– Отстань, чертова птица! – клоун в очередной раз швырнул в ее сторону комком глины, впрочем, без особой надежды на успех. Не попал. Ворона каркнула и лениво взлетела. Она словно смеялась над ним. Странная ворона: привязалась на полпути, сопровождает. Перелетает с дерева на дерево или кружит над головой черной тенью. Беду пророчит?

Фольдо брел по дороге от Ричимуко к Сан-Мортезу усталый и голодный. По густо вымазанному гримом лицу струился пот. Большую часть времени Фольдо предпочитал оставаться в клоунском обличии. Под краской пряталось изъеденное оспинами серое, невзрачное лицо и нос примечательный лишь небольшой кривизной – результат жестокого удара кулаком. Не то чтобы он так уж стыдился своей внешности. Просто под шутовской маской Фольдо пытался скрыть ненависть к тем, кто был счастливее его. А таковыми, по его твердому убеждению, были все прочие.

Солнце пекло немилосердно. Такое доброе ко всему сущему, оно ничуть не жалело Фольдо. Обильно парила земля. Глина еще не подсохла после летнего дождя и теперь гирями висла на огромных клоунских башмаках, противно чавкала, не пускала.

Все против меня, думал Фольдо. Даже земля, даже солнце. Если я прилягу в траву, то, уверен, она спутает мне руки и ноги, а жуки, муравьи и прочие твари с остервенением вгрызутся в мою утомленную плоть. Если я подойду к ручью, чтобы напиться, вода, тотчас же, сделается мутной и горькой, как бы ни была чиста за мгновение до этого. Стоит мне обрадоваться ясной погоде, как вдалеке тут же прогремит гром. Потухший вулкан проснется, чтобы залить меня лавой. Мостик над пропастью, простоявший века, непременно обрушится подо мной. И эта чертова ворона... Несмотря на жару, клоуна прошиб озноб.

На ярмарке в Ричимуко его опять не поняли. Как всегда освистали, закидали гнилыми овощами. Ремесленники и мелкие торговцы пинками и улюлюканьем изгнали его с базарной площади. Начальник стражи пригрозил кинуть в каталажку, если «только хоть раз еще увидит эту дурацкую рожу».

А какая, скажите на милость, должна быть рожа у артиста данного жанра? Может, как у начальника стражи – красная, лупоглазая, с тараканьими усами? Нет, Фольдо рыжий клоун и своему амплуа изменять не намерен. Побольше белого грима так, чтобы лицо выглядело нелепой маской, алый рот до ушей, нос пятачком, крашеная солома вместо волос. Все это при нем, как и красно-белый балахон с желтыми помпонами да неизменный колпак. Еще он умел оглушительно хохотать, плача при этом в три ручья. Еще он умел шутить. Только вот шутки получались неважно.

От самых лучших его шуток – гениальных, незаезженных, искрометных шуток – младенцы плакали, женщины падали в обморок, а мужчины приходили в такую ярость, что приходилось стремглав уносить ноги. Конечно же, Фольдо не мог заработать и медяка, а получал лишь синяки да шишки. Питался объедками, подворовывал по мелочи – тем и жил.

Вся его жизнь была сплошным, вопиющим недоразумением. Сразу после рождения мать четыре раза подкидывала ребенка соседям, и четыре раза его возвращали. Маленького Фольдо регулярно поколачивали мальчишки, а, бывало, перепадало и от девчонок. Особенно доставалось от собственных многочисленных братьев и сестер. Размазывая кровь и слезы, он мечтал убить всех. Убил бы, если б мог. Шли годы, ему перевалило за тридцать, а избиения продолжались, порой жестокие, до беспамятства. Он терпел, копил злобу, и надежда не угасала в нем. Я артист, думал Фольдо. Артист не должен идти на поводу у толпы. Когда-нибудь я прославлюсь на всю Кирспандию. Мои гонители умрут в забвении, а имя мое будет жить вечно.

В Сан-Мортезе находилось его жилище – грязная, убогая лачуга под черной лестницей постоялого двора. Для человека не слишком подходящее обиталище, для крыс и тараканов – в самый раз. Памятуя о своих малоприятных соседях, которые не дадут спокойно поесть, Фольдо свернул с дороги на зеленеющую опушку и там, под кустом орешника, развернул добычу – вяленого леща, прихваченного с прилавка во время бегства.

С раннего утра во рту клоуна не было и маковой росинки. Он сильно оголодал и волком набросился на еду. Ворона тотчас же опустилась на ветку и, разинув клюв, принялась изучать чумазое существо с рычанием поглощающее рыбину. Не даст спокойно поесть!

Струйка пота смешанная с белой краской затекла клоуну в глаз. Он положил на колени рыбий хребет, на котором не осталось и воспоминания о мякоти, и принялся тереть веко рукавом балахона. Ворона тут же метнулась на землю, подбираясь к поживе.

– Геть! – зыкнул Фольдо. Он оставил на время слезящийся глаз, схватил хребет и торопливо запихнул его в рот, дабы облизать в последний раз.

Ворона не улетала. Она словно ждала чего-то. Словно о чем-то знала. И это была уже не совсем ворона.

– Ах! – сказал Фольдо и поперхнулся.

Острые ребра вонзились в глотку. Стало нечем дышать. А то, что раньше было вороной, колыхалось, вытягивалось, расползалось, принимая очертания долговязого субъекта облаченного в черный балахон с остроконечным капюшоном.

– Вот и время пришло, – произнес субъект бесцветным, скучающим голосом.

Звук шел из прорехи в капюшоне, за которой не было ничего, кроме тьмы.

Фольдо упал на спину, забился. Прижимая ладони к горлу, он силился что-то сказать, но лишь хрипел, хватал ртом воздух, задыхался. В выцветших глазах смертная тоска, на лице алая улыбка. Жуткая клоунская улыбка до ушей.

Вся его жизнь – убогая, несчастная, никчемная жизнь – проносилась перед ним стремительной рекой, мелькали лица, знакомые голоса перекликались, перебивали друг друга. Краски, запахи, свет, темнота. Он не был готов, он боролся.

– Хочешь что-то сказать? – произнес субъект. – Твое право. Моя же обязанность тебя выслушать. Признаюсь, последнее время мне доставляет удовольствие беседовать с людьми, перед тем как... – таинственное существо извлекло из складок балахона косу и выразительно помахало ей в воздухе. – Ну, ты понимаешь.

С этими словами существо вытянуло очень уж тощую руку и выдернуло кость из горла Фольдо.

– Говори, у тебя ровно три минуты.

Горло ужасно саднило, но зато теперь Фольдо мог дышать. Первые мгновения он потратил именно на это. Субъект не торопил. Он стоял совершенно неподвижно. Острейшее лезвие косы сверкало на солнце, отливало синевой.

– Ты ...Смерть? – прошептал Фольдо, втайне надеясь, что ошибается.

– Надо полагать, вопрос риторический? – произнесла фигура, и надежды клоуна рухнули.

– Но почему так рано? Я еще молод. Я еще не успел прославиться. Почему?

– Я не прихожу слишком рано и не опаздываю. Я сама пунктуальность. Еще вопросы?

– А хоть малюсенькую отсрочку я могу попросить? Хоть год, хоть месяц, хоть день, наконец? Я бы все отдал за один только день. Пусть даже такой плохой, как нынешний.

– О, как все однообразно! – простонала Смерть, и Фольдо почудилось, что он услышал зевок. – Просить отсрочку у смерти, когда все уже записано в книгу судеб? Воистину, все люди вылеплены из одной глины! Нет, я не даю отсрочек, да и что ты можешь предложить взамен? Осталась ровно одна минута.

– Я... я могу выступить перед тобой с номером. Я могу рассмешить тебя! – в отчаянии выкрикнул клоун.

– Рассмешить?! Меня?! Уже смешно. Не думаю, что тебе это удастся. Последний раз я смеялась на шестой день сотворения мира. С тех пор год от года, век от века – сплошная скука и обыденность.

– Но я хоть попытаюсь! Позволь!

Глупая идея, если разобраться – рассмешить Смерть, если даже люди над его шутками не смеялись никогда. Но это вызов, который хотя бы раз в жизни бывает у каждого настоящего артиста. И дело даже не в одном дне отсрочки – что такое один день? Дело в том, что в случае успеха, можно и умереть спокойно, с улыбкой на лице.

Лишь бы она разрешила!

– Пытайся, – пожала плечами Смерть. – Но у тебя в запасе немногим больше полминуты.

Внутри Фольдо все оборвалось.

– Так мало... Нет, мне не успеть. Все напрасно. А ведь я мог бы... – его взгляд потух.

– Пожалуй, я все же дам тебе одну попытку, – сжалилась Смерть. Но не в этом мире. Здесь иссякают твои последние секунды. Тебе выпала честь выступить в моем доме. Времени там не существует. Рассмешишь – получишь отсрочку ровно на один день. Нет – сам виноват. Согласен?

– Да, да!

Смерть достала из одежд зеленый сияющий многогранник, выставила перед собой:

– Прикоснись.

 

Черно-багровая драпировка на стенах, тускло поблескивающий старинный паркет, вытянутые готические окна – за окнами пустота. Желтые восковые свечи в массивных канделябрах испускают мягкий колышущийся свет, тихая органная музыка, запах прелой листвы.

Смерть восседала перед ним на вычурном троне – подлокотники изогнуты змеями, высокая спинка окантована широкой полосой рифленого желтого металла. Косу она небрежно бросила в ногах, а зеленый многогранник поместила на высокую трехногую подставку.

Фольдо, потерявший на какое-то время дар речи, тупо озирался по сторонам. Несмотря на роскошную обстановку, холодная комната мало походила на жилье в его понимании.

– Это изумруд? – сам не зная зачем, спросил клоун и вытянул дрожащий палец по направлению к многограннику.

– Это кристалл перемещения, – ответила Смерть, – с его помощью можно попасть в любую точку пространства. Стоит лишь взять в руку и пожелать. Но почему ты спросил?

– Э-э-э... – Фольдо пожал плечами.

– Ты любопытен. Позволь уж и мне задать вопрос. Почему ты боишься смерти? Неужели жизнь так мила тебе? Или, если угодно, неужели твоя жизнь настолько хороша, что не хочется прекратить бренное существование?

– Ну... – замялся Фольдо. – На самом деле моя жизнь вовсе не хороша. Она отвратительна. Но все же ...это жизнь. Я живу.

– Ох, – вздохнула Смерть, – я всегда поражалась людской манере говорить о том, о чем не ведают. Как же можно сравнивать две вещи, если об одной из них ничего не известно? Вы же понятия не имеете о том, что находится за краем. Или ты всерьез полагаешь, что я есть последняя инстанция? Впрочем, неважно. Что-то я разболталась. Начинай.

И клоун начал представление. Хоть это и было самое необычное выступление, которое любой артист мог только себе вообразить, и публика в этот раз собралась, мягко говоря, несколько своеобразная, репертуар был вполне обычным. Все те же ужимки, остроты, репризы – сотни раз за свою жизнь проделывал эти штучки Фольдо, всегда с неизменным провалом. Ничего иного он попросту предложить не мог. Но, то ли играл он самозабвенно, нахлестываемый плетью отчаяния, то ли зритель на сей раз попался понимающий, только не летели в него гнилые овощи, не гнали со сцены пинками. Невероятная вещь – Фольдо боялся сам себе признаться в этом, но профессиональное чутье говорило – Смерти нравится номер.

Да, несомненно, нравится. Она одобрительно кивает, раскачивается, временами даже вяло аплодирует. Ободренный успехом клоун распаляется еще больше. Он чувствует – так вдохновенно он еще никогда не играл. Смерти нравится, она довольна, но... смеяться не желает.

Под кожу холодной змейкой проник страх. Что-то не ладится. Но ведь он может, может!

Он идет колесом, падает возле трона, набив на лбу реальную, не фальшивую шишку. Он рыдает, и слезы на сей раз настоящие, не поддельные. Вместо алой улыбки звериный оскал.

Перед глазами круги. Свет мерцает, колышется пламя свечей, зеленым огнем вспыхивает и гаснет кристалл на треножнике. Музыка отрывистая, тревожная. Все подчинено единому ритму, даже Фольдо. У клоуна пена изо рта. Он обязан это сделать. У него просто нет другого выхода. Ну же, ну! Засмейся! Еще усилие, еще... Ты засмеешься, адское отродье, засмеешься, чего бы это мне не стоило! Я в лепешку расшибусь здесь, у твоих костлявых ног! Смейся!

Смерть не смеется.

Неужели все? Лебединая песня? Но именно сейчас Фольдо понял – он великий артист, а великий артист должен жить. И не один день – гораздо дольше.

Он хватает с треножника кристалл, хватает косу. Смерть поднимается, тянется к нему...

Поздно.

 

Расписной балаган на ярмарочной площади Ричимуко был переполнен. Знаменитый кудесник-иллюзионист, маэстро Вандерини, давал прощальную гастроль. На сцене возвышение, на возвышении большой ящик разрисованный звездами и кометами. Стройная, элегантно раздетая в серебристое бикини девушка искрилась в солнечном свете, проникавшем сквозь отверстие в крыше шатра. Сам фокусник, облаченный в черный фрак и цилиндр, важно прохаживался по арене, оттеняя своей мрачностью сияние ассистентки. Публика нетерпеливо галдела, она жаждала зрелищ.

– А сейчас, таинственное исчезновение! Слабонервных просим не смотреть! – объявляет ведущий. – Маэстро!

Под барабанную дробь девушка скрывается в ящике.

Иллюзионист взмахивает волшебным жезлом, произносит несколько слов, пугающих публику своей непонятностью. Барабаны смолкают. В наступившей тишине служащие с четырех сторон подходят к ящику.

Слышен шепот толпы:

– Неужели исчезнет?

– Ну да! Чудес не бывает!

– Тсс... А вдруг?

– Да, заткнитесь, вы!

И детский голосок:

– Мама, мне страшно!

Все взоры устремлены на арену. Маэстро вздымает руки. Неожиданно стенки ящика падают, едва не прихлопнув служащих. Публика переглядывается и встревожено гудит.

В распахнувшемся ящике рыжий клоун. Странный клоун, очень странный. В руках его коса – совсем не клоунский атрибут. В глазах огонь. Под его ногами девушка-ассистентка. Что с ней?

Почему? Зачем? Что за фокусы?

Маэстро Вандерини ошеломлен. Такого с ним еще не случалось. Он готов уже сам поверить в чудо.

– Ну, что? Где же ваши аплодисменты? – кричит клоун в толпу. – Разрешите представиться. Фольдо, величайший клоун-иллюзионист всех времен.

Он слегка кланяется, потом толкает ногой неподвижное тело девушки, и по тому, как оно падает с возвышения на арену, становится ясно – ассистентка мертва.

Зрители ахают, вскакивают на ноги, истошно визжит женщина.

– Вот фокус, так фокус, – говорит клоун, – не то, что у этого жулика. Тут у него люк в полу! Это обман зрителей. За обман – смерть!

Тон его вовсе не клоунский, так говорят люди наделенные властью – большой, безграничной. Толпа инстинктивно чувствует это и замирает.

– Вы всегда гнали меня, – продолжает клоун, – презирали и ненавидели, а я вырос над вами. Я сделал то, что не удавалось еще ни кому. Я обманул Смерть!

В толпе нарастает ропот:

– Он сумасшедший!

– Что за чушь он несет?

– А, по-моему, он дело говорит.

– Ха, господа, нельзя же быть такими детьми! Это все часть представления.

А Фольдо разошелся не на шутку:

– Вы бросаете младенцев, лжете и прелюбодействуете. Вы губите живые ростки таланта, будучи не в состоянии его понять. Вы подличаете и лицемерите, продаетесь и предаете! Вы сама мерзость, гнусность, смрад!

Но ничего. Я пришел. Смерть устала, ей надо отдохнуть. Теперь я ваша жизнь и ваша смерть. Видите эту косу? Это последний поцелуй, последнее «прости». Она отлично заточена, от нее нет защиты. Вот, смотрите!

Не сходя с помоста, клоун взмахивает своим оружием. Попав в луч света, коса вспыхивает синим пламенем и тут же гаснет, проходя сквозь тело Вандерини. Маэстро падает навзничь. Не пролито ни капли крови, но он мертв.

– Вот она – справедливость! – кричит клоун, потрясая кулаками. – Вот он – высший суд! Мой суд! Признайте мою власть! На колени! На колени, все!

Публика, опомнившись, бросается к выходу. Страшная давка в проходах. Шум, крик, паника. По ногам, по рукам, по головам... Спотыкаясь о тела, падая и поднимаясь. Сквозь хруст костей, сквозь кровь, вопли, стоны и детский плач.

Около восьмисот человек набились в тот день в шапито. Сорок человек были затоптаны насмерть обезумевшей от страха толпой. А клоун Фольдо, обезумевший от вседозволенности, косил и косил отставших, словно крапиву в саду. Косил, пока не занемели руки.

Потом, когда он, запыхавшись, стоял, опираясь на свое оружие, и тупо глядел на горы трупов у ног, чей-то взгляд коснулся его.

Это был мальчишка-подмастерье худой и грязный. Он стоял у опустевшего выхода и смотрел на клоуна открыто, без робости. Встретившись взглядом с Фольдо, мальчишка ухмыльнулся и спокойно вышел.

 

Ровно через неделю, в ночь с субботы на воскресенье, Фольдо сидел в запертой мясной лавке и чревоугодничал. Обладание кристаллом перемещения позволяло ему проникать всюду. Ни замки, ни засовы не могли остановить его. Отныне Фольдо не знал преград, был всегда сыт и доволен, вездесущ и неуловим. Ел, когда хотел, спал, где хотел. Свою убогую лачугу в Сан-Мортезе он совсем позабыл, и крысы-соседи верно уж начали скучать.

А я и есть крыса, думал Фольдо. Забрался ночью в лавку, жру тайком копченый окорок. Только я не простая крыса, а крыса, которая заставит людишек пожалеть о том, что они родились на свет. И я рад этому! Я доволен. Доволен?

Клоун задумался, перестал жевать. Немного поразмыслив, он пришел к выводу, что полностью довольным себя назвать не может. Но почему?!

Все предыдущие дни Фольдо ураганом носился по стране, неся ужас и смерть. Коса не знала отдыха, кристалл исправно переносил клоуна, куда бы тот ни пожелал. Мечта детства осуществилась – он мог убивать вволю.

Я вполне способен истребить человечество, – думал Фольдо, – но что я стану делать потом? Я мечтал убить всех, кто был счастливее меня, то есть всех поголовно. Но теперь-то я уже не тот забитый и несчастный лицедей, о которого все вытирали сапоги. Убивать обычный народ больше нет смысла. Они не счастливее меня, скорее наоборот.

И клоун понял, чего ему не хватает для успокоения. Он должен уничтожить всех настоящих счастливцев, баловней судьбы.

 

Джути проснулась рано. Она открыла большие синие глаза, поморгала и распахнула их еще шире. Она вспомнила, какой день ей предстоит. Необычный, волнующий день, который случается только раз в жизни.

Свадьба.

Для восемнадцатилетней девушки потрясение неимоверное. Жизнь менялась кардинально, переворачивалась с ног на голову. Если до сей поры, она была маминой дочкой, тайком поигрывающей в куклы, то уже завтра Джути проснется замужней женщиной и непременно испечет мужу яблочный пирог. Печь пирог она научилась неплохо, спасибо тренировкам под материным руководством. Теперь Джути предстояло испечь его самостоятельно. Это будет мой первый важный экзамен, – решила девушка.

Она выходила замуж по любви, и это обстоятельство служило главной причиной сапфирового сияния ее глаз, и мимолетной нежной улыбки, что то и дело касалась чувственных губ. Ее суженый – юноша по имени Рамиро – любил невесту нежно и трепетно. Был он хорош собой: кудряв, черноволос, строен. Его горящие глаза излучали такое тепло, а белые розы, которые он приносил, были так прекрасны, что сердечко бедной Джути трепетало от счастья нынешнего и еще больше от предвкушения счастья будущего.

Она весьма смутно представляла себе первую близость. Хоть старшая сестра говорила ей, что это вовсе не так страшно, как кажется, Джути боялась. Боялась и, в то же время, в глубине души верила, что все произойдет мягко, нежно и сказочно романтично.

Однако мечты мечтами, но нужно вставать. Дел невпроворот. Джути решительно выпрыгнула из постели, потянулась, скинула ночную рубашку. Потом села перед зеркалом и сказала себе: «Ну, что глядишь? Вот и настал твой черед. Будешь теперь замужней дамой, нарожаешь детей, располнеешь. Будешь ругаться с торговками на базаре и весь день проводить у плиты. Готова?»

– Готова! – ответила она вслух. – Еще как готова!

– Вот и хорошо, – сказал кто-то за спиной.

Джути резко обернулась. Флакон духов полетел на пол.

Клоун? Откуда? Мне чудится? Она схватила с кровати ночнушку, прижала к груди.

– Как ты сюда попал? Прочь, прочь!

– Скажи мне, ты счастлива?

– Кто ты? Убирайся немедленно, а то я позову на помощь!

– Бесполезно. Дверь заперта изнутри.

– Не подходи! Я буду кричать!

– Не беспокойся, твои женские прелести мне не нужны. Хотя, надо признать, девочка ты ничего, – клоун осклабился и подмигнул.

– Что тебе нужно от меня?

– Давай немного поговорим. Интересно, знаешь ли, поговорить с человеком, перед тем как... – он выразительно помахал косой.

– Коса? – Джути только что обратила внимание на предмет и жутко удивилась.

– Конечно же, коса, – кивнул клоун, – что еще может быть в руках Смерти?

Девушка округлила глаза, только сейчас она начала понимать, что...

– Итак, – продолжал клоун, – ты счастлива?

– Я... я не знаю. Сегодня моя свадьба. Да, да, конечно, я счастлива, очень счастлива! Пожалуйста, не убивай меня!

– Что и требовалось узнать, – сказал клоун и шагнул к ней.

Джути закричала раненой чайкой, забилась в угол кровати. В клоуна полетело все, что было под рукой: толстая роман, настольная лампа, одеяло, подушки. Он со смехом отбивал предметы древком косы. Он приближался.

Глаза девушки потускнели. Слез не было. Было понимание, что свадьба не состоится, что жених увидит ее уже мертвой. Не будет белого платья, любви, счастья, праздника. Не будет ничего. Никогда.

Она закрыла глаза. Последнее, что Джути услышала, был свист косы.

Ну, вот, я и убил счастливицу, а вместе с ней счастье других людей, любивших ее, – сказал себе Фольдо. – Хороший ход. Но, стало ли мне легче? Может быть да. А может быть нет.

Странно все это.

 

Через три дня клоун снова оказался поблизости. Сквозь чердачное окошко противоположного дома он наблюдал за выносом тела. Несколько десятков людей собрались, чтобы проститься с умершей. Женщины рыдали в открытую, мужчины тайком смахивали слезы. Множество венков, множество белых роз, траурная музыка. Мать покойной поддерживают под руки, она сама похожа на труп. Кудрявый юноша припал к гробу, почернел лицом.

Вдруг Фольдо почувствовал чей-то взгляд. Молодая девушка, ровесница покойной, смотрела на него снизу. Румяная, в глазах ни слезинки. Их взоры встретились, и мимолетная улыбка чуть коснулась тонких девичьих губ.

 

Слухи о страшном клоуне-призраке, возникающем из воздуха и убивающем людей, гуляли по стране. Власти, опасаясь паники, не говорили о нем в открытую, однако стражники свирепствовали, хватали всех клоунов кряду, допрашивали с пристрастием. Бесполезно. Фольдо был неуловим.

Матери пугали им своих детей, да и сами пугались. Он стал мрачной легендой. Однако, как ни странно, все больше входила в моду жестокая клоунада, где главную роль исполнял злой клоун с бутафорской косой.

Фольдо убил еще несколько счастливых любовников, но душа его по-прежнему была не на месте. Может быть, любовь не дает полного, абсолютного счастья? Ведь влюбленные и страдают тоже. Может быть, в этом все дело? А что если настоящее счастье в богатстве? С чего бы богатому страдать? Он доволен, спокоен, он всего добился, а значит, счастлив безоговорочно. Вполне возможно, что так оно и есть.

 

Фольдо присмотрел великолепный загородный особняк, окруженный высокими пальмами. Четыре этажа, два флигеля, обширное парадное крыльцо с мраморными колоннами. Именно в таком доме и должен жить счастливейший из смертных.

Клоун понаблюдал за домом, определил местоположение хозяйской спальни и, воспользовавшись кристаллом, глубокой ночью проник в нее. Несмотря на поздний час, хозяин не спал. Это был тощий седой старик, лицо изборождено морщинами, кожа цвета пергамента. Он лежал в огромной кровати с балдахином, одеяло натянуто до подбородка, на прикроватном столике бутылочки, склянки, порошки. В воздухе запах камфоры и валерианы.

Старик смотрел на Фольдо без страха и даже без удивления. Клоун замер в нерешительности.

– Я ждал тебя, – сказал старик. Голос его был слаб, но ровен и спокоен. – Правда, я не ожидал увидеть тебя в таком обличии. Но, ведь, это и неважно, да? И, знаешь, я даже рад тебе.

– Вот как? – удивился Фольдо. – Первый раз вижу человека, который радовался бы смерти.

– Неужели? – не поверил старик. – Да, уж настоящая ли ты Смерть? Может ты самозванец?

– Я Смерть! Я твоя погибель! – возмутился клоун. – Видишь мою косу?

– Слава богу, – сказал старик, – а то уж я начал сомневаться.

– Не будем терять время, – Фольдо шагнул ближе. – Ты счастлив?

Старик засмеялся. Смех его, напоминающий квохтанье наседки, перешел в сухой мучительный кашель. Кашлял старик долго, а потом сказал:

– Я счастлив видеть тебя. А так... Смолоду я трудился, не покладая рук. Не доедал, не досыпал, думал, что настанет пора, и я заживу настоящей жизнью. Долгие, долгие годы... И вот пора настала, я добился всего, что хотел. Чем не счастье? Лежу больной, одинокий и ...богатый. Здоровье не купишь, молодость не вернешь. Она и дана нам, чтобы жить. Жить, а не существовать.

Фольдо не совсем понял, что хотел сказать старик, но на всякий случай убил. Потом он убил всех слуг – одного за другим. Когда подступал к последнему, поразился. Тот боялся, определенно боялся, но в глубине его широко открытых глаз затаилось восхищение.

Вот дом, достойный такого человека, как я, – решил Фольдо. Он побросал трупы в пруд и поселился в пустом четырехэтажном особняке, окруженном высокими пальмами.

 

Тянулись дни, недели, кончалось лето. Фольдо все реже покидал свое роскошное жилище, все реже пускал в ход косу. Ночами, томимый бессонницей, он бродил по дому и гул его шагов эхом отдавался в пустынных коридорах. Старинные картины, дорогая мебель, оружие на стенах – все медленно покрывалось пылью.

Вот я богат, – думал Фольдо, – сундуки полны золотом, кладовая набита изысканнейшей пищей, подвалы – лучшим вином. Власть моя над людьми поистине безгранична. Что мне еще нужно? Что?

Он вспомнил вдруг странного мальчишку в цирке, странную девушку у гроба и странного слугу, чье тело теперь покоилось на дне пруда. Он понял – они ему завидовали! Ничем не примечательный человечек, выходец из народа добился самого главного в жизни – власти. Раз сумел, значит, это возможно! Он – их кумир. Кумир толпы. Вернее, той ее части, что карабкается по головам других. Залезть удается немногим, но когда они оказываются на самом верху... Плачьте, о люди!

Им восхищались, ему завидовали!

Было бы чему...

В одну из ночей клоуну стало особенно тоскливо. Он сидел за столом, ковырял вилкой заливного осетра в серебряном блюде, потягивал коллекционное вино из хрустального фужера.

Не сиделось, не елось, не пилось...

Особняк давил своей тяжестью, душил затхлой пустотой бесчисленных комнат, угнетал бесконечностью мрачных коридоров. Тревожно отстукивали секунды настенные часы. Пробило двенадцать. Звук бьющих часов странным образом напоминал воронье карканье.

Фольдо отшвырнул вилку, вышел на мансарду. Луна плыла меж облаков, бледная, как клоунская маска. Серебрящаяся дорога быстрой, порожистой рекой текла в неизвестность. Он прихватил косу, нащупал в кармане кристалл и пустился в путь по этой реке, сам не зная, зачем и куда.

Что такое мечта? – размышлял клоун. – Может быть, она горизонт недостижимый и прекрасный? Птица, избежавшая клетки? Кажется – вот она, схватил, прижал к себе. Но через мгновение в руках привычная обыденность, а мечта уже снова на горизонте, зовет и манит. Но в тот краткий миг, когда она близко, когда она рядом – ты счастлив. Счастье – в погоне за вечно ускользающей мечтой? В ловле собственной тени? В охоте за солнечным зайчиком? Только лишь в этом?

На перекрестке трех дорог он остановился. Налево пойдешь – в нищете пропадешь. Направо пойдешь – себя потеряешь. Куда же идти то?

– Прямо, – раздался за спиной знакомый голос. Единственный голос, который Фольдо боялся услышать.

Да, это была Смерть. Усталая, истоптавшая сто дорог, она все же настигла. Подошла, остановилась в нескольких шагах. В руке остро заточенный серп.

– Удивлен? – спросила Смерть. – Пришлось достать запасное оружие. Когда случаются большие войны, коса перегревается, тупится. Приходится пользоваться серпом. Недаром одно из моих имен – Мрачный Жнец. Задал же ты мне работу. Пешком ходить ох как нелегко в моем-то возрасте! Но теперь все вернулось на круги своя.

– Не-е-ет! – закричал Фольдо, и крик его трижды повторило эхо.

Он выхватил из кармана кристалл, он попытался исчезнуть, скрыться, пропасть. Напрасно. Кристалл больше не горел изнутри таинственным зеленым огнем. Он потух.

И тут клоун услышал очень странные звуки. То смеялась Смерть. Впервые за много веков.

– Ты смеешься! – воскликнул он. – Я выполнил условие! Мне положена отсрочка! Мне необходим этот день. Вдруг, я смогу хоть что-то изменить.

– Вот как? Ты полагаешь, я должна тебе один день? А, по-моему, ты задолжал мне куда больший срок. К тому же ничего менять не надо. Ты умер для реальности еще месяц назад, в ней ты не совершил ровным счетом ничего. Однако твои поступки реальны. Реальны для тебя самого. Так что... будь готов к тому, что отвечать за них придется сполна. – Смерть шагнула вперед. – Отдай косу – то, что принадлежит мне по праву. Это оружие милосердия, а не игрушка. Оно не для тебя и не для таких, как ты.

– Я убью тебя! – клоун нанес один удар, второй. Коса проходила насквозь, не причиняя вреда.

– Глупец, – сказала Смерть, – нельзя убить того, кто никогда и не жил.

Она вырвала косу из онемевших рук. Она нанесла последний, разящий удар. Душа Фольдо вытекла из безжизненного тела и облачком умчалась туда, куда ей было предназначено. Смерть подобрала кристалл, который тотчас же засветился изумрудным светом, и исчезла.

Луна вынырнула из-за облака, и в ее свете блеснул волшебный серп, забытый Смертью на перекрестке трех дорог.

По всей необъятной Кирспандии десятки, сотни, тысячи злых клоунов в своих кроватях вздрогнули во сне и хищно облизнулись.