Было жарко... Борода, сделанная из какой-то белой синтетической мочалки, закрывала половину лица, из-под сползшего на лоб красного колпака по густо измазанным губной помадой щекам стекали капли пота и скрывались под ненавистной, пропахшей этой же помадой бородой. Я только что лихо отплясывал вокруг ёлочки в хороводе с первоклашками, а теперь наконец-то присел на пенёк, чтобы перевести дух и выслушать картавый спотыкающийся стишок очередного чубатого малыша.

Ещё час назад всё виделось мне в радужном свете. Мы сидели в пионерской комнате с висящим на стене большим портретом Владимира Ильича, Инка Сомина густо мазала мои щёки и нос кроваво-красной губной помадой, Зуевский пытался дуть в пионерский горн, издавая из него неприлично пукающие звуки, Ирка в изящно облегающей футболке волновала моё воображение, неторопливо облачаясь в костюм Снегурочки.

Я был ещё в полосатой тельняшчатой майке-безрукавке — нескладная тощая фигура с худыми плечами и торчащими из них несуразно длинными руками. Это потом, когда на меня надели выданный завхозом красный плюшевый халат, оказавшийся мне вполне по росту, но ровно вдвое шире необходимого, после недолгого консилиума было решено напялить под него ещё и телогрейку. Я стал выглядеть гораздо мощнее, но ни у кого не мелькнуло даже мысли, каково мне будет в халате, телогрейке, бороде и рукавицах кружиться в беззаботном танце среди учеников начальных классов.

 

— Ребята, — сказала «классная» Любовь Александровна, — нам поручено в этом году провести школьную ёлку.

Это сообщение, прозвучавшее на исходе классного часа, как приговор в конце нудной обвинительной речи, ни у кого поначалу не вызвало энтузиазма.

— А почему мы? — немедленно заныл Зуевский. — Есть же десятый класс.

— А потому что! — как отрубила Любовь Александровна. — Вы же видели этот десятый? Одни хлюпики! Кто будет Деда Мороза играть? Да все они утонут в этом халате, вместе взятые! Хорошо, что у нас в девятом есть Игорь!

И она кивнула в мою сторону. Я оторвался от созерцания медленно кружащихся за окном снежинок и недовольно нахмурил бровь. Гены и сбалансированное питание в школьной столовой предначертали моё незавидное существование. Я был обречён играть в баскетбол, нагибаться при входе в комнату и доставать воробушков. И это в неполные шестнадцать лет! Я перерос отца уже на целую голову, и никто не ведал предела моих возможностей. А ещё мама! Это она прятала шоколадки на шкаф, и я мечтал поскорее вырасти, чтобы заглядывать туда, не вставая на табуретку. Остерегайтесь мечтать, ибо мечты сбываются!

— Я против, — встать из-за парты с первого раза не получилось, потому что ноги упёрлись в неё коленками снизу, и мой возглас утонул в гуле возбуждённых голосов одноклассников.

Странно, но теперь предложение «Любушки», как мы звали математичку «за глаза», вызвало среди девятого «А» нешуточное оживление.

— А я буду Снегурочкой! — вопили одновременно Ирка и Светка Чикунова.

— Я, чур, лисичкой! — вторила им Инка Сомина.

И даже угрюмый Зуевский вдруг вызвался быть волком. За меня уже всё решили, и когда я наконец распутал под партой ноги и возвысился над остальными, мне ничего иного не оставалось, как согласиться...

Последний месяц года выдался напряжённым... Мало того, что заканчивалась вторая четверть, так ещё после уроков мы собирались в пустующей пионерской комнате, писали сценарий, разучивали роли и не переставая смеялись. Щёки болели от беспрерывно растягивающей их улыбки, живот ныл от напряжения, а дыхание вырывалось из груди с резкими свистящими звуками, похожими на позывные закипающего на плите чайника.

Волк Зуевский безуспешно пытался освоить неподдающийся его усилиям горн, я время от времени мучил пионерский барабан и щеголял перед одноклассницами в тельняшке, гордо выпячивая несуществующие ещё на тот момент мускулы. Горн рождал только весьма двусмысленные звуки, барабан издевался над музыкальным слухом девчонок, а моя нескладная праздношатающаяся фигура вызывала лишь их неудержимый смех. Плохо... Ведь Ирка была очень даже ничего, особенно в костюме Снегурочки. Собственно, почти только одно её желание играть подружку Деда Мороза и подвигло меня согласиться на главную роль в школьном новогоднем спектакле. Неважно как, но я буду рядом с Иркой не только на переменах, но и после уроков!

В конце концов, роли были разучены. Волк по сценарию говорил мало, потому что никак не мог полностью запомнить текст, а только строил козни и мешал доброму Деду Морозу со Снегурочкою принести подарки заждавшимся их детям. Злодею помогали лисичка Инка Сомина и Светка Чикунова, которую мы всеобщим голосованием исключили из снегурочек и произвели в старуху Шапокляк. Были ещё и другие роли, второстепенные — снежинки, лесоруб, снеговик, зайчишка-трусишка. Они вообще почти ничего не говорили, а только водили хороводы и танцевали в меру сил и возможности.

Пришла пора примерять костюмы. Инка лучше всех рисовала, поэтому отвечала за грим. Когда она в первый раз намалевала себе и Зуевскому усы и покрасила носы в чёрный цвет, пионерская комната чуть не раскололась надвое от хохота.

Долго наряжали Шапокляк. Получилась она похожей на бомжиху, только картонная шляпка набекрень, украшенная красными бумажными розочками, вызывала нужные ассоциации.

— Розовые розы, — пропел я фальшиво, — Светке Чикуновой!

Нет... Оказывается, можно ещё смеяться, хотя минуту назад казалось, что ресурс смеха выработан на ближайшие пару лет! А Ирка хохотала громче всех и лукаво на меня поглядывала. О! Хвала богам! Она обратила наконец на меня внимание!

И всё бы хорошо, если бы не эта телогрейка... И валенки.

 

В школьной столовой красовалась огромная настоящая ёлка, украшенная разноцветными гирляндами и помятыми после годового хранения на складе нелепыми бумажными геометрическими фигурами. Я потел за сценой, спрятавшись за поставленными друг на друга столами в ожидании своего выхода. Наивные первоклашки всерьёз переживали за украденную злоумышленниками Снегурочку и изо всех своих щенячьих сил помогали добрым героям вызволить её из цепких негостеприимных лап лесных разбойников.

Я потел, терпел и пыхтел через вонючую бороду на всё это безобразие. «Когда ж это кончится?» - свербила единственная мысль. Но «это» ещё даже и не начиналось.

В честь праздника новоспасённая Ирка в красивом и почему-то розоватом платье великодушно простила преступников, и они все вместе со снежинками, первоклашками, их учителями, лесорубами и прочими снеговиками закружились в весёлом беспорядочном хороводе вокруг пушистой лесной красавицы. Пот заливал глаза, борода по-прежнему отвратительно воняла помадой.

— А теперь, дорогие детишки, — срывая глотку, попыталась перекричать многоголосый писк Снегурочка, — давайте дружно позовём Деда Мороза!

— Де-душ-ка Мо-роз! — вяло и невнятно проверещал хоровод.

Я вытер пот со лба.

— Дедушка не слышит! — сделала логичный вывод Снегурочка-Ирка. — Давайте позовём его погромче!

— Де! Душ! Ка! Мо! Роз! — писк стал немного громче и стройнее.

Даже сквозь фильтр закрывающего уши колпака я услышал приближение своего триумфального выхода. Сердце в волнении затрепетало, и после третьего позывного я решительно шагнул из-за пыльного занавеса.

Зал притих... Непонятная сутулая фигура в сползшем на глаза колпаке и закрывающей почти всё красное лицо мочалке, взмахнув обмотанным мишурой черенком от лопаты пошатываясь появилась на сцене, словно родившись из какого-то хлама позади неё. Дитя хаоса сгибалось под тяжестью набитого всякой всячиной мешка из-под сахара за спиной и неуверенно переставляло нижние конечности, обутые в гигантского размера валенки. Детишки робко молчали, не в силах однозначно произвести идентификацию неопознанного существа.

— Дедушка Мороз! — радостно возопила Снегурочка, дабы пресечь все сомнения, и уверенно бросилась мне навстречу. Ребятня оживилась и радостно загалдела.

Три ступеньки отделяли меня от объятий натужно улыбающейся Ирки. Три ступеньки со сцены до паркета актового зала-столовой. Три невидимые из-за проклятой бороды ступеньки. — Здравствуйте, ребята! — не очень разборчиво провозгласил я из глубины мочалки и шагнул наугад...

Видимо, полы халата, всё-таки, оказались чуть длиннее, чем следовало. Иначе, как объяснить, что в следующий миг я летел, растопырив руки, прямо в широко раскрытые от ужаса Иркины глаза.

Толстая телогрейка значительно смягчила падение. Сам полёт я не помню. Помню только отчаянно возмущённое лицо Снегурочки близко-близко от моего. Я лежал на Ирке невнятной грудой поеденного молью реквизита, а верхом на мне восседал туго набитый всякой всячиной мешок из-под сахара. Весь мир исчез... Её глаза смотрели прямо в мои... Её губы приоткрылись... и капля моего пота скатилась с кончика носа прямо в этот раскрытый розовый бутон.

— П-ф-ридурок! — обдав меня брызгами, злобно прошипели губы, и Ирка, неожиданно сильно изогнувшись всем телом, освободилась от прижавшего её груза.

Снова нажали «плэй», и мир, поставленный на паузу, ожил, зазвучал отчаянно подавляемым многоголосым «ах», засиял десятками вытаращенных от испуга глаз.

— Ай-ай-ай, дедушка, ты не ушибся? — фальшиво запричитала Снегурочка, а лисичка, снеговик и даже тормознутый волк-Зуевский, словно очнувшись от шока, уже спешили помочь мне подняться.

— Пошёл козёл! — громко выкрикнула Инка Сомина, повернувшись к волк-Зуевскому, от чего тот ссутулился и испуганно отпрянул в сторону.

— ...по лесу, по лесу, по лесу, — так же громко продолжала лисичка, повернувшись уже в сторону старухи Шапокляк, — нашёл себе принцессу, принцессу, принцессу.

Давай, коза, попрыгаем, попрыгаем, попрыгаем

и ножками подрыгаем, подрыгаем, подрыгаем!

И в следующий миг мы уже кружились в бешеном хороводе, прыгали, дрыгали, топали, хлопали, словно знаменуя этими дружными и бестолковыми действиями единение злых и добрых сил и благополучный исход непривычно громкого появления Деда Мороза.

Спасения не было! Счастливые первоклашки цеплялись за рукава, хватались за посох, тянули в разные стороны и заставляли выкидывать в танце неимоверные коленца, а тем временем круги плыли перед глазами, пот заливал глаза, и воздух вязнул в вонючей бороде, лишая меня живительного глотка кислорода. Всё, я больше не могу...

— А почему это у нас ёлочка не горит? — вдруг раздался звонкий голос Снегурочки, и сумасшедший хоровод остановился наконец, затих и недоуменно уставился на несчастное дерево.

— Давайте, ребята, громко крикнем: «Ёлочка, зажгись!», — пробасил я, чуть переведя дух.

Но и после третьего негармоничного возгласа хороводящих, несмотря на моё устрашающее потрясание черенком от лопаты, с которого отклеилась половина мишуры и болталась теперь длинным шлейфом, ёлочка не зажглась; зато трудовик со зверской рожей, подавляя в себе матюки, рванул туда, где я пять минут назад потел в ожидании своего звёздного часа.

С громким стуком попадали какие-то стулья, мелькнули спутанные провода, озабоченное лицо трудовика, его кулак, направленный в мою сторону; и спустя пару секунд ёлка, всё же, заполыхала разноцветными лампочками, вызвав изумлённый вздох окруживших её детишек.

Кончина моя была близка... Я обессиленно опустился на шаткую табуретку, которая была обвёрнута ватманом и раскрашена под облезлый пенёк. Щуплый «Буратино» тут же взгромоздился на мои колени и скомкано пробубнил какой-то стишок, всё время норовя ткнуть мне в глаз картонным носом. Я сунул руку в мешок и достал первую попавшуюся конфету. «Буратино» обрадованно шмыгнул настоящим носом и исчез, но следом уже образовалась целая очередь из непризнанных гениев, жаждущих поделиться своими непомерными талантами.

— Звёзды блещут над Кремлём! — вопил мне в ухо очередной «зайчик», и звёзды уже плавали перед моими глазами.

«Нет, никогда больше! Ни за что!» — думал я, автоматически доставая из мешка игрушку.

Но вот мешок почти опустел, я вывернул бороду, чтобы перепачканная помадой сторона оказалась внутри, и, слегка пошатываясь, побрёл к выходу из столовой, вслед за гудящей и жующей конфеты толпой осчастливленных первоклашек.

— Дедушка Мороз, ты забыл поздравить этих милых детишек! — Любушка преградила мне дорогу на выходе. По бокам её жались, крепко держа маму за руки, двое испуганных глазастых малышей лет трёх и пяти от роду.

Я практически на ощупь погладил детей по головкам и сунул мешок за спину, где в него незаметно опустились растрёпанная кукла и пожарная машина с выдвижной лестницей.

Я был выжат как лимон... От меня шёл пар, нет, дым. Ленин с портрета своей комнаты смотрел с язвительным прищуром. Если бы валенки были резиновые, в них бы хлюпал пот. Хорошо, что всё закончилось! Нет, никогда больше...

— Молодцы, ребята! — в дверь просунулась улыбающаяся физиономия Любушки. — Через час ещё вторые классы, а завтра третьи и четвёртые...

Я закатил глаза и сполз по спинке стула. Прикосновение Иркиных пальчиков привело меня в чувство. Она нежно вытирала платочком пот с моего лба.

 

— Ребята, — сказала Любовь Александровна, — нам поручено в этом году провести школьную ёлку.

— А почему мы? А как же девятый? — раздался нестройный хор возмущённых голосов.

— А что девятый? Вы их видели? Дети совсем! У вас хоть опыт есть.

— Можно, я буду волком? — спросил Зуевский, а Ирка подмигнула мне левым, нет, правым глазом.

 

С тех пор мы каждый Новый Год вспоминаем с Иркой эту историю и смеёмся. Дети наши тоже смеются, хоть и не до конца понимают над чем.