Врастает щеткой в лунный след камыш, другой озерный берег так далек, лишь где-то тянутся вдоль свай дымы и темноту прочертит уголек. И отражение свое отмыть день напролет пытались дерева, но облака уж не дают взаймы им пены, сами-то видны едва. Спина в ветровке, что горы отрог, недвижна – будто вечность впереди, и только удочки внезапный вздрог то изваянье может пробудить. Плотва летит в серебряном трико и, как на лонже цирковой гимнаст, исполнив сотню па и кувырков, поклон последний на траве отдаст. Светлеет небо, раздвигая даль. Светлеют лица. Прогоняет сон жемчужно-дымчатая благодать, которой самый воздух напоен. …Поющий птах приветствовал рассвет, и ветер песню уносил, бодрящ, когда росой, рассеянной в траве, украсила подол земли заря. |