На дверях подъезда девятиэтажки Мимо проходящий мог увидеть, каждый: На доске шершавой буквы-лилипутки Яркими мазками: «Лялька – проститутка». И в Совет от рьяных жителей подъезда Полетели письма с нотами протеста: - Оградите дочку от влиянья скверны! - Лялька дрянь-девчонка! И больна, наверное... Только в Интернете наша дочка Нюра Видит то, что Лялька делает с «натурой»… Срочно разберитесь и примите меры - Наш подъезд мириться с сексом не намерен! ... В комнате двадцатой, здании суровом, Мнётся наша Лялька на полу ковровом. Перед нею дядя в кресле тронной масти: - Расскажи, девчонка, про свои напасти! Как ты докатилась до такой вот доли: Не в машине с Витей, так в подъезде - с Колей? Ведь с такой красою и твоею статью Дивною принцессой ты могла блистать бы. Так вот молвил дядя… сам же в это время В памяти итожил прожитое бремя: Где же мог он видеть тех бровей размахи И ресничек взлёты - словно крылья птахи?) Матовая кожа, синие глазищи - Ведь в толпе такую выберешь из тыщи. Чуть покрыты губы перламутром смазки... - Сказки любишь, дядя? Ладно, слушай сказку. ... С ранних лет судьбину маленькой принцессы, Предсказали, видно, сказочные бесы: Лишь два года крохе, а папаша милый Вдруг растаял в жизни, словно снег озимый. Мать растила дочку, как бы между прочим… И однажды в доме поселился отчим. Признавал тот дядька истину едину, Излагал повсюду: «Veritas in vino!» Вскоре и тринадцать минуло девчонке… В доме от бутылок – как в пивной лавчонке. Мама с дядей песни по ночам горланят - В голове наутро, как в густом в тумане. ... Осенью однажды, пьяной тёмной ночкой Надругался отчим над приёмной дочкой. Песню испоганил дикой нотой фальши... Посадили дядьку... Ей-то, как же - дальше? Жизнь пошла не гладко – всё сплошные кочки. Матери под сорок, и пятнадцать – дочке. Что ни день, то новый «папа» на пороге… Снова топчут, в танце, пол чужие ноги. Аттестат в кармане, только жизнь – оградой: И одеться надо, и обуться надо. Одежонки мало, да и та – лоскутья… Встала наша Лялька – витязь на распутье... Где же в это время были вы, соседи? Только глухи двери в праведном подъезде. Со своим семейством разобраться надо – Уберечь от улиц ветреное чадо. Никому нет дела до беды сторонней... Понеслась упряжка в бубенцовом звоне: Вместо слез – веселье, вместо стона – шутка: Знатная из Ляльки вышла проститутка! За ее ресницы, бёдра и колени Дрались депутаты… денег не жалея. Через звон бокалов, до краев налитых, Дотянулась Лялька до слоев элитных... - А теперь припомни, из Совета дядька, Тот банкет стихийный, где была и Лялька. Как, сомлев от ласки, в жаркой финской бане Одарил девчонку пачкой премиальных… Что бледнеешь, дядя? Что бледнеешь, милый? Или испугался схожести фамилий? И сдавило сердце вдруг мохнатой лапой? - Я твоя... Не верю... Нет, не верю! Папа?! Губы посинели. Руки, как чинарик, Судорожно ищут валидола шарик… … Отозвались окна вдруг стеклянным стоном. Вскинулся! Но было уже слишком поздно... На доске асфальта, словно бы на школьной, Разглядел он то, что вспоминалось с болью: Сомкнуты ресницы, краски щек увяли, А из губ капризных ручеёчек алый. Не на тройке борзой, а в машине « Скорой» В морг умчали Ляльку бешеные кони. Но и в кресле тронном, с родственным приветом, Прикорнул навеки - дядя из Совета... |