Как все начиналось или вы не Бальмонт... (наверное это эссе).

 

Я сел за стол, уставился на грязную, залапанную клавиатуру, выглядевшую при бликующем свете экрана монитора еще более мерзкой, чем она была на самом деле и собрался написать что-нибудь гениальное, как впрочем и все, что было создано мной за последнее время.

Сел. Рассеянно бросил взгляд на стоящий поодаль аквариум с вечно голодными гуппешками обирающими своими ртами зелень наросшую на толстом витринном стекле. Вздохнул и с сожалением прислушался к себе, вернее к своему, считай уже пятидесятилетнему организму.

Где-то в том месте, где у других (льщу себя надеждой) менее талантливых мужиков кустится обильная заросль волос, я имею в виду естественно грудь, а у меня клочками торчит какое-то полное безобразие, копится, собираясь в неприятный комок изжога, готовая в любой момент ринуться в глотку и разъедающей кислотой обрушиться на гланды, гортань, и все остальное, что там у меня еще есть.

А в левой ягодице, расплющенной моим, почти сто килограммовым телом тоненькой иголочкой начинает свербеть чуть заметная пока еще боль, которая постепенно нарастая перейдет в боль уже еле терпимую, поднимется несколько выше и займет положенное ей место где-то среди одной из четырех межпозвонковых грыж, и одному Богу известно, что случится завтра: отступит ли она, эта самая боль и вновь уползет в ягодицу, или же заставит меня, огромного, почти двух метрового мужика ползать по полу в слезах, униженного и обессиленного в ожидании кареты скорой помощи и спасительной обезболивающей блокады.

А тут еще(одно к одному),как на грех закончились сигареты, а за окном темно и сыро, и страшными, темными призраками бродит по улицам полупьяная городская шпана, которой абсолютно наплевать, что перед ними член союза писателей, почти что афганец, который кроме спасительной пачки сигарет и не желает уже ничего, ни стакана, ни тем паче женщины...

А им на это откровенно насрать! Они хулиганы. Их даже милиция побаивается, не смотря на свои длинные, купленные в штатах за валюту резиновые дубинки, изобретенные кстати нашим, Россейским мужичком. При хорошем раскладе просто отберут сигареты и мелкую, грустно звякнувшую на прощание мелочь сдачи и отпустят восвояси. Но могут и по репе настучать, кто знает, что у них сейчас на уме? А вдруг наши опять где- нибудь, во что-нибудь проиграли? А вдруг они по этому поводу грустят? А вдруг...

Да что это со мной? Из редакции уже звонили, просили, да что там просили- требовали показать новые главы, мол раз был контракт, был аванс, извольте крутиться господин хороший. Да я бы рад ,но ничего кроме раздражения глядя на клавиатуру не рождается, да и раздражение какое-то слабенькое, умиротворенное...

А мысли ,тоже слабенькие и умиротворенные влекут нехотя меня куда-то назад, в прошлое...Да, им, тогдашним классикам в те времена было гораздо проще. Во временя столь горячо почитаемого мною Достоевского, в России было от силы пять – десять издательских домов, и в каждом из них его знали, в каждом из них ему были наверное рады... А сейчас? А что сейчас... На усохшей территории отчизны ,шуршат уже не менее тысячи издательств, и это не считая мелких, местечковых расположенных в совсем уж крохотных городишках. И все издательства что-то делают, что-то издают... А на витринах книжных, лощеные обложки с давно уже набивших оскомину фамилий. Совершенно бездарные тексты рассчитанные надо полагать на читателей с интеллектом чуть выше, чем у дрожжевых грибков...

И попробуй куда-нибудь просунься... Кто вы такой? Как ваша фамилия? А за чей счет....

...Ну ни за мой же! Я свои-то счета, за свет и воду, за Интернет с трудом оплачиваю, а уж эти...

Эх, жаль, надо было начинать раньше, лет тридцать назад, еще при бровастом...

Сейчас бы уже и фамилия была бы, и связи по редакциям, и ниша какая никакая в литературе глядишь была бы ...Да...А что помешало? Ведь еще в армии пописывая слабые стишата и посылая их в армейскую газету, я худо-бедно лишний червонец в месяц завсегда имел. Так зачем же остановился?

А память тут-же услужливо перебрасывает меня в мои после армейские годы.

«Я снежные хлопья губами ловил,

Я слезами напиться пытался...»

...Худой словно кузнечик, ярко-рыжий и носатый преподаватель литературного общества при ДК огромного тракторного завода, томно шевеля своими длинными, суставчатыми руками у меня перед лицом важно вещал громким голосом выслушав первые строчки...

- Ну что вы, батенька...Да разве ж можно сейчас, в наше время писать такую упадническую лирику? В то время как наша страна во главе...

Берите вот пример с Якушкина. Его «Завтрак на высоте», напечатали практически все многотиражки, и это правильно...

Я пытаюсь вспомнить этот самый завтрак, но в голове осталась лишь пара строк этого монументального произведения, где главный герой, машинист башенного подъемного крана завтракает в своей кабинке, не спускаясь на землю, дабы ни на минуту не приостанавливать процесс строительства городского роддома, да и всего советского благополучия в целом.

«...На высоте, беру я ломоть хлеба,

И с колбасою начинаю есть!»

Нда...Лирика – поэта из меня не получилось. Но через месяц я ему, преподавателю естественно, принес несколько штук басен в стихах. До сих пор помню что случилось с его лицом, украшенным флюгером-носом. Преподаватель побелел, задрожал и отшатнулся от меня как от прокаженного:

- Да вы что юноша? Нарочно что ли приносите сюда подобное? Я между прочим член партии с двадцатилетним стажем, а вы мне пытаетесь басни свои всучить... Вы что не понимаете, что басня- это искусство порабощенных, тех, которые не могут ничего открыто высказать, вот и пытаются завуалировать свои чаяния и требования так называемым Эзоповским языком. А вы молодой человек, свои эти «попгапоновские» штучки бросьте. Я вам не мальчик... Идите и попробуйте себя в прозе, может быть там...

Я пошел и попробовал...

«А за окном шел дождь, мелкий и пакостный, какой бывает только осенью, хотя если судить по календарю давно уже наступила весна..»

И все в таком духе о молодом человеке, который стоя под детским грибком, промокнув под дождем тем ни менее все смотрит и смотрит на окно любимой девушки, и как бы даже несколько в подпитии...»

Мой наставник-литератор прочитал измятые, выстраданные мои первые прозаические попытки и проговорил, дружески выпроваживая меня из кабинета.

- Мне кажется, литература это не ваше. Не обижайтесь, но отчего-то все ваши герои какие-то мямли, нытики влюбленные...А сейчас этого нам не надо. Это вам не «Серебряный век»,да и вы не Бальмонт». Идите, идите, и знайте, с вашими героями(если их конечно можно так назвать), мы своего будущего, необычайно светлого и счастливого еще долго не построим!

 

Я ушел строить светлое будущее, которое строю до сих пор, и очень долго в моей голове звучали его слова:

«Мне кажется, литература это не ваше....», и лишь совсем недавно я их как мне кажется забыл...

Я откинулся на своей жесткой табуретке, и только сейчас заметил, что

на экране, сплошь в красных и волнистых, неизвестно откуда появился текст, со странным и наверное очень глупым названием:

Как все начиналось или вы не Бальмонт... (наверное это эссе).