Что хочет автор. Литературные конкурсы

-- Если ты сдурел, придурок, так убирайся из моей землянки. Много найдется желающих жить здесь... — женщина еще что-то говорила. Но мужчина вылез наружу, показав степи огромную волосатую грудь, мускулистое тело. Он был широкоплеч с длинными руками и короткими ногами. Впечатление такое, что глыба земли или плоский камень встал, вдруг ожившей громадой на колонны ноги. Набедренная повязка из волчьей засохшей шкуры присохла к телу и стала почти как часть его самого. Он огляделся вокруг, стал нюхать воздух по ветру. Нюх уловил свежий запах добычи. Хряк был совсем рядом. Мужчина наклонился к земле, стал внимательно разглядывать недавние следы. Взгляд остановился на густой заросли камыша невдалеке. Опыт охотника, верно, подсказывал, что одному ему со свиньей не совладать и голова повернулась в сторону доносившихся людских голосов. Из нор стали появляться другие соплеменники, седые, старые и молодые, и совсем еще дети.

— Трр! — позвал мужчину седой старец.

— Чего тебе? — рассержено крикнул Трр.

— Пахнет свежатиной!

— Знаю, — нехотя ответил Трр. Ему не очень хотелось делить добычу с лишними ртами, а прозорливость старика бесила.

— Возьми помоложе парня... - начал старик, но резким окриком был остановлен:

— А тебе какое дело до этого. Тебе что, есть нечего, так пойди, накопай хрена или диких яблок насобирай, вон, целый сад... — Трр, указал на горизонт, где виднелись заросли кустарников. Старик знал, что живым, в одиночку, с синеющего вдали леса не выбраться. Звери его быстро съедят и некому будет кормить старуху и он хитро, прищурив глаз, улыбнулся:

— Без меня тебе его не загнать.

— Да пошел ты, навоз вонючий. — но этим и ограничился, не стал бить старика. К Трр потянулись другие мужчины помоложе и посильнее.

— Что, Обед пришел?! — подошедший мужчина, такой же молодой и сильный храбро спросил, демонстрируя свою смелость.

— Трр, искоса глянул в его сторону и неохотно пробурчал:

— Надо поймать!

Молодой радостно воскликнул:

— Вир, Пит, Мак, ко мне, берите булавы и пойдемте.

— Стой, — громко скомандовал Трр.

— Куда пойдем!? Хотите вспугнуть? Слушай меня.

Молодежь собралась возле Трр, сбившись в кругу. Седой старик ходил вокруг, пытаясь услышать о чем они говорят. Но те не подпускали к себе лишних ртов, стараясь все сделать меньшим числом участников.

— Ты, Гад, - сказал Трр, своему оппоненту, — пойдешь слева, с краю, поставь своих парней Вира, Пита и Мака так, чтобы можно было не пропустить свинью. Загоним его в болото.

Все поняли. Разбившись в цепь, двинулись в сторону камышей. Охота началась. Седой старец, пряча слезившиеся глаза, вернулся в землянку.

— Это ты, Кот? — старушка маленькая, ссохшаяся, но еще с молодым блеском в глазах окликнула его.

— Я, - глухо сказал Кот. — Они меня не взяли. В бледном огоньке лампадки коптившей в углу землянки старушка увидела блеск слез не щеках супруга.

— Не печалься, Кот. Я знаю что сделать!

Кот помнил, мудрость его жены всегда спасала их от холода и голода. Дети выросли и забыли стариков. Прогоняли от вкусной еды, ворча:

— "Все умерли, а вы еще жрете наш хлеб".

Но мудрая Таа сказала:

— Шел дождь. Костры погасли. Только у нас есть огонь.

Старик улыбнулся. Лицо его осветилось и помолодело и они стали ждать результатов охоты.

Старая Таа возилась у стены землянки. Она готовилась к предстоящей добыче. Кот посмотрел туда, где стояла твердая и объемистая шелуха тыкв, куда можно набрать воды и пить из нее.

"Зачем ей это?" — любопытно подумал старик. Но не стал спрашивать, а продолжал наблюдение.

Таа нашла плоский и большой камень. Затем, еще в одной высушенной тыкве обнаружила тертую муку из овса. Убедившись, что капли от дождя не намочили ее, облегченно вздохнула. Сложив утварь в сухом месте, она принялась ждать возвращения охотников. Вскоре с победными криками пришли мужчины, волоча за собой огромного секача.

Молодые возбужденно делились впечатлениями. Кричали и смеялись. Трр и Гад солидно молчали, таща хряка за задние ноги. Каждый думал о половине добычи. Но о дележке старались молчать до поры до времени.

Когда все поравнялись с местом, усеянным костями животных и большим кострище, Трр первым громко сказал:

— Слушай все. Я беру половину задней части!

— Я беру половину задней части! — выкрикнул Гад.

— Ну, бери! — насмешливо ответил ему Трр. Гад знал, что это значит. И уже смелее спросил:

— Ну а что ты мне дашь?

— Другая половина и голова на вас всех, кто возражает пусть берет.

Нахмурив брови, молча и зло сопело сборище соплеменников.

— А на чем жарить будем? — не выдержав, ехидно заметил Гад.

Трр поднял голову. Огня нет. Придется, есть сырое. Он вспомнил, как после сырого мяса долго болел живот, а однажды чуть не умер.

У меня есть огонь! — вмешался Кот.

Все в раздражении посмотрели на старца.

— Неси, а то силой возьмем! — поспешил крикнуть ему Гад.

— Таа затушит. Давайте стегно от хряка за огонь, и огонь ваш.

— Ты старый доиграешься с нами, — начал Трр, — но память об испорченном желудке напомнила о неприятностях.

— Хорошо, — согласился Трр, — неси огонь!

— Нет, сначала стегно, — упорствовал старик.

— Покажи огонь! — сказал Гад.

Кот скрылся в землянке. Вскоре оттуда вынес горящую лучину. Гад тут же бросился к старику, но тот успел загасить огонек.

— Хорошо, верим. — сказал Трр, — Эй, Вир, иди сюда.

Вир, похожий на медведя, раскачиваясь на кривых ногах приблизился к Трру.

— Возьми этот камень и отсеки стегно.

У соплеменников заблестели алчно глаза. За огонь, почти даром, старик получал такой кусок. Каждый подумал захватить стегно у бедного старика, как только он его получит.

— Подожди, — старик остановил Вира, — можно я соберу кровь?

— Ха-ха-ха! — дружный хохот разнесся степью. — Бери, — выдерживая солидность серьезно ответил Трр.

Кот быстро вынес пустые тыквы и острое лезвие камня.

— Я сам, — с этими словами он стал ловко разделывать хряка.

Когда разгорелся огонь. И теплые языки его согрели пасмурный день. Молодые мужчины племени забыли о стегне хряка, доставшегося Коту. А старик поспешил убраться скорее со своей ношей в землянку и с полным тыквенным сосудом крови. Ни Кота, ни Таа больше никто не видел. Все племя собралось у весело потрескивающего костра с нанизанным на жердь хряком над ним. Из землянки стариков доносились ароматы жареного мяса и неведомых приправ. А от самого пламени, порывы ветра разносили щекочущий аромат жарившейся свежатины, доходившей до самых зарослей далекого леса.

В кустах, осторожно крадучись, зорко всматриваясь в даль степи на вьющийся дымок, стоял мужчина. Волосы его были цветом как горящие угли костра, а глаза как черные бусинки. Шкура медведя покрывала его тело, спадала к бедрам. Опоясанный широким кожаным ремнем, он выглядел воинственно. За спиной у него был лук, за поясом стрелы с каменными наконечниками, а в руке копье.

Он был избран племенем и послан за огнем. Огонь - это жизнь и лесное племя лесовиков выбрало своего героя добыть огонь - его задача. Без огня он будет посрамлен и красавица Смарагда не достанется ему в жены.

Черный медведь - так звали лесовика, решился выйти из лесного укрытия в степь. Было страшно не чувствовать поддержку и опору близких деревьев, за которыми можно укрыться или спрятаться в ветвях. А в степи... Казалось все страхи, животные, волки, хищники видят его и мчатся к нему. Черный медведь упал на сырую траву, затих, прислушался. Шорохи примятой травы да шуршание челюстей полевок, - вот и все. Понемногу он успокоился. Затем поднял голову и принюхался. Ветер не доносил запаха хищника, лишь запах далекого дыма с готовящейся на ней пищей дразнил и манил к себе.

Черный Медведь решил добыть огонь под покровом ночи. И он стал незаметно подходить к племени степовиков.

Когда хряк был приготовлен, Трр жестом подозвал увальня Вида и худого, крепкого, как жердь, Мака:

— Снимайте!

Молодые воины бойко сняли хряка длинными копьями и бросили на влажную траву под ноги Трр. Вожак схватил горячее стегно и с силой рванул. Стегно с доброй половиной ребер осталось у него у руке.

Издав победоносный крик, так было легче переносить жгучую боль в ладони от горячего мяса, он быстро бросился к своей землянке. Наа с детьми завизжала от восторга. Сегодня они лягут спать сытыми.

На оставшуюся дымящуюся тушу налетела толпа соплеменников. Как дикие волки, пихая друг друга, царапаясь и таская товарищей за волосы, делили степовики добычу.

Черный медведь, притаившись в камышах, ждал ночи. Он видел, как огромный, как скала, вождь поставил одного молодого воина у костра и что-то ему сказав, удалился.

В сгущающихся сумерках костер то вспыхивал, то угасал. Черный Медведь догадался, воин поддерживает огонь. И когда очередной вспышки не последовало, воин вышел из камышей и осторожно двинулся к костру.

В ночной тишине у потрескивающих углей угасающего костра громко раздался хруст сломанных позвонков, и мягкая неслышная тень нависла тучей над тлеющими огоньками...

Трр тревожно посмотрел в сторону костра, чуть высунувшись из землянки. Скомканной тучей волчьего меха лежал часовой без движений. Костер не дымился. Когда вождь подбежал к кострищу, там лишь мокрая роса укрывала залитые водой угли.

Воин внимательно оглядел место трагедии. Разглядеть следы чудака было нетрудно. Сложив рупором ладони, он издал дикий воинственный крик:

— Га-а-а-ры-ры! — переходящий на рев зверя.

С землянок показались заспанные лица соплеменников.

— Лесовики забрали наш огонь. Смерть врагам!

Гад, Вир, Мак и Кот вмиг очутились рядом с Трр.

— Гад, оставляю тебя за старшего!

Гад облегченно вздохнул, но испуганно огляделся, никто этого не заметил, а Трр продолжал:

— Со мной пойдут Вир и Мак.

И уже на ходу, держа путь к лесу, махнул копьем товарищам. Молодые воины покорно побежали следом. У первых кустарников Трр почувствовал нарастающий страх. Никогда степовики не заходили в заросли леса. Угрюмые деревья пугали, казалось в его глуши живут страшные чудовища и монстры, стоит только приблизится, как беспощадно будет уничтожен каждый.

Только лютая ненависть перед врагом, уничтожившим очаг степовиков, перебарывала страх. Молодые воины, глядя на воина, бесстрашно шли следом.

В бесчисленном и неведомом разнообразии запахов терялись признаки иноплеменников. Но лесовики тонко чувствовали присутствие чужака. Это был их мир, их рай, их обитель. Ловко прыгая по деревьям, как обезьяны, они могли продвигаться вперед, не отходя к подножию леса. Здесь в ветвях было хорошо слышно любой далекий звук, и новый запах доносившейся с ветром.

Трр со своим маленьким отрядом продвигался по волчьей тропе в заросли, углубляясь все дальше и дальше. Он считал, что направление выбрал удачно, так как тропа всегда выведет его обратно в степь.

На просторной поляне тропа исчезла и затерялась в густой сонной траве. Здесь не так было жарко как в степи и разноцветье трав, дурманящий их запах, кружил и пьянил голову. Трр остановился и уселся в траву. Надо было прийти в себя и подумать, что делать дальше.

Внезапно их окружили угрюмые рыжеволосые люди. Они появились так неожиданно, что Трр не успел даже вскочить на ноги, как увесистая дубина одного из нападавших опустилась на его косматую голову, растрощив череп. Жизнь его оборвалась. Вира и Мака лесовики взяли в плен. Оставив труп Трр на съедение диким зверям, племя покинуло поляну.

Покой и легкость мгновенно сменили тяжесть и страх. Тело перестало тягащать. Трр еще не понял, что произошло, но свобода от отсутствия каких-либо раздражителей и чувств насторожили сознание и он поймал себя на мысли, что боль, страдание, голод, страх и все тяготы бытия остались только в его памяти. Он быстро свыкся с новыми ощущениями и ему захотелось поделиться ими со своими воинами, принести этот новый мир чувств своим соплеменникам. Но, взгляд увидел самого себя лежащим на поляне с изуродованным черепом и бездыханным телом. Картины поляны стали расплываться, таять, на смену им пришла светящаяся туманная мгла, растворяющая его своим блаженством. Память все реже возвращала его к пережитым невзгодам, обостряя еще больше чувства блаженного состояния.

Это длилось довольно долго, пока Трр не стал возвращаться к неприятным, мучительным воспоминаниям. И мгла стала растворять сознание, растекаясь по остаткам памяти блаженством и наслаждением покоя. И когда это стало до такой степени хорошо и уверенно утверждать сознание, что мир бытия и острых ощущений сильнее страданий, тогда пришло желание вступить в этот мир. Вернутся к соплеменникам, рассказать им все...

В сознании возникли новые слова и мысли, и он вдруг понял, что с ним говорят такие же как он, Трр стал спрашивать новые и уже знакомые голоса о том, как жестока жизнь и как было бы здорово ее изменить. Два, а потом и три, и еще голоса его поддержали. Собрав единомышленников, Трр сообщил им, что пора вернутся и вести борьбу на земле за прекрасный мир. Как хорошо и прекрасно можно жить, не боясь страшных зверей, объединившись с лесовиками. Ходить друг к другу в гости, праздновать и веселиться. Эти мысли захватили его, поддержанные товарищами, помогли раз и навсегда забыть страдания мира и возбудили желание, вернутся домой. Все заговорили об этом. И возвращение началось.

Договорились о возвращении на землю семь друзей. Договорились держатся вместе и жить своим племенем дружбой и идеями борьбы за лучшую жизнь племен без войны. Но пошли старшие раньше. Бледно-зеленая мгла сменилась белым туманом, затем голубая дымка открыла просторы степей, лесов, невиданных просторов залитых водой и каких-то причудливых деревянных коробок, увешанных белыми полотнищами шкур, надуваемых ветром. Трр ощутил, что он падает прямо на скалистый берег в крытую соломой хижину. Друзья его упали раньше, остались в белокаменном городе, а он попал в эту хижину. Когда соломенная крыша возникла в сознании, вмиг все исчезло и страшная жажда воздуха и страдальческое желание вдохнуть хоть чуточку воздуха, жить.

И вздох произошел. Первый вздох. Сознание к Трр вернулось. Он лежал, связанный по рукам и ногам. Потолок из соломы качался туда-сюда, и над ним склонилась незнакомая женщина и пела что-то. Мухи жужжали у потолка. Песня лилась. Хотелось, есть. И хотение вдруг переросло в плач. Трр был ребенком. Памяти прошлой жизни не существовало. Смутное чутье возвращало его к чему-то, чего никогда, казалось, не было. Он был ребенком. Он родился в семье рыбака. Он был греком. На земле тек век Эллинов. Расцвет греческой культуры. Расцвет могучей Римской империи, покушавшейся на весь соседний мир. Земля Рима родила Александра Македонского. А младенец, родившийся в семье рыбака, должен был стать рыбаком и поставлять отборный улов к столу правителя Афин.

Вот уже десять лет римляне пытаются сломить Афины. Но, каждый раз, когда их корабли подходят к гавани, греки запирали ворота и отчаянно сопротивляясь, отбрасывали врага прочь. Рим оставался ни с чем. После таких набегов хижина рыбака сгорала дотла, и ее пришлось отстраивать заново. Главный повар дворца каждый раз уговаривал рыбака остаться в служебном помещении. Перебраться с пожитками ближе к императору. Но грек стоял на своем, отстраиваясь и ведя свой промысел каждый раз, начиная почти с нуля.

Мальчику дали имя Маркус. Маркус рос здоровым и смешным. Рано, в семь лет он уже выходил в море с отцом.

Просторы моря и работы молодое сердце переполняли радостью бытия.

И зачем только люди убивают друг друга?" — не раз задавал он себе один и тот же вопрос.

Мальчик рос смелым и крепким. В его зеленых огромных глазах отражалось море, синее небо. Гармонично сочеталось смуглое тело с черными кудрями волос. Дуги тонких чувственных бровей придавал лицу загадочную романтичность и мечтательность. Не раз, отец, заставал Маркуса на берегу в одиночестве. Он сидел на черной глыбе, всматриваясь в закат, где последними бликами догорала вечерняя зоря и на ней появлялись первые звезды.

— Сынок, пошли ложиться, завтра рано вставать... — звал отец.

Он встретил ее у стены дворца. Девушка сидела на камне рядом с полными корзинами овощей.

Маркус взглянул с любопытством на вьющийся водопад золотистых волос и остановился, чтобы передохнуть и разглядеть ее.

Он снял с плеча корзину с уловом, который нес на кухню во дворец.

Ему вдруг захотелось пошутить с девушкой, подразнить ее.

— Эй, — окликнул он, — а где твой ослик?!

Девушка подняла на него свои миндалевидные глаза и внимательно взглянула.

Маркус разинул рот. Смешливые слова застряли в горле, девушка была прекрасна. Как ангел спустился с небес на землю, чтобы украсить собой благоухание цветов, и пение птиц, так прекрасны были ее глаза и голос.

— Ты, рыбак, отпусти рыбу в море и помоги донести эти овощи на кухню.

— Я как раз туда иду.

Он взял корзину с рыбой на правое плечо, а в свободную левую руку две корзины овощей.

Девушка с любопытством наблюдала за живой пирамидой из корзин рыб и овощей и звонко засмеялась, это было смешно.

Маркус медленно повернулся в ее сторону и сказал:

— А теперь веди меня.

И тяжело ступая двинулся за девушкой. Их встретил старший повар в белом колпаке и халате с огромным ножом в руке.

— О, наконец-то, — он был куплен царем у работорговцев и за хорошую кухню царь даровал ему свободу, но повар остался служить.

— Предупреждаю Маркус, это моя невольница, — сказал дружеским тоном он.

— Геррк, я не собираюсь еще жениться, — отшучивался Маркус.

— Ну, ну, смотри, — и обращаясь к девушке, — Диана, а ты неси корзины к котлам.

Диана подхватила овощи и тяжело вошла в проем двери.

Маркус с любопытством проводил ее взглядом, полным нежного участия, как будто мысленно находился рядом и помогал справится с тяжестью корзин.

— Эта девушка дорого стоит, — не унимался Геррк, — я купил ее у голландских работорговцев и продавать не собираюсь. Дочь вождя! — с гордостью сообщил он.

— А кто ее отец? Вождь, какого народа?

— Македонии, соседей греков.

— Союзники Рима? — спросил с настороженной ноткой в голосе Маркус.

Геррк многозначительно выдержал паузу, затем солидно повернул полное тело и скрылся на кухне.

Маркус взял опустошенную корзину, направляясь к выходу, но тихий голос его позвал:

— Эй, рыбак!

Он обернулся, в проеме двери в переднике и длинной юбке стояла девушка

— Приходи к морю вечером, — сказал он, — посмотрим на звезды.

Она чуть кивнула головой и еле слышно, почти шепотом ответила:

Сердце Маркуса бешено застучало в груди, еле сдерживая дрожь, он нервно и быстро вышел. Задыхаясь от волнения, не глядя куда идет со всего быстрого шага попал под мчавшуюся лошадь. Животное стало на дыбы, исступленно заржав. В ущелье узкой улочки эхом раздался свист хлыста. И не успев понять что происходит Маркус ощутил жгучую боль от прикоснувшейся к лицу сыромятной полосы кнута. И только тогда он посмотрел в сторону наносившего удары богатого грека в воинской одежде, стоящего на скрипящей боевой колеснице. Маркус отошел назад и поклонился. Но пыл закаленного в боях солдата распалился от этого еще больше.

— Ты, жалкий плебей! — орал воин, - ты знаешь кого остановил?!

Маркус разозлился, и прежде чем получить очередной удар, схватил за руки разгневанного человека.

Но, злой и воинственный ездок хватил рыбака кулаком по лицу.

Маркус устоял, сплюнул кровь и отшвырнув пустую корзину поднял воина на руках над своей головой.

Лошадь покосилась на сцену борьбы, рванулась бешено вперед. У ездока вожжи были обмотаны вокруг правой руки и воин с грохотом бронзовых доспех о мостовую потащился следом за колесницей, затем молниеносно очутился под колесами. Клочки окровавленного тела разметались по узкой улочке, страшным кровавым следом отмечая последний боевой путь ездока.

Маркус, отряхнув пыль с грязной туники, бросился бежать прочь от ужаса.

На пороге хижины его встретила мать. Он молча отдал ей вырученные за рыбу драхмы, стараясь быть тени, чтобы мать не увидела красную кровавую полосу на лице. Но зоркие глаза уже успели заметить ссадины на теле сына.

— Сынок, что-то случилось? Ты весь не в себе, — мать тепло встретила взгляд сына и мягким тембром голоса продолжила:

— Расскажи мне все.

— Нет, мама, ничего страшного.

Он повернулся и быстро удаляясь к морю спросил:

— Отец давно в море?

— Да, будет к вечеру!

Маркус встревожено шел берегом к тихой лагуне, скрытой мощным пластом вулканической застывшей магмы. С плоской вершины ее, подковообразной скалы, была видна даль моря и редкие утлые суденышки рыбаков.

Маркус, как был в тунике и сандалиях вошел в море, и в одежде поплыл морем, огибая подковообразный выступ. Вскоре он добрался до скрытого пляжа и там только, лежа на песке пришел в себя. Как за щитом, защищаясь от всего мира справа и слева стеной стояла полукруглая стена, обрывом уносясь ввысь. У подножия этих выступов бешено пенилось море, вгрызаясь волнами в черноту застывшей магмы.

Шум моря, усиленный природной акустикой, крик чаек, пережитое, отошло прочь. Приятная пелена усталостью укрыла тело, пришел сон.

Маркус очнулся только с лучами заходящего солнца. Вспоминая прошедший ужас дня, он как ужаленный понял, что сегодня у него будет Диана. Быстро раздевшись, он зажал узел одежды в левой руке и вошел в воду.

Выбравшись на берег, Маркус оделся, обул сандалии и пошел по усыпанному галькой пляжу в направлении видневшейся пристани Трои.

В лучах заходящего солнца медными казались строения, башни, крепостные стены города.

Шумно и спокойно плескались волны.

В тихом морском воздухе, вечерней прохладой дышал ветерок. Его ласкающие прикосновения убаюкивали сознание, которое в тревожном предчувствии и чего-то так напряженно. У черного камня, изрытого пористой поверхностью, шершавой кожицей, покрывающей всю глыбу, стояла девушка. Стройная, как статуэтка была видна ее фигурка издали, идущему к ней на свидание Маркусу.

— Диана, — остановившись в метрах десяти окликнул молодой рыбак, боясь что видение исчезнет, растает.

— Да, это я, — ответила, тревожно девушка, — ты ждешь кого-то еще?! — спросила она насмешливо.

— Нет, — он подошел ближе, — я просто не могу еще поверить, что ты здесь, что этот старик Геррк тебя отпустил.

— Нет, он меня не отпускал, — глухо ответила она.

И тут только, подошедший Маркус разглядел на руках ее синяки от побоев. Голос девушки дрожал.

— Он бил меня, принуждал к любви. Я сбежала.

Маркус обнял ее. Я сбежала. Маркус обнял ее. Прижал к своей груди. Стал гладить золотистые волосы, утешать девушку словами:

— Я выкуплю тебя.

— Нет, не выкупишь, — встревожено ответила она.

— Почему? — Он отстранил ее и заглянул в заплаканные глаза.

— Он бил меня потому, что приходили солдаты и допрашивали его.

Маркус встревожился.

— Что мог повар сделать?

— Они расспрашивали его о тебе. Они думали что Геррк спрятал тебя.

— Что за чепуха?

— Это не чепуха. За смерть солдата карают галерами. За смерть военачальника бросают львам. Я боюсь за тебя!

— Но почему они искали именно меня?

— Потому что тебя видели.

Она вдруг обхватила Маркуса за шею, стала целовать в губы, глаза. Прикасаться заплаканной влажной щекой к его губам.

Маркус лихорадочно, почти в бессознательном порыве стал ласкать ее тело, волосы, ноги. Время прекратило свое существование для них, для двоих влюбленных сильных и красивых людей. Когда далеко за полночь, в бликах костра, утомленные влюбленные любовались друг другом. Свет пламени оживлял причудливые тени бликами отражаясь в шумящих волнах. Когда звезды обозначили бездну бесконечного пространства над ними, Диана вдруг сказала:

— Любимый мой! Маркус, поклянись. Поклянись, что ты никогда, никогда не разлюбишь меня. Поклянись нашей любовью.

— Клянусь, Диана, что во имя моей любви к тебе я никогда, никого не полюблю так как тебя. Тебя единственную, неповторимую, мою любовь!

У девушки выступили слезы. Ее трепетные миндалевидные глаза излучали такую страсть, такую привязанность, что истинно их могла разлучить только смерть.

— Любимый, мой отец грозный царь Македонян. Он даст нам все. Спаси нас. Давай уйдем от этих мест.

— Как? На отцовском суденышке далеко не уйдем, да и к тому же он должен что-то есть.

— Давай построим плот или еще что-то сделаем.

— Знаешь что? — вдруг сказал он, — давай захватим корабль и уплывем прямо с рабами к твоему отцу. За твое спасение они все получат свободу.

— О, это идея. Ты очень умный, Маркус. Диана с восхищением смотрела на него, как на любовника своего спасителя и надежную защиту.

— Стоять на месте! — Громовой голос неожиданно прогремел в ночи и блики костра осветили возникшее из тьмы лицо сторожевого патруля.

— Да тут беглец Маркус. Он убил Григоруса, полководца, — узнал один из солдат.

— Взять их! — скомандовал офицер. Солдаты схватили влюбленных.

— Эту рабыню Геррку отправить немедленно. Пусть решает, что с ней делать.

— Не прикасайтесь ко мне, я принцесса царя Македонии.

— Ты бесправная пленница-рабыня. Если не умолкнешь, заткнем рот тряпкой.

Маркус вскочил на ноги и хватил ближнего воина зажатым в руке камнем. Солдат упал без чувств, остальные два молниеносно скрутили руки рыбаку и поставили его на колени перед офицером.

— Знаешь, что тебя ждет! — сказал повелительным тоном командир патруля.

— Я тебе не завидую.

— Отпусти его! — повелительно громким голосом выкрикнула Диана. — Меня похитили работорговцы с Неаполитанского дворца. Мой отец отблагодарит вас, если вы нас доставите в Македонию.

— Заткни ей пасть, — зарычал пришедший в себя солдат. Его зловещий оскал, криво улыбавшегося рта, и налитые кровью глаза, ненависть, сквозившая во всем теле, делали воина изваянием преисподни. Он подобрал валявшийся рядом меч, утирая запекшуюся на щеке кровь, двинулся на связанного по рукам и ногам Маркуса. Офицер рукой преградил ему путь.

— Пусти, Галий, я должен отомстить!

— Нет! Это приказ!

Офицер решительно повторил приказ. Воин успокоился.

— В тюрьму их.

В зловонном помещении стонало еще двое узников, куда втолкнули Диану и Маркуса. Галий со связкой ключей закрыл решетчатую дверь камеры. Запирая ее на ключ, подозвал Маркуса. Рыбак подошел.

— Сегодня ночью я вас вызволю, не спи! — шепотом сказал он, и чтобы отвлечь стражу громко выкрикнул:

— Завтра тебя повесят, моли богов, чтобы тебя сослали на галеры.

Круто развернулся, гремя ключами удалился, унося с собой коптивший факел и последний свет. В кромешной вонючей тьме Маркус отыскал Диану, обнял ее и они сели на пучок сгнившей трухи, которая была раньше соломой.

Маркус тихо шепнул девушке:

— Галий сказал, что спасет нас. Наверное, хочет выкуп от твоего отца.

— Я буду молить богов. — Ответила шепотом Диана. Глубокой ночью, сквозь дремоту, до Маркуса донеся легкий шорох. Галий стоял рядом и приложив к губам палец, в бликах факела за решетчатой дверью хорошо были видны его знаки, прошептал:

— Наденьте эти плащи и за мной, только тихо. Беглецы последовали за своим спасителем. Осторожно передвигаясь по тюремным ступеням лестницы, ведущей узким проходом наверх. У верхней ступени спала охрана. Осторожно все трое проскользнули на воздух. У Дианы закружилась голова. Смрад подземелья отравил дыхание и первые глотки чистейшего воздуха, смешанного с благоуханием цветов пьянил, как доброе вино. Она облокотилась на плечо Маркуса, чтобы не упасть, и найдя сильную опору удержалась на ногах. Ускоряя шаг, беглецы направились к морю...

Там на волнах покачивалась лодка с двумя веслами. В дали, под слабым тусклым светом звезд, Маркус различил покачивавшуюся на волнах галеру. Когда лодка отчалила, Галий сказал не таясь.

— Сколько отец заплатит нам?

— Все зависит от того какими ты нас доставишь к нему! — ответила Диана. Она обрела уверенность принцессы, привыкшей с детства приказывать и повелевать.

Галий ощутил железные нотки в голосе девушки и ответил сдержанно:

— Моя принцесса, я изменник и мне за измену полагается виселица, я клянусь, что ни один волос не упадет с вашей головы. А что делать с этим плебеем? — указав кивком головы на Маркуса, спросил Галий.

— Он поедет со мной ко дворцу и если, что-то случится с ним в пути, не видать вам выкупа, я последую за ним следом.

Офицер молча и зло греб веслами. В душе он ненавидел рыбака, завидовал ему и насупясь молчал.

На галере их подхватили сильные руки солдат. Галий отвел Диане и Маркусу каюту, у двери поставил часового. Затем взобрался на мостик и скомандовал:

— Курс не Неаполь.

Барабанщик отстукивал ритм рабам. Весла мерно шлепались за бортом, Галера двинулась в путь к свободе.

Рассвет. Море спокойно и тихо. Галера плыла, минуя многочисленные острова Средиземного моря. Буйная растительность островов, многочисленная дичь, позволяли пополнять запасы продовольствия и питьевой воды, особенно не заботясь о сбережении запасов пищи в этом жарком, знойном климате быстро портилась. Рабов надо кормить и Галий объявил, что все будут есть досыта.

— Мой господин! — обратился к нему боцман, — Люди спрашивают, что будет с нашим кораблем? Ведь мы воюем с Македонией, она союзница Рима.

— Чепуха, она под властью Рима и обременена податями.

— Мой господин! — не унимался боцман, — Мы можем попасть в плен к римлянам?

— Я же тебе сказал у нас миссия к правителю Неаполя о заключении перемирия. Мы посольский корабль.

— Но, мой господин! Римляне решают, пускать в Неаполь или нет.

— Послушай, Лидий, я приказываю, поднять посольский вымпел. Это военный корабль и мы с военной миссией. Нас должны пропустить.

Вдалеке показалась флотилия римских галер. Они шли под парусами, так как им дул попутный ветер. Спустя пол дня, поравнявшись с флагманской галерой, Галий услышал приказ:

— Бросить якорь! — кричал римский капитан, — Прибыть командиру с донесением. Галий облегченно вздохнул.

"Значит, посольский вымпел сыграл свою роль" — подумал Галий. Судя по голосу, это был корабль македонян на службе у Рима.

Галий надел парадную греческую амуницию. Вдел в ножны дорогой работы короткий меч и велел подать шлюпку.

На корабле Македонян его встретил суровый капитан и строго начальственным тоном объявил:

— Вы мой пленник. Приказываю корабль не покидать, а вашу галеру отправить в обоз. Мы двигаемся на Афины.

— Простите, адмирал! — обратился Галий к командующему, — У меня важное донесение императору Неаполя.

— Докладывайте какое? Мои люди доставят царю быстрее, чем на вашей посудине.

— Простите адмирал, но мне велено передать его лично царю. Я помню слово в слово, это касается флота Македонии.

— Мне надо подумать, — адмирал дал знак охране, а заодно и понять Галию, что разговор окончен.

Галия провели в богато убранную каюту. Через довольно продолжительное время в дверь постучали. Пришел рассыльный:

— Адмирал просит вас прийти к нему на обед.

Галий с достоинством воина и военачальника, выдержав значительный промежуток времени, пришел к адмиральской каюте. У двери стояли два огромных негра в шароварах и чалмах украшенных страусиновыми перьями.

Один из них открыл Галию дверь. Офицер вошел внутрь. Адмирал доедал остатки обеда. Две невольницы прислуживали ему.

— Итак, капитан, я пригласил вас сюда, чтобы объявить мое решение.

— Какое же решение, адмирал?!

— С моими людьми Вы отправитесь на вашей галере в Неаполь. Они будут охранять вас, но только при одном условии.

— Какое же это условие?

— Если вы поднимете на своей галере Римский флаг.

Галий ликовал внутри себя, стараясь изо всех сил скрыть радость, он нахмурился и со вздохом сказал:

— Но ведь это же смерть для меня.

— Выбирайте, капитан.

— У меня есть время подумать?

— Нет. Отвечайте немедленно!

— Хорошо, я готов.

Адмирал хлопнул в ладони, в каюту вошел посыльный.

— Сержант, распорядитесь! — махнув Галию рукой сказал, — Вам передадут флаг и охрана арестует корабль. С ней немедленно отправляйтесь в Неаполь. Галий сделал короткий кивок головой, вышел. С двумя солдатами из его галеры и в сопровождении дюжины вооруженных до зубов римлян-македонян Галий прибыл на свою галеру.

Диана стояла у иллюминатора каюты, наблюдая за союзническим Риму флотом. Она вспоминала эти корабли, гордость отца. Он создавал флотилию на деньги персов, обещая осадить с моря римскую империю, но все обернулось не так. Теперь Рим командовал флотилией Македонян и направил ее против Афин. В каюту внезапно вошел Галий. Он коротко изложил задачу, завершая словами:

— Отец, Диана, должен вознаградить меня. Но я, Галий никогда не приму сторону Рима. Я грек! — заявил он.

— Я упрошу отца, чтобы он отпустил тебя и твоих людей в Грецию.

Галий стал на одно колено и приложил губы к руке девушки:

— О! Моя принцесса, я снова обрел уважение к самому себе. Благодарю! — с этими словами он встал, даже не взглянув на стоявшего у двери Маркуса. Когда за офицером закрылась дверь, Маркус сказал:

— Диана, расскажи, как тебя похитили?

— Во дворец прибыли послы, северные викинги. Они принесли дары, оружие, драгоценности, меха. Это были голландцы. Суровые лица и среди них были с светлыми волосами воины. Они обещали отцу выгодную торговлю. А также помощь в покорении северных народов в обмен на посуду, золото, ковры и всего, что может поразить воображение северян, — она прервалась, на глаза навернулись слезы. Помолчав, стала говорить дальше:

— Но, ночью они похитили меня. А утром, когда я очнулась на вражеском корабле, Неаполя не было видно, только Везувий дымился на далеком горизонте.

Весла со страшной частотой плескались, унося меня с дюжиной невольниц, все дальше и дальше. Это были работорговцы. Они веселились и пили много вина...

На седьмой день пути Везувий как далекий костер в степи, возник маленьким дымком на горизонте моря, и был виден уже с палубы. Диана взволнованно следила, не отводя глаз от этого чуть заметного маяка. Она бродила по палубе, нервно теребя тунику, пока бородатый солдат, зорко следивший за девушкой, не крикнул ей:

— Прочь! Убирайся в каюту! — Он увидел, как девушка вздрогнула, обиженно застывая на месте. Маркус вовремя появился возле растерянной девушки. Он обнял ее за плечи и увел в каюту.

Спустя половину дня, когда солнце особенно нещадно жжет все живое вокруг, а море становится похожим на расплавленный до бела металл, грозный Везувий стал на горизонте как великан, в зеленеющих склонах и убеленной снегами вершине.

Боевая галера медленно приближалась к пристани Неаполя. Уже можно различить вдалеке на берегу людей снующих, как муравьи, разгружающих торговые суда. На желтых камнях порта виднелись султаны посольских кораблей и галер. А флота, обычно стоявшего на рейде, не было. Он был послан царем Македонии на усмирение Афин. Цезарь Рима пообещал союзнику отдать всю Грецию и царь обиженный тем, что греки купил его подло похищенную дочь Диану у варваров решился на это.

Рим умело воспользовался подарком Викингов и поссорил таки единоверцев между собой. Греки хоть и знали, что Македоняне союзники Рима, но никогда не ждали угрозы от Неаполя. Но факт остался фактом.

Галера стукнулась о стенку причала. В каюту вошел Галий:

— Оставайтесь на местах пока я вас не позову.

Когда он вышел, Маркус решил проверить обстановку, выглянув вслед за ним.

Два здоровенных негра, как скалы стояли по сторонам, и он поспешил закрыть за собой дверь.

— Придется ждать, - со вздохом сказал он.

— Но милый, мы же дома.

— Да, дома, но мы все же в плену. И неизвестно, сколько запросит Галий за тебя, и вообще, что ему нужно еще?

А тем временем под конвоем двоих солдат, македонян, Галий стоял перед царем Неаполя.

— Что привело тебя ко мне? Знаю, Афины прислали молить о пощаде. Но, пощады, не будет! — отведя в сторону черную курчавую бороду и устремив взгляд в окно, твердым голосом ответил царь.

— Многоуважаемый властелин Неаполя. Я привез тебе твою дочь и хочу просить тебя о возвращении флота и о мире.

— Что!? Ты смеешь издеваться надо мной? Гневно сверкая миндалевидными глазами и топнув ногой, закричал царь.

— О нет, извольте убедиться сами, она находится в каюте галеры.

— Если с нею сделали что-то или хоть упал один волос с ее головы, Вы дорого заплатите мне. — И дрогнувшим голосом царь приказал секретарю, — Немедленно коней. На пристань.

Через минуту обезумевший от долгих дней отчаяния отец в сопровождении головорезов-телохранителей скакал к пристани. Галий еле поспевал следом. Его лошадь брыкалась под чужим седоком и норовила сбросить ношу, но искусный воин знал повадки лошадей и умел управляться с любой. Отец, расталкивая стражу, ворвался в каюту.

— Диана! — вскричал он.

Дочь бросилась в объятия повелителя Неаполя. Неожиданно потемнели небеса. Раздался страшный гул, затем взрыв оглушительной силы рассек жаркий воздух. Извержение Везувия началось.

Маркус вскричал:

— Немедленно отчаливайте в море. Нас может спасти только море. Царь бешено вращал огромными глазами, ничего не понимая. А матросы с невольниками уже отчаливали от пристани. Огромные куски раскаленных пород шлепались то тут то там в черноту моря, густо покрытого пеплом.

Весла усиленно работали, уплывая от страшной катастрофы в кромешной тьме. Солдаты, охрана и часть рабов сметали за борт густо сыпавшийся пепел, гасили раскаленные бомбы, попадавшие на деревянную палубу водой и молили богов о спасении. Через двадцать часов огромное облако отнесло ветром и в предрассветной мгле, спасшиеся чудом люди попадали утомленные в глубоком сне, кто где стоял.

Лишь царь Неаполя и принцесса жались друг к другу в почерневшей, от проникающей в щели каюты черной пыли, одежде.

Маркус был на палубе и когда шатаясь от усталости он ввалился в каюту, то перед изумленными зрителями предстал весь черный до неузнаваемости человек.

— Это ты, Маркус?! — удивленно спросила Диана.

— Да, да, это я. Хвала богам, мы спасены.

— Что стало с Неаполем? — спросил царь.

— Только можно догадываться, — ответил Маркус, — Земля гудит, море грохочет, толстый слой пепла гасит силу волны и искусство гребцов и всей команды спасли нас от неминуемой участи.

— Не знаю, как тебя благодарить.

— Мне незачем твоя благодарность. Диана любит меня, благослови нас.

— Диана, это так?! — властно спросил отец.

— Это надежный человек, отец, он будет мне хорошим мужем, а тебе опорой.

— Ну хорошо, подойди ко мне, рыбак.

Маркус встал и подошел к ним.

— Дети мои, возьмите друг друга за руку...

Когда церемония была окончена, царь сказал Маркусу:

— Позови капитана, сын.

Флотилия македонян, численностью в сто галер подошла к стенам Афин в то самое время, когда грозный Везувий пробудился от мгновенного сна.

На галерах войска готовились к штурму. В небесах сияло солнце. Зной выжигал жалкие остатки прохлады с клочков уцелевшей еще тени на галерах и на берегу. Латы солдат раскалились на Солнце и прикасаясь к открытому телу оставляли ожог. Чтобы как-то облегчить участь подчиненных воинов, командиры приказали черпать воду медными ведрами и поливать всех. И это решение взбодрило войско, стоял смех и весело и шумно в предвкушении богатой добычи солдаты готовились к штурму, как к празднику. Война будоражила кровь, бурлила в каждом как молодое вино, порождая новые чувства, возбуждая и обостряя умы воинскую смекалку.

И когда, галеры подошли к берегу, и когда командиры поставили перед каждым задачу штурма, задрожала земля. Далекие раскаты грома, вселили страх. Над войсками воцарилась мертвая тишина. На крепостных стенах Афин, застывшие как изваяние греческие воины, повернулись к холму богов, где виднелся храм Артемиды. Защитники крепости стали на колени, губы непроизвольно бормотали молитвы благодарности, вознося руки к небесам: "О всемогущий Зевс! — взывали они, — ты не оставил нас, ты поразишь врага!"

И произошло чудо, огромная волна обрушилась на похожие на щепки с высоты крепостных стен, суда. В криках отчаяния, смешались, людские тела, бревна и мачты, все что было когда-то Флотилией в доли секунды превратилось в сплошное месиво. Ударом этой гигантской волны, разбило Флот и бросило горы трупов к подножию крепостных стен. Так закончилась осада Македонским флотом Афин, без единой пролитой греческой капли крови. Жители Афин ликовали, праздник жизни забурлил вновь, сменившись отчаянием и боли на веселье и смех. К храму Артемиды бросились женщины и дети. Они несли цветы, драгоценности, вино - дары богам. А ответом богов был гул земли и приход новых волн, которые смывали трупы в море, очищая окрестность крепостных стен. Оставшиеся в живых, чудом спасшиеся воины цеплялись за деревья и взывали врагов о помощи. Греки показывали на несчастных пальцами и смеялись.

Увы, такие превратности войн. Победитель может позволить себе все, на то он и победитель ибо победителей не судят.

Так бесславно погибла Македония, лишившись флота.

Гул стоял еще семь дней и все семь дней на берег обрушивались невиданные волны, смывая все на своем пути. Спустя семь дней, на восьмой все реже и мельче становились волны и к вечеру море успокоилось. В лучах заходящего солнца зловещим призраком появился корабль. Это был единственная уцелевшая галера, но греческая. Как вырвавшаяся из адских глубин, в почерневших боках и обуглившейся палубы явилась она перед ликующими греками. С любопытством наблюдал за ней царь Афин. Он приказал своим воинам доставить всех, кто был на галере к нему во дворец. И там, глядя на несчастных, он спросил:

— Так это ты царь Македонян, а это Диана. А Маркус, сын рыбака?

— Да, это мой зять. Я прошу тебя, о великий Цезарь, прими Македонию под свое покровительство, пусть мой народ и твой будет единым народом, ведь мы греки.

— Так, это верно. Но ты предал свой народ. Ты подписал союз с Римом.

— Ты мудрый царь Афин, чтобы сберечь культуру и защитить свой народ от варваров я пошел на этот союз.

— Греции будет трудно удержать Македонию, — ответил греческий царь.

— Послушай моего совета. Подпиши мир с Римом и Рим оставит тебя в покое.

— А ты мне поможешь в этом.

— Я в хороших отношениях с Цезарем, а перед лицом, обрушившегося на нас гнева богов Рим будет сговорчивей...

И Греция стала единым государством. Афины вскоре подписали мирный договор с Римом и тридцатилетняя война закончилась ничейной победой. Греция стала провинцией Рима.

Маркус жил во Дворце со своей Дианой, но однажды, когда греческий принц схватил ее и хотел изнасиловать, Маркус убил его.

Разгневанный отец, приговорил Маркуса к галерам, а Диану продал своему повару. Такого царь Македонии не смог пережить и умер с горя. Диану часто можно было видеть на черном обрыве, стоящей в лучах заходящего солнца, изваянием смотрящей вдаль. Там, на римской галере, под свист плетей Маркус в связке с другими рабами бесконечно подымал и опускал древко весла.

От этой монотонной работы мысли путались в голове, день смешивался с ночью, а утро гасило надежду, когда-либо встретить любимую жену.

Однажды Диана сердцем почуяла беду. Она стояла на круче обрыва, и сердце встрепенулось птицей, стремясь вырваться с груди полететь к любимому, встретится с ним. Она смело шагнула в пустоту. От легкости и непередаваемой свободы полета, миг счастья ощущался вновь. И не было боли. Не было мучительной встречи с неизбежным. Исчезло все вдруг, мир перестал существовать.

Маркус от удара плети выпрямился, вскочил на ноги и одним рывком сломал шею рабу-надзирателю.

Его приговорили умирать от жажды на палящем солнце. Привязанный к мачте на палубе он счастливо улыбался и с радостью встретил свой коней.

Труп выбросили в море. Акулы быстро расправились с тем, что было когда-то Маркусом.

И вновь его сущность ощутила непередаваемый прилив свободы и счастья. Но память вновь и вновь возвращала его к несовершенству мира, в котором он жил и это усиливали наслаждение новым состоянием. Так длилось довольно долго, пока не притупились ужасы бытия в мире. Постепенно сформировалась потребность в улучшении того мира, из которого он пришел, это стало перерастать в желание поскорее вернутся к бытию. И желание это превратилось в движение вниз из желто-зеленого пространства в белое, затем голубое. Здесь в голубом пространстве он услышал голоса сотоварищей, взбодривших уверенность в правильности выбранного пути. Они говорили ему, что в мире мы улучшим жизнь, и страдания прекратятся. Особенно расспрашивал его сотоварищ, яркий и молодой. Он говорил, что поклялся быть всегда рядом со мной, что мы поклялись любить друг друга вечно. Он шел рядом с молодым сотоварищем, который предлагал ему бескорыстное соучастие и он им воспользовался. Когда пришло время ступить на землю, он предложил молодому пойти первым, затем чтобы последовать за ним. Сотоварищ, согласившись, ушел в путь первым. Желание вернуться в Италию в Рим было настолько сильным, что его сущность среди мелькавших пейзажей земли городов и стран выискивал тот известный в Афинах символ Рима, Волчицу, кормящую своих волчат. И он увидел изваяние, стоящее во главе Римской империи символом могущества 1200 лет. Но, время было иное. На земле царил мрак средневековой Инквизиции. Огнем и мечом, искоренялись еретики, пылали костры с несчастными жертвами в них. В семье крестьянина родился необычайно красивый мальчик. Его ангельская красота, огромные синие и умные глаза мечтательно смотрели на мир.

— О мой маленький малыш. Ты такой крошечный и совершенный. Мне страшно за тебя, — причитала белокурая с миндалевидными глазами красавица мать.

Ее огрубевшие от крестьянского труда руки с потрескавшейся кожей на пальцах бесчувственной кожурой ложились на розовое тельце мальчика и купали его в бадье с ароматами трав, отгоняющих злых духов.

— Анастасия! — за спиной женщины раздался мужской голос. Бородатое лицо с грубой, но нежной улыбкой приветливо наклонилось к малышу.

— Ну как наш сынок?

— О, Антоний, он такой красивый и совершенный, что я боюсь, как бы нас не обвинили в колдовстве.

— Не бойся. Вот если бы он был уродом у такой красавицы как ты, то точно тебя бы сожгли на костре.

— Да не наговаривай так. Боги ведь все слышат и видят.

— Анастасия, сколько говорить тебе, у нас один бог Иисус, и Пресвятая Богородица Мария. Им молись, у них проси защиты и милости.

— Да, да, дорогой муж, у них. Но я так люблю этого малыша, сильнее материнской любви. Иногда мне кажется, что он ангел, посланный нам Пресвятой Богородицей во искупление грехов наших, — Нежно прошептала мать, поливая сына теплой водой из бадьи.

Мальчик плескал ладошками, звонко визжал и смеялся...

— Себастьяно! -- позвала мать двенадцатилетнего мальчугана, бегавшего во дворе с мальчиками.

— Что мама? — Вьющиеся волосы и синие глаза, стройная пропорциональная фигура, как статуэтка бога покровителя искусств Гименея, отделилась от толпы оборванцев и направилась к Анастасии.

— Собирайся, отвезу тебя в монастырь, учится.

— Мама я не хочу учиться, мне здесь очень хорошо.

— Сынок, нужно уметь читать и писать, быть ученым и независимым в жизни. Мы с отцом скопили немного денег, пока ты рос, и теперь можем заплатить за учебу.

Себастьяно любил мать и отца. Они помогали ему формироваться сильным и умным мальчиком, никогда не били и не лишали его детских радостей. Детство было легким и счастливым. Даже в поле, в виноградниках Себастьяно не пахал с утра до ночи как соседские дети, которые чуть научившись ходить вырастали практически на поле. И отказываться от родительского крова идти в монастырь не хотелось. Ведь там нет забав. Там скучная и нудная жизнь монаха-затворника с изучением святых писаний и чтением молитв. Так представлялась жизнь в монастыре юному Итальянцу Себастьяну. Он уже скучал, уже страдал от разлуки, находясь под кровом родительского дома.

За ужином Себастьяно сделал последнюю попытку уговорить отца не отдавать его в монастырь:

— Отец, кто поможет тебе в винограднике? Кто будет убирать виноград, подстригать лозу, пахать, делать вино.

Антоний вздохнул. Опустив глаза, он долго смотрел перед собой на доски стола. Его натруженные руки лежали на столе и блики огонька от свечи плясали в бугорках мышц, оживляя утомленные кисти.

— Сын, наконец, устало сказал отец, — посмотри на мои руки, посмотри на свою мать. Ей еще нет и тридцати, а она уже старуха. Неужели ты не видишь, какой это труд,- крестьянина. Когда платить надо урожаем почти всем. Инквизиции давай, государству давай, армию корми, плати владельцу аренду, и так далее...

Слушая жалобы отца, Себастьяно, в душе, пожалел, что начал этот разговор и был уже согласен идти учиться, чтобы вытащить бедных родителей из адского круга зависимости от урожая и каторжного труда, зачастую такого безжалостно неблагодарного.

— Я хотел бы, отец стать врачом-алхимиком. Чтобы делать эликсир молодости и жить вечно, а алхимия раскрыла бы мне секрет философского камня и добычи золота из воды.

— Как бы там не сложилась твоя судьба, но, то, что ты хочешь стать врачом, радует нас с матерью. Ты хороший сын. Да свершится так во имя Иисуса Христа, во имя Матери Божьей Царицы Небесной Пресвятой Богородицы Марии.

Ужин окончили, дружно перекрестившись. Рано легли спать. Рано утром, когда первые петухи пропели зарю, Анатолий оседлал ослика, навьючил на него пожитки сына, и они тронулись в путь.

Анастасия окрестила их спины крестным знамением и скрылась в доме. Впереди тяжелый день, ведь Антоний вернется только завтра к вечеру...

Монастырь Святого Иоанна располагался в живописной холмистой местности севера Италии. Окруженный богатыми виноградниками высокоурожайных сортов винограда, такими как Шардоне, дающих прекрасное вино. Богатые пастбища, расположенные на холмистых пространствах все это земли монастыря. Монахи жили в достатке. Казалось, Бог щедро наделил их всеми привилегиями бытия.

Наши путники прибыли к монастырским стенам к вечеру. Ворота были плотно закрыты, монахи боялись разбойников и диких животных и запирались еще засветло. Стук в дубовую дверь эхом отдавался во внутреннем дворике, на стук появился дежуривший монах в открытом смотровом окошечке.

— Кто такие?!

— В школу сына привез! — ответил Антоний.

— Пусть подойдет поближе, — сказал монах, высовывая в прорезь окна черную как смоль бороду.

Себастьяно поспешил стать в лучи заходящего солнца так, чтобы монах его мог разглядеть.

Не увидав ничего подозрительного, монах открыл скрипучую створку тяжелой дубовой двери.

В образовавшуюся прореху послушно, в предвкушении отдыха и клочка свежескошенного сена, засеменил ослик, следом вошли хозяева.

Их накормили в трапезной и разместили в кельи для паломников.

Антоний долго не мог уснуть. Он ворочался, вздыхал, прислушивался к размеренному посапыванию спящего сына и вскоре усталость совладала с ним. Рано утром их разбудили. Каждый день, до восхода солнца в прохладе утренней зари монахи шумно вершили моцион.

Двое из них, стоя у колодца доставали воду и полную бадью выливали в корыто из которого умывались монахи, как воронье обступив с двух сторон.

Как только первый луч солнца проникал на колокольню, раздавался бой колокола, извещавший всех о начале утренней молитвы. Стоя на каменном полу на коленях все послушники монастыря и их ученики на протяжении часа хором пели псалмы и били поклоны. Очищаясь от ночных грехов, посещавших иногда монастырь либо во сне, либо на яву, либо просто по надуманности. Но как бы там, ни было, после утренней молитвы каким-то чудом посещало каждого облегчение, и уверенность вселялась в сердце, без которой вершить земные и духовные дела невозможно.

Наших посетителей тоже пригласили на молитву, и они смогли позади толпы в черном, не умея петь псалмы, а лишь крестились и вслушивались в слова, боясь пропустить хоть одно из них. После молебна в трапезной их накормили, затем монах провел к настоятелю, шепнув:

— Преподобный Никон.

— Ваше преподобие, — обратился к настоятелю Антоний, сразу же как только переступил порог.

— Я привел своего сына Себастьяно, прошу Ваше преподобие взять его на обучение.

— Антоний, наше заведение обучает только послушников. Готов ли ты отдать своего сына во служение Господу нашему и больше его не увидеть.

— Но преподобный Никон, Вы разве не отпускаете отроков, время от времени, посещать родительский дом.

— Во избежание искушения это возможно только спустя три года. За это время твой сын укрепится духом и может самостоятельно противостоять мирским соблазнам.

Антоний в душе ликовал. Значит, Себастьяно понравился и настоятелю и его зачисляют. А тем временем Преподобный Никон продолжал:

— Готов ли ты пожертвовать на устройство Храма?

— Я знаю, отец Никон, что это одно из условий, которое должны выполнить родители. Наш сын с достойной семьи о чем свидетельствует и это подношение.

Низко поклонившись, Антоний приблизился к столу, за которым восседал настоятель и бережно положил перед ним узелок с золотыми монетами, заботливо и нежно развернув концы платка так, чтобы монеты были видны.

Никон удостоил внимания горстку желтых кружочков в узелке и одобрительно с достоинством покивал головой.

— Ну что же, отроку здесь будет оказано достойное воспитание. Его усердие вознаградится сполна, — и обращаясь к Себастьяно, Преподобный спросил:

— Какие науки ты желал бы изучить?

Не раздумывая, Себастьяно ответил коротко и четко:

— Медицину, Ваше преподобие!

Простившись с сыном, Антоний поехал на ослике верхом и к вечеру, как и обещал вернулся домой. Дома его встретила Анастасия.

Шел 1515 г. Аббатство Шандор расположено на севере Италии. Себастьяно исполнилось двенадцать лет, возраст для начала изучения наук. Своевременно отец привел его в это аббатство, прослышав у заезжего монаха о монастыре. Маленький Себастьяно страдал животом, и монах его вылечил, дав ложку снадобья на ночь. Младенец уснул и утром был уже здоров. Антоний решил, что его сын будет врачом и вот мечта отца воплощается.

Кельяр, гремя ключами, провел Себастьяно в келью для послушников. Когда мальчик переступил порог сводчатого помещения с деревянной кроватью слева от входа, а в права в стене была выдолблена ниша со свежей соломой, заменяющей матрац. Поверх соломы было брошено одеяло. Деревянная кровать была также застелена. У окна стояла кафедра, на которой лежала открытая книга. Окно пропускало достаточно света днем. Себастьяно удивленно остановился посреди кельи. Он ожидал, что будет жить один.

Кельяр поспешил добавить:

— Ты будешь послушником у наставника Отца Виторио. Он будет учить тебя всем премудростям и наукам алхимии.

— А спать где?

Кельяр удивленно посмотрел на отрока и, уходя, сказал:

— Располагайся.

Дверь со скрипом закрылась, удаляющийся звон ключей, и шарканье шагов вскоре затихли. Воцарилась звенящая тишина. Себастьяно ощутил себя посреди вселенной одиноким и забытым. Постепенно предметы в кельи проступали новым восприятием нового бытия, он стал рассматривать келью, привыкая к новому месту, теперь уже постоянного его бытия.

Себастьяно соображал, куда поставить котомку с вещами. Его внимание привлек шкаф, стоящий возле окна напротив кафедры. Он осмотрел его. На всех полках были какие-то пузырьки стеклянные и глиняные с содержимым. На пузырьках незнакомые значки букв аккуратно выписаны на наклеенных белых прямоугольниках бумаги.

Себастьяно взял белый фарфоровый флакон в руки. Горлышко плотно закрыто резиновой пробкой. Пальцами мальчик попытался открыть пузырек, но мягкое прикосновение к плечу заставило вздрогнуть и обернуться. Перед ним стоял высокий худой монах с седой длинной бородой и белой как лунь головой. Суровая складка на переносье и строго, сдвинутые седые брови внушали страх, но добрые седые глаза светились мудростью приветливостью. Себастьяно осторожно поставил флакон на полочку.

— Меня зовут Виторио, я твой наставник и учитель. Будешь мне и учеником, и слугой, и помощником.

Мальчик кивнул головой, опустив глаза.

— А сейчас отодвинь занавеску и поставь туда свои вещи, — сказал монах. Мальчик ее обнаружил между шкафом и спальной нишей. Отодвинув занавеску, обнаружил печурку с полками, заставленными домашней кладью и новым выстиранным постельным бельем.

— Возьми балдахин и переоденься. Теперь ты один из нас, — наставительно говорил старец. Его голос звучал мягко и по стариковски приглушенно. Себастьяно напрягал слух, чтобы разбирать слова, которые казалось таяли в бороде и усах.

— Вот мой мальчик, занятие начнем завтра с утра, а сейчас уже семь часов вечера, пора спать. Ложись вон в ту нишу. Соломка свежая, тебе будет приятно спать, вставать завтра рано.

Старик подождал, когда мальчик облачится в длинную белую рубаху и влезет в нишу, затем погасил огонек свечи.

Вскоре его сопение указало на сон. Себастьяно долго не мог уснуть. Новые чувства переполняли юное сердце, мысли роились одна за другой вокруг родительского дома и тюремного, казалось, уклада монастырской жизни. Медленно, незаметно пришел сон, сразу же он услышал:

— Сынок, пора вставать.

В окошко проникал свет утренней зари. Колокол на колокольне отбивал заутреню. Монахи гуськом, как муравьи, смиренно следовали в часовенку колокольни на заутреннюю молитву, к ним присоединились вскоре высокая и малюсенькая фигурки в черных балдахинах.

В кельи после заутренней молитвы, наставник и послушник остались готовиться к трапезе.

— Вот таз, вот бадья с водой, — распоряжался Виторио, — Возьми кувшин и полей мне на руки, затем я полью тебе.

После трапезы, монах и его ученик последовали в келью. По пути, длинным коридором отец Виторио обратился к отроку:

— Сегодня мы приступим к Латыни.

— Что это такое? — округлил глаза мальчик.

— Это буквы азбуки великого языка, который называется Латынским. Этот язык, язык всем наукам. Если точно нужно изложить мысль, то точность принадлежит Латыни, и излагать ее необходимо Латынью.

Старик говорил захватывающе интересно о науках, о чудесах науки, о лечебных рецептах, доказывая, что все правильное точное принадлежит латынскому языку.

В кельи он достал книгу с обозначением букв и в краткой форме рассказал об алфавите...

Ученье началось...

Однажды на уроке философии Себастьяно спросил:

— Святой отче, меня давно мучают мысли о Господе нашем Всевышнем Отце.

Оторвавшись от чтения вслух древне книги, написанной по латыни, отец Виторио одобрительно закивал головой:

— Ну что же похвально, достойный вопрос созревающего ума. Давай прервемся на минутку и послушаем, что на сей счет сказал доктор Аквинский, ученый богослов, времен Людовика Баварского, покорившего в 1327 году Италию и огнем и мечом водрузил христианство. Так вот, доктор Аквинский выводил "... бытие Всевышнего из оснований одного лишь разума, восходя от причин, через причины, к первопричине..." И я не спорю с ученым.

— Но, отче! Господь живет в душе нашей. Как же мы встречаем его в жизни от причин через причины!? — с любопытством спросил Себастьяно, пытаясь разобраться в сущности бытия.

— Господь дает нам инородные свидетельства в изобилии и мудрость дается тому, кто читает их как открытую книгу, посредством последних постигает путь Господен и разговаривает с Ним.

— Вот бы научиться этому, отче?! — восхищенно вопрошал ученик.

— Пути Господни неисповедимы, сын мой, и, научить тебя их распознавать по свидетельствам ниспосланным Им - вот задача, которую нам придется решить с тобой.

— Каковы же цели философии?

— Это та мощная дань, что протягивается к нам Господом в помощь всем постигающим любые науки, совершенство владения философией, позволяет управлять народами, свершать революции, покорять мир. И горе миру, если искусством философии овладевает злой гений.

— Значит эта наука дает неограниченную свободу и власть.

— Совершенно верно, сын мой.

Себастьяно задумался. С усердием он принялся постигать азы этой волшебной науки, покоряющей мир, дающей свободу, творящей мировоззрение народов.

Аббатство Шандор состояло из обычного набора хозяйственных построек внутри, обнесенного кирпичной стеной пространства. В аббатство вели только одни ворота и это было удобно, так как бродяги и случайный люд только здесь толпился в надежде получить кусок пропитания. Внутренние постройки состояли из: 1. Лечебницы. 2. Купальни. 3. Храмины. 4. Церкви. 5. Церковного двора. 6. Спального корпуса. 7. Капитолярной залы. 8. Выгребной ямы. 9. Конюшни. 10. Кузни.

В спальном корпусе, в кельях, наставники жили со своими учениками. Нередко ученик, после смерти наставника ставал единоличным хозяином кельи, и долгие годы наслаждался одиночеством, чувствуя себя чуть ли не хозяином мира. Но годы давали себя знать, и нередко, на исходе лет он брал ученика. И тот ходил в послушниках, свято исполняя капризы престарелого, нередко впавшего в детство монаха. Себастьяно же повезло. Отец Виторио не только был в трезвом уме и здравии, но и нес Божественную мудрость. Он мог подметить незаметные другим приметы, по которым читал прошлое, настоящее и будущее с ясностью участника событий. За эту проницательность о нем ходили легенды, возбуждая ореол загадочности. Окрестные жители боялись отдавать своих отроков в его руки. Аббат Никон, ценя отца Виторио, часто утаивал от него нежелание родителей отдавать своих детей к нему. Хоть к монаху-конюху или кузнецу, но только не к Виторио. По счастливой случайности отец Себастьяно был издалека и не знал окрестных слухов. Антоний, может быть, был бы рад вдвойне, если бы знал о могуществе Виторио.

В лечебнице Аббатства нередко делались хирургические операции больным. И часто монахи спасали этим безнадежно больных людей. Отсюда и слухи. И с ними связан один случай, поразивший окрестные села.

В деревушке неподалеку от Аббатства, в одной крестьянской семье родилась девочка. Когда ей исполнилось 12 лет, она с другими детьми ушла в болотистую местность собирать чернику. На детей напал медведь. Из пяти домой вернулись только трое, перепуганных до смерти. Когда мужики собрались на охоту за медведем-убийцей, то матери девочки приснился сон. К ней явился монах в образ Виторио и сказал, что девочка жива и здорова, только не может двигаться...

Ее обнаружили на лужайке, залитой кровью убитой несчастной подружки. Девочка была жива, но передвигаться она не могла. Так ка из-за раненого позвоночника сочилась кровь. Когда девочка выздоровела, оказалось, что может ходить она низко наклонившись к земле, чуть не доставая носом всего, что под ногами. Родители были в большом горе. В лесу жила отшельница. Однажды она явилась в несчастную семью и попросила отдать ей девочку. Родители погоревали, но согласились: с глаз долой, с сердца вон. Отец навещал дочь и видел, что ей в лесу неплохо живется. Шли годы. Сгорбленная девушка, в которую превратилась она, стала называть отшельницу своей матерью. Отец забыл родную дочь, за хлопотами и заботами проходили крестьянские дни.

Одевалась Исида, - так звали девушку, в обноски отшельницы и ее стали путать со старухой. Односельчане, парни и девушки, бегали по грибы и ягоды, и иногда натыкались на сгорбленную старую односельчанку. Никто из них даже не догадывался, что это такая же как и они крестьянская дочь. Однажды, к отшельнице пришел отец Виторио:

— Изида! — сказал он старухе, — Я хочу попросить тебя в полнолуние в полночь, когда будет сухо собрать мне мох древесный, его споры. Это единственный день и час в году.

— Стара я стала, Виторио. Вот помощница моя, Исида, поможет тебе.

И тут только, заметил отец Виторио в углу на топчане, сгорбленно сидела старуха и одним глазом косила снизу на монаха.

Мудрец внимательно осмотрел ее:

— Как же она сможет?

— Исида, покажи, как ты ходишь.

Девушка надела на руки деревянные опорки. Быстро, по-собачьи, посеменила по избушке.

— Да она и меня обойдет, — удовлетворено сказал монах, — хорошо, я зайду за мхом завтра.

На следующий день Виторио был у отшельницы. Завернутый в тряпицу собранный в назначенный час мох ждал его.

— Изида! - обратился монах к старухе, — Не отдашь ли ты свою дочь нам в монастырь.

— С нее там мало будет толку, — проворчала Изида, — А здесь она хороший помощник.

— Не упрямься, отдай! — монах был неумолим.

— Ну, хорошо, только с одним условием.

— Говори с каким?

— Если она захочет вернуться, не удерживай ее.

— Хорошо Изида, и спасибо, да благословит тебя Господь.

Святой отец прочел молитву на дорогу и они тронулись в путь. Впереди шествовал Преподобный Виторио, следом, по собачьи, бежала на своих деревяшках Исида. Время от времени Преподобный оборачивался, чтобы взглянуть, не устала ли, не отстает ли от него несчастная, но каждый раз дивился прыти неестественно согнутой молодой плоти!

Путь их пролегал полями, на которых трудились крестьяне и вся деревня знала, что калека Исида пошла жить в монастырь. Крестьяне ставали при приближении странной процессии и крестились, осеняя крестным знамением и несчастную, бежавшую следом.

Внутри Аббатства был разбит сад из фруктовых деревьев. Под стеной монастыря, среди этого сада располагался корпус лечебницы. Искусство врачевания монахов Аббатства Шандор достигло совершенства до такой степени, что хирургические операции проводились столь успешно и совершенно, что монахи-врачи боялись обвинений инквизиции в ереси и держали в строжайшем секрете умение заменять человеку не только печень или какой-либо иной орган, но и совершать пересадки сердца и мозга.

Святой Преподобный отец Виторио, обладал чудодейственными знаниями хирургии. В Аббатстве в секретной библиотеке, хранившейся на верхнем этаже храмины знания эти были изложены в тысяче томов по практическому применению искусства хирургов древности, исчезнувшей цивилизации. И передавая из поколения в поколение, это строго секретное знание монахами-хирургами только избранным. И отец Виторио, увидел в этом любопытном юноше Себастьяно своего приемника.

Себастьяно, в отсутствии наставника, был занят перепиской манускрипта по рецептуре приготовления настоев из трав. Он засиделся в зале скриптории, что в нижнем этаже храмины, и только звон колокола, известивший о начале послеобеденной молитвы, заставил его встать из-за письма. Оставив книги на столе, вместе с другими монахами Себастьяно, вышел наружу и направился к спальному корпусу, минуя церковь. Каково было удивление Себастьяно, когда открыв дверь кельи, он увидел уродливое существо, косившее миндалевидным глазом в его сторону из-под свалившихся косм, свисавших с головы и волочившиеся по земляному полу.

— Святой отец! — воскликнул отрок, — что это за существо?!

— Ты мальчик мой, уже третий год изучаешь науки и медицину. Пришло время на практике применить твои знания.

— Отец, Вы хотите оперировать эту особу? — успев понять, что перед ним человек и еще женской плоти, спросил не менее удивленно ученик.

— Ну, перед тем тщательно изучив больную. Я приму решение, когда выслушаю твои доводы и суждения, после осмотра.

— А сейчас, что делать?

— Сейчас нужно отвести в купальню, хорошо вымыть и состричь волосы с головы.

— Она слышит Вас? — спросил Себастьяно.

И слышит и понимает.

Послушник, уже обращаясь к больной, спросил:

— А как зовут тебя?

— Исида, — ответила приятным мелодичным голосом девушка и в ее глазу засветилась приветливая усмешка.

Но ученик, разинув рот, застыл в удивлении. Странно было слышать человеческую речь с этой груды грязных и дурно пахнущих лохмотьев, а девушка поняв, что ученик растерялся, продолжала:

— Меня не так раньше звали. Это имя дала мне приемная мать, которую зовут Изида.

Совладав с собой, послушник спросил:

— А как раньше тебя звали?

— По христиански просто, Флоренция.

— Очень красивое имя, а кто твои родители?

— Крестьяне с соседней деревушки.

Видневшийся из спутанных косм глаз увлажнился, и стукалки в руках этого существа быстро застучали по утрамбованной земле в угол, где была послана свежая солома.

Себастьяно растеряно захлопал глазами, он не знал, как называть эту девушку, но поразмыслив, твердо сказал:

— Исида! — при этом посмотрев на учителя. Учитель одобрительно кивнул.

— Исида, пойдем, нам много еще надо сделать сегодня.

Исиду долго ждать не пришлось. Как привязываются случайно встреченные собаки к путнику, бросившему остатки пищи, так и это существо покорно застучало ручными колодками следом за послушником. Проходя мимо возделанных грядок с овощами, Себастьяно видел, как монахи останавливались и с любопытством изучали взглядом странное грязное существо, бежавшее следом за учеником Виторио. Перед тем, как войти в купальню, Себастьяно помог Исиде освободиться от лохмотьев, и сгреб зловонную кучу в стоявший рядом, выложенный очаг для сжигания зараженных вещей. Черные пятна грязи покрывали тело этого существа, волосы в колтунах и застрявших там репейников, представляли собой спутанный и косматый колпак, полный паразитов. Даже без лохмотьев тело отдавало зловонным запахом бесконечных гнойничков от укусов насекомых. Одни затягивались и заживали, образовывались другие. Сердце Себастьяно сжалось от жалости и он, подумав, спросил:

— Тебе, наверное, очень неприятно из-за чесоточных угрей по всему телу.

— Нет, я очень терпеливая и я привычная.

В купальне Себастьяно сказал:

— Сначала я тебя остригу.

Покорно воткнув голову в колени послушника, Исида притихла, ожидая процедуры пострига.

Ножницам быстро послушник остриг грязные пасма, обнаружив за ними красивый правильной формы череп. Лица по-прежнему он не мог разглядеть, из-за скрюченной спины несчастной.

— Сначала я помещу тебя вот в эту бадью, — но поняв, что этого он не сможет сделать, сказал:

— Нет, ложись на правый бок.

Исида упала на каменный пол правым боком и Себастьяно, поливая ее из черпака теплой водой, вымыл специальным мылом и настоем трав, изгоняющих паразитов, тело.

Затем Исида повернулась на левый бок, последовала та же процедура. Белая кожа с нежно-розовым отливом проявилась из грязных пятен и снующих по ним вшей.

Необычайный цвет благодарности засиял в глазах Исиды, и улыбка, впервые блаженная улыбка засияла, обнажив ровный ряд белых и крепких зубов.

— Как тебе в таких условиях удалось сохранить такие красивые зубы? — не без удивления спросил послушник.

— Я знаю много разных трав. Настои из них заменяли мне и эти сладостные минуты омытого тела и дали крепость зубам.

— Ты хочешь сказать, что насекомые тебя не тревожили?

— Я принимала особый чай и кожа моя становилась бесчувственной, а раны от укусов быстро заживали.

— Ну, вот твоя одежда. Теперь на тебе нет ни одного паразита, одевайся. — Но поняв, что Исида не может влезть в черное сукно балдахина, помог ей.

Спустя два часа к ряду, из купальни последовало за послушником уже существо с человеческим лицом. Монахи крестились, и это было похоже на крестившихся крестьян, встреченных Виторио и Исидой по дороге в Аббатство…

Библиотека Аббатства содержала уникальную коллекцию собраний книг. Если говорить обыкновенным языком любознательного человека, то собрания библиотеки, включали в себя языческие, буддийские, христианские, древние восточные и другие разнообразные по научным изысканиям и достижениям той или иной религии. Если же говорить языком специалиста-историка, философа, ученого, то можно вделать для себя очень интересное открытие. Во-первых, книги содержат наряду со знаниями доступными каждому, знания, изложенные в иносказательной форме, извещающие читателя только посвященного в сокровище описанное в том или ином трактате и зашифрованное искусством тайнописи...

Доступ в библиотеку имел только один монах-библиотекарь и его ученик, дублировавший своего старого учителя при крайней необходимости. Кроме этих мер предосторожности книгохранилище содержало хитросплетение лабиринта ходов, знал только единственный путь, ведущий к книгам библиотекарь, юному ученику этот шифр пути передавался по наследству. Так монастырь оберегал свои уникальные собрания.

Себастьяно успел за эти три года пребывания в учении познать много таинственных историй, связанных с сокровищницей редчайших книг и тайное желание проникнуть туда, давно оставило его. Наставник Витарио, знал очень много, сам Аббат отец Никон советовался с ним и часто приглашая к себе в управленческий покой. Виторио не был библиотекарем, но он расшифровал код доступа к сочинениям, хранящимся в количестве двух тысяч томов Шамбалы. Тайный город знаний и Учителей, спрятанный в Гималайских горах среди недоступных скал, призван вести цивилизацию землян по пути совершенства.

Оттуда монастырю Шандор были переданы эти сочинения, рассказывающие о достижениях науки ушедших цивилизаций по пути которых следует современное человечество. Передавая эти тома Учителя предсказали, что прочитает их только один человек с чистым открытым для добра сердцем, обладающий достойным умом и здоровьем, и этим человеком оказался Преподобный Виторио.

Три года, чему можно научится за эти годы? Многому, но в то же время ничему. Спустя три года можно стать только на путь познания, ощутить трепетное желание в приобретении знаний и познавать. Себастьяно ощутил вкус к науками, открыл в себе жажду знаний и пройденная ступень посвящения в науки позади, начались практические будни учебы.

Виторио решил делать операцию на позвоночнике немедленно, используя метод древнейшей цивилизации жившей щестьдесят миллионов лет до нашей эры и погибшей в катаклизме изменений коры Земли.

Этот метод уникален. За такие операции в 1515 году сожгла бы Виторио Святая Инквизиция на костре, но так как дела ереси должны быть доказуемы, то эти знания хранились Церковью в строжайшей тайне, дабы вести сравнение и обличать еретиков.

Итак, Виторио распорядился Себастьяно подготовить все необходимое в операционном зале лечебницы. Список инструментов и материалов он отдал ученику после утренней молитвы и трапезы.

— Исида, сегодня мы будем тебя лечить, — сообщил лежащей в лечебнице девушке Себастьяно, которая встретила появление своего хранителя улыбкой.

— Что мне надо делать? — беспокойно спросила больная.

— Ровным счетом ничего. Нужно будет только перейти в другую комнату и там я тебе дам чай. Когда ты уснешь, то проснешься здоровой.

— В эти чудеса я давно не верю, но раз ты это говоришь, то я сделаю все что требуется, — и снова благодарная улыбка залила светом комнату и окружающие белые стены казалось стали еще светлее.

Исида за эти три дня, с момента прихода в Аббатство, передумала многое. Никогда в своей жизни она не ощущала такого блаженства от свежевымытого тела и избавления от каждодневного зуда. После этих минут блаженства, она поймала себя на мысли, если бы ощущения чистоты тела было с ней до жизни калекой, она бы с легкостью оставила эту жизнь. Но, произошло все своим чередом, и твердо решив не возвращаться в прошлое, Исида стала принимать каждый подаренный монастырем день как райскую жизнь и счастье.

Перебравшись в операционную, девушка с помощью Себастьяна и монахов-санитаров улеглась на специально приготовленный широкий стол, устланный свежей соломой, пропаренной в кипящем отваре трав. Монахи-санитары привязали ее кожаными ремнями к столу за руки и ноги. Тело лежало на правом боку, так чтобы было удобно иметь доступ к повреждению позвоночника. Когда санитары удалились, Себастьяно и Преподобный Виторио заперли дубовую дверь на засов. Окурив операционную дымом, приступили к подготовке к операции. Себастьяно дал отвар выпить Исиде. Девушка быстро уснула. Когда сердцебиение замедлилось до тридцати пяти ударов, а температура тела понизилась, Виторио сделал первый надрез острым, как бритва скальпелем на позвоночнике.

Преподобный Виторио тщательно подготовил эту операцию. Они с Себастьяно отрабатывали приемы операции сначала на людских трупах, доставляемых в монастырь тайно, затем на манекене, имитирующем больную. Эти подготовительные действия помогли установить, что без специальных приспособлений с операцией не справится. В мастерской сделали специальный раздвижной хирургический стол и коляску, а так же специальную кровать для послеоперационной реабилитации больной. Слаженно работая инструментами, Преподобный Виторио и его ученик манипулировали над разрезом, аккуратно расчленяя сросшиеся обломки позвонков с ювелирной осторожностью, обходя спинной мозг. Перед началом этой сложнейшей операции, Преподобный Виторио впервые пригласил Себастьяно в особую читальню-молельню, секрет которой знал только он. В книгах Шамбалы ему удалось расшифровать скрытый от недостойного глаза манускрипт, и там, изучив тайное знание, он решил передать его Себастьяно, дабы утвердится и укрепится верой в успешный исход операции. В пустой прямоугольной, похожей на куб комнате с темно-синими стенами, Преподобный установил Себастьяно посередине, сам же стал слева от отрока и строго приказал:

— Повторяй за мной, выдерживая тембр, паузы и певучесть слов. Если не сделаем этого, то мы можем схватить удар, и никогда не будем смотреть в мир осмысленными глазами. Ты готов!?

— Да, мой учитель! — спокойно ответил послушник.

Старец поднял к потолку руки и начал странную мелодичную молитву. Ни одно слово, ни одно словосочетание Себастьяно не было ведомо, но помня наставление, он повторял слово в слово старательно.

С каждым, словом молитвы трепетание пространства вокруг усиливалось. Вибрация волнами прикасалась и разливалась по телу. Возникало ощущение транса, и легкости во все теле и внезапный толчок сделал образы видимые глазами чуть затуманенными, открыв гамму цветных туманов обволакивающих предметы. Себастьяно скосив глаза, вздрогнул от удивления, вокруг головы учителя сиял яркий нимб. Сияние неведомого света озаряло комнату, исходившего от двух светильников, о чудо, отрок увидел свой ореол над головой, свое сияние. Комната наполнилась тончайшим ароматом фимиама, одежды у учителя и ученика стали белы как снег. Преподобный Виторио умолк. Молитва окончилась.

— Все ли ты сделал, как я велел?

Но восхищенные глаза ученика говорили красноречивее слов.

— Вижу Себастьяно, что все хорошо. Теперь послушай то, что дано видеть тебе и мне, и что не видит никто, потому ступай спокойно и приготовь Исиду к операции.

— Хорошо, Учитель!

Наполненные неведомой энергией Учитель и его ученик вели операцию. Себастьяно дивился, как ловкие пальцы в вибрациях транса проникали в поврежденные, ставшие вдруг податливыми как тесто, позвонки и лепили здоровый костяк. Вот для чего понадобился половинчатый стол. Обе половины изогнутого тела теперь можно было осторожно выровнять отодвинуть и выпрямить. Но как быть с головой. Запрокинута назад почти на девяносто градусов, обречена, лежать на плечах и видеть небо. Догадываясь, о чем думает ученик, Учитель сказал:

— А теперь приступим к шейным позвонкам.

И скальпель ловко рассек шею со стороны левого плеча, освобождая сросшиеся шейные позвонки.

Преподобный пальцами осторожно размял и слепил здоровые позвонки, как ювелир, с математической точностью, повторяя замысел природы, и голова обрела положение, данное ей Бога.

Операция подходила к концу. Себастьяно, орудуя иглами, с вдетыми в них тонкими телячьими жилами зашивал надрезы. Он дивился Учителю. Столь большие разрезы и ни капли крови. Преподобный сказал:

— Это потому, что мы не задевали здоровую ткань и операция проходит в межатомном пространстве, утверждая здоровый порядок в позвоночнике. Себастьяно видел, что ореол вокруг головы учителя засиял ярче, и аура вокруг тела Преподобного пульсировала вдохновенно, вселяя жизнь в больные органы девушки. Раны затягивались на глазах, и только концы торчащих жил говорили о том, что тут были глубокие надрезы.

— Больной некоторое время понадобится, чтобы научится говорить ходить и есть. Поэтому будем кормить ее и учить привыкать к новому состоянию.

— Что Учитель операция не удалась? — с тревогой спросил ученик.

— Удалась и даже очень хорошо. Силы добра, тайные забытые знания стремятся к людям, дабы вершить добро. Но в мире много зла. И не время открывать их людям. Только избранным доступны они и лабиринт, сохраняющий сокровища открывается не всякому. Аминь!

С этими словами операция была окончена. Исида должна проснуться только на третий день после свершившегося чуда.

Монахи, толпившиеся у хирургической лечебницы, гудели и ждали с нетерпением увидеть результаты операции. И только когда Себастьяно вывез на деревянной коляске, покачивающейся на бронзовых рессорах хирургические носилки с оперированной больной, посыпались вопросы:

— Что вы сделали с ней? Сломали ее совсем?

— Она жива?..

И другие реплики и замечания, но усталый послушник не отвечал. В лечебнице он уснул, рядом с больной, на деревянной кровати.

На третьи сутки Исида очнулась. Глаза ее открылись.

От неестественно неудобной позы лежать было неуютно. Хотелось повернуться, сложиться принять привычную стать. Но желание не воплотилось, тело не повиновалось ей и ныло. Болело все, нестерпимо мучительна была постель и она какая-то длинная. Привычное восприятие предметов поменялось на непонятный порядок. Исида поискала глазами ковш для воды. Хотелось пить. Себастьяно денно и нощно не отходивший от ее постели заметил, что девушка пришла в себя и ее губы напряженно пытаются что-то сказать. Он быстро сообразил, что она хочет и поднес к ее губам ковш с настоем трав. Чай взбодрил девушку. Унял боль в теле.

— Ты меня слышишь? — спросил послушник, — Если да, то просто закрой и открой глаза.

Девушка закрыла и открыла глаза в знак того, что слышит.

— Ты будешь учиться говорить и ходить, и жить новой жизнью, — он посмотрел, понимает ли Исида его, и когда понял то, продолжал:

— Но сначала я попрошу тебя кое-что сделать.

Он подошел к ее ступням.

— Пошевели пальцами, если можешь. Девушка слегка пошевелила. Обрадованный Себастьяно сказал со счастливой улыбкой на устах.

— Теперь будет все хорошо. Теперь ты поправишься, и будешь ходить как все.

Глаза девушки сияли счастьем, а восторженный послушник спросил:

— Можно тебя называть твоим настоящим именем, Флоренция?

На что Исида закрыла и открыла глаза.

— А теперь, Флоренция, я пойду, сообщу Преподобному Виторио.

Себастьяно не вышел, выбежал из лечебницы и побежал в сторону корпуса, где были кельи монахов.

Преподобный Виторио читал трактат о "Первопричине бытия", написанный учеными 60 миллионов лет до нашей эры. Книга была написана тайнописью, ведомой только Преподобному. Когда во сне ему пришло озарение шрифта и он, вскочив с постели, записал его, а утром стал сверять написанное в книгах со шрифтом, текст поддался, но содержание было не совместимо с представлениями о реальности бытия. Уж все изложенное так напоминало неосуществимое и сказочное. Ну, например, инструкция, как преодолевать расстояние, исключив время. Иными словами, перемещение с пространстве мгновенно. Виторио тогда подумалось, а не кощунствует ли автор над простыми смертными, не вводит их хитростью в заблуждение. С другой стороны случайному человеку далось открытие тайного шрифта, он просто не поверил бы в реальность осуществления примера.

Или другая инструкция, как преодолевать препятствия. Одним словом, как проходить сквозь стены.

Или, инструкция как без инструментов, голыми руками делать операции и отсекать больные ткани не повреждая органы. Как лечить сломанные кости, восстанавливать их былые функции. Виторио, тогда, много лет назад пребывал в великом смятении. Ему хотелось бежать к настоятелю Аббатства Святому Никону за советом, за поддержкой, наконец, за одобрением открытия. Но за неудачу быть посрамленным удержала его. И он решил, пока не проверит достоверность написанного манускрипта, иными словами не испытает действие описанных знаний на себе, не огласит тайны. И эксперименты начались. В тайне, когда монастырь погружался в глубокий сон, а это происходило между тремя и четырьмя часами ночи, когда сонный монах, отрок или простой человек, даже слыша сквозь сон шумы, и движения не может реагировать на них. Воспользовавшись таким свойством спящих людей, Виторио оставался наедине с собой в огромном пространстве свободы и начинал свой эксперимент. Он открывал трактат о тайнах перемещений предметов и живых организмов в пространстве и начинал изучение инструкций, дивясь простоте манипуляций и словесной гаммы звуков, необходимых для воспроизведения нужной вибрации континуума окружающего коридор движений. Но, прочитав о том, что перемещение происходит мгновенно, коридор, исчез из понятия слагающей перемещения, и заменился на исключение пространства. Итак, инструкция гласила, чтобы в достичь возникновение в желаемой точке Вселенной необходимо задать координаты. Книга содержала два тома таблиц, с координатами, рекомендованными к перемещению. Виторио выбрал рекомендованные координаты для проведения тренировок и вписал в текст манускрипта словосочетания для воспроизведения соответственной вибрации, заложенной в том или ином звуке слов.

Затем начал читать текст. Дочитав до последнего слова "Аминь!", вдруг ощутил себя на берегу цветущего озера в Западном полушарии Земли. Здесь был день. Тропические цветы и диковинные птицы порхали в ветвях буйной растительности. Воздух, насыщенный густыми ароматами цветения и звуками поющих, кричащих, визжащих зверей и птиц, как густой настой лекарственного эликсира, бодрил дыхание, наводил на мысль, что это рай. Преподобный с трудом заставил себя поверить в то, что это не сон, и спохватившись о сем, прочитал вторую половину слов инструкции из книги, которую все еще держал в руках, и которая переместилась вместе с ним. Прочитав вторую половину, выразительно вслух на слове "Аминь!" очутился снова в кельи. Не веря в это чудо он тщательно ощупал стены, шкаф, кровать. Все на месте, но принесенный аромат тропиков были вещественными напоминанием случившегося. Уснуть до утра ему так и не пришлось. Мучимый противоречиями - сказать, не сказать Аббату об удавшемся эксперименте, он заснул. И только колокольный звон разбудил его, позвал к заутренней молитве. Никто из монахов не догадывался о деяниях Преподобного. Но движимый мудростью, и увещеванием Господним, Виторио продолжал эксперименты, продолжая держать все в строжайшей тайне. Тщательно выучив тексты, Преподобный сжег записи. За чтением трактата, за кафедрой застал его Себастьяно.

— Флоренция очнулась! — едва переступив порог, поспешил сообщить он.

— Флоренция!? — переспросил Преподобный.

— Так ее звали раньше, и она желает, чтобы это имя вернулось к ней.

Монах спрятал улыбку в усы и бороду, следуя за учеником, ему тоже нравилось имя Флоренция.

Аббат Никон сидел за письменным столом в своем кабинете и сводил счета по расходам монастыря.

В дверь тихо вошел Преподобный Виторио:

— Вызывал, брат, Никон? — спросил вошедший.

— Да, и вот почему. Непристойно держать в монастыре женщину.

— Но ведь она еще не выздоровела, — догадываясь о ком, идет речь ответил Виторио.

— Флоренция должна рано или поздно покинуть монастырь, — настаивал Никон.

— Брат Никон, после операции прошло шесть месяцев. Она уже передвигается на костылях. Коляска не нужна, но ей как воздух необходимо наблюдение и уход, пока больная не выздоровеет.

— Брат Виторио, женщина на корабле - быть беде. Женщина в монастыре, не Богоугодно. Это разлагает монаха.

— Ты, брат Никон, имеешь в виду моего ученика? Так я тебе должен объяснить, что это великое испытание ниспосланное Господом, дабы укрепить послушника духом.

— Но весь монастырь гудит как улей, видя его заботу. Искушение - великая вещь!

Нарицательно заметил святой Никон и добавил для крепости убеждения:

— Ты должен перенести ее выздоровление за пределы монастыря. И на это тебе три дня. Преподобный Виторио не торопясь шел в сторону жилого корпуса. Он обдумывал детали перемещения Флоренции. Конечно, лучше всего ей будет у отшельницы, но красивая, как ангел девушка вызовет у старой женщины не просто ревность, но дикую злобу, ненависть и лишение за чудесное исцеление. Старая Изида привыкла видеть перед собой преданную собаку в лице девушки, без оговорок выполняющую все ее команды. Но и Изида привязалась животной страстной привязанностью к этому изуродованному существу. Как быть? Он мучительно рассуждал и боялся этого момента. Надо будет предупредить Изиду заранее и приготовить Флоренции там чистый угол, а то и выстроить новую обитель. Так рассуждая в мыслях он вошел в келью, застав там Себастьяно. Ученик внимательно рассматривал трактат Шамбалы, листая на кафедре у окна:

— Ты давно тут? — спросил старец.

— Как только отнес обед Флоренции.

— Похвально, что не остался там, на долго, — заметил Преподобный, и, улыбнувшись в усы, сказал:

— Аббат Никон запретил Флоренции оставаться в монастыре. Три дня сроку.

Себастьяно закрыл книгу. Подперев подбородок ладонью. уставился в окно.

— Я подумал, поместим ее к Изиде.

Ученик вздрогнул, слова Старца вернули его к действительности.

Представилось свирепое лицо злой старухи. От одной мысли об этом сердце сжалось. Виторио невозмутимо продолжал:

— Мы оборудуем ей там угол...

— Мы не отдадим ее никому. — страстно перебил Преподобного Себастьяно.

— Дорогой ученик, что ты можешь предложить. — Дозволь мне, Святой Отец, отвести ее к своим родителям. Ведь прошло достаточно времени пребывания моего в монастыре, дозволь. Да и проведаю их.

— Себастьяно, она еще очень слаба. Дорога может повредить ей.

— Я думал об этом.

Преподобный удивленно и с интересом взглянул на послушника.

— И что ты придумал?

— Я положу ее на носилки, а носилки укреплю с помощью рессор к тележке. Ослик потихоньку довезет ее.

— Ну что же, это мысль. Где та тележка, которая была в операционной?

— Она уже переделана. Я ждал только часа.

— Что же, брат, я рад твоей смекалке, даром ты не ел монастырский хлеб. Но помни, нужно тщательно подготовиться к походу. И Бог тебе в помощь. Преподобный Виторио благословил ученика этими словами. И Себастьяно с бурным приливом радости принялся за дело. Было еще впереди пол дня.

Дорога к дому была легкой. Себастьяно был уверен, что Бог помогает ему, что так легко и радостно на душе и сердце не было давно. Флоренция белозубо улыбалась, задавала всяческие вопросы и пыталась встать со своего импровизированного ложе. Перед отъездом, Преподобный строго-настрого приказал ученику не позволять еще неокрепшей девушке вставать из тележки, только в редких, исключительных случаях, по нужде. Помня наставления Учителя Себастьяно, каждый раз удерживал девушку, она послушно выполняла его просьбы, заверяя в том, что все хорошо. Путь их лежал среди живописных лугов и покосов душистых трав. Привольно дышалось, широкие просторы расстилались вокруг. Красивые курчавые облака плыли в голубой выси, пронизанные теплыми лучами июльского солнца. Ласковые прикосновения ветерка приносили запахи яблок, цветущих медоносных трав и свежескошенного сена. Жизнь бурлила в молодых телах, хотелось подняться над всем этим великолепием простора, парить высоко-высоко, как птица и не думать о тяготах мира сего.

Взгляд Себастьяно время от времени останавливался на огромных, слегка раскосых миндалевидных глазах Флоренции. Затем скользил по ровному прямому носу изящно очерченному, и дальше на тонких черных чувственных бровях останавливался на мгновение, чтобы полюбоваться ее персиковой кожей щек.

О, как она была красива. Волосы золотистого оттенка еще не успели отрасти, но короткая стрижка шла к этому безумству красоты, гармонично подчеркивая совершенство облика. И в довершении всему белозубая улыбка, цветущая в изящных лепестках губ так тонко окрашенных в розовый естественный цвет, что казалось, бутон из монастырского розария вдруг распустился навстречу жизни этим солнечным лучам и небесной выси.

Флоренция была прекрасна. Себастьяно почувствовал вдруг, что жизнь без этой небесной красоты теряет всякий смысл, и нет места другим. И только жажда знаний может отвлечь его на некоторое время, но не насовсем от этого мгновения счастья, которое вдруг пронзило сердце, молнией поразив на века. Он вдруг почувствовал, что Флоренция давно знакома ему и что он откуда-то тысячу лет знает ее, так тепла и трепетна была ее близость.

Ослик медленно семенил по дороге, поскрипывала тележка, мягко покачивалась Флоренция на подрессоренных носилках. А девушка, подперев ладонью голову, весело смотрела на Себастьяна, подтрунивая над ним:

— Эй, погонщик, почему так медленно едешь. Подгони своего рысака!

На что Себастьяно отвечал:

— Все равно будем к вечеру.

Это обрадовало Флоренцию, ведь он не обращается к ней, как с больной. Она здорова, здорова... Еще не веря в чудесное исцеление, девушка боялась засыпать. Ей казалось, что все вокруг - это прекрасный сон, сто стоит ей уснуть и она может проснуться в хижине, в лесу у старой колдуньи Изиды. Но, с каждым утром все было не сном. Жизнь вливалась в нее с каждым днем, да так, что уже не в моготу лежать, не в моготу не двигаться, не в моготу медленно, чтобы не нарушать процесс восстановления тканей, сосудов и нервов, перемещаться искусственно, тормозить желание бегать, резвиться.

И Флоренция терпела. Она тешила себя мыслью, что Себастьяно скоро уедет, и она отведет душу всласть.

— Флоренция, у моих родителей виноградник, им нужна хорошая помощница.

— Уж не сомневайся в этом. Я им буду как дочь.

И она белозубо улыбнулась ему в ответ, с искоркой хитринки в зеленых глазах вспыхнувшим лучом отозвалась улыбка.

Да такая девчонка может свести с ума всякого не равнодушного парня, а то и погубить, заставить страдать и мучить себя:

— Я принадлежу тебе, — вдруг сказала девушка, - где бы ты ни был, я буду ждать тебя.

— Мне еще десять лет учиться. Затем десять лет я должен отдать служению Господу. И только после этого смогу жениться на тебе, отрекшись от монашества.

— Я все равно буду ждать тебя.

Она взяла его руку в свою. Долго так держала ее в своей. И затем медленно уронила ладонь. Себастьяно посмотрел на нее. Под убаюкивающее покачивание тележки, монотонный скрип колес и склонившееся к закату солнце, девушка уснула. Он осторожно положил ее руку на постель и пошел рядом, любуясь красотой Флоренции.

Антоний и Анастасия работали на винограднике. необходимо было убрать лишние молодые побеги, чтобы урожай был лучше. От этого виноградины становились крупнее и сочнее. Целые стопы зеленых побегов образовывались вдоль междурядий. Солнце садилось за горизонт.

— Жена! — позвал Антоний, — видишь, пора идти домой.

— Да Антоний, никак не могу оторваться от ряда. Уже иду.

Молодая еще женщина, с загорелым лицом и крепкими сильными руками показалась из ряда виноградной лозы. Миндалевидные глаза и белокурые волосы подчеркивали почти темный загар и необычайно шли к лицу. Даже тяжкий крестьянский труд не способен убить красоту. Антоний застыл на мгновение, залюбовался женой.

— Как там наш сын? — вдруг спросила она. Антоний вернулся в памяти к тому времени. он помнил как оставил мальчика в монастыре.

— Теперь ему уже шестнадцать, должно быть.

— Если не приедет в это лето, осенью поеду за ним, пора быть ему дома, — ответил Антоний.

— Ну да ладно, пошли отец домой.

И они медленно, утомленные трудом, счастливые тем, что все же хоть маленький, но достаток с их виноградника есть, ушли с поля.

А вечерняя заря лиловым цветом залила горизонт. Редкие облака, как сказочные ладьи, стояли неподвижно в зареве медно-лилового цвета. Солнце уже не было видно, лишь свет был ярче в месте заката...

Антоний устало открыл скрипучую калитку, сбросил с плеча мотыгу и узелок с пустыми горшками для еды. Утомленные глаза поднялись к двери дома и замерли не мигая. Антоний вначале не мог понять то, что увидел. Перед ним в косяке дверей стоял ангел. Это была небесной красоты девушка с коротко остриженными белокурыми волосами и огромными миндалевидными глазами. Она прямо открыто смотрела хозяину в глаза и ослепительно улыбалась. Ее монашеское одеяние белого цвета, перехваченного по талии бечевкой, вместо ремня, подчеркивало стройность и гибкость стана. Как стебелек стройная фигурка девушки. За ее спиной вырос неожиданно крепкий парень с иссиня голубыми глазами и вьющимися длинными волосами в монашеской черной мантии и тоже приветливо улыбался.

Антоний растеряно с открытым ртом застыл у колодца, а за его спиной раздалось вдруг громко:

— Себастьяно! Сынок! — Анастасия, издав этот крик, бросилась к сыну. Себастьяно поспешил ей навстречу, чтобы случайно обезумевшая от счастья мать не задела Флоренцию. Он поймал ее в объятия. Мать прильнула к долгожданному сыну. Затем расцеловала его, пачкая смешанными с пылью слезами его щеки. Когда прилив бурной радости окончился, Себастьяно сказал:

— Мама, познакомься с Флоренцией. Анастасия окинула взглядом хрупкую девушку и критически заметила:

— Что с ее волосами?

— О, мама, это длинная история, я вам сегодня расскажу.

И он пошел к отцу с распростертыми объятиями, а Анастасия к Флоренции.

Знакомство несчастной девушки состоялось. Себастьяно объяснил родителям, как нужно ухаживать за Флоренцией и когда она сможет быть им хорошим помощником. Затем сообщил, что оставаться долго он не может. Аббат приказал погостить только три дня и не больше, это связано с тем, что он все еще ученик и принадлежит монастырю. Должно пройти двадцать лет и только по прошествии этого срока он может выбрать свою судьбу. Дни проходили очень быстро. В последнюю ночь Флоренция попросила Себастьяно, позволить побыть с ним на сеновале под открытым небом. И Себастьяно помог девушке осторожно взобраться на душистую копну сена по лестнице. Сам лег рядом. Они тихо лежали рядом, всматриваясь в звездное небо. Там, среди россыпей созвездий вдруг пронеслась сгорая звезда:

— Кто-то умер, — говорила Флоренция.

— Нет, это не так, — отвечал Себастьяно, — это метеорит. Обломок попал в атмосферу и сгорел, не долетая до земли.

— Я не могу в это поверить! — возражала Флоренция. Себастьяно улыбался в ответ и молчал. Пусть будет так. Пусть они загадают желание и оно сбудется.

— Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, — сказала вдруг девушка, крепко сжимая его руку в своей.

— Я обещаю тебе. Я обещаю тебе Флоренция вернуться. И ты мне пообещай.

— Что ты будешь хорошей дочерью моим родителям.

— Уж не сомневайся в этом, и всегда будь уверен во мне. Помни меня. Знай, что я тебя всегда жду.

Ведь когда ты приедешь в следующий раз, я буду здорова и крепка и мы сможем пожениться.

— Да, так оно и будет.

Они еще долго разговаривали. А утром, когда солнце показало свои первые лучи на небосклоне, Себастьяно уже ехал на ослике в сторону монастыря. Жизнь в обители текла размеренно по духовным канонам, предписанным Папой Римским.

Себастьяно познавал премудрость медицины, химии и алхимии, искусству философии, изучал языки. Он уже мог изъясняться на пяти языках, свободно владел двумя из низ немецким и французским.

Английский давался с трудом, зато латынь он не считал трудной. Как правило, с Преподобным они разговаривали на латыни. И такое общение позволило точно постигать химию, математику и рецептуру медицинских препаратов.

В одном Себастьяно был не сведущ. В познании древнего языка, на котором были написаны две тысячи томов трактата "Первопричины Бытия". Пришедшие из мифической Шамбалы, написанные мудрецами исчезнувшей цивилизации, жившей на земле шестьдесят миллионов лет тому назад.

Себастьяно каждый раз в удобный момент обращался к Преподобному с просьбой об этом, но Святой только разводил руками и говаривал:

— Это неведомо никому, так пусть будет неведомо и тебе, сын мой, — он отводил глаза в сторону и умолкал. Но никогда не ругал ученика за то, что тот листал, осторожно переворачивая страницы, тот или иной том, рассматривая цветные неувядающие от древности краски рисунков. Там были изображены сцены битв изображавших применение различных неведомых орудий убийств. Летательные аппараты и всевозможные диковинные инструкции. Пристально изучая рисунки, Себастьяно вдруг спорил:

— Отец Виторио, скажи, а как дошли до нас эти тома? Ведь страшные катастрофы и катаклизмы уничтожали целые материки.

— Да, Себастьяно, ты помнишь, наверное, что была Атлантида, Лемурия и многие другие цивилизации, о которых мы можем сейчас только догадываться.

— И все они исчезли. И нет ни одного достоверного факта, описывающего это.

— Да ты верно заметил. А почему?

Себастьяно внимательно следил за мыслью Преподобного и тот продолжал:

— Потому что после катастрофы все было уничтожено и писать было некому, и незачем.

— Как просто.

— Гениальное все просто и совершенно. Себастьяно уловил в интонации учителя встревоженость. Но успокоился, так как Преподобный совладав с собой наставительно продолжал:

— Эти тома переданы теми, кто не хочет, чтобы о них знали, а тем более разглашали их существование.

— Но, Отец! Ведь кроме Бога и Ангелов его нет больше доброй силы, которая могла спасти книги.

— Да, ты прав. Ангелы-хранители уберегли и дали нам на сохранение сокровенные знания ушедших эпох.

— А как прочесть их?

— Я изучаю шифр вот уже пятьдесят лет и нет решения. Когда меня не станет, продолжишь мои изыскания, а пока смотри, может тебе повезет.

И Виторио положил перед учеником очередной том "Первопричин Бытия".

Себастьяно всматривался в стройные рядки клинописного текста, пытаясь найти похожий хоть один. Но каждая буква, каждый символ были неповторимы. Он видел и другие тома, там тоже не было похожих букв и символов.

— Как нет одинаковых людей, так нет и одинаковых букв в этих книгах, — учил Преподобный Виторио, — и в то же время каждый символ, как и человек, это целая история жизни и каждый символ содержит огромное количество информации, без определенного шифра прочесть символ невозможно.

— Так что же, выходит, что две тысячи томов испещрены непохожими между собой символам. И в сою очередь каждый символ содержит как минимум информации еще на две тысячи томов?

— Да ты отчасти прав, но и не совсем.

— Почему Учитель?

— Потому, что символ содержит, как ты высказал еще две тысячи томов информации, но нужную несет только одну.

— А, понимаю. Там можно читать, как две тысячи отдельных томов.

— Истинно говоришь, отрок.

— Так как же читать их?

— Без специального кода читать невозможно.

Сделал заключение Преподобный, дав понять, что разговор на эту тему окончен.

— Я иду в библиотеку за новым томом и сводом таблиц. Если хочешь, можешь пойти со мной.

— Нет учитель, я останусь. Вчера только от родителей. Надо еще отдохнуть.

Старец хитро улыбнулся и вышел. Он понимал, что Себастьяно страдает из-за Флоренции. Он понимал, что ученик не только привязался к красавце, но и без памяти влюблен в нее и это его тешило. О, молодость, наивная и глуповатая, зрелой Мудрости непонятная. Рассуждая так, Преподобный, вошел в Храмину.

Себастьяно спросив разрешение у Преподобного не ходить сегодня на вечернюю молитву и лечь спать пораньше и получив его, улегся.

В тишине кельи ему грезилась ночь под открытым небом, звезды, сено, Флоренция. По сему случаю, он даже свежего сена постелил себе вместо соломы. Под свежим запахом сухого сена, навеялись сны и он быстро уснул.

Среди ночи вдруг откуда-то в келье раздались неведомые запахи моря, подобно тем, что приносит морской бриз. Пахло водорослями, морским берегом и соленой водой. Себастьяно очнулся ото сна, в мерцающем пламени свечи он заметил посередине кельи в неестественно согнутом положении стоял, не шелохнувшись Преподобный с книжкой в руках и в мокрой одежде. Две лужи от одежды образовались у его ног, а положение фигуры было таким, как будто ураганный ветер сейчас налетит, унесет в неведомое прочь. Остекленевшим от ужаса взглядом Старец обвел келью и остановил его на Себастьяно. Ученик приподнялся на локте и спросил:

— Отец Виторио, что случилось?

Глаза Преподобного посветлели, успокоились, похоже, было, что эти слова привели его в чувство, вернули к действительности.

— Ни-ни-чего не случилось. Вот только вода, — и он стал снимать с себя мокрое, спеша переодеться в сухое.

— Откуда тут взялась вода? — недоумевал ученик, — Такая жара и сухость.

— Я вспотел! — попытался оправдаться старец, но это у него плохо получилось. Себастьяно увидел смятение Преподобного и прекратил расспросы, но ореол загадочной таинственности окутал Учителя еще больше. Ученик решил узнать об этом опыте Преподобного. Но как? Шпионить, значить уничтожить собственное и учителя достоинство, не хорошо, грешно перед Богом и монахами, да и перед людьми в мире.

Себастьяно не шпион. Тогда, как узнать тайну? И послушник решает путем логических рассуждений с помощью философских доказательств и логики, интуиции и практических наблюдений докопаться до Истины. Это будет научный подход, честный и прямой. Преподобный только будет гордиться своим учеником, а ученик учителем.

И "охота" началась...

Себастьяно интересовало, прежде всего, какую книгу держал Преподобный в памятную ночь? и он выяснил в скриптории.

Зайдя в библиотеку, он увидел за стойкой для выдачи книг Преподобного Вита. Старец был очень древним. Его глаза, выцветшие, как и волосы на голове и бороде, плохо различали предметы, но пальцы и чутье всегда подсказывали ему, где какая книга покоится на бесчисленных стеллажах, шкафах и полках. Он улавливал мельчайшие шорохи, звуки и интонации голоса и знал по этим приметам всех живущих в Аббатстве Шандор или монастыре святого Иоанна. Так нарекли Аббатство во время видения, которое случилось с Преподобным Витом. Ему встретился в лабиринте книгохранилища святой Иоанн Креститель и сказал:

— "Сын мой! Ты будешь свидетелем большого события в жизни монастыря, а посему слушай... — Вит услышал, что должен сделать и с кем он должен будет совершить это святое дело. А посему, — нарек Иоанн, — ты Преподобный Вит прозреешь только тогда, когда это событие свершится".

В эту же ночь Преподобный Вит ослеп. Аббатство Шандор нарекли Монастырем святого Иоанна. Преподобный же позвал старца Виторио к себе поутру. В скриптории все подробно ему рассказал. С этих пор Виторио стал воплощать в жизнь весть, а монастырь жил своей жизнью не посвященный в события, которые уже начались по причине той, что так было угодно Богу.

Итак, Преподобный Вит первый отозвался:

— А, это ты Себастьяно, что угодно тебе?

— Я пришел для того, чтобы получить следующий том для учителя, — сказал наугад послушник, ожидая с любопытством, что скажет библиотекарь.

— Да, да. Брат Виторио читает двенадцатый том "Первопричин Бытия". Так ты за тринадцатым?

— Да! — коротко ответил Себастьяно, подтверждая кивком головы сказанное.

— Посиди, сын мой, вон за тем столом, — указывая рукой на свободное место в углу скриптория, сказал библиотекарь.

Себастьяно удивленно взглянул в указанном направлении. Как слепой видел лучше зрячих, оставалось загадкой...

Глава вторая

14 декабря 1503 года в городке Сент-Реми, что в провинции Прованс во Франции, в семье нотариуса Жака Нострадамуса, родился мальчик.

Нотариус назвал малыша Мишель, о чем была сделана соответствующая запись и скреплена подписью священника.

Мальчик рос любознательным и подвижным, быстро обучился грамоте, и уже в свои семь лет на удивление ученых теток и дядек, сносно читал и писал. На родственников, маленького Мишеля не было недостатка. Дедушки, и их было пятеро знаменитостей. Из них: два врача, один астролог, математик, и пятый дедушка философ. Философ читал лекции в городе Монпелье, и когда приходила пора каникул и все студенты разъезжались, он отправлялся к племяннику Жаку в Сент-Реми. Много сказок рассказывал Мишелю дед. Часто они рыбачили допоздна и возвращались домой, когда ярко светила Луна и звезды на небе мигали весело глядя на них с высоты. Чтобы не утомлять юный ум, профессор рассказывал о небесных светилах, подчиненных строгим Божественным законам мироздания и говорил о том, что придет время и Мишель научится распознавать созвездия и знать законы по которым они движутся, рождаются и умирают. Старший брат родного дедушки Мишеля состоял при дворе царствующего Людовика. Он бывал очень редко и Мишель его практически не знал. Ученное окружение способствовало тому, что юноша без особого труда окончил начальную школу в Авиньене, и в возрасте девятнадцати лет поступил в университет города Монпелье на факультете медицины. Без особого труда сдал экзамены и уже в фойе университета, отыскивая свою фамилию в списках поступивших, услышал за спиной:

Мишель обернулся, увидел бедно одетого парня с узелком в руке.

- Вот я и говорю, везунчик! - смело глядя в глаза Мишелю, говорил парень. Он держался открыто прямо. Жесткие черты лица, волевой подбородок и ранние морщины на лбу.

- Мишель! - протянул руку ему навстречу Нострадамус.

- Жерар, - ответил парень, не подавая руки.

- Мне известно, что философию тут преподает твой родственник, профессор.

- Так что из этого?

- А то, что такие, как ты, проходят, а нам места нет.

- Как твоя фамилия? - спросил Мишель.

- Я уже смотрел, меня тут нет.

- Ну а все-таки, как твоя фамилия?

- Де-Партье! - ответил парень.

- Благородное происхождение, а так одет и выглядит как бедняк.

- Здесь неподалеку наше родовое поместье Де-Партье, я там служу конюхом.

Удивленные глаза Мишеля синеватым блеском отразились в черных глазах Жерара.

- Дед проиграл в карты все и застрелился, отец стал нищим и спился. Нас осталось трое - я, сестра и мать. Это была моя надежда, последняя надежда.

Он опустил глаза, резко повернулся и ушел. Под его простой выцветшей рубашкой играли бугристые мышцы, когда он удалялся, по всему было видно, что труд пошел на пользу его сильному телу.

Мишель вернулся к спискам, и вскоре увидел свою фамилию. Он еще стоял у доски объявлений, когда появился служащий университета с исписанным листком бумаги и закрепил его на доске. Мишель увидел дополнительные списки зачисленных студентов. Администрация извинялась за то, что не смогла дать все фамилии зачисленных студентов, из-за недостатка времени. В этих дополнительных списках он без труда отыскал фамилию Де-Партье. Мишель решил отыскать Жерара. На полупустынных улицах Монпелье он подозвал извозчика и крикнул:

- Поместье Де-Партье!

Извозчик посмотрел на Мишеля, не двигаясь с места.

- Я что-то не так сказал?! - спросил Мишель.

- Да, но, мой господин, туда миль двадцать будет.

- Я заплачу.

- Десять шиллингов?

- Да, десять шиллингов!

- Покажи деньги! - потребовал извозчик.

Мишель в нетерпении пересыпал монеты из кошелька в ладонь.

- Здесь наберется десять франков.

Удовлетворенно кивнув головой, извозчик тронулся в путь. Бедного Жерара они вскоре настигли в двух милях от Монпалье.

Он шел проселочной дорогой босиком. Узелок болтался у него за спиной на палке вместе со стоптанными ботинками. Он посторонился, давая место для проезда кабриолета, но извозчик остановил экипаж.

- Жерар, это я, Мишель! - крикнул с экипажа новоиспеченный студент, - Очнись и залезай сюда. Поедем, увидишь свою фамилию в списках дополнительно вывешенных администрацией.

- Я не верю! - упрямо возразил Жерар.

- Я не вру. Да и нет смысла. Садись.

Он поймал Жерара за руку и втащил в экипаж. Вскоре они радостно смеялись, поздравляя друг друга. Минута эйфории кончилась. Грусть снова застелила черные глаза Жерара и он сказал:

- Мне надо обрадовать мою больную мать.

- Поедем, я отвезу тебя.

- Мне неудобно, но, я тебя отблагодарю когда-нибудь.

Вскоре пыльный экипаж стоял посреди двора, окруженный прислугой и конюхами.

- Смотри, а наш Жерар голубой, любовничка себе подцепил! - кричала полная блондинка, развешивая белье на веревках. Дружное ржание прислуги повергло в пунцовую краску Жерара. Он старался не смотреть на окружающих и поспешил скрыться в подсобном помещении.

А извозчик быстро развернул экипаж и поспешил удалиться.

Из под копыт резвой лошаденки с криком пустилась прочь дворовая птица. Под ее крики и лай собак на цепях экипаж быстро удалился.

Мишель ехал в раздумье. Как должно быть трудно жить под неусыпным оком недоброжелателей, создающих нетерпимое окружение. Неудивительно, что отец спился и умер, а бедная его мать слегла. Мишель решил оказывать всяческую поддержку Жерару.

Учеба в университете Монпелье начиналась в октябре, а до октября студенты знакомились с университетом, с библиотекой и друг с другом. Одним словом обустраивались в городе. Кто подыскивал себе жилье, кто довольствовался университетским общежитием

Так как родители Мишеля жили в Сент-Реми, а дедушка жил в Монпелье, то студенту было предложено остановится у профессора. Мишель отказался и поселился в общежитии, куда перешел жить и Жерар. Студенты жили в одной комнате. Ходили вместе на лекции и помогали друг другу в учебе. Их дружба выходила далеко за рамки университета и заключалась в обустройстве своей личности, формировании взглядов на жизнь и общество. Изучение медицины было основным предметом в университете. Здесь Мишель познал хирургию, терапию, лечение травами и философию духа. Он усвоил точно, если человек страстно желал выздороветь, то лечение давало чудодейственные результаты. Но если все обстояло наоборот, никакие препараты, настойки, отвары, хирургическое вмешательство ничего не поможет больному.

- Послушай, Жерар, - однажды обратился Мишель к другу, - я считаю, что сила духа сильнее любой страшной болезни, и, если врач обладает этой силой духа, и подкрепляет дух укрепляющим снадобьем, то участи жертвы болезни можно избежать.

- И ты считаешь, что этим можно уберечься от заражения?! - возразил Жерар.

- Я буду развивать это утверждение и докажу правоту. - твердо стоял на своем Мишель.

Прошло три года. 1525 год принес страшную эпидемию холеры. Города Нарбонн, Каркасонн, Тулуз, Бордо, один за другим погружались в эпидемии. Тысячи жертв опустошала страшная болезнь. И студенты-выпускники сражались плечом к плечу, побеждая болезнь. Жерар уверовал в учение своего друга и только двое из выпускников, брошенных на борьбу с несчастьем, не заразились, выжили и спасли тысячи людей. Мишель свое снадобье нарек вакциной против оспы, он также нашел вакцину против холеры и чумы. Делая прививки здоровым людям, вселяя в них надежду на спасение, они спасли многих.

И, вернувшись из своей страшной производственной практики, в 1529 году с успехом друзья защитили степень бакалавра. И с почетом их зачислили на старший курс университета для продолжения учебы, который они окончили в 1532 году, получив дипломы доктора медицины.

Весна. Молодые доктора Жерар и Мишель прощались.

- Я возвращаюсь в Де-Портье, заберу мать и сестру. Моя практика помогла мне и в Ажане, я купил дом. Мы переедем туда. Там у меня есть хорошая практика и я буду заниматься своими изысканиями. Милости прошу Мишель. Мой дом всегда твой, в любую минуту в любое время. Друг, я люблю тебя и жду тебя.

- Я тронут твоим приглашением и непременно им воспользуюсь. Но я хочу поработать, поучится, поездить. Так что до встречи, друг.

Они обнялись и разошлись.

Городок Бордо расположен в живописной местности на левом берегу реки Горонны, как раз в месте ее резкого поворота. Щедрое солнце и умеренный, почти морской климат, создали условия для возделывания знаменитого винограда Бордо.

Именем сорта названо вино и город. Виноградники здесь всюду. Их нет только в высокогорье Ланд.

Там в горах пасутся лишь стада овец и растут в изобилии альпийские травы, да медоносы привлекают к себе пчел с местных пасек. Щедрая земля вокруг городка, добрые и приветливые люди. Красивые женщины, но среди великолепия красот никто не может уберечься от болезней. И молодой доктор решает обосновать свою практику в этом чудесно одаренном Богом месте.

Кучевые облака плыли в бескрайних небесных просторах, бросая бегущие тени на холмистые виноградники, да виднеющиеся вдали желтые стены домов городка Бордо. По пыльной дороге на ослике ехал молодой Мишель в его окрестностях. Час стоял обеденный. Было жарко. Его широкополая шляпа и плащ, покрывающий спину ослу, давали достаточно тени и лучи солнца не жгли ездока и животное. К бокам ослика были прикреплены два сундука с одеждой, лекарствами и инструментами. У главных ворот города его встретила крестьянка с огромной корзиной, полной овощей и фруктов:

- Господин, купите первые овощи на салат.

Мишель выбрал несколько молодых морковин, раннюю капусту и побеги салата.

- Гостиница далеко? - спросил он.

- Два квартала от ворот за поворотом. - охотно ответила крестьянка. А через некоторое время, привязывая осла к привязи, он расспрашивал постояльцев о городе. Но, приезжие, среди них был священник, торговец и путник без определенных занятий, ничего внятного не сообщили.

На следующее утро Мишель встретился с хозяином, полным, обрюзгшим и красным от излишеств лицом. Тот сообщил ему, что медицинской практикой в городе никто не занимается, что врача обвинили в колдовстве и святая инквизиция, разгромив его лабораторию, подвергла его самого пыткам и сожгла на костре. Узнав о том, где находятся развалины дома врача, Мишель утром отправился осматривать их. Крыша была сожжена, а коробка цела. Сохранился стол и множество пузырьков и колбочек, валялись в пыли. Пучки трав были разбросаны повсюду, некоторые обгорелыми - веретеном. Мишель достал уголь для черчения и на листке белой бумаги начертил план.

Когда он вернулся в отель, его поджидал владелец заведения:

- Говорят, вы были на проклятом месте?

- Там сохранилось все в полном порядке. Небольшого ремонта будет достаточно.

Многозначительно покивав головой, хозяин не отступал:

- Там проклятое место.

- Это я уже слышал и намерен перебраться туда, жить.

- А вы знаете, что бывает с колдунами?

- Да, конечно. Но у того бедняги не было диплома, он знахарь-самоучка. Я же по велению Божьему здесь. Лечить людей вверенной мне властью медицинского университета и с печатью Святой Инквизиции о неприкосновенности.

Багровое лицо хозяина побледнело, он подбоченясь, как-то сник. Голос его с петушиного фальцета перешел на глухой баритон и он сказал:

- Я хотел как лучше, господин! Нам врачи нужны.

И ушел к себе в кабинет, поднявшись скрипучими ступеньками.

Мишель развил бурную деятельность по обустройству своего жилища. Местные жители удивились откуда у пришлого столько денег, но не найдя ответа, а у самого спрашивать боялись, на том умолкали. Знакомая крестьянка приносила на место стройки овощи и молоко, Мишель щедро платил ей. Жилище и кабинет с лабораторий быстро привели в порядок. Мишель стал практиковать, лечить больных на улице Момпанье. Но посетителей было мало. Напуганные жители недавней экзекуцией врача не приближались к нему днем, и лишь ночью, в особо тяжелых случаях, они звали его к больному, спасти которого порой было уже невозможно. Успех пришел неожиданно. Однажды ночью в дверь тихо постучали. У порога стоял оборванный мальчик с огромными глазами, которые смотрели бесстрашно с мольбой о помощи.

Мишель ничего не сказал. Взял лишь саквояж с готовыми лекарствами и инструментами и молча вышел вслед за посыльным. Вскоре они пришли в бедный район. Родители быстро привели его в душную комнату, где на земляном полу была постель, на ней лежала больная девочка. Беглый осмотр показал, что это была за болезнь. Мишель тихо спросил родителей:

- Никто к вам не заходил сегодня?

- Жак! - позвала мать мальчика, - Ты слышал, что говорит доктор?

- Да, мама. Заходила подруга Жанет и побежала сразу домой.

- А где живет девочка? - спросил Мишель.

- Рядом, вон за забором их дом.

Было странно слышать в этом бедняцком квартале, дом. Лачугу они называли домом. Кирпичный дом городского сторожа, дворцом.

- Я попрошу вас никуда не выходить и никого не впускать к себе в дом, после того как я сделаю вам прививки.

- Доктор, что с нашей дочерью?

- Это оспа. Но я спасу вашу дочь и вас. Выполняйте все, что я вам скажу.

Мишель открыл свой саквояж, достав все необходимое, стал раскладывать на табуретке. Затем кипяченой водой вымыл руки и сделал инъекции больной девочке и по очереди всей семье.

- У нее сильный жар. Надо набрать в таз холодный воды и делать примочки. Он рассказал, как принимать лекарство. Обещал еще зайти через три дня.

Весть о чудодейственном исцелении больной оспой разлетелась по всему городу. Сам мэр пригласил Мишеля к себе на ужин, чтобы познакомиться с ним поближе и предложить стать его семейным доктором. Мишель отказался переехать в богатый дом мэра, оставшись врачом семьи, в равной степени и горожан. Самолюбие мэра было уязвлено свободолюбивым нравом молодого выскочки. И городской глава решил при случае найти повод для мщения, решив выждать удобный момент.

Потекли дни, месяцы. Молодой врач завоевывал все больше и больше симпатий местных жителей и окрестных сел. И мифические колдовские способности дошли до ушей Инквизиции. Мэр Бордо твердо решил убить Мишеля. Глубокой ночью, спустя год, как он обосновался в Бордо, в его дом вломилась стража:

- Вы обвиняетесь в колдовстве!? прочитал громким голосом, написанное в ордере на арест капитан, - Вы арестованы. Прошу следовать за мной в мэрию на допрос.

Мишель повиновался. Захватив с собой охранную грамоту и диплом.

Святая Инквизиция заседала в мэрии. Опрос свидетелей завершился еще до прихода арестованного. Инквизитор, епископ из Парижа, увидев Мишеля, крайне удивился. Он узнал внука главного врачевателя короля, поспешив скрыть свое возмущение, опустил глаза к бумагам на столе. Минуту спустя, совладав с собой, сказал:

- Опрос свидетелей подтверждает вашу причастность к колдовству, внушаемую ересью и безбожием. Что, можете сказать вы в свое оправдание.

- Перед Лицом Божьим и спасенных мною больных скажу, что умение врачевать дала мне наука. Лучшими учеными Франции, подтверждены мои докторские знания. Вот диплом.

С этими словами Мишель протянул инквизитору диплом доктора медицины. Епископ внимательно изучил бумаги:

- Здесь имеются грамоты, награжденным являетесь вы, Мишель Нострадамус за успешную ликвидацию эпидемии холеры в Тулузе и других местах Франции.

- Да, это так. Еще, будучи студентом я имел практику, закрепляющую полученные знания.

- А здесь имеется охранная грамота, выданная Святой Инквизицией о том, что вам разрешена врачебная практика на территории Франции.

- Да, это так. Святой Престол в лице Инквизиторского отдела при нашем университете удостоил меня такой чести за успешную борьбу с эпидемией и успешной отличной учебой.

- Тогда вас это полностью оправдывает. Эти знание получены Вами с высочайшего соизволения и при содействии епископата Святой Инквизиции.

Красная физиономия мэра посинела от злости. Правая щека задергалась в нервном тике. И он поспешил отвернуться, чтобы никто не заметил этих симптомов зла. Это он вызвал Инквизитора. Это он послал донос в Париж на доктора. Зависть и злоба делали свое дело. Во-первых, молодой и уважаемый по всей округе не только в Бордо врач, что не скажешь о мэре. Во-вторых, из богатой и состоятельной ученной семьи, да еще и пользуется поддержкой влиятельных особ Инквизиторов. Нет, это невозможно спокойно переносить. И мэр поспешил уйти из судилища. Инквизиторы удалились на совещание для вынесения приговора. Спустя минут десять вошли в зал, степенно расположились по местам предписанным процедурой и вынесли вердикт:

- Не виновен!

После оглашения, епископ подозвал Мишеля:

- Я советую Вам Мишель не задерживаться в этом городе. Мэр Бордо завистливая и злая бестия. Он не остановится.

- Ваше преосвященство, я не могу еще уезжать. Мне нужно завершить наблюдение за пациентами. Мои прививки против оспы должны быть выдержаны как минимум еще шесть месяцев.

- Постарайтесь все-таки не задерживаться на большой срок. Я Ваш доброжелатель и пока я жив буду Вам всячески покровительствовать.

Мишель поклонился и приложил уста к перстню с печаткой на пальце епископа.

Суд был окончен. Все разошлись по домам. Оставшееся время до отъезда из Бордо Мишель провел в научных изысканиях, проводимых по созданию сывороток к прививкам против столбняка и исследованиях лечебной плесени - пенициллина, снимающего жар.

Увлеченный этой работой и лечение больных не замечал молодой доктор быстрого течения времени. Незаметно, месяц за месяцем бежало время, и уже прошла зима. Этой наступившей весной кончился второй год пребывания Мишеля в Бордо. Но вот упакованы вещи и лекарства на двух ослах навьюченных так, что, казалось, тоненькие ножки животных не выдержат и рухнут, как тростник у пыльной дороги, но этого не случилось. Рано утром, когда первые лучи солнца озолотили верхушки гор, а долины наполненные парным молоком тумана, еще хранили остатки ночи, Мишель тронулся в путь по мокрой от обильной и щедрой росы пыли дороги.

Легко дышалось в прохладе майского утра. На сердце свободно и покойно. Впереди его ждал новый город Тулуз, расположенный в сердце юго-западной Франции. В верховьях реки Горонны. Там, в 1926 году разгорелась эпидемия холеры. Он и Жерар Де-Партье храбро боролись, делая прививки, днем и ночью и победили. Мишеля должны помнить. Небольшой караван, из двух ослов и погонщика, брел проселочной дорогой вдоль извилистой реки среди нежной весенней растительности и цветущих садов. С Бордо Мишель ушел, не простившись с мэром. Тот даже не знал о том, что его "друг" покинул город. И как всегда, просыпаясь с мыслью об уликах, открывал папку с заметками уличающих доктора в колдовстве. За утренней кружкой вина и добрым ломтем ветчины с яичницей, он узнал об отъезде Мишеля от капитана полиции, делавшего каждое утро доклад о ночных происшествиях. Крякнув от неудовольствия, мэр сказал:

- Колдун, он всегда колдун. И свое найдет. А это мы со-хра-ни-м. -певуче растягивая слова и толстыми жирными пальцами, бережно поглаживая папку с уликами, говорил мэр. На кожаном переплете остались жирные пятна.

Солнце тем временем поднялось, согревая своим живительным теплом все вокруг. Мишель выбрал удобное место у реки, снял вьюки с ослов, дав возможность животным передохнуть. Сам занялся приготовлением утреннего чаепития. Для этого нужно было развести огонь и сварить чай.

Мишель имел все необходимое. На случай дождя у него была спиртовка. В сухую погоду он подогревал и варил пищу на костре. Подбирая изысканные рецепты чая на травах с добавлением хорошего виноградного вина, что может быть лучше для восстановления сил и хорошего настроения в походе.

Вскоре в котелке уже кипела речная вода с набором ароматных трав.

Их душистый запах распространялся вокруг, насыщая воздух. Мишель разостлал грубую льняную материю на сочную траву рядом с костром, разложил съестные припасы. Трапеза началась. Было около десяти часов по утру. Спешить особо ему не хотелось. В Тулузе его знали и ждали всегда. На пути были небольшие города, разбросанные то слева, то справа по течению Горонны и первым своим ночлегом он избрал город Ленгон. Ленгон расположен на левом берегу реки. Красивая долина, окруженная зеленой холмистой местностью. Великолепные виноградники, возделанные поля и богатый урожай способствовали процветанию городка. Недостатка в работниках на полях не было. Единственное что не доставало жителям, это хорошего врача. Мишель въехал в город на своих осликах под вечер. Высокие тополя приветствовали его шелестом листвы, ветер обнимал, лаская нежно щеки. Ленгон - город с приветливыми добрыми улыбками и радушным нравом жителей. Здесь путник удобно устроился в гостинице, пытаясь оставаться инкогнито. Но пронырливые слуги Инквизиции не дали ему такой возможности. Вечером за ужином в гостиничном трактире к нему подошел бродячий монах. Служителю культа не принято было отказывать в куске хлеба и Мишель предложил ему отведать вина и закуски. Набрасываясь на еду, сверля Мишеля мышиными глазками и шморгая мясистым, крючковатым носом, торчащим с черной бороды и усов, он шепелявил беззубым ртом:

- Святая Инквизиция ищет в этих краях колдуна, сбежавшего прямо с костра, - чавкая, давясь едой, он передохнул и стал говорить снова:

- Когда зажгли костер, и пламя разгорелось до небес, колдун вдруг взлетел в воздух и исчез в темноте. В пепле не было его сгоревших костей. А теперь по ночам он мстит людям, наносит им разные язвы и порчи.

С этими словами, монах отбросил полу одеяния и показал мокрое розовое пятно на ноге. Рана не заживала. Мишелю достаточно было одного взгляда, чтобы понять, что перед ним прокаженный. Еще в университете он изучал это заболевание и знал, что лекарств от болезни нет. Но, следуя своему открытию в силу духа убеждения можно попытаться лечить несчастных.

- Давно ты заболел? - спросил он.

- Как угас костер у меня, как ожог образовался.

А когда угас костер?

- Месяцев шесть уже. - чавканье прекратилось и злые бусинки с подозрением уставились на Мишеля.

- Вот, что, - подумав сказал он, - я тебе дам мазь. Не знаю поможет она тебе или нет. Но, если ты страстно помолишься Господу Богу нашему, затем на ночь помажешь мазью язву и перевяжешь ее, то к утру она засохнет. Только перед этим ты должен молится.

Монах перестал жевать, открыл беззубый рот, слушал не перебивая. Когда Мишель кончил говорить, он еще долго не мог прийти в себя. В маленьких глазках сверкали злые искорки, подозрительность, любопытство и страх. Беднягу мучили противоречивые чувства, но набожность взяла верх, колдун все же не будет настаивать на молитве.

Рано поутру больной отодрал повязку с раны. Больное место подсохло, исцеление было налицо. Монах выскочил с общей ночлежки для бродяг в поисках Мишеля. Но целителя не было...

А доктор медицины тем временем продолжал путь вдоль реки, вверх по течению. Дорога извивалась, повторяя русло Горонны, и проходила по левому берегу. Река текла, пересекая всю Францию, и впадала в Атлантический океан, ее русло проходило по дну долины, слева образованной отрогами Пиреней, справа плоскогорьем, местностью на которой была расположена вся Франция.

Городок Марманд раскинулся на правом берегу реки, и к нему можно было добраться почти в два раза быстрее, чем от Бордо до Лангона. Но в планы Мишеля не входила спешка. Его задача состояла в свободе и отдыхе. Он просто наслаждался своим положением, молодостью и свободой. Ослики, на которых он передвигался, охотно слушались погонщика, нарушая укоренившееся правило, бытующее в народе "упрямый, как осел".

Мишель поочередно садился то на одного, то на другого, в зависимости от усталости животного. Обильные сочные луга давали достаточно пищи для ослов и они очень послушно выполняли команды, подчиняясь своему хозяину. Доброе вино в бурдюке и обилие лекарственных трав вокруг, наводили Мишеля на философские размышления и изучение природных богатств местности. Он собирал гербарий и травы. Пучки их он подвязывал к седлам ослов. Эти целебные растения затем входили в его мази и порошки. Так что наш путешественник не терял зря времени, изучая и пополняя свои знания окружающей его природы. Одиночество путешествия позволяло сосредоточенно вести наблюдения за окружающим и улавливать порядок вещей и законотворения жизни. В каждом, пусть самом маленьком организме протекает жизнь по раз и навсегда установленным законам. Познание этих законов открывает Бог своим избранным посланникам. Мишель вдруг вспомнил, что из Святого письма известны Пророки, жившие много веков до него и давшие миру бесценные знания философии, медицины, психологии и многих других наук. Он ехал покачиваясь в седле, раздумывая над происхождением всего сущего под журчание близкой реки, пение птиц, шум листвы. Молитвы благодарности Богу, за чудесные творения природы, проносились сами собой в голове. И вдруг, Мишель ловит себя на мысли, что эти молитвы отличны от библейских, вернее они те же, только истолковываются в мыслях в стихотворной форме, рифмуясь в четверостишия, как будто сам Бог творит в нем молитву. Мишель чувствует это. Да, Бог говорит с ним. Мишель задумался. Если с ним говорит сам Бог, значит необходимо его понять. Что предназначено ему, по велению Божьему, что должен он сделать в угоду Богу, и как строить свою дальнейшую жизнь? Размышляя над этим откровением, Мишель к часам четырем пополудни добрался до предместий Марманда. Так как город располагался на правой стороне реки, то ему пришлось воспользоваться лодочником.

- Два шиллинга и я доставлю вас и ваших ослов на правый берег! - крикнул ему лодочник.

Кое-как впихнув ослов с поклажей в большую лодку, лодочник отчалил от берега. Река была спокойна и тиха, и они быстро доплыли до противоположного берега. Там уже собралась толпа крестьян с пустыми корзинами, спешащих из города на левый берег к себе домой. Еще в реке лодочник крикнул:

- Всем на два шиллинга. На берегу уже собирали монеты, ругаясь и кляня лодочника, на чем свет стоит за непомерную плату, тем не менее, по два шиллинга были собраны. Получилась целая пригоршня. Не считая монет, лодочник высыпал все себе за пазуху, где висел кожаный кошель.

Едва лодка причалила и ослы стали выбираться на берег, крестьяне толпой ринулись в утлое суденышко, раскачивая его борта до самой воды. Но опытный матрос ловко держал равновесие, балансируя в лодке. Как удалось разместить и перевезти пассажиров на левый берег, Мишель не видел. Он въезжал в главные ворота Марманда, небольшого провинциального городка, известного своими винами и сырами. Быстро устроившись на ночлег, Мишель в отведенной комнате уселся за письменный стол и стал приводить свои записи в порядок, излагая пришедшие мысли на бумагу и делясь в дневнике сокровенным.

На следующее утро, узнав, где городской базар, ушел туда за покупками. Базар гудел и ничем не отличался от базаров, кои были в средние века. Как правило, торжище происходило на городской площади, заставленной телегами, тележками, корзинами, клетками с птицей и навесами. Тут можно было купить все, что необходимо в нехитром хозяйстве и что покупать не мыслимо по своему неупотреблению. Но искуссные торговцы так преподносили товар, что даже ненужная вещь в хозяйстве покупалась с удовольствием.

Вот в такой торгующий и покупающий поток был вовлечен Мишель, пришедший с определенной целью. У места торговца животными, где мычало, блеяло и ржало разношерстное сборище зверей и их хозяев, толпились покупатели, выискивая свое животное. Мишель издали увидел черного с блестящей шерстью рысака. Продавец, молодой цыган с серьгой в ухе, еле сдерживал коня. Мишель поспешил к нему.

- Бери, хозяин, не пожалеешь. Продам дешево, возьму дорого.

Улыбался белозубый продавец. Черная борода и брови, под стать масти жеребца, сочетались в едином ансамбле, как специально подобранном для них. Это был конь под седока, такого, как продавец. Мишель догадался, что они заодно. Но что делает рысак с купившим его новым хозяином, остается только гадать. Нет, нашему путешественнику необходима тихая лошадь, чтобы и вьюки смогла тащить и быстрее ослов передвигаться. Несмотря на раннее время, лошадей больше не было. Только полная прачка подошла к Мишелю сзади, и неожиданно из-за спины раздался ее голос:

- Что, лошадь ищешь? - Мишель обернулся, увидел стоявшую перед ним крепкую и низкорослую женщину со свертком ткани подмышкой.

- Да, ищу. - ответил он.

- Иди на улицу Монпарнас, там один хозяин продает две лошади.

- А почему не здесь?

- Много будешь спрашивать, больше потеряешь. Хочешь я отведу тебя к нему?

Мишель понял намек. Порылся в кармане и бросил ей в руку шиллинг.

- Вижу ты серьезный господин, - довольно улыбаясь, ответила женщина.

Они прошли узенькими улочками к дубовым воротам. Женщина постучала.

- Открывай, покупателя привела! - заорала она звонким, режущим слух голосом. Створка открылась, за ней стоял мальчик лет двенадцати в белых холщовых штанах и парусиновой рубашке.

- Где хозяин? - командным голосом спросила провожатая.

- Отец в доме, чинит сапоги, - ответил мальчик, - а что, позвать? - овладев ситуацией, спросил он.

- Позвать, позвать! - и обращаясь к Мишелю, добавила, - Ну, я пойду, а вы тут договаривайтесь сами.

Не успев договорить фразу, она поспешила уйти. В окошко выглянуло круглое бледное лицо с холеными усами. На мужчине был передник, которым пользуются сапожники, его лямки были видны на покатых плечах толстяка. Брови над круглыми рыбьими глазами дугами изображали удивление:

- Вы хотите что-то купить? - сипловатым голосом спросил хозяин.

- Да, мне сказали, что вы продаете лошадь.

- Да, продаю, но не одну, а две.

- Меня зовут Мишель. Я путешествую в Тулуз и мне нужны как раз две лошади.

- Я сейчас спущусь.

Вскоре в дверях показался полный небольшого роста мужчина с лысым черепом. Он быстрыми движениями вытирал белым платком руки, затем подошел и пожал правой рукой руку гостя, представившись:

- Рени. Перекупщик-старьевщик. Сейчас чиню сапоги, обувь разную, стар стал. А лошадки продаю.

Он жестом пригласил покупателя пройти в конюшню.

Мишель сразу оценил достоинство смирных лошадей, привыкших, покорно трудится каждый день. Стали торговаться. Рени запросил десять франков за каждую, но Мишель быстро уговорил хозяина и тот продал обе лошади за десять. Трактирщик с постоялого двора перекупил ослов у Мишеля за пятнадцать франков, так что лошади достались Мишелю почти даром с пятифранковой выручкой. Уладив свои дела с трактирщиком и хозяином гостиницы, Мишель решил выехать в путь пополудни, чтобы еще засветло добраться до Аж'ена. Так как путь на лошадях преодолевать значительно быстрее, чем на ослах.

В Аж'ен Мишель выехал под вечер. Золотистые лучи солнца внезапно спрятались за огромную свинцовую тучу, нависшую над городом. Вода в реке потемнела. Воцарилась зловещая тишина. Жители зная, что сейчас начнется, спешили укрыться в домах. Запирались ставни на окнах. Город в одно мгновение опустел. Звон подков лошадей Мишеля эхом раздавался в наступившей тишине. Мишель, поддавшись всеобщей панике поспешил на улицу Жабо, где обосновался Жерар, его друг. Петляя улочками, в поисках нужной улицы его застигли первые капли дождя. А страшный раскат грома, внезапно, лопнувшим сводом небесным поразил слух и бросил лошадей вскачь. Еле сдерживая обезумивших животных, Мишель тянул поводья на себя. Хлынувший сплошным потоком ливень, остудил пыл лошадей и они понуро, опустив головы, брели в потемневшем пространстве города по узеньким улочкам. Узнав по надписи на дощечке, прибитой к двери дома "Доктор Жерар Де-Партье, часы приема..." Мишель остановился и постучал. Ему долго не открывали. Но через десять минут скрипнула дверь и слуга, недовольно ворча, злобно взглянул на незваного гостя:

- Прием уже кончился, приходите завтра.

- Передайте, что прибыл Мишель Нострадамус, старый приятель мсье.

- Ждите! - недовольно буркнул слуга, оставив Мишеля под проливным дождем. Через минуту быстрые шаги за дверью резкий толчок в дверь. Едва удержавшись на петлях, дверь рванулась, широко отскочив в сторону. В проеме появился, улыбаясь в белой рубашке и черных брюках, подвязанных красным широким кушаком, Жерар. Не обращая внимания на дождь, он подбежал к Мишелю, стащил его с лошади, пачкая дорогую белую ткань рубашки о мокрую грязь плаща друга, стал его тискать в объятиях. Затем радостным голосом пригласил в дом:

- Входи дружище. Честно говоря, я тебя ждал раньше.

- Лучше позже, чем никогда! - философски отшучивался Мишель.

Они прошли в дом. И спустя час, переодетый в сухое, Мишель сидел с другом у роскошного камина, за добрым кубком вина, текла размеренная беседа друзей. Жерар рассказывал о том, как он переехал в Аж'ен и как, ему пришлось начинать с гостиничного номера. Как воевал с владельцем гостиницы и как спас старого Инквизитора от желчной болезни. После чего он получил этот богатый дом и хорошую практику.

- А как твои научные изыскания? - неожиданно спросил Мишель, обводя взглядом полки, заставленные книгами.

- О, я отказался от них. - многозначительно и громко сказал Жерар.

- Много больных, в основном аристократов, приезжают ко мне и с других городов из Гезы, Каора, Мон-де-Марсана и других. Даже видный аристократ Тулуза лечился от мочекаменной болезни.

- Покажи свою лабораторию?? попросил Мишель.

И друзья удалились в комнату заставленную колбами и бутылями, на полках аккуратно размещенных на стенах. В нос ударил резкий запах ладана, воска и трав, замешанный на запахах эфира и спирта.

- Да настоящая лаборатория ученого. Мишель увидел двух молодых парней за аптечными весами. Они что-то терли в ступках и смешивали порошки.

- Это мои лаборанты-аптекари, они готовят лекарства по моим рецептам.

- Значит ты только лекарь? - снова спросил Мишель

- Я изучаю философию, Библию, лечу людей, но изысканиями не занимаюсь. Хочешь познакомиться с моей сестрой? - неожиданно спросил Жерар.

Мишель равнодушно отнесся к предполагаемому знакомству, пожав плечами, ответил:

- Сколько мы дружны и ни разу ее не встречал. Даже не знаком.

Они вошли снова в гостиную-библиотеку. Там на столике у камина стояла новая бутыль вина и легкий ужин, состоящий из морских устриц, поджаренных в особом соусе, салаты, сыры, тонко нарезанные ломтиками и большая ваза с фруктами и виноградом.

Мишель удивленно спросил:

- Как тебе удалось сохранить виноград? На улице конец мая, а здесь такие сочные ягоды и груши.

- О да, это особые фрукты. Я расскажу тебе об этом. Прислуга знает, что в моем погребе есть все, и не раскрывает рта без надобности.

- Ты меня интригуешь. И кажется мне, понятно почему, у тебя так все хорошо.

- Ну, дорогой друг, не трудно догадаться. Пройти такой путь униженным. Увидеть всю мерзость низов, пытающихся изыскать мельчайшую возможность, чтобы унизить, уязвить, уколоть, растоптать. - он вдруг умолк. Его мужественное лицо обрело твердые каменные черты. Чтобы развеять нахлынувшие воспоминания друга Мишель спросил:

- Ты обещал познакомить меня с сестрой.

Черты на красивом лице Жерара обрели вновь живость и он сказал:

- Да, да! - с этим взял колокольчик со стола и позвонил. Слуга явился в тот же миг.

- Пригласи Женевьеву.

Кивком головы слуга ответил согласием и безшумно удалился.

Через минуту в большом нарядном платье появилась девушка с бледным чуть удлиненным лицом и белокурыми волосами. У нее был прямой утонченный нос, полные красивые очерченные губы, овальный подбородок и ослепительная улыбка. Глаза, как у брата, были черны, искристы и умны.

- Женевьева! - отрекомендовал Жерар.

Мишель встал, поклонился и ответил:

- Мишель Нострадамус.

- О вас мне многое рассказывал брат. Это благодаря вам мы имеем теперь все и брат остался жив.

- Жив?! - переспросил Мишель, - Как это?

- Тогда, много лет тому назад, он сказал, что не вернется домой, если не найдет себя в списках поступивших.

- Жен, - быстро сказал Жерар, - я же просил тебя не говорить об этом.

Сестра, не обращая внимания на слова брата, продолжала:

- Разрешите, присоединится к вам.

- Да-да, конечно. - ответил Мишель.

И они предались воспоминаниями за едой. Вскоре их разговор потек, как у давно знавших друг друга с детства друзей.

Поздно ночью под грохот грозы за окном, они решили расстаться, проводив Женевьеву в ее комнату.

- Знаешь, Мишель, - сказал Жерар, когда они вернулись к камину, - я хотел бы тебе кое-что показать.

Мишель вопросительно взглянул на друга.

- Понимаешь, здесь раньше жил ученый, его сожгли на костре. Мне случайно удалось найти тайную лабораторию. Я покажу ее тебе завтра. А сегодня позволь проводить тебя в твою комнату. Мишель проспал до обеда следующего дня. Прислуга не тревожила его сон. И посвежевший, отдохнувший, он вошел в гостинную-библиотеку к часу дня. Там его ждали Жерар и Женевьева. Все поздоровались.

- Обед у нас начинается в два часа дня, - поспешил сообщить Жерар, - поэтому мы сейчас позавтракаем легким десертом с вином, а затем я покажу тебе мой кабинет и все остальное.

За завтраком Женевьева болтала об украшениях, которые поступили в ювелирную лавку на прошлой неделе, о бесконечно растущих ценах на все. И о том, что многим больным нечем платить за лечение. И Жерар, вынужден их лечить бесплатно.

Мишель не был расположен к разговорам, волнующим Женевьеву, его больше интересовало то загадочное, что обещал показать ему Жерар и он с нетерпением дожидался возвращения к вчерашнему разговору. До обеда оставалось еще добрая половина часа, но болтливая сестра не собиралась покидать их общество. Напротив, стараясь изо всех сил, понравится Мишелю, она болтала, не понимая того, что болтовня только отделяет ее все больше и больше.

Жерар ухитрялся все же вставить несколько фраз в разговор, но все бесполезно.

Мишель вдруг понял, что сестра до чертиков наскучила и ему Жерару, и спасая от назойливой хозяки себя и друга, он вдруг сообщил:

- Женевьева, я хочу поговорить с Мишелем, не могла бы ты быть столь любезной покинуть нас, ну хоть до обеда.

Женевьева вопросительно взглянула на брата. Жерар сказал, умоляюще глядя на сестру:

- Пожалуйста! Встретимся в столовой. Она покорно согласилась. Шурша юбками, удалилась к себе в комнаты.

- Итак, дорогой друг, - начал Жерар, - Позволь показать тебе то, что я нашел, и что сыграло немаловажную роль в достижении этого богатства.

С этими словами он выглянул в коридор, убедившись, что там никого нет, запер дверь на ключ.

- Я рылся в конфискованных книгах этой библиотеки, столь любезно переданной Святой Инквизицией в мое распоряжение, равно как и этот дом, и случайно обнаружил потайной замок к потайной двери.

Мишель с интересом наблюдал за манипуляциями друга, который уже вынимал стопку книг из полки у камина.

- Вот то место, ничем не отличается от стены, но, нажав сильно на обои можно привести спрятанный там механизм. Итак, внимание!

Он надавил на стенку за полкой. Раздался легкий скрежет работающего механизма. Камин вдруг качнулся, легко и очень медленно вместе с горевшими в нем поленьями отъезжал вглубь в сторону.

- Интересно, - задал вопрос Мишель, - а куда девается дым?

- Дым уходит в другой дымоход, соединенный с первым. Посмотри, как точно камин установился под ним.

- Да, - с любопытством осматривая новое место камина, согласился Мишель и тут же отпрянул от движущегося камина.

- Нужно установить камин в начальное положение, - ответил ему Жерар.

Когда камин занял первоначальное положение, освободилось место лабораторному столу, а дымоход чудесным образом превратился в вентиляционное отверстие над ним.

Мишель осмотрел комнату, заставленную древними книгами, полки содержали пузырьки и бутыли с этикетками на них.

- Здесь все запрещенные книги и снадобья. Инквизиция не смогла обнаружить этот тайник, - объяснял Жерар. - Однако мы сюда еще вернемся.

Надо спешить:

Он достал карманные часы и сказал:

- Уже два часа, нас ждут.

Таким же образом они очутились в гостиной. Когда камин с пылающими дровами стал на место, Жерар отпер ключом двери и вовремя. Навстречу спешила уже сестра, широко улыбаясь.

- Мы заждались вас.

Богато сервированный стол ломился яствами, изысканные вина украшали серебро посуды. Пили из серебряных, вместительных, кубков.

- Греческие мастера. - говорил Жерар, указывая роспись кубков.

- Да, такой роскоши позавидует сам Король. - смесь восхищался Мишель. Он, как и друг, любил роскошь и комфорт, и считал, что только они могут навевать здоровые мысли и способствовать творчеству.

- Ты знаешь, друг, я все время возвращаюсь к философу Диогену, к его бессмертным произведениям. - Говорил Мишель.

- Да, друг, - чокаясь, очередным кубком вина, подтверждал Жерар, - я хочу сказать тебе наверное то же что и ты мне. Как можно творить на площади среди праздной толпы не выходя из деревянной бочки?

- Ха-ха-ха! - засмеялся Мишель, - Ты прав, как?! Я не перестаю удивляться этому.

Они завели дискуссию о творческом порыве и подъеме. Мишель вспомнил вдруг, поэта Омара Хаяма сказал:

- В вине черпай ты вдохновение!!

- Ибо оно на радость нам дано! - подхватил Жерар.

Женевьева не выдержала скучной дискуссии друзей о творческом вдохновении и поспешила удалиться. Мишель проводил ее полным нежности взглядом.

Изрядно подвыпив, Жерар вдруг сказал:

- Мишель, я в своей коморке нашел хорошее снадобье. Оно вмиг приводит пьяных в трезвое состояние. Пошли, испробуем.

- Но, а как же. - он посмотрел по сторонам. Прислуги не было, шепотом спросил:

- Но, а как же тайна?

- А мы запрем двери. И уединимся в библиотеке.

Они встали из-за стола, шатаясь, поддерживая друг друга, прошли в гостиную. Жерар закрыл на ключ дверь и вскоре они очутились в потайной комнате. Когда камин уехал и стал на прежнем месте, ничто не выдавало тайника.

Жерар достал с полки пузырек, затем налил воды в кубок, стоящий на столе и добавил несколько капель жидкости из пузырька.

- На, пей! - протягивая раствор другу, сказал он.

Мишель ничуть не сомневаясь в чистоте и безопасности снадобья, осушил содержимое. Холодком прошел глоток по пищеводу, остудив разгоряченные вином члены, голова внезапно прояснилась. Мысли стали отчетливыми и четкими, обрисовались очертания предметов. Вспышка эйфории заслонила мозг, и трезвость пришла к нему. Друг покачивался, в пьяной неге, бессмысленно улыбаясь.

- Мне-е что-нибудь осталось? - спросил пьяным голосом Жэрар. Мишель протянул ему пустой кубок.

Жерар приготовил себе и выпил снадобье. Затем выпрямился, тряхнул головой:

? Ну как мой отрезвляющий бальзам?

- Великолепно, Жерар. Но меня здесь привлекают и другие таинства, которые ты обещал мне раскрыть.

- Дорогой мой, Мишель. Я покажу тебе все, но при условии.

- При каком условии?

- Обещай мне, Мишель Нострадамус, что ни при каких обстоятельствах, ни при каких пытках ты не расскажешь о существовании этого тайника.

- Обещаю, друг. На меня можешь рассчитывать и положиться.

- Тогда я предлагаю тебе одно из колдовских снадобий. Оно откроет тебе причины всего что существует, существовало, и будет существовать.

- Это наследие колдуна? - тревожно спросил Мишель.

- Не совсем так. Это наследие рецепта, который я вычитал вот в этих двух томах Шамбалы. Эти книги двадцать второй и тысяча второй тома из собрания сочинений ушедшей цивилизации, жившей шестьдесят миллионов лет тому назад. Две тысячи томов, хранящихся неизвестно где, в них изложена "Первопричина бытия" - так называется этот труд.

- Скажи, а как тебе удалось прочесть это?

Мишель внимательно осматривал вязь клинописи и не находил ни одного похожего знака, все они были изображением фигурки человека, ни одно положение фигурки не было похоже. Хоть "рукой", хоть движение "ноги" все было отличным, а если и находились фигурки похожие, то толщиной они отличались от аналога.

- Потрясающе! - воскликнул Мишель.

Жерар не вдаваясь в пояснения, сказал:

- Я нашел код. По коду прочел рецепт. И создал этот напиток - галлерген. При его потреблении человек проникает в неведомый мир будущего и там явно видит и ощущает все то, что должно произойти.

- Одним словом становится участником событий?

- Да, да, дорогой друг. Я только один раз испробовал снадобье, и больше я не буду его принимать. Мне грезился страшный кошмар, я этого не смогу перенести. Так вот, если ты готов к испытаниям, можешь испить.

С этими словами Жерар порылся на полке, доставая пузырек с наклеенной этикеткой:

- Вот оно! - и подал Мишелю, - Две капли на стакан воды и не больше.

- Послушай, друг, а умереть от этого я не смогу?

- О нет. Дело в том, что если ты испробуешь снадобье хотя бы два или три раза ты не сможешь отвыкнуть. Тебя будет мучить потребность в нем.

- Да, это похоже на сильный наркотик.

Да это и есть наркотик, но только более утонченный и небезопасный.

Человек с исключительной силой воли сможет противостоять губительной силе этого снадобья.

- Скажи, Жерар, колдун, живший здесь, что явно сделал?! Что так изумило Инквизицию?!

- Он исчез на глазах у всех, затем внезапно появился. Но появился с торчащими дыбом волосами и безумным взглядом, а тело у него было покрыто волдырями от ожогов. Когда его пытали, он улыбался и говорил, что-то, куда он попал в своем исчезновении, много крат хуже.

- Но сказано что при сжигании его тела он так, же исчез?

- Да, он исчез. И мне это удалось установить это. Все то, как он это делал. Но это моя тайна. Все чем я могу, с тобой поделится - это эликсир провидения.

- Я благодарен тебе, Жерар. Но столь чудесный эликсир может скоро кончится?

- Не думаю. Здесь по две капли на стакан воды хватит на пятьдесят лет. Сколько нам сейчас, дорогой мой друг, тридцать один, так, а еще пятьдесят лет это восемьдесят один. Ха-ха-ха!

Да, достойно смеха! - ответил Мишель.

- Так что держи и пробуй. А что касается меня, так мне достаточно перемещений.

- То есть каких перемещений?

- Я обладаю тайной колдуна. Когда его псевдо-сжигали, я тоже так думал, и мне епископ даровал сей дом, однажды ночью явился призрак "сожженного" колдуна. Он подошел ко мне, к моей постели и тихо прикоснулся к моему плечу. Я был испуган, но он, приложив указательный палец к моим губам, приказал молчать. Я как околдованный молчал и повиновался малейшим его приказам. Тогда он провел меня в сою тайную комнату и показал мне все, сказав "отныне ты хозяин этих сокровищ, сохрани их и поделись со своим знаменитым другом..." Я спросил, кто мой знаменитый друг? Но он зловеще улыбнулся и исчез. Я долго думал о своих друзьях и не находил ни одного кроме тебя. Поэтому я дал тебе все это что завещал колдун.

- Мне не нравится, то, как ты называешь ученого. Ведь колдовство, не что иное, как скрытые зашифрованные знания ушедших цивилизаций!- возразил Мишель.

- Да я с тобой согласен полностью. Но я этого ученого называю колдуном только потому, чтобы ты понимал, в какое время мы живем. Во времена невежественной Инквизиции, уничтожающей все живое на горизонте знаний.

- Хорошо, пусть будет так, друг. Но поясни мне, где сейчас ученый, ведь его не сожгли?

- Он в прекрасной стране, ив прекрасном мире. Он приходил ко мне из далекого будущего. Это провинция Калифорния на другом конце мира и называется Америкой.

- А в каком году?

В две тысячи двести первом.

- Чудеса да и только!

- Он ушел в этот будущий мир с униженным человеческим достоинством и там он чужой. Среди свободных людей, большой свободной нации. Где нет рабов, все делают за людей роботы, сталь заменяет лошадей, по воздуху мчаться машины, перемещая людей с одной точки мира в другую.

- О, как чудесен тот мир! - вскричал Мишель.

- Да чудесен. Но наш колдун очень одинок. Его интеллект очень слаб и он очень тоскует. Как ты сам понимаешь, вернутся он не в силах и не может. Живет отшельником.

- Жерар, ты не можешь к нему уйти?

- Нет. Это страшнее адского пламени. Человек может на это решится только приговоренный к костру.

- Что это так страшно? - не отставал Мишель.

- И страшно и очень болезненно. - ответил задумчиво Жерар, - другое дело, когда перемещение идет в своем времени. Тогда это очень приятно.

- Ты умеешь это делать?

- Да, конечно. Но ты под действием эликсира, будешь перемещать в будущее только свое сознание, тело, оставляя в нашем времени. Таким образом, это будет только страх, но не боль.

- Что же, Жерар, я благодарен тебе.

А не заждались ли нас. Ведь неизвестно, сколько времени мы провели вместе.

- Нет. Я сказал Женевьеве, что мы пошли спать, чтобы нас не тревожили к завтрашнему утру.

- Все учел, друг! - восхищенно заметил Мишель.

- Учти и ты, Мишель. Никому ни слова, даже под пытками, обещаешь.

Утром Мишель отправился дальше. Изрядно позавтракав и запив хорошим Бургундским.

Его путь лежал по направлению Тулузу. Мишель не рассчитывал останавливаться на ночь в городе Монтобан, что был на полпути между Аж'еном и Тулузом, а решил проехать, минуя этот центр провинции, и большой речной порт, расположенный на стыке двух притоков реки Гарроны. Монтобан был знаменит тем, что его баржи перевозили шерсть, и лес, вино, и воск с отрогов Пиреней. Купцы сбывали свой товар перекупщикам, даже не доходя до Буснайского залива. Но Мишель решил проехать мимо этого города и скорее добраться еще засветло Тулуза. Как известно он ликвидировал в 1518 году эпидемию холеры и оспы, вспыхнувшей там. И прививки, разработанные по его рецептам, должны были раз и навсегда положить конец оспе! Он спешил в Тулуз. Проверка временем - вот та награда ученому за риск и мужество. Впереди его ждал Тулуз. Там он провел достаточно времени, чтобы удостоверится в надежности своей сыворотки против оспы. Затем его путь лежал по реке Гаррона в Ла Рошель. Это прекрасный город-порт на Бискайском заливе Атлантического океана. Там среди теплых волн океана, кипучей портовой жизни и разных болезней он попытался организовать практику для своей профессии, но из этого ничего не вышло. Оставим этот отрезок жизни на суд биографов, а его судьба сложилась в дальнейшем удачно! Он женился на любсящей женщине уже в Аж'ене. Там родились у него двое детей, на 1538 год принес страшную эпидемию чумы, поразившую юг Франции. Мишель бросился на борьбу с этой страшной болезнью. И как бы в отместку чума не щадит его семью. Умирают дети, затем жена. Страшно видеть беспомощность врача, страшно терять близких людей. Опустошенный потерей, измученный неудачей и горем, он вспоминает об Жераре. Жерар Де-Партье, связанный невидимой нитью чудесных знаний с монастырем в Аббатстве Никона на севере Италии, советует ему найти успокоение там.

И движимый напутствиями друга, Мишель отправляется в путь. Человек, остро переживающий утрату семьи и близких ему людей, опустошенный и разочарованный неудачами решается в тиши монастырской библиотеки, найти убежище, найти ответы на вопросы судьбы. Современники узнают об этом отрезке времени лишь то, что с 1538 по 1545 год Мишель Нострадамус путешествовал по юго-западу Европы. А стены монастыря Шерон хранят другую историю, которую и спешит поведать читателю автор этих строк. Если кто-то когда-нибудь найдет туда дорогу, он обнаружит уникальное хранилище знаний ушедших эпох. Он обнаружит прекрасные токи судеб человеческих не данных людям Богом из-за недостойности людской.

Итак 1538 окончен. Две угрюмых лошаденки навьючены узлами и котомками понуро брели вслед друг за дружкой. На первой сидел сгорбленный всадник с изумленным лицом и поседевшей короткой бородой. Дорога шла полями, виноградниками и лугами к холмистой местности. Еще издали были видны стены и постройки монастыря. Высокая башня квадратная с округлыми и выступающими углами возносилась над местностью. Это была храмина, хранилище уникальных томов, творений рук человеческих, капище знаний.

Мишель приостановился, взглянул вдаль. Немного полюбовался видом башенной конструкции и тронулся в путь. По всему было видно, что это утомленный жизнью человек, усталые синие глаза смотрели безразлично, несколько даже неопрятна была его одежда...

Преподобный Виторио был уже стар. Он кряхтел на своей кровати с трудом вставал, но, еще бодро, опираясь на палку, ходил по саду монастыря, заглядывал в лечебницу, где неусыпно трудился Себастьяно. Это был уже опытный врач-хирург. Операции Себастьяно мог проводить голыми руками, входя в транс. Иногда Преподобный помогал ему. Сегодня он особенно был возбужден. Предсказанное пришествие путника сбывалось. В монастырь прибыл дипломированный ученый с отвратительной кармой судьбы. Помочь устранить его невезучесть предрек еще смотритель библиотеки, и вот этот человек здесь.

Когда Мишель приблизился к воротам монастыря, его встретил бородатый и древний монах с большими серыми и проницательными глазами.

- Мы давно тебя ждем Мишель Нострадамус.

- Вы знаете мое имя?! - удивился путник.

- Не только знаем, но и давно ждем тебя. Мы приготовили тебе келью и рады тебе. Слезай с коня и входи пешком в нашу обитель.

Мишель слез с лошади и бросил поводья послушнику. Кряхтя, Преподобный Виторио отвел путника в жилой корпус и показал ему его келью. Там внутри жилища Мишель спросил Святого:

- Я знаю Ваш монастырь по наслышке. Мне очень не везет в жизни. За что не возьмусь, все идет не так. А ведь я был семейный человек и желаю добра себе и другим.

- Мы знаем это и можем тебе помочь. Воспрянувший духом Мишель сразу спросил:

- Я хочу в это верить.

- В это можно и не верить, это нужно страстно желать и тогда мы сможем тебе помочь.

- А что нужно для этого? Я готов на все.

- Не торопись, друг мой. Тебе нужно пройти посвящение, затем семь лет очищать греховное тело от скверны судьбы, не тобою созданных грехов.

- Я готов, а как очищать?

- В смирении и молитвах. В чтении святых книг и обетов верности и прочее.

Поразмыслив немного, Преподобный изрек:

- Начнем прямо завтра. К тебе придет мой ученик, он расскажет тебе все и покажет твои обязанности.

В келью вошли два послушника, они принесли вещи и бросили их в угол.

- Оставайся до утра. Вечером приходи на молитву, потом в трапезную, а утром мой ученик Себастьяно поможет тебе справиться с прочими обязанностями.

Мишель расположил вещи по местам, сменил одежду. Вечером со всеми приступил к молитве. Поутру в дверь кельи постучали:

- Сейчас иду! - Мишель открыл дверь и увидел молодого послушника лет тридцати-тридцати пяти.

- Себастьяно.- отрекомендовался он.

- Мишель Нострадамус, доктор медицины.

- Я пришел проводить Вас по монастырю. Показать все и рассказать все. Ответить на ваши вопросы.

- Сначала я хотел бы выкупаться, как следует.

Как раз я веду вас в купальню. Затем зайду за Вами, и мы продолжим экскурсию.

Посвежевший после купания Мишель с послушником Себастьяно начали экскурсию. Все интересовало любопытный ум Нострадамуса. Но наиболее всего библиотека. В скриптории, усердно скрипя перьями, трудились переписчики. Были и свободные столы. За прилавком стоял все тот же библиотекарь с выцветшими глазами и космами седых волос, ниспадавшими к плечам. Мишель заметил, что ему должно быть много лет и что глаза его ничего не видят.

- Библиотека, я знаю, уникальна. - сказал он Себастьяно, - Здесь хранятся и секретные издания о коих я слышал неоднократно.

- Да, и мне известны эти труды. В них меня посвятил Преподобный Виторио.

- А в них есть то, как изменить карму судьбы, изменить удачу?

Себастьяно внимательно посмотрел на Мишеля, затем предложил:

- Сегодня после вечерней молитвы вы заходите к нам в келью. Мы побеседуем о том, как можно сменить предначертания судьбы.

- Неужели подобные знания подвластны вам? - поспешил с вопросом восхищенный Мишель.

- Не подвластны мне, но служат на благо и процветание.

День для Мишеля очень быстро подошел к концу, столько было интересных томов в списке хранилища библиотеки, за которыми он провел день. Он составлял себе план для работы над томами, над незнакомыми рукописями, которые планировал изучить применительно к своим познаниям в медицине. За этой работой застал его колокол, зовущий всех постояльцев в церковь на вечернюю молитву. После трапезы Мишель поспешил к своему новому жилищу. По дороге его догнал Себастьяно, и они неспешно пошли к келье Преподобного Виторио. Войдя под своды кельи, Мишель поклонится жилищу, перекрестившись по христианскому обычаю. За кафедрой в очках в деревянной оправе стоял Преподобный Виторио. Его спина была согнута как вопросительный знак, а взгляд из-под очков напоминал выглядывающего из-под кочки налима в прозрачной воде.

- Мы рады приветствовать тебя, сын мой, в нашей обители. - сказал Виторио, - Проходи и садись вот на кровать прямо.

Мишель сел. Себастьяно уселся на табурет напротив, а Виторио продолжал:

- Итак, не будем тратить зря время, приступим к обсуждению наших предложений. Мы хотим предложить тебе, брат наш Мишель, поменяться обликом с послушником Себастьяно.

Мишель удивленно посмотрел на Преподобного и поняв что тот говорит серьезно, спросил:

- А что от меня требуется?

- Особо ничего. Только твое согласие

- И всего-то?

- Да! - утвердительно кивнул головой Старец.

- Предположим, я соглашусь. Какое испытание ждет меня?

- Во-первых, мы должны изучить весь круг знакомых Себастьяно, а Себастьяно должен изучить весь круг знакомых и друзей твоих.

- Но ведь Себастьяно, одевшись в мою личину, может зажить другой жизнью без круга знакомых ушедших в забвение.

- Это не совсем так. Если вдруг твой близкий друг, отец или родственник вдруг пожелает говорить с тобой, то бишь с Себастьяно в твоей личине увидит странность в твоем поведении, что будут говорить все об этом. Ты ведь известная фигура. А твоя самоотверженная борьба с эпидемией чумы на юге Франции замечена самим королем.

- Да, это верно. - согласился Мишель.

А Преподобный продолжал:

- Во имя пользы человечеству мы произведем этот проект Божий и заменим тебя, на послушника, послушника, на тебя.

- Знания у Себастьяно достаточны для достойного ведения дел моих медицинских?

- Более чем. Он обладает древним знанием, таинственным знанием борьбы с эпидемиями. Он предсказывает будущее, знает наизусть многие трактаты о неведомых и могущественных силах, окружающих нас, способных как защитить, так и погубить человечество. Во благо нам необходимо сделать это, но только по обоюдному согласию.

Ты обретешь семью, прекрасную Флоренцию, которая ждет тебя, а Себастьяно обретет сердце твоего тела для дарения человечеству спасительных знаний.

Мишель мысленно прошел пройденный путь и там кроме разочарований и горя ударов судьбы не видел и не нашел ничего. И он дал свое согласие на замену. В строжайшем секрете, только старый библиотекарь и Преподобный Виторио знали о предстоящем, началась подготовка к замене. Мишель внимательно изучал все, что связано было с жизнью Себастьяно в миру. А Себастьяно штурмовал события из жизни Мишеля. Обоим нравился этот уникальный эксперимент средневековья, один мечтал о семейном очаге и отдыхе истерзанного сердца, другой о светильнике знаний, который он понесет людям.

Преподобный Вит, и Преподобный Виторио, выслушали претендентов на обмен телами.

Убедившись в достоверном изучении, друг друга, Старец Виторио взял слово:

- Итак, герои наши, велением Божьим мы возлагаем на вас большие надежды. Вы должны не подвести нас. Наша тайна, да умрет она вместе с нами. После замены, вы будете семь лет жить бок о бок, подсказывая, и поправляя, друг друга и когда вживетесь в тела без побочных эффектов, мы отправим вас в мир.

Мишель Себастьяно вернется домой и женится на Флоренции. Себастьяно-Мишель пойдет в мир, дабы нести спасение своему народу и вещать предсказание о будущем.

В хирургическом корпусе лечебницы обоих пациентов готовили к операции двое Старцев. Это были Преподобный Виторио и библиотекарь Вит. Еще с вечера их напоили особым отваром трав, который погрузили их в глубокий сон, в котором они должны пробыть три дня. Оба они сидели в специально сделанных креслах с обритыми до блеска черепами. Руки и ноги их были связаны ремнями, туловища в нескольких местах перетянуты широкими поясами-корсетами.

У каждого кресла стояли столики с инструментами. Когда последние приготовления завершились, Преподобный Виторио дал команду слепому Виту и оба приступили к трепанации черепа своих пациентов. Когда по ведомым им стыкам черепной коробки черепа были вскрыты и серые извилистые борозды полушарий залоснились в ярком свете свечей, Виторио дал новую команду. Особыми деревянными дощечками с впалой поверхностью, похожей на большие ложки, они осторожно взяли мозг каждого и вынули из черепов. Затем осторожно поместили в противоположные полости. После этого Преподобный Виторио в трансе продел пальцы правой руки сквозь шейные позвонки тела Себастьяно и соединил нервные окончания головного мозга со спинным, тоже проделал и с телом Мишеля, соединив окончания головного мозга Себастьяно со спинным мозгом. После этой процедуры старцы установили части черепных коробок на свои места и забинтовали головы. Пациенты остались после операции в лечебнице их уложили, приглашенные монахи-санитары, на койки кровати. Спустя три дня они очнулись. Себастьяно с интересом осмотрелся, синим, как небесная бездна, взглядом вокруг и попытался что-то сказать, но получилось невнятное мычание. А Мишель черными, как угли глазами встретился с бывшим когда-то своим телом, и онемело, смотрел на него, привыкая к новым контрастным краскам вокруг. Боли они не чувствовали, но ободренные семилетним вхождением друг в друга перебороли страх, привыкая постепенно к иным и новым ощущениям…