Дорожка лунного света, разделяемая деревянными перегородками жалюзей, проходила прямо по его животу, накрытому простынёй, и была похожа на пешеходный переход.

Руслану не спалось. Он не мог привыкнуть к духоте и чудовищной влажности, царившей в этом месте. Даже после трёх лет, проведённых в центральных районах Африки, он не мог спать по ночам. Ему снился один и тот же кошмар, будто он тонет и захлёбывается в плотном, словно желе, воздухе. Горло тут же охватывал спазм, и он просыпался в холодном поту, запутавшись в антимоскитной сетке. После пробуждения спазм не проходил, а только усиливался, всё сильнее сдавливая горло, напоминая о старой ране, о которой давно позабыло тело, но прекрасно помнит мозг.

Тот факт, что он почти не спал по ночам, давал ему небольшое преимущество – большое количество времени, возможность подумать о том, как жить дальше и переосмыслить прошлое, хотя чем больше он этим занимался, тем больше впадал в депрессию.

Его взгляд вот уже четверть часа был прикован к причудливым паучьим кружевам на потолке. В них не было ничего сверхъестественного или выдающегося – совершено обычные шёлковые нити, сплетённые в сеть, такие же круги профилактики, что рисуют другие пауки в разных частях света. Но его привлекал не орнамент, а возможность представить себя этим пауком. От нечего делать он представлял себя огромным чудищем с множеством глаз и членистых конечностей, покрытых волосками, и брюшком, из которого плавно вытягивается тонкая, но прочная нить. Он представлял, как он сидит в засаде, готовясь уловить малейшее колебание шёлковой нити, как медленно подползает к обречённой добыче, в глубине своей мушиной души уже смирившейся с ранним концом, но всё ещё борющейся за свою жизнь.

Паук и муха – охотник и добыча. Что это? Проблема морали? Если паук не съест муху – он умрёт с голоду, а если съест, то погибнет муха. Как ни крути, а в любом случае кто-то из них будет мёртв, а кто-то останется жить, терзаясь угрызениями совести…

Он чуть было не рассмеялся вслух, почему-то выражение «угрызения совести», применяемое к мухе или пауку показалось ему смешным и находчивым. Нет, угрызения совести и мораль свойственны только таким примитивным существам, как люди. В этом нет ни совести, ни морали – паук ест муху, человек убивает человека. Это закон природы, закон выживания.

 

По его груди скользнула рука, и Вероника, пробормотав что-то невнятное во сне, ещё крепче прижалась к нему. Они познакомились полтора года назад. Тогда он, выпустившись из института, в котором он учился на какую-то маловразумительную специальность вроде юриста или менеджера, записался в ряды иностранного легиона. В то время ему хотелось романтики, чего-то нового, необычного…Он думал, что найдёт всё это на поле брани, в чужих землях, но не было никакого “поля брани”, не было романтики, - были только многокилометровые кроссы в полном обмундировании, были тренировки до седьмого пота и состояния абсолютнейшей ненависти ко всему этому грёбанному миру. Была грязь, презрение, ненависть…

Было ли всё это напрасным? Даже сейчас, лёжа в одной постели с одной из самых красивых женщин, которых ему доводилось встречать, он не мог ответить на этот вопрос. Никогда нельзя быть до конца уверенным. Он любил Веронику, ему нравилась её искренность и естественность, её наивные попытки спасти мир от войн и голода…

Вскоре после окончания тренировок его отправили в Алжир, где возникла небольшая заварушка на почве религиозной ненависти. Тогда он впервые убил человека. Это был ребёнок, худой, с проступающими рёбрами, ростом не больше метра пятидесяти. Он выскочил из-за кучи полусгнивших досок с автоматом наизготовку… Вот он, тот самый закон природы…Очередь из свинцовых мух пистолетного калибра изрешетило маленькое тело, прежде, чем Руслан понял, что он делает. Это спасло ему жизнь.

Он старался никогда не вспоминать об этом, но мучался и страдал каждую бессонную ночь. Он вспоминал, как полз по джунглям, истекая кровью, льющейся из простреленной ноги и шеи. Когда невидимые и чертовски быстрые куски металла проносятся мимо тебя, издавая омерзительный звук, похожий на жужжание пчелы и писк комара одновременно, начинаешь чувствовать себя куском мяса, висящим в холодильнике мясника. Ты теряешь контроль над ситуацией, и всё, чему тебя учили кажется бесполезным, ведь в итоге именно удача спасает твою шкуру. Полтора года назад его спасла не удача, а чудо.

 

Дождь шёл уже третью неделю. Это было ужасно. Вода была повсюду: в ботинках, в сухом пайке, в оружии, потерявшем всякую способность стрелять, иногда ему казалось, что она начинает проникать к нему в череп, просачиваясь сквозь кожу, мышцы и кости, растворяя мозг, лишая способности адекватно мыслить и действовать. Всё это было похоже на то, как ветераны Вьетнама описывали войну в джунглях. Трудно понять тому, кто ни разу не пробовал прочёсывать почти девственный лес, стоя в воде по колено.

Его отряд состоял из двадцати человек. Никто из них не знал, что они делают здесь, за что готовы умереть. Разношерстная компания: преступники, головорезы, романтики вроде него и отчаянные искатели приключений. Но было в них что-то, что объединяло их всех, объединяло его с ними. Он понял это сразу, но довольно долго не мог понять, что именно.

Озарение пришло слишком поздно, когда его товарищи начали грабить местных жителей и насиловать их женщин, истина открылась, и это было, как удар прикладом по челюсти, которым его наградил улыбчивый парень по имени Джонни, когда Руслан пытался спасти десятилетнюю девчушку с длинными волосами, заплетёнными в косички, от ненависти, которая будет передаваться, словно заразная болезнь от человека к человеку, пока не достигнет размеров эпидемии и не выльется в новую, ещё более кровавую и бессмысленную войну. И война эта – не для солдат, нет, - именно это понял он тогда: они никогда не были солдатами. Это война для наёмников, бизнес для “настоящих мужчин”, выродков, что питаются её отходами, сея семена ненависти и ужаса для будущих поколений себе подобных. И он был одним из них.

Теперь он бежал от войны, бежал, как мог. Но каждый раз, просыпаясь ночью от очередного приступа, он понимал, что лишь сменил одну войну на другую…

Он бежал от войны, он полз от неё на одной руке и ноге, извиваясь, как змея, стараясь не дышать и не останавливаться. Дождь барабанил по листьям и стволам деревьев, отдаваясь в его ушах топотом преследователей, хотя он знал, что нет никаких преследователей, что за ним никто не гонится. В них стреляли не профессиональные убийцы, какими были они, это были старики, мужья и дети, которые не хотели ненависти, не хотели видеть слёзы на глазах своих женщин. Маленькая деревушка стояла насмерть, они защищались, потому что на них нападали. Все мы ищем счастья, все мы готовы убивать, крушить, ломать, предавать и уничтожать ради нескольких мгновений, проведённых в мире безоблачной мечты…

Он пробовал подняться и встать на ноги, чтобы не захлёбываться в грязной воде, кишащей насекомыми, но от потери крови высота собственного роста казалась чудовищной, и весь мир крутился, как юла вокруг оси, проходящей через его голову. Он был псом войны, раздавленным собственной хозяйкой. Пусть те пули и не убили его, но часть его “я” навсегда осталась в этих джунглях. Осталась вместе с теми тремя из его отряда, скошенными пулемётными очередями, вместе с командиром, который разукрасил стволы деревьев своими мозгами, плавно растворившимися в дождевой воде, ставшими пищей для муравьёв и древесных жуков.

 

 

Лунный свет за окном постепенно бледнел, готовясь уступить место дневному светилу. Он лежал на постели без сна, рядом лежала красивая стройная девушка с длинными, отливающими фиолетовым волосами, волнами лежащими на подушке. Ангельские черты лица, бархатистая кожа и лёгкий аромат цветов, всегда сопровождающий эту женщину – он знал, что всё это растворится с первыми лучами солнца. Они скинут антимоскитную сетку, скрывающую постель от насекомых, и она поедет дальше спасать детей от голода и болезней, а он возьмёт пару пачек сахара и муки и поедет к одному местному племени, чтобы обменять их на кое-какие безделушки, которые можно будет продать в его маленькой лавке для редких туристов.