(Из дневника отца Армаш, Западная Сибирь, 250км от Оби, правый берег Иртыша, май 1949 год)

 

Султан повел меня прямо к месту, которое мы искали. Мы всю дорогу рассуждали , где и как можно устроить жилище и перезимовать, используя при этом натуральные ресурсы. Как я ожидал, это был грот, который образовался в правый лесистый берег Иртыша в место, где река обходила курган. Это произошло в результате вымывания и эрозии мягких пород почвы у подножия кургана. У входа торчали оголенные корни и скалы. Видно было, что люди тут упорно работали, разумно используя эти природные прочные несущие, чтобы забарикадировать открытое пространство камнями, хворостом и камышами...

Я несколько раз кричал: «Есть тут кто нибудь?», но никто не отозвался. Султан перестал гавкать... Тишина...

– Ну что, Султан, опоздали? – с грустью спросил я своего верного друга и погладил его уши. – Обидно, Султан... очень обидно... – Я тогда был уверен, что там, внутри, трупы. Мне стало не по себе...

Собака странно выла в ответ и мотала головой...

Вдруг мне показалось, что изнутри слышны стоны и кашель...

– Да нет, там кто-то есть живой... За мной, Султан. – И мы зашли.

Внутри сырого и полутемного грота была ненецкая охотничья юрта, сделанная из оленьих шкур. Оттуда раздавались стоны и кашель. По немногу глаза привыкли к полумраку и я разглядел, что на топчане в юрте лежит человек. Он хрипло дышал, кашлял и что-то бормотал. Я подошел ближе и потрогал лицо. Эта была женщина измученная лихорадкой. Лоб был горячий, лицо опухшее, губы и горло пересохшие. Трудно было определить, какого она возраста, но судя по белым зубам еще, не старая. Я осмотрелся кругом и не видел никаких следов костра, не чувстовался запах золы. Никакой посуды с водой или едой...

– Султан ! Ела-кыс-кыс! – Это на нашем собачем языке означало позвать на помощь. При этом Султан должен был сбегать к отцу Армаш и облизать его сапог. Он тут-же догадается, что нужно быстрее прийти и захватить необходимые припасы.

Вскоре подошел отец Армаш. Он притащил из лодки наши вещи, еду, торбу со всякими лечебными средствами, которую заботливо приготовила Аглая, ведро, свечи.

– Слава Богу, есть кого спасать, а то я думал, что опоздали, – сказал отец Армаш.

– Я тоже об этом подумал, – признался я, – и долго не решался открыть юрту. Кто его знает, сколько она тут лежит без тепла, без воды и еды.

Отец Армаш зажег несколько свечей и стало лучше видно.

– Я бы не сказал, что она брошена без еды и питья, – сказал отец Армаш. – О ней заботились ненецкие охотники. А у них такой закон – помогать в беде, чем могут. Вот и помогли похоронить, оставили юрту, видишь, она укутана в меховой мешок. В нем и на снегу можно спать. Не может быть, должны быть припасы для нее. Посмотри по правую руку у нее кожанный мешок – там и есть еда.

Я поднял мешок. Он был довольно тяжелый. В нем были куски сырой оленины с кровью и куски льда...

– Загадка природы! – сказал отец Армаш. – Это еда ненецких охотников. Они кушают сырую оленину и пьют сырую кровь... Для нас это странно и противно, для них – эта первоклассная еда. Они все время мигрируют за дикими оленями. Олень их кормит, поит, одевает и лечит. От того, что они пьют сырую кровь, они получают все необходимые витамины и почти никогда не болеют цингой... Да что там рассуждать. Она прийдет в себя и все расскажет. У нее жар. Нужно принять меры, чтобы не началось воспаление легких. Если бы здесь были охотники, они первым делом намазывали грудь и спину олениевым жиром и наложили олений «бариз». Эта такая жировая сетка, которая разделяет диафрагму от кишков. Эти две вещи высасывают простуду и освобождают легкие от оттеков. Но у нас есть жир и «бариз» дикого кабана. Меня Аглая инструктировала, как нужно правильно наложить. Пока светло, мы должны все успеть делать по порядку. Разжигаем костер и нагреваем воду в ведре. Далее, растираем ее тело полотенцем смоченной теплой водой, потом сухим полотенцем. Далее растираем теплым жиром, накладываем «бариз», укутаем в нашу чистую одежду. Ее одежду и спальный мешок нужно будет постирать, почистить, высушить. Сейчас ей нужно давать все время пить теплый отвар из сухих ягод, затем будем кормить ухой, чтобы вывести из состояния голода...

Наша больная пришла в себе только на второй день, рано утром, когда мы еще крепко спали. Это почувствовал Султанн и сразу нас разбудил.

– Доброе утро, – сказал ласково отец Армаш.

– Дорое утро, – ответила шепотом она. – Вы кто?

– Меня завут отец Армаш, а моего друга завут Георгий. Мы из Молдовы. Вас как завут?

– Аманда... Аманда Бирутте... Я из Литвы... из Вильнюса, – с необычным для нас акцентом ответила она.

– Вы, Аманда, не волнуйтесь и не бойтесь. Мы пришли вам помочь. Я вам все расскажу, кто мы и как сюда попали. Потом, если вы захотите, тоже нам расскажете. Но, если трудно говорить, пока не надо. Мы уже многое поняли... Но сначала вам нужно осторожно выйти из кризиса... Вам сколько лет, Аманда?

– Восемнадцать...

– Боже мой! За что такое наказание ребенку?... Пожалуйста, доверься мне и делай все так, как я скажу... Тебе, доченька, нужно очень много пить теплого отвара из сухих ягод и полезных трав и по чаще , извените, по нужде сходить, чтобы вымывать всю болезнь из себя. Потом, по немножку, но часто кушать. Сначало легкую уху, потом рыбу и только через три дня мясо. А теперь я сниму компрес и буду растирать твою спину и грудь самогоном. Будет холодно, но ты уже закаленная...

Аманда разьеснялась на русском языке с трудом. Из ее сбивчивых рассказов, которые неоднократно прерывались рыданиями, мы поняли, что здесь была брошена на произвол судьбы партия «врагов народа» из Литвы в количестве 120 человек, которые были арестованы за долго до отправления в Сибирь и прибыли здесь на месяц позже нас. Доехали до места 106 человек. 14 умерли в дорогу, а 105 умерли здесь от голода и холода. Аманду спасли ненецкие охотники. Молодой ненецкий парень, Юк, хотел на нее жениться. Ее родители согласились, и они пошли за разрешением к старейшим. Вождь племени категорически запретил этот брак и приказал вернуться и помочь перезимовать, а девушку не обижать...Дорога туда и обратно заняло больше недели. За это время грянули сильные морозы и обильные снегопады. Когда они вернулись уже никого не было в живых. Они помогли похоронить трупы в снегу.

Это были родители, жены и дети тех, которые ушли в лес и воевали против советской окупации. Как известно, организованное военное сопротивление в Литве насчитывало более 50 тыс. человек.

Видать, тактика командиров Советской Армии в Литве не сильно отличалась от тактики Тухачевского во время подавления востания в Тамбовской губернии четверть века тому назад, в 1920- 1922 годы. Эта была «героическая» тактика шантажа. Воставших призывали добровольно сдаться, иначе пострадают ихние родители, жены, дети... Цель оправдывает средства! А цель великая была – побыстрее разрушить до основания старый мир и построить социализм в Литве с коммунистами, комсомольцами, пионерами и октябрятами, которые всегда будут готовы бороться за дело Коммунистической Партии Советского Союза. Наверное, в Литве мало было «сознательных и прогрессивных» людей среди местного населения, такие как Мочак и Негрий в Молдове. По этому Государство само занималось «чисткой» территории, привлекая для этого регулярные части Советской Армии и аппарат НКВД.

 

Как рассказывал участник событий, диспетчер завода «Мезон», Яков Устинович Петров, против повстанцев также применялись ядовитые газы. Туда были брошены химические войска после устранения последствий газовой атаки при взятии Кенигсберга и «чистки» территории будущей Калининградской области. Как известно, там хорошо чистили. За несколько месяцев осталось меньше 5% коренного населения (немцев)... Яков Устинович, когда воевал в Литве, уже имел голубую медаль «За взятие Кенигсберга», а в шестидесятые годы, когда воевал в Молдове с военкоматом и органами «Сообеса» за льготную и досрочную пенсию, у него уже были частые приступы отдышки до посинения... Органы «Сообеса» требовали документальное подтверждение, что он принимал участие и отличился в химических атаках, а ответы по линии военкомата были следующего содержания: «... была применена тактика начала пехотной атаки до окончания артилерийской подготовки, что позволило избежать огня противника на подходе к укреплениям и заставить гарнизон укреплений в расплох... В числе прочих большие потери понесли отборные гвардейские части...»

– Какие козлы! Возмущался Петров. – Вы знаете, какой у них был на самом деле «расплох», когда мы подходили в противогазах? Они все были мертвые... Солдаты, офицеры, гражданские люди и животные... Все выглядело, как стоп кадр из фильма. Как буд-то живые, с открытыми глазами, без признаков ужаса на лицах... Какие там «отборные гвардейские части»? Поляков и хохлов было много на передовой в атаках, а про гвардейцев, что-то я не припоминаю... Видать, они появились позже, когда заселили обещанные нам квартиры...

У Аманды в Литве остался младшй брат, Бронис. Его забрала бабушка по линии матери за год до ареста. Они проживалит в селе недалеко от Шауляя. Ее отец, Андриус Бирутте, был фармацевтом и держал небольшую аптеку.

– Возможно, в селах Литвы раскулачивание проходило, как в Молдове, –рассуждал отец Армаш, – но в городе была «чистка», как в Кенигсберге. Под этим подразумевалось освобождение квартир для «гвардейцев» НКВД, блюстителей порядка и прочих надежных чиновников новой власти. И тут не нужно было знать особенно глубоко философию марксизма-ленинизма и научного коммунизма, чтобы понять почему. Все гораздо проще: «Есть человек в квартире – есть проблемы... Нет человека – квартира свободна...» А как делать, чтобы человек никогда не вернулся в свою квартиру, эта забота следственных органов... И они старались и за себя и за Власть Советов... Вот так эта девушка с родителями и теми, которые покинули свои кресты оказались здесь... Сколько еще таких партий разбросаны в Сибири один Бог знает... До этого их измучали в тюрмах, пока сфабриковали признание о способничестве повсданцам и доносы свидетелей, чтобы сшить дело... Их привезли сюда, чтобы никогда не вернулись домой... Впрочем, нас тоже...

Мы оказались свидетелями ужасного государственного преступления... По логике вещей, такие свидетяли подлежат устранению... Мы возьмем с собой эту девушку, Георгий... Мы ничего не видели и ничего не знаем... Аманда моя дочка... Я сделаю церковное свидетельство о ее рождении... Почему она не была в списках, мы не знаем... Они там пьянные были, когда нас грузили... Если тщательно разберутся, найдут, что и тебя не было в спиках... Нам повезло, что поймали лодку, которая плыла по течению... В эту лодку мы нашли инструмент, благодоря чему мы смогли перезимовать...Это все... Больше никакие коментарии... Кроме нас и Теофила по русски никто не говорит, так что допросы наших людей ничего нового не выявит, с другой стороны, все звучит правдоподобно...Завтра с утра двинем обратно...

Да хранит нас Бог...

 

******************************************* **

 

Дядя Георгий умер от инсульта в 1975 году, поздно осенью, на 77 году жизни. Случилось так, как он однажды сказал: «Хочется умереть сразу, после бани, чтобы не возились со мной...». Несмотря на его годы, он по прежнему работал на ферме. Пришел вечером домой с работы, побанился, побрилса, одел чистое белье, лег и больше не вставал...

К этому времени, я работал уже пятый год инженером на заводе «Мезон». Его младшая дочь, Ленуца, моя первая любовь с пятого класса , после университета, работала учительницей молдавского языка и литературы в сельской школе Резень, недалеко от Кишинева, где ее муж Костя был директором школы. Мы все вместе поехали на похороны. У нас так принято, что всю ночь перед похоранами родственики и близкие друзья сидят вокруг покойного и вспоминают его добрые дела. Это называется «привегь». Было много интересных рассказов, но самые запоминающиеся, которые вошли в эту книгу, были рассказы отца Армаш. Я только тогда понял, как мало о нем знал. Он всегда рассказывал больше о других, как буд-то сам был только свидетелем событий... Все село проводило дядю Георгия в последний путь... Согласно обычаю, похоронная процессия останавливается у каждого колодца и каждого дома, где он принимал активное участие в строительстве, чтобы покойник простился, а благодарные люди поклонились ему... Такие остановки называются «пунте», т.е. мосты, Тетя Люба у каждого моста оставляла рушник или коврик, колач, свечку и посуду на память о доброй души покойного...

Теофил Васильевич Кожокару, после возвращения из Сибири, долго не мог устроиться на работу аграномом. Потом закончил заочно Кишиневский Сельскохозяйственный Институт и стал учителем агротехники в нашей школе. Его единственный сын, Виктор, учился в одном классе с моим младшим братом, Сашей. Теофил умер к 68 годам и похоронен рядом с моими родителями.

Мой Старший Брат Иван был убит на рабочем месте 22 апреля 1992 в Рыбницу во время Приднестровского конфликта... Ему было 47лет...

Отец Армаш, после возвращения из Сибири, служил Богу и людям еще тридцать лет в церковь села Петрены, Дрокиевского района. Он был трагически убит осенью 1992 года, в своем домике, на территории церкви. Как следствие показало, убийцы устроили погром в церковь и весь дом переворошили. Отец Армаш скончался от побоев... Спустя несколько недель, Аглая скончалась в больнице. Предпологается, что убийцы искали дорогостоящие реликвии, ценные иконы и библии... Ему было около 90 лет, а Аглаи около 85...

Последний раз я встретил отца Армаш летом 1990 года, когда работал в правительстве Ресублики Молдова. Я приехал в Петренах для участия в праздничных торжествах «Limba noastră».(Наш язык) Мы много беседовали. Он сообщил, что нашлась Аманда и она собирается его навестить. Тогда, в Сибири она три года жила с ними, потом уехала с парнем, который работал матросом на речном катере. Он тоже из Прибалтики. Хороший парень. Он просил у нас ее руки, мы согласились. Они долго добирались до Выборга, останавливаясь в монастырях и церквях, обращаясь за помощь только к служителям церкви. Потом поженились и эмигрировали в Финляндию тоже по линии церкви...

Отец Армаш попросил содействовать в решение проблем, связанные с его реабилитацией. Я поднял вопрос на заседание правительства и премьер министр Мирча Друк поручил министру культуры и культов Иону Унгуряну решить вопрос наилучшим образом. Унгуряну начал готовить помпезное мероприятие по публичной реабилитации, но вскоре кабинет Друка подал в отставку и процесс реабилитации закончился ничем...

Мне очень обидно и стыдно, что такой святой человек обратился ко мне с единственной просьбой и я не сделал...

Еще я не могу себе простить всю жизнь, что моя мама очень хотела повидать море, а отец очень хотел повидать Москву. Я планировал организовать все это круто, растянул время, потом оказалось поздно... Мои родители ушли в другой мир очень рано...

Вот такая грустная исповедь в конце книги, которая им посвещается...