Эта несуразная, абсурдная история, о которой я хотел Вам рассказать, произошла в разгар осени 2002-го года. И хотя с той поры прошло более тринадцати лет, она не дает мне ни внутреннего покоя, ни душевного равновесия. Время от времени эти волнующие события всплывают из глубин моей памяти и на глаза помимо воли накатываются неудержимые слёзы.

А началось всё с того, что мой лучший друг по самые уши вляпался в весьма неприятную неурядицу. Из-за нелепой случайности он схлестнулся с одной из самых влиятельных и состоятельных «шишек» брагинского региона. Так иногда случается с бедными иммигрантами из-за незнания тонкостей здешнего языка и местных обычаев. Оскорблённый потомственный дворянин, который кичливо называл себя доном Жуау Мартиншем Куэлью да Пика ду Кумулу, не нашёл ничего лучшего, как назначить Степану Тягнибеде встречу для выяснения отношений. В среде новых русских аристократов это прозвучало бы как «забить стрелку», хотя моего друга фактически вызвали на дуэль. То, что тернопольский богатырь был на голову выше и вдвое крупнее своего оппонента, было только на руку дону Жуау. Он слыл заядлым охотником и великолепным стрелком, и Степан оказался бы для него превосходной мишенью. Однако гигант проявил неординарную хитрость и изворотливость. Мой друг громогласно заявил, что раз это его вызвали на дуэль, то именно он имеет законное право выбора вида оружия. Поэтому он намерен сражаться с доном Жуау Куэлью не иначе, как на тяжёлых двуручных рыцарских мечах.

Это заявление украинского исполина повергло потёртого дворянина и его секунданта в полнейшее замешательство.

- Но где же я Вам найду за ночь два равноценных двуручных меча? – потрясённо уставился на смышлёного богатыря дон Жуау. – Ведь ни один из бойцов не должен иметь преимущества ни в длине лезвия, ни в весе оружие.

- Вы вызвали меня на дуэль – вы и ищите соответствующее договорённости инвентарь, - равнодушно пожал плечами гигант. – Когда подберёте мечи, можете прислать своего секунданта, и он договорится с моим о месте и времени проведения поединка. Если же Вы не найдёте подходящих клинков, то я, так и быть, соглашусь биться с Вами на боевых шипованных булавах. А пока что прошу Вас покинуть квартиру нашего гостеприимного хозяина, а не то он пропустит повтор сто двадцать пятой серии своего любимого сериала.

Дон Жуау и его секундант недоумённо переглянулись, затем отвесили нам торопливые, короткие поклоны и молчаливо удалились восвояси.

Эти события произошли в служебной квартире нашего общего друга Николая Маленького, где я имел несчастье пребывать в тот самый судьбоносный вечер. И Вы уже, наверное, догадались, что именно я и был назначен секундантом Степана Тягнибеды без предварительного уведомления и моего личного согласия. С тем же бесцеремонным нахальством гигант представил хозяина квартиры моим заместителем и помощником.

Расчёт моего друга был предельно прост. Пока наши противники будут искать мечи, то дон Жуау, в конце концов, перебесится и дуэль будет потихонечку спущена на тормозах. На всякий случай мы навели справки и неожиданно выяснили, что дона Жуау до дрожи в поджилках страшатся все жулики и бандиты нашего региона. Они величают его доктор Вердугу, что в переводе значит доктор Палач. Дон Жуау и действительно был доктором юриспруденции. По словам местных воришек, все крутые парни, что становились поперёк его пути, куда-то без всякого следа исчезали. Да так, что этих наглых мафиози в окрестностях Фафе больше никто никогда не видел.

Степан довольно легкомысленно, даже наплевательски, отнёсся к этой информации, что впоследствии сыграло со всеми нами весьма злую шутку. Однако этот рассказ вовсе не о дуэли и не о криминальной разборке, а о событиях, которые сопутствовали им.

 

К завершению следующей короткой рабочей недели я окончательно уверовал, что назначенная доктором Вердугу дуэль ни под каким соусом не состоится. Должно быть, все участники скандальной заварушки, наконец-то, перебесились и образумились.

Теплый, безмятежный и приятный вечер четверга, предвещал предстоящий День Всех Святых и последующие за ним субботу и воскресенье. Грядущие долгожданные три дня блаженного отдыха основательно расслабили мою душу и тело. Я мирно кимарил в старом, расшатанном кресле у дарованного моим бывшим патроном портативного телевизора. По «ящику» показывали предсказуемый американский детектив с мельтешившими внизу португальскими субтитрами. А это весьма способствовало моему постепенному погружению в сладкий, здоровый и благостный сон. На кухне гремела кастрюлями и мисками моя сноровистая супруга, готовя изысканные деликатесы к праздничному застолью.

Во входную дверь кто-то дробно забарабанил, словно предвещая коронный номер воздушного акробата. Однако судя по настойчивому и непрерывному тарахтению, акробат никак не решался свершить свой рискованный звёздный прыжок.

- Вася! Открой дверь! – послышался голос моей раздражённой супруги. – Если я отойду от плиты, то у меня блинчики подгорят!

Я с трудом оторвал мой «багажник» от уютного кресла и уныло поплёлся на зов боевого индейского барабана. Рассохшаяся дверь грозила развалиться на мелкие части от назойливого долбежа настырного визитёра. Я небрежно распахнул дверь – и едва не свалился на пол от охватившего меня ужаса. Предо мной стояло на раскорячку чудище-юдище, очевидно сбежавшее с самых глубин преисподней.

Но присмотревшись внимательней, мне удалось распознать в этом жутком страшилище до крайности взвинченного Колю Маленького. Дышал он так тяжко и надрывно, как спринтер пробежавший полную марафонскую дистанцию. Кончик его языка если и не касался лестничной площадки, то уж точно свисал ниже уровня жёлчного пузыря. Лицо его выглядело неестественно бледным, будто он только что сшиб мельника с мешком белоснежной пшеничной муки. Глазища Николая были настолько выпученными, что мне стало невдомёк, как он не растерял по дороге своих вылезших из орбит глазных яблок. Волосы его были винтообразно вздыблены, словно он побывал в руках основательно чокнутого парикмахера. Коля пытался что-то мне сообщить, но только алкогольное бульканье и лягушечье кваканье вырывалось из его пересохнувшей глотки.

Мне удалось быстро оправиться от потрясения и тщательно осмотреть кандидата в постояльцы местного жёлтого дома. Чтоб проверить мои опасения, я нажал кнопку звонка – и послышались нежные соловьиные трели. Сомнений не было – у Коли поехала крыша.

- Кто там? – отозвалась из кухни моя половина.

Я уже было открыл рот, чтоб сообщить Алёне прискорбнейшее известие, как тут до меня, наконец-то, дошло:

- Сегодня же Хэллоуин! Тут Коля Маленький, переодетый в злокозненного Духа, пришёл к нам колядовать.

- Он что, рехнулся?! Колядуют на Рождество! – зловеще загремела сковородой Алёна. – У меня тут под рукой магическая теннисная ракетка для изгнания злых духов!

- Я тоже сначала подумал, что у него не все дома, - заступился я за романтика. – Но в Португалии уже давно укоренился американский обычай. На Хэллоуин дети переодеваются в Духов и ходят по квартирам соседей и родственников. Обыватели должны заплатить Духам выкуп, чтобы те им не досаждали и оставили их в покое. Вот детям и презентуют что-нибудь очень вкусненькое и желательно сладенькое. А то, если Духам не угодишь, то они могут не только основательно напакостить, но и капитально нагадить.

- По-моему, Коля уже давненько вышел из детского возраста, - не удержалась от колкого комментария моя жёнушка. – А может, у него сразу же после детства начался инфекционный старческий маразм? Торт будет готов только через полчаса, а тыквенные пирожки и того позже. Но если сеньору Духу невтерпёж, то пусть поможет мне вымыть миски, кастрюли и сковородки.

Я посмотрел на Бледного Призрака и заметил, что он как рыба хватает воздух распухшими, потрескавшимися губами. Это меня здорово обеспокоило.

- Послушай, Алёна! – не на шутку встревожился я. – Если сеньору Духу не дать чего-либо выпить, то он не дождется ни медового торта, ни тем более тыквенных пирожков! Боюсь, что он вполне может, прямо здесь, материализоваться в реальный труп свеженького покойника!

Из кухни послышались торопливые шаги и у порога появилась взволнованная Алёна с большой пол-литровой пивной кружкой. Стеклянный кухоль под самый венец был наполнен каким-то странным тёмно-вишнёвым раствором.

- А маска у него то, что надо! – восторженно оценила моя жена облик неприкаянного Фафенского Призрака. – И эта залатанная пижама, и рванные тапочки весьма гармонируют с мертвецкой бледностью его физиомордии!

Коля порывисто вырвал хрустальный кубок из рук потрясённой Алёны и залпом опустошил его до самого донышка. Мы с супругой обеспокоенно вперились в моментально окаменевший лик моего чересчур эксцентричного друга. К нашему величайшему облегчению, щёчки Николая сначала пожелтели, потом порозовели, а затем и покраснели. Но наша радость быстро улетучилась, когда цвет кожи Николая Маленького начал приобретать нездоровый темно-лиловый оттенок. И его безвольное тело потихонечку сползло на холодные и жёсткие бетонные ступеньки лестницы.

- Что ты ему дала?! – в истерика завизжал я. – Судя по цвету, это жидкость для чистки и мытья раковин и унитазов!

- Угомонись! – обиделась моя половина. – Я отлично знаю, что и где у меня на кухне хранится.

Тем не менее, она довольно осторожно приблизила кружку к своему чувственному носику и, слегка нюхнув, немного успокоилась:

- Моющее средство имеет лёгкий аромат розового экстракта. А здесь запах гораздо более стойкий и насыщенный. Это портвейн «Три старца», который остался после последнего пикника.

- Зачем ты дала ему столько портвейна! - набросился я на сверх меры беспечную супругу. – Там же крепости не менее двадцати оборотов! Он же может скоропостижно окочурится прямо у порога нашей квартиры!

- Тебе было бы легче, если бы он отбросил коньки под дверью наших соседей?! – огрызнулась спутница моей жизни. - Ты же сам говорил, что Дух хочет чего-нибудь вкусненького и сладенького! Ну, я и дала ему именно то, что он больше всего обожает!

В это мгновение смутная догадка закралась в мою растревоженную душу:

- Да неужто после прошлого пикника у нас так много портвейна осталось?!

- Ну, не так уж чтоб и много. Но я, чтоб не тащить лишнюю посуду домой, слила всё недопитое в литровую бутылку, - нехотя покаялась Алёна.

В моей голове промелькнуло яркое и чёткое видение. Ещё не убранный стол после пикника на берегу водохранилища Кеймадела. А на нём - недопитые бутылки с водкой, ликёром, коньяком, джином и портвейном.

- Нужно срочно волочь его в окружной госпиталь, - чуть слышно пролопотал я. – Вот только сильно опасаюсь, что живым мы его туда уже не дотащим.

- Да брось ты паниковать! – легкомысленно отмахнулась супруга. – Коля раньше и не столько на грудь брал!

- Но мы ведь не знаем, сколько алкоголя он выхлебал до этого. – отрезвил я Алёну. - Ты уже нарезала солёные огурчики в оливье?

- И в винегрет, и салат, и попросту дольками, - кивнула реактивная стряпуха.

- Тащи сюда рассол! – скомандовал я. - Это наша последняя надежда!

Мы влили в рот Николая с пол литра солёной жидкости и личико нашего гостя чуть-чуть посвежело. Он приоткрыл свои затуманенные очи и попытался что-то нам объяснить:

- До… до… до…

- Допился, - мягко, по-матерински улыбнулась Алёна.

Коля отрицательно замотылял головой:

- До… до… вер…

- Да-да. Довертелся, - сочувственно закивала моя жена.

Страдалец снова отвергающе закачал головой.

- Он пытается сказать, что хочет домой вернуться, - попробовал и я угадать желание моего друга, но, судя по его жестам, тоже попал в «молоко».

- До… до… доктор Вердугу… - превозмогая бессилие выдавил из себя Коля.

От этих слов мученика моя матка опустилась до уровня задрожавших от страха коленок. Конечно, никакой матки у меня не было и не будет. Однако ощущение, что она опустилась было до наивысшей степени реалистичным!

- О каком докторе Зверюге он говорит? – нахмурила брови Алёна.

- Милая, тебе просто послышалось, - безжизненным голосом соврал я и приблизил ухо к самым губам Николая.

- Приходил доктор со своим секундантом, - услышал я едва различимый хрипловатый шёпот. – Дуэль завтра утром.

- Что это он там мемекает? – настороженно поинтересовалась супруга.

- Он говорит, что Серёга Таракан напялил на голову тыкву и теперь не может её стянуть, - сымпровизировал я на ходу. Мне уже удалось взять себя в руки, и я делал всё возможное, чтобы Алёнушка ничего не заподозрила.

- Вот так накушались ребята! – сложив руки под грудью, укоризненно высказалась моя жёнушка. – Ну, пусть теперь до утра со своим рыцарским шлемом и щеголяет!

- Беда в том, что Таракан натянул тыкву так, что прорези для глаз и рта оказались у него на затылке, - продолжал экспромтом сочинять я. – Если не освободить Серёгу из ловушки, то он может невзначай и задохнуться. Я сейчас отведу Колю домой и сниму терновый венец с башки незадачливого Таракана.

Алёна сбегала на кухню, притащила топорик для рубки мяса и протянула мне это варварское орудие:

- Держи! Будет чем тыкву расколоть!

- А ты не боишься, что я заодно раскрою и череп Таракану, и сяду навечно в португальскую тюрьму? – выразил я мои резонные опасения.

- Ударишь другим концом, которым я делаю отбивные, - посоветовала моя находчивая половина.

- Несомненно, за нанесённую черепно-мозговую травму я получу сравнительно небольшой срок, - согласился я. – Однако не стоит зазря перегружать переполненные португальские тюрьмы. Лучше я воспользуюсь Колиной скалкой. Тогда Серёга отделается лишь банальным сотрясением мозга.

Я поднырнул под Колину руку, взвалил его на плечи и, кряхтя, потащил шута горохового вниз по лестнице. Фафенский Призрак оказался вовсе не бестелесным и весил не менее семидесяти килограмм. И я возблагодарил Господа Бога, что мой дом находится не слишком далеко от Колиных служебных апартаментов. Но всё же, когда я добрался до цели, то вид у меня был ненамного лучше, чем у моего перебравшего наездника. Мне оставалось пройти совсем ничего, когда я почувствовал, что полутруп заёрзал у меня на спине. Меня спасло только то, что я расслышал, как моя ноша пьяненьким голосочком проварнякала:

- Раз, два, три, четыре, пять, кто не заховался – я не виноват.

В мгновения ока, я сбросил Колю со спины, приставил его к стене и стремительно отскочил в сторону. Моего коллегу буквально вывернуло наружу. Мне показалось будто из его рта вывалилось всё съеденное им за прошедшие сутки вместе с кишечником и желудком. Запашок был настолько мерзким и тошнотворным, что я чуть было не присоединился к моему сотоварищу.

Однако нет худа без добра. Николаю сразу же значительно полегчало и его затуманенный взор потихонечку-полегонечку прояснился. Он с нескрываемым отвращением посмотрел на загаженную им стену и ступеньки, и раздосадовано заскулил:

- И надо же было мне обрыгаться именно у этой двери!

Дело было в том, что именно в этом подъезде проживали со своими семействами многочисленные двоюродные сестры и братья нашего главного патрона.

- Может быть, они не догадаются, чьи это художества, - выказал я едва тлеющую надежду.

- Догадаются, не догадаются, а прибегут прямо ко мне, - закручинился в недобрых предчувствиях Коля. – Месяц назад Дима Харитонов на этом самом месте так же отличился. А все мои соседи отлично осведомлены, что он лично ко мне в гости наведывается.

- И надо же было тебе так здорово набраться! – попенял я не рассчитавшему своих сил приятелю.

- Это я набрался?! – вознегодовала жертва несчастного случая. – Да я с прошлого воскресенья ни капельки в рот не брал! И ничего бы этого не стряслось, если бы твоя ненаглядная не всунула мне вместо компота смертельный коктейль Молотова! Эта убойная микстура и сибирского мамонта с ног бы свалила!

- Так чего ж ты тогда прискакал к нам в пижаме и тапках, да ещё и такой невменяемый и взбалмошный?! – изумился я.

- Да я же тебе уже, кажется, говорил, что ко мне нагрянул Палач вместе со своим гробовщиком-секундантом! – взглянул на меня, как на беспросветного тупицу Коля. – Посмотрел бы ты на их надменные рожи и злорадные ухмылочки! Меня просто в дрожь бросило! Завтра в пять утра у моего порога будет стоять кадиллак, в котором нас повезут к месту казни!

- Так значит, ты поедешь на дуэль вместе с нами! – просиял я, уповая, что былинных богатырей теперь будет уже как в древнерусском сказании - трое.

- А фигушки вам! Не дождётесь! – взорвался неврастеник, стрельнув в меня сразу двумя кукишами. – Вы эту топорную кашу заварили – вы и расхлёбывайте! А я - пасую, даже если вы мне четыре туза подкинете! Эти двое адвокатишек тоже хотели, чтоб я с вами ехал! Не на того нарвались!

- Возможно это и к лучшему, - смиренно вздохнул я. – Если мы не вернёмся, то хоть кто-то расскажет всю правду-матку о нашем таинственном исчезновении. Но это, конечно, при условии, что доктор Палач тебя в ближайшее время не ликвидирует. Не забывай, ты ведь единственный живой свидетель того, как Степана вызвали на роковую дуэль.

Этим хитроумным манёвром я надеялся побудить Николая хотя бы из страха держаться рядышком со своими друзьями. Однако добился абсолютно противоположного результата.

- Черт бы вас всех побрал! – чуть не заплакал Коля Маленький. – Всё! Собираю мои манатки и иду ночевать к мостостроевцам в их вагончики! И вообще, в одиночку я теперь ходить ни за какие коврижки не буду!

Коля решительно направился к входной двери своего подъезда, однако его остановил мой насмешливый голос:

- А ты не боишься, что там, наверху, тебя уже поджидают наёмные душегубы?

Николай с минуту неуверенно потоптался на месте, а затем, развернувшись, направился в сторону Антимовских виадуков. Отойдя метров на десять, он остановился и, не оборачиваясь, спросил:

- А ты?

- Чему быть – того не миновать, - постарался я ответить бесстрастным, не срывающимся голосом. – Я Стёпу в беде ни за что не оставлю. Это было бы не по-товарищески.

- Можешь Степану не звонить, - донёсся до меня дребезжащий, расстроенный голос. – Он уже три недели на мои телефонные звонки не отвечает. А где его сейчас искать, я ей Богу не знаю. Прощай.

И я ещё долго видел мелькающую в полутьме полосатую пижаму и слышал шлёпанье ластоподобных домашних тапочек.

 

Начал накрапывать мелкий дождь, который постепенно всё усиливался и усиливался. Похоже, Николаю здорово не повезло, так как до вагончиков мостостроевцев ему нужно топать не менее получаса. Хотя с другой стороны, ему и крупно подфартило, потому как дождевая вода начисто смывала следы его рвотного злодеянья.

Я спрятался под нависающие над головой балконы и позвонил на только мне знакомый телефон.

- Estou! – услышал я возбуждённый голос Моники, нынешней подружки Степана.

- Доброй ночи, Моника! – как можно спокойнее проговорил я. – Вы не могли бы мне помочь связаться со Степаном? У меня к нему срочное, неотложное дело.

- А с чего это Вы решили, что я знаю, где находится Ваш лучший друг?! – с нескрываемым раздражением ответила адвокатесса. – И это довольно бестактно с Вашей стороны беспокоить меня в столь позднее время!

- Не бросайте трубку! – повысил я голос чуть выше уровня учтивости. – Если Вы его, случайно, увидите, то передайте, что его срочно жаждет увидеть доктор Палач. Па-лач! Запишите! (Я произнёс это слово по-русски, чтобы обезопасить девушку от ненужного стресса) Завтра, на пять часов, доктор назначил ему рандеву. Нет. В пять часов утра.

Вдруг в трубке что-то затарахтело, щёлкнуло, треснуло - и я разобрал знакомый решительный голос:

- Отдай! Василий понапрасну никогда не позвонит!

Я расслышал капризные сетования Моники на неджентльменское поведение её сумасбродного кавалера. Судя по взаимным упрёкам и эмоциональным междометиям, между бывшими партнёрами разыгралась не шуточная битва за «горячую линию» экстренной связи.

К моему величайшему и глубочайшему удовлетворению победила грубая патриархальная сила.

- Вася! Что там стряслось?! О каком и чьём плаче ты хотел мне передать?! – прорвался наконец ко мне глас вышедшего из подполья товарища.

- Стёпа! К Коле мимоходом забегали достопочтимые дон Жуау и его ассистент, и приглашали нас завтрашним утречком на свежие лузитанские шашлыки. Подходящие шампура они уже подобрали. Хозяин пикника настаивает, чтобы мы обязательно приходили со своим мясом. Стрелка на пять часов утра.

Мне приходилось говорить иносказательно, ибо я опасался, что адвокатесса может подслушать наш разговор.

- Прекрати кривляться! – сурово потребовал гигант. – Ты же отлично знаешь, что Моника по-русски ни одного слова не понимает!

Тогда я коротко, но весьма доходчиво доложил Степану о визите доктора, о назначенной на завтра дуэли, а также о безоглядном бегстве моего заместителя.

- Нам нужно срочно обсудить план действий! Оставайся на месте, неподалёку от парадного входа! – хладнокровно проинструктировал меня гигант. - Через четверть часа я буду у Колиного дома. Одевайся и быстренько заводи машину!

По всей видимости, последние две команды предназначались не мне, поскольку я был совершенно одет, а заводить мне было решительно нечего.

 

Дождь неожиданно перешёл в настоящий ливень, и сильный ветер начал задувать водяную пыль под балкон. Я перебежал на другую сторону улицы под навесы ресторана, однако по дороге практически вымок до нитки. Мне ничего не оставалась, как спрятаться в тёмный уголок за колонну и отбивать зубную чечётку дрожащими от холода челюстями.

Через десять минут, когда я уже начал чихать длинными очередями, на угол улицы Антониу Сержиу вылетел и резко затормозил кремовый «опель». Дверца водителя распахнулась и из неё, копошась, начал выбираться великан, пытаясь на ходу открыть свой большой серый зонтик. Внезапно, лицо гиганта перекосила гримаса боли, он отрывисто вскрикнул и вылетел из машины, как пробка из-под дешёвого шампанского. Степан выпустил из рук зонтик и упал на четвереньки, чтобы не пришлось тормозить лбом о булыжники мостовой. Раскрывшийся зонт, подхваченный ветром, одинокой лягушкой запрыгал вдоль пустынной улицы.

В освещённом салоне автомобиля я увидел Монику, быстро передвигающуюся на освободившееся место водителя. И я ни за что бы не сказал, что выражение её личика было радушным, жизнерадостным и приветливым.

- Bons ventoso levem! Adeus! – напутствовала она ухажёра и захлопнула дверцу «опеля». Машина взревела неистовым зверем и на непозволительной для города скорости умчалась в направлении парафиального кладбища.

 

Надо заметить, что выражение «Bons ventoso levem!» переводится как «Несите добрые ветра!» или «Попутного ветра!». Хотя, наверное, эта фраза больше соответствует русскому пожеланию «Скатертью дорога!». «Adeus!» обозначает «Прощай!», но дословно переводится «К Богу!» или «С Богом!». Но эти вполне вежливые слова были высказаны таким едким тоном, будто моего друга посылали прямиком к черту на рога.

Я выскочил из моего убежища на перехват катившегося по проезжей части улицы зонтика. Мне удалось выловить беглеца и прикрыться им от хлещущего как из ведра ливня. Пока я добрался до Степана, с трудом преодолевая порывистый ветер, его одежонку уже можно было выкручивать.

Гигант, пошатываясь, встал на нетвердые ноги и, взявшись рукой за копчик, сморщился от неприятной саднящей боли:

- Домчался я сюда даже быстрее, чем рассчитывал. Вот только не думал, что в пункте назначения мне придётся экстренно катапультироваться. Мой своенравный второй пилот совершенно позабыл о правилах служебной субординации.

- Мне почему-то показалось, что твой штурман был чем-то слегка раздосадован, - весьма деликатно сформулировал я моё мнение о немного жестковатой высадке десанта.

Белёсые брови Степана недовольно сдвинулись к переносице:

- Ты мне говорил, что Моника – синяя птица! А прощальные слова она прокаркала, как старая сваливая ворона! Да ещё и лягнула напоследок под зад, как дикая необъезженная кобыла!

- И что же её так сильно огорчило? – скроил я недоумённую рожицу.

Исполин поднырнул ко мне под зонтик, и мы зашагали в сторону Колиного подъезда.

- Хотела, чтоб я все три праздничные дня и три ночи напролёт кувыркался с нею в её постели! Будто у меня никаких иных развлечений не предвидится!

- Безобразие! – поддержал я друга. – Несомненно, кровавая дуэль с доктором Вердугу куда более приятное времяпровождение, чем любовные утехи с миловидной и сексапильной девушкой!

- Твои пошлые намёки, мне кажутся, в данном случае, совершенно неуместными, - буркнул Степан, открывая своим ключом входную дверь.

- Эх, Стёпа, Стёпа! – горестно простонал я. – Я бы с удовольствием предпочёл три дня любви с Моникой трём минутам дуэли с душевнобольным доном Жуау.

Мой приятель закрыл дверь и принялся всем телом отряхиваться от воды. Делал он это будто бурый медведь, выбравшийся из реки на прибрежные камни. Я в ужасе отскочил в сторону, хотя промокнуть ещё больше, мне было уже практически невозможно.

- Три дня близости с Моникой закончились бы для тебя так же фатально, как и три минуты дуэли с доктором, - съехидничал тернопольский Казанова, шлёпая ногами по огромной луже.

- Ты недооцениваешь моей мужской силы! – обиженно выпятил я вперёд мою грудь. – Само собой разумеется, что ты значительно младше меня. Но не забывай непреложной народной мудрости: старый конь борозды не испортит.

- Если бы старый конь только знал, сколько раз ему придётся перепахать это поле, то он бы сразу же копыта откинул! – заржал гигант, выкручивая подол своей куртки. – Хоть я и моложе тебя, но уже по самое горло сыт постельной художественной акробатикой! Нет! Я ничего не имею против проверенной тысячелетиями практики «Камасутры»! Но когда её пытаются развивать, обогащать и совершенствовать, то это уже недопустимое излишество.

И, видно, что-то припомнив, ретроград страдальчески сощурился, упёрся своими ручищами в поясницу и, тихо постанывая, выгнулся корявой дугой. Я вытащил из кармана мобильник и торопливо начал набирать номер.

- Куда это ты звонишь? – подозрительно уставился на меня измученный акробат.

- Да вот, хочу связаться с Моникой и предложить ей заместить тебя на все эти три праздничных дня. Может я как-нибудь выдержу перегрузки и смогу, в конце концов, выжить? – с едва теплящейся надеждой в голосе заскулил я.

- Да брось ты дурить, Василий! – сурово рявкнул великан и вырвал телефон из моих онемевших ладоней. – С этой дамочкой «как-нибудь» не получится! На завтрашней дуэли твои шансы на выживание будут в три раза выше! Идём наверх, включим все электрокамины и хоть немного обогреемся.

- Ты говоришь так, будто это не тебе, а мне сражаться с дипломированным психом, - недовольно буркнул я.

И слегка подталкиваемый моим доброжелателем в спину, я нехотя начал карабкаться вверх по лестнице. Но добравшись до нужной нам площадки, я резко затормозил и застыл будто Снежною Королевой замороженный. Вид у меня был довольно-таки нелепый, так как стоял я на левой ноге с занесённой для последующего шага правой.

- Тебе кто-то головушку горгоны Медузы показал? – забухтел мне на ухо мой саркастичный погонщик.

- Тихо, - зашипел я на зубоскала. – Дверь в Колину квартиру приоткрыта. Помнишь, я тебе говорил, как настращал Колю Маленького наёмными убийцами. Так вот! Кто-то из великих сказал, что из шутников получаются отменные провидцы. В квартире явно кто-то притаился.

Степан мягко отодвинул меня в сторону, подошёл к двери и настороженно замер. Уши его зашевелились и, как мне показалось, сами собой оттопырились. С минуту просканировав опасное направление, локаторщик, наконец, многозначаще подытожил:

- Присутствие людей я в квартире не чувствую. Но тем не менее кто-то противно и тошнотворно чавкает где-то в районе кухне.

Гигант осторожно упёрся концом зонтика в зияющую чернотой замочную скважину. Затем он начал медленно и осторожно поталкивать двери вовнутрь затемнённой прихожей. Однако, как мой напарник ни пыжился, ни старался, дверные петли всё же предательски скрипнули.

Из прихожей стремительно вылетела чёрная тень и с диким воплем бросилась вверх по крутой лестнице:

- Мя-я-я-у!!!

Моё сердце просто каким-то чудом не выскочило чрез прямую кишку и не покатилось вниз по ступеням.

- Господи! Спаси и сохрани! – жалобно заныл я. – Если там ещё какая-то тварь в засаде схоронилась, то я уж точно до завтрашней дуэли не доживу.

- Спокойствие, дружище! – призвал меня к самообладанию Степан. – Теперь в квартире осталось всего только три живых существа: навозная муха на кухне и два маленьких паучка в дальней спальне.

- А ты-то откуда знаешь? – недоверчиво покосился я на тернопольского феномена.

- Я же тебе уже не раз говорил, что у меня абсолютный слух, - озарил меня самодовольной улыбкой гигант, безбоязненно вошёл в квартиру и лихо щёлкнул выключателем. – Я слышал, как муха в мусорном ведре своими крылышками шуршала. Смотри! Колины ключи в замке торчат! Похоже, доктор Жуау со своим секундантом напугали его до полусмерти! Вот он и выскочил в одной пижаме и тапочках, позабыв прихватить ключи и захлопнуть входную дверь.

Когда мы зашли на кухню и зажгли свет, из мусорного ведра вылетела муха и начала наворачивать круги вокруг загаженной её испражненьями лампочки. Но даже такое яркое подтверждение слов Степана не убедило меня в нашей стопроцентной безопасности. Я тихонечко вытащил из шкафчика скалку и с опаской обследовал все помещения, не позабыв заглянуть и на опоясывающий квартиру балкон. В дальней спальне в противоположных углах потолка я заметил тонкие паутинки, которые оседлали крохотные паучки.

- Стёпа! – не смог я сдержать моего искреннего восхищения. – А как ты узнал о паучках?! Да неужто ты слышал, как они теребят своими лапками паутину?!

- Я же сплю в этой спальне и каждый раз, как ложусь в постель, вижу их над моей головою! – весело загоготал провидец. – А когда я начинаю медитировать, то паучки принимаются как-то странно подпрыгивать на своих сеточках. Да вот только у меня никак не хватает духу выселить этих суетных квартирантов на холодную улицу!

- Так ты, в придачу ко всем своим бесчисленным недостаткам, ещё и мутируешь?! – удивлённо повысил я голос.

- Не мутирую, а медитирую! – прокричал великан не то из кладовки, не то из туалета. – Попалась мне тут недавно книженция, где учат, как с помощью медитации можно осознать свои прежние жизни!

- И есть какие-то обнадёживающие результаты?! – с нескрываемым сомнением осведомился я.

- А как же! – похвастался новоявленный медиум. – Ноль в геометрической прогрессии!

Чвакая моими набравшими воду туфлями, я вернулся из инспекционного обхода на кухню. Степан уже переоделся и развешивал на спинках стульев свою промокшую насквозь одежду. Я последовал примеру товарища, однако стоять голышом в основательно проветренной кухне было не очень-то и приятно. Гигант стащил со всей квартиры на кухню обогреватели-дуйки и включил их на полную мощность. Затем он сбегал в кладовку и приволок для меня сухой спортивный костюм, по-видимому, из принесённой португальцами гуманитарной помощи.

- А теперь не помешало бы и хорошенечко потрапезовать, - сглотнул слюнку великан и, что-то припомнив, сокрушённо вздохнул. – Эх! Если бы Моника умела насыщать мой желудок так же хорошо, как и детородные органы, то ей бы цены не было!

- Верни мне мой телефон, изувер! – плаксиво заголосил я. – Мне нужно срочно позвонить Монике и сообщить, что я авансом уже простил ей этот маленький недостаток! И я готов на голодный желудок сделать всё возможное и невозможное, чтобы скрасить ей все три предстоящих праздничных дня!

- Не рви жилы, Василий! – крепко сжал своими ладонями мои плечи гигант. – Нас ждут куда более великие деяния и свершения! Давай лучше посмотрим, чем же сегодня собирался отужинать сбежавший хозяин квартиры.

Мы сосредоточили наше внимание на обеденном столе, где стояла раскрытая маслёнка, наполненная булочками хлебница, бутылочка с кетчупом, баночка майонеза и миска с варёными яйцами. Тут же лежала разделочная доска с уже нарезанным тонкими пластинами сыром. У ближнего торца стола, где любил восседать Коля, лежало большое полукольцо говяжьей колбасы с надгрызенным острыми зубами краешком.

Степан отрезал обглоданный конец и стремглав выбежал с ним из квартиры наружу. Через несколько секунд он вприпрыжку вернулся назад, с удовлетворением потирая свои руки.

- Выбросил огрызок на верхнюю площадку лестницы, - ответил он на немой вопрос моих округлившихся глаз. – Пусть котик теперь до отвала полакомится! Не пропадать же добру!

Изголодавшийся богатырь сноровисто накромсал колбаску кружочками и с блаженством запихнул оставшийся в ладони кусочек в рот:

- Ням-ням! Какая вкуснятина! Не стесняйся, Василий! За всё заплачено! Присоединяйся!

- Спасибо. Что-то не хочется, - брезгливо скривился я, представив себе, как котяра топтал колбасу своими грязнущими лапами.

- Ну, ты и чистоплюй, пан Василий! – укоризненно высказался Степан, заметив, что меня чуть не стошнило. – Сразу видно твою гадливую барскую сущность! Надо быть попроще, или, как говорят, поближе к простому люду. Когда национальная элита в своей спесивости, брезгливости и надменности отрывается от народа, то случается то, что стряслось с Россией в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. И тогда все бывшие сливки общества сливаются в зловонную парашу.

Высокопарный философ затолкал в рот очередную порцию банальной колбасы и по ходу пережёвывания заметил:

- Между прочим, котик наших соседей тоже явно высокородных кровей. Какой-нибудь там кот-забулдыга стащил бы колбаску на пол и надгрыз бы её со всех сторон света. А этот аристократ вальяжно кушал за столом, надкусывая колбасу только с самого кончика. Так что и нам с тобой после Котофеича кое-что на ужин осталось.

И тут краешком глаза я, наконец-то, заметил то, что подпитывало моё невольное отвращение к пище. Сомнительные ароматы мой барский носик учуял ещё в тот момент, когда мы только-только вошли на кухню. И хотя великан набил свой желудок ещё недостаточно для проверки на стрессоустойчивость, но я всё-таки не вытерпел и рискнул:

- А как на счёт колбаски, которую барон Котофеич оставил лично для Вас?

И артистичным движением маститого иллюзиониста я отодвинул полную булочек хлебницу в сторону. Взору Степану открылась квинтэссенция того, во что превращается колбаска, пройдя сквозь кошачий желудочно-кишечный тракт.

- Оказывается, твой кот-аристократ не только откушал за столом, но и наложил на него свою нелестную резолюцию, - подлил я выдержанных помоев в амброзию гурмана.

Гигант сделал по инерции несколько жевательных движений, прежде чем его челюсти затормозили и обомлели. Малу-помалу рот Степана начал расширяться до размера его до непристойности набрякших бирюзовых очей. Изо рта на столешницу вывалилась так и не пережёванная до конца говяжья колбаска. Среди её останков, попранных зубами исполина, лежала перекушенная пополам навозная муха. Она всё ещё подёргивала в последних конвульсиях в разнобой всеми своими шестью щетинистыми лапками. Хотя я и не предвидел такого усиливающего рвотные позывы эффекта, однако не преминул воспользоваться дополнительно представившейся возможностью:

- Как ответствовал Александр Македонский мудрствующему Диогену: «Не философствуй во всеуслышание, а то муха в рот залетит».

Великан вскочил на ноги и быстро засеменил в сторону туалета, плотно прижимая свою могучую длань к трепещущим устам.

- Вот теперь и посмотрим, кто из нас истинный чистоплюй, - злорадно ухмыльнулся я и приготовился сгущать приятные сердцу блевотные звуки.

К моему глубочайшему потрясению Степан тут же вернулся на кухню с ещё не начатым рулоном туалетной бумаги. Вытащив из шкафчика ножницы, он аккуратно отрезал от рулона идеально квадратный листочек бумаги. Положив этот похоронный бланк на стол, гигант принялся выбирать из не дожёванной им колбасы всё то, что осталось от изувеченной мухи. Похоже дух дерзкой летуньи уже отошёл в потусторонний мир её древних, доисторических предков. Собрав по частям остывающий прах незадачливой мухи, мой друг завернул его в лист приготовленной им туалетной бумаги. Свёрнутый пакетик был с почестями вложен в спичечный коробок, беспардонно изъятый с газовой плиты кухни. Подняв на ладонях «гробик» к загаженной ранее мухой лампочке, Степан голосом профессионального проповедника произнёс:

- Прости меня, милая Цокотуха за то, что я стал невольно причиной твоей безвременной, трагической кончины. Покойся с миром, и пусть тебе будет пухом эта белоснежная гигиеническая бумага.

Затем гробовщик с погребальной медлительностью опустил коробок в самые недра мусорного бака. Закончив траурный ритуал, богатырь небрежно оторвал кусок гигиенической бумаги, сгреб туда кошачьи экскременты и быстро утащил их в туалет. Я вымыл ароматизированным моющим раствором осквернённую часть стола и воспользовался так кстати подвернувшимся освежителем воздуха. Вскоре вернулся Степан, сел на своё место, подобрал со стола не дожеванную им колбасу – и, с ужаснувшим меня хладнокровием, отправил её прямиком в свой рот.

Вот тут-то мне действительно стало плохо.

- Стёпа! Да что же ты это делаешь?! – окончательно вывела меня из душевного равновесия выходка гиганта. – Да как ты только можешь есть эту гадость?!

- Это не гадость, - с неприсущей ему серьезностью ответил мой друг. – Это еда, а еда – это святое. Когда я был маленький, то гостил в Херсоне у сестры моей матери, тёти Светы. Это мама моего шалопутного двоюродного брата Ромы Вариводы. Жили они тогда на улице Ленина в большом общем дворе со множеством тёмных и тесных квартирочек. Это была старая дореволюционная застройка, состоящая из скучившихся одноэтажных флигелей. Вместе с семьей тёти Светы в двухкомнатной квартире обитала и старенькая бабушка Марфа, моя и Ромина прабабка. Она вдовствовала уже более полустолетия, а ранее жила в левобережном селении со странным названием не то Чехарда, не то Чегарда.

- Может Чебурда? – вмешался я в повествование приятеля.

- Да-да! Чебурда! – обрадовался подсказке великан. – Но бабушке уже было не под силу заниматься сельским хозяйством. И дядя Толя с тётей Светой забрали её в город, чтобы присматривать и ухаживать за ней. Однако бабушка Марфа не желала быть обузой для семейства Вариводы и постоянно готовила что-либо вкусненькое на крохотной кухне.

Как-то я и Рома играли во дворе и бегали раз за разом на кухню, чтобы стащить из кошёлки вкусненькие бабушкины пирожки. Один раз я не удержал пирожок, и он шлёпнулся на не очень-то и чистый пол коридорчика. Мне даже в голову не взбрело подобрать пирожок, и я сразу же побежал на кухню за следующим. Бабушка кряхтя нагнулась, подобрала мою потерю и тщательно очистила её от налипшей грязи и пыли. Затем она села на табуреточку и принялась жевать пирожок своими редкими и основательно сточенными зубками. И я ей сказал тоже самое, что и ты: «Бабушка! Как ты только можешь есть эту гадость?!» Она же взглянула на меня уставшими, глубоко запавшими глазами, усадила на свои костлявые колени и тихо ответствовала:

- Это не гадость, внучок. Это еда, а еда – это святое. Кто не пережил голод, тот этого никогда не поймёт. А я видела, как вымерли сотни моих односельчан; как люди, бредущие по тракту на заработки в город, падали вдоль обочин и более никогда не вставали. У них не было даже крошки съестного, чтобы поддерживать свои полностью иссякшие силы.

- Но почему, бабушка?! – помимо воли содрогнулся я.

- Осенью по хуторам прошлись злые люди и отобрали у селян весь урожай, который те вырастили за весну и лето. А то, что не смогли с собой утащить, кинули наземь, чтобы со смехом втоптать в смердящую, липкую грязь. Не обошло и нас это дьявольское, бесчеловечное лихо. Даже свежий борщ, который стоял в казанке на печи, выволокли из хаты и расплескали по всему нашему пыльному двору. Мы потом выбирали из земли по зёрнышку, по крупице то, что ещё можно было хоть как-то спасти. Хорошо ещё, что мой предусмотрительный дед Михаил смог кое-что припрятать от бессовестных мародёров. Но и это бы нас не спасло, если бы мы не ходили в пойму и не выкапывали съедобные коренья рогозы, тростника, лопуха и аира.

Впереди была долгая холодная зима, а кушать нам было почти что нечего. Скудные запасы закончились быстро и люди начали целыми семьями вымирать. Стариков, больных и немощных смерть унесла с собой первыми. Неподалёку от нашего хутора жила большая многодетная семья. Чтоб спасти от голодной смерти своих детей, родители ушли на заработки в город - и не вернулись. Скорей всего у них даже не хватило сил, чтобы добраться до сытного, но неблизкого Херсона. Когда у детей кончилась еда, они, не в силах терпеть голод, умертвили своего младшего брата и из его мяса сварили себе похлёбку. Кто-то сообщил об этом властям, и из города приехали санитары и милиция.

Я своими глазами видела, как из хаты выскочили дети и во все лопатки побежали к пойме. Впереди с кастрюлей бежал старший Иванко, а за ним Марийка, Дося, Дуняша и Митя. Младшие на бегу выхватывали из кастрюли большие куски мяса и жадно набивали им свои рты. За детьми гнался здоровенный белобрысый милиционер, потерявший где-то свою форменную фуражку. Из его серо-голубых глаз лились обильные, горючие слёзы и он с болью в голосе кричал беглецам: «Остановитесь же! Мы не сделаем вам ничего плохого!»

В конце концов, милиционеры и санитары переловили детей, усадили их в телегу и увезли то ли в Херсон, то ли в Цюрупинск. Ходили слухи, что всех их поголовно усыпили, так как тех, кто попробовал человечину, уже вылечить невозможно. Однако, чтобы там не говорили, но никто этих несчастных детей больше уже ни разу не видел.

- Бабушка! - в сердцах воскликнул я. – Да неужели вы с дедушкой Мишей не могли спасти этих несчастных деток?!

- Стёпушка, - мягко погладила меня по головке бабушка Марфа. – Я ведь уже и тогда была вдовой. Дедушка Миша не дожил даже до Рождества, так как всё отдавал своим маленьким правнукам. Я осталась одна и мне в первую очередь надо было позаботиться о моих детях. И если бы мне это не удалось, то ни ты, ни Рома в этом дворе сейчас бы не бегали.

Вот так-то, Василий! А ты говоришь, «гадость»!

 

Я уныло сидел на кухонном расшатанном стуле, ощущая, как боль жёстким комом засела в моём воспалившемся горле. Мои скорбные очи подёрнуло матовой, дымчатой поволокою и невольные слёзы зависли на слипшихся нижних ресницах. Невозможно в словах описать то саднящее, горькое чувство, что гнетущей волной захлестнуло ранимое сердце и кроткую душу.

 

Мне с превеликим трудом удалось приподняться и стряхнуть с себя нахлынувшее оцепенение. Украдкой смахнув слезу, я, пошатываясь, направился к кухонной аптечке. Как это ни странно, но мне посчастливилось отыскать там флакончик спирта и упаковку неиспользованных марлевых тампонов. Обильно смочив тампон спиртом, я тщательно протёр каждый кусочек колбасы и аккуратно сложил их на чистую тарелку. Устало присев к столу, я разделил с моим другом запоздалую вечернюю трапезу.

Степан потянулся за очередным куском колбасы, но, вдруг, с ним что-то случилось. Он словно бы окаменел и в его широко раскрытых берилловых очах навернулись кристально-чистые слёзы. Влага постепенно накопилась в уголках его неподвижных глаз и заструилась по идеально выбритым щекам к подбородку. И внезапно исполин безудержно зарыдал – безысходно, надсадно, протяжно и жалостливо. Титан закрыл своё лицо огромными ладонями и сгорбился будто на плечи его упала вся тяжесть безмерного небосвода. И могучее тело богатыря содрогалось в диких конвульсиях от этого необузданного, страшного, иступлённого рёва.

Я бросился к чайнику, разбрызгивая, наполнил полную кружку воды и подбежал с ней к ревущему белугой товарищу:

- Стёпа! Опомнись! Сейчас ведь со всей округи соседи сбегутся! А то ещё, не дай Бог, и полицию вызовут! Выпей водички - и тебе сразу же полегчает!

Однако мои здравомыслящие речи нисколечко не подействовали на захлёбывающегося слезами и соплями гиганта. Тогда я прибёг к крайней мере принудительного отрезвление и выплеснул всю воду из наполненной кружки прямо на голову великана.

Плакальщик замер и мгновенно умолк, будто его вопли дамасским кинжалом обрезали. Я на всякий случай отпрыгнул к двери, чтоб при острой необходимости успеть вовремя выскочить из квартиры. Степан какое-то время сидел в безжизненной неподвижности, и мне ни с того ни с сего почудилось, что дух его навсегда покинул это окаменевшее тело. Но вот статуя зашевелилась и, как мне показалось, со скрежетом выпрямила свою спину и шею. Затем «каменный гость» протянул свою руку к кухонному полотенцу и неторопливо вытер свой скорбный лик и взмокшие от холодной воды волосы. Скосивши на меня свои истомлённые глаза, гигант чуть слышно поблагодарствовал: «Спасибо». Потом он встал и тяжёлым, замедленным шагом безмолвно удалился в туалетную комнату.

Вернулся мой приятель через пять минут опрятным, причёсанным и взбрызнутым любимым Колиным одеколоном. И лишь слегка покрасневшие очи его правдиво вещали о только что пережитом им нервно-психическом приступе.

- Прости меня, дружище, - бесстрастным голосом повинился Степан. – Я даже представить себе не могу, что это со мной приключилось, без всякой на то причины.

- Мне думается, что какой-то повод для нервного срыва всё-таки был, коли тебя так резко прорвало на безудержные и неуёмные слёзы, - поделился я моими соображениями с приятелем. – Что-то же послужило спусковым крючком для твоей необузданной истерики.

- В какой-то момент мне почудилось, будто я провалился в совсем иную реальность, - попробовал богатырь объяснить своё бесконтрольное поведение. – Словно по злокозненному, вражьему колдовству я угодил в Чебурду, в одна тысяча девятьсот тридцать третий год. И моему взору предстало всё то, о чём мне поведала в детстве бабушка Марфа. Но вот только это я бежал за детьми, убегающими в степь и выхватывающими из кастрюльки человеческое мясо. И это из моих глаз потоком лились слёзы жалости и сострадания, так как я знал, что ничем не смогу этим детям помочь. Бабушка как-то мне говорила, что этот белобрысый милиционер потом ушёл на войну и где-то под Одессой пропал безвести.

- Успокойся, Стёпа! – попытался я приструнить заново входящего в раж друга. – У тебя и так чересчур развитое воображение, а ты ещё и усугубляешь его своими дурацкими медитациями! Тебе надо о завтрашнем поединке думать, а о не о зверских делах безвозвратно минувших дней! Возьми же себя, наконец-то, в руки! Давай-ка лучше пошевелим мозгами, как выкрути из передряги, в которую мы с тобою влипли!

 

И вот прошло больше тринадцати лет с тех пор, как мы в хэллоуинский вечер жевали кошачью колбаску. Степан уже давно вернулся на Родину, и общаемся мы довольно редко, лишь когда гигант, вдруг, надумает мне позвонить. Порой мне кажется, что история бабушка Марфы, пересказанная моим другом, уже изгладилась из анналов моей памяти. Но приходит канун Дня Всех Святых и горестные воспоминания кипящей волной накатываются на меня с ужасающей силой. И я даже не представляю, как со всем этим жить, и как справится с невыносимой внутренней болью. И каждую хэллоунскую ночь мне снится мой разудалый белобрысый товарищ, одетый в довоенную милицейскую форму. И утеряв свою форменную фуражку, он со слезами на глазах несётся за удирающими в туманную пойму детишками.

 

Кто-то обязательно язвительно спросит: а на кой чёрт я передал бумаге эту совершенно неуместную историю. По-моему, ответ лежит где-то у самой поверхности. Скорей всего я написал её потому, что больше не в состоянии выносит в одиночку невыносимые, горькие чувства.

- А как же дуэль с загадочным доктором Вердугу? – лениво поинтересуется пресытившийся, толстокожий читатель.

Отвечу, как на духу:

- Дуэль всё-таки состоялась, хотя и в весьма своеобразной, гротескной форме. Замечу только, что после тех умопомрачительных событий седины в моих волосах значительно прибавилось. Но Вы, наверное, уже догадались, что всё, в конце концов, обошлось, коли мы со Степаном до этого дня и живы, и здравы. А вот Коли Маленького в этом Мире, увы, уже давным-давно нет. Он покоится под гранитной плитой на парафиальном Фафинском кладбище. Нет-нет! Его сразила не пуля наёмного киллера, ни бандитский нож, а банальный несчастный случай на производстве. Вот так всегда в этой непредсказуемой жизни и получается: в первую очередь гибнет тот, кто меньше всего этого заслуживает. Может быть, я об этом когда-нибудь расскажу, но лишь только когда наступит своё время.

Впрочем, написав «Карвильские розы» и «Кошачью колбаску», я уже начал это удивительное повествование о смертельной дуэли с высокородным «кроликом». А если уж мне пришлось сказать «А» и «Б», то волей-неволей придётся добраться и до самых подвалин алфавита.