Выходя из аптеки, лицо у Феди было совершенно спокойным для человека, который провинился. В нем была всегда присущая ему ясность, и даже сейчас, озабоченное и омраченное, оно выражало невинную доброту. Как может быть такое спокойное лицо у человека, который сделал то, что он сделал, - думала Клавка. - Как ты мог? - спросила она Федю дома, влепив ему пощечину, - и что ты после этого чувствуешь? - Я чувствую удивительное ощущение угнетенности и облегчения одновременно, - сказал Федя, - ты только что сняла с меня тяжкий груз вины перед тобой, прости меня, пожалуйста, если сможешь. - Пообещай, что больше никогда не будешь изменять мне с этой шлендрой, - возмущалась Клавка. - О чем ты говоришь? – не понял Федя, - я тебе не изменял с ней, честное слово. - А за что же ты только что просил у меня прощения? - Я всего лишь купил в аптеке, ну, эти, как их, презервативы, - невинно сказал Федя, доставая их из кармана и показывая Клавке. - Для кого? - Для шлендры, как ты говоришь, - сказал Федя, и уточнил, - по ее просьбе. - Отдай их мне, - сказала Клавка, отобрала и простила. - Не смей больше покупать их ей. - Не буду. Она всегда верила ему, но денег на это, на самое, больше не давала. С тех пор они жили, как и раньше, душа в душу, но уже без того и этого. Спасибо шлендре, Феде понравилось. Эд Гемадзе |