В качестве предисловия

 

Я часто вспоминаю тех двух, «стриков» из семидесятых голов теперь уже прошлого века. Жизнь столкнула меня с примером великой мужской дружбы, которой, как я знаю, они были верны до последнего вздоха. Одного звали Кусаин, второго Мултыкбай. Родились они в соседних аулах и всю жизнь гордились, что в этих аулах родился и рос великий поэт Абай. В сорок четвертом, когда мальчишкам только стукнуло по семнадцати лет, их призвали в Красную Армию. Ни тому, ни другому не довелось вскакивать из окопов с криком «УРА!». Кусаин до конца войны пробыл в резервном полку, где готовили к фронтовым подвигам необстрелянное пополнение. А Мултыкбай волей случая попал в состав охраны подмосковной дачи Лаврентия Павловича Берии. Оба вернулись домой в начале пятидесятых. Привыкнув носить пагоны, определились в Семипалатинске на службу в транспортный отдел МГБ, который потом стал линейным отделением милиции.

Отсюда оба были отправлены с почетом в отставку с майорскими погонами на плечах. Они были моими первыми наставниками…

 

1. ГОСТИНИЦА

 

Февраль в Сем-ске в том году выдался очень морозный и необычайно, даже для тех мест, вьюжный. В эту ночь вьюга заметала так, что трудно было разглядеть пальцы на собственной руке, если вытянуть их вперед. А мороз твердо держался за отметкой минус тридцать.

В дежурке жарко топилась печь. Даже форточки хотелось открыть. Если бы не снег, то обязательно открыли бы. А так приходилось периодически открывать маленькую щель во входной двери, расположенной под козырьком с подветренной стороны. Каждый выход наружу в душе расценивался, как героический поступок. В такую ночь никого силой на улицу не выгонишь. Потому, естественно, тревожный обычно, телефон в эту ночь играл с нами в молчанку. Кусаин что-то писал своим красивым почерком в служебных журналах, а я, молодой стажер, нес в полудреме вахту возле молчаливого телефона, все время борясь с ощущением того, что во сне грохнусь со стула на пол.

- Володя! Почтово-багажный объявили. Поди, глянь, как там дела. Пассажирских вагонов всего два. Людей много не будет. Двоим нам там делать нечего. Да не рядись ты в свое пальтишко. Шубу мою одень и шапку форменную, чтоб сочеталось.

- Кусаин Абдикаримович, я же не аттестован. Тем более, старший лейтенант… - Хотел я возразить против незаконного ношения формы.

- Ты кто? Стажер! А я кто? Ответственный дежурный! Улавливаешь? Ответственный! Выходит, мне за все отвечать. Сказал одевать, одевай беспрекословно! И вперед! Мне не нужно, чтобы твои уши к утру в манты превратились. Тебе еще служить да служить. Потому, здоровье береги. Уловил? Вот и шагай!

Нагретая печным жаром, форменная «бекеша» уютно поглотила в себя мое тело, обряженное в самый, что ни есть, гражданский свитер ручной вязки с высоким двухслойным воротником. Шапка была немного маловата, но ее завязанные назад «уши», плотно прилегли к моим, гарантируя, что ничего общего с кулинарными продуктами они иметь не будут. Загородившись от внешнего мира поднятым меховым воротом и оглядывая то, что можно было разглядеть в промежутки между его углами , я начал обход состава, когда неожиданный голос за спиной призывно окликнул:

- Товарищ старший лейтенант! Товарищ старший лейтенант!

Я не сразу понял, что слова обращены ко мне, и потому вскоре ощутил на рукаве своей шубы чью-то сильную ладонь, уверенно осадившую мое движение вперед.

- Я же к тебе обращаюсь, старлей! – Возмущенно заявил выросший передо мной из снежного месива мужчина в белом армейском полушубке, с двумя просветами на пагонах.

Я невольно вытянулся перед ним по стойке «смирно» и отдал честь.

- Слушаю, товарищ майор! – Вероятно прозвучало достаточно не четко, отражаясь от стен воротника и исполняясь предательски не твердым голосом. Майор похлопал по плечу и приблизил свое лицо.

- Извини, дорогой! Но больше тут не к кому обратиться. А я уже мерзнуть начал. Понимаешь… Можно было бы и в служебную гостиницу… Но... мы тут с однокашником по училищу немного «на грудь» приняли… Мужики ведь! Нам в служебную никак… Выручай. Может, где у частника, какого перекантуемся.

- Пойдемте в дежурку. Там ответдежурный что-нибудь посоветует. Он лучше меня разбирается. Я тут новенький.

Подсобив довести до дежурки изрядно охмелевшего друга майора, я, по указанию Кусаина, устроил ему лежанку из трех сдвинутых в ряд стульев.

- Пусть отдохнет в тепле, пока майор с гостиницей определится. – Одобрил он обустройство временного лежака, под сопровождение богатырского храпа уложенного. – А Вам, майор, могу одно посоветовать. Есть тут такой домик. На улице Терешковой. Номер сорок. Там один пожилой казах что-то вроде гостиницы ночной организовал. Недорого. Два рубля за ночь берет. Может у него места еще есть. Только учти, глуховат мужик. Кричи погромче, шуми. Иначе не дозовешься. Ругаться матом начнет. Не бери в голову. Это у него привычка такая, дурь на себя напускать. Добрый он. Пустит. Счастливо.

Прошло каких-то полчаса, когда в широко распахнутую дверь дежурки, излагая свои мысли терминологией самого разъяренного боцмана пиратских времен, влетел начальник отделения БХСС Мултыкбай Тусупбеков. Следом за ним с самым виноватым выражением на лице, какое только можно изобразить, в дежурку ступил недавний майор.

- Опять ты?! – Усыпанное густой россыпью оспинок лицо Мултыкбая напоминало клубнику раздутую до невероятного размера и сверкающую пламенем узкой прорези глаз. – Опять шутки шутишь?! Вот этот дурак в пагонах тебя, майор, ко мне отправил?

- Так точно! – По-военному, следуя выработанной привычке, отрапортовал майор.

- Заставь его такси тебе оплатить! Чтобы не повадно было! А я сейчас в комнату отдыха позвоню. Пристроят. Он тоже мог. Театра ему захотелось! Ладно. Веди друга своего скорей. У нас через стенку военный комендант располагается…

Спустя десять-пятнадцать минут мы все втроем дружно смеялись над рассказом Мултыкбая, прихлебывая из кружек вкуснейший чай с молоком, который так умел готовить только Кусаин. Друзья уже забыли о вспышке обиды.

Такси остановилось прямо перед воротами дома Мултыкбая. Получивший инструкцию о правильном поведении, майор начал долбить по доскам ворот своим подкованным каблуком сапог. Даже вой вьюги никак не заглушал пушечное уханье возмущенных таким хамским поведением досок. Был период самого крепкого сна. Предполагая, что что-то произошло на службе, Мултыкбай наскоро оделся и, прихватив «тревожный» чемодан выскочил о двор, где снежные колючки напомнили ему, что погода стоит не самая лучшая.

- Что случилось?! – Прокричал он в сторону ворот.

- Гостиница? – Услышал в ответ чей-то незнакомый голос.

- Какая тебе гостиница?! Дурак совсем?! Не видишь, что дом жилой?! – Возмущенно, но еще сдерживаясь, ответил Мултыкбай.

- Ладно, мужик, не дури! Мне рассказали, что прикидываться будешь! Было бы лето, я бы с тобой пошутил! Не та погода! Пускай быстрее!

- Это кого я тут пускать должен?! – Мултыкбай распахнул калитку желая привести в чувство зарвавшегося нахала, позволившего себе среди ночи ломиться в дом к работнику милиции. И оторопел…

- Вы… Вы в милиции служите? – Даже сквозь метель, не взирая, что освещение было хилым, можно было наблюдать, как морозные румяна щек быстро сменились на снежную маскировку бледности. – Мне сказали, что здесь гостиница. Частная…

- Я знаю, какой дурак это мог сочинить! Поехали!

Окончив чаепитие, Мултыкбай весело обратился к Кусаину:

- Такси майору оплатил? Извинился? Передо мной можешь не извиняться. Но такси оплатишь! Иди, лови, какое есть. А мы тут со стажером подождем. Тут теплее… Интересно: кто кого наказал, а, стажер?

 

2. ПОХОРОН НЕ БУДЕТ!

 

Служил вместе с нами маленький, щупленький т очень застенчивый сержант. Запомнился он мне, как сержант Никанорыч. Так его окликали все, и в шутку ,и в серьез, а потому фамилии его я не запомнил. Он тоже был фронтовиком. Только самым, что ни есть, настоящим. С сорок третьего по май сорок пятого служил в полковой разведке. Единственный, из всех наших «старичков», имел два ордена. Красной Звезды и Отечественной Войны второй степени. Да и медалей штук пяток в придачу. Весь его «иконостас» на груди я смог увидеть только раз. Именно об этом случае и хочу рассказать.

Два закадычных друга выезжали в командировку. В солнечную Алма-Ату. Там располагалось наше управление, в которое, как это было заведено, периодически «дергали» сотрудников с отчетом, «чтобы служба медом не казалась». Вот и Кусаин с Мултыкбаем были вызваны «на ковровую разминку» по результатам работы в очередном отчетном периоде.

В городе было две железнодорожных станции. Одна, одноименная с городом, на правом берегу Иртыша, другая, именуемая Жана-Семей (что означало – Новый Семипалатинск, хотя меня все время удивляла возможность точного перевода в таком выражении). Друзья ехали поездом. На левом берегу Мултыкбаю нужно было зачем-то сойти по своим делам. Он попросил друга в одном лице отчитаться за обоих перед начальством по результатам командировки, а сам сошел в Жана-Семее.

В ожидании скорой встречи с семьей Кусаин спешил побыстрей отчитаться и «смыться». Но на ступеньках у входа в здание отделения путь ему преградил Никанорыч, державший в руках две новенькие, еще пахнущие свежим лесом табуретки.

- А где товарищ Тусупбеков? – Поинтересовался он у Кусаина.

- Зачем он тебе, Никанорыч? – Удивился Кусаин.

- Вот. Табуретки заказал. Я сделал. Просил сегодня принести. Говорил с командировки приедет. Приехал? Подождать?

Забыл сказать, что Никанорыч был потомственным краснодеревщиком, получившим навыки своего столярного искусства от деда и отца. По этой причине, да еще от того, что получаемой тогда зарплаты не хватало на приобретение мебели в магазинах, сотрудники отделения постоянно ему что-то заказывали, а он был от того очень горд своей востребованностью и старался все делать от души. И в момент их встречи Кусаину пришла мысль пошутить, чтобы отделаться от некстати возникшего собеседника.

- Чего ждать?! – Возмущенно выкрикнул он. – Не слышал ничего?! Мултыкбай погиб!

- Как погиб? – Табуретки вывалились из рук Никанорыча. – Я только вчера с ним по телефону…

- Вот вчера все и случилось. Командировочные отметили, и он перед отъездом с друзьями в ресторан пошел. Говорил ему: не пей перед дорогой! Разве остановишь нашего Мултыкбая, когда на «халявку» можно выпить? Вот и выпил! Пока я билеты оформлял, да в магазин за продуктами на дорогу сбегал, он на рельсы отдыхать сел… и заснул. – Кусаин отвернулся от Никанорыча и носовым платком старательно вытер глаза, на которые якобы навернулись слезы. – Столица. Движение-то на путях какое!. Вот и не спасли. Сейчас начальству все доложу. Думал ты в курсе, Никанорыч. Завтра утром в Ленинской комнате прощаться будем с нашим боевым товарищем. Ему гроб нужен, а не табуретки.

Никанорыч, подхватив с земли выпавшие табуретки, переменным аллюром помчался домой. А Кусаин, довольный своей шуткой и уверенный, что кто-то ему расскажет правду, после отчета у руководства, проследовал в сторону своего дома.

Начальник отделения, подполковник милиции Казарин, всегда приходил на службу за час-полтора до начала рабочего дня. Любил походить по всем закоулком, посмотреть и пораспрашивать, как прошла ночь его отсутствия. Не позволил ли кто из сотрудников какие шалости, которые потом могут обернуться всякими неприятностями. В это утро он, не изменяя своим традициям и получив информацию, которая никак не могла быть отрицательной, Павел Григорьевич, довольно насвистывая мотив любимой песни, направлялся ко входу в родное подразделение.

Свист оборвался, а лицо мгновенно утратило свое веселое выражение, когда взгляд его остановился на двух странных фигурах. Одна, представительница мужского пола, представляла собой маленького, щуплого человека в рабочем халате, державшего в руках деревянный ящик со столярными принадлежностями. В этой фигуре он узнал сержанта Никанорыча. Вторая была явно женской, облаченной в черное с юбкой до пят платье образца нэповского периода и широкополую шляпу с густой черной вуалью, спадавшей на лицо этой маленькой женщины.

- Никанорыч! Случилось что? Помощь какая нужна? – Поинтересовался Казарин у подчиненного.

- Нет, товарищ подполковник. Мы с женой пришли с Тусупбековым проститься. Абдикаримов сказал, что сегодня прощание. В Ленинской комнате… И инструмент прихватил. Жена тоже в школе отпросилась. Нельзя же не проводить товарища…

- А что с Тусупбековым? – Заволновался Казарин. – Что-то случилось? Подождите меня тут, а сейчас у дежурного все выясню. Начальник скрылся за дверью.

- Ты чего тут расселся, Никанорыч? – Раздался голос над замершим на ступеньке Никанорычем. – Строить что собрался? А жену зачем привел?

Никанорыч выпрямился во весь рост и оторопел… Все эти вопросы задавал ему живой и здоровый товарищ Тусупбеков.

- Мы пришли с Вами проститься… Вернее … в последний путь…

- Что с тобой, Никанорыч? Умирать собрался? Заболел?

- Нет… Это Вас хоронить хотели..

- Меня?! Ты вчера ничего лишнего не принял? Закусывать надо! Видишь как с утра понесло с больной головы! – Мултыкбай похлопал Никанорыча по плечу и вошел в здание.

- Тусупеков! Что у тебя случилось?! – Сразу услышал он от шедшего навстречу начальника. – Никанорыч напутал что-то. Ты жив и здоров. Из родственников кто-то. Помощь какая нужна? Тут Абдикаримов что-то Никанорычу сказал. Тот, видно, не все понял.

- А-а-а! – Загадочно воскликнул Мултыкбай. – Вон откуда известия пришли! Нужна будет помощь, товарищ подполковник! Дурака одного в психушку приладить. Давно страдает.

- Коли надо, поможем! Пойдем ко мне.. Там все выложишь.

Покрасневший от волнения дежурный влетел к нам в кабинет:

- Тусупбеков! Срочно к начальнику! Мыло прихвати! Там тебя по полной программе драть будут!

- Что, опять? – Кусаин, не проявляя никакого волнения направился к выходу из нашего кабинета. – Когда, Володя, люди шуток не понимают, их в начальники ставить нельзя. Добра не жди…

 

- Ну, что? За упокой не приняли, за здоровье выпьем? – Кусаин разлил бутылку водки в пять граненных стопок. – Отказ не принимается, Никанорыч. Если обиделся, что заказ не состоялся, нехорошо! Твой боевой товарищ жив и здоров! Вот чему радоваться обязательно надо! Поднимай! С Мултыкбаем чокнись в первую очередь! Тостик короткий скажи! От сердца. А вас, Люцина Станиславовна, искренне прошу простить своего мужа за доверчивость излишнюю. В разведке служил. Проверять все он должен. Мог бы и у дежурного спросить…. Слава Богу и Аллаху, похорон не будет!

 

3. СТИХИЙНОЕ БЕДСТВИЕ

 

Зима в том году была черезмерно снежной. Вся гусеничная техника города, по распоряжению городских властей снаряжалась самодельными приспособлениями, помогавшими ей участвовать в борьбе с заносами не только на территории города но и на шоссейных дорогах Алма-Атинского и Усть-Каменогорского направлений, где из-за снежных завалов на дороге останавливалось движение транспорта, а ветры и морозы угрожали жизням пассажиров и водителей. И все-таки, справиться с «шутками» погоды удавалось с большим трудом и не всегда без происшествий.

Центральные улицы Сем-ска еще как-то очищались от сугробов. Улочки же частного сектора, где держали оборону сами жители, удавалось только уберегать дорожки-тропинки, которые обеспечивали связь с внешним миром. Снежные зимы здесь были не редки. Но эта была особенной.

Зато весна, задержавшись где-то до середины апреля, нагрянула в свите жарких, солнечных дней, не дававших термометру опускаться ниже десяти градусов тепла. И по городу побежали ручьи. А затем они собрались в настоящие речки…

- Владимир Иванович, хватит ночевать! Другу помогать надо! – Позвонил мне около трех часов утра мой начальник, Борис Корошкевич. – У Тусупбекова бедствие. Вода в доме по колено стоит. Погреба затопило. Хоть вещи спасти надо помочь, да семью куда-то на время перевезти…

- Хорошо! Понял! Сейчас Валентину разбужу. Вместе двинем? – Заспешил я.

- У тебя сапоги резиновые есть? Обувай сразу. Там потоком вода идет. Жен возьмем. Может, чем помочь смогут.

Встревоженные происходящим, мы наспех оделись и встретились во дворе с семьей Корошкевич.

- Лопаты бы надо. – Сообразил Борис.

- А где взять? – Отозвался я.- Мы в многоквартирках лопат не держим.

- Ладно. Так пойдем. Просили побыстрее, потому некогда поисками заниматься.

Так и порешили.

На подходе к дому Тусупбекова, мы не обнаружили никакого бушующего потока. Да, по склону бежал ручей, в котором из-за темноты мы чуть дружно не искупались, когда кто-то из нас споткнулся о песчаную насыпь, уложенную чьими-то руками вдоль русла, ограничивая свободу воде. Тут же из темноты, освещая дорогу тусклым фонариком, вышла еще одна пара. Эти люди нам были не знакомы.

- Вы к Тусупбековым? – Спросила жену женщина.

- К ним? А вы кто?

- Еремины мы. Я с женой Мултыкбая вместе работаю. Их друг позвонил… Сказал срочно…

Все вместе мы приблизились к воротам во двор. Почему-то, и они, и встроенная в них калитка оказались наглухо закрытыми. И тут из-за наших спин прозвучала команда:

- Стучите! Стучите! Мултыкбай из-за жадности своей закрылся. Боится, что помощников чаем поить придется. Скупердяй!

Борис Корошкевич загромыхал кулаком по гулким доскам ворот. В калитке появилась заспанная физиономия, обильно покрытая оспинками. Узкие щелки глаз раскрылись на максимально возможную ширину, когда он узрел, наш вид и состав нагрянувших гостей.

- Вы чего? – В голосе звучало явное удивление.

- Открывай. Поможем с водой бороться. – Заявил ему Борис.

- С водой? Это с той, что в погреб прорвалась вечером? До утра потерпит. Мы с нижних полок все переставили…

- Ты что?! – Напустился на него Кусаин с видом разгневанного хана, оскорбленного действием незадачливого слуги. – Ты не казах?! К тебе люди среди ночи на помощь прибежали, а ты всех на пороге держишь?! Позор!

Окончательно проснувшийся после такого заявления, Мултыкбай широко распахнул ворота, забыв, что можно было просто освободить проход в калитке.

- Проходите! Проходите! Сейчас жену подниму. – И он убежал в дом.

Кусаин, пошептавшись о чем-то со своей женой, подошел к нам.

- Лужа только осталась посреди двора. Мы тут с соседями канаву прорыли вечером. Вода-то, видать, и сошла. Но погреб полнехонек. Тут у него помпа есть с моторчиком двухцилиндровым. Мы запустить не могли. Может из вас кто смыслит?

- Я – механик. – Отозвался глава четы Ереминых. – Давайте, покумекаю!

- Где она?

- Вон, возле сарая. – Указал рукой Кусаин, а сам быстро прошел в дом.

- Подсобишь? – Обратился ко мне Еремин.

- Обязательно. – Пообещал я, присоединяясь к его попыткам запустить двигатель помпы.

- Стран… Она даже признаков жизни не подает… Придется разбирать…

К нам присоединился и Корошкевич. Когда сняли головку движка, увидели, что там вообще отсутствуют поршни, а вместо них в цилиндры воткнута какая-то промасленная пакля. Не договариваясь, мы враз захохотали. Нам ответила из дому громкая перебранка друзей, шедшая на казахском языке, обильно сдабриваемом русскими ругательствами самой низкой пробы. Потом на пороге появились оба друга.

- Догадались, что это дурак вас обманул? Потому надо мной смеетесь? – Мултыкбай выплеснул эти вопросы с шипением рассерженного гуся.- Он думал, Мултыкбай растеряется! Он думал, что я дорогих гостей на улице оставлю! Дурак! Как есть, дурак! Сейчас жена стол накрывает. Заходите. Пока чай со сладостями попейте. Потом мясо подадим. Мы вчера барашка освежевали. И водочка найдется, и вино женщинам. Заходите, гости дорогие. – После этого Мултыкбай обратился к стоявшим возле помпы мужчинам. – Не возитесь. Не получится. Ее мне на время оставили. В ремонт привезли. Она не заводится. На базу сельхозтехники повезут…

Пили чай, смеялись над случившимся. Каждый с прибаутками рассказывал, как срывался с теплого матраса и хотел быстрее придти на помощь. Потом подали мясное.

- Кусаин! Хоть ты и дурак, но дело хорошее затеял! – Взял слово Мултыкбай, первым тостом приветствуя гостей. – Спасибо тебе за то, что собрал под моей крышей этих хороших людей, которые захотели помочь в беде! Спасибо вам всем, что вы настоящие друзья! Отметим же приход весны праздником нашей дружбы!

Хорошо, что на следующий день был выходной. Домой мы возвращались тогда, когда нормальные люди только начали покидать жилища…