, все той же, что и раньше: металл, стекло, холодная скамья из нержавеющих труб, кроме меня никого и не было. Лишь я сидел на деревянном рыбацком ящике, в котором кроме скомканных удочек, изогнувшись в дугу, валялось два промерзших насквозь окунька, да полупустая бутылка Кедровой водки с желтым колпачком пробки. Я достал бутылку, выпил с полстакана холодной дряни и, занюхав мороженым окуньком, загрустил, лениво разглядывая запорошенный снегом пейзаж. Черт его знает, зачем я все это глупое свое событие с Жанной Агузаровой рассказываю, пес знает кому? Да и была ли эта самая Жанна в действительности? Я закурил и, откинувшись на толстое витринное стекло, попытался вспомнить вчерашний день практически по минутам. *** 27 Февраля. Суббота. Озеро Сенеж.10 час.32мин. утра. Я сидел на фанерном ящике с зимней удочкой в руке и медленно, но верно замерзал. Рыбаки, те, что сидели поблизости со мной, одетые подобающим образом поглядывали на меня насмешливо. Еще бы: их тулупы, шапки ушанки и валенки, в сравнении с моей болоньевой курточкой цвета сырого кирпича и ботинками кожзаменителя выглядели солидно и основательно. Опарыши и верткий рубиновый мотыль, на кованых крючках удочек моих соседей, шевелились и дергались, в отличие от моих желатиновых дождевых червей, произведенных где-то в Поднебесной. Два окунька задохлика, наверное по ошибке севшие на крючок моей удочки лежали на льду у моих ног, когда на тропинке пересекающей озеро и появилась она, Жанна Агузарова. Мужики на льду не обратили на нее никакого внимания, впрочем и она на них тоже особо не смотрела, а смотрела она на меня, скорее на мое обмундирование, малоподходящее для зимней рыбалки. Смотрела с жалостью. - Замерз? - Да как-то так… - Пойдем ко мне. Чаю попьем, согреешься… - Да я бы пошел, но сама видишь, клев начался… Отчего-то мне было неловко, что она обратилась именно ко мне. -Клев… - В задницу такой клев!- Бросила та, что как две капли воды схожа с Жанной Агузаровой и небрежно. носком поношенного сапога пододвинула к моим ногам самого крупного пойманного мною окунька, граммов эдак на сто. -Ну, в задницу, так в задницу.- Быстро согласился я и, смотав донку, пошел вслед за ней, в сторону берега, по тропке, ведущей к ближайшей пятиэтажке. *** 27 Февраля. Суббота. Озеро Сенеж.11часов утра. Давно мне не приходилось бывать в подобных квартирах. В городе, где я родился, подобные квартирки отчего-то назывались полуторками. Маленькая кухня и небольшая комнатка. Балкон по причине первого этажа отсутствовал. Низкие потолки, облупившаяся чугунная ванна и антресоли без одной дверцы над дверью в кухню. Единственный плюс квартиры, что я сразу же оценил, это необычайная жара. Батареи только что не светились от жара: полинялые шторки некогда розового цвета колыхались от конвекции. Жанна тотчас же разделась до трусов и лифчика и пошла на кухню, готовить чай. Я посмотрел на ее разбросанную по полу одежду, на продавленный диван, засаленные возле выключателей обои и помнится, удивился, насколько неприхотливой в жизни оказалась Жанна Агузарова. -А может быть эта рыжая и носатая женщина и не Жанна вовсе? Предательская мысль заворочалась в моей голове, но развить ее я не успел. - Володя! Чай готов. – Прервал меня ее низкий с хрипотцой голос и я, скинув куртку, пошел на кухню. - В доме Агузаровой вместо чая подают водку… Понял я, принимая из рук женщины граненого стекла пузатенькую стопку. Вместо закуски мы пили из общей кружки томатный сок, который Жанна, тут же, при мне замешала из сырой воды и покрытой белой мохнатой плесенью томатной пасты. - Пенициллин, блядь!- Хохотнула она, вылавливая пальцами плесень из кружки. Penicillina. - Согласился я, не желая обижать хозяйку квартиры. Чем больше я пил, тем сильнее мне хотелось проверить, с кем это я здесь пью эту мерзкую водку практически без закуси. - А не спеть ли нам, Жанна!? Вместо тоста проговорил я, поднимаясь и дирижируя опустевшей стопкой, запел. «Ах, эти желтые ботинки Шагают быстро по асфальту. И ты опять идешь пешком Я мимо проезжаю в Чайке. И вдруг ты мило улыбнулся И посмотрел в мои глаза. Весенний, легкий быстрый ветер Застрял надолго в тормозах»... Да ребятки, петь эта моя Жанна не могла.…И не то, что не могла, а совсем не могла. Полное отсутствие слуха и голоса ко всему прочему дополняла ее шепелявость, хоть и не ярко выраженная, а все ж таки слышимая довольно отчетливо. - Блядь, да ты и не Жанна вовсе! Я посмотрел на нее, полуобнаженную и вязаной шапочке и расплакался. Давно известно, что пить по-хорошему я не умею, и обычно выпив граммов сто пятьдесят, потолок двести - плачу. В такие минуты меня лучше не успокаивать: эффект будет противоположный, слезы тот час же перейдут в рыдания, безудержные и беспричинные. Хотя допускаю, что может быть, я просто-напросто сталкивался с хреновым, некачественным алкоголем. *** 28 февраля. Воскресенье. 7час.31 минута. Как бы то ни было, проснулся я под утро на следующий день, в кровати, частично раздетым. То есть штанов и свитера на мне не было, а вот трусы и носки-были. Голова не болела: похоже, выпил я совсем немного и выспался отменно. Рядом со мной, похрапывала Жанна. На ее левом предплечье синела татуировка – рыдающая черноволосая красотка в кандалах, и подпись в виде нимба над ее головой: « Я измены не прощу!» - Бежать…Бежать пора отсюда! Подумал я и, заворочавшись, разбудил ту, которая с тюремной татуировкой. - Ну что Володенька, займемся любовью!? – Выдохнула она повернувшись на спину. Ее лицо оплыло и изо рта плохо пахло. Сейчас эта особа совсем не походила на Жанну Агузарову. -А может быть, сначала опохмелимся, мадам!? Несмотря на ее внешний вид, признаться, что я спал с женщиной, имя которой не знаю, было как минимум неприлично. - Да лёгко!- легко согласилась она и, перевалившись через меня, направилась в туалет. Как оказалось, татуировками была разрисована не только ее спина, но и задница и даже ляжка левой ноги. - Вот тебе и Жанна… Я оделся, и, закрывшись в тесной ванной комнате, на всякий случай подмылся шершавым обмылком дегтярного мыла. Занимались мы с ней любовью или нет, я откровенно говоря, не помнил, но подцепить заразу в моем-то возрасте? - Да не дай Бог! Я обтерся жестким, несвежим вафельным полотенцем и застегнув штаны вышел. *** 28 февраля. Воскресенье. 9час.38 минут. - Да Володенька, досталось тебе…- проговорил кто-то из моих невидимых собеседников. - Ну, ничего болезный, вон идет автобус. Через час ты уже будешь дома и забудешь и этот Богом забытый Солнечногорск, и эту зимнюю рыбалку и эту бабу… - … Как две капли воды схожей с Жанной Агузаровой.- Закончил я за него и поспешно вошел в распахнувшуюся дверь подъехавшего Икаруса. - Ну, естественно, как две капли воды схожей с Жанной Агузаровой, если конечно не обращать внимания на ее многочисленные тюремные наколки и полное отсутствие слуха и голоса. Радостно поддел меня гундосый либерал. Мне даже показалось, что я услышал как он, довольный собой потер свои шершавые ладошки. - Оставите вы меня, в конце-то концов, или мне перекреститься раза эдак три? Почти прокричал я закрывая глаза. - Пошли прочь! Я устал и хочу спать! Пассажиры уставились на меня, удивленно и встревожено. -Это я сам с собой разговариваю, господа.- Я попытался их успокоить. - Сам с собой. У меня такое случается. - Белку, похоже, словил, бедолага. Прошамкала беззубая сморщенная как сухофрукты старушка. -А на вид из интеллигентов. Вот у меня и зять такой… - Интеллипупция блядь! – Прервал ее мужик в желтом как канарейка тулупес высоким, поднятым как у древних бояр воротником. - Вот такие как он, бляди, Америке все наши военные секреты выдают. И что самое главное, за бесплатно! Мужик сплюнул презрительно и отвернулся к окну, за которым проплывал все тот же безрадостный, заснеженный пейзаж. - Зимы в России бесконечны. А может быть эмигрировать куда? Взять Машку с собой и слинять с концами? Подумал я, закрывая глаза. 28 февраля. Воскресенье. 11час.12 минут. - Проснись, так тебя через коромысло! Требовательно проговорила Жанна Агузарова, низким мужским голосом и, дыхнув мне в лицо несвежим беляшом, дернула меня за бороду. -Да-да.…Уже встаю… Я приоткрыл глаза и увидел склонившегося надо мной мужика, небритого и, по-моему, не совсем трезвого. На груди его оранжевой куртки висела бляха чуть меньше ладони. - Контролер…- Прочитал я вслух и только сейчас заметил еще двоих мужиков, правда слегка помоложе чем первый, но с точно такими же бляхами. Контролеры сидели на соседнем кресле, выжидательно разглядывая меня. В салоне Икаруса кроме нас четверых никого не было. Дверь в кабину была распахнута, а на сиденье водителя лежала чья-то засаленная телогрейка. - Ну что мужик, выспался? Билет покажем или как? - Или как…- Я улыбнулся ему миролюбиво и полез в куртку, где в паспорте, за обложкой, еще вчера лежало без малого пять тысяч рублей. Сегодня в паспорте ничего не было, кроме просроченного талона в поликлинику. Я, все еще не теряя надежду, приподнялся, обыскал каждый карман и куртки и штанов, но денег так и не обнаружил. - Что, дома забыл?- Заботливо поинтересовался небритый и резко саданул мне коленом между ног. От резкой и неожиданной боли я рухнул на пол, а те двое, что сидели поодаль радостно и весело рассмеялись. - Веселые какие…- Подумал я, пытаясь подняться. Я не успел. Ближний ко мне, не поднимаясь с кресла, ударил ногой в лицо. Я снова упал на грязный, рифленый пол Икаруса, и тут все трое отвели душу. Наверно это было и в самом деле весело, так как они смеялись после каждого удачного удара ногой по моему, животу или лицу. - Хорош мужики.- Устало проговорил старший и, склонившись надо мной проговорил. - Ты что такой неухоженный? Один что ли живешь? - С Машкой... – Я ощупывал языком острые обломки зубов, говорить с ним не хотелось. - Ну, раз с Машкой, то и переживать особо – то и не стоит. Заштопает, небось, курточку-то… Он схватил мою куртку цепкими, крепкими пальцами, и как-то странно ловко, оторвал оба рукава. - На командир, утрись! Он бросил оторванные рукава мине в лицо и, не оглядываясь, пошел на выход. Те, что помоложе посмеиваясь двинули следом. 28 февраля. Воскресенье. 12 часов ровно. От автопарка до моего дома, было всего две остановки на троллейбусе, но в троллейбус таком виде? Да к тому же и без денег. Я перешел улицу и дворами пошел к дому. Неожиданно резко потемнело, и повалил крупный, по-новогоднему красивый снег. Только в подъезде своего дома я вспомнил про ящик с удочками и двумя окуньками. - Жалко. Машке бы они понравились, подумал я, нажимая кнопку лифта. 28 февраля. Воскресенье. Где-то через пару часов. …Я онемевшими, замерзшими пальцами через силу вставил ключ в замочную скважину и, перешагнув порог, упал на пол. - Маша, ты где, Маша? Кис, кис, кис… Я попытался приподняться и тут же и пол и стены моей родной квартиры закружились, словно раскрученный пустотелый глобус, и я, потеряв сознанье, упал рядом с пластмассовым лотком с опилками, Машкиным туалетом. • Перевод песни Мари Лафоре. « Вернись, вернись, умоляю Вернись, вернись, не ради меня, отец Вернись, вернись, вернись ради матери Вернись, вернись, она умирает без тебя Вернись, вернись, чтобы все начать снова Вернись, вернись, без тебя жизнь Вернись, вернись, не более, чем тишина Вернись, вернись, которая не закончится никогда»… |