Григорий Силантьевич в раздражении ткнул ногой цинковое ведро, стоящее у порога. Его приготовила дочь к вечерней дойке.

– Бардак! Понаставили тут вёдер – не пройти по двору!

Ведро, звякнув, покатилось, из него вывалилась марлевая тряпка для процеживания молока. Это ещё больше разозлило отца. Быстрыми шагами он вышел в огород. Чистый, ухоженный огород всегда его успокаивал. Взгляд хозяина остановился на дорожке, которая вела к грядкам. На ней торчало несколько молодых стебельков осота. Григорий Силантьевич взревел и ринулся к дому. Галина, подобрав опрокинутое ведро, шла на скотный двор. Её догнал голос отца:

– Когда я дождусь порядка?! Сколько можно терпеть это безобразие?! Понаехали на всё готовое, твари неблагодарные!

Он стоял посреди двора, высокий, сутулый, с красным от возбуждения лицом. Его всегда аккуратно расчёсанные седоватые волосы растрепались. Одна пола рубашки вылезла из брюк – так энергично рубил он руками воздух, присваивая родным всё новые имена. А из дома уже доносился крик матери:

– Дармоед! Как у тебя кусок в горле не застрянет! Здоровый лоб, а денег приносишь с гулькин нос!

На крыльцо вышел Андрюшка – Галин сын и поплёлся к калитке. Галя молча направилась в коровник. Слёзы застилали глаза. Обвив руками Зорьку женщина зашлась в рыданиях. Сил оставаться в родительском доме не было, но идти некуда.

Раньше, в детские годы, она не замечала, что мать с отцом такие вредные. Вспоминая своё детство, Галина находила много хорошего в нём. Или она другого просто не знала.

Её родители поженились в середине шестидесятых. Для них еда и деньги стали в жизни мерилом счастья и благополучия. Может быть, потому, что было голодное время? Хотя, навряд ли. Они не нуждались никогда. Мать работала на почте сортировщицей, отец окончил нефтяной техникум, а со временем занял итээровскую должность в управлении буровых работ и до пятидесяти пяти лет летал на Север. Пенсию он заработал по тем временам неплохую, но ещё лет десять продолжал трудиться в газовом хозяйстве у себя в районе. Оба родителя были всегда чрезмерно пристрастны к чистоте и порядку, чем изводили своих послушных детей. Прожитые годы затуманили воспоминания об этом, но что помнила Галина точно, так это радость, появившуюся у неё при первой возможности покинуть отеческий дом. Галина уехала учиться, поселилась в общежитии. Но вскоре, по доброте или по слабости своего характера, оказалась в том же зависимом положении, что и дома. Только Галина и слышала от соседок по комнате:

– Галка, пожарь картошки!

– Галь, подежурь на кухне. У меня свидание.

– Слышь, подруга, дай мне твою кофточку надеть.

– Перепишешь конспекты, а?

Нельзя сказать, что Галина не сопротивлялась, но в ответ на «Девочки, не могу» она слышала благодарное или ласковое слово и таяла, соглашаясь, в конце концов, на эти просьбы. И замуж вышла, не доучившись, тоже по доброте своей. Её будущий муж Сева сначала встречался с её подружкой. А когда та его бросила, Галя пожалела парня. Уж так переживал бедный, чуть руки на себя не наложил.

Сева отслужил армию и работал на заводе фрезеровщиком. Жил он с матерью в старом домишке на окраине города. Галя понимала, что Всеволод позвал её замуж от безысходности или назло бывшей подруге, но согласилась, потому что жалела его, что было для неё то же, что и любила. Когда родился первый ребёнок, ей пришлось бросить учёбу.

Надо сказать, зажили они хорошо. Галя сразу понравилась Севиной матери, и обычного противостояния «невестка – свекровь» не было. Они вдвоём ухаживали за Севой, а потом и за детьми – Андреем и Танюшкой.

Когда свекровь умерла, Галя горевала по ней больше Всеволода. Этим она очень удивила соседей, которые у гроба перешёптывались:

– Ты гляди, как Галька за свекрухой убивается, как за родной матерью.

– Да, другая дочка не станет так слёзы лить да сокрушаться.

После похорон матери Всеволод мало изменился, только вот командовал чаще, почувствовав себя хозяином, да, может быть, стал распущеннее на язык. Жену теперь он именовал «овцой», «коровой» и другими не менее обидными прозвищами.

А та подруга её не вышла замуж и, перебрав с десяток женихов к тридцати годам, решила вернуть Севку. Зачастила к ним в гости, детям леденцы и жвачку носила, Севе – вино. Стреляла глазками, заговорщицки подмигивала ему. К чести Всеволода, не поддался он ей, а сказал прямо:

– Я Галку свою ни на кого не променяю и на тебя тоже. Любовь забывается – обида остаётся. Сильно ты меня обидела. Не ходи к нам, не вороши старое.

А тут в стране постперестроечные времена нагрянули. Супруги остались без работы. Все запасы и даже ваучеры проели…. Тогда Сева запил. Как Галя не боролась с его болезнью: к знахарке ходила, травами поила, уговаривала в поликлинику сходить – ничего не помогало. А вскоре он начал поднимать на Галю руку, поколачивал и детей. Семья стала бедствовать. Галина никогда не жаловалась родителям на свою жизнь, да поначалу-то и жаловаться было не на что. Сообщала, что они с мужем живы-здоровы, дети растут. Мать писала о своих проблемах: несправедливостях правительства по отношению к пенсионерам, ссоре с соседями. О том, что брат после срочной службы остался в армии работать по контракту в должности прапорщика, женился на женщине с ребёнком. «Свадьбы не было, поэтому тебя не позвали. А вообще, Галина, приезжай к нам в гости. Хоть с отцом на внуков поглядим».

Да куда там…. Ни денег, ни одежды…. Галя даже и думать не смела о поездке на родину. В школу ребят мудрено собрать.

Однажды брат по делам службы был в тех местах и заехал к ней. Узнав о горе Галины с мужем, увидев её житьё, он пожалел сестру и оставил ей немного денег, а дома рассказал обо всём родителям. Мать, худая высоколобая женщина с сивой буколькой на затылке, победно воткнув руки в костлявые бёдра, густо зашипела:

– Я так и знала, что этим кончится. Я говорила. Говорила? – торжествующе глянув на отца, мать помолчала с минуту, а затем вынесла приговор:

– Галина несамостоятельная. Придётся забирать, а то алкаш этот

убьёт её. Она тяжело вздохнула и жалостно добавила:

– Своё же дитё.

Отец тоже вздохнул и согласился:

– Да. Только мы привыкли уже вдвоём. Ну, ничего. Они у меня по струнке ходить будут. Пиши! Зови!

Галина, оставив спившегося мужа дома, поехала с детьми к родителям. По дороге Танюшка спросила:

– А какие они – бабушка и дедушка?

– Родные, – односложно ответила Галя.

Бабушка и дедушка, расцеловав дочь и внуков, накрыли стол. Дед, правда, не долго думая, тут же за столом изложил свои требования: чтобы чисто, тихо, в девять часов – отбой.

Наутро Галя пошла искать работу. Ну, какая работа в сельской местности? Даже в колхоз не взяли. Он почти развалился, и люди третий год ходили на работу бесплатно, разве только что украдут. Да и то без них всё стоящее разворовали начальники. Несколько дней Галина бегала по селу в поисках хоть какого-нибудь заработка. Мать не молчала:

– Даже этого ты сделать не можешь, неудалая.

Утром, когда Галина собралась опять в контору, отец остановил её:

– Хватит трясти хвостом по селу. И дома работы хоть отбавляй. Будете наши с матерью пенсии проживать.

И Галина с чувством тяжкой вины принялась за домашние дела. Чуть свет вставая, управлялась со скотиной и поливала огород, готовила обед, убирала, стирала. После вечерней дойки она дотемна, обессиленная, ползала по грядкам, чтобы отец мог с гордостью сказать соседям:

– А у меня огород, что яичко пасхальное.

По выходным Галина торговала на базаре овощами и зеленью, и когда клала на стол вырученные за них деньги, мать, поджимая губы, пересчитывала их и недовольно качала головой. Как-то за ужином она демонстративно громко спросила дочь:

– А что это у нас Андрей и Танька паразитами живут? Едят каждый день, а как работать, так их нету. Пусть Татьяна в доме убирается, а ты, Андрей, на пасеке трудись, деду помогай.

Григорий Силантьевич одобрительно посмотрел на жену и внушительно добавил:

– Правильно. И чтоб мне музыку не крутили. Шумно с вашим приездом в доме стало. Уроки раньше заканчивайте делать. Не забыли, четь, – отбой в девять.

Вроде ничего такого родители не сказали, но их слова больно задели Галину. И так дети света белого не видят. Только школа. А придут домой, едва успевают указания деда и бабки выполнять. Даже друзей у них нет. Танюшка принесла домой собачку, дед убил. Говорит: «Жрёт она много». Девочка всю ночь проплакала, а утром спрашивает у матери:

– Что мы, как сектанты, живём? Этого нельзя, туда не ходи…. Зачем сюда приехали? Лучше бы мы с пьяным папкой жили.

Галина написала письмо соседке, с которой жила рядом в городе, просила рассказать о муже. Всё же душа болела. Соседка рассеяла последние сомнения Галины: Всеволод пропил дом и ушёл бомжевать.

Андрея после окончания школы сразу забрали в армию. Он так обрадовался этому! Даже не огорчился, что проводы ему не делали. Бабушка сказала, что не заработали на гулянки, и велела после армии домой не возвращаться.

– Останься, как дядя твой, в армии. И сыт, и одет будешь.

Танюшка подросла и к выпускному классу превратилась в хорошенькую девушку, на которую стали обращать внимание мальчики. Вскоре появился и поклонник. Однако дедушка и бабушка не выпускали девчонку на улицу:

– Молода ещё, – ворчала бабка, – не то выскочишь, как мать, за пьяницу или, что хуже, в подоле принесёшь.

Таня плакала, жаловалась матери, но что та могла поделать – не она хозяйка в доме. А тут Андрюша вернулся. Комиссовали его из армии. Порок сердца обнаружили, а на операцию нужны были большие деньги. У стариков они были. Но дед сказал, что это на чёрный день:

– Мы и так вас кормим. В кого ты, Галька, такая? Вон твой брат, за что не возьмётся, деньги так и липнут к его рукам. Всё добывает и добывает. Мы и дом ему подпишем. Вам, лодырям, оставлять бесполезно. Всё равно разбазарите добро.

Андрею дали третью группу инвалидности. Чтобы устроиться хоть на какую работу, он скрывал болезнь. А работа была физическая, да и, в основном, разовая.

Танюшке через два месяца должно исполниться восемнадцать лет. Перед выпускным вечером парень ей сделал предложение и ждал ответа. Каждый день он маячил перед окнами, но напрасно – Таню гулять не выпускали. Бабка возмущалась настойчивостью, даже «нахальством» парня. По совету мужа написала она участковому на «Танькиного ухажёра» заявление, что тот, де, ходит, высматривает. Пропал, мол, дедов мотоцикл. Хотя они его ещё год назад продали в соседнее село. Началось следствие, и парня забрали по подозрению в краже. На выпускной вечер Таня не пошла – не купили платья. Дед пояснил:

– Нечего тебе там делать. Иди, работай, лодырюга. Хватит у меня на шее висеть.

И Татьяна пошла работать реализатором к частнику: торговала на рынке чебуреками. Но хозяин платил мало. Бабка злилась:

– Вся в мать. И заработать толком не умеешь. Вот дядя твой – додельник!

К Новому году приехал сын Сергей, правда, без жены. Та не захотела ехать в село, как она сказала: морозить мягкое место. Родители обрадовались приезду сына, не знали, чем накормить, угостить любимое чадо, начались восторженные ахи:

– Ах, какой ты хороший, сыночек! А уж умный, не то, что твоя сестра-дурёха и её выродки.

После отъезда Сергея старики стали «экономить» – запирать продукты. Отец дошёл до того, что выдавал Галине строго по весу картофель, сахар и прочее. Хлеб выделялся по кусочкам. Галина и дети ходили чуть слышно. Если бы могли летать, то летали, чтобы не навлечь на себя гнев родителей. Деньги все отдавали деду. Он такой закон завёл: вошёл в дом – сначала ему деньги отдай, а потом всё остальное:

– Я вас кормлю и за коммунальные услуги я плачу.

Сергей привёз к Новому году родителям подарок – четыре ящика хозяйственного мыла, и отец перестал Галине давать деньги на стиральный порошок. Она стирала мылом, стругая его и в стиральную машину, и в выварку.

Старики разленились и распоясались настолько, что мать, уже не стесняясь людей, кричала на дочь, как барыня на прислугу.

Сердобольные соседи говорили Гале:

– Да ты хоть раз топни ногой да повысь голос на них, посмотришь – присмиреют. Почему они Серёгу любят, потому что бояться. Он не цацкается с ними, как ты.

По ночам Галя выходила в сад и плакала. Подошёл к ней как-то Андрей:

– Мама, когда этот ад закончится? Давай уйдём?

– Куда, сыночек?

– Куда глаза глядят.

И ведь ушёл. Два дня не было его. Галя извелась вся. Думала, что плохо с сердцем стало, и он умер. Бегала в больницу и в милицию.

На третий день сын вернулся. Его встретил на пороге дед:

– Ты мне замок на погребе сломал, чтоб воровать продукты? Мало, что я вас оглоедов кормлю. Пригрел змеёнышей. Бабка, пиши заявление участковому!

Выскочила из дому Галя:

– Иди, сынок, на улицу. Мы сейчас.

Покидали с Танюшкой в чемодан кое-какие вещи и вышли за порог. Глотая слёзы обиды, Галя тихо проговорила:

– Спасибо, родители, за хлеб-соль, но детей в обиду я больше вам не дам.

Калитка за ними захлопнулась.

Неделю старики отдыхали от постояльцев. Затем отца всё начало раздражать. Пыль на серванте, зарастающий травой огород, грязная посуда, нестиранное бельё, нерасторопная, отвыкшая от работы жена, которая уже канючила:

– Давай продадим корову. Мне трудно с ней возиться.

Григорий Силантьевич злился на жену. Однажды она ему подала грязную, с засохшей по краям яичницей тарелку. Он бросил её жене в лицо и рассёк бровь, но уже не видел этого. Его хватил удар. В результате: частичный паралич.

И вот он лежит, обложенный подушками в застиранных наволочках, но всё равно командует:

– Подай чаю! Почему горячий? Переверни на бок. Принеси грелку!

Жена возмущается:

– Что я тебе, слуга?! Сам выгнал дочку. Раздражала она, видите ли, его. Подумаешь, хозяин. Сам себя наказал. А мне работать трудно. Сил нет.

Она даже перестала стирать постельное бельё. Покиснет немного в воде, высушит его на солнце и снова деду стелет.

– Что это я в этой вони лежу? Галка лучше тебя стирала, хотя и мылом, – ворчал он.

– А где твоя Галка? Выжил своими назиданиями, – слышал в ответ.

– Пойди к ней, попроси, чтоб вернулась.

– Вот ещё, унижаться перед говном.

– То, что ты готовишь, жрать невозможно. Я только от твоего пойла умру.

Он так доводил жену попрёками, что однажды, не выдержав его очередной атаки, она пошла к дочери на квартиру.

Галя снимала комнату у одинокой старушки, которая, ощутив помощь квартирантов, не стала брать с них денег. Комнатка была скудно обставлена, но чистая, уютная. Детей дома не было. Мать, поздоровавшись, спросила о них:

– Танюшка на бухгалтерских курсах, Андрей на работе.

– А ты-то трудишься?

– Конечно. В кинотеатре, билетёром.

– А что ж не на работе? – она подозрительно посмотрела на дочь.

– Так по будням нет дневных сеансов. Только вечерние.

Мать не знала, как приступить к разговору. Галина выжидающе на неё смотрела. Молчание затянулось. Наконец, смирив гордыню, мать сказала:

– Возвращайтесь, дочка, домой. Отца парализовало.

Вернуться Галина не согласилась, но прийти обещала.

– И на этом спасибо, – обрадовалась мать.

Уже на следующий день, прямо с утра, Галя пришла к родителям и до работы убрала в доме, сготовила обед, постирала бельё, прополола грядки.

Отец болезненным голосом, жалостно и чуть слышно попросил:

– Дочка, может, вернётесь?

– Нет, – решительно ответила Галя, – живите, как хотите. У вас же есть сын, которого вы любите. Он и позаботится о вас. А мы уж своей жизнью….

Но совсем от родителей отказаться Галина не могла. В свободное время она приходила к ним управляться по хозяйству.

Через несколько месяцев отец умер. Мать обвинила в его смерти дочь:

– Если б ты тогда не ушла, отец был бы жив.

Через полгода мать вступила в наследство и подписала дарственную на дом сыну.

Между тем, Сергей проворовался. И чтобы дело не передали в трибунал, срочно надо было ему погасить долг.

Жена времени ему на раздумья не дала и сразу подсказала:

– Дом-то на тебя. Дарственная. Что хочешь, то можешь с ним сделать. Продай дом.

– А мать? – заикнулся Сергей.

И на это у жены был готов ответ:

– В дом престарелых. Галка её не возьмёт.

Прикидывал он и так, и этак – права жена. Хоть и мать, а своя шкура дороже. И он поехал в родительский дом. Мать аж заплакала от счастья при виде его. Сходили на могилу к отцу, заказали в церкви панихиду. Не налюбуется старуха на своего сыночка. А он ещё и говорит:

–Мама, Вам отдохнуть надо. Купил путёвку в санаторий на двадцать один день. Специально для Вас.

– А дом?

– Галка посмотрит за ним.

Мать окинула Сергея умилённым взглядом:

– Какой же ты у меня сыночек…! Я согласна! – и вскоре пассажирский поезд увёз старуху в Кисловодск.

За два дня Сергей продал дом, забрал деньги и уехал.

Мать вернулась, отдохнувшая, радостная. Её беспокоила только одна мысль: «Галина, небось, нечасто заглядывала в дом. Яблок в саду нападало да и помидоры перезрели». Калитка была открыта, и она вошла во двор. Навстречу ей выбежала незнакомая молодая женщина:

– Здравствуйте. Это ваши, наверное, вещи, – она указала рукой под навес. Там стояла их с отцом мебель и узлы с добром.

Мать ошарашено посмотрела на незнакомку, потом перевела взгляд на вещи. В голове ничего не выстраивалось. Как? Почему? Потом словно толчок в сердце: «Сергей продал дом?! Не может быть! Сыно-о-очек!».

Ноги у старой женщины подогнулись, она опустилась на кресло, покрытое старой занавеской, и заплакала. Нет, завыла, как воют за покойником…. Не верилось в предательство сына. Но вот живое доказательство: молодая женщина машет перед матерью бумагой и что-то говорит о купчей, о деньгах, о том, что почти три недели стоят вещи, никто их не забирает. Почему Галина не помешала Сергею сделать это? И вдруг вспомнила, что дом она подарила Сергею. Но никогда ж она не думала, что он воспользуется своим правом так быстро, не дождавшись её смерти. И стало пронзительно ясно, что сын только брал у них с отцом всё (за исключением разве пресловутого мыла), а именно Галина заботилась о них, терпела капризы и попрёки.

«Позднее прозрение…, – подумала она, – слишком позднее» – и, держась рукой за спинку кресла, с трудом поднялась и медленно, шаркающей походкой вышла на улицу. Что делать? Куда идти? Голова не соображала. Растеряно побрела старуха вдоль заборов.

Непроизвольно вышла к дому, где квартировала Галина, в бессилии опустилась на ступеньки крыльца. «Какими глазами я посмотрю на неё? А если она прогонит меня? И права будет», – думала мать, и невольные слёзы стекали по её худым щекам.