…Дети войны…

АЛЁШКИНО ДЕТСТВО

(Рассказ)

 

…Это сегодня его называют по имени отчеству, потому как уже в почтенном возрасте да при почётном звании «Ветеран труда»… А тогда, когда-то давным-давно, он был обыкно-венным, как и все, деревенским парнишкой. А, может быть, и не как все, необыкновенным. .. Необыкновенность его заключалась в том, что он, не по годам, рано вступил в самостоя-тельную жизнь. Ну как в самостоятельную?... Да вот тогда, наверное, все деревенские ребятишки, как теперь принято называть – «Дети войны», рано вступали в самостоятельность по своему бытию. Отцы-то все на фронтах, а матери с раннего утра и до поздней ночи – кто в поле, кто на животноводческих фермах, в общем на колхозной работе весь световой день, тёмные утренние и вечерние часы до полуночи… А ребятишки предоставлены сами себе и приглядеть-то за ними некому. Старики, старухи, кто чуть в могуте – тоже в работу впрягались, а те, что совсем немощные – и за своими-то ребятишками не могли приглядеть, не то, что за соседскими. Вот и определялись парнишки, да девчонки в самостоятельность не по каким-то там канонам и наставлениям, а по жизненной необходимости бытия. Вот и «варилась» деревенская детвора в «общем котле». Слава Богу, что многочисленная и многоликая «детская армия» была дружная и доброжелательная друг к другу. Ну, может быть, и были там какие-то «стычки», бывало и нос друг другу разобьют, но не зло и раздоры быстро забывались по примирению сторон и через пятнадцать-двадцать минут снова общие дружественные деяния. А что делить-то было?! У всех одно – одёжка «на веретено стряхни…», обувка – летом … только «цыпушки» на ногах, а зимой – на печке сиди, а в школу идти – обмотки из ветхих тряпок, если находились, а нет так и тоже сиди на печи, хоть и печь-то чуть тёплая… дров-то…

Алёшка смышленым парнишкой был, да с какой-нибудь выдумкой. Вот придумал же: Нашёл где-то досточки, вырезал их по своей ноге, как подошву к обувке, а сверху шкурки от пойманных кротов – вот и «знаменитые» ботинки получились...

Хоть и тепла-то… А всё одно чуток теплее, чем совсем босому.

Жили-то на самом краю деревни. До школы, пожалуй километра два, а то и три. А учиться, ох как охото! Ну как тут быть? Ведь никто силком не гнал – некогда было матерям-то. Самим самостоятельно надо было решать «ходить-не ходить»… А как не ходить?! Ведь останешься «тупым, да неграмотным», а это не в характере Алёшки. Да ишшо и мечты всякие… «Вот выучиться да стать исследователем подземных ископаемых… Коих называют, как это(?) – геологами… А, может быть и на лётчика выучиться… А нет – так хотя бы на танкиста, или шофёра… Но, если повезёт – так на доктора – и лечить бы своих деревенских, а то вон болеют, а доктора в округе «днём с огнём не сыщешь». Вон баушка чахнет , а помочь некому… Уж чуть жива… А может, она и не от болезни вовсе, а от голода…Её бы покормить – выздоровеет… А чем? Только крапива, да и то по меже-то всю вырвали уже. Вот как пучки пойдут – тогда «пиканов» нарвём да наварим, а там – ягоды… Оживём…». И учились самостоятельно без погонялки какой, и пропитание с весны всё лето добывали сами ребятишки. С весны-то – вшивик, репки, кандык, саранки, барашки, а там крапива пойдёт, пучки, ягоды всякие, корни трав…

А тут Алёшку в компании ребятишек на «крамольные дела «потянуло» - зорить сорочьи, воробьиные, да других птиц гнёзда. Свежие яйца варили и ели. А тут «пошла мода» кротов ловить и тоже в пищу употреблять… «А что?! – Они ведь только корнями питаются и вовсе даже не поганые. А вкус – ничем не отличается от зайцев, а то и на курятину похож. Хорошенько прожарить и прямо объеденье!...». И вот так кротов всех повыловили. Уж позднее после войны вновь стали размножаться… Летом-то благодать! В одних штанишках, сшитых матерью из самотканой холстины, можно обходиться и без обувки, и без рубахи. Шкура-то так загорит, задубеет за лето, что и не различить голенький ты или в рубахе коричневой.

Летом нет-нет, да побежит Алёшка, с кем-нибудь из парнишек, к дояркам на летнюю дойку. Там иногда «переподало» попить молоч-ка парного. Много-то не давали, да и не всегда можно было - доярки или бригадир могут и под суд попасть «за растранжиривание» продуктов животноводства, столь необходимых для страны в обеспечении солдат на фронтах, рабочих на заводах, производящих оружие … А зимой на ферму – ни ногой! Полуголодные коровушки мо-лока дают мало, а план-то выполнять надо. Вот тут уж ни единой капельки «посторонним». Да и сами-то доярки не могли попитаться молочком – «не дай Бог кто увидит! Не сдобровать…»

Это вот в годы войны так-то… Да оно и после войны ещё длительное время не сладко было. В деревне у кого в семьи возвратились с фронта, пусть и раненые, покалеченные, но всё-таки живые, то как-то, хоть морально, было полегче, а вот у кого не возвернулись… У Алёшки отец погиб. И стал он сызмальства «сам большой – сам маленький», а мама – и мать, и отец… и построжиться, и приласкать – всё одна…

Да и, опять же, некогда ей. Позднее Алёшка скажет: «У нас-то у мамы были я, да баушка на иждивении, а вон у Витькиной матери их, вместе со старой-престарой баушкой шестеро. Каково им-то?...»

Вот и у того же Витьки, у Алёшки, да у всех деревенских парнишек и девчонок детство рано закончилось, а может быть его и вовсе не было… Это когда ещё совсем маленькие в войну хоть в работу не впрягали, а всё одно - что это за детство в голоде да холоде. Когда постоянно мучил голод, когда, не только на улицу зимой, но и в избе-то холодино, не согреешься… А как чуть подросли – в детство поиграть некогда. Ну зимой, только как-то в школу попасть стремились, а летом опять не до игрушек - давай вместе со взрослыми на заготовку кормов. Вначале копновозами, а по мере подрастания – подскребальщиками, катавальщиками, гре-бельщиками, стогоправами, а там – уже и накладальщиками, косарями. Вот и Алёшка всякие работы поиспытал. Когда копновозом был, да и позднее – домой с поля не ездили. Всё лето на дальних стоянках, по логам с ночёвками. А ребятишки – есть ребятишки, всегда остаются не хныкающими. Вместе-то на покосе было даже интересно. Ну днём-то, понятно – не мёд… А ну-ка целый день на жаре, под палящим солнцем, когда «вёдренно», сено заготавливать… А как ненастье – «силос забивать», целый день под дождём… Ну а после работы – в речушке «харюзов» ловить, да в общее ведро уху варить – до чего же вкусно в компанье-то! И в деревне все ребятишки не мыслили, чтобы не участвовать в заготовке кормов. Если кого-то не записали в группу(звено) – тоска и слёзы неимоверные. Алёшка жил рядом с бригадой. Так что он первым узнавал о комплектовании групп(звеньев) и всегда успевал записаться копновозом, а дальше и гребельщиком и в другом качестве на заготовке кормов.

А тут, после войны-то, в поле стали общественные обеды готовить. Это тоже было не последним делом для ребятишек, не видавшим такого пропитания дома. Впоследствии это стало обычным делом, а вначале просто необыкновенно-привлекательным средством об-щественного питания. Тут ребятишки за лето «отъедались», крепли, «здоровели». И к началу учебного года становились «кругленькими», необыкновенно подвижными и жизнерадостны-ми, Она и учёба потом давалась, вроде бы, несколько легче. А учились-то ребята всяких возрастов, даже в одном и том же классе. В войну-то не всем была возможность «переходить из класса в класс». Вот и с «маленькими» в одном классе учились уже повзрослевшие, которые даже по вечёркам хаживали… Но это не вызывало ни каких недоразумений. «Взрослые» ребята не обижали маленьких, а наоборот, даже с какой-то особой заботой опекали их. Нередко и до дому кое-кого провожали, дабы «не покусал оторвавшийся с привязи пёс». Все, кто мог, поокончив свою деревенскую школу, отправлялись учиться дальше, а кто-то оставался в деревне с полученным здесь «багажом знаний».

Вот и Алёшка, хоть и мечтал выучиться на доктора, не смог, по домашнему достатку, продолжать учёбу, а по-настоящему , в свои четырнадцать «вклинился» в работу наравне со взрослыми…Лётчиком и танкистом он тоже не стал, хоть и отслужил в Армии сполна три года, а на шофера выучился, да и работал не малое время, вплоть до ухода на пенсию, шофёром.

Семья образовалась добрая. Девчонка, с которой дружил до Армии, дождалась его, как и обещала. Добрая семья вышла. Детей народили, теперь вот и внуки подрастают. Смотри, не успеешь оглянуться и правнуки пойдут… Да и в радость это Алёшке и верной его спутнице по жизни. Стараются, чем могут побаловать внуков.

«Нам самим детство не выдалось, да и детям своим большого-то счастья детского не могли выдать, так хоть бы внукам довелось пожить получше…Не дай Бог им испытать, что пришлось нам! Да и, с другой-то стороны, надо бы им к рассказам нашим прислушаться как следует, чтобы сравнивать нашу и свою жизню. Оно ведь всё познаётся в сравнении с чем-то ».

Алёшка вспоминает в детстве своём, хоть и неимоверно трудном, счастливые дни. А счастье, оно тоже во всякие времена разное. Вот он ещё мал для работы, да и забот взрослых не в состоянии понять. Он только постоянно хочет есть, в редких вечерах, когда видит мать, просит «Мама, а я ись хочу. Дай чё-нибудь.». И совсем даже непонятно ему почему это мама плачет…, почему это она ничего не даёт поесть, а уговаривает ложиться спать и расскажет сказку, или споёт песенку… Ему совсем непонятно, хоть и привык уже, почему мамы нет утром дома, когда он просыпается. «И вот теперь опять одному дома…» это зимой, или «Придётся с парнишками опять идти кандык копать, саранки, или рвать крапиву…» это по весне…

Но за то – как здорово летом! Это настоящее счастье – купаться в речке до посинения, бегать с парнишками где захочешь. А где хочешь-то? В листвяг, на косогор, на гору. Там ягод полно – наешься до сыта. Вот они, как стадо молодых теляток, «высыпали на косогор, щиплют клубнику, землянику… А вот «забрались» в малинник. Сами кусты-то намного выше их самих, а ягоды и снизу есть… Вот только страшновато – говорят если много малины есть, то можно уснуть. А уснуть в малиннике не входило в ребячьи планы – «можно проспать до темноты, а потом дорогу к дому не найдёшь…». Так-то ничего – гурьбой не страшно, но «ведь мама беспокоиться, искать будет и опять заплачет, даже если и ись не прошу…» Вот и поевши малины вволю, поспешали домой. И опять счастливые – и есть уже не хочется, и на опушку леса при солнышке спустились, да ещё и гадюку видели, но она не причинила вреда. «А то ведь беда – босиком-то!» Да они и змеи, видно, «сочувствовали» - ведь босичином по горам, по щебням, по лесам, а вот ни одного случая, чтобы ужалили. Ну шорстни, осы, там пауты – эти нещадили, кусали злюки, а змеи ни единого в те годы не укусили. Мама и баушка говорили, что «это Бог нас страждущих берегёт».

Это вот сегодня он – «Ветеран труда» уже не побежит босиком…без рубахи…в штаниш-ках, сшитых мамой из самотканой холстины, не побежит прудить пруды в речонке, не поедет в дальний лог на сенокос возить копны с ночёвкой с друзьми-копновозами, где уже не послушает всеразличных сказок-россказней, порой и страшненьких, от которых мороз по коже пробежит, не полезет дроздов, да сорок зорить, добывая их яйца для питания… Это он сегодня и уже никогда не вернётся в то прекрасное время, когда юношей кидался в омут любви.

Но он, всегда помнит всё своё, Алёшкино детство, годы юношества, годы нарождения детей, дарящих им сегодня внуков. И он с любовью смотрит сегодня на взрослых детей своих и внуков и с благодарностью помнит те дни знакомства с девчонкой, которая шагает большой жизненный путь вместе с ним, разделяя все радости и горести жизненного бытия…

***************************************