Дождь. Они встретились, Он и Она. Он стоял весь мокрый от густых капель воды. Она – красивая, под цветным зонтом, ласково смотрела на него, раскрыв рот.

Чего радуешься? – подумал Он, – помню, два года назад, ты меня не взяла, оставила на улице одного. Ночью, беззащитного…. А теперь радуешься. Я же после этого – огого! Я же за эти два года – огого! Крым и Рим повидал. Она радостно смотрела на него. Я же, – продолжал думать Он, – Голодал, дрался, бродяжничал, мокнул от непогоды! Она ласково погладила его по голове, Он недобро покосился на нее. Ему хотелось ей сказать: Убери руки! – но Он промолчал. И продолжал недобро смотреть.

«Я же тебя помню, ты тогда совсем махонький был!» – Она ахнула от переизбытка чувств.

Я звал тебя, а ты ушла с другим, я помню. С большим, двуногим и голым. – Он недоверчиво поджал уши, с которых стекали ручьи воды. – Чего надо-то?

Она взяла его на руки: «Коти», – пропела Она ласково.

Он поморщил нос. Полож на место, где взяла! – он задергал от раздражения левой лапой, – Полож, говорю.

«Коти, – не отставала Она. – Пойдем домой, я тебе колбаски дам».

Сдалась мне твоя колбаска! Я таких харчей не ем.

 

Он стоял у миски с колбасой и вяло-нехотя нюхал ее.

А пахнет-то вкусно…, но не надо подавать вид, – рассуждал Он обиженно. – Она меня бросила два года назад, оставила одного, швырнула мяса, как котенку… – Он сглотнул от обиды, – А я и был тогда котенком: маленьким, мохнатым и беззащитным. А Она меня бросила. А теперь этим заманивает! – Он снова «нехотя» понюхал миску. – Не выйдет: мы таких харчей не ели и не стоит привыкать.

Она уговаривала его съесть, «ну, хоть кусочек», а Он не желал. Он все помнил! А колбаска-то пахла.… Наверно, вкусная, – думал Он, но упрямился. Она погладила его по голове, Он передернул порванным ухом. Он вспомнил схватку с Серым. Был у них такой, весь район держал и районную помойку, пока не пропал бесследно – зажрался! А порванное ухо служило всем ему подобным предупреждением: не связываться с Мохнатым. Мохнатый, так его прозвали сотоварищи и очень уважали за то, что Серому однажды отпор дал.

«Коти!» – прервала она его мысли.

Ну, что ты скулишь? – подумалось ему. Он нахмурился еще больше. – Я тебе не мурзик домашний и не нравится мне это имя – Коти! Да за кого ты меня принимаешь?! Это я, холодный, голодный… – он остановился, в животе урчало, – А я и, правда, голодный. Ну, ладно, – он жадно посмотрел на колбасу в тарелке, – Ладно, так и быть, уговорила, поем, приличия ради. Может, тогда отстанешь со своими нежностями и перестанешь, наконец, нудеть над ухом.

Он резко встряхнулся, освобождаясь от мокрых капель на его шерсти. Она отдернула руку от неожиданности. Он лениво подошел к миске с колбасой и медленно стал есть, стараясь не торопиться, чтобы она не подумала чего лишнего…