Когда ж уйдем со школьного двора?

 

(Пародия на рассказ Ольги Гаинут «Пороховая бочка».

Текст оригинального рассказа приведен в конце – форматирование авторское.)

 

Придя домой, я, как обычно, первым делом поставила примочки на свежие, заработанные сегодня, синяки. Действовала аккуратно, чтобы не потревожить свежий гипс на сломанной руке.

После этого, сильно хромая, отправилась в душ, чтобы смыть с себя сладкую и липкую истому чудесных формул и графиков. Дело в том, что методические материалы и планы своих уроков я ношу в хозяйственной сумке, где они и томятся вместе с пакетами сахарного песка, пирожными и прочими продуктами.

Надо отметить, что некоторые из синяков я приобретаю благодаря красоте формул и графиков, которые меня сражают, и я падаю без чувств. Особенно на меня воздействуют одночлены и многочлены, когда вижу их, то чувствую влюбленность, которая растекается по мне, переполняет, а если это случается в классе, то перетекает, распространяя вокруг аромат тройного одеколона, в моих учеников, и те задыхаются, как в непроветренном отделе парфюмерии.

Я, мать тридцати семи лет с пятнадцатилетним стажем, ежедневно занимаюсь тем, что совершаю кульбиты, валяюсь на полу, ношусь по коридорам с ураганной скоростью. Когда устаю от этого и хочу отдохнуть, то веду уроки математики или в тесной сельской школе, или в просторной городской, которые я превращаю своим присутствием в пороховые бочки.

Все знают, что если когда-нибудь эта бочка взорвется, и школа сгорит, то я буду приходить на пожарище, бродить по пеплу, пинать обгоревшие парты и декламировать теоремы, аксиомы и определения. Буду выплескивать свои знания, но теперь не на учеников, а на тлеющие угли, чтобы окончательно погасить пожар, не допустить его распространения на стоящие рядом мирные, гражданские дома.

Но это все мечты!

А сегодня, в реальности был трудный день, как всегда подвела моя врожденная, неистребимая рассеянность, которой я вместе со знаниями орошаю своих учеников, заражая их этой своей особенностью.

Во время урока в класс ворвалась женщина моего возраста, тоже мать и начала громко и грубо орать. Она, не глядя на полный класс, отвернулась и уставилась в стену.

Сначала я подумала, что ей плохо, но, увидев гордо поднятую голову, поняла, что со здоровьем и достатком все в порядке.

Она кричала про какую-то дочь. Какая дочь? Кто ты, дочь этой женщины? Зачем твою мать… В смысле, зачем твоя мать пришла на урок? Я ничего не могла понять, потому что не умела делать два дела: учить и слушать. Решила продолжить урок под аккомпанемент грубого крика, который никому не мешал, ведь ученики и так меня никогда не слушали.

Наконец мать дочери поняла, что ее здесь никто не в состоянии понять, выскочила за дверь.

Этот неожиданный уход женщины взорвал пол под моими ногами, а образовавшаяся тишина отвлекла меня, не успев мысленно выстроить хоть какой-то настил, и до сих пор не научившись стоять на пустом месте, я провалилась в подвал, пол которого не позволил улететь в астрал.

При падении повредила ногу, теперь сильно хромаю.

Вылезла из подвала и продолжила урок, хотя в моей голове пульсировала одна мысль, большее количество никогда там не помещалось: «Я не могла сделать что-нибудь плохое по определению, которое я сама сформулировала и записала на полях методички. Значит надо прогнать эту мысль и начать думать другую, так как ученики ждут моего решения уравнения и реакции, хотя нет, реакции у них будут на уроке химии».

Тем временем крики и угрозы, все еще летавшие в классе, отражаясь от стен, сплелись в один клубок, которым потом дети на перемене играли в футбол.

Мать дочери не успокоилась, пошла к директору, куда вызвали и меня, объяснив, что я одной из учениц сказала, будто та и ее семья побираются на помойках.

Директор ждала моего ответа, сидя за столом, расставляя по порядку учебный процесс и истерику невоспитанной матери. Двигала их, меняла местами, потом, решившись, поставила процесс в угол, а истерику во главу угла.

Я судорожно напрягла память, вспомнила и воспроизвела то, что говорила на самом деле. Я просто объяснила девочке, что ее мама или папа должны прийти на родительское собрание, потому что у их дочери ухоженное лицо и она спокойная. Кроме того, я, не знаю зачем, рассказала про свою подругу, которая вместе с дочерью побирается на помойках, а на собрания не ходит, так как ее дочь не ходит в школу.

- Твою мать, девочка, ничто не может удержать от посещения собрания.

Но девочка была моей ученицей, следовательно, тоже была рассеянной, поэтому все перепутала, как и одна моя подруга по спорту, которая при посещении врача укусила собаку за ухо, вместо того, чтобы почесать врача за ухом - это я точно помню. Хотя нет, не точно, может, это было со мной?

18 ноября 2019 года

 

Жанр: Рассказ Автор: Ольга Гаинут

Объем: 11264 [ символов ]

Пороховая бочка

Когда я, женщина тридцати семи лет, мать двоих детей, переступаю порог школы, в которой работаю уже пятнадцать лет, полностью забываю о себе и о том, что было до этого, включая даже возможное плохое самочувствие вроде гриппа или ангины с температурой. И моментально оказываюсь частью того водоворота, который подхватывает и несёт с ураганной скоростью, часто переворачивая во всех направлениях, роняя на пол, больно ударяя, прихлопывая, подталкивая до синяков и только иногда лаская и награждая счастливыми моментами, которые оправдывают все эти кульбиты.

Школа- самая настоящая огромная, шумная, иногда красивая и просторная городская, а иногда скромная и тесная сельская, но пороховая бочка. Каждую минуту пол под ногами учителя может куда-то провалиться, взорвавшись невероятным событием; а поскольку человек не научился стоять на пустом месте, то он, учитель, судорожно начинает мысленно выстраивать хоть какой-то настил, чтобы не улететь вообще в астрал, в этот отличный от материального слой мироздания.

После потрясения учителю нужно восстановиться. На это отводятся секунды, больше никак нельзя: десятки глаз неотрывно следят, оценивают, критикуют. А посему, реагировать нужно не только быстро, но и педагогически правильно, чтобы не осудили, не обиделись, не восстали.

Я веду урок алгебры в седьмом классе. Программа седьмого класса особенная, она – самая восхитительная: алгебраические дроби, системы двух уравнений с двумя неизвестными, одночлены и многочлены, линейная функция и её график. Такие уроки – один сплошной восторг!

Сама я будто летаю в сладкой истоме чудесных формул, графиков, знаков, волнительная красота которых сражает и завораживает. Мечтаю, чтобы моя влюблённость в предмет перетекала в учеников, заполняла их до краёв, разливалась волшебным потоком в воздухе и держалась долго, словно аромат дорогих духов.

Чего уж скрывать, работаю от души, самозабвенно. Люблю свою работу. Готова и бесплатно приходить в родное здание и выплёскивать на учеников знания. Про меня даже шутят: «Если сгорит школа, ты ещё долго будешь приходить и бродить по пеплу, перебирая в мыслях уроки, смешные и грустные моменты». Я и не отрицаю.

Итак, три ученика работают у доски по карточкам, остальные – решают номера из учебника. Тишина. Все сосредоточены. Внезапно в середине урока от рывка едва не слетает с петель дверь, заскакивает неизвестная женщина примерно моего возраста и, задыхаясь от возмущения, не глядя на полный класс учеников (похоже, и не видит никого отдельно, просто тёмная масса перед глазами), обращает ко мне всё более краснеющее лицо и... кричит - безобразно, грубо. Первые слова её скомканы, нельзя разобрать смысла. Да и я, признаться, ошарашена. Что происходит? Может, она перепутала здания? Тогда - зачем кричит? Уж не плохо ли ей? Я уже готова подойти и помочь, но понимаю по уверенным движениям и гордой посадке головы, что проблем со здоровьем нет. И речь вполне обозначилась.

- Ты знаешь, кто я такая! Да я тебя в порошок сотру! Как ты смеешь с моей дочерью так разговаривать! – она машет то левой рукой, имитируя ударное движение, то двумя кистями показывает, как разорвала бы меня пополам.

Я совершенно не понимаю ситуацию. Кто её дочь? В каком классе её дочь? Ладно, но причём тут я? Тридцать учеников – в шоке, не меньше меня. Все словно забыли, что они на уроке, затихли и превратились в слух и зрение.

«Какая неприятная ситуация», - бьётся мысль, и радужное настроение, с которым всегда провожу уроки, улетучивается. Кажется, надвигается чёрная туча, готовая пролиться спором на повышенных тонах.

«Ну нет, этого я не смею себе позволить. Да и что даст словесная перепалка? Мы же не на базаре. Мы в храме. А храм облагораживает».

Всё-таки в душе разливается горечь. Чувствовать себя без вины виноватой, оплёванной не известно зачем и не известно кем – это так унизительно. Особенно, когда отдаёшь всю энергию, заботу, тепло, а тебе – раз и пощёчину. Такая она – эта пороховая бочка.

 

В голове пульсирует только одна мысль: «Ничего плохого я не могла сделать по определению. А посему, надо игнорировать эти нападки и спокойно продолжать урок. Моего решения и моей реакции ждёт весь класс».

А крики сплелись с угрозами в единый упругий клубок, отскакивающий подобно мячу от одной стены к другой.

«Да у неё глаза сейчас выскочат из орбит, - я, подсознательно опасаясь за физическое состояние незнакомки, со страхом за неё вижу белую пену в уголках рта. - Что же за ужас? А нормальна ли она?» - второй раз закрались сомнения.

Однако командую себе: «Быстро взять ситуацию в свои руки! Не бежать же за помощью».

Имитируя спокойствие, зажав при этом в кулак негодование, обиду, непонимание, обращаюсь к классу:

- Все смотрим, как Таня Петрова решила у доски свою задачу. Вот на этот момент, - вожу указкой, - обратите внимание…

Женщина, увидев, что уже не она – главная героиня на сцене, грохнула дверью(!) и убежала. Если бы осуществились все её угрозы, я уже много раз была бы стёрта с лица земли.

«Уф, неужели это закончилось?» – надежда несмело постучалась в сознание.

 

Но оказалось, что до финала ещё ой как далеко, потому что минуты через три таким же способом бесцеремонно ворвалась директор школы Анна Семёновна и тоном, не терпящим возражения, вызвала меня с урока.

«Директор поставила учебный процесс на второе место, а во главу угла – истерику до неприличия невоспитанной мамаши, - я возмущена до предела. - Уже это не делает ей чести. И потом, она приказным тоном унизила меня в глазах учеников».

- Что она тебе говорила? Повтори при директоре, – требовала мать от дочери, которую тоже привели сюда с моего урока алгебры. Благо, кабинеты соседние. Тогда я увидела, что это Ксения, довольно хорошая ученица седьмого класса, немного самолюбивая и заносчивая, но, в общем и целом, - нормальная девочка.

- Она (это при мне про меня) сказала, что я хожу по помойкам и собираю объедки. Ещё она сказала, что мы все в семье бедные и что у нас нет даже одежды.

Не верить своим ушам я не имела оснований, но и слушать их бред не могла. Тогда, не вытерпев безобразия, резко встала:

- Я вам заявляю, что не имею ни малейшего понятия о том, что тут происходит, - чувствуя, что могу и сорваться (такое кого угодно выведет из себя), - к тому же у меня урок, который я не имею права прерывать. Давайте разберёмся позже, на перемене.

 

Придя домой после всех уроков, заставила себя вспомнить вчерашний день до мельчайших подробностей: не на пустом же месте возникло всё это.

И вспомнила!

Вчера на последнем уроке объявила, что будет родительское собрание. Когда все ушли, осталась Ксения, как дежурная в тот день по классу. Девочка спросила:

- А если моя мама не сможет прийти на собрание?

- В такой хорошей семье, как твоя, - ответила, хотя не имела понятия об их семье; просто по ухоженному виду, по спокойствию ребёнка, по уверенному поведению поняла, что в семье всё нормально, - мама или папа, вне всякого сомнения, найдут время посетить школу и узнать мнение учителя, проводящего с их детьми добрую половину дня. Вот у меня есть знакомые, у которых дочка не посещает школу, а ходит с мамой по мусоркам и собирает что-нибудь из еды и одежды, а вечером мама всё пропивает. Вот такая мама вряд ли пришла бы на собрание. Но ведь это не твой случай!

Кто бы мог подумать, что в голове тринадцатилетней девочки всё сложится диаметрально противоположно. То ли она слушала меня невнимательно, то ли не поняла моей нравоучительной речи (надо всё-таки с учениками любого возраста говорить как можно проще), только дома девчонка заявила, что… это она ходит по помойкам, и что это у них нет одежды. Чем, конечно же, потрясла и разобидела родителей.

И больше того, это оказалась семья, в которой папа - весьма крепкий бизнесмен, а потому мама считает себя чуть ли не светской дамой.

«У мамаши, конечно, сработал инстинкт защищать своё дитя и свою семью, - размышляла я. – Но почему же таким диким способом? Пришла бы, деликатно высказала недоумение и выяснила, в чём дело. Значит, она просто не воспитана. А может, и правда психически неуравновешена? Выставила себя на посмешище, а заодно и дочери оказала медвежью услугу: теперь и одноклассники будет знать, что мать у Ксении словно базарная торговка.

Самое печальное, что, скорее всего, и Ксения станет в своё время действовать по образу и подобию матери, - вспоминала лекции по психологии. – Я не забыла, что, согласно психологии, дочь повторит поведение матери с большой долей вероятности: если мать режет крупно лук для салата оливье, то так же будет делать и дочь. И она не прислушается к совету резать как можно мельче, а то и совсем исключить этот ингредиент: ведь так делала мама. Это модель поведения, привитая с детства. Чтобы хотя бы сдвинуть такую установку, уж не говорю, поменяться кардинально, какие усилия над собой нужны! Или уж очень сильные удары судьбы».

 

Тут память услужливо преподнесла мне забавный случай.

Недавно я ездила в Германию к подруге по спорту. Как-то вечером сидели у неё дома: я уткнулась в монитор компьютера, а подруга рассказывала, как посещала врача.

- Она слегка укусила меня за ухо, - услышала от подруги, и это заставило оторваться от экрана.

- Да быть того не может! – запротестовала. От врача такого никак нельзя ожидать, это знают все в мире.

- А я тоже подошла и куснула её за мочку, - уверенно и несколько воинственно заявила подруга.

Во мне заскакали мысли вперемежку с эмоциями: кто их там знает, врачей в Германии.

- Позволь все-таки не согласиться с тобой, – принялась настаивать, а сама внимательно изучала глаза рассказчицы в надежде увидеть хоть что-то, похожее на смех.

- Ну, вот ещё! – обиделась та. – Как было, так и говорю.

Увидев, что подруга абсолютно серьёзна, всё-таки возразила:

- Хоть убей, не могу поверить. Такое выходит за рамки понимания.

- Вот Фома неверующий, - уже закричала подруга, - смотри: она взяла на руки свою кошку и быстро укусила ей ухо, а та моментально послала ответный укус.

- Так ты говорила про кошку! А я-то - про врача! – дошло до меня. Мы обе загоготали, как ненормальные.

Это воспоминание снова заставляет затрястись от неудержимого смеха.

«Я так увлеклась перепиской, - оправдывала себя сквозь смех , - что в какой-то момент пропустила смену темы подругой и чистосердечно была уверена, что та продолжает рассказывать про посещение врача.

Это я, так сказать, взрослая тётенька, могла настолько перепутать информацию. Почему же я отказываю в этом тринадцатилетней девочке? – корила себя».

 

На следующий день я, директор и вызванная мать Ксении в спокойной обстановке разобрались в причине неприятного случая, но мать и не подумала извиниться за ужасное вторжение на урок, подтверждая мои выводы о своей необразованности.

 

Никто не знает, когда школьная пороховая бочка взорвётся, надо просто достойно стоять на ней и достойно делать своё дело. В полсилы тоже можно. Но где-нибудь в другом месте, среди неодушевлённых предметов. Или, если ты сам - неодушевлённый предмет.