Школьные годы чудесные...

Дневниковые записи

 

Первый раз в первый класс!

 

Хорошо помню мой первый день в школе. Это был сентябрь 1960года

Это был праздник! Меня первый раз за руку повели в школу!

Почему –то первый день в школе ассоциируется у меня с запахом парт. Видимо, накануне, их выкрасили в черный цвет, они пачкали форму, запах стоял невыносимый.

Что представляла собой «парта советская», некоторые, наверное, еще помнят. Вплоть до 1970 годов в школах можно было увидеть черные парты с откидной крышкой на петлях, выемкой для чернильницы и ложбинкой для ручки и карандаша

Черный полированный верх, коричневые бока у парт напоминали школьную форму – коричневое платье и черный фартук. Казалось, «незримый ряд» школьников с нами, рядом... Нас много!

Только белизна воротника и белые фартуки придавали форме торжественность и парадность момента.

Нас, первоклассников, привели в просторный класс и усадили за пахнущие краской парты – каждую девочку с мальчиком. Учительница в строгом костюме, грозно поджимая губы, о чем –то рассказывала...

Не помню...

Помню только, что я всматривалась во все с особым волнением, страхом, приглядываясь к окружению, – как одеты дети, с кем посадят. Хотелось «оправдать» свою непритязательную, ношеную, с плеча старшей сестры, одежду. Ведь новые - только пенал, тетради и туфли! И от этого я чувствовала себя в определенном напряжении. Даже портфель сестрин.

Меня посадили с хрупким, тщедушным мальчиком – с Вадиком Хрусталевым. «Стойкий оловянный» солдатик,- из сказки!

Его фамилия напоминала мне хрустальную, мамину, очень дорогую вазу, стоящую высоко в буфете старинного шкафа, которую доставали только по случаю. Вадик был таким же – «хрустальным» - недосягаемым! У него - новый портфель, новая форма, новые ручки. И весь он был чистенький! После школы его встречали родители, и мне казалось, что родители очень любят его, раз так берегут.

Он всегда все знал! И уже умел писать.

Его длинные реснички мило хлопали, когда его спрашивали у доски.

Он мало говорил, хорошо учился, не дрался, как все мальчишки, не дергал девчонок за косы! Мне это нравилось! Иногда, он пытался даже защищать нас, девчонок, но как-то несмело, с боязнью. И мы, девчонки чаще жалели его, потому что его всегда обижали наши мальчики. Мальчишки наши в классе - сильные, драчливые, задиристые. И Вадика они презирали, всячески придираясь к нему, что «водится» с девчонками.

Все они - дети«савиновских»! Там, на «Савиновке», по нашему представлению, жили одни разбойники! Нас ими всегда пугали, когда разрешали идти на улицу.

«Смотри, не связывайся с «савиновскими»!

По воспоминаниям взрослых, я напоминала «утреннюю былинку». Такой мелкой, маленькой девочкой я пошла в первый класс! Мне едва исполнилось семь лет. И я не умела читать, только еще узнавала буквы. Никто, собственно, в большой семье тогдашнего времени, никем особо не занимался. Все взрослые работали, а дети самостоятельно « учились» жить. И мы, глядя на братьев и сестер, учились - «чему –нибудь» и «как –нибудь»!

 

Нас хоть и звали " малышней", но в школу мы ходили самостоятельно. И возвращались домой без помощи взрослых. «Переходили» самостоятельно широкую автомобильную трассу. Да и в роще, через которую пролегал путь в школу, ходить, казалось, небезопасно. В роще устраивались детские аттракционы, увеселительные заведения открывали двери для горожан допоздна. Встречались и праздно – пьющие, и гуляющие, которые, иногда приставали. Но Бог миловал!

Никогда не забуду...

Наша первая учительница Раиса Николаевна, – женщина строгая и гневная, очень сердилась на меня за то, что я не умела красиво выводить буквы. Она часто подходила ко мне, больно нажимала рукой, давя с силой на мой средний палец - ручка с пером выпадала из руки. Выписывая «каракули» новых букв, я «вылезала» из строки, буквы получались «корявые». Ей было непонятно, как это может быть? В бессилии, она опускала свои натруженные руки и, громко возмущаясь, кричала, что наводило на меня особый страх!

Глаза ее « метали молнии»! Я сразу стала ее бояться...

При ее приближении к парте – я теряла сознание. И такое имело место быть...

И, когда, однажды, Раиса Николаевна заболела, я очень обрадовалась и захлопала в ладоши. Последовало наказание! Меня поставили в угол! Казалось, свет померк! Все с укором смотрели на меня.

Только Хрусталев подошел ко мне на переменке и тронул меня за руку, из сочувствия, и на уроке рисования дал мне свои карандаши.

Порисовать! У меня никогда не было своих цветных карандашей!

Я была счастлива!