Эй, ты, Сунжа, вольная, родная,

Воспитала ты лихого казака.

Из песни сунженских казаков

 

Трудные, ох, трудные настали времена! В станице как и повсюду голод,

люди умирают.… Каждый день на погост несут стариков, детей малых. Отнесли и мы деда Савушку. Тяжело об этом думать Васильку. Вспоминает, как дедуня ему чурек свой махонький подсовывал.

- Ешь, внучек! Я не хочу, да и зубы у тебя покрепче, - через силу

улыбался он. А мальчик набрасывался на эту жесткую кукурузную

лепешку и через несколько минут она оказывалась в его пустом

желудке, потом он ее разбавлял водой, чтобы ощутить подобие

сытости. Теперь, когда деда не стало, мальчики не берут у мамаши ее

долю еды.

- А то случится с ней то же, что с Савушкой, - думали они, - и мы

останемся совсем одни.

Опустел дом Лизуновых.… Когда-то десятка два голосов раздавалось в нем. Мамаша рассказывала, как соберутся всей семьей за столом, а на нем чего только нет: и рыба, и сало, и пироги. А борщ был у бабы Маруси - так с палец сверху жиру плавало. Правда, все это было до революции. Так вот, поужинают, тут уж дед Михайло начинает рассказывать о походах, о царской службе – он в. Первом Сунженско-Владикавказском полку служил.

А еще он вспоминал рассказы отца своего Никиты, который участвовал в пленении Шамиля. Ух, и война же тут была на Кавказе! Похлеще Гражданской! Открытые бои – редкость! Главное – хитрость, уловка. Ингуши тайно пробирались в станицы, казаки - в аулы и вырезали целые семьи. Подстерегали друг друга на дорогах, тропинках и шашками сносили головы. Хотя многие были родичами, мать-то Никиты - ингушка .

Но слава Богу, дожили Васины деды и прадеды до старости и славных казаков себе на смену воспитали. А вот Савушка ! Ему чуть за шестьдесят было, и такая страшная смерть…Заместо отца он был Васе и Коле. Многому научил, и все как-то занимательно, весело , с присловьем ,с баечкой на каждый случай. Без него скучно, грустно. Мамаша всеми днями на ферме или в поле. Ребята управляются дома сами, стараются свою работу сделать быстро, чтобы оставить время для уроков. Вася очень любит учиться. На вряд ли в станице найдется хоть одна книга, которую б он не прочитал. Самые любимые его книги – о путешествиях и географических открытиях. С ними он уносится в мечтах в дальние неведомые страны, и тогда даже землетрясение не может оторвать его чтения.

 

 

Вот кто-то стучит в калитку.

- Коляша, посмотри, кто там?- не отводя взгляда от книги, просит

брата Вася. Младший братишка бежит к калитке и, чуть приоткрыв ее, видит изможденную женщину, иногороднюю, с двумя детьми.

- Хлеба,- протягивает баба иссохшую руку.

- Нету, - испуганно бросает Коля и захлопывает калитку. Хотя это действительно так и хлеба нет, Коле становится стыдно.

- Вась, там опять эти…голодные?

- Мужики? – не отрываясь от книги, уточняет Вася.

- Да. Я их боюсь.

- А чего их бояться? – Вася по трапу парусного фрегата неохотно сошёл на землю. - Не от хорошей жизни они шастают по станице. Там у них в России еще голоднее, чем у нас.

- Вась, а ты помнишь, нам Гришка Уваров бабу одну показывал? Она сы- на своего съела.

- Она, Коля, с ума сошла, с голоду. Это бывает, называется каннибализм.

Мальчик повторил незнакомое слово и задумчиво проговорил:

- Противно думать об этом, а есть все равно хочется.

- Надо потерпеть. Вот наступит весна и легче будет

прокормиться. Полезет зелень всякая, пойдёт рыба....

И вот, наконец, она пришла. Весна! Чуть улыбнется алая заря, Вася берет приготовленную с вечера удочку и бежит на речку, где уже начинает ловиться рыба. А это главный приварок для голодной семьи. У Васи есть свое местечко под мостом, где он до школы успевает поймать несколько рыбешек. Коля сварит уху. Мамаша придет в обед и поест ушицы. Но рыба пока плохо ловится. Не сезон. А вот когда она пойдет, Вася по дедовскому способу будет запекать ее в глине. Пальчики оближешь!

Сегодня удалось поймать трех окуньков и одну красноперку.

- На уху есть,- удовлетворенно подумал Вася и свернув удочку, побежал

вверх по пологому склону к дому.

У плетня, вытянув опухшие ноги, сидел мужик со светлой кучерявой

бородой на бледном лице и в выгоревшем мятом картузе, надвинутом на глаза.

- Вам чего, дядя? – спросил Вася, подходя ко двору.

- Есть, - разлепив вздувшиеся губы, прошептал мужчина.

- Нет у нас ничего, - привычно ответил Василёк, закрывая за собой

калитку. Он почистил и присолил рыбу, кинул её в чугунок и накрыл крышкой.

Растолкав Колю, быстро переодел рубаху, повесил через плечо холщёвую сумку с учебниками и помчался в школу. Мужик всё сидел у плетня.

- Помрёт ещё, - думал Вася по дороге в школу, - и прямо перед нашим

двором.

 

 

 

 

 

Когда он вернулся с занятий, мужика не было. Чугунок с ухой стоял на столе. Вася приоткрыл крышку; на дне посудины серебрилась гольная юшка, без кусочка рыбы. Обычно мать делила еду на три части. Хотя бы одна рыбка должна была достаться ему?

Выглянув в окно, мальчик увидел Коляшу с лопатой. Тот, высунув кончик языка, сосредоточенно точил её поржавевший край. Вася вышел на порожек.

- А я и не видел, как ты пришёл, - приостановил свою работу брат. - Знаешь, что мамаша сделала?

- Ну? – голодный и раздражённый Вася ждал объяснения.

- Там мужик на улице был…

- Видел я его, - смутился Вася. - Так мамаша притащила его к нам. Он на сундуке лежит. Накормила,

напоила и велела мне присматривать за ним.

- А? Всё понятно, - буркнул Вася, скрываясь за дверью.

- Там тебе юшки немного осталось. Поешь! – крикнул ему вслед Коля.

Мужик был самый настоящий. Он окал, чокал, шепелявил. Немного подкормившись, Кузьма,так его звали, почувствовал себя в доме хозяином.

- Щено хорошее уродича, - говорил он, нюхая июньские травы, но косы

в руки не брал. Хотя сестра матери, тётя Нюра, принесла маленькую козочку, которая через год обещала стать дойной козой. Заготавливать сено было надо.

Вася слышал, что мужики ленивые, но Кузька перещеголял всех. Он целыми днями валялся на сундуке или слонялся без дела по двору. Семья с утра до вечера трудилась в колхозе на прополке, содержала в порядке свой огород и подворье, а Кузька ухаживал только за одной грядкой, засеянной табаком. И где он раздобыл семена? Наверное, принёс со своей Псковщины. Уже не раз председатель колхоза спрашивал у матери, когда выйдет на работу её квартирант. А мать стала заложницей своей жалости, то есть однажды пожалела беднягу и за это расплачивалась каждый день. Кузьма не раз по ночам пытался подъехать к ней. Но всегда под рукой у матери оказывалась очень, кстати, чугунная чапля. Не нравился он ей…

Все знают, что ленивых казаки не любят, но мать прямо-таки возненавидела Кузьку, как, в прочем, и ребята. Он пожирал всё,что сварит Коляша, всю зелень в саду и в огороде. Постоянно жевал незрелые плоды и ягоды. За это Вася прозвал его козлом. Подлости этого козла не было предела. Он вечно звякал крышками чугунков и кастрюль в поисках пищи. И если находил что-нибудь, съедал всё подчистую. Как-то Коля насобирал полную шапку перепелиных яиц. Он не стал их есть сам, а принёс домой и выложил в глиняную миску. А миску поставил на середину стола, чтобы мамаша её сразу заметила. Яйца исчезли… Ребята спросили Кузьку, на что тот скривился:

- Пожалели… Паршивых яич пожалели. Подавитесь ими, проклятое

казачьё, - и он, вытащив из кармана несколько крупинчатых шариков, раздавил их и бросил под ноги мальчикам.

 

 

А Васильку сколько времени и сил понадобилось, чтобы поймать раков

на дальних прудах?! Он принёс почти полное ведро раков и сварил их к ужину, с укропчиком! Так Кузька, не дожидаясь всех домочадцев, половину сам сожрал, остальное выкинул собаке.

Мать каждый день, наливая ему черпак ухи или супа, говорила:

- Уходил бы ты, Кузьма, отседова. Толку от тебя, как от козла молока.

Да и позоришь ты меня, вдову.

На что Кузя отвечал:

- Нравича мне у вас тута. А что вдова – сама виновата. Иди за меня!

Мамаша зло смеялась:

- Иди? Какой ты муж? Знаешь, как у нас приймаки работають? Не про

тебя с казачкой жить. Отправляйся-ка домой!

Но Кузя уходить не спешил. Вот уже и лето на исходе, а он всё

барничал в лизуновском доме.

Вася с Колей часто думали о том, как прогнать Кузьку-козла со двора, но воспитание не позволяло им сделать надоевшему жильцу какую-нибудь гадость, чтобы он сам ушёл. Всё же однажды ночью они подложили грабли на пути Кузьки в нужное место. И мужик, конечно, не минул их, получив при этом законную шишку на лоб. Но ребята не учли Кузькину лень. Он не убрал грабли на место, и, возвращаясь, наступил на них снова. Теперь пострадал Кузькин нос. Такого мата станичники ещё не слышали с лизуновского двора. У мальчиков было гадко на душе, но вместе с тем, они получили и некоторое удовлетворение от того, что им удалось разозлить ненавистного Козла.

Но Козёл всё терпел и чего-то ждал. После Покрова в колхозе выдавали на трудодни зерно. И хотя семья всё лето не выходила с поля, получилось на всех несколько пудов пшеницы, два мешка кукурузы и немного семечек подсолнечника.

И больно, и смешно…Казаки, конники, все в станице были безлошадные, а колхозная конюшня за голодный год опустела. Мать вытащила из сарая старую телегу, смазала колёса и впряглась вместо лошади. Сыновья подталкивали телегу сзади. Кузька, провожая их, стоял в дверях сеней, опершись на косяк, и смолил цигарку.

Когда зерно привезли домой и перетащили в амбар, его оказалось настолько мало, что стало ясно: опять будет голодный год.

Мать уныло заметила:

- Смелем зерно, едва мешок муки наберётся. Придётся опеть чурек и

мамалыгу йисть, а пашаничную оставим на праздники, на разговенье.

Но из новины мамаша всё-таки испекла блинчики, на воде. Первым

потянул руку за блином Кузька. Мать со всей силы стукнула его каталкой

по рукам и прикрикнула:

- А ты руку-то не протягивай! Много ль в блинах твоего труда? Не дам!

И к детям:

- А вы, ребяты, ешьте, ешьте!

Так мать и не подпустила Кузьку к блинам. Обозлился он сильно.

Сердито зыркая на неё своими маленькими глазками, Кузьма шипел:

- Казачьё проклятущее, мало вас давили!

На следующий день, как всегда чуть свет, Вася собрался на рыбалку,

даже, пожалуй, раньше обычного. Он подошёл к окну: на улице уже слегка просветлело, однако туманная мгла скрывала очертания хозяйственных построек. Васе показалось, что во дворе обозначилась мужская фигура, крадущаяся к амбару. Форма головного убора ему показалась знакомой. Да это же Кузькин картуз!

Сердце мальчика бешенно забилось:

- Убью козла! Я старший мужчина в доме, казак, защитник. Дед Савелий

думает там на небе: « Вот, оставил после себя Василька, а он за мать и брата постоять не может». А я, и в правду, не могу этого гада даже со двора прогнать. Ну, ничего, теперь, Кузька, держись!

Вася вышел в сенцы. На верхней полке под самым потолком у него была

спрятана рогатка. Простое мальчишеское оружие для отстрела ворон. Но у

Васи рогатка была - что надо, отличная рогатка! С гладкой ручкой, крепкой резинкой, с расширением в середине для снаряда. Вася схватил рогатку и набрал из коробочки заранее приготовленных для охоты острых камешков.

Выскочив во двор, он заметил, что дверь в амбар уже открыта. Вася

притаился за углом в ожидании вора и натянул резинку.

Из проёма амбара показался полусогнутый мужик, на его горбу белел

мешок.

Именно в белый мешок насыпали на мельнице их пшеничную муку. Мужчина направлялся прямо к калитке на улицу. Вася прицелился и… попал!

- А-а-а! - заорал Кузьма. Жучка, молчавшая до сих пор, отчаянно

залаяла. Из дому выбежали мамаша и Коля. Солнце выбросило первый

луч, и все увидели вора. Мешок с мукой валялся на земле, а Кузьма двумя

руками прикрывал левый глаз. Между грязными пальцами ало сочилась кровь.

- Помогите! – вопил Кузька. – Я в милицию пойду!

- Иди, - строго сказала мамаша, - а вы, ребяты, отнесите муку в амбар.

- Посадят твоих щенков, - не унимаясь, визжал Кузьма. – Мне Васька

глаз выбил!

- Один? - язвительно спросила мать. – Надо было оба выбить, чтобы не

зарился на чужое добро.

Мальчики отнесли муку в амбар и стали медленно, плечом к плечу, наступать на вора. А он, боязливо съёжившись, пятился к выходу. Отняв одну руку от глаза, Кузька нашарил за спиной засов, открыл калитку, и всё так же пятясь, выскользнул на улицу.

Раиса энергично перекрестилась:

- Слава Богу! Отвязались от нахлебника! Но какой неблагодарный!? А? За наши же хлеб-соль! Как говорил дед Костюшка: «У Фили пили, да Филю ж и побили». Ну, ничего, и мне, и вам наука будет, казаки мои!