Нам не хватает самих себя Как-то так сложилось, что большую часть жизни я живу не там, где родился и вырос, а потому во мне ещё сильнее чувства к родине, с которой вот уже полвека я живу в разлуке. Смотрю на эти кадры видеоролика о Грузии, который создавал с любовью, и восхищаюсь. Как будто всё происходило в стороне, и в то же время чувствую себя причастным, потому что вместе: Я там, я это видел, знал, и потому, что это всё – моё. Всё это было, – при мне или со мной. Я не хочу поддакивать себе, тем более, убеждать кого-то в том, что есть. У каждого своё, а у меня – она, и лучшей быть не может. Грузия – любовь моя. Я говорю о той любви, которая не рядом. Когда живешь вдали от края, где остались корни, как любят говорить, – где есть всё то, что держит и подпитывает нас своей духовной силой с частицею тебя. Того, чего так мало здесь, и не хватает именно сейчас, где я теперь дышу немножечко не тем, что требует моя душа, – тем вдохом, наполненным озоном и теплом, которым в полной мере я дышал всей грудью там – у себя в горах. Как прежде, так и сейчас, поражает меня этот маленький уголок изобилия любви и щедрости, где проявляются редкие черты интеллигентности с тонким чувством юмора, где всегда присутствуют неповторимые штрихи человеческой доброты и почтения. Корни вековой культуры и достойные уважения традиции, при всех обстоятельствах, всегда остаются здесь и передаются из поколения в поколение. В этой необыкновенной стране сохранены основы той морали, чести и достоинства, которые живут в душе и в сознании обыкновенного простого человека. Их духовные и нравственные ценности не выходят за пределы мудрой основы жизни, которую подарил нам Бог. Сегодня я лечу туда один. Не так, как раньше, когда летел домой на две недели к родителям, которых навещал всего лишь и, как минимум, два раза в год, чтобы отдохнуть, побыть со всеми и наедине с собой. Побыть, набраться сил и снова улететь. Отсюда я увозил всегда себя – наивного мальчишку из того далекого детства, где с легким сердцем мог обменять свой велик на простую рогатку. Здесь, в Грузии, я остро ощущаю то, чего теперь недостаёт мне. Всё то, что с возрастом мы растеряли безвозвратно. Мне навсегда запомнились слова незнакомой, во многом просвещенной, русской женщины, которая сидела рядом со мной в самолете, рейсом до Тбилиси. Мы летели над Кавказом, смотрели в иллюминатор на его величественные вершины – Эльбрус и Казбек и говорили о той красоте, которая царит в горах. «Мы смотрели с вершины Кавказа на горы под нами, - рассказывал я почти не выдуманную историю (ну, разве что в том смысле, что подо мной тогда была вершина несколько пониже), - где в прозрачном, чистом и морозном воздухе их четкие контуры уходили далеко, далеко, почти за горизонт, за которым тоже были горы. Слева от нас виднелся Эльбрус с застывшими у подножья облаками, и всё это величие дышало бездонной тишиной огромного неба». - И вы не могли надышаться, - улыбнувшись эмоциональной волне моего сравнения, добавила она. - Я и сейчас не смогу надышаться в те первые минуты, когда мы выйдем из самолета в Тбилисском аэропорту. Вы сразу же почувствуете свежесть озона, к которому почему-то быстро привыкаешь, и через некоторое время его уже, как будто нет. Мы говорили о Грузии, её стремлении к свободе, о культуре, талантах и просто о Тбилиси. Она удивила меня своим вопросом, который спрашивал и, в то же время, говорил о многом. - Почему вас, грузин, так мало? – неожиданно спросила она. - Почему вы не растете своей численностью? Вы такой талантливый народ, но с каждым годом вас становится всё меньше. Не представляю Грузию без вас,– одну, без своего, красивого народа. Спасибо ей за такие слова, они стоят многого. Но талантливых всегда мало, их много не бывает. Они легко ранимы, и не в состоянии защитить себя, но постоять за свои цели могут и, если потребуется, идут до конца. Грузия – одна. Она во все века была и есть одна, как сто, как триста и, как все века назад. Её никогда не оставят в покое и не предоставят свободу, которую она всегда отстаивает сама, и в одиночку. Эта первая волна независимости в проявленных чувствах реальных возможностей свободы, с которыми Грузия в годы перестройки раньше других вышла заявить о себе на главную улицу столицы, обернулась для неё неслыханно жестокой расправой. Здесь впервые, в силовом разгоне мирно собравшейся молодежи, спецназ применил саперные лопатки и газ. Здесь впервые на защиту студентов, не сговариваясь, выступила милиция, которая, приняв удар на себя, прятала их от насилия в подъезды домов и церковь. После разгона студентов, – сборище которых с гитарами и песнями даже не назовешь демонстрацией, у деревьев со следами срубов собирались люди, которые со слезами смотрели на фотографии молодых, семнадцати летних девушек, погибших от лопат. В те траурные дни в Тбилиси приезжали люди с цветами из многих городов и стран, чтобы выразить свое соболезнование. Проспект Руставели весь был устлан цветами слоем в полметра. Я помню эти дни, я был там, я видел глаза тех, кто убивал, и те невинные глаза юных красивых лиц, смотревших с фотографий. Стать свободной, независимой – это мечта, к которой Грузия стремится веками. Известно, что свобода не бывает в чистом виде, рядом с ней всегда ответственность за сделанный выбор. Если последствия принятого решения касаются только того, кто принимает его, он вправе выбирать. Но если он при этом несет ответственность за судьбы людей, которых он ведет за собой, – он должен сознавать на что идет и знать исход того, что просчитать несложно. Какой же в этом смысл? Тем более, что в противоречивом неспокойном мире, каким он стал теперь, такой малой по численности и мощности стране, как Грузия, невозможно удержаться и быть обособленной без учёта своей незащищённости от возможных агрессий других, более сильных, враждующих стран. А смысл – стремление к лучшему, что тоже относительно, как и всё другое. Но ради лучшего потом, человек чаще всего теряет то, что у него есть сейчас, в том числе и жизнь. Нам говорят, - любите ближнего. Не в состоянии любить, тогда хотя бы уважать извольте, чтобы и в мыслях не было всё то, что связано со словом убивать. Если бы все были способны любить, человечество избавилось бы от смысла убивать. - Первый. - Второй. Третий лишний. - Первый. - Второй. Третий лишний. Лишние всегда были и есть, и не только в Грузии. Их устраняли, от них избавляются и теперь. Зачем? Пусть будет первый, второй, третий и неважно, какие по счету. Пусть все живут, и долго – на радость детям, отцам и матерям. В конце концов, когда-нибудь мы сами все уйдем, – великие в Великий*, а остальные в Тихий океан. Почему я так близко к сердцу принимаю несправедливость, которая повсюду, с которой сталкиваются все, особенно теперь. Несправедливость, к которой привыкают, живут спокойно, как будто бы не замечая всё то, что им мешает жить. Почему я такой ранимый, думаю я о себе. Я люблю Грузию такой, какая она есть, как может любить её сын. И пусть её свобода будет реальной свободой, – в том примитивном понимании, что за пределами философского понятия. То есть не в том философском смысле, в котором свобода – это нечто неопределимое, которую нельзя подвести под какую-то форму регулярности, где она является причиной только самой себя, и не имеет причины вне себя, и тому подобное. Пусть её внешняя зависимость, которая, безусловно, для всех государств имеет место быть, не затрагивала бы свободу внутри себя, чтобы не навязывали ей свою волю извне, как это делается теперь, как это делалось всегда. Я хочу её видеть свободной, как свой дом, в котором я сам себе хозяин, в котором я всегда чувствую себя свободным, будь оно всё неладно. Грузия – и есть мой дом, здесь я родился, вырос и учился. Здесь я вобрал в себя всё то, что помогает мне радоваться жизни. Без неё я бы давно пропал. Здесь я зарядил себя здоровьем и энергией. Во мне живёт она – одинокая, красивая, богатая и непреклонная Грузия. Дома меня встретили родители, которые всегда были рады приезду своих детей. Мама наготовила грузинские блюда, которые я люблю, и мы втроем отметили нашу встречу. Пили наше домашнее, не подделанное вино и натуральный боржоми. Отец со своими фронтовыми друзьями иногда ездил на электричке в Боржоми за водой и, в отдельных случаях, у нас была настоящая боржомская вода, прямо из источника, которую теперь редко встретишь и в Тбилисских магазинах. У себя дома даже в зеркало смотришь иначе. Здесь всегда можно уединиться от всего, что мешает погрузиться в свои мысли, вспомнить о самых ярких моментах, о том, что в тебе происходит сейчас, как будет потом и что со всем этим делать. Я лежал у себя в саду в винограднике, под тутой редкого сорта – деревом, которое привезла и посадила бабушка Эва (так звали мою бабушку по отцу). Я лежал, думал и просто вспоминал о некоторых ярких событиях из жизни, которые навсегда остаются в памяти человека, вот и в моей тоже. В детстве, отдыхая каждым летом у бабушки в селе, я привык питаться грузинским горячим хлебом с сыром и зеленью, прямо в бахче нашего сада, где всё выращивалось без химикатов, на чистой воде, под южным солнцем. В сельских районах Грузии до сих пор выращивают чистые продукты, которых на базарах с избытком. Грузинские базары - это маленькое, но удивительное чудо. Они располагают к покупкам своим уважительным отношением продавцов и покупателей друг к другу. Продавцы легко сбавляют цены, а покупатели, торгуясь, не уходят без покупок. Здесь всегда царит предпраздничное настроение. Вот неповторимая атмосфера Тбилисского базара, которую очень характерно передает мой разговор с продавцом редиски. - Ваша редиска, сколько стоит? – спрашиваю я. - За килограмм, один рубль, - приветливо отвечает продавец. - А за пятьдесят копеек продашь? - Сколько возьмешь? - Один килограмм. Он взвешивает мне один килограмм редиски, я даю ему рубль и говорю. - Сдачи не надо. И это чистая правда, так происходит там на самом деле. Грузинская культура общения несколько иная, более уважительная друг к другу. Она сохранилась даже в нашем переделанном перестройками мире. - Вы на следующей остановке выходите? – спрашиваю я у грузина, который стоит на выходе из троллейбуса. Тот, понимая вопрос совершенно иначе, – так, как будто мне необходимо выйти раньше него, то есть быстрее, молча, пропускает меня вперед, а сам тоже выходит следом за мной. Вот уж действительно, Грузия – моя любовь. Я скучаю по теплой, в духовном и физическом смысле, Грузии. У нас в саду в декабре ещё цветет роза, а в феврале – уже миндаль. Здесь, в окрестностях Тбилиси, зимы почти нет, и травы зеленые круглый год, как и петрушка в саду. Если молодая женщина зимой надевает красивую шубку, просто, как модную вещь, то носит ее распахнутой, поверх легкой блузки. Девушки здесь одеваются со вкусом, независимо от своего достатка. Они никогда не перейдут границы дозволенного. Соблюдая традиции, они скромны и искренно гостеприимны. Гостеприимство Грузии уникально. Это не передать словами. Это нужно прочувствовать, и тот, кто однажды неожиданно сталкивается с этим, запоминает надолго. Здесь, прежде всего, всегда проявляется уважительное отношение и почтение к гостю. Однажды я спросил у отца. - Объясни мне, я не понимаю, почему так считается, - когда грузин сравнивают с другими, говорят, что они очень гостеприимны? Ответ был таким: - Потому что грузины не пожалеют последнего. Не буду комментировать, потому что попадание в этом ответе, как говориться, - в самую точку. На следующий день моего приезда, отец договорился с друзьями отметить его на природе – у одного из горных родников окрестности нашего района. Нас было восемь мужчин, без женщин. Такие компании обычно засиживаются долго, пока не выпьют за встречу, за приезд, за Грузию, за предков, за родителей, матерей, братьев и сестер. За тех, кто с нами (за каждого в отдельности) и за тех, кого с нами нет, но всегда ждут нас. За ушедших от нас и погибших на фронте, за живых и так далее, и так далее… Все тосты всегда ёмкие, искренние и такие, что не выпить за сказанное невозможно. Пьешь и думаешь, что на следующем передохну. Но следующий тост, такой же важный для всех, или даже более того. И всё это в окружении сказочной природы, у горной речки с чистой водой, которая приветливо перекатывалась по большим гладким коричневым камням, в самой гуще красивых лесов. С правой стороны от речки располагалась роща, где росли экзотические деревья с тонкими стволами, и сплошной плоской зеленой кроной сверху. Слева от речки, по крутым склонам гор, росли могучие деревья разных пород. Здесь были дуб и осина, орешник с сосною и самые стройные среди них, словно кремль – голубая ель. Среди нас были гости из Москвы – два человека, приехавшие проверять, как в Грузии выполняется только что принятый в стране «сухой закон». Когда отец налил вино в их стаканы, они были тем самым поставлены в затруднительное положение. Отказываясь, один из них предупредил нас и сказал, что вино теперь пить нельзя. - Уважаемый, как твоё имя? – спросил его почтенного возраста Ираклий. - Леонид Васильевич, - ответил тот. - Послушайте, дорогой Леонид Васильевич, послушайте дорогие, только вы не обижайтесь, пожалуйста. Мы вам налили, потому что сегодня вы наши гости, и по-другому здесь не положено. А вы, хотите – пейте, хотите – не пейте, но у нас в Грузии вино всегда пили, и теперь пьют, и потом тоже будут пить. В тот период уродливого "сухого закона", когда запрещалось не только пить, но и делать вино из своего выращенного винограда, отец был в растерянности. У него был небольшой виноградник, литров на 100 вина. Он делал это вино для нашего приезда и для гостей – без чего в Грузии не садятся за стол. В рамках "сухого закона", по долгу службы, отец не мог себе позволить подавать пример другим и волновался, не зная, что теперь ему делать со своим виноградом. Я успокоил его и посоветовал готовить из этого винограда сок. А там..., если сок сам превратится в вино - это не его вина. Так он и сделал. К гостям из Москвы, конечно же, отнеслись уважительно, они понемногу расслабились и были заодно вместе со всеми. Мы хорошо провели этот день – пили, общались, пели на все восемь голосов многоголосные грузинские песни. Меня попросили сказать тост. Отец, как тамада, предоставил мне слово, и я сказал. - За тех, кому мы дороги. Утром следующего дня я поднялся легко. Голова ещё кружилась, но не болела, и это потому, что пили своё натуральное вино – без воды и сахара. - Давай к столу, - позвал отец. - Сейчас, - отозвался я. - У каждого из нас, есть свое сейчас, - в хорошем настроении сказал отец, усаживаясь за стол на свое излюбленное место. Он предложил выпить по пятьдесят граммов чачи, настоянной на траве тархун. Никто не отказался, а я вспомнил дедушку, который говорил, что утром полезно выпить за завтраком пятьдесят граммов водки, а в обед – стакан натурального вина. Думаю, он знал, что говорил. Нужно было собираться в дорогу. Это для меня был самый нежелательный процесс. Я нервничал, так как нужно было не просто уложить свои вещи, а собрать всё то, что мама выложила мне в дорогу на огромный дубовый стол, который стоял у нас в большой комнате. - Я возьму только ткемали, - сказал я, - не хочу перегружать себя. Лишний груз при контроле на таможне – это всегда проблема. Ткемали мама готовила не так, как другие. Это сложный по составу продукт, и именно поэтому у каждого, кто его готовит, он отличается по вкусу. В основном, все ткемали похожи своей кислотой, но она здесь в разной степени. У некоторых ткемали очень кислый и густой, и поэтому не такой вкусный. В нём важно определить правильные вкусовые соотношения: остроту, кислоту и, как ни странно, сладость. Последнее в правильной пропорции с кислотой делают ткемали не просто приправой к горячим мясным блюдам, но и отдельным, вкусным продуктом, который можно есть просто с хлебом, особенно с грузинским горячим лавашем. При этом нужно вовремя уметь остановить себя, чтобы оставить ткемали ещё и на потом. А я всегда нервничал и отказывался от всего, что просили взять с собой, но меня уговаривали и я, наполняя свои чемоданы, снова отказывался, меня опять уговаривали и я, стараясь никого не обидеть, упаковывал все это в сумки. Каждый раз я говорил себе, что последний раз так нагружаю себя, но потом, каждый следующий раз, меня опять уговаривали, а я, нервничая, снова всё запихивал в сумки, и опять улетал до предела перегруженный. До отъезда оставалось пару часов. «Скорее бы уехать, - думал я, - пройти таможенный досмотр в двух аэропортах и приехать домой. Дома выгрузить всё, успокоиться и даже почувствовать себя героем, раскладывая обилие привезенного». Я делился всем этим с дочерью, друзьями, братом, которого так же, как меня нагружали, а он привозил и делился со мной. Это были времена волнений и радостных ощущений, грустных расставаний в постоянном ожидании встреч. Это были встречи с отсчетом времени до отъезда, и опять до новой встречи, – жизнь в тревогах и опасениях друг за друга. Это были годы, когда ещё живы были мои родители. Они очень любили нас и наших детей, всё делали и жили ради нас. А я вдали от родителей постоянно думал о них и боялся, что с ними что-то случится. Сейчас мне до боли хочется под уговоры родителей запихивать в сумки с любовью приготовленные нам продукты. Но родителей уже нет и все продукты, которые я и теперь мог бы привозить, потеряли значимость для нас, потому что в них больше нет той любви, которую я всегда увозил с собой. Раньше мы с детьми приезжали к родителям, каждое лето. Я фотографировал и снимал их на видеокамеру, а затем смонтировал двухчасовой фильм. Художественно оформленный, он произвел впечатление на родителей. Посмотрев его, отец сказал. - Спасибо тебе, сынок, фильм сделан бесподобно. Это хорошая память для всех нас. Особенно остро смотрятся кадры, когда мама в стареньком халате подметает двор, а отец с балкона, овитым виноградной лозой, печально смотрит на неё в сопровождении грузинской песни, где на этот кадр с болью ложатся слова. «Я так и не смог дать тебе понять, что такое счастье». Как больно, что родителей больше нет. Они по-прежнему дороги нам – тем, кто ещё живы. Надо, чтобы мы берегли себя, и любили друг друга всегда, даже когда не всё так, как хотелось бы. - Жизнь коротка, - сказал я своим детям, - берегите себя и любите нас так, как любим вас мы, чтобы потом быть любимыми своими детьми. Любовь – это самое большое богатство, которое вы можете приобрести и самое дорогое наследство, которое вы можете передать своим детям. Любите и Грузию, она у вас одна. Грузия не одна, – ответили они, – мы любим её, и нас достаточно, чтобы она всегда жила вместе с нами – грузинами. - И не только с грузинами, - добавил мудрый отец. ------------------------------------------- --------------------- Великий* океан – второе название Тихому океану. | 
Положение о Клубе
Сделать стартовой
